Глава 19
Выступление
Зима в этот раз будто и не думала начинаться. До середины ноября даже заморозков не случилось. Потом подморозило, заледенели лужи, подернуло бахромой инея траву, ветки кустов и деревьев. Но снега всё не было, да и мороза постоянного – чтобы взялась как следует река – тоже. И лишь в начале декабря выпал первый снег, да и тот через два дня растаял.
На душе у Авдея было неспокойно. «Ишь, – думал он, – даже зима не хочет нам помогать. Так может, не дело Кардан удумал? Или, может, пущай сам в тот Устюг идет, а нам лучше остаться?.. Да тока поздно ужо трепыхаться. Говорено ж Карданом ишшо тады было: всё, коль согласились, теперя я – ваш командир, и кто против пойдет – тот огребет по полной. Так шта… Хошь – не хошь, а идти с ним придется. Ну, а зима всё одно настанет, никуды не денется».
Настоящая зима наступила лишь за десять дней до нового года – и река встала, и выпавший снег больше не таял. Авдей стал ждать посыльного из Лузы. Встанет у изгороди – и смотрит на дорогу, пока не замерзнет. Погреется в избе – и опять смотреть-поджидать. Всё равно ничего больше не делается, да и что делать, когда через день-другой воевать идти, а назад всё равно не вернуться. Победят – значит, в Устюге жить станут, ну, а коли убьют… Нет, смерти Авдей не боялся – она и так постоянно рядом вертелась, привык. Но вот жалко будет умирать, когда какая-то надежда на лучшую жизнь появилась. Да и деревенские ему поверили – он ведь теперь у них за главного…
Эх, он за главного, а гонца всё же проглядел. Только сунулся в избу погреться, как скрипнула дверь, и в проем сунулась рябая мордаха Степаниды:
– Идем, идем! Резину жечь велено!
– Кем велено? – скривился от досады Авдей.
– Знамо кем – Карданом. Чичас тока мужичина от ево пробегал. С ружжом, на лыжах.
Авдей вышел во двор. От дороги через деревню в сторону леса тянулся двойной след от лыж – широкий и ровный. Первое говорило о том, что лыжи, скорее всего, были настоящие, охотничьи – если и не покупные, со старых времен, то сделаны умелыми руками. По второму же признаку можно было судить, что прошел тут такой человек, который на лыжах стоит далеко не первый раз – вероятнее всего, как раз охотник. А теперь вот – посыльный. В Матвеевской задерживаться не стал, побежал дальше, в Усов Починок.
Авдей пошел за деревню и зажег сложенные вокруг двух сосен покрышки. Огонь занимался долго, но когда разгорелся – зачадил так, что и в самой Лузе наверняка было видно.
Стал подтягиваться народ. Когда большинство собралось, Авдей сказал:
– Идите, готовьтесь помаленьку. Может, завтра, может, через день выступаем. Люди из соседних деревень приходить начнут – селите в свои избы. И ничо не жалейте – скоро всё у нас общим станет.
* * *
Кардан и вовсе измаялся в ожидании этой проклятой зимы. Для военного похода было уже давно всё приготовлено, а вот – приходилось ждать. И каждый такой день, проведенный впустую, действовал на нервы, раздражал и, что хуже всего, порождал сомнения. Хозяин города монстров начинал порой думать, подобно деревенскому мутанту Авдею: «Может, сама природа дает мне знак, что я не дело затеял?» Но это были всего лишь мимолетные мысли, навеянные тоской ожидания. Даже если бы Кардан действительно вдруг передумал и решил отменить операцию, у него бы ничего не вышло. Его «монстры» были уже настроены на войну, видели себя празднующими победу в сказочных хоромах неведомого и манящего Великого Устюга. Так что они пошли бы туда всё равно, даже без своего хозяина. Точнее, с хозяином, но с другим – свято место пусто не бывает. Ведь его самого тут же скинули бы, а скорее всего, просто прикончили бы, заикнись он о том, что поход отменяется, и никакого Устюга не будет.
Но зима всё-таки пришла, пусть и позднее обычного. Кардан собрал командиров подразделений в резиденции – так выглядело более официально, да и жили многие из них там же. Из «своих» привел Стащука и Калачева – к первому, особенно в последнее время, настолько привык, что без него ощущал почти физическую нехватку чего-то важного, едва ли не руки; наличие же второго всем было понятно без объяснений.
– Я отправил посыльного, – достав и положив перед собой блокнот, начал Кардан без предисловий. – Завтра он будет в Усовом Починке. Жители местных деревень тоже должны подтянуться к Матвеевской. Так что и нам, я считаю, следует выходить завтра, тянуть незачем. А сегодня хочу пустить вперед «топтунов».
– Кто такие? – спросил Олег Зыплин по прозвищу Деловой, который и впрямь частенько задавал вопросы, а то и наоборот, предлагал некоторые решения, что называется, по делу. – Раньше ты о них не говорил.
– Не говорил, – кивнул предводитель. – Потому что придумал это только сегодня, когда ушел посыльный. – Он открыл блокнот и провел на чистом листе извилистую линию. – Это река. Кое-где мы пойдем и по ней, но в основном наш путь будет пролегать по лесам, где уже весьма много снега. – Кардан начертил ломаную линию. – Да, у нас будут снегоступы. Но идти на них по снегу – не особо удобно, а с учетом того, что большинство их наденут в первый раз, скорость нашего движения будет невысокой. И тогда, отправляя посыльного, я подумал, что у нас ведь не один он – охотник. А они умеют хорошо ходить и на лыжах, и на снегоступах. Но нам лыжня не нужна, поэтому, если десятка полтора охотников, встав в три шеренги, отправятся на снегоступах по нужному маршруту сегодня, то они проторят нам в снегу хорошую, широкую тропу. Тогда завтра мы сможем отправиться в путь без снегоступов. В смысле, не надевая их, – с собой-то мы их возьмем в любом случае.
– Хорошая идея, – сказал Деловой. – Я не пойму только одного: почему ты не хочешь проделать весь путь по реке? Ведь идти по ней куда проще, чем по лесу.
– Может, и проще, – прищурился Кардан. – Но в полтора раза дольше. Где карта?
Карту, которую еще осенью склеили из двух – с частями Вологодской и Кировской областей, – разложили на столе. Хозяин города монстров провел по ней от Лузы до Устюга по синей нити рек – Лузы и Юга – тупым концом карандаша.
– Так – девяносто кэмэ, – сказал он, а потом провел, срезая по прямой, от Лузы до Усова Починка и далее – до Устюга. – А так – шестьдесят. Есть разница? Затем, в лесу менее холодно, на реке всё же место открытое. Еще – на реке опасней. Нас много, лед где-то может оказаться тонким… Даже если не утонем, то вымокнем, нужно будет делать длительную остановку для просушки, часть людей заболеет… В общем – нет, река только для саночников. И смотрите: я велю им стартовать через три дня! То есть, мы через три с половиной дня должны стоять наготове возле Устюга, и, как только проедут саночники и начнут выполнять свою часть задачи, мы нападем на город.
– Три с половиной? – подал кто-то голос. – Успеем ли?
– Мы обязаны успеть. И я ведь только что показывал: нам нужно пройти всего шестьдесят километров. По двадцать за день, даже чуть меньше, чем по двадцать. С учетом того, что нам протопчут дорожку, это даже смешно. Предновогодняя прогулка.
Больше никто не возражал. Тогда Кардан вынес резюме:
– Начинайте подготовку. Завтра на рассвете выступаем.
Когда подчиненные вышли, он уселся, как был, в верхней одежде, за стол и задумался. Ему казалось странным, что теперь, когда долгожданное событие практически наступило, когда он должен испытывать если не эйфорию, то как минимум, воодушевление и радость, он не испытывает ничего. Внутри было странно пусто – будто из него вынули душу. «Что со мной? – равнодушно подумал Кардан. – Устал? Перегорел? Испугался?» Нет, страха он не ощущал, это точно. Равно как и всего остального. Видимо, нервное и физическое напряжение последних недель и впрямь «пережгло» чувства. Такое бывает, он помнил это еще по прежней жизни. Ты чего-то с нетерпением ждешь – например, того же отпуска, – мечтаешь, предвкушаешь ощущение счастья, а когда долгожданный день наступает, ожидаемых чувств нет и в помине. Предвкушение праздника оказывалось куда слаще самого праздника. Так и теперь. Только разница еще острее – видимо, потому, что и событие куда глобальнее всех прочих, которые ему доводилось переживать ранее.
С одной стороны, такое «бесчувствие» было даже на руку. Волнение, пусть даже и радостное, – это всё равно помеха, источник ошибок, бо́льшая вероятность что-то забыть, не учесть. Но с другой – было всё же обидно: так долго ждал, готовился, а теперь будто всё это совсем и не нужно.
Кардан открыл верхний ящик стола. Раньше стол принадлежал Серпу, а поскольку Кардан в этом помещении бывал редко, то и содержимое ящиков до сих пор не трогал. Единственное, что когда-то сделал – бросил сюда пистолет предшественника, заляпанный его же кровью. Этот «макаров» он сейчас и достал, брезгливо повертел в руках, приставил ствол к виску…
«Может, и впрямь? – вяло подумал Кардан. – Бах! – и нет больше ни сомнений, ни сожалений. Ничего больше нет, какая прелесть!» Ему и правда очень вдруг захотелось нажать на спусковой крючок, и это желание – пусть разрушительное по сути – заполнило внутреннюю пустоту, что, в свою очередь, пробудило другие желания и чувства. К горлу хозяина города монстров подкатил ком горечи. Кардан прокашлялся, отнял от виска пистолет и, словно что-то постыдное и мерзкое, быстро сунул обратно в ящик стола. Он уже стал его задвигать назад, как вдруг взгляд зацепился за матерчатый зеленый прямоугольник с большой желтой звездой. Это был генерал-майорский погон. Серп всегда носил такой на левом плече. Этот же выглядел совсем новеньким, будучи, по всей видимости, его ни разу не надеванной парой.
Кардан достал погон и приложил его к левому плечу. «А что? – подумал он. – Операция предстоит военная, почему бы и мне не стать хотя бы наполовину генералом? Только не так… – Он переложил погон с левого плеча на правое. – Серп носил его там, но я же – не Серп. И на правом плече даже по смыслу больше подходит, ведь дело-то наше правое».
* * *
День, когда войско Кардана отправилось в поход, выдался ясным. Это показалось хозяину города монстров хорошим предзнаменованием. Настроение у бойцов было приподнятым, построились быстро, с явным нетерпением скорее тронуться в путь. Кардану такой настрой подчиненных определенно понравился, вдохнул, наконец, и в него что-то похожее на радость. А самое главное – в нем ожила надежда на успех.
Перед этим он еще раз встретился с «саночниками» – теми, кто должен был отправиться в Устюг по реке на волчьих и собачьих упряжках. Главным среди них, конечно же, был Волчара, который настолько вжился в роль вожака стаи, что и впрямь стал похож на волка – хмурым, исподлобья, взглядом, смахивающей на оскал улыбкой, и, разумеется, запахом. Он специально не мылся в последнее время, чтобы волки, принявшие его за вожака, не засомневались, учуяв, что он стал пахнуть иначе.
Выдрессировать удалось пятнадцать мутоволков и двенадцать собак. Один волк – странно, что всего один, – сбежал, еще два оказались чересчур агрессивными, не поддающимися дрессировке. Их агрессия, кстати, стала причиной жестокой драки с собаками во время совместной тренировки. В итоге две собаки погибли, а волков-зачинщиков пришлось пристрелить. Но Кардан, который рассчитывал самое большее на двадцать пять упряжек, был доволен результатом. Хуже обстояло дело с самими саночниками – людьми. Двенадцать человек для собачьих упряжек нашлись быстро и довольно легко наладили «взаимоотношения» со своими подопечными – собаками. С мутоволками же, помимо самого Волчары, мало кто добровольно хотел иметь дело. Но даже бо́льшая часть охотников (обычным бойцам к волкам и близко подходить не стоило), которые на это решились, не смогла совладать с дикими хищниками – те напрочь отказывались им подчиняться. В результате вместе с Волчарой набралось всего шесть человек, сумевших ездить на волчьих упряжках. В девять же саней усадили чучела, чтобы создать ощущение массы. Хотя какая там масса! Кардан прекрасно понимал, что даже все двадцать семь санных повозок – а на деле до Устюга наверняка доедет на пять-шесть единиц меньше, – с их свирепыми запряжными и вооруженными «каюрами» не станут для устюжан реальной опасностью. Но им отводилась другая роль: они должны были отвлечь защитников города, оттянуть на себя если не все, то хотя бы часть сил, в то время как Кардан атакует с основным войском. Ради того, чтобы саночники произвели более-менее серьезное впечатление хотя бы поначалу, Кардан отдал им половину имеющегося в наличии огнестрельного оружия – десять ружей. Сначала собирался вооружить ими всех «каюров», но подумал, что и основной «армии» не помешает устрашающий эффект. Всерьез же на ружья рассчитывать не приходилось в любом случае: патронов было не просто мало – кот наплакал.
– Стартуйте ровно через три дня, – в который уже раз сказал предводитель Волчаре. – Доберетесь сюда, – ткнул он в карту, где между Карасовым и Кузиным река Юг делала крутой изгиб вправо, – смотрите на берег, мы разожжем костер. Если костра не будет – дальше не суйтесь! Ждите, сколько сможете. Но я почти уверен, что мы к этому времени тоже туда доберемся. А уж в Устюге – сами знаете: создайте как можно больше шума и видимости вашей опасности.
– Нас убьют? – спросил вдруг Волчара.
Будучи далеко не глупым человеком, он наверняка думал об этом и раньше, но спросить решился почему-то только теперь. Врать Кардану не хотелось. Тем более, раз уж человек и так всё понимает. И он сказал:
– Думаю, да. Вам просто нечем будет отбиваться. Но если кто-то сумеет убежать – я того наказывать не стану. Ваша задача – не умереть и даже не убивать, хотя, разумеется, если получится уничтожить хотя бы одного-двух устюжан, это уже замечательно. Ваша цель – отвлечь на себя неприятеля. Чем больше, тем лучше; чем дольше, тем круче. И если кто-то из вас после этого выживет – честь ему и хвала. Погибшим, конечно же, тоже. Но о смерти ты всё-таки лучше остальным не говори.
Шли колонной по три. По крайней мере, именно так вышли из Лузы. Дальше уже никакой «стройности» не было, да Кардан ее и не требовал. Тем более, вскоре придется идти по лесу, а как там придерживаться правильного строя? Да и зачем – не на параде же. Главное, чтобы двигались быстро.
Сам он колонну не возглавлял, да у него и мысли такой не было. Впереди должны идти те, кто знает дорогу, и кто в принципе умеет ходить по лесу – пусть они и задают темп. Правда, пока дорогу знать не нужно – вот она, проделанная «топтунами» тропа, – но мало ли, что будет дальше. Начнется снегопад, метель – всё равно придется ориентироваться самим. Конечно, этот момент Кардан тоже постарался учесть. Он велел «топтунам» дойти до Усова Починка, там заночевать и смотреть по погоде. Если пойдет снег или начнется ветер, они должны пойти назад, навстречу основной колонне, чтобы расчистить перед ней новую тропу. А если погода не подкачает, пусть движутся дальше, по направлению к Устюгу.
Если бы не генерал-майорский погон, пришитый на правое плечо давно потерявшего изначальный цвет – черный? коричневый? синий? – изъеденного молью зимнего пальто с куцыми ошметками некогда мехового воротника, посторонний человек никогда бы не признал Кардана за предводителя этого войска. Как всегда, в извечном страхе перед стужей, он оделся, подобно капустному кочану. Две рубахи, жилет, пара свитеров – ворот одного из которых, грязно-зеленого, до подбородка закрывает горло, вдобавок к серому – то ли грязному, то ли таковому «от природы» шерстяному шарфу, неряшливо выбивающемуся из-под пальто. На голове, поверх вязаной, натянутой до самых бровей шапочки – невероятно замызганная и засаленная солдатская шапка-ушанка, еще один военный атрибут в одеянии хозяина города монстров, если не считать таковыми также и серые валенки, носимые в былые времена как военными, так и гражданскими. Но валенки почти не видны под натянутыми на их голенища толстыми ватными штанами черного цвета.
Выглядел предводитель, что и говорить, комично. Но вряд ли нашелся бы смельчак, решившийся посмеяться над его нелепым нарядом. А уж самому Кардану на свой внешний вид было тем более наплевать. Тепло – и ладно. Это самое главное. Плюс то, что скрывается под одеждой: небольшой, но исключительно острый тесак, притороченный под пальто в специально приспособленных ножнах, и двадцатисантиметровая выкидная пика в левом рукаве.
Впрочем, что говорить про одежду. Все были одеты, во что попало, во что нашлось. Лишь на паре-тройке десятков человек – в основном, это были командиры подразделений – красовались более-менее приличные зимние куртки, на некоторых даже камуфляжные. А самым популярным «нарядом» среди бойцов были ватники – как правило, латаные-перелатаные, а то и вовсе в дырах, с торчащими из них клочьями набивки. В ходу были и суконные рабочие спецовки. Но виднелись кое на ком также и «цивильные» куртки – засаленные драные пуховики, что-то вроде «алясок». И каждый, помимо оружия – в основном, арбалетов, – нес еще за плечами мешок с провизией. Все, кроме Кардана. Оружие, как уже говорилось, у него имелось свое, а насчет еды и питья командующему «армией» и вовсе не имело смысла забивать голову, любой боец будет рад поделиться. Впрочем, был еще один человек, не имевший при себе ни ружья или арбалета, ни даже котомки с продуктами. Рыбак Валерий Степанов по прозвищу Герасим нес за плечами мешок. Но выглядел тот больше, чем у всех остальных. Да и лежали в нем не репа с сушеными грибами, а выскобленный до белизны череп «птеродактиля». Кардан решил, что это будет у его войска чем-то вроде знамени. Как только они подойдут к Устюгу, Герасим вырубит жердь подлинней, закрепит на ней череп и понесет его впереди на устрашение врагам. Так что оружием Степанов пользоваться всё равно не сможет, а кормить его было приказано всем, к кому бы «черепоносец» не обратился.
Имелась в войске и еще некая троица, что вместо припасов несла другой, особый груз. Кардан возлагал на него большие надежды, хоть и не был уверен, что из этой задумки что-либо получится. А потому, чтобы зря не терзаться, до времени выбросил из головы все мысли на эту тему.
* * *
И опять эта Степаха, чтоб ее, оказалась глазастее! Авдей, как и в тот раз, только в избу погреться зашел – а тут и она следом:
– Идут! Идут! Тьма-тьмущая народищу!
Авдей шапку натянул, латаный ватник застегнул на все пуговицы (опять же, спасибо Степахе – и залатала, и пуговицы пришила, пусть и вырезанные из деревяшек) – как-никак, он тут за главного! – и вышел во двор. Из других изб Матвеевской тоже выходили – и свои, и пришлые. Застегивались, подпоясывались, мешки на плечи вешали…
Пахло горелой резиной. За сутки-то матвейчане к этой вони привыкли, но когда из дому выходишь – шибает в нос. А две черные кучи, вокруг которых проталины – большими закопченными пятнами, всё еще понемногу дымятся, добавляют вонючего аромату. Авдей шмыгнул носом, сплюнул, из-под приставленной ко лбу ладони посмотрел на дорогу.
Лузяне близко уже подошли, только он никак Кардана разглядеть не мог. Степаха, которая стояла рядом, будто услышала:
– Чо-то я главаря ихнего не вижу…
– Не ихнего, а нашего ужо теперича, – поправил мужчина.
– Нашего тож не видать, – хмыкнула Степанида. – А, не!.. Вон, вон, гляди! Тамока, в пальте длинном.
– Где-ка?.. – присмотрелся Авдей. Наконец, тоже увидел, крякнул, двинул навстречу.
Степаха пошла было за ним, но селянин шикнул:
– Домой иди, собирайся!
– Чо мне собираться-то? Репа сложена, коса наточена… – но осталась, не пошла дальше.
Авдей сделал три-четыре шага и тоже встал. Чего идти, когда они сами – тут уже. Толкаться только. Подождал, пока Кардан с ним поравняется, шапку снял, поклонился.
– Это еще что такое? – остановился напротив хозяин Лузы.
– Где-ка? – заоглядывался Авдей. – Ты про народ, али про што ишшо?
– Я про тебя. Что это за поклоны?
– Так ты ж теперича наш командир… – повел руками селянин.
– Командир, а не барин. Надевай шапку и больше так не делай. А насчет народу… Все подошли, нет? Можешь хотя бы примерно прикинуть?
– Пошто примерно? – выпятил грудь Авдей. – Мы всех, кто пришел, с зарубками сверили. Вот стока недостало, – показал он три пальца.
– С зарубками? – удивился Кардан. – Вы же мне их отдали!
– Себе тоже нарубили. Аккурат на такое вот дело.
– Ну, это вы молодцы! Твоя идея?
– Вместе мы, – забегал глазами мужчина, – со Степанидой.
– Так… – поднял глаза к небу предводитель. Полез было за пазуху за блокнотом, но передумал. – Всего зарубок, помнится, было сто девяносто восемь. Минус три – значит, сто девяносто пять. Очень даже неплохо. А что с теми тремя, стоит их ждать?
– Мужики сказывают, померли те. Кто в лесу замерз, кто так просто. Так што, думаю, можно ужо и не ждать особо.
– Ну, как скажешь, – усмехнулся Кардан. – А раз можно не ждать, строй свой полк, полковник, да двинули.
– Кто я? – не понял Авдей.
– Полковник! – хохотнул предводитель. – Я, видишь, полугенерал, – указал он подбородком на погон, – ну, а ты будешь целый полковник. Так теперь и буду тебя звать.
Авдей гордо вскинул голову и побежал собирать «полк».