Глава 34. Конец игры

Выражение «звездный час», которое Марк неоднократно слышал от взрослых, как нельзя больше подходило к данной ситуации. Это воистину был его, О’Хмары, звездный час!

Все еще возившиеся в механических внутренностях «Тигра» Кожан и Серый (автомобиль все так же стоял у Ротонды) мигом побросали свои дела и подскочили к взмыленному скакуну с не менее измученным всадником на спине. Вождь тут же принялся распутывать систему ремней, а «чистый» подхватил неловко, мешком сползшего со спины цербера юношу, поставил на онемевшие ноги и ободряюще встряхнул за плечи.

– Ну, ты, блин, даешь, парень! – с нескрываемым уважением сказал он. – Герой!

– Ма-арк, я тобой горжу-усь! – раздался с крыши Ротонды радостный вопль Мартиши. – Извини, что не спускаюсь лично засвидетельствовать тебе свои восторги – я тут слежу, чтоб никакая зубатая зараза на головы нашим ремонтникам не свалилась.

– Да спускайся уже, чего там! – отозвался Кожан, сматывая стропы. – К черту ремонт! Успеется!

Забросив инвентарь и инструменты в машину и заперев дверцу, он кивнул на зияющую в стене Ротонды дыру:

– Пошли внутрь, что ли?

Марк, стараясь идти ровно и прямо (хотя уставшие от непривычного напряжения ноги дрожали, ныли и все норовили подломиться и разъехаться в стороны, а отбитые во время скачки ягодицы вообще превратились в сплошной очаг тупой боли), двинулся следом за обоими мужчинами внутрь вестибюля. Теперь, когда долгие километры безумной и рискованной скачки верхом на чудовищном псе-мутанте по кишащим опасностями улицам Москвы остались позади, тело потихоньку начало приходить в себя и осознавать, что все наконец-то закончилось и можно уже смело жаловаться на боль, усталость и ломоту в мышцах.

Крыс шевельнул плечами, пытаясь размять спину, и про себя поклялся, что в самое ближайшее время непременно устроит себе разгрузочную тренировку. Чтобы не ходить скрюченным, как коряга, и не охать при каждом движении. Вот только отдаст лекарства…

В Ротонде Кожан вдруг повернулся к нему и крепко взял за плечи, останавливая. Всмотрелся в лицо, будто видел впервые. А потом сказал:

– Я так думаю, О’Хмара, что ты с успехом заменишь своего отца не только в вашей бригаде.

И, коротко улыбнувшись, на несколько мгновений чуть сжал пальцы.

Марк вспыхнул и вскинул растерянный и потрясенный взгляд на вождя. Тот усмехнулся, продолжая пристально смотреть ему в глаза. И сейчас он был настолько не похож на привычного алтуфьевцам Кожана, что Крысу в очередной раз припомнилось все, что говорила об этом «главном волке в стае» Существо.

Дыхание юноши сбилось. Он вдруг понял, что именно сейчас, после его отчаянного рейда за лекарствами, вождь наконец-то окончательно простил ему ту легкомысленную сор-горинскую авантюру и реабилитировал блудного соплеменника в своих глазах.

– Вождь… я… вы…

Тихо, блин!

Сердито одернув себя, Крыс мысленно влепил себе же подзатыльник, ставя на место хаотично скачущие мысли, и выпрямился. Расправил плечи, с достоинством поднял голову.

– Я не подведу, – коротко и очень сдержанно сказал он. – Мой вождь.

Серый с одобрительной усмешкой смотрел на них со стороны и чуть покачивал головой.

Под потолком послышался шорох веревочной «паутины», и по толстому канату вниз ловко съехала Мартиша. Не размениваясь на разговоры, крепко обняла Марка, расцеловала в обе щеки, растрепала ему волосы и тут же повернулась к технику сталкеров «девятьсот пятых»:

– Сереж, проведешь нашего героя на станцию? Мне, конечно, жуть как не терпится услышать рассказ о его приключениях, но пусть сперва отнесет другу лекарства. А мы тут пока Крокодилом займемся. А истории – позже.

Сталкер кивнул и махнул рукой Марку – идем, мол.

– И постарайся особо не светиться на станции, – напомнила юноше сирена. – Не забывай, что для этих мест официально ты мертв! Сталкеробанды, Чипа с Ляксой и Недоступа можешь не опасаться – они не выдадут. Но перед всеми остальными старайся лишний раз не маячить. А то слухи в Метро быстро достигают нужных ушей! Не хватало еще Мазюкову узнать про то, что ты жив и находишься здесь! Ну, и тот заказ Полиса на поимку скавена еще никто пока не отменял.

Крыс кивнул со всей серьезностью. Разумеется, она была права.

– Я буду ОЧЕНЬ осторожен! – заверил он. И вслед за Серым стал спускаться по эскалатору в темную утробу подземки.

Они очень удачно, никому из посторонних не попавшись на глаза, проскочили платформу, и вскоре уже Марк с волнением протягивал Чипу заветный сверточек с лекарствами и сбивчиво объяснял, что и для чего.

– Добро, – кивнул фельдшер. – Не беспокойся, сейчас все сделаем. Поправится твой друг.

– А… а можно я тоже тут останусь?.. – несмело, но с готовностью спорить и настаивать на своем, если откажут, попросился Марк. – Вам помогать буду, за Костей ухаживать… Можно? Пожалуйста!

Чип посмотрел в его умоляющие глаза, перехватил взгляд уже готовящей раствор для инъекции Ляксы и кивнул.

– Оставайся. Твои руки лишними не будут. И уж тем более – твое присутствие рядом с ним. Ливси мне говорил, что твой друг явно потерял всякое желание жить, после того, как узнал о твоей якобы гибели. Так что твоей главной задачей будет – убедить его в обратном и заставить вернуться. Сумеешь?

О’Хмара посмотрел на занавеску, отгораживающую койку, где лежал Костя, от остального помещения лазарета. Сглотнул колючий ком волнения и тревоги, застрявший в горле. И решительно кивнул:

– Говорите, что надо делать!

Потянулись изматывающе-длинные дни ожидания. Все это время Марк находился при Косте и, как и обещал Мартише, во имя конспирации практически не вылезал из лазарета. И поэтому много чего пропустил. Например – визит на станцию самой Победительницы Зверя. Скавена не на шутку расстроил факт, что он прощелкал клювом столь важное событие и не познакомился с героической девушкой, умудрившейся уничтожить смертельно опасного монстра. Несколько примирило его с несправедливостью жизни только жесткое и беспощадное напоминание самому себе, что ему ни в коем случае нельзя разгуливать по станции и попадаться на глаза посторонним, среди которых могли оказаться и шпионы Ганзы или Полиса. Или те, кто слышал о награде за поимку живого скавена. К тому же и Лякса утешила его, сказав, что Нюта уж наверняка не в последний раз появляется на станции. Так что, кто знает, может быть, столь желаемое юным алтуфьевцем знакомство все же состоится.

Мартиша, доверив своего подопечного надежным рукам друзей, на станции почти не появлялась. Как объяснили Марку заглянувшие проведать его Мишель и Ко, сирена все это время была занята добычей нужных ресурсов. Пару раз она даже сама моталась в Алтуфьево, где тайно от обитателей станции встречалась с вернувшимся туда Кожаном и забирала очередную посылку с лекарствами Алхимика. Через Сталкеробанду Мартиша также передавала Марку новости и приветы от общих знакомых с Горбушки и обещала, что спустится Вниз, как только немного разгрузится с делами.

Чтобы не быть нахлебником для и без того небогатой станции (а заодно – постоянно поддерживать нужную физическую форму), Марк через Сарфа выхлопотал у хмурого коменданта Зотова разрешение помогать работникам местной свинофермы. Михаил о чем-то пошептался с завфермой, и скавену было разрешено приходить и работать в ночь, когда штатные свинари отдыхали. Таким образом, режим конспирации тоже не страдал.

Мерно размахивая вилами в свинарнике, О’Хмара с радостью ощущал, как крепнет и наливается прежней силой и ловкостью его так пока до конца и не отошедшее от всех приключений тело. Днем же он практически безвылазно сидел у койки Кости, выполнял все поручения Ляксы по уходу за ним, читал ему вслух принесенные старшими книги и ждал. Состояние Квазимодо после нескольких инъекций оперативно доставленного и введенного крустозина улучшилось, воспаление ран и едва не начавшееся заражение крови удалось окончательно предотвратить. Но в сознание черкизонец до сих пор не приходил и временами метался в приступах лихорадки. К счастью, яд когтевых желез у муторысей был не смертельным. И такая продолжительная кома Кости была вызвана в основном болевым шоком, общей слабостью организма и – как небезосновательно полагал еще Дим-Саныч – нежеланием Квазимодо возвращаться в опустевший без погибшего (как он считал) друга мир.

Мир, в котором у него, у Кости, больше никого не было.

Марк по совету Чипа взял обыкновение время от времени брать друга за вялую безжизненную руку и разговаривать с ним. Он все еще не оставлял надежды достучаться до его сознания и не жалел ни сил, ни времени на это.

– Квазиморда, не смей умирать, слышишь? – убеждал он. – Помнишь, что нам говорила Марьяна? Думать друг о друге, что бы ни случилось! Я так все это время и делал, и знаешь – это сработало! Я живой! Честное слово, живой! Вот, держу тебя за руку, чувствуешь? Давай, Квазимодо, выкарабкивайся! Марьяна же тебя предупреждала не звать к себе смерть, помнишь? Ты обязательно поправишься, только услышь меня и вернись, я жду! Я тебя с Мартишей познакомлю. И с Крокодилом, ее псом. Это мои друзья-мутанты. Они мне помогали спасти тебя. А еще – прикинь? – я на Крокодиле верхом ездил! Не веришь? Ну, так он ведь здоровенный, как дрезина! Мы с ним за лекарством для тебя гоняли… ух, это было круто! Хочешь, я тебя тоже научу на его спине ездить? Ты не бойся, Крокодил, хоть и мутант, но добрый, он даже не зарычит на тебя! А у Мартиши дома есть самый настоящий музей! Представляешь? Чего там только нет! Тебе там точно понравится! Вот поправишься, и мы с тобой обязательно у нее побываем в гостях. И не только у нее!

Так, заполненное подобными безответными монологами, шло время. Иногда Марка все же охватывало бессильное отчаяние – друг не слышал его, не откликался. Лежал безжизненным, ни на что не реагирующим телом, или же, наоборот – метался в жару, стонал и бессвязно бредил. В бреду говорил о страшных вещах из своего прошлого, плакал о гибели друга и люто тосковал по нему. И тогда, беспощадно обматерив себя за малодушие и стиснув зубы, О’Хмара вновь и вновь исступленно бросался штурмом на уже знакомого ему врага – глухую стену Темноты, окружавшую сознание Кости. И звал, звал…

Возвращайся, друг! Я жив! Я жду тебя!

Шкряб, шкряб…

– Хрррру-у-у… хрррру-у-у!..

Свин Борис, любимец всей фермы, тяжело бухнулся на бок и подставил под щетку розовое пузо. Массивное щекастое рыло хряка расплылось в улыбке неземного блаженства.

– Хррррру-у-у-у! – выдал он густым оперным басом очередную раскатистую руладу.

– Ишь, баловень! – усмехнулся начальник фермы, наблюдая, как Марк старательно начищает щеткой разнежившегося свина. – Понимает, к кому за лаской подкатывать!

Скавен поздоровался и продолжил чистку. Это было ежедневным… вернее, еженощным ритуалом. Местные хрюндели все, как один, обожали, когда их чесали и гладили. Так что это нужное и во многом полезное для неуклонного набора свиного веса дело начфермы Денис Сергеевич Приймак поручил оказавшемуся на временном попечении Сталкеробанды и станционных медиков парнишке-мутанту.

– Жалко, что тебе потом придется к своим вернуться, – сказал он, присаживаясь на облезлый табурет, служивший свинарям незатейливым инвентарем и портативным местом отдыха. – Я вижу, что у тебя легкая рука, животные тебя любят и слушаются. Да и работы ты не гнушаешься, даже самой грязной. Мне такие помощники на ферму ой как нужны!

Марк поблагодарил за оказанное доверие и сдержанно заметил, что он, вообще-то, охотник, а не животновод. И то, что у него как-то получается ладить со зверьем… да кто ж его знает, с чего бы это?

– У вас же на станции, как я понимаю, животину не держат? – спросил Денис Сергеевич. – Зря! А чем же вы живете?

– Ну… – скавен мысленно взвесил все за и против и решил немного приоткрыть собственноручно опущенную им над Серым Севером завесу секретности. – Охотимся, рыбу ловим… травы, грибы и коренья собираем, лекарства из них делаем и продаем… Мужчины нанимаются в охранники и проводники в караваны или к соседям с Поверхности, те платят продуктами… Да много чем на самом деле живем.

Традиционные разбойные грабежи и похищения людей у соседей из ТриЭс он невольно оставил за кадром. Раньше эти способы обеспечить себе нормальную жизнь казались ему, как и всякому другому алтуфьевцу, чуть ли не героическими подвигами. И, чего уж скрывать, некогда О’Хмара и сам грезил, что вырастет и станет таким же лихим и предприимчивым удальцом, как, к примеру, верный помощник Кожана Дымчар. Или как отец.

Жизнь и общение с теми, кто жил совсем другой правдой и другими принципами, а также – раскрытие личности грозного вождя общины с другой, неожиданной стороны заставили Марка изменить взгляд на привычные алтуфьевские реалии и ценности. И теперь уже то, чем жило Алтуфьево, казалось ему каким-то… неправильным. Вот только пока юный охотник не мог понять, в чем же конкретно была эта неправильность.

– Лякса идет, – вдруг приподнялся со своей табуретки начфермы. Задумавшийся скавен теперь и сам услышал звук торопливых шагов. – И явно кого-то ищет. Уж не тебя ли?

Марк подхватился навстречу чуть ли не бегом бегущей медсестре, впиваясь тревожно-ожидающим взглядом в ее лицо.

– Пришел в себя! – взволнованно сообщила женщина, сдерживая рвущуюся с губ улыбку. – Можешь навестить его. Только недолго и не волновать! Эй, стой! Спецовку-то сними!

Последних ее слов Крыс уже не услышал.

– Вот чумовой! – покачал головой Денис Сергеевич, глядя вслед сорвавшемуся с места подростку. – Сань, ты сходи, пригляди там, а то еще заобнимает дружбана до потери пульса на радостях-то! Откачивай того потом снова…

– Это и правда ты! – Костя протянул к ворвавшемуся в лазарет другу бледную, почти прозрачную руку. – А я-то думал, мерещишься мне… Нам ведь сказали, что ты погиб в туннеле. Я тогда чуть с ума не сошел…

– И ничего я не погиб, – пробурчал донельзя смутившийся скавен. – Сказал же, что вернусь за тобой.

Внутри него все верещало и прыгало от радости, однако Марк по привычке не подавал виду. Он осторожно сжал истонченные недугом и всем пережитым пальцы друга и присел на краешек койки.

– Как ты?

– Уже нормально, – черкизонец улыбнулся и чуть опустил веки. Глаза, рот и кончик носа с ноздрями – вот и все, что у него на лице не было закрыто бинтами. – Доктор сказал, жить буду… Марк, ты расскажешь мне, как ты спасся? И что с тобой после этого было?

– Расскажу. Но позже, – Крыс строго посмотрел на него. – А сейчас мне велели тебя не волновать. Вот поправишься – и поговорим нормально. Обещаю, что расскажу тебе все.

Костя снова улыбнулся. А потом помолчал и вдруг тихо спросил:

– Крыс… Скажи мне, только честно. Насколько страшно я теперь выгляжу?

Марк вздрогнул и стиснул кулаки. Он присутствовал, когда Лякса меняла Косте бинты. Помогал ей в меру собственных умений. После полученных ран и хирургических манипуляций Акопяна по их обработке лицо черкизонца напоминало маску. Страшную, испещренную шрамами, швами и струпьями омертвевшей кожи. От прежней красоты не осталось и следа.

– Я в курсе, что у меня сильно изуродовано лицо, – спокойно продолжал «чистый». – Чувствую, когда касаюсь его, бинты, а под ними – шрамы и швы. Вот только посмотреть на себя мне не дают. Я что, и правда настолько ужасен, и меня просто не хотят расстраивать и пугать?

– Акопян сказал, что шрамы останутся… – сглотнув, проговорил Марк, пытаясь уйти от опасной темы. – Не все, но самые глубокие. И что, хоть он и надеется на силы молодого организма и Алхимикову «народную медицину», о прежней внешности, скорее всего, можно теперь забыть. Он сказал, что очень сожалеет, но он все-таки не пластический хирург и сделал все, что было в его силах.

– Сожалеет? – Квазимодо шевельнул тряпичной намоткой на месте бровей и вдруг… прыснул, а потом и вовсе разразился смехом – звонким, счастливым, облегченным! Марк уставился на него, словно на сумасшедшего. – Сожалеет? – неудержимо смеялся Костя, утирая выступающие слезы и осторожно придерживая пальцами бинты на скулах. – Да тут не сожалеть, тут, наоборот – радоваться надо!.. Блин, Крыс, сколько раз я сам пытался изуродовать себя!.. Ну, да ты в курсе, я уже говорил… И вот теперь…

Внезапно он резко оборвал смех. Поднял на друга мокрые глаза с дрожащими в них смешинками и вдруг стал необычайно серьезен.

– Меня столько лет называли Красавчиком… – с болью сказал он. – Столько лет… И эта моя чертова красота мне только на беду была… Я рад, что она больше никогда не навредит мне! Понимаешь, Марк? Рад! Не веришь? Да я расцеловать готов того муторыся, что порвал меня, жаль только, что его прибили!

Костя откинулся на подушку и на несколько мгновений прикрыл глаза. А когда обеспокоенный Марк уже решил, что другу плохо, веки черкизонца поднялись.

– Теперь я куда более соответствую выбранному прозвищу! – с видимым удовлетворением произнес он и подмигнул. – Надо же, а я его выбирал исключительно в качестве противовеса Красавчику! Кто же знал, что оно сработает так… эффективно?

И Квазимодо снова рассмеялся – легко и искренне.

Марк смотрел на веселящегося друга, и в голове его зрело решение.

– Кость, – наконец неуверенно сказал он. – Я тут подумал и решил…

И осекся, увидев мгновенно налившиеся тревогой и страхом глаза.

– Ты чего? – обеспокоился скавен.

– Ты… – Костя нервно сглотнул. Улыбка его увяла. – Ты хочешь мне сказать, что… раз я теперь такая страхолюдина – ты больше не станешь со мной знаться?..

Повисло густое и тяжелое, как переваренная патока, молчание.

– Ой, блин, ду-урень! – простонал скавен, с размаху утыкаясь лицом в ладонь. А потом не выдержал и заорал: – Придурок долбаный, ты вообще думаешь, что говоришь?! Знаться не буду!.. Да я ж только о тебе и думал все это время, пока… – на его когтистую загорелую кисть вдруг опустилась бледная, никогда не знавшая солнечного света рука. От неожиданности скавен заткнулся и дикими глазами посмотрел на «чистого».

– Прости, – коротко и виновато сказал Костя.

Марк шумно вздохнул, пытаясь успокоиться и вернуть былую решимость. Но… неужели Костя боялся того же, чего боялся и он?..

– Это ты меня прости, – вторая рука скавена легла поверх ладони друга. – Кость, я… Я же чего хотел-то… Ты – «чистый», а я – мутант. Я долго думал об этом… боялся, что ты откажешься. А вот сейчас, когда ты сам… боишься… В общем, Кость… Ты не согласишься… быть мне братом?

Квазимодо устремил на него непонятный взгляд. А потом вздохнул – длинно, тяжко и с нечеловечески кротким терпением:

– Дурак ты, Крыс, а не мутант!.. Я же и сам хотел попросить тебя о том же. Еще там… Только вот испугался в последний момент, что ты мне откажешь. А потом тебя увезли…

– Выходит… мы боялись одного и того же? – уголки губ скавена невольно поползли в стороны и вверх, а в груди гулко и радостно бухнуло сердце.

– Выходит, что да.

Друзья, а теперь уже и названные братья переглянулись.

– Феерические идиоты! – сказали они в один голос любимую фразу Гая. И, не выдержав, расхохотались.

Дружный и неудержимый смех двух мальчишек звонкой искристой пригоршней жемчуга и самоцветов раскатился по унылой палате подземного лазарета.

В дверь, чуть приоткрыв ее, заглянула обеспокоенная Лякса, но, увидев, что у подопечных все в порядке, так же тихо и незаметно испарилась.

А они все смеялись и смеялись.

Крыс никогда не чувствовал себя настолько счастливым и свободным. Привычная взрослая суровость, которую он напускал на себя все эти годы, и особенно – весь этот крайний, переполненный горькими и опасными приключениями месяц, вдруг растаяла, словно ее и не было. И теперь он просто кожей чувствовал, словно сползает с него какая-то ороговевшая не то шелуха, не то и вовсе скорлупа, высвобождая, открывая того, кем он, в сущности, и был. Не взрослого «железобетонного» мужика, а пятнадцатилетнего подростка, любящего и пошутить, и посмеяться, и поболтать, и даже встрять в какую-нибудь веселую игру или приключение…

Марика Хмарова. Мальчишку – просто рано повзрослевшего и многое пережившего.

…А в голове все бились и бились звенящие, ликующие строчки Умникова стиха. Того самого, что Марк некогда упрямо твердил – и ожидая казни в могильной тишине темницы Атриума, и пробиваясь вслед за Шушарой сквозь мрак и ужасы древних подземных ходов ее крысиного царства.

…А Костя смотрел, как на его глазах меняется всегда непроницаемое и хмурое лицо того, с кем, кажется, еще совсем недавно он до смерти боялся находиться в одной клетке, и улыбался.

Так, как это умел делать только он. Ну и, пожалуй, Мартиша.