Кроту приходилось тяжело. Мужчины про парк говорили неохотно, а женщины, которые готовы были поделиться своими соображениями, несли такую чушь, что и повторять было неловко. В то, что в парке, где-то в самой дальней части, проводились испытания химического оружия и земля там теперь отравлена, еще можно было поверить, хоть и с трудом, но известие, что дача родственников главного красного вождя является местом силы, вызвало у Крота усмешку. Вернувшись в палатку, он застал там одного Айрона и поделился сведениями с ним, но тот, как всегда, решил по-своему:

– Интересно, эти родственники там дачу выбрали из-за того, что место такое, или, наоборот, из-за них там все странности и начались? Что-то в этом есть.

– Только Следопыту не говори, – предупредил Крот. – А то у него и так крыша едет.

– Да ладно, – отмахнулся Айрон. – Помяни мое слово – он не так уж прост. Психованный-то он психованный, но мне кажется, что он очень себе на уме, а идиотом только притворяется. Про дачу, конечно, дело темное, а вот про химическое оружие стоило бы узнать поподробнее – может, там до сих пор кое-что осталось?

– Но ведь если нас за этим туда послали… – начал было Крот и осекся, не желая озвучивать догадку. Айрон понял его с полуслова.

– В конце концов, мы всегда можем сказать, что ничего не нашли… – пробормотал он.

– Мы-то можем. Ты, я. А за остальных не поручусь.

– Меня Следопыт беспокоит. Он упертый фанатик – такой ни перед чем не остановится. Если он там чего нароет – сообщит своему руководству. И что тогда выйдет, представить боюсь.

– Давай решать проблемы по мере поступления. Мы пока ничего не нашли, это только слухи. И бояться, думаю, надо не только Следопыта. Этот Федор – тоже темная лошадка.

– Вроде он нормальный парень, – почесал в затылке Айрон.

– Так-то оно так, но он – человек Лодочника, а это уже кое о чем говорит. Ходят слухи, что Лодочник связан с террористическими группировками. И если им в руки попадет такое оружие – представить страшно, что может начаться в метро.

– В общем, лучше тогда эти догадки пока при себе держать. Хотя всем рот не заткнешь – если такие слухи ходят по станции, кто-нибудь да проболтается. Что ж, будем глядеть в оба, – подытожил Айрон. – И за этими двумя, и за девчонкой.

– А девчонка тут при чем? Она, наверное, вообще не понимает, зачем мы здесь. В этом возрасте у них одна романтика в голове. Жалко ее – пропадет. И так жизнь несладкая была, рано мать потеряла.

– А она тебе рассказывала про мать?

– Почти ничего. Сказала, у матери голос был красивый, а звали ее Тамарой. И что умерла, когда девчонке лет пять было.

Айрон изменился в лице. Потом выглянул из палатки, а усевшись обратно, поманил к себе Крота и понизил голос. Крот, удивленный такими предосторожностями, нагнулся к нему.

– Знал я ее мать, – сказал Айрон. – Яркая была и пела, как соловей. Такую нельзя было не заметить. Одно время в любимицах у руководства Красной Линии ходила, болтали даже, что было у нее что-то чуть ли не с самим генсеком нашим, не тем будь помянут. А может, с братом его, пока тот еще был у власти. Только вот сгинула она по-глупому.

Айрон помолчал, словно прикидывая, говорить ли дальше. Крот весь обратился в слух.

– В Берилаг ее сослали, – тихо сказал, наконец, Айрон. – Ни за что – просто не повезло ей, сошлась потом не с тем человеком. Как говорится, любовь зла, променяла генсека на молодого и красивого. А вождь наш таких шуток не любит. Ее дружка первого взяли – как врага народа, а потом ее – за то, что не донесла.

– Вон оно что, – протянул Крот. Значит, вот как окончила свои дни певунья. Понятно, что девочка молчит о судьбе матери. Непонятно другое – ее преданность товарищу Москвину. Раз она – дочь репрессированной, ясно, почему ее на это задание отправили. Смертница, расходный материал. А она, небось, думает, что ей дали шанс. Да, использовали удобную возможность отправить с глаз долой, погибать.

– Что, жалко девчонку? – словно читая его мысли, спросил Айрон. – А ты погоди жалеть-то. У нее вон товарищ Москвин с языка не сходит – не устает благодарить за счастливое детство. Еще глядишь, в люди выбьется.

Крот покачал головой.

– Выбьется, помяни мое слово, – настаивал Айрон. – И это я ей не в осуждение.

Крот уже не слушал его. Он пытался свести воедино крупицы информации. Случайно ли ему дали задание приглядывать за девчонкой? Разве кто-нибудь стал бы беспокоиться об обычной сироте, дочери опальной певички? А вот если девчонка была кровью от крови самого руководителя Красной Линии или его брата – это меняло дело. Тогда понятно становилось, откуда такой интерес к ее судьбе у руководства Ганзы. Она могла стать козырем в отношениях между державами.

Крот знал, что руководящая верхушка Ганзы недовольна консервативностью и неуступчивостью товарища Москвина, он у них как кость в горле. Не в силах совладать с Красной линией в открытую, Ганза искала обходные пути. Что, если предположить – только предположить, – что товарищ Москвин выйдет из строя? Болезнь, несчастный случай, да мало ли что! И место его займет другой, более молодой и гибкий. Примут ли его люди? Это еще большой вопрос. Но если пустить слух, что перед смертью генсек узаконил внебрачную дочь, а потом выдать ее замуж за кандидата в вожди, народ, возможно, отнесется к нему более благосклонно. Наверняка многие знали о романе генсека с певицей, такие вещи в замкнутом коллективе трудно утаить. Знали и то, что был у него сын от законной жены, но отец давным-давно отрекся от него, так что это – отрезанный ломоть. Крот пожал плечами – надо же, в какие дебри завела его фантазия. Да и что ему за дело, в сущности, до всех этих интриг? Девушку вот жалко – если его догадки верны, то станет она игрушкой в руках власть имущих. Может, товарищ Москвин для того и сплавил ее подальше, чтоб ни у кого не было соблазна сыграть на родстве девчонки с ним?

– Она там, в парке, молодцом себя проявила, – твердил тем временем Айрон. – Не то, что я.

И увидев, что Крот хочет возразить, оборвал его:

– Не надо, не говори ничего. Сам знаю, что нет мне оправдания, – бросил вас там. Когда я шел обратно, мне казалось, что демоны гонятся за мной… Думал, вот-вот догонят, сожрут – да вот только не я им нужен был в этот раз. Даже они побрезговали… – он вздохнул и отхлебнул из фляги.

Крот подумал, что надо будет за ним приглядывать, – не хватало еще, чтоб он тут спился. С одной стороны, все эти разговоры о демонах действовали на нервы. С другой – Айрон Медный слыл на Красной Линии одним их самых удачливых сталкеров. Значит, он что-то делал правильно? И как ни крути, в парке остался не он, а Литвин. Кроту хотелось надеяться, что Литвин просто заблудился и не сегодня-завтра доберется до станции, но внутренний голос подсказывал – больше они его не увидят. Живым, по крайней мере.

– Ты не бросил нас. Ты ведь не ушел обратно в большое метро.

– Честно говоря, – пробормотал Айрон, намотав на палец прядь полуседых волос, – меня что-то не тянет на поверхность пока… Может, я и ушел бы, но как вспомню этот открытый участок, красоток этих… И еще – очень мне интересно, что же за чертовщина в парке творится все-таки. Надо тут, на станции, еще с людьми поговорить – наверняка кто-то что-то знает. Поговорить с той теткой, которая в парке этом работала.

Выйдя из палатки, Крот заметил неподалеку Федора и Искру, которые о чем-то оживленно беседовали. И тут же сомнения, которое посеял в душе разговор с Айроном, распустились буйным цветом. Да, сиротка времени зря не теряет – и кажется, ей не скучно. Вон как блестят глаза и румянец даже слабый появился на обычно бледных щеках. С каким интересом она уставилась на парня. Не для него ли и прическа новая, и браслетик на запястье?

Кроту стало обидно, хотя в природе этого чувства он с трудом сумел бы разобраться. Он знал, что не красавец, – просто крепкий парень, каких много, и тем не менее, были женщины, которым его общество доставляло удовольствие. Он вспомнил одну ухоженную красотку с Ганзы – что ее привлекло в нем, непонятно, но они провели вместе пару недель, а потом она куда-то делась. Об этой истории Крот вспоминал не без удовольствия, но не мог сказать, что соскучился по красавице, – он и лицо ее уже почти забыл, помнил только запах приторных духов. А вот теперь из-за тощей замухрышки так переживает. Ее и красивой-то не назовешь. Чем она его так зацепила – жалко ему ее, что ли? «Тьфу, – сплюнул он, – вот таких вот тихонь и надо бояться, а вовсе не холеных красоток. Такие своими худыми пальчиками всю душу могут вывернуть наизнанку».

Он вдруг вспомнил случай из прежней жизни – холодная весна, московская земля только-только оттаяла, убрать скопившийся под снегом за зиму хлам еще не успели – а может, и некому было убирать. И он стоит возле дома, грея покрасневшие от холода руки в карманах курточки, рассеянно глядя на привычную картину – покрытый мусором газон. Валяются в грязи стекла, крышки от пивных бутылок, размокшие окурки. И вдруг что-то голубенькое – фантик, что ли? Вгляделся – и обомлел. И грязи робко пробивался первый весенний первоцвет. Это было так красиво – и так печально. Вот и девочка эта выросла в грязном и жестоком мире, слишком хрупкая, чтобы защитить себя. И все же она не сдается. Отчего-то больно наблюдать, как она пытается пробиться, найти свое место в этой жизни, зная заранее, что, скорее всего, эта борьба кончится поражением. Она сгинет так же, как сгинула ее мать, в мире, убивающем все живое и яркое.

Искра тем временем рассмеялась – словно колокольчик зазвенел. И Крот насторожился, пытаясь уловить, что они с Федором так живо обсуждают.

До него то и дело долетали обрывки разговора:

– А что с ней потом случилось? – спрашивала Искра.

Федор покачал головой:

– Я не знаю.

– Как – не знаешь?

– Меня ведь не было с ней, когда ее… когда она пропала. Я ведь знаю обо всем только со слов старика. Он сказал – ее больше нет, но можно ли верить, вот в чем вопрос? Можно ли верить тому, что сказал пьяный лодочник?

– Ты не веришь?

– Я не хочу верить, – мотнул головой Федор. – Мне почему-то кажется, не так все просто. Но что я могу поделать – только ждать. Ждать и надеяться, что она жива. Может, старик ее просто спрятал где-то. А мне соврал – с какой стати он должен мне доверять?

Выглядел он сейчас измученным и обреченным. Искра, с лица которой сбежала улыбка, пристально глядела на него. Потом, словно пробуждаясь от сна, обвела глазами окружающих, увидела Крота – и сразу замахала ему, снова заулыбалась. «Вот гад, рисуется перед девчонкой, голову морочит, – подумал Крот про Федора, но вслух ничего не сказал, только руки сами собой сжались в кулаки. – А она – хитрая лисичка, сразу замела хвостом».

– Пошли, – буркнул им Крот сердито, – разговор есть.

У костра, когда вновь принялись обсуждать план действий, Искра вдруг решительно высказалась в том смысле, что надо в ближайшие же дни предпринять еще одну вылазку в парк. Крот от такой храбрости даже опешил.

– Ты вообще не встревай, – рявкнул Следопыт, – мне тебя навязали, вражье отродье. Будь моя воля – я бы бабам оружие в руки не давал, все зло от них. Бабе дай волю – она вообще с цепи сорвется.

Искра умоляюще помотала головой.

– Что она такого сделала? – вмешался Крот, у которого уже сил не было смотреть на все это.

– Не сделала – так сделает, – буркнул Следопыт. – Вот я вам сейчас расскажу, какие бабы бывают вредные, – и ей тоже послушать полезно. Наш великий учитель, вечно живой товарищ Ленин несколько раз чудом смерти избежал – а все они, бабы. Одна в него на заводе стреляла, а другая взорвать задумала. Маруся Никифорова, батьки Махно бывшая подруга. Ее даже сам батька выгнал, не вынес ее зверства. Кровожадная была, направо и налево убивала. Против государства она была, и все ей мешали, кто на государство работал. Должен был товарищ Ленин на собрание прийти в один дом – а она туда велела взрывчатку заложить. Собрание началось, а тут как шарахнет! Две сотни человек на клочки разорвало. А товарища Ленина словно судьба хранила – опоздал он, потому только и жив остался. А ей хоть бы хны, ее там даже не было в это время. Террористку эту в тот раз не схватили, но потом все равно поймали и повесили. Это ж надо – двести человек вот так, за здорово живешь, положить!

Крот удивился – он слышал и не о таких людских потерях. Но, видно, особенный гнев Следопыта вызвало именно то, что столько народу погибло из-за женщины.

Искра сидела, вся поникшая. Даже Следопыт сжалился, решил, видно, что хватил через край, – пошарил по карманам и сунул ей в утешение кусок сахара, облепленный трухой. Крот глядел на ее худые запястья, выступавшие из слишком широких рукавов, на потертые штаны и большие разбитые башмаки. Она сейчас казалась такой несчастной. И все же сомнения его не оставляли – может, это все маскировка, легенда? Может, они нарочно так ведут себя, чтобы девочку ни в чем не заподозрили. Так ей легче было внушить сочувствие остальным, втереться к ним в доверие. Ему вот уже внушила.

«Но ведь она спасла тебя», – напомнил внутренний голос. «Спасла для того, чтобы я сделал за нее основную работу, – сам себе возразил Крот. – Я еще могу ей пригодиться. Нельзя верить таким, как она. Они пользуются своей слабостью, чтоб заставить других сделать то, что им нужно, манипулировать ими. Она слишком красивая для меня. Молода, но уже хитра, уже умеет пользоваться своим обаянием, женским оружием. И ведь с одной стороны посмотреть – кто я и где она? Я – сталкер, могу позволить себе жить не кисло, а она – сирота, дочь репрессированной, но она вовсе не выглядит забитой сироткой, держится настороженно и независимо, знаки внимания принимает как должное. Это кровь дает себя знать, отравленная кровь тех, кто рвется к власти. Если она и впрямь родственница красного вождя, тогда, наоборот, это мне до нее, как до Луны. И лучше бы мне держаться от нее подальше».

Следопыт тем временем продолжал наставлять девчонку:

– В мое время бабам вообще никто слова не давал.

– Представляю, – тихонько сказала Искра, глаза ее недобро блеснули.

– Чего? – подозрительно спросил Следопыт.

– Хорошее, наверное, было время, – не повышая голоса, произнесла она, – особенно если учесть, чем закончилось. То-то мы теперь за вами обломки разгребаем.

Через несколько секунд до Следопыта дошел смысл сказанного, и он побагровел.

– Сгинь с глаз моих, вражья дочь! – заорал он, занося кулак. Искра ловко увернулась, отодвинулась и поглядывала настороженно, готовая в любой момент пуститься наутек. Крот даже чуть-чуть посочувствовал Следопыту, но только чуть-чуть. Интересно, какое наказание он теперь придумает, – разборкой автомата девчонку явно не напугаешь.

– Пойдем, погуляем, – сказал он Искре неожиданно даже для самого себя. Просто у него уже сил не было смотреть, как Следопыт ее унижает. Они оба обернулись к нему – Следопыт ошалело, а Искра – с недоверием. Она тут же вскочила:

– Пойдем!

И, не дожидаясь его, первой зашагала прочь от костра. Он еле поспевал за ней. Следопыт так и остался сидеть с открытым ртом, даже вмешаться не успел – а может, не захотел.

– Не переживай, – сказал Крот девчонке, когда они остановились возле крайней колонны. Она только рукой махнула:

– Да ладно, я привыкла уже.

Но он видел, что губы у нее дрожат, а в глазах стоят слезы.

– И как ты его терпишь? – посочувствовал Крот. У нее в глазах появилось странное выражение.

– Знаешь, оно того стоит, – сказала она задумчиво. – Зато я уже несколько раз была наверху. А если б не он, если б пришлось так и сидеть на станции – вот тогда бы совсем было тошно. Он-то не хотел со мной возиться, но товарищу Москвину не посмел возражать. Я стараюсь побыстрее учиться – и когда-нибудь меня будут выпускать одну. Я буду как та женщина, которую мы видели.

«Далеко тебе до нее», – подумал Крот, а вслух спросил:

– Страшно в парке-то было?

– Еще как, – созналась она. – Когда в болото упала – думала, все, конец. И еще испугалась, когда ты сел и не хотел идти. Я подумала, что мы все там останемся, – вы все какие– то чудные сделались, а одна я не нашла бы дорогу обратно.

– Ты – молодец, храбрая. И ведь меня ты спасла. Ты нас всех спасла. Командир твой только с виду грозен, а на голову слаб, видно, – не удержался Крот.

Девчонка фыркнула.

– Он мне велел поосторожней с тобой быть, – созналась вдруг она. – Говорит, нечего с ганзейцем толстомордым дружбу водить. Он бы вообще мне с тобой разговаривать запретил, но он думает – вдруг ты мне расскажешь что-нибудь важное по секрету.

– Вот я и говорю, что с головой у него не все ладно. А Федя, похоже, тоже в чудеса готов верить – совсем как Медный, нашли друг друга родственные души. Так что если бы не ты… А я до сих пор не сказал тебе спасибо.

– Долг платежом красен, – странно усмехнулась она.

– Что? – удивился Крот. – О чем ты?

– А ты не помнишь, как однажды на Охотном ряду разнимал дравшихся мальчишек? А вот я помню отлично. Только я не сразу поняла, что это был ты.

Крот покопался в памяти – действительно, всплыло лишь смутное воспоминание. Чумазые чертенята скопом навалились на одного – и кажется, тот жалкий заморыш и впрямь был рыжим и конопатым.

– Ты меня спас. Они меня чуть не убили. Я тебя узнала, когда увидела у тебя на руке шрам, – он мне тогда еще запомнился, – девушка коснулась пальцем красного рубца. – И я слышала, как наши тебя назвали Кротом. Я тебя вспоминала, людей о тебе расспрашивала. Кто-то мне сказал, что ты погиб. А потом оказалось, что на Ганзе был еще один Крот.

– Да Крот – это обычное погоняло для сталкера, – усмехнулся он, – нас, таких, без счета по всему метро, прям хоть номера присваивай, чтоб не запутаться. Что-то вроде припоминаю – надо же, как судьба людей сводит. А твоя мама тогда еще жива была?

– Нет, это уже когда она умерла.

– Расскажи о ней побольше – какая она была?

– Красивая. Она, бывало, песни начинает петь – все заслушивались.

– Какие песни?

– Разные. Я больше веселые любила. Про конфетки и бараночки, про Ваньку Морозова, который ни в чем не виноват, про цирк.

– А сама-то ты не пробовала петь?

Она смутилась.

– Ну, так, иногда.

И, помолчав, вдруг замурлыкала слабеньким голоском что-то про комсомольскую богиню. У Крота защемило сердце. Он сам не знал, что испытывает к ней – то ли отцовские чувства, желание опекать, то ли еще какие. «Что-то я совсем размяк», – подумал он. В мозгу зазвенел едва уловимый сигнал тревоги, но слушать его не хотелось. «Она слишком красивая для меня и слишком хитрая. Нельзя поддаваться ее обаянию. Но кто здесь поможет ей, кто заступится за нее, кроме меня?»

– Расскажи еще про Новый год, – вдруг попросила Искра.

– Чтобы все было как следует, непременно нужна елка, – сказал Крот. – Это такое дерево с зелеными колючими иголками, они и зимой не опадают.

– Знаю, – буркнула Искра, – в книжке видела. И на станции у нас, кажется, видела издали однажды.

– Да ты их в парке видела – их там полно.

– Там мне не до того было, чтоб деревья разглядывать.

– Ладно. В общем, елку украшают – вешают на нее разные игрушки, стеклянные шары блестящие, хлопушки, гирлянды лампочек.

– Что такое хлопушки?

– Трубочки такие из бумаги с веревочками. Если за веревочку дернуть, раздается такой звук – как будто стреляют.

Искра вздрогнула, побледнела.

– И что в этом веселого?

– Ну чего ты, – сказал Крот. – На самом деле это очень весело. На Новый год готовят много всего вкусного. И вот ближе к двенадцати провожают старый год, едят, пьют. Потом надо сказать: «Елочка, зажгись!», тогда включают гирлянды, и елка вся блестит и сверкает.

Искра фыркнула.

– Елочка, зажгись, – тоненьким голосом передразнила она.

– А потом дети зовут Деда Мороза и Снегурочку. Приходит Дед Мороз – в красной шубе с белым воротником, с белой бородой, с палкой, и Снегурочка с косой в голубой красивой шубке.

– Говорят, смерть тоже ходит с косой, – сказал Искра. – Ты говоришь, праздник в каждом доме? Так их что, много? Один дед всех обойти не успеет.

– Теперь вижу, что ты меня вполуха слушаешь. Я ведь говорил уже тебе, что это все понарошку, и в Деда Мороза верят только малые дети, – развеселился Крот. – Я-то всегда знал, что это переоделся кто-то из знакомых. В детском саду у нас в Деда Мороза переодевалась одна нянька – она была высокая. А Снегурочкой, наоборот, был низенький дядечка. Привязывал себе косу, надевал корону на голову – а сам-то он был лысый, вот смех. А потом всем дарили подарки.

Она слушала внимательно. Потом сказала:

– Раньше-то люди в него верили, как этот, длинноволосый, говорит – может, не зря? А у нас, у тех, кто без родителей остался, не было елки и Деда Мороза. Но товарищ Москвин заботился о нас – под Новый год пайки праздничные давали, в похлебку добавляли свинины чуть-чуть, иногда даже книжки дарили – не всем, а самым примерным. Товарищ Москвин поздравлял всех, говорил с народом – о том, что надо еще немного потерпеть, и скоро все наладится. А у вас на станции отмечают Новый год?

– Отмечают. Если вернемся отсюда, я б тебя позвал, если тебя отпустят. Заказал бы тебе пропуск.

«Хотя вряд ли ее так просто выпустят, – подумал Крот, – особенно если учесть, чья она дочь. На задание – возможно, и то не факт».

И вдруг до него дошло. Детям репрессированных не полагалось праздников. Спасибо и на том, что их не заставили разделить судьбу родителей. Дали возможность стать достойными членами общества и смыть родительский позор. В том числе и кровью.

– Знаешь, – сказала Искра, – я тебе расскажу то, что тогда не сказала всем. Помнишь, расспрашивали, что мы видели? Тогда, когда ты чуть не заснул. А я ведь тоже кое-что видела. На берегу пруда стояла мама и махала мне рукой.

Крот покачал головой. Вот и у девочки тоже глюки были, как оказалось. Может, и правда все дело в том, что там какая-то химия действует на людей? Может, то, что он так размяк при взгляде на рыженькую, тоже стоит отнести на счет этой химии? Однако, как ни крути, – Искра очень стойкой оказалась, не поддалась наваждению, в отличие от мужчин. Может, слово какое-то знает против всех этих чар?

– Извиняюсь, – послышался у него над ухом свистящий шепот, – это не вы в парк ходили недавно? Предметами старины интересуетесь?

Крот увидел морщинистого мужика в ватнике.

– Не интересуемся, – отрезал он неприветливо. Мужик показался ему обычным барыгой. Но тут встряла Искра и замела хвостом:

– А вы тоже были в парке?

– Нет, я туда не хожу давно, но кое-чего с прошлых времен осталось, – пробормотал мужик. – Подсвечник вот старый. Думал, продам кому-нибудь, а он у нас никому не нужен. Может, возьмете – недорого запрошу.

– Подсвечник не нужен, – сказал Крот, – но отсыплю патронов за информацию. Кто сейчас ходит в парк?

– Так не ходит никто давно, – гнул свое мужик, – там ведь странные дела творятся, в этом парке. Там земля порченая. И те, кто туда ходит, пропадают. Или возвращаются, но не такими уже.

– Как это – не такими? – удивился Крот.

– Ну, как бы это сказать… Тоже порчеными. И потом совсем уходят. Вот как Терентьич.

– А поподробнее можно? – спросил Крот, сыпанув в протянутую руку несколько патронов. Интуиция подсказывала, что это будет не пустая трата.

– Так чего там подробнее, – удивился мужик. – Терентьич, даже когда у него сын Борька пропал, еще молодцом держался, ремонтом руководил, а через пару лет сходил в парк – и вернулся сам на себя непохожий. Ходил по станции, как привидение, не разговаривал ни с кем, на вопросы не отвечал и ничего не рассказывал. А потом спустя недели три опять ушел – и с концами уже.

Еще несколько патронов перекочевало в сморщенную руку. И мужичок, поколебавшись и оглядевшись, прошептал:

– Да вот хоть этот проводник-то ваш – думается мне, он и теперь в парке бывает.

– Греков? – спросил Крот.

– Т-с-с, – мужик испуганно огляделся. – Он ведь такой чудной… я его боюсь иногда. И была с ним история одна нехорошая. Тут, на станции, мальчонка один жил убогий. С отклонениями он родился, и люди косились. Пока мать его жива была, вроде терпели, а когда умерла она, стали его шпынять. И тут Греков предложил – мол, давайте мне его в помощники, будет со мной наверх ходить. И согласился комендант, хоть нехорошее это дело – ясно же было, что мальчонка хилый, не боец. Видно, не хотелось ему лишний рот кормить. Так и вышло – отправился парень с Грековым наверх. А обратно Греков один вернулся.

– Мать умерла, – задумчиво пробормотал Крот. – А отца у него не было?

– Не сказала она, кто отец, – пробурчал мужик. Однако у Крота сложилось ощущение, что мужик об этом знал. Да и то сказать – разве скроешь что-нибудь на такой маленькой станции?

– Вам бы еще со старухой моей потолковать – она тоже кое-что помнит. Только болеет она. Не знаю, станет ли говорить. Эй, Ванда! – крикнул он, заглянув в палатку. – Тут из большого метро гости. Приглашать?

– Зови, зови, конечно. Ох, радость-то какая.

Крот и Искра залезли в палатку – и чуть не отшатнулись. Там сидела старуха в лохмотьях с красными, слезящимися глазами, но шею этого пугала в три ряда обвивали бусы, на руках гремели браслеты.

– Здравствуйте, гости дорогие. Угостить вас только нечем – может, пошлете за брагой, я скажу, куда. Живем-то мы скудно.

Крот намек мигом понял.

– Сейчас сходим, – буркнул он.

– Да вон он слетает, вы только отсыпьте ему, чтоб было, на что, – захихикала опять старуха.

– Не вопрос, – сказал Крот, отсыпав старику горсть патронов. Тот, тревожно глянув на старуху, мигом испарился.

– Счас вернется. Эх, мне бы горло промочить, – тряслась старуха. – ну, что там Ганза, жирует, небось? Эх, я б сама туда собралась. Было время, звал меня в большое метро анархист залетный, а я, дура, с этим осталась – потому что любовь. Любовью сыт не будешь. Могла бы щас королевой ходить – а тут мне и горе залить не каждый день удается. Теперь-то поздно – кому я такая нужна? А раньше мужики мне ноги целовать готовы были. А перед самой Катастрофой как я весело жила… Эх, ничего вы не знаете, что тут раньше было, какое веселье. Думаете, Выхино – край света? Да фиг-то! Квартал «Бомбей» на Самаркандском, ночной клуб – вот где веселая жизнь была, вот где зажигать умели! Выхинский рынок – ох, бойкое место. Закрыли его за год до Катастрофы. И еще я вам скажу кое-что, – она таинственно понизила голос: – Столько черных в этих местах было – а где они все теперь? На станции один-два – и обчелся.

При слове «черные» Крот непроизвольно вздрогнул, но потом сообразил, что старуха имеет в виду вовсе не загадочных мутантов, пугавших население станции ВДНХ, а гастарбайтеров, многочисленных приезжих из других областей. Слово «приезжие» тоже вызвало тяжелые воспоминания – костер на Павелецкой-радиальной, лысые черепа караульных и тоскливый, почти человеческий стон раненого мутанта на эскалаторе.

– Небось, в большое метро почти все эмигрировали, умеют устроиться, – злобилась Ванда, – а мы тут гнием. А еще говорят, что это мы их угнетали. Много, много народу куда-то со станции пропало – говорят, в большое метро ушли. Правда, люди шептались, что кое-кого под шумок того… съели.

– Ладно, опять ты за свое, – прохрипел вернувшийся старик, тревожно поглядывая на гостей. – Заладила тоже. Кому нужны твои грехи молодости, женщина? Ты им расскажи, чего они хотят. Про парк расскажи им. Про ведьму. Про черного бога, – он, беспокойно озираясь, протянул подруге пластиковую бутыль с мутным напитком, и та жадно припала к горлышку.

– Ведьма? – старуха, отхлебнув, хрипло расхохоталась и сама стала похожа на Бабу-Ягу. Глаза ее заблестели, и выглядело это жутковато. – Если и жила она когда-то тут, наверняка давно ушла – что ей теперь тут делать? В парке был когда-то ветеринарный институт. И знаете, говорят, что одно время в окрестностях часто пропадали собаки.

Решив, что полоумная тетка ничего интересного им не расскажет, Крот уже хотел уйти, но женщина заговорила вновь.

– А потом, – добавила она бесцветным голосом, – в этом районе начали пропадать и дети.

По спине Крота пробежала дрожь.

– А знаете, в чем дело было? – старая ведьма говорила теперь тихо, чтобы расслышать, Крот подвинулся поближе и чувствовал кислый запах ее тряпья. – В усадьбе было капище черного бога. Прежние хозяева устроили его по незнанию, привезли статую божка из далеких краев как диковину заграничную. А уже после Катастрофы наведывались сталкеры наши в парк – еще до того, как звери жуткие развелись наверху. И один из них нашел в усадьбе ту статуэточку. И принес, дурак, на станцию. В палатке у себя держал диковину. До поры до времени спал бог, только одно могло его разбудить – кровь. И вот однажды поранил тот сталкер руку и нечаянно за статуэтку окровавленными пальцами схватился. Тут-то бог и проснулся. Тогда и начали на станции люди пропадать. А чаще дети – видно, дети-то ему больше по вкусу. И когда уж почти не осталось их, догадался кто-то, пришли к сталкеру тому в палатку – а он мертвый лежит, весь синий. Глянули на бога – а у того глаза зеленые в темноте светятся, а губы вывернутые красным измазаны. Тут-то и поняли все люди, и попробовали сжечь поганую статуэтку – но не горела она. И разбить не удалось. Тогда отдали ее сталкеру одному и велели отнести обратно в парк. Ушел он, и с тех пор его не видели. А люди больше не пропадали – да и то сказать, и так уж почти не осталось никого. Эх, хороша бражка!

Старуха осушила уже полбутылки, а сожитель следил за ней жадным взором. Заметив это, она сделала еще глоток.

– Да только не удивлюсь, если скоро тут опять начнут есть людей, – вернулась она к интересующей ее, видимо, теме, тревожно озираясь по сторонам. – Бедно живем. Грехи наши тяжкие, а доходы наши скудные, – захихикала старуха, обнажив кривые гнилые зубы и бескровные десны. – Вот рязанские – те всегда скопидомами были. Сперва-то все три станции между собой собирались делиться, а теперь чего? Текстили уж почти голодают, скоро пойдут войной на Рязанку, а нас по дороге стопчут и не заметят. Станция-то наша вымирает, одни старики да младенцы. С тех пор, как Юрка ушел со своими, народу-то почти не осталось, и защитить нас некому. Эх, Юрик, душа-человек, всегда куском делился последним – где-то теперь твои косточки белеют?

– А Юрий – это кто? – без особого интереса, просто чтобы поддержать разговор, спросил Крот. Он уже понимал, что ничего любопытного не услышит, и не то чтобы жаль было потраченных на выпивку патронов, скорее – досадно, что опять разводят, как лоха.

Старуха, казалось, не поняла вопроса.

– Давненько его с нами нет. И с тех пор не стало праздников – пропал наш бессменный Дедушка Мороз, массовик-затейник, некому хороводы водить. Когда ж это было-то? Вот память проклятая. Вроде не зимой? Да нет, летом, припомнила теперь. Пару дней спустя как раз застрелилась жена коменданта… и сверху разведчики принесли цветов. Меня, небось, так хоронить не будут!

– Молчи, старая, это измена, – пытался образумить ее старик.

– А ты мне не указ, – разошлась старуха. – Давай, еще браги неси, гулять хочу, может, последний раз в жизни напьюсь допьяна.

– Как – застрелилась? – удивился Крот. Обернулся к Искре.

– Тебя ведь жена коменданта опекает?

– Это у него уже третья, – пробормотал старик, вырвал у своей подруги из рук почти пустую бутылку и тут же жадно припал к ней. Старуха замахнулась было на него, но тут же свалилась и захрапела.

– Вы ее не слушайте, мелет незнамо что, – тревожно пробормотал старик, выцедив остатки браги. – Подбросили бы немощному на лекарство, а то с ней не напасешься.

Крот сунул ему еще несколько патронов.

– Вот спасибо, добрые люди. Идите себе с миром, а глупую бабу не слушайте, она последние мозги пропила уже, сама не знает, чего несет, – напутствовал их старик.

Кроту дополнительного приглашения было не нужно – он и так уже задыхался. Сталкер стал торопливо выбираться из палатки, за ним вылезла Искра.

– Вот, блин, актеры. За бутылку такого понарасскажут, – сокрушался Крот. – Тут тебе и боги, и все, что хочешь. Чего она там болтала про жену коменданта? Впрочем, какое нам дело до их историй…

– Эта нынешняя его жена добрая, только у нее глаза грустные, – сообщила Искра.

– Я могу попробовать узнать, что там с его предыдущей случилось, – буркнул Крот. – Хотя зачем это нам, ума не приложу.

Искра странно покосилась на него – наверное, догадывалась, у кого он собирался узнать.

– Что такое «веретенарный институт»? – спросила она чуть погодя.

Крот попытался вспомнить, что об этом недавно говорили. Вот был бы здесь Литвин – объяснил бы толком. Он что-то хотел поискать в институте – интересно, что? Теперь уж не узнать.

– Ветеринарный. Ветеринар – это врач, который животных лечит. А в институте ученые всякие опыты ставили на них, – пробормотал сталкер.

– Зачем это?

– Ну, изучали, наверное, как живые существа устроены. Они, чтоб проверить свои выводы, сначала всегда ставят опыты на животных. А потом, если что-то получается, – уже на людях.

– Бедные животные, – вздохнула девушка. – Жалко их.

– А людей?

– Людей – не очень, – насупилась она.

– Зря жалеешь. Так ведь всякие лекарства и изобретали. Говорят, у вас на Красной Линии тоже есть лаборатории, где эксперименты над людьми ставят.

Искра ничего не ответила, но искоса поглядела на него. И взгляд этот Кроту не понравился – какой-то уж чересчур внимательный, оценивающий. Словно девушка пыталась сообразить, насколько можно с ним быть откровенной. Прежние сомнения насчет нее ожили снова.

«Она с Красной Линии. У них там пропаганда на высоте, промывают мозги. Учат ненавидеть ганзейцев, которые, по их мнению, жируют за счет чужой нищеты. Я для нее по определению враг, она никогда не будет мне доверять. И мне тоже надо быть с ней поосторожней. Кажется, она слепо предана товарищу Москвину, хоть ее мать и сгинула в застенках, – так это у них называется? Хотя вряд ли она догадывается, кем он ей приходится. А может, как раз догадывается, оттого и говорит о нем с придыханием?»

– А я знаю, у кого ты хотел спросить про жену коменданта, – вдруг заявила Искра. – У секретарши, которая ему чай носит. Я видела, ты с ней то и дело шепчешься.

– Ну и что? – обозлился Крот. – А ты вон с Федором постоянно гуляешь. О чем вы с ним все шушукаетесь?

– Это не то, что ты думаешь, – уловив недовольную интонацию, зачастила Искра. – Поклянись, что никому не расскажешь, тогда объясню.

«Детский сад», – подумал Крот, а вслух сказал:

– Клянусь.

– Федя просто тебе не рассказывает всего – а мне рассказал. У него была любимая девушка, которая отправилась наверх – и пропала. А там, в парке, ему показалось, что он ее видел.

– Да ведь это глюки у него были, как же он не понимает. Разве она в этих краях пропала?

– Нет, в другом месте. Она болела, а люди говорят, есть какая-то тайная организация врачей в метро… Они разыскивают больных, делают им прививки – и те выздоравливают и становятся лучше, чем до болезни, чуют всякие вещи, чуть ли не будущее видят. Я ему сказала – может, девушку эти врачи подобрали? Уж очень странно она пропала, ее тела не нашли. А у этих врачей, говорят, по всему метро свои люди, может, и здесь у них есть свой схрон.

– Ага, обязательно, – сказал Крот. – Чуть кто заболеет, они тут же найдут и вылечат. Потом догонят и еще раз вылечат.

«Вот еще одна загадка, – тоскливо подумал он, – запутаться можно в этих байках. За что мне это? Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Дали бы простое задание, а эти все премудрости не для меня».

– Поэтому мы хотим снова в парк пойти, – тем временем развивала свою мысль Искра. – И может, что-то разведаем. Если мы не узнаем, то никто не узнает. Мы хотим пойти дальше, чем в первый раз, – и если надо будет, дойдем до института, до избушки Деда Мороза. Ведь за этим нас и прислали сюда – и если мы будем сидеть на месте, то у нас точно ничего не получится.

«Да он тебе голову морочит!» – чуть не заорал Крот, но сдержался. Это могло подождать, главное было – отговорить их от безумной затеи.

– Как ты не понимаешь, вам нельзя идти туда одним, вы же оба неопытные – что ты, что он. У него от силы три-четыре ходки за плечами, у тебя тоже – и оба ходили с наставниками. Да вы до парка дойти не успеете, вас кто-нибудь по дороге сожрет.

– Ты можешь пойти с нами, – и Искра поглядела ему в глаза. Этот умоляющий взгляд… он понимал, что рыженькая пользуется своей властью над ним, но ничего поделать не мог.

«А ведь и в самом деле, – вдруг подумал он, – отговорить их у меня вряд ли получится, уследить за ними я не смогу. Что еще остается?»

Ему было и страшно, и безумно интересно.

– А если у нас опять глюки начнутся? – неуверенно спросил он.

– Я тебя вытащу, разбужу, – сказала Искра. – Один раз сумела – и другой раз смогу.

– А остальным мы что скажем?

– Скажем, что идем в город, искать магазины продуктовые, – помрачнела Искра, – а то не отпустят меня, я уже об этом думала. Командир за мной следит, хочет знать обо всем. Он мне ни за что идти без него не разрешит. А сам он пока наверх не хочет – говорит, рано еще, мы слишком мало знаем. А мне кажется – там, в парке, кто-то живет. И Федор говорит – он видел дерево спиленное, свежее совсем.

– А не боишься призраков? – поддел ее Крот.

– Люди там или духи – мы их найдем, – убежденно сказала Искра.

– Вы, я вижу, все продумали, наблюдательные вы мои, – буркнул Крот. Он знал, что согласится, – а что ему еще оставалось делать?

Искра вдруг кинулась ему на шею и чмокнула в щеку. Проходившая мимо тетка хмыкнула. Девушка, смутившись, кинулась бежать. Крот тоже покраснел.

«Что я, в самом деле? – подумал он. – Ребята молодые, у них еще детство в одном месте играет, ищут приключений на все места».

Если он откажется, они могут смыться сами, втайне – не уследишь. А ему очень не хотелось, чтоб рыженькая пропала. В его задачу ведь входило присматривать за ней – вот он и проследит лично. У Крота появились сомнения насчет Федора – может, он не так прост, хочет использовать девушку в своих интересах. Как же, призрак любимой он там увидел – просто знает, чем девушку заманить, романтической историей какой-нибудь. А сам, может, надеется, что они там что-то найдут, раскроют тайну парка. Узнают там что-нибудь важное, а другим можно будет и не говорить.

Да нет, решил он, они же в сущности дети еще. Дети, слишком рано потерявшие родителей. Тут он вдруг понял, что роднило его с ними. Он тоже остался один в восемь лет. «Но я-то был приспособленный, – подумал он, – а собственно, почему я должен их жалеть, меня-то не особо жалели».

Смущало его то, что бояться приходилось не только мутантов. Что, если вновь померещится ему мертвый всадник? «Это были просто глюки, – подумал он, успокаивая себя. – Отравленные земли, отравленная вода. Нет, но какова девчонка – отчаянная». Ему так и хотелось сказать: «Девочка моя, осторожней, ты играешь в опасные мужские игры. Погаснешь, Искорка. Сгинешь. И не помогут тебе твои комсомольские боги».

Погруженный в свои мысли, он очнулся, только когда чья-то ладошка легла на плечо. Он подумал было, что вернулась Искра, но нет, это была Лариса.

– Ну, как дела? – спросила она, лукаво глядя на него.

– Да так как-то, – развел руками Крот. – Вот ты слыхала что-нибудь о том, что те, кто в парке побывал, возвращаются другими?

– Как это? – удивилась Лариса. Крот поколебался, но потом решил ей довериться:

– Говорят, что Греков туда ходит, – понизив голос, произнес он.

– А-а, – тоже шепотом ответила Лариса, – да он вроде не изменился. Как был сволочью, так и остался. Но я спрошу еще у людей.

– А что случилось с предыдущей женой коменданта? – неожиданно спросил Крот, глядя в упор. И увидел, как отшатнулась, побледнела Лариса.

– Кто тебе рассказал?

– Мало ли, – уклончиво ответил сталкер. – Это правда, что она застрелилась?

Лариса, казалось, собралась с духом.

– Да, застрелилась, только не рассказывай никому, у нас об этом не говорят. Ее нашли мертвой, рядом лежал его пистолет. Записки она не оставила, никто не знает, почему она это сделала. Ту подсобку потом заперли, теперь туда не ходят. Хочешь еще что-нибудь узнать или хватит об этом?

– Нет, нет, достаточно, – махнул рукой Крот. У него осталось странное впечатление, что девушка что-то недоговаривает. Возможно, жена коменданта не по своей воле ушла из жизни, кто-нибудь мог ей в этом помочь. Впрочем, Ларису лучше не расспрашивать об этом – еще настучит руководству, что пришлые суют нос не в свои дела.

– Просто мне столько всего порассказали, и я не знаю, что правда, а что – выдумки, – доверительно пожаловался Крот. – Говорили даже про какого-то черного бога, который питается людьми.

Лариса прищурилась.

– Кажется, я знаю, кто эти болтуны, – фыркнула она. – Охота тебе слушать всякие глупости, сталкер? У тебя же на лице написано, что никаких богов ты не признаешь. Ты знаешь, что боги – просто нарисованные кем-то изображения и они ничего не могут сделать – ни хорошего, ни плохого. Страшны не боги, а те, кто в них верит. Кстати, ты же хотел поговорить с Валей. С той, которая в парке работала. Она ждет. Спрашивала уже про тебя. Вот ее и спроси про черного бога.

– А, да, – спохватился сталкер. – Только мы решили, что с ней говорить пойдет другой.

– Кто? Краснолицый? Или тот парень стриженый?

– Нет, Айрон. У которого волосы длинные.

Лариса хмыкнула и пожала плечами.

– Это уж вы сами решайте. Ее палатка – недалеко от кухни, перед входом колокольчик висит. К ней лучше ближе к ночи идти, днем она обычно за крысами ухаживает. Завтра у нее вроде выходной.

Крот отыскал Федора, отвел в сторону.

– Что это вы затеяли? Ладно еще девчонка, ума у нее нет, но тебе-то зачем это надо?

Федор задумчиво смотрел на него – и по глазам его Крот увидел, что парень уже не сам принимает решения. Похоже, он тоже поддался влиянию рыженькой.

– Значит, она тебе рассказала? Ну, я тоже думаю – на станции не узнаем ничего, надо в парк идти. Здесь только переругаемся зря. Дорогу-то я запомнил, и она говорит, что поняла, как идти. Храбрая она, конечно, этого у нее не отнимешь. Мне самому неохота девчонку брать, но она оказалась устойчивой к этой чертовщине. А больше-то не с кем идти – командир ее и слышать не хочет о походе, а твой друг с наколками – и подавно. Я думал, он бывалый сталкер, а он своей тени испугался. Бросил нас там. Не ожидал я от него такого.

– Думаю, он испугался кое-чего пострашнее, – сухо сказал Крот. – Я этого сталкера знаю давно, и он ни разу не показал себя трусом. Реальных опасностей он не боится. А если там, в парке, мы столкнулись с каким-то воздействием на мозги, то ему пришлось хуже всех, он человек с воображением. Там, где тебе померещится призрак любимой девушки, он может такое увидеть, чего тебе и в страшном сне не приснится. Хорошо, что вообще не свихнулся.

Федор искоса глянул на него.

– Мне все-таки интересно, – сказал Крот, – с чего ты вообще в сталкеры пошел? Не понимаю я тебя. Можешь объяснить?

Федор глядел на него, словно прикидывая, стоит ли откровенничать. И, наконец, решился.

– Знаешь, – сказал он, – я и правда ни о чем таком не думал сначала. Я думал – надо жить легко, не грузиться, не заморачиваться. Но оказалось, что легко жить не получается. Ты стараешься не делать проблем себе и другим… и все вроде нормально, а потом вдруг начинается. Ты понимаешь, что за все надо отвечать, за все, что натворил… а расплата просто отсрочена. Жизнь начинает бить тебя так, что мало не кажется. И редко промахивается. И чем легче тебе сначала жилось, тем сильнее тебе достается потом – за все.

Крот пристально посмотрел на него.

– Кажется, теперь понимаю, – сказал он. Тут раздался веселый голос Искры:

– А, вот вы где! Ну как, договорились?

Девушке явно доставляла удовольствие мысль о скором походе и о том, что его надо скрывать. «Она словно в разведчиков играет», – подумал Крот.

– Только надо, чтоб кто-нибудь из вас отпросил меня у командира, – помрачнела она. – Меня он слушать не станет. Скажите, что мы пойдем искать еду.

Крот поморщился от такой перспективы – подумал, что Следопыт, может, и отпустит девчонку, но столько всего придется выслушать, столько занудных поучений. Судя по всему, те же мысли пронеслись в голове Федора.

– Давайте я вас сосчитаю – кому выпадет, тот и пойдет к командиру, – предложила Искра. Она была такая хорошенькая, и впрямь словно искрилась – и вдруг напомнила Кроту ее мать. Она явно радовалась предстоящему приключению. Конечно, она не знает, что он видел ее мать когда-то, но чувствует его особенное, бережное отношение и пользуется этим, по-видимому, совершенно бессознательно. С другой стороны, на кого ей опереться – у нее тут и друзей-то нет, а Следопыт с ней обращается все-таки чересчур сурово. Девушка тем временем с комичной серьезностью начала считать, толкая ладошкой в грудь то одного, то другого:

Эту считалку Крот не раз слышал в детстве, но в слова вслушался толком только сейчас. Может, просто в таком состоянии он был склонен во всем видеть дурные знаки, но ему вдруг стало не по себе. Почему все эти сказки, песни, считалки такие жуткие? Серенький волчок придет и укусит… Будешь плохо вести, заберет Дед Мороз и заморозит… Зарежу твою дочь…

Крот не успел додумать – он вдруг обернулся, словно от толчка, и встретился взглядом с Грековым, стоявшим неподалеку и неприязненно глядевшим на них.

– Ладно, хватит, – буркнул он Искре, – я сам с твоим командиром поговорю. И давайте расходиться, а то никакой секретности не получится.

Крот задумчиво брел по станции и вдруг увидел глядевшую на него в упор бледную девочку лет восьми. Он улыбнулся. Девочка неуверенно шагнула ближе, настороженно глядя на него.

– Дядя, а ты правда из метро пришел? – спросила она.

– Правда, – усмехнувшись, ответил Крот.

– А у вас там много еды? У нас тут – не очень.

– Я уже заметил, – сказал Крот. Он покопался в кармане, нашел там остатки сушеных грибов в свернутом из клочка древней газеты кулечке, которыми любил похрустывать иногда, и протянул девочке. Та с жадностью схватила и тут же высыпала в рот, запрокинув голову. На чумазой мордахе расплылось такое неописуемое блаженство, что у Крота сердце защемило.

– А вы зачем к нам пришли? – спросила девочка.

– Посмотреть, как вы живете! – улыбнулся Крот, которого забавляла эта беседа.

– А я знаю – вы в парк ходили, да?

«Удивительно, – подумал Крот, – как быстро здесь все узнают». А девочка тем временем продолжала:

– Вы туда больше не ходите. Там плохое место. Тот, длинный, который с вами был, – он ведь там остался?

Девочка явно имела в виду Литвина. И пока Крот раздумывал, что ей ответить, она продолжала:

– Его Дед Мороз забрал. И вас заберет, если будете туда ходить.

– Какой Дед Мороз? Ну-ка, расскажи!

Но девочка кинулась бежать. Догонять Крот ее не стал, но разговор оставил неприятный осадок.

«Здешние дети слишком много знают, – подумал он. – Хотя чего удивляться – здесь каждый новый человек на виду, конечно, когда мы сюда всей толпой приперлись, слухи разные по станции пошли. Интересно, что же все-таки Медный в парке увидел, что его так напугало? Он не рассказывает ничего, но когда вспоминали про ведьму, он единственный не смеялся. Вот же блин – устроили охоту на ведьм и Деда Мороза. Кому рассказать – не поверят».

Разговор со Следопытом прошел легче, чем ожидал Крот. Он только поинтересовался, куда именно они пойдут и почему бы им не договориться с кем-нибудь из местных. У Крота создалось впечатление, что Следопыт был даже рад спихнуть девчонку кому-нибудь на время.

– Только ты присматривай за ней, – предупредил он. – Дурь-то из девки выбить надо. И за какие грехи мне ее навязали? Дочь врага народа – на перевоспитание доверили.

– Так она действительно сирота?

– Сирота – да не та, – буркнул Следопыт. – Вообще-то из нее может выйти толк, если ее в ежовых рукавицах держать. Может, тогда и удастся сделать из нее полезного члена общества. А то шляется где-то целыми днями.

– Она мне помогала людей опрашивать, – сказал Крот.

– Когда? – спросил Следопыт.

– Ну, вообще-то я ее уже давно потерял из виду, – сказал Крот.

– И куда ж она делась?

– Может, к жене коменданта пошла?

– Вряд ли, – буркнул Следопыт, – она туда только ночевать ходит.

– Где ж она? – озадаченно пробормотал Крот и выскочил из палатки. Следопыт посмотрел ему вслед и покачал головой.

«Как же трудно, – подумал он, – нужна бдительность и еще раз бдительность. Доверили девчонку, и столько головной боли от этого. Лучше бы послали с врагами сражаться».

Ему вспомнился наказ товарища Москвина: «Василий, головой за нее отвечаешь. Доставь в целости на Кузьминки и при первом удобном случае возвращайся назад – а девочка пусть там пока побудет. Там нормальная обстановка, ей там будет лучше. Миссия у тебя сверхважная, я на тебя крепко надеюсь. А прикрытие мы тебе обеспечим, пустим слухи о складах оружия в том районе, дезинформируем вражеских шпионов. Ты попутно собирай сведения о том, что в тех краях имеется полезного для нас. Информация поступила – есть у кузьминских ресурсы. Но главное – девочка».

И тихий голос особиста Якова Берзина: «Трудная у тебя задача, Василий Денисыч. Рискуешь сильно. Но все мы люди, невозможного от тебя никто не требует. Мы знаем твою преданность. Если с девочкой чего случится, не сумеешь ее уберечь, я скажу товарищу Москвину – ты сделал все, что мог. Заступником твоим перед ним буду. Так что не волнуйся, ступай себе с миром».

Этого болезненного тихоню Следопыт боялся чуть ли не больше, чем товарища Москвина. Берзин виртуозно умел втираться к нужным людям в доверие, и порой от его слова зависела чья-то жизнь или смерть. Он, Следопыт, старый вояка, не дрожавший при виде врага, бледнел, услышав вкрадчивый голос Берзина.

Вот он и ходит по острию ножа. Теперь девчонка что-то затеяла – это наверняка она подбила всех на вылазку. Понятно, что они снова в парк намылились. К лучшему это или к худшему? Он-то думал, что его сюда послали только девчонку проводить, обижался даже втайне. А оно вон как обернулось – Литвин-то, долговязый этот, которому так не повезло, не случайно, наверное, про институт все толковал. Может, в парке и впрямь скрыто что-то важное? Жаль, Литвин уже не расскажет ничего. Вот пусть тогда эти дурачки и проверят, разведают все для него, коли у них шило в одном месте. А если девчонка не вернется, спросят ли с него, когда он окажется вновь на Красной Линии? Как он посмотрит в глаза товарищу Москвину? Можно ли верить Берзину, его обещанию заступиться? Девчонку, в общем, даже жаль, но он уже так с ней намучился. Пусть будет, что будет – если что, он свалит всю ответственность на ганзейца.

Это соображение слегка утешило Следопыта, и он вздохнул спокойнее.

Крот сделал пару кругов по станции, потом решил, что лучше порасспросить людей. Он не особенно волновался, ему просто интересно было – куда она запропастилась? На всякий случай подошел к посту возле туннеля, ведущего к Рязанке. Пожилой мужик, сосредоточенно натиравший до блеска свои старенькие сапоги, покачал головой.

– Рыженькая? Встречал ее на станции. Но мимо меня не проходила… да ведь я только час назад заступил на дежурство.

Крот уже хотел уходить, как вдруг заметил что-то яркое под ногами. Желтая бусина… он поискал глазами – вот и зеленая. Его затрясло.

– Что там, в туннеле? – спросил он постового.

– Фермы там. Крысы в клетках, грибные плантации, – пояснил тот.

– Мне нужно посмотреть, – сказал сталкер. Постовой хотел что-то возразить, но, увидев его лицо, только головой покачал. Протянул ему пистолет, сказал несколько слов на ухо. И уже вслед крикнул:

– Аккуратней там!

Крот шел по туннелю тихими, неслышными шагами, все чувства обострились до предела, особенно слух. До него донеслись обрывки разговора.

– Да, их всех расстреляли, – говорил неприятный тягучий голос, – а чего ж ты хочешь, за такое по голове не погладят. Только все это было в обстановке сплошной секретности. Атрупы тайно вынесли на поверхность, мутантам на растерзание.

Крот сделал еще три шага и оказался возле говоривших. Прямо на шпалах сидела Искра, а напротив – двое мужиков бомжеватого вида. Крот шагнул вперед и, не повышая голоса, процедил:

– Немедленно на станцию.

– А, это ты? – протянула Искра.

– Полегче, парень, – начал было один из мужиков. В темноте блеснуло лезвие. Однако он тут же замолчал, не окончив фразы, увидев нацеленный на него пистолет.

– Ты поняла меня? Немедленно, – процедил Крот. И что-то в его голосе на этот раз было такое, что Искра мигом вскочила и шагнула к нему.

На обратном пути она плелась сзади, как побитая собачонка, и канючила:

– Ну зачем ты меня забрал? Еще немного – и я бы все узнала про секту черного бога. А тут ты налетел, с пистолетом. Людей напугал. Я только их разговорила. Ведь они не с каждым будут говорить. С тобой – не будут, с командиром – тоже. А мне бы рассказали все.

Крот не отвечал.

– А откуда у тебя пистолет – мы же на станции оружие не носим.

– Патрульный дал на всякий случай. Он не заряжен, – сухо сказал Крот. Теперь он окончательно утвердился в своем решении идти с Искрой и Федором наверх – потому что иначе они просто сбегут сами, и тогда даже костей от них не найдешь.

– Ну чего ты так рассердился? Я хотела как лучше, – бубнила виновато Искра.

– Ничего, – буркнул сталкер, – просто увидел бусины от твоего браслета и слегка забеспокоился.

– Ах, да, браслет. Я за что-то зацепилась, порвала его. Жалко, конечно.

– Ничего, – сказал Крот, – я тебе найду новый, еще лучше. Только не уходи в незнакомых местах никуда одна без спроса.