Глава 14
Сплошные вопросы

Саша заметила недовольную реакцию Венчика, и ей даже стало немного жаль парня. В конце концов, ей самой тоже не особо бы понравилось, если бы ее Глеба каждый день прогуливала какая-нибудь краля. Но с другой стороны, ходьбу по мрачным, слабо освещенным туннелям прогуливанием можно было назвать лишь с большой натяжкой, к тому же внешность Сергея Калачева мало располагала к романтическим отношениям. Правда, это на ее, Сашин, взгляд. Кто знает, что по этому поводу считает Катерина. Но ведь ее Венчик куда симпатичнее – да что там, во много раз красивее! – несчастного лесного мутанта. И вообще, если любовь настоящая, то ее ничем не разрушишь. Тем более, сейчас не та ситуация, чтобы такие мелочи в статус проблемы возводить. Ничего, поревнует Венчик немного – не помрет. А если Катя – девушка умная и дорожит его чувствами, то найдет нужные слова, чтобы успокоить любимого. Ну, и не только слова, разумеется. Ее саму-то, кстати, тоже ведь Глеб чуть к этому Цаплу не приревновал, но ничего же, всё обошлось, никто, как говорится, не умер.

В итоге Саша решительно отбросила мешающие делу мысли и сказала Сергею:

– Значит, так: устраивайся пока, отдыхай, а завтра начнем занятия, тянуть незачем. – Девушка повернулась к Катерине: – Приведешь его сразу после завтрака в библиотеку, я буду там ждать, не задерживайтесь.

Откровенно говоря, она бы повела туда парня прямо сейчас – очень уж хотелось проверить, на что тот годен, да и сам процесс обучения ей не терпелось начать. Но Саша понимала, что Цаплу нужно прийти в себя, передохнуть – какой из него сейчас ученик после такой кучи стрессов: тут тебе и полет на «драконе», и впервые увиденный Устюг, и люди, которых привык считать врагами, и подземелья… Так что девушка, кивнув всем на прощание, взяла Глеба под руку и отправилась домой. Если уж на то пошло, отдых ей тоже сейчас требовался – впечатлений за день хватило.

Цапл старался вести себя по возможности незаметнее и в то же время был со всеми приветлив, хотя первым ни с кем в разговоры не вступал. Недовольство Венчика он, конечно же, тоже уловил, поэтому на Катю старался не смотреть, а если их взгляды всё-таки пересекались, принимал отстраненно-равнодушный вид. Самому же Венчику при случае даже бросил:

– Жаль, что тебя ко мне провожатым не назначили, я на это надеялся.

Венчик буркнул в ответ что-то неразборчивое и отошел, не став развивать тему.

А назавтра, когда Катерина повела Цапла туннелями к библиотеке, он, дождавшись, когда поблизости не будет людей, спросил девушку:

– Твою мать Марией зовут?

Катя вздрогнула и остановилась.

– Да… Но откуда ты знаешь?

– Я с ней вчера виделся. Она просила передать тебе привет и обнять тебя.

При последних словах Цапл криво усмехнулся, и Катерина попятилась.

– Нет-нет! Это неправда… – зашептала девушка. – Мамы больше нет, она умерла…

– Да не бойся ты так, не стану я тебя обнимать. Не просила она об этом. А вот привет передала. И что увидеться с тобой очень хочет, сказала.

– Где ты мог ее видеть? Где?! – перешла с шепота на крик Катя. – Она давно умерла! Ты всё врешь! Все вы, «дикие», такие! Правду про вас говорят, что вы…

– Твоя мать тоже теперь «дикая», – схватил девушку за руку и крепко ее стиснул Цапл. – И не надо так орать, сейчас сюда люди сбегутся, меня вышвырнут, а ты так ничего и не узнаешь.

– Отпусти, больно! – сморщилась Катерина, а когда парень ослабил хватку, продолжила, но уже тише: – Всё, что ты говоришь про маму, вранье. Она мертва, я это точно знаю. Но я не понимаю, зачем тебе это нужно – врать мне?

Сергей Калачев опустил свободную ладонь в карман, чтобы достать диктофон и дать девчонке прослушать запись, где ее мать всё рассказала о себе и где просила дочку во всём его слушаться. Но батарейка была старой и могла в любой момент разрядиться, а кто знает, какие важные разговоры он может еще тут записать. К тому же у него взыграло и чувство собственного достоинства. Неужто он сам не сумеет уговорить эту соплюху? Она и так, вон, уже во всё готова поверить, стоит лишь чуток поднажать.

– Хорошо, – отпустил руку девушки Цапл. – Я, конечно, могу ошибаться, и на самом деле ты – другая Катя, не та, которой просила передать привет бородатая Мария.

Катерина вздрогнула. Даже в полутемном туннеле было заметно, как сильно она побледнела.

– Бородатая… – одеревеневшими губами проговорила девушка. – Но этого не может… Как ты узнал? Зачем ты так со мной?

– Как я с тобой? Я с тобой как раз нормально: привет тебе от мамы передал, встретиться вам помочь хочу. А ты заладила: врешь, не может быть!.. Ну и ладно тогда, закончим на этом разговор. Веди меня в библиотеку, а то Александра скоро нас хватится.

Цапл и правда развернулся, чтобы шагать дальше, но Катерина резко схватила его за плечо.

– Нет-нет, погоди! Постой, я просто не могу… не могу так сразу поверить… Я ведь всё помню. Мне было шесть лет, но я хорошо помню, как маму повели… ну, ты понимаешь.

– Не понимаю. А скорее, ты не понимаешь. Ее ведь не убивать повели, а просто вышвырнуть из города. Хочешь, расскажу, как всё было? По крайней мере, как мне это твоя мать рассказала?

– Конечно, хочу!

– Только давай всё же потихоньку пойдем, а то ведь и правда нас хватятся. Я по пути буду рассказывать, а что не успею – потом расскажу, нам ведь не один день с тобой туда-сюда мотаться.

– Я всё хочу! Всё сразу! Я не вытерплю до следующего раза!

– А вот терпению тебе придется научиться, – свел блеклые куцые брови Цапл. – Никто и никогда не должен узнать, о чем мы с тобой будем говорить. Никто и никогда! Поняла? Иначе твоя мать точно погибнет. Я уж молчу про нас с тобой.

– Я буду, как рыба! Я лучше язык себе откушу, чем хоть словечко кому-то!

– А Венчику? – с прищуром посмотрел на нее парень.

– Венчику… тоже?.. – сглотнув, прошептала Катя.

– Ты что, дура? – взвился Цапл. – Я сказал: «Никто и никогда не должен узнать!» А ты уже женишку своему намылилась всё разболтать! А еще кому? Подругам, соседям, первым встречным?.. Они же свои, им можно!.. Нет, ничего я тебе рассказывать не буду. Ненадежный ты человек. А мне жизнь дорога. Проживет твоя мамочка без тебя, а ты без нее, как и раньше жили.

Он снова отвернулся от Катерины. А та опять вцепилась ему в локоть, да так сильно, что Цапл зашипел от боли:

– Ты точно дура! Больно же!.. Всё, идем, разговор окончен.

– Не-еет! – зарыдала девушка. Она упала на колени и протянула к парню трясущиеся руки: – Что хочешь, со мной делай, хоть прямо тут отымей, только расскажи про маму! Я и правда дура, но теперь поняла, всё-всё поняла, и никому-никому ничего не скажу! А Венчик мне не жених, мы просто так… общаемся… Но если хочешь, я к нему вообще не подойду больше! Хочешь, я теперь твоей буду?

– Не хочу, – с презрением процедил Цапл. – Еще заражусь от тебя дуростью. И ты вообще понимаешь, что говоришь? Если мы с тобой… как там, в сказке?.. красавица и чудовище, начнем шуры-муры крутить, то нас быстро раскусят, поймут, что здесь что-то не так. Поэтому, если ты всё же хочешь что-то узнать, то при людях я для тебя – никто, навязанная обуза. Специально морду вороти, делай вид, что тебя от меня тошнит. А вот с Венчиком своим как раз побольше общайся. Милуйся-целуйся, чтобы у него и мыслей никаких насчет тебя и меня не возникло. И у подруг твоих, и вообще у всех. Учти, если я пойму, что кто-то узнал про наши «беседы», я тебя сразу задушу. Или череп камнем раскрою – как удобнее будет. Я не шучу. Мне убивать не раз приходилось, для меня это – раз плюнуть. И поднимайся, давай, трахать я тебя всё равно не стану, даже если тебе очень хочется.

Катерина медленно поднялась с колен. Ноги у нее подрагивали, и она вновь протянула к Цаплу руку, но затем лишь, чтобы опереться, не упасть. Однако парень шагнул в сторону:

– Ко мне не прикасайся!

– Меня ноги не держат…

– За стенку держись. И давай, приходи в себя! Мы уже столько времени потратили, что сейчас точно за нами придут. А тогда…

– Нет-нет, я в порядке! – выпрямилась Катя, хоть и развела для равновесия руки. – Я всё поняла, я успокоилась и готова тебя слушать.

– А всё, не до слушаний теперь, – криво осклабился Цапл. – Теперь давай бегом в библиотеку. А разговоры разговаривать на обратном пути начнем. Если хорошо себя вести станешь.

Катерина едва вновь не разрыдалась, теперь уже от досады. Однако она уже поняла, что спорить с этим страшным парнем – только себе вредить. «Придется и впрямь учиться терпению», – подумала она и сказала вслух, ровно и строго:

– Я буду вести себя так, как ты скажешь. И делать то, что ты велишь.

– Тогда бежим! – мотнул головой Цапл.

И они побежали.

Венчик понимал, что ревновать – это очень плохо, но поделать ничего не мог, как ни старался. И всё-таки он как-то пытался себя оправдать, убеждая, что не особо в том виноват. Ревность – она как болезнь, как натертая мозоль: хоть ты шипи на себя, хоть обзывай самыми грязными словами, хоть даже головой об стену бейся – пока не вылечишься, ничего не поможет. Но как от этой дурацкой ревности вылечиться? Если к мозоли подорожник привязать можно да обувку поменять, то здесь-то что привяжешь и что поменяешь?.. Разве что этого носатого Цапла куда привязать, а еще лучше – поменять. Нет, менять не надо! Лучше бы, чтобы он вообще тут не появлялся. Но самое-то обидное, что именно он, Венчик, эту «мозоль» себе на беду и привез.

Едва Катя с Цаплом скрылись в туннеле, внутри у парня заныло так сильно, что даже дышать стало тяжело. Будто эта гадская ревность не только в его мозгу сидела, а расползлась по всему телу и принялась хозяйничать: то сердце ледяными пальцами сожмет, то горло сдавит, то кожу сперва жаром, а потом сразу холодом обдаст…

Венчику было гадко, противно, он уже ненавидел себя за то, в чем, как он только что убеждал себя, не было его вины. И всё-таки он сделал то, за что возненавидел себя еще больше, теперь уже зная, что поступает действительно мерзко и подло, – он пошел по туннелю вслед за любимой и «диким» гостем. Конечно, «оправдание» этому поступку тут же нашлось: нужно убедиться, что Цапл не сделает с Катей чего-нибудь плохого. А то кто их, «диких», знает – при людях вроде бы тоже ведет себя как человек, но вот остался наедине с беззащитной девушкой – вдруг его дикарская сущность наружу и вылезет? Побьет Катерину, изнасилует, а потом и вовсе прикончит!.. Может, он для того и вызвался в Устюг лететь, чтобы ненавистным храмовникам отомстить – хоть на одном отыграться, злобу выместить!

Парень так завел себя, так ярко представил эту картину, что и сам уже начал верить в жестокий замысел Сергея Калачева. Он припустил вперед, почти побежал, но вскоре, одумавшись, перешел на более спокойный шаг – стоило соблюдать осторожность, в этой части туннелей, как правило, было безлюдно, и его топот и шумное дыхание Цапл мог услышать издалека.

А вскоре он сам услыхал впереди голоса преследуемых. Слов он пока не мог разобрать, но голоса точно принадлежали Сергею и Катерине. Причем Цапл явно был чем-то раздражен, а вот Катя… Ее голосок звучал жалобно, просяще, почти заискивающе. Неужто и правда этот «дикий» творит с ней что-то ужасное?!.. Нет, тогда бы девушка плакала, кричала, звала на помощь. А тут вроде как она просит Цапла что-то сделать, а тот отказывается.

Стараясь дышать потише и ступать беззвучно, Венчик прибавил шагу. Голоса становились всё отчетливее и громче, словно Цапл и Катя стояли на месте. Юный дозорный снова притормозил – теперь он уже вполне мог разобрать, что говорили парень и девушка.

– Нет-нет, я в порядке! – воскликнула Катя, и Венчик, облегченно выдохнув, тут же с испугом зажал рот ладонями. А Катерина продолжала: – Я всё поняла, я успокоилась и готова тебя слушать.

– А всё, не до слушаний теперь, – ответил ей Цапл очень не понравившимся Венчику тоном. – Теперь давай бегом в библиотеку. А разговоры разговаривать на обратном пути начнем. Если хорошо себя вести станешь.

Венчик был почти уверен, что Катя сейчас осадит наглеца, поставит его на место, однако девушка очень спокойно сказала:

– Я буду вести себя так, как ты скажешь. И делать то, что ты велишь.

– Тогда бежим!

Впереди и впрямь раздался удаляющийся топот ног, а юный дозорный, будто пришибленный, застыл на месте. Что же это такое? Что он только что слышал? Катя, его любимая Катя, готова делать всё, что ей прикажет «дикий» выскочка, которого она и знать до вчерашнего дня не знала!.. Но почему?! Что могло произойти за каких-то десять-пятнадцать минут?..

Венчик понял, что для начала ему нужно успокоиться. Во всяком случае, жизни любимой ничто не угрожало. Когда мысли в голове перестали судорожно метаться, парень решил задать им нужное направление. Итак, Катерина обещала Цаплу вести себя так, как он велит, и делать то, что он скажет. Но перед этим она сказала, что готова его слушать. Не слушаться, а именно слушать. То есть, она хотела, чтобы «дикий» пришелец ей что-то сказал. Точнее, рассказал, поскольку Цапл на ее просьбу ответил, что разговоры они будут вести на обратном пути из библиотеки.

Но что, что такого мог знать этот долговязый и лупоглазый дикарь, из-за чего Катя готова стать ему чуть ли не рабыней?! Чушь какая-то!..

Однако, как ни обескуражен был Венчик, в то же время он был и очень встревожен. Чутье подсказывало ему, что всё далеко не столь безобидно, как могло бы показаться. На это указывал хотя бы тон, которым разговаривал с Катей Цапл – презрительный, грубый, дерзкий. «Дикий» явно чувствовал себя хозяином положения, что никак не увязывалось с его ролью благодарного гостя.

И что же теперь делать? Вернуться к себе и доложить обо всём Игорю, или даже Семёну? А может, лучше сразу бежать к Глебу и рассказать всё ему?.. Но что он скажет? Что из ревности преследовал Катю с гостем и подслушивал их разговоры? Вот уж стыда не оберешься!.. Но даже если наплевать на стыд – дело-то может оказаться серьезным, – что именно он слышал? Что Катя просила Цапла о чем-то ей рассказать, а тот обещал это сделать позже? Может, ей стало интересно, как «дикие» парни за тамошними девками ухаживают!.. Глупая, конечно, мысль, ну, а вдруг? Или если не это, то что-то подобное. Как они там у себя целуются, или как…

Тьфу! Венчик почувствовал, что он стремительно краснеет, аж в кончиках ушей запульсировало. Как он мог подумать такое о Кате?!.. А с другой стороны, почему бы и нет? Девчонки – они же такие; им какие только глупости послушать не интересно! А тут – чужой человек. И любопытно, и порасспрашивать не так стыдно – всё равно скоро к себе вернется, и не увидит она больше его никогда. Кстати, может, поэтому Цапл и разговаривал с Катей таким дерзким тоном – тоже, небось, стыдно на дурацкие вопросы отвечать, вот он грубостью смущение и скрывал…

А если это действительно так, то в какое же глупое положение попадет сам Венчик! Мало того, что его свои засмеют, так и Катя его точно никогда не простит – ни за свой позор, ни за то, что следил за ней, подслушивал.

Нет! Идти докладывать кому бы то ни было сейчас нельзя. Выход один: дождаться, пока Калачев с Катериной будут возвращаться назад, и уже точно узнать, о чем они будут говорить. Да, сильнее уважать себя за такое он, Венчик, точно не станет, но уж коли начал это позорное дело, подумал он, то хотя бы доведи его до конца.

Саша уже начала волноваться, когда в библиотеке появились запыхавшиеся Катерина и Цапл. Девушка окинула их подозрительным взглядом и спросила с прищуром:

– Вы чем это по дороге занимались? Красные, дышите, как паровозы… Мне-то, конечно, всё равно, чем, это пусть Вениамина беспокоит, но мне не всё равно, когда на мои уроки опаздывают. Чтоб это было в последний раз. Ясно?

Катерина вовсе заалела, как маков цвет, и попыталась что-то выдавить, но ее опередил Цапл.

– Ясно, – сказал парень, глядя прямо в глаза учительнице. – Но не всё. Насчет опоздания ты права, мы виноваты, заболтались по дороге, пришлось бегом время нагонять.

– А чего тогда не ясно?

– Кто такие паровозы?

– Не «кто», а «что», – улыбнулась Саша.

– Ты сказала, что они дышат. Значит, кто.

– Я не говорила, что паровозы дышат. Я сказала, что это вы дышите, как паровозы. В смысле, пыхтите так же, как они. А вообще, я паровозы только на картинках в книгах видела и читала, что они издают такие звуки – что-то вроде «пых-пых-пых!» Впрочем, это к делу не относится, а времени у нас и так уже меньше положенного осталось. Так что давайте ближе к теме. То есть, давай. А ты, Катя, погуляй, наверное, пока…

– А можно, я тут посижу? – прошептала девушка. – Я в уголочке, тихонько, мешать не буду. Очень уж здесь красиво.

– Ну, посиди, – пожала плечами Саша. – Заодно и грамоту со счетом повторишь. Только книги не трогай, а то Святая узнает – убьет.

– Так, что я должна узнать? – послышалось вдруг от двери. – Давно никого не убивала, аж руки чешутся.

Цапл невольно вздрогнул и обернулся. В библиотеку вошла высокая, с гордой осанкой женщина. На ней было длинное черное платье, из-под черного платка выбилась золотая, с серебряными нитями седины прядь. Несмотря на отнюдь не юный возраст, женщина была очень красивой; синие, как закаленный металл, глаза притягивали к себе, словно магнит. Парень не мог отвести от нее взгляда. Впрочем, ему было невдомек, что причиной тому являлось не только его желание любоваться статной красавицей, но и воля самой Святой – а это, конечно же, была она. Храмовнице нужно было узнать о госте как можно больше, для чего она и воспользовалась своими ментальными способностями, в очередной раз жалея о том, что читать людские мысли напрямую ей, увы, не под силу.

Серёге Калачеву повезло в том, что ранее он о данной «мутации» Святой ничего не слыхал. И уж особенной удачей было, что до него не успели дойти байки о том, что для предводительницы храмовников сознание любого человека – всё равно, что открытая книга. Иначе он, вольно или невольно, но выдал бы себя обязательно – начал бы нервничать, метаться, пытаясь скрыть опасные мысли, а то и вовсе, в надежде на милость, пал бы ниц под этим стальным «всевидящим» взглядом и во всём бы признался сам.

Но он ничего этого не знал, а потому продолжал искренне восхищаться красотой стоявшей перед ним женщины. Разумеется, он сразу догадался, кто именно изучает его синим холодным взглядом, и, даже будучи зачарованным им, скорее машинально, чем сознательно, нажал на кнопку записи лежащего в кармане диктофона. Но всё-таки одна мысль промелькнула: «Как хорошо, что я не стал сажать ради той дурехи батарейку!»

– Так значит, это и есть будущий просветитель наших «диких» друзей? – продолжая смотреть на Цапла, спросила Святая.

Саша решила, что вопрос задан ей, и с вызовом ответила:

– Да, это он. Сергей Калачев из Усова Починка. Только ведь ты не считаешь их друзьями, так зачем…

– Во-первых, что именно я считаю, знаю только я, – перебила ее храмовница. – А во-вторых, я думала, что у Сергея Калачева имеется собственный язык, иначе ему трудновато будет нести знания в массы.

Неожиданно для себя Цапл открыл рот и высунул язык.

– Ого! – округлила глаза Святая. – Может, ты и пользоваться им умеешь?

– Умею, – сиплым голосом ответил он. Прокашлялся и повторил уже четко: – Умею. Никто пока не жаловался.

– Да ты шалун, – усмехнулась храмовница, усаживаясь в одно из кресел. – И не трус. Терпеть не могу трусов. Или это ты от страха такой храбрый?

– Ничего не боятся лишь дураки. Но сейчас мне не страшно. Я ведь книги не трогал.

– Какие книги?.. – приподняла брови Святая.

– Александра Вячеславовна сказала, что вы убиваете тех, кто трогает в этой библиотеке книги без вашего позволения.

Предводительница храмовников раскатисто захохотала. Отсмеявшись, вновь вперила в Цапла холодный изучающий взгляд.

– Ты к тому же и остряк. Умный, смелый, с чувством юмора. А еще – замечательный выдумщик. Сергей Калачев из Усова Починка! К нам на гастроли. Спешите видеть!.. А почему не сразу из Вологды, или хотя бы из Череповца? Даже если они в радиоактивных руинах, это выглядело бы более правдиво. Ты хотя бы имеешь представление, Сергей Калачев, как говорят в Усовом Починке? Как ведут себя, завидев перед собой не мутанта?

– Имею, – сказал Цапл. – Я только вчера оттуда. Меня доставил сюда на говорящем драконе Вениамин, дозорный, можете спросить у него.

– Значит, до нас ты гастролировал в Починке, – скривила губы Святая. – Только и всего. А вот откуда ты на самом деле…

– Он из-под Лузы! – выкрикнула бледная, с трясущимися губами, Саша. – Из деревни… я не помню название… Вот почему ты никогда никому не веришь?!

– Саша, прекрати истерику! – резко повернулась к ней храмовница. – Тебе нельзя волноваться, ты же знаешь. Но и я не могу впустить в свой дом человека, который говорит неправду.

– Он говорит правду!

– Хорошо, не всю правду. Или подгоняет под так называемую правду то, что ему выгодно.

– Но почему ты…

– Саша, остынь, я очень тебя прошу. А потом хорошо поразмысли и ответь: в каких таких деревнях, особенно в наше время, пусть даже под Лузой, могут так говорить, так смотреть, так думать?

– Можно, я отвечу? – спросил Цапл и, не дожидаясь разрешения, продолжил: – В таких деревнях, куда перебрались люди из города. Образованные, умные люди. Такие, как моя бабушка, которая меня воспитала и передала мне то, что смогла, что успела.

– Чего же это они из города в глушь перебрались? К нам в Устюг, наоборот, все, кому не лень, рвутся.

– Потому, что в Лузе зверствуют бандиты. Особенно они ненавидят… нормальных людей, не мутантов. Сейчас там, наверное, таких и не осталось.

– То есть, ты хочешь сказать, что твои родители не были мутантами? И они пошли из подземных укрытий на верную смерть в лес, под открытое небо?

– Да нет в Лузе никаких подземных укрытий! – выпалил Цапл и осекся, ведь он сейчас по сути выдал себя. Откуда ему знать, что в Лузе есть, а чего нет. Святая вполне могла обратить внимание на эту нестыковку. И парень поспешил исправить оплошность: – Мне бабушка рассказывала, что они в обычном доме жили. И все остальные – тоже.

– Удивительно! – всплеснула руками храмовница. – Какой чудесный город! Можно жить без укрытий, несмотря на радиацию. А вдруг и у нас можно?.. – состроила она глуповато-растерянную физиономию. – А я-то, дура, своих под землей держу… Может, мне пойти, крикнуть: «Храмовники! Выходите наружу! Наверху можно жить, радиация нам не страшна!»

– Не знаю, – пожал плечами Цапл. – От радиации и в Лузе умирали. И мутантов там всё равно было куда больше. Но, может, кто-то мог переносить излучение, оставаясь нормальным. Может быть, и у вас такие есть. Но кричать «Выходите!» всё же, я думаю, не стоит. Мои родители ведь всё-таки рано умерли. Наверняка из-за радиации. А я вот таким стал…

– Ладно, не дави на жалость, а то сейчас расплачусь. Лучше скажи, как и зачем в Усовом Починке оказался? И почему именно тебя Карпухин сюда привез? Признайся честно: сам напросился? И если да, то опять же: зачем? Только не надо мне заливать про сознательность, желание нести свет образования в массы и прочую дребедень.

– Это не дребедень! – подскочила Саша. – Ты же сама знаешь, что не дребедень! Иначе зачем бы Глеба всему учила?

– Ну, ты сравнила! – фыркнула Святая. – Каких-то «диких» мутантов и…

– И мутанта, который не дикий как раз потому, что образованный! – выпалила, перебив свекровь, девушка.

– Саша, – сверкнула на нее взглядом предводительница храмовников. – Еще одно твое «выступление» – и твоя учительская карьера закончится. Впрочем, я думаю, она и так уже закончилась. Твой «ученик» явно не может правдиво ответить на мои вопросы.

– Могу, – стараясь держаться как можно спокойнее, сказал Цапл. – Тем более, врать мне совсем ни к чему – я ведь не жить в Устюге напрашиваюсь.

– Еще не хватало! – скривилась храмовница. – Хорошо, даю тебе последний шанс. Ответь на мои вопросы, и если убедишь меня – пусть Саша тебя учит. Хотя, как я погляжу, ты и так чересчур умный.

Насчет последнего замечания Калачев благоразумно промолчал, а на ранее заданные вопросы стал отвечать коротко и без эмоций:

– В Починке я оказался случайно. В моей деревне никого не осталось, и я пошел искать людей. Наобум. У меня был арбалет, по дороге охотился и защищался от зверья. Так и вышел к этой деревне. Познакомился с местным парнем, Лёхой. Тут как раз прилетел Вениамин и стал уговаривать Лёху лететь с ним в Устюг на обучение. Тот не хотел. А потом предложил мне: мол, если полетишь, то когда вернешься, разрешим тебе остаться жить у нас. Мне не очень-то хотелось снова бродить по лесу, и я согласился. Вы можете это у Вениамина спросить. А еще – как я мог что-то дурное замыслить, если понятия не имел, что в этот Починок дракон прилетит? Я бы его за три версты обошел, если бы знал про дракона: тому-то арбалет – только пёрышки почесать.

– У Стёпика нет пёры… – начала было Саша, но тут же зажала рот обеими ладонями.

А Святая задумалась. Она молчала довольно долго, затем подняла глаза на Цапла и сухо произнесла:

– У Карпухина я всё, разумеется, спрошу. Но знать о прилете Степана ты и правда не мог. Ладно, пока учись. Сроку даю две недели, не больше. И назад полетишь с провожатым, который за тобой присмотрит. Да с тем же Карпухиным и полетишь.

– А можно, со мной? – подала голос молчавшая до сих пор Катерина.