Глава 23
Хаос

Волчара окинул свой отряд хладнокровным и, в общем-то, уже равнодушным взглядом. К неизбежной смерти он внутренне давно приготовился, а вот к выполнению задания… Что у него осталось? Девять «собачников» – у двоих сломались сани, один вместе с собакой и санями угодил в полынью, затянуло под лед. Из шести управляемых людьми волчьих упряжек вместе с той, что вел он, дошли всего две – одни сани развалились, два мутоволка посреди пути «взбунтовались», стали кидаться на «каюров», пришлось их прикончить. Из девяти «чучельных» упряжек осталось всего три – шесть не управляемых никем волков перегрызли веревки и разбежались. Итого – пятнадцать вместо двадцати семи стартовавших. И вместо двадцати пяти, как рассчитывал Кардан.

Ну так что ж, пятнадцать – это тоже не ничего. Устюг – вот он. Назад всё равно дороги нет, Кардан не пощадит, да и что теперь – скрываться всю жизнь по лесам? Нет уж, лучше умереть красиво.

– Ружья готовь! – обернувшись, крикнул Волчара. – А теперь погнали! Вперед! Никуда не сворачивать! Стрелять по моей команде!

Пятнадцать упряжек помчались к берегу. «Каюры» улюлюкали и свистели, Волчара, как и мутоволки с собаками, скалил зубы. А потом заорал:

– По Устюгу – огонь!

Андрей Тюльканов бежал вперед, к реке, во главе своего инспекционно-карательного отряда. Несмотря на то, что на город кто-то напал, а скорее, как раз поэтому, всё внутри у него пело. Наконец-то они оказались нужными! И не просто для помощи кому-то – именно они встретят опасность первыми! Ведь бойцы совсем потеряли боевой дух. Инспекционно-карательный отряд! Что они в последние месяцы инспектировали? Кого карали?.. Святая как отменила поход на «диких» мутантов, так и молчит до сих пор. А ведь обещала, говорила: «Я не собираюсь оставлять убийство наших людей безнаказанным». И что?.. Ну да ладно, сейчас мы покажем, что не зря получаем пайки.

Андрей первым выбежал на лед Сухоны. И если сани, запряженные то ли волками, то ли собаками, он видел еще издали, то теперь ему бросилось в глаза, что в летящей прямо на него упряжке сидит не человек, а набитое соломой чучело!..

Впрочем, удивлялся он недолго и сделать выводы не успел. Заряд крупной дроби, выпущенный из соседних саней – уж точно управляемых не чучелом – снес ему половину черепа.

По ведущему к казематам скудно освещенному туннелю со всех ног бежал патрульный. Достигнув цели, он какое-то время стоял, жадно глотая воздух, а потом хрипло выдавил стоявшему с автоматом охраннику:

– На нас напали!.. Выпускай всех… И сам – тоже…

– Кого выпускать? – вцепился в «калаш» охранник. – Преступников? Ты охренел, Полтораченко?

– Тебе же сказано: на нас напали! Каждый человек на счету! Шевелись, это приказ самой Святой!

– А Заумян в курсе?..

– Это ты охренел, а не я! А кто меня сюда послал?! Открывай камеры, а то сам туда сядешь!

Охранник зашевелился. Достал связку ключей, бросился к одной камере, отпер ее, перебежал к другой… Заключенных было всего двое – Тимофей Полетаев и Вениамин Карпухин. Обоим грозила смертная казнь, почему охранник и засомневался поначалу. Но коли на Устюг кто-то напал, то и впрямь каждый человек дорог.

– Эй, вы, там! – прокричал патрульный в окутавший казематы полумрак. – Выходите и живо к Кудрявцеву, он скажет, что делать.

Полетаев недоуменно тряхнул светлыми вихрами, открыл уже рот, но опередил его Венчик:

– Кто такой Кудрявцев?

– Ты откуда упал, салажонок? Теперь всеми силовиками храмовников командует сын Святой Глеб Кудрявцев.

Венчик просветлел лицом. Тимофей, наоборот, насупился.

Цапл сделал свое дело. Получилось на славу, он сам не ожидал такого эффекта. А вот что делать дальше? Нет, так-то понятно, что: дожидаться Кардана и громить вместе с ним храмовников – вон они как повыскакивали, будто муравьи из муравейника, в котором веткой пошурудили. Вот только пока ждешь – тебя самого пошурудят, с такой-то мутантской рожей. Кстати, а где морозовские мутанты? Им бы сейчас в самый раз начинать действовать, брать храмовников тепленькими! Что там Катька, к своим сбежать удумала?..

Цапл решил пойти к Пистолетцу сам. В любом случае болтаться возле храмовников было опасно. Он отлепился от стены и, делая вид, что поправляет шапку, чтобы прикрыть ладонями приметное лицо, двинулся в сторону Резиденции Деда Мороза.

– Ты куды? – заволновался и дернулся было следом Николай, но Цапл раздраженно бросил:

– На кудыкину гору. Стойте, где стоите, целее будете.

Убедившись, что оба «диких» мутанта остались на месте, он быстро перешел Советский проспект и почти дошел до входа в Резиденцию, как вдруг двери распахнулись, и из здания вышли Пистолетец и Катерина. По идее, они-то и были нужны парню, но сработал инстинкт, Цапл отпрянул за угол. Почему он так сделал, он и сам не понял. Собрался уже выйти, но услышал обрывок разговора мужчины с девушкой и остался на месте.

– Вы куда? – спросила Катерина. – Разве ваши бойцы не здесь? Пора атаковать!

– Кого атаковать? Твоих друзей? Людей, с которыми ты жила все эти годы? Ты так их ненавидишь?

Вот тут-то Цапл, почуяв неладное, и затаился, продолжая слушать. К счастью, Пистолетец и Катерина на какое-то время остановились.

– Я ненавижу Святую! – крикнула девчонка. – Она хочет убить моего… парня. А вы… вы же обещали поддержку Кардану. Он сейчас придет, выводите людей!

– Кардану? Что я мог обещать какой-то железяке? Ты что-то путаешь, девочка. А насчет твоего парня… Это вон его собираются убить? Вон, гляди, на той стороне.

– Венчик! – раздался девичий вопль, и Цапл не удержался, выглянул из-за угла.

Он успел увидеть, как прямо на середине проспекта бросились в объятия друг друга Вениамин и Катерина, а потом шестипалая ладонь легла ему на шею, дернула, вывернула, скрутила… От неожиданности он упал на колени, и это позволило ему освободиться от захвата, благо вторая рука Пистолетца была беспалой и лишь скользнула по нему, не имея возможности ухватиться. А Цапл уже выхватил нож и, пятясь, принялся махать им перед собой.

– Обманул, гнида? – процедил он, с ненавистью глядя на морозовца. – Думаешь, это вам поможет? Кардан и без вас справится. Только он и вас теперь – к ногтю! Всех передавит. А я пошел его встречать. Скоро увидимся!

Отступив еще, парень развернулся, чтобы бежать, но тут в его спину что-то больно ударило, а потом раздался крик Катерины:

– Стой, сволочь, стой! Это из-за тебя я уродиной стала! Венчик, это из-за него я такая!..

Он оглянулся. Девчонка подняла еще один камень и, размахнувшись, помчалась к нему. Цапл пригнулся, выставил нож, а второй рукой прикрыл голову.

– Катя, стой! – закричал ей вслед Карпухин. – У него нож!

Дозорный догнал ее в тот момент, когда девчонка швырнула в Цапла камень. На этот раз не попала и взвыла от досады и злобы. Вениамин схватил ее, но Катерина вырвалась и снова помчалась вперед:

– Пусть нож! Мне уже всё равно! Не хочу жить уродиной! Но я успею ему глаза выцарапать!

Пистолетец тоже бросился к девчонке, но она рванула вдруг так, что ни он, ни Карпухин к ней уже не поспевали. Вот она всё ближе, ближе… Цапл занес руку с ножом. Вот осталась пара шагов. Лезвие пошло вниз… А потом резкая боль пронзила горло. Он схватился за него, выронив свой нож, и нащупал скользкую от крови рукоятку другого. Уже оседая на покрытый снегом асфальт, затягивающимся кровавой пеленой взглядом Цапл успел разглядеть застывшего с резко вытянутой вперед рукой Венчика.

– Вперед! Вперед, мои монстры! – кричал Кардан, взбираясь на заснеженный берег Сухоны. Вот он, Устюг, вот, уже перед ним! Обратной дороги нет, только вперед!

Адреналин бурлил в крови. Кардану больше не было страшно, все сомнения остались там, далеко… Да и чего ему бояться с такими отчаянными головорезами? Что там говорил старый хрыч? «Тебе их не убить»? «Они в своем городе»?..

– Не-еет!!! Теперь это мой город!!! – завопил Кардан, рванув вперед и вверх. Берег тут был не таким и высоким, до верха оставалась уже всего-то пара шагов, как вдруг прямо перед ним бухнулось что-то большое, длинное, темное, отскочило и понеслось на него, застилая свет. Последним, что он увидел, было блеснувшее солнцем море в любимом Гизель-Дере.

Пятиметровое сосновое бревно, размозжив Кардану голову, прыгая, покатилось вниз, подминая собой вопящих «монстров».

Маруся, спикировав и убедившись, что хоть как-то смогла отомстить за любимого, не дожидаясь, пока люди опомнятся и начнут по ней стрелять, быстро набрала высоту и полетела домой, к детям.

Кроме Кардана, погиб всего один человек – его верный «ординарец» Андрей Стащук по прозвищу Крыш. Еще двоим бревно сломало ноги, одному – уже в самом низу, на излете – выбило зубы, остальные пятеро или шестеро отделались ушибами.

Но главное, осознав, что они в принципе оказались обезглавленными, бойцы остановились, так и не взобравшись наверх. Сзади подпирали, но едва туда доносилось: «Кардан убит», как движение постепенно замирало, пока не прекратилось совсем. Людская масса темной змейкой, а скорее – головастиком с утолщением впереди растянулась вдоль берега в том месте, где Сухона готовилась к встрече с Северной Двиной. А вот к чему теперь готовиться им, бывшие монстры не знали.

И тут вдруг закутанная в тряпье тетка с косой в руках набросилась на замершего рядом с ней, так же непотребно одетого мужчину:

– Авдей! И што теперя?.. Взад, што ль, попремся? А ты забыл, што тебя Кардан полковником назначил? Он помер, значит, ты теперя генерал! Вот и командуй, веди нас вперед! А я тебе подсоблю, не боись. Лучше тутока сдохну, чем взад гнить возвернуся!

И она, схватив оторопевшего Авдея за руку, потащила его по берегу вверх. Взобравшись, не отпуская своего «генерала», заорала, размахивая косой:

– Эй, вы! Што застыли, как стату́и?! Вот ваш командир теперича! Авдей его имя! Он да я, Степанида, вас теперя в бой поведем! Слыхали? Уразумели? Тады вперед! На Устюг!!!

– На Устюг!.. Вперед! На Устюг!.. – сначала робко, а потом всё громче, смелее, охотнее подхватывали оживающие «монстры».

– На Устюг!!! Вперед!!! – И вот уже смешанная масса лузян и деревенских мутантов поперла по берегу вверх, перевалила за край, полилась беснующейся рекой в город.

Ушли не все. Не считая погибших Кардана, Крыша и двоих с переломанными ногами – их из чувства жалости добили, всё равно ведь замерзнут – под берегом, зарывшись в снег, остались двое. Это были братья Макар и Назар из села Кузнецово под Лузой. Воевать им за время похода и так-то уже расхотелось, а тут еще в командиры, ну-ка, выбились Авдей и Степаха из Матвеевской, которых они хорошо знали и выше себя совсем не считали. Ну, и совсем уж решил их сомнения тот факт, что войско даже не подумало хоть как-то позаботиться о бывшем предводителе и его ординарце, даже снегом не присыпали. Между тем, одежка у Кардана и Стащука по сравнению с Макаровой и Назаровой была поистине царской. Да и сколько там ее, один лишь хозяин города монстров одевался – что тебе кочан капустный!

Братья, озираясь – не остался ли кто еще, – подобрались сначала к трупу предводителя. Макар расстегнул пальто Кардана и сразу увидел тесак в ножнах. Вынул его, покрутил в руках и остался доволен. В отличие от брата, который завопил:

– Э-ээ! Пошто это ты-то ево схватил?! Мне-ка тож нравится!

– А ты глянь, што там ишшо у ево есть. Мож, пистолет спрятан! – сказал Макар и сам испугался: а вдруг и правда? Вот он тогда лоханулся-то!..

Назар встал на колени и принялся рыться за пазухой у мертвеца. Вынул карандаш, повертел в руках, отбросил в сторону. Достал блокнот, даже не стал открывать, швырнул в снег. Ничего больше не нашел и поспешно выпалил:

– Тады пальто мое!

Не дожидаясь, пока брат станет это оспаривать, он потянул пальто за левый рукав. Раздался громкий щелчок. Назар повалился на грудь трупа и замер.

– Эй! Ты чо придуриваешься? – фыркнул Макар. – Што, всево ево забрать хошь? Хрен те в харю!

Брат лежал неподвижно. Кроме того, Макар вдруг заметил, что, несмотря на мороз, отсутствует пар от дыхания.

– А ну, не дури! – испуганно крикнул он, пытаясь перевернуть Назара.

Но сделать это не получалось, казалось, что труп держит его за грудки левой рукой. Макар от ужаса покрылся потом, но всё же продолжал дергать брата. Наконец тот повалился на спину, а рука Кардана упала рядом. И лишь теперь Макар увидел, почему он не сразу смог перевернуть Назара. Из левого рукава пальто мертвого предводителя торчало окровавленное жало больше ладони длиной. Он перевел взгляд на брата; грудь того, как раз там, где сердце, была залита кровью.

Издав вопль, Макар вскочил на ноги. Что же это?! Даже мертвый, Кардан смертью наказывает за непослушание!.. Нет-нет, он всё понял, брат расплатился за них обоих!

Макар взлетел на берег столь быстро, будто Кардан дал ему пинка. Размахивая тесаком, он бросился вслед уходящему войску:

– Стойте! Подождите меня!

Он пробежал мимо сидящей в снегу бородатой женщины, но даже не стал останавливаться, наоборот, припустил еще сильнее. Ведь он не какая-то баба, он – мужик, он – герой!

– Подождите меня! Я тоже на У-у-устюг!!!

Налетевший ветерок зашелестел листочками лежащего в сугробе блокнота. Схемы, наброски, рисунки, какие-то записи… Вот опять стало тихо. Блокнот остался распахнут там, где его в последний раз касался карандаш хозяина. На странице было всего четыре строчки:

Порыв беснующегося войска оказался настолько силен, что первые заслоны храмовников, встретившиеся лишь через полкилометра от берега, были сметены подобно соломенным куклам. Правда, они представляли собой небольшие, по три-четыре человека, разрозненные группы, успевшие добежать сюда от центра города, но зато вооруженные автоматами. Пострелять они, конечно, успели, и когда наступающий поток унесся дальше, на окровавленном снегу остались трупы не только храмовников, но и пары-тройки десятков кардановцев, или, точнее, уже авдеевцев, а если совсем уже правильно, то как бы даже степаховцев.

Чем ближе к центру, тем заслоны устюжан становились плотнее, но войско захватчиков, хоть и утратив скорость, а также всё больше редея, продолжало движение.

Защитники города не могли противостоять этой полной дикой энергии массе. Они гибли десятками, вскоре счет перевалил и за сотню. И гибли пока одни только храмовники. Пистолетец сумел убедить с полсотни морозовцев встать вместе с ними на защиту Устюга. Остальные или были категорически против того, чтобы помогать людям Святой, или, и таких было большинство, пребывали в нерешительности, чего-то выжидали. Но и тех, кто согласился сражаться, Пистолетец пока не отправлял навстречу врагу. Во-первых, у них было всего пять автоматов на всех плюс пистолет у Пистолетца (забирая его из сейфа Деда Мороза, он невольно отметил получившийся каламбур). Но у наступающих, по словам Катерины, тоже почти не было огнестрельного оружия, так что «во-первых» было так себе аргументом. А вот во-вторых… Во-вторых, Пистолетец нутром чуял, что враг дойдет досюда, до Соборного дворища, до Резиденции Деда Мороза. И, возможно, а скорее всего, даже наверняка, защитников к тому времени останется немного, и его люди ох как в этот момент пригодятся. Да и у них самих будет дополнительный стимул стать последней преградой на пути врага. Как говорится, «ни шагу назад, за спиной…» – ну, и далее по контексту.

И вот тут опьяненные смертоносным и, как уже всем им казалось, победным продвижением по Устюгу завоеватели допустили большой промах. Они стали поджигать деревянные дома. Для чего? Зачем? Смысла в этом не было совершенно никакого, скорее наоборот – им тоже стал мешать дым. Но самое главное, чего поджигатели не предвидели, да, наверное, по незнанию местных реалий и предвидеть не могли (а тот, кто, возможно, смог бы это просчитать, считал сейчас мертвым взглядом облака в небе), – что в домах на поверхности города жили мутанты, морозовцы. Это и стало последней каплей для еще сомневающихся, и заставило даже почти всех изначальных противников встать на сторону защитников города.

Не беда, что у них не было огнестрельного оружия – главным их оружием стала ненависть. С кольями, железными прутьями, а то и просто с голыми руками они поперли навстречу врагу, и чаши весов впервые за время битвы заколебались, выровнялись, но явного перевеса за устюжанами так всё еще и не получалось.

Катерина сидела за развалинами стены неподалеку от входа в Успенский собор. Пробегавший мимо взъерошенный Глеб крикнул ей, что все безоружные должны спрятаться внутри, но девушка мотнула головой и показала мутанту зажатый в руке булыжник: вот, мол, мое оружие. Прятаться она не собиралась. Ее переполняла жажда мщения – распирало изнутри так, что трудно было дышать. Катерина мечтала: вот появится из-за угла ненавистный Кардан – и она ему влепит камнем между глаз. Влепит так, что там третий глаз появится. И пусть ее потом убивают лузяне, казнят устюжане – ей уже всё равно. Потому что мамы наверняка больше нет, да и ей самой жить уродиной, без Венчика, не хочется.

Тут-то Венчик из-за угла и выпрыгнул. От неожиданности девушка чуть не залепила в него камнем.

– Эй-эй! – пригнулся парень. – Осторожней, это я. На вот, держи!

Венчик протянул Катерине автомат. В другой руке он тоже держал «калаш». От парня пахло дымом.

– Откуда это? – невольно вырвалось у Кати.

– Сбегал к горящим районам. Там много наших… убитых. Я собрал, сколько смог унести. Еще три Глебу отдал.

– Еще пойдешь?

– Нет. Эти сволочи близко уже. Будем тут отбиваться. Ты как?

– А ты не видишь, как я? Да? Не видишь?! – закричала Катерина. – Чего ты уселся тут? Пожалел уродину? Проваливай отсюда!

– Никуда я не пойду, – спокойно ответил Венчик. – Здесь место удобное, проспект хорошо просматривается, много с тобой гадов положим. И никакая ты не уродина. Для меня ты вообще лучше всех. Была и есть. И будешь.

Катерина прижалась лбом к груди парня, обняла его свободной от автомата рукой и разрыдалась. Венчик терпеливо ждал, пока успокоится любимая, не забывая при этом держать в поле зрения Советский проспект.

Отплакавшись, Катя подняла автомат, пристроила его поудобней на камнях и сказала глухо, едва слышно:

– Они маму убьют… Уже, наверное, убили. А сейчас мы́ будем их убивать.

Битва на пятачке между Резиденцией и Успенским собором была длительной и жестокой. Нападающих осталось мало, но и они подбирали автоматы убитых храмовников, поэтому пули свистели с обеих сторон. На последнем рубеже Глеб с Пистолетцем собрали все оставшиеся силы, распределив их так, что неприятель не мог беспрепятственно подойти ни с одной стороны. Но еще одну группу бойцов, остатки инспекционно-карательного отряда, Глеб отправил в обход, с задачей ударить по врагу с тыла. Для этого каждому из них он приказал выдать на два магазина патронов. Собственно, это были последние боеприпасы. Но для чего их теперь было хранить? В случае поражения они уже точно не пригодятся.

Стрельба становилась всё реже и реже с обеих сторон – и там, и там заканчивались патроны. Глеб, на лету обсудив ситуацию с Денисовым, приказал храмовникам не стрелять вообще. Теперь совсем редкими, одиночными выстрелами давали о себе знать только морозовцы. Мутант ждал, когда ударит по неприятелю с тыла посланный отряд, чтобы встретить последним огнем бегущие сюда вражеские остатки. Если только их собственных остатков хватит на это. Должно хватить. Если даже их численно меньше, их всё равно больше – хотя бы уже потому, что они защищают свой дом, потому, что им отступать некуда.

Подумав так, Глеб почувствовал внутри странную горечь. А для него самого – дом ли это? Или это только кажется домом, потому что там, сзади, внизу дожидается его победного возвращения любимая жена? А еще где-то там его мать, но от этой мысли ему ни жарко, ни холодно. Кстати, где она в самом-то деле? С самого момента нападения он ее ни разу не видел.

Стоило ему вспомнить о Святой, как она тут же и появилась. Вышла, как ни в чем не бывало, прямая, строгая, в черном своем «монашеском» платье с наброшенной на него короткой телогрейкой, в черном платке. Окинула все вокруг синеоким взглядом, сразу его увидела, подошла, остановилась в паре метров.

– Как наши дела? – спросила Святая почти равнодушно.

– Наши?.. – скрипнул зубами Глеб. – По разному, знаешь ли. А твои как?

– Да, я знаю, что ты хочешь сказать! – выставила мать, словно защищаясь, ладони. – Но меня выбил из колеи этот… мой голос. А потом… Потом я просто испугалась. Я не только руководитель, я еще и женщина. Могу я испугаться?

– Как женщина можешь, – пожал плечами мутант. – Как руководитель… как предводитель половины населения города, думаю, нет. Впрочем, не мне тебя судить. И ты бы пригнулась или подошла ко мне ближе, а то торчишь, как мишень.

– А я больше не боюсь.

– И с чего вдруг ты осмелела?

– С того, что вижу: настоящий предводитель – не я. Вот он, передо мной…

– Хватит! – резко оборвал ее Глеб. – Я делаю всё это не для того, чтобы выбиться в дамки! Сказать по-честному, я даже не Устюг защищаю.

– Сашку?.. – прищурилась Святая.

– Да, Сашу, мою жену. И мою неродившуюся дочь. А на всех меня просто не хватит.

Вдалеке затрещали выстрелы. А потом на проспект стали выбегать авдеевцы. Стреляли единицы, да и то редко, патронов больше не было. Как давно уже не было и стрел к арбалетам. Это бесполезное оружие многие повыкидывали, вооружившись палками и камнями, отчего, пыльные, черные от копоти, стали похожи на первобытных дикарей. Среди всех выделялась – с косой наперевес – грозная, непоколебимая в своей решимости идти до конца Степанида.

Глеб крикнул: «Огонь!», и храмовники стали стрелять. Лузяне и примкнувшие к ним деревенские мутанты падали, словно трава под косой. А Степаха, словно как раз потому, что и она держала в руках косу, оставалась невредимой, хоть и шла впереди.

И тут раздался крик Святой:

– Стойте!!! Прекратите стрелять!

Вряд ли из-за звуков стрельбы ее услышали многие. Но храмовница выбежала вдруг вперед и повернулась к своим, раскинув руки:

– Не стреляйте!

Стрельба понемногу затихла. Вполне возможно, еще и потому, что просто кончились патроны. А Святая, вскинув голову и не опуская рук, начала вещать:

– Не надо больше стрелять! Мы – люди, а не варвары. Видите, они уже не могут нам ответить. Так давайте же будем милосердными!

Глеб, услышав такое из уст матери, только хрюкнул. А Святая, развернувшись к замершим в смертном ожидании лузянам, простерла руки уже к ним:

– Всё кончено! Идите домой. Я вас прощаю!

– Ну, прямо Христос в юбке, – проворчал Глеб, но увидев, что мать двинулась к врагам, закричал: – Стой!..

Он бы всё равно не успел. Слишком уж быстро и решительно рванулась к Святой Степанида. Резкий взмах косой, ало блеснувшее в лучах закатного солнца, будто в предвкушении крови, лезвие…

Удар пришелся бы точно в шею. Как там очутился Денисов, Глеб просмотрел. Раскинувший руки Пистолетец будто вырос перед храмовницей, упал на нее спиной, толкая назад. Еще бы два-три сантиметра, но…

Кончик лезвия вошел ему в висок. На сей раз он спас Святую по-честному, не играя.