Глава 20
Отказники

Лёха проснулся от стука в дверь. Соскочив с лежанки, он глянул в окно: еще не совсем и рассвело, кого в такую рань принесло?

В дверь снова нетерпеливо замолотили, послышался голос приятеля Лёхи – Бориса:

– Эй, открывай, давай! Ты там што – спишь, што ли?

– Нет, я тут в шашки играю, – пробурчал, отпирая дверь, парень.

– Ты б не шутковал так, – хохотнул, зайдя в избу, Борис. – А то Павлу скажу, дык он от тебя не отстанет. Игнатий-то давно не захаживал, и Павел теперича сам не свой – в шашки играть не с кем.

– Ты сам-то пошто не спишь и другим не даешь? – зевнул Лёха.

– Невесту тебе привел.

– Каку ишшо невесту? – нахмурился парень. – Ты так тоже не шуткуй.

– Ладно, ладно! – отведя взгляд, замахал руками Борис. – Тока я тебе скажу так: то, што Олюшку свою помнишь, оно шибко баско, но ты-то ишшо живой покуда, так шта…

– Хорош ужо! – прикрикнул Лёха. – Ты меня пошто разбудил? Проповеди читать?

– Да вон, пришла тут, – мотнул головой на дверь Борис. – Варька из Смолинской…

– И чо? – сердито сдвинул брови парень. Варвару из деревни Смолинская Выставка он, разумеется, знал. Да и как тут кого знать не будешь – деревни в трех верстах друг от друга стоят. Только никаких общих дел у них с этой девушкой не было и быть не могло. Не иначе как Борька, гад, их и впрямь сосватать решил!.. Но не в такую же рань! Нет, тут что-то не то… И он добавил: – Ко мне, што ль, пришла-то?

– Ну, как бы не совсем штоб к тебе прям… Тока она про учебу долдонит всё, про Сашку. А ить к тебе последний раз храмовник тот сопливый по учебе прилетал. Так шта я к тебе Варьку и привел. Хошь – говори с ей, хошь – назад гони, мое дело маленькое. – Тут Борис перешел на шепот: – Тока я бы всё ж таки на твоем месте гнать не стал, а…

– Щас я тебя погоню! – замахнулся на приятеля Лёха.

– Всё, всё, ухожу! – поднял тот руки и попятился к двери. Открыв ее, крикнул наружу: – Где ты есть-то? Заходь, давай! – а сам, подмигнув Лёхе, вышел.

Вскоре в дверь опять постучали, но уже тихонечко, робко.

– Заходь! – крикнул парень, приводя в порядок лежанку.

На нее он и уселся, показав вошедшей девушке на лавку возле стола. Маленькая, горбатая, закутанная в несусветное тряпье, а оттого похожая на старушку Варвара прошла туда, примостилась на краешек и подняла взгляд своих разных глаз – карего и светло-серого – на Лёху. Вот что-что, а глаза у нее были точно не старушечьи. Ясные, живые, умные и, несмотря на разный цвет, всё равно красивые. А оттого, что разные, даже какие-то колдовские, манящие…

Лёха тряхнул головой, кашлянул и проскрипел незнакомым для себя голосом:

– Здорово, што ль.

– И тебе не хворать, – шмыгнула носом Варя. – Ты печку топить собираешься?

– Со вчерашнего ишшо не остыла, – буркнул Лёха. – Тебе-ка холодно, што ль?

– Не шибко холодно, но я бы чай попила. Всё ж таки я по морозу гуляла.

«Никто тебя не просил гулять», – подумал парень. Но ему понравилось, что девушка не стала мямлить, а прямо сказала, чего хочет. И он принялся растапливать печь.

И лишь когда они сели пить чай – из листьев брусники, кипрея и земляники, – Варвара сказала, зачем она пришла в Усов Починок.

– Не знаешь, пошто никто нас боле учить не прилетает? – спросила она, отхлебнув из большой деревянной кружки горячего, ароматного напитка.

Лёха, севший от девушки далеко – рукой не достать, тоже сделал глоток чая и сказал:

– Сама Александра теперь не может – на сносях, знаешь, поди? А вот было дело по осени – прислала она одного, штоб тот кого из наших привез в Устюг. Научиться штоб, как других опосля учить. Меня звала-то, да не мое это, не шибко мне-ка хотелося. А тут как раз пришлый один к нам приблудился. Вот я его и отправил. Тока што-то не прибыл взад-то. Видать, непутевый оказался. Тока вот ишшо што… Я ить и Степана боле не видал после того разу. Мож, разбилися они по дороге, потому и нет никого?

– А я ить тож Степана по осени тока и видела… – прищурила левый, карий глаз Варя. – Но не в ту сторону он летел, не в Устюг. От вас летел как раз. Двоих вез. Один – будто из наших, одет так же, а другой… – девушка нервно сглотнула и перешла на шепот: – Другой – каратель!

– Каратель? – заморгал Лёха. – Да ну!.. Не повез бы Степан карателя. Да ишшо и с нашим заодно. Погодь, а наш – это не тот пришлый, кого я в Устюг учиться направил? Каков из себя?

– Высо́ко ужо летели, не углядеть мне-ка было. Но одежа, как у нас – мешковина. А другой – точно каратель: в черном, как они, на роже – маска резиновая.

– Странно всё это, – нахмурился парень.

– Я ишшо вот што думала-то, – хоть и не шепотом, но снова тихо заговорила Варвара. – Ты ить слыхал, что деется-то? Лузяне на Устюг войной идут, и наши с имя́ собираются… Што, если в Устюге про то прознали? Вот и не шлют к нам боле никого, осерчали.

– И што, думаешь, каратель тот в Лузу полетел, пристращать тамошних?

– Откель мне знать? Тока ить один не пристращает. Но ты мне другое скажи: ты тож на Устюг пойдешь с лузянами?

– Не по мне это, – насупился Лёха.

– Вот и я печалюся, – вздохнула девушка. – Там ить тож люди хорошие, в Устюге-то. Александра Вячеславовна, муж ее, Глеб… Ты не ходи, Лёшенька, не ходи! – Варя придвинулась вдруг к парню и погладила его по руке.

– Не пойду, – хриплым, ставшим вдруг непослушным голосом ответил Лёха. – Мне и тутока хорошо.

– Хорошо?!.. – распахнулась вдруг дверь. За ней, играя желваками, стоял Борис. – А то, што они наших убивали да мучили, тож хорошо? И што Олюшку твою убили – хорошо?

– Ты што, стоял там, нас слушал?! – подскочил Лёха.

– Слушал! – прищурился мужчина. – Тока я думал послушать, как вы про любовь защебечете, а вы, эвон!.. Мы все в Устюг хотим, ждем лузян не дождемся! Не терпится показать гадам ентим устюжским, што чуйствуешь, когда тебя и родичей твоих убивают! А вы… Ладно Варька, ее бы и так с собой не взяли, соплюху скрюченную. А ты-то, ты? Не ждал я от тебя такой подлости.

– Это я не ждал от тебя подлости! – выбежал из-за стола парень. Он схватил стоявший возле печки ухват и замахнулся на Бориса: – Иди хошь прям чичас в Устюг, а когда Сашку с Глебом убивать станешь – гляди, от радости в портки не наложи! А про меня теперя забудь! И Варвару так боле называть не смей, урод плешивый!

– Ага! – загоготал Борис. – Спелися всё ж таки, смиловалися! Тока ты ее, когда заваливать станешь – на двор выведи, да ямку под горб выкопай, а то укачаетесь.

– Чичас ты укачаешься! – вдарил Лёха по бывшему другу ухватом.

Но тот оказался ловчее – не только сумел увернуться, но и выдернул из рук парня «оружие». А потом опустил с размаха черенок на его голову. Лёха медленно осел на пол. На Бориса с визгом кинулась Варя, но тот ударом кулака сбил ее с ног. Девушка рухнула рядом с Лёхой, да так и осталась лежать, лишившись чувств.

– Милуйтесь пока, голубки, – пробурчал Борис и вышел из избы, но вскоре вернулся с Петром и Павлом. Кивнул на бесчувственных Лёху и Варю: – Надо, штоб охолонули маленько, а то наделают дел. Давайте их ко мне в сарай, а там посмотрим.

Но «смотреть» было некогда – именно в этот день пришел гонец из Лузы и велел зажигать покрышки. А потом Борис подумал, что запер «бунтарей» очень даже вовремя.

Лёха очнулся от холода. А еще у него болела голова, затекли связанные руки и ноги, и хотелось пить. Он почувствовал неприятный запах гари и поморщился.

– Резину жгут, – услышал парень рядом с собой девичий голос.

– Ты чо, тоже тут? – спросил он, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте. – Где это мы?

– Дружок твой в сарайке нас запер, – откликнулась Варвара. – Петьку да Пашку созвал, они нас сюды и сунули. Я к тому времени оклемалась ужо, тока виду не подала.

– Никакой он мне не дружок, – процедил Лёха. – Гад он!.. А ты про резину-то пошто сказала?

– Так ты нос сморщил, я и сразумела, что ты вонючку енту учуял.

– Как ты узнала про нос? Темнотища же!

– А я одним глазом, коричневый который, в темноте вижу, – хвастливо заявила девушка.

– Хорошо тебе… – тут Лёха вспомнил про резину и ахнул: – Так што, кто-то был ужо из Лузы-то, коль зажгли енти… крышки?

– Видать, был. Я ить тоже тутока с тобой валялася, как мне знать-то?

– Скоро, значит, лузяне придут, да вместе с нашими в Устюг двинут. А коли про нас забудут, то мы тутока околеем.

– В сарае – не в могиле, выкарабкаемся как-нибудь. А штоб теплее было – ты ко мне прижмись.

– Вот удумала ишшо!

– Ничо не удумала, дурень! – обиделась Варя. – Енто у тебя в башке думки непотребные. Тока мерзнуть и мне-ка не шибко хочется, так што давай, прижимайся, и не балаболь попусту.

В сарае они просидели три дня. Или около того, время в голове у Лёхи перепуталось. Хоть глаза и привыкли к темноте – та была всё же не полной, в щели днем пробивался свет, – но парень часто засыпал и не мог понять, длится еще тот же день, или уже наступил следующий.

Борис о них не забыл. Даже принес тряпья – укутаться от холода. И пару раз покормил горячей похлебкой. При этом даже будто пытался извиниться. Сваливая, правда, всё на Лёху.

– Ты сам, – говорил он, – виноват. Пошто на меня кинулся? То, што я в Устюг хочу пойти? Так не тока я – все туда хотят. Окромя тебя да ее, вон. И мне-ка шибко обидно за енто! Нас устюжане за людей не щитают, а вы их жалеете. Тьфу!

– Не все же устюжане такие, – сказала Варя, сам-то Лёха с приятелем-предателем, как он его про себя теперь называл, разговаривать не собирался. – Александра Вячеславовна нас, вон, учила. Она добрая, хорошая. И муж у ей добрый, хошь и страшно́й шибко.

– Александра, Сашка-то – она не с Устюга, а с Лузы, – проворчал Борис. – Тамока теперича из-за мужа-то и живет. А Глеб ее – добрый, как же! Енто он с ей добрый. А мы ему тож никто, пустое место. Сказывают, сам нож карателю дал, штобы тот девочку из Слободки зарезал.

– А ты больше слушай, што сказывают! – не выдержал всё-таки Лёха. – Наслушался, теперя и нас, вон, зарезать готов.

– Пошто напраслину-то несешь? Ты сам на меня с ухватом кинулся! – запричитал Борис, и по тону его голоса было ясно, что он всё же чувствует свою вину и пытается оправдаться. – И она тоже налетела! Што мне-ка было – стоять, смотреть? Вот я и успокоил вас слегка, и закрыл, штоб охолонули.

– Охолонули ужо, – буркнул Лёха, – зуб на зуб не попадает. Выпускай, давай! Не тронем боле, не боись, шибко надо…

– Я бы выпустил, – зашептал вдруг Борис, – тока ить лузяне вот-вот будут. Мы-то с имя́ сами пойдем, а вы как? При них-то станете упираться, так они вас тут и оприходуют. Так шта сидите покеда, да притулитесь, как мышки, штоб вас не слыхать было. А я, когда уходить стану, дверь-то в сарай отопру. Обождете чуток, да и выберетесь. И живите себе, как хотите. Тока уж в Устюг к нам потом не проситесь!

А вскоре в Усовом Починке сделалось шумно, этого от Лёхи с Варварой стены сарая не скрыли. Не нужно было и гадать, что случилось – понятно, пришли лузяне. За день-два до этого тоже шумели, но не так – то из соседних деревень на призывный дым собирались местные.

Лёха уже почти простил Бориса, приятеля-предателя. Ведь тот как бы и впрямь спас их от того, чтобы насильно идти воевать в Устюг. Да и, если подумать, у Бориса было за что не любить устюжан – от карателей и его родня пострадала. А то, что подслушивал – так и на самом деле ведь не по злобе: думал, что Лёха с Варей шашни начнет крутить, вот и хотел послушать, а потом позубоскалить. Только вот зря он Варю обозвал некрасиво, за это и впрямь ему стоило двинуть. Не ухватом, конечно, кулаком. Тут уж и правда он, Лёха, сам виноват. С чем полез, тем и получил. Всё по совести, если так-то.

Но, как оказалось, не спас их Борис от лузян. Может, и не сам он про них рассказал, а Петр или Павел, а то и вовсе никто не говорил – просто запертый сарай попался чужакам на глаза. Только дверь однажды открылась, и Лёху с Варварой вытащили наружу незнакомые люди.

Их привели в избу, где раньше жила тетка Клава. Там восседал за столом угрюмый мужчина в черной вязаной шапочке – еще одна, большая ушанка, лежала перед ним – и темном пальто с облезлым воротником. На одном плече у чужака была прилеплена какая-то ровная зеленая тряпка с желтой звездой посередине.

Он достал из-за пазухи что-то вроде небольшой тетрадки, открыл ее, полистал, ткнул в листок карандашом и поднял на парня с девушкой глаза:

– Говорят, вы знаете главарей храмовников?

Кардан был разочарован. В Усовом Починке, до которого они добрались лихо, без проблем, их ожидали всего шестьдесят восемь «диких» мутантов. Семьдесят, если считать двух отказников. Почти в три раза меньше, чем примкнуло к его войску людей из окрестностей Лузы. И вдвое меньше, чем рассчитывал он сам. Да, объяснение этому можно было найти: не все поверили странным чужакам, не слишком далеко разлетелась весть, а самое главное – в этих людях, в отличие от тех, из-под Лузы, всё еще жил страх перед устюжанами, перед карателями, которые совсем недавно наводили здесь свои жестокие порядки. Объяснения были, но Кардану от этого не делалось легче.

Впрочем, нужно было мириться с таким раскладом, поскольку изменить уже ничего было нельзя. Распустить всех по домам и вернуться в Лузу? Вот уж нет! Да и не дадут ему вернуться, он уже думал на эту тему, как и сами по домам уже не пойдут – всё равно двинут вперед, с ним или без него. Да и, в конце-то концов, семь десятков необученных дикарей, которых он недосчитался, всё равно не сделали бы погоды. Разве что бо́льшее войско создало бы дополнительный психологический эффект, а основной боевой силой как были, так и остались бы лузяне – натренированные, особенно в последнее время; наученные стрелять из арбалетов; более-менее хорошо одетые и накормленные по сравнению с местными мутантами.

Так что нужно было двигаться дальше, туда, где следовало дождаться саночников. А потом – очертя голову, ринуться в бой и сражаться, не жалея сил, до последнего, поскольку на кон поставлено всё, и тут уж, как говорится, пан или пропал. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

Но теперь, исходя из текущих, не особо радужных реалий, следовало по максимуму использовать все возможные козыри, в том числе и те два, на которые Кардан не особо надеялся. А именно: обещанную поддержку морозовцев и ту техническую хитрость, применить которую пришло ему в голову после того, как вернувшийся из Устюга Цапл предоставил диктофонную запись.

Сначала Кардан посчитал ее бесполезной – Сергей Калачев и так рассказал всё куда подробнее и в большем объеме, чем было в записи. Даже разговор со Святой его не впечатлил – обычная трескотня, выпендреж властной бабы, ничего по-настоящему ценного. Но когда он прокрутил эту запись вторично, в голове будто что-то щелкнуло, когда услышал высказывание Святой: «Какой чудесный город! Можно жить без укрытий, несмотря на радиацию. А вдруг и у нас можно?.. А я-то, дура, своих под землей держу… Может, мне пойти, крикнуть: “Храмовники! Выходите наружу! Наверху можно жить, радиация нам не страшна!”»

Кардан вернулся чуть назад. Ага, вот это: «Храмовники! Выходите наружу! Наверху можно жить, радиация нам не страшна!» Как было бы здорово, если бы это услышали скрывающиеся от радиации в подземельях Великого Устюга люди! Причем услышали до нападения на них его войска. Представить только: как минимум половину врагов, пусть даже треть, подкосили бы не его стрелы и пули, а невидимое, смертоносное для многих немутантов излучение. А остальных – дезориентированных, испуганных – добили бы они с морозовцами. А потом, глядишь, и с самими морозовцами бы разобрались.

Но как дать прослушать эту запись храмовникам? Если бы имелась аппаратура: усилитель, колонки, а самое главное – электроэнергия!.. Хотя кто сказал, что их нет? В подвале «Мальвины» тогда много чего нашлось, и он дал своим бойцам приказ перенести оттуда всё более-менее целое, просто сам потом, кроме диктофонов и батареек, ничем не заинтересовался. А ведь там должны быть и усилители, и колонки, последние он даже точно помнил…

В итоге всё действительно нашлось. Инженерные навыки Кардана пригодились, чтобы соединить диктофон с усилителем, а последний – с колонками. Впрочем, в прежние времена с этим справился бы и обычный, более-менее дружный с электроникой школьник. Но главной проблемой оставалось питание. Поначалу вспыхнула идея насчет автомобильных аккумуляторов, но в первых двух десятках найденных напрочь разрушились, осыпались пластины, а потом Кардан перестал искать – вспомнил, что заряжать аккумуляторы всё равно будет нечем. Других идей, кроме как использовать батарейки, не было. В конце концов, он мог пожертвовать ими всеми – не для чего их было беречь, да долго и не убережешь всё равно, и так уже все полудохлые. Но если правильно подключить сразу все – на несколько секунд работы усилителя на полную мощность их должно было хватить. А сколько секунд звучат те три фразы Святой? Пять-шесть, не больше. Должно хватить батареек. Нет, обязательно хватит!

Итак, чтобы использовать эти два козыря, нужно было, во-первых, встретиться с Пистолетцем – вот уж точно погоняло, а не прозвище! – и сказать, чтобы морозовцы были наготове, а во-вторых, установить вблизи от Успенского собора звуковоспроизводящую конструкцию и включить ее. Кстати, неплохо бы сделать это перед самым наступлением саночников – будет дополнительная паника, оружие с собой вряд ли все возьмут… Тут бы как раз и морозовцы оказались не лишними – снимали бы этих храмовников тепленькими! А тут бы и войско подоспело – аккурат к шапочному разбору. Может, особо и стрелять не пришлось бы. Разве что по морозовцам. Но это надо будет на месте смотреть, по раскладу.

А сейчас… Кто понесет оборудование? Кто пойдет к Пистолетцу?..

Первым Кардану на ум пришел, конечно, Сергей Калачев. Он как раз и с морозовцем встречался, и местоположение собора знает. Но, во-первых, он не унесет один всё оборудование, во-вторых, ему бы сначала пришлось тащиться с оборудованием в Резиденцию, что неудобно и глупо, а оставлять его где-то – ненадежно и опасно… И, наконец, в-третьих, если Цапла поймают, то ему стопроцентно хана. Поэтому нужны двое: один идет к Пистолетцу, второй занимается аппаратурой. Собственно, а чего тут думать? Катерина-то вместе с матерью здесь, ничего с ней особо не сделалось – только язвами малехо покрылась, да половины волос лишилась, ну так не померла же! Вот пусть она аппаратурой и займется, а Калачев к морозовцам идет. Нет, стоп! Девчонка оборудование не дотащит. Да и не женское это дело – техника, напутает еще что-нибудь, не так подключит – и кирдык плану!.. Что ж, пусть она идет в морозовскую Резиденцию, ее ведь Пистолетец тоже знает. А Сергей… Нет, один он всё равно аппаратуру не дотащит!.. Дать в подмогу своих людей?.. А если их всё же поймают? Так-то, если схватят Калачева и Катерину, они могут выдать такую, скажем, легенду: когда улетели осенью, дракон не долетел, упал, умер. Они тоже покалечились, руки-ноги там, типа, сломали, доползли до какой-то деревушки, там их выходили, а теперь вот назад пешком возвращаются… А с собой что? А это… да вот, по дороге нашли, решили взять, показать, вдруг что-то полезное. Главное при этом – запись успеть уничтожить, ну так диктофон и каблуком незаметно раздавить можно. Поверят в такое? Должны, почему нет. А вот если с ними будут чужаки-мутанты, несущие эту аппаратуру, тут уже байками не отделаешься. И где же выход?!..

А выход нашелся неожиданно. Прямо-таки «рояль в кустах», а точнее – в лесном сарае. Стоило Кардану схватиться за голову от отчаяния, как к нему пришел с докладом Андрей Стащук, который рассказал о найденных в запертом сарае местных парне и девушке. Самое интересное, как доложил предводителю верный Крыш, что, по словам местных жителей, эти двое отказались идти воевать с устюжанами. И уж вовсе невероятной была причина их отказа. Оказывается, они лично знали… сына и невестку Святой и не хотели причинять им зла.

У Кардана от радости даже голос пропал.

– Ко мне их!.. – просипел он, стягивая шапку-ушанку. – Срочно!

Когда в избу, где остановился главнокомандующий, ввели обычного на вид – обросшего бородой, покрытого коростами и язвами – молодого мутанта и горбатую девушку с редкими волосами и разного цвета глазами, он уже пришел в себя и начальственно восседал за столом, приготовив карандаш с блокнотом. Поднял взгляд на вошедших и спросил:

– Говорят, вы знаете главарей храмовников?