Глава 10
Тайны Кул-Шарифа
Истомно, с царской степенностью, солнце понемногу напоминало о своем уходе. Когда-то это было временем вечернего призыва к молитве, и красивый, льющийся человеческий голос с легкостью проникал в каждое окно. Услышав его, человеческие создания спешили поклониться прошедшему дню. Теперь же ему поклоняются только разрушенные здания и изгибающиеся под своей тяжестью деревья и растения. А вместо льющегося голоса человека в пустоты проникали крики хищных животных…
Две конструкции над дорогой, чудесным образом повисшей над водой и ведущей с одного берега на другой, когда-то стремящиеся в небо своими остриями, теперь смотрели в пустоту разрушенного города. Холодные, поникшие лица невысоких домов с одной стороны берега и более высокие, бездушные, когда-то заделанные ледяными стеклами, – с другой. И только красавица-мечеть посреди всего этого осталась нетронутой…
Она была прекрасна и непоколебима. Величественна и грациозна. Одновременно легка и неподвижно массивна. Она словно кружилась в танце вместе с облаками, но в то же время стояла на месте – там, где и оставили ее жители, скрывшиеся под землей. Словно перевернутый бутон тюльпана, в этом строении, тем не менее, все устремлялось вверх. Остроконечные пальцы-башенки с полумесяцами на концах пытались словно коснуться голубой ладони неба, в надежде получить от него благословение. Большие витражные окна с расписными узорами позволяли заглянуть в душу этого здания которая, в виде чистой энергии, всегда присутствовала в нем.
Оставив исполосованный черными и желтыми линиями «транспорт» у подножия Кремля, дальнейший путь отряд продолжил пешком. Мечеть было видно уже издалека, но чем ближе отряд подбирался к ней, тем сложнее было оторвать от нее взгляд. Даже Казанский Кремль – обиталище и опора мечети, – был частично разрушен. Но только не она. Преодолев уже приличное расстояние по территории крепости, Тагир вдруг остановился и принялся жадно разглядывать святыню, пытаясь запомнить каждый ее изгиб, каждую волну, каждое подобие сложенного лепестка, замерших в ее стенах, чтобы потом, как отец, не сожалеть о стертых временем воспоминаниях.
– Интересно, а когда умирает город, куда попадает его душа? В ад или в рай?
Хан остановился рядом с ним и тоже замер.
– Пока Кул-Шариф будет стоять, душа этого города никогда не умрет…
– Она просто прекрасна! – выдохнул Тагир.
– Не могу не согласиться с тобой. Это принцесса среди мечетей. Но, боюсь, ты не видел еще более грациозных построек, а главное, наполненных большим для людей смыслом, чем Кул-Шариф. Любая королева важна и ценима в государстве, но почему-то соседка-мечеть в какой-нибудь деревне делала для людей больше, даже несмотря на некоторую неаккуратность в ее исполнении.
– Я согласен. Но эта мечеть была любимицей моего отца, и она очень сильно напоминает мне о нем…
– Значит, нужно срочно попасть внутрь…
– Да, – уверенно двинулся Тагир. – Ты прав.
Хан по привычке осмотрелся вокруг и снова увидел старых знакомых, которые все это время шли за ними по пятам, от самого места их приземления.
– И лучше нам сделать это как можно скорее…
Тагир оглянулся и, увидев целую стаю кяльбов, побежал к остальным. Тридцать метров до входа в мечеть отряд преодолел, словно команда спринтеров – в рекордные секунды. Когда Тагир закрыл за всеми вбежавшими огромную входную дверь, то сразу же услышал несколько глухих ударов, словно кяльбы головами уперлись в только что воздвигнутую между ними и добычей перегородку.
– Переждем здесь, а затем двинемся к Тайницкой башне, – раздался эхом голос Хана.
Попав вовнутрь, Эжени, Тимур и Алмаз, осматривая нетронутый временем зал, дергали за ручки дверей, но те были закрыты наглухо. Тагир же и Хан остановились в центре холла, у постамента с выполненной в миниатюре мечетью под куполом.
– Удивительно, что мародеры до сих пор не растащили всю эту красоту. Люстры на месте, плитка так же ровно сложена, даже это чудо под куполом застыло в вечности. – Тагир приложил руку к стеклу и заглянул вовнутрь, смахнув с купола слой пыли. – Но разве так она выглядит на самом деле?
– Это копия первой мечети, которая была разрушена уже очень давно. Ходят слухи, что она была сделана из чистейшего золота. – Хан тоже прислонился к стеклянному куполу. – Какими бы не были люди, Тагир, даже самые черствые из нас знают, что можно трогать, а что нельзя.
Поскольку любое промедление могло обернуться катастрофическими последствиями, с одной мысли Хан тут же перескочил на другую.
– Алмаз, постарайся найти путь наверх и осмотреться. Тимур, ты пока ищи вход в музей. Он должен быть где-то в подвале. А мы осмотрим этот этаж.
Оставив купол в покое, Тагир, Эжени и Хан двинулись к центральным дверям, ведущим в основной молельный зал. Как Тагир и предполагал, в нем тоже все было на месте, как и десятки лет назад. С одним только изменением – все было укутано плотным ковром пыли, согревающим мечеть холодными ночами и днями. Простор завладел их умами. Такого простора и глубины красот ни на одной станции и в помине не было. Эжени сразу же засмотрелась на золотые иероглифы, расположенные в предкупольном основании. Хан тут же пояснил, что это девяносто девять имен Аллаха, означающие каждое из его качеств. Но больше всего ее поразила люстра, сложенная из синих, зеленых и золотых ромбиков, сверкающая неестественно ярко для всего остального интерьера.
– Как такое возможно? – восторженно выдохнула Эжени.
– Понятия не имею! – поддержал ее Тагир.
– Она так похожа на цветок или даже на крылья! Крылья бабочки!
Тагир с некоторой настороженностью посмотрел на Эжени.
– Это где ж ты таких бабочек видела?
– А я и не видела! Но мне представляется, что они выглядят именно так…
– Поверь мне, это совсем не…
– Тагир! – расплылось по залу громкое эхо. Это был Алмаз, нашедший-таки выход к верхнему этажу.
– Ну что там, Алмаз? – поинтересовался Хан.
– Ничего интересного. Ни намека на кяльбов или на что-то еще. Я сейчас спущусь к вам. Или лучше вы поднимайтесь. Отсюда вид лучше.
– Мы сюда не видами пришли любоваться! – прокричала Эжени.
– Ага! А несуществующими бабочками! – передразнил ее Тагир.
– Да ну тебя! – обиделась Эжени. – Лучше б не говорила! – девушка снова взглянула на люстру и немного удивилась. – Эм, а такое возможно?
– Что такое? – подошел к ней Хан.
– Не знаю, но, по-моему, люстра висела немного ниже.
– Тебе показалось…
Тагир хотел съязвить еще что-нибудь по поводу бабочки, но Хан перебил его:
– А может быть, и не показалось…
Все трое снова посмотрели на люстру, точнее на то, что до этого времени изображало люстру, но теперь отчаянно размахивало своими цветными ромбовидными частями тела, оторвавшись от длинного провода, свисающего с самого центра купола.
– Да что ж за день-то сегодня такой?! – выдохнул Тагир и рухнул на мягкий зеленый ковер, постеленный в молельном зале, чтобы спастись от удара крыльев. «Крыльев? – паниковал разум. – Крыльев?! Это что, действительно бабочка?!»
Животное вело себя немного странно – оно не нападало, но и не выглядело так уж угрожающе. Оно словно пыталось выгнать людей из своего сонного царства. Наконец, Эжени поняла в чем дело, когда увидела, как такие же маленькие ромбовидные крылышки запорхали прочь от провода чуть выше, чем до этого висела взрослая особь. Это была самка. Самка, которая пыталась защитить своих детей.
– Нужно уйти! – крикнула Эжени. – Она не причинит нам вреда, если мы уйдем.
Но было поздно. Алмаз уже размахивал самодельной конструкцией из веревки и нескольких кинжалов, запуская ее в сторону летающего разноцветного чуда.
– Алмаз, нет! – взмолилась Эжени, когда кинжалы уже пробили твердые ткани крыльевого покрова.
Раздался резкий писк, оглушивший всех. Алмаз уперся ногами в балкон, чтобы удержать разъяренную тварь, но та была слишком сильна. Она ударилась всем своим основанием в стену и тут же полетела вниз, потянув за собой гаскарца. Он вовремя отпустил веревку, но та все же успела сорвать кожу с его ладоней. Животное пролетело понизу и, оттолкнувшись лапами от пола, вылетело в окно, разнося узорчатые стекла на кусочки.
– Алмаз, ты как там?! – закричал первым Тагир.
– Нормально! – отозвался тот. – Как думаете, она улетела?
Конечно же, она не улетела. Она как раз атаковала, влетев обратно уже с верхнего окна, как раз за спиной Алмаза. Животное схватило парня за костюм и от его тяжести понеслось вниз. Хан подпрыгнул и обхватил Алмаза за ноги. Сопротивляясь двойному весу, тварь все же выпустила жертву.
– Бежим скорее вниз! – скомандовал Хан.
Разбитое снизу окно стало теперь легким входом для кяльбов, ожидавших добычу снаружи. Спотыкаясь, люди неслись вниз, подгоняемые толчками летающей твари и рыком голодных кяльбов. Встретив на ступенях поднимающегося Тимура, они тут же захватили его с собой и покатились кубарем по лестнице. Тварь теперь осваивала потолок подземного музея, а кяльбы – мраморную лестницу – единственный выход из сложившейся ловушки. Тимур принялся палить в сумасшедшее разноцветное чудище, пытаясь усмирить его. Тагир же пытался подтащить к себе Эжени которая, кажется, подвернула ногу. Хан принял на клинок первого кяльба, который прыгнул четко ему на грудь. Затем второго. Третьего…
Алмаз вытирал брызги крови, усеявшие его лицо, и тоже готовился к нападению. Дырявая со всех сторон летающая тварь в спазматических движениях билась в потолок, осыпая каменной крошкой людей снизу.
Тимур добивал полумертвых кяльбов, всаживая пули им в головы…
Хан уже находился в самой гуще монстров, рискуя быть разорванным в клочья…
С бесстрашным безумием Алмаз оттаскивал от Хана голодных зверей, хватая и накручивая себе на сильную руку их хвосты…
Тагир бросал в тварей камни, сыпавшиеся сверху, чтобы отвлечь внимание на себя. И у него это получилось – две голодные особи кинулись прямиком к мужчине…
Взбесившаяся разноцветная тварь сделала последний рывок пробила головой толстенный потолок музея, превращая участки некогда чистой комнаты в руинные завалы…
В этот момент от удара по голове Тагир отключился…
Разгребая над собой каменные завалы, племянник султана выплюнул горстку камней и пыли. Осмотревшись мутным взглядом по сторонам, он не увидел ничего, кроме огромной дыры в полу, метрах в двух от него.
– Тагир! Хан! Алмаз! Эжени! – пытался докричаться он, но никто не отзывался. – Тагир! Хан! Алмаз! Эжени! – повторял Тимур, ползя ближе к провалу, но все было бесполезно! – Тагир! Хан! Алмаз! Эжени!
Тагир! Хан! Алмаз! Эжени!..
* * *
Что за черно-белое?.. И куда ты тащишь меня? Сожрать, видимо, хочет. Ай! Можно поаккуратнее? Я хоть и обед твой, но еще живой. Вот, так, значит, закончится история славного нэсха, пытавшегося спасти свою дочь – в желудке какого-то монстра? Ты бы хоть убил меня, прежде чем тащить. Так нет же, все шпалы чувствую…
Похоже, отключаюсь…
Где я? Что за станция? А где зверь? Убежал? И даже часть ноги не прихватил с собой? Странный какой-то. Может, травоядный?.. Так, а что это у меня в кармане? Пистолет Кефера. Я разве не оставил его? Ладно, нужно бежать отсюда, пока этот не вернулся. А это кто там? Может, Хан с Эжени и Тимур с Алмазом? Нужно позвать… Губы не слушаются… Руки тоже… Давай, чертов мозг, заставляй меня двигаться! Я здесь! Может, мысли мои прочитают! Я здесь! О! Идут! Неужели и впрямь…
Нет, это не Хан…
* * *
БЭНЧ!
Еще один прямой удар в нос, и мое лицо будет таким же плоским, как у Хана. Дернул же черт этого зверюгу оставить меня здесь… Кстати, где я?
БЭНЧ! БЭНЧ!
Поздравляю! Теперь я точно похож на настоящего татарина – сузившиеся глаза, черные от грязи волосы, и если попытаюсь что-нибудь произнести, это явно будет похоже на ломаный язык предков. Эх, если бы отец был жив, вряд ли он сейчас задавался вопросом, действительно ли я его сын. Ах, нет. Наверняка бы он сказал, что его сын не лежал бы так долго на земле, и уже надрал этим четырем яланганам их пятые точки. Конечно! Тебе легко говорить, папа. Твои земные партнеры по спаррингу вряд ли накидывали на тебя сетку и связывали руки. В таких условиях я сейчас не отказался бы от какой-нибудь мутации. Скажем, третей руки? Вытащил бы преспокойно кинжал и всадил в ближайшего к себе по самую рукоять. А затем достал бы пистолет и перестрелял всех остальных к чертовой матери. Но, как говорил Кефер, во всем нужно видеть целостность картины. Так. И что же я здесь вижу? Что яланганы лезут откуда-то с…
БЭНЧ!
О, парни, ну хватит уже! Только вздувшихся щек мне не хватало. А это уже башкиром попахивает. Хан точно будет доволен. Пора прекращать весь этот балаган. К такому быстрому изменению внешности мое лицо еще не готово!
БЭНЧ!
Ребра…
Нет, они точно читают мои мысли. Может, стоит попросить их о самокрутке перед смертью? Пусть вставят мне в отверстие между зубов, а дым уж, так и быть, как-нибудь сам втяну…
Ах, ччерт! Не сработало. Оставьте хоть несколько целых ребер, хоть штук восемь! Или сколько их там, у нормальных людей?
И как я только не узнал наемников? И главное, куда я попал-то? Неплохо бы оказаться сейчас где-нибудь на родном Северном вокзале. Детство вспомнить. Где все началось, там бы все и закончилось. А хотя, что вспоминать-то? Большая часть жизни прожита здесь, под землей. А что меня связывает с поверхностью? Переезд из Москвы в Казань… новая квартира… постоянные ссоры родителей по поводу несбывшихся надеждах в столице… отцовские сестры – извечные гости в нашем доме – им бы только за щеку дергать, да за пипку мою…
Ну вот, я снова говорю об умерших в настоящем. Видимо, потому, что и сам к ним приближаюсь.
Ну и как не вспомнить тот последний первый день. Последний день старой и первый день новой, подземной жизни – открытие станции «Северный вокзал» Казанского метрополитена, которую раньше почему-то называли Московской.
Московская… Как символично! Родители всегда искали символы в подсказках судьбы – цифры, неожиданные встречи, тексты в книгах. А открытие станции было просто символом-символом! С большой буквы эс! Отец тогда еще сказал, что эта станция – элемент мозаики, которую мы всей семьей начинаем собирать заново…
Знал бы он сейчас, насколько был близок к правде. Только мозаика эта складывается теперь во что-то страшное. Если цифры – то количество смертей, если встречи – то только с порождениями поверхностных изменений или с наемниками. А тексты в книгах? Да я не видел их уже лет пять.
Сейчас Северный вокзал, наверное, совсем не тот, что был прежде…
Надо же, как четко я помню тот день! Толпа людей в черных костюмах и белых рубашках, похожих друг на друга. Разве, что животы по размеру у них отличались. Женщины в платках. Мужчины в национальных головных уборах. И у каждого второго какие-то непонятные приборы, которые они наводили то на вход в метро, то на людей в костюмах. А дальше, после торжественного разрезания ленточки, все ринулись вниз и…
Эй! Что-то друзья мои притихли. Может, думают, что я – всё, отправился на небеса? Ха, даже если б я и захотел, через этот потолок моей душе точно не пробиться… А, нет, слышу шаги… Вернулись, родимые. Что у нас там на очереди? Ноги? Живот? Бейте, бейте! Я уже все равно ничего не чувствую… Странно… когда это наемники начали использовать облизывание ладоней в качестве пытки? Ну, хватит, хватит! Щекотно же! Так, нужно постараться приоткрыть один глаз, а то все это меня уже настораживает…
Ну что, насчет три… Раз… Два…
* * *
– Вот он! Латика нашла его!
К телу приблизились большие накаченные ноги в износившихся сапогах с восточными узорами. Об один из них ударялась окровавленная татарская сабля.
– Ты посмотри, какой красавчик! Весь в крови, грязный, чумазый. И нос теперь как у меня!
Тагир лежал неподвижно.
К говорящим сапогам приблизились еще одни.
– Нормально они его…
Мужчина присел у изголовья Тагира. Конечно, это был Хан.
– Живой? Живой! – спросил и ответил он сам себе. – Да, не в лучшем ты, дружок, состоянии!
«Тоже мне, знаток!» – попытался произнести Тагир, но вместо звука изо рта вырвались сгустки алой крови.
– Ну, тихо-тихо. Сейчас мы оттащим тебя, подштопаем, будешь у нас как новенький.
С улыбкой на лице, Тагир ненадолго отключился. Малое дитя, которое продолжало лизать его ладошку, на секунду отвлеклось, и с рыком прыгнуло ему на грудь.
– Аккуратнее, Латика, а то совсем парня без внутренностей оставишь.
Латика, подобно маленькому котенку, поудобнее уселась на груди Тагира и аккуратно начала слизывать с его лица капельки крови. Мужчина снова очнулся и приоткрыл один глаз. Он попытался улыбнуться Латике, но боль сковала мышцы, и вместо улыбки на лице пастуха отразилась нездоровая гримаса. После этого Латика лишь усерднее начала тереться своей мохнатой мордашкой о щеки мужчины. Хан улыбнулся. К нему подошли еще двое.
– Жить будет? – раздался женский голос.
– Будет. – Хан встал и обернулся. – Эжени, вы с Алмазом идите сзади, прикрывайте, а мы с Тимуром возьмем на себя транспортировку героя.
Хан спрятал саблю в ножны, предварительно протерев ее о штанину.
– Затащим его в туннели. Вперед смысла двигаться нет. Переждем какое-то время, а там видно будет.
– А что делать с этими? – Эжени мотнула головой в сторону бездыханных, мастерски располосованных тел.
– Об их черных душах позаботится Аллах, а о телах, – Хан взглянул на лица, на которых уже застыло безразличие, – кяльбы.
Тагир услышал быстрые удаляющиеся шаги, но затем почувствовал, как кто-то берет его под руки. Латика спрыгнула с груди и на четвереньках, как кошка, понеслась к туннелям. При подъеме кровь изо рта Тагира хлынула еще сильнее и забрызгала и без того грязную одежду Тимура.
– Аккуратнее! – племянник султана хотел отодвинуться в сторону, но не успел.
– Ничего-ничего. Лишний повод для стирки. – Хан приобнял Тагира за талию, чтобы тот не рухнул, и они с Тимуром пошли вслед за Латикой, которая оборачивалась через каждые два прыжка.
Тагир расплылся в натянутой улыбке.
– Ты посмотри, ну вылитый башкир! – раздался голос Хана.
Положение кнопки «ВКЛ.» в сознание Тагира изменилось на «ВЫКЛ.».
Он снова потерял сознание…
* * *
Яркий свет отдался резью в глазных щелях.
В ушах зазвенело, словно звук, скользя по ушным раковинам, долбился в барабанные перепонки.
Паника черной массой подступила к горлу и выше – в мозг.
Тагир поднял веки.
Обзор был затянут молочной пеленой, которая понемногу рассеивалась. Он сидел в пустом вагоне. Это было странным, но поезд сверкал так, как будто его только что отмыли, вычистили и отполировали чистыми тряпками. А чистые тряпки сейчас такая редкость, при нынешнем-то положении человечества. Все стекла были на месте, двери выхода – в целости и сохранности, и даже лампы, которые, кстати, горели, не имели ни единой царапины – просто ни намека на конец света.
– Хан!
«Что это с моим голосом? Что за нотки детской непринужденности? Неужели голосовые связки повредили? Или сжали мне… нет, об этом лучше даже не думать!»
– Хан!!!
«Без изменений».
Неестественная для метро тишина давила на уши, приглушая звон, восстанавливая баланс. Привычные скрежеты и время от времени раздающиеся глубинные стоны, создаваемые то ли стенами, то ли притаившимися созданиями новой природы, отсутствовали напрочь. И только электрическая россыпь звуков мигающей в вагоне лампы хоть как-то возвращала к реальности.
Двери вагона резко открылись. Тагир обернулся.
– Станция Северный вокзал! – раздалось из динамиков, и следом – то же самое, только на татарском.
Тагир спрыгнул с сидений и направился к выходу. Шаги давались тяжело, а руки были словно резиновые – впервые в жизни, Тагир не знал, куда их деть, словно ему они не принадлежали. Он высунул голову, посмотрел сначала направо, затем налево и, убедившись, что никого нет, сделал шаг вперед. Ступив на станцию, он обратил внимание на свои ноги.
– Что за черт? – Тагир был обут в детские сандалии и… колготки. – Это что, шутка такая?
Двери вагона резко закрылись, поэтому он отскочил в сторону и, споткнувшись обо что-то, упал на пол, приземлившись на руки.
– Нет, не может быть! – Тагир увидел свои руки – свои чистые, белые, детские руки. Он быстро поднялся и оглядел себя.
«Мне это все снится? Или так теперь попадают в рай? Да, не о таком рассказывал мне отец…»
Тагир был одет в детские шорты, синюю рубашку с изображением пальмы на нагрудном кармане, а из-под шорт торчали коричневые колготы. И, конечно, заканчивалось вся эта нелепость сандаликами.
«И как я только влез во все это? Мне еще воздушного шарика не хватает, и все будет точь-в-точь, как…»
– Тагир!
Пастух услышал доносящийся издалека знакомый мужской голос, но никого не увидел.
– Тагир!
Теперь женский голос. Его он ни за что и никогда бы не спутал ни с одним другим…
– Ма… Мама?
Тагир сделал робкий шаг в сторону выхода и, наступив на что-то, споткнулся. Это был детский пистолет. Он быстро поднял его и, по привычке засунув в карман, побежал на звук.
– Мама!
Тагир прибавил ходу, но ноги все так же не слушались. В какой-то момент ему показалось, что они даже не касаются земли, а самого его несет куда-то в сторону. Траектория выровнялась лишь благодаря необъяснимой силе. Сто метров станции он преодолел враз, и уже вбегал по ступеням к выходу.
– Мам!
«Еще чуть-чуть. Еще немного!»
– Мам!
Тагир преодолел эскалатор и пулей вылетел из дверей. В глаза ударил яркий свет. Он остановился. Бледные лучи солнца практически полностью заливали подземный переход, огибая лишь два темных силуэта.
– Мама? Папа?
Тагир сделал шаг, и его нога утонула в столпе света.
– Где ты был? Ты что, опять по стройке лазил? Садись скорее за стол!
Женский силуэт двигался неестественно плавно. Что за действия он выполнял, Тагиру было непонятно. Он сделал еще один шаг и оказался в кухне новой казанской квартиры. За столом сидел отец, уткнувшись в «Казанские ведомости», мама же протирала посуду.
– Где блындал? Все уже давно остыло!
Женщина вытерла только что вымытую тарелку и поставила ее рядом. Тагир растерянно переводил взгляд то на отца, то на маму, то снова на отца и опять… на маму…
Какая же она все-таки красивая…
– Я… мо-монстров у-убивал, – немного растерянно произнес Тагир, вытерев рукавом рубашки потекшие сопли…
– Монстров! – возмущенно повторила мама. – Ты сам как маленький монстрик!
Женщина оставила посуду в покое и присела перед сыном, разглядывая его лицо.
– Весь чумазый, и одежду всю изгваздал. Ну-ка иди сюда!
Женщина взяла Тагира за голову и притянула к себе. Тагир почувствовал, как теплый шершавый язык облизывает его лицо.
– Мама, ты что?
* * *
Услышав тревожный стон Тагира, Хан, сидевший у костра, отвлекся от толстой книги и обернулся к нему.
– Латика!
Маленькая девочка, словно застуканная при совершении очередной мелкой пакости, потупила взгляд и с испугом посмотрела на Хана.
– Хватит его вылизывать! Не денется он никуда! Иди, спи…
Латика с осторожностью спрыгнула с Тагира и побежала к Эжени. Хан подошел к спящему мужчине, поправил истертое в нескольких местах до дыр подобие одеяла и, вернувшись к костру, снова взялся за книгу.
* * *
Тагир оттолкнул маму и быстро сел за стол напротив отца.
– Вот так, да? Мать за него беспокоится, а он?
Женщина подошла к плите, быстро наложила в тарелку варева из кастрюли и поставила перед сыном, который пристально смотрел на отца. За бумажным полотном Тагир не видел отцовского лица и все ждал, когда тот обратит на него внимание.
– Пап. – Тагир взял ложку, но приниматься за содержимое тарелки не торопился. – Как дела?
– Скоро, сынок, все мои дела станут твоими. Латику нашел?
Ложка выпала из рук Тагира, врезавшись в бульон. Отец не отрывался от газеты, поэтому создавалось впечатление, что с ним монотонно разговаривают «Казанские ведомости».
– Откуда ты знаешь?!
– Мне иногда кажется, сынок, что ты у меня недалекий совсем. Спортом мало занимаешься, поэтому мозги не работают. Тетрадку мою красную найди, там все есть. И ешь скорее, а то сейчас придут остальные и тебе ничего не останется!
После этих слов, как по команде, за спиной отца распахнулась дверь, и в маленькую кухню ввалились несколько женщин. Все они были в какой-то драной, вонючей одежде, кожа дряблая и бледная, губы на лицах синие. Волосы седые, спутанные, где-то вырванные клоками. Чьи-то лица Тагир сразу узнал, чьи-то нет. Женщины окружили Тагира и, одна за другой, начали щупать его за щеки. Сначала женщин было немного, но затем их становилось все больше и больше. Тагир уже никого не узнавал, лица их становились безликими, а щипки все больнее и больнее, словно тысячи рук разом схватились за его лицо и щипали, щипали! Тагир чувствовал, как на его лице набухают синяки, а бледные пальцы уже впиваются в кожу. Он пытался вырваться из этих ледяных объятий, но женщин, казалось, становилось только больше!
– Вы что??? Хватит! – голос Тагира утонул в бесконечном женском гуле. Он зажмурил глаза и уже пытался вырваться из этой агонии, как вдруг что-то повалило его на спину и плотно прижало к полу. Он почувствовал, как в его ноздри врывается теплое зловонное дыхание, а в уши – дикий свирепый рык! Тагир резко открыл глаза и понял, что над ним нависло черно-белое нечто! Зеленые глаза чудища пристально смотрели на него. С вытянутой морды прямо на его лицо стекали капли крови. Пасть была слегка распахнута, и звук, вырывающийся откуда-то из глубины животного, не предвещал ничего хорошего. В такт с учащенным дыханием вздымались мышцы зверя, а вместе с ними – извивающиеся по всему телу черные пятна. Морда животного была исполосована и, в отличие от тела, имела четкий остроконечный узор, указывающий на макушку зверя…
Тагир, недолго думая, умудрился запустить руку в карман и вытащить пистолет. Он несколько раз нажал на курок, направив оружие в живот зверя, но ничего не происходило. Пистолет так и оставался игрушечным. Через несколько секунд животное издало громогласный рык и, отскочив от него, одним прыжком исчезло в темноте…
* * *
– Кто додумался оставить рядом с ним пистолет?!
Хан, словно свирепый зверь, загнанный в клетку, ходил по темному туннелю, освещенному лишь пламенем костра. Остальные сидели рядом, окружив Тимура – повязка на его простреленном торсе пропиталась кровью. Тагир сидел на голой земле, еще не совсем придя в себя, и переводил взгляд то на Хана, то на стонущего друга. В сторонке ото всех стояла Эжени, державшая на руках Латику, которая маленькими клычками натачивала коготки, торчащие из пальцев.
– Так, команды не было, – произнес Алмаз, сидевший рядом с племянником султана.
Хан свирепо посмотрел на него:
– Ты что, баран? Жить, как по команде! Иди тогда в Султанат! Там все такие!
Алмаз сконфуженно замолчал, а Хан присел у костра.
– Хан, успокойся. Никто же не знал, что… – отпустив Латику на пол, Эжени подошла к ближе.
– Женщина, иди спать! Сейчас не с тобой разговор!
Хан вскочил с места и сделал легкий замах рукой. Эжени на секунду показалось, что тот сейчас ударит ее. Это же показалось и Тагиру, и Латике. Пастух резко встал перед Эжени, а Латика уже оскалила свои маленькие клычки и зашипела на Хана.
– Хан, она права. Это я виноват…
Тагир пристально посмотрел Хану в глаза, и тот, успокоившись, снова присел.
– Знаю, знаю… простите…
Обиженная поведением Хана, Эжени резко развернулась и удалилась в разбитую наспех палатку. Тагир взял Латику на руки и успокоил ее мягким поглаживанием по щеке. Та прильнула к ладони.
– Как ты, дружище? – Тагир взволнованно посмотрел на товарища.
– Нормально, – племянник султана поправил повязку. – Жить буду, но подлатать неплохо бы…
– Не боись! Подлатаем! – Тагир дружески ударил Тимура по плечу. Тот, стиснув зубы, не проронив ни звука, поэтому Тагир не сразу понял, почему остальные уставились на него. – Кстати, а где мы?
Это было самой большой загадкой. И не только для Тагира, но и для всех остальных. Пока Тагир был в отключке, остальные постарались изучить местность, но не слишком успешно – бродя по длинным, не имеющим никакого отношения к метро туннелям, они дважды натыкались на наемников и гаскарцев султаната, включая обидчиков Тагира. А значит, подземелье, которое, предположительно, находилось прямо под Казанским Кремлем, имело выход к станциям султаната.
– Я думаю, что это проход к источнику и, судя по всему, мы вошли в него через верх, а точнее, через дырку в полу мечети, – сделал предположение уже немного успокоившийся Хан. – Если наемники шли с той стороны, а тебя Латика нашла в глубине этих туннелей, значит, где-то там – Кремлевская, а там – источник.
Хан махал руками как заведенный, указывая направления вокруг себя, хотя сам не знал наверняка, прав он или нет.
– Одно могу сказать точно – если мы и в самом деле нашли потайной лаз, о котором говорилось в книгах, а султан знал о нем и без этого, значит, мы просчитались вдвойне. И стоит кому-либо из наемников нас обнаружить, мы тут же окажемся в полной ж…
– Я понял, – устало кивнул Тагир. – А почему я оказался так глубоко в туннелях?
– Это уже тебя надо спросить, Тагир, – попытался съязвить Тимур, но резкая боль заставила его сложиться пополам, шипя сквозь зубы.
– Что с тобой? – Хан, Тагир и Алмаз кинулись к Тимуру.
– Все нормально, – прохрипел племянник султана.
– Тебе надо к врачу, – заволновался Алмаз.
– Самый умный? Где ж его взять-то?! – выкрикнул Тимур и снова скривился от боли.
– Тебе нужно поспать, пока мы думаем, что делать, – отозвался Тагир.
– Я бы подремал, но мысль о том, что ты рядом, не дает мне покоя. – Тимур натянул на лицо неискреннюю улыбку и попытался встать. Тагир нырнул под плечо и помог другу добраться до второй палатки. Латика, еще какое-то время наблюдавшая за Тагиром, наконец потеряла интерес к его действиям и юркнула в палатку к Эжени.
Оставив Тимура в палатке и попросив Алмаза присмотреть за ним, Тагир пытался собрать в кучу мысли, чтобы понять, что им делать. Сейчас трезво рассуждать могли только он и Хан.
– Ты в порядке? Я еще никогда не видел тебя таким…
– Тагир, я не знаю, что на меня нашло. – Хан закрыл лицо своими большими ладонями. – Люди с каждым днем все больше теряют разум, а с появлением девчонки в нашем подземном мирке, все словно с цепи сорвались. И я вместе с ними…
– Ты думаешь, мы не справимся?
– Пока ты был в отключке, мы поймали уже четвертого ялангана, они все ближе подкрадываются к нам. Я уверен, они уже знают, что мы нашли вход в источник. И ищут нас по этим туннелям. Благо, здесь есть где спрятаться. Но рано или поздно… а потом… и еще эти… даже когда… знали бы мы… и уж тогда бы… но что с них… бы… их… х… х…
Хан все говорил и говорил, говорил и говорил, но слова его проносились фоном, как во сне, в котором значения не имеет ничего, кроме того, что ты видишь. Все предложения и звуки проскакивали теперь мимо сознания Тагира, поскольку то, что он увидел, заинтересовало его больше – окутанная темнотой и мраком пещер, Латика стояла неподвижно и смотрела куда-то вверх.
– Латика! Ты что там высматриваешь?
Девочка повела своим заостренным ушком, а затем резко повернула голову, но смотрела она не на Тагира. Голова ее завертелась, словно она наблюдала за чем-то быстро движущимся по потолку пещер.
– Латика, иди ко мне!
Теперь она услышала его и обернулась – в темноте ее глаза приобрели кислотно-зеленый свет. Латика присела, подняла руки кверху и тихо произнесла:
– Они здесь…
Мужчина с тревогой посмотрел наверх и услышал до боли знакомый рокот – рык того животного из сна, только убавленного в десятки раз и рассеявшегося по поверхности станции. Тагир выхватил пистолет и направил его в потолок. Другой рукой он помог ребенку вскарабкаться себе на спину.
– Латика, кто здесь?
Но та не ответила, а просто закрыла глаза и прижалась к мужчине.
«Что это было?»
Тагир еще некоторое время постоял, держа потолок на прицеле, но, так ничего и не увидев, развернулся и отправился к Хану.
– Ты слышал? – Тагир вышел из тени с Латикой на одной руке и с пистолетом в другой. Хан снова читал свою книгу. – Хан! Ты слышал этот звук?
Хан не ответил.
– Хан! Тут что-то странное…
Хан трясся в конвульсиях. Это стало заметно, когда Тагир подошел ближе. Все его тело сотрясала дрожь. И чем ближе подходил Тагир, тем больше она усиливалась.
– Хан? Хан, что с тобой?!
Латика сползла по телу Тагира, повисла на нем, вынудив остановиться, и снова указала пальцем в темноту.
– Подожди, Латика, не время!
Но та уперлась обеими ногами и потянула его в противоположную от Хана сторону, да с такой силой, что от напряжения вены выступили на ее висках. В конце концов девочка просто отпустила руку Тагира и понеслась прочь, а он быстрее зашагал к Хану.
– Хан!
Схватив Хана за плечо, Тагир резко повернул его к себе… и отскочил, рухнув на пол. У друга не было глаз! Глазные яблоки полностью отсутствовали, словно кто-то вырвал их, оставив в голове Хана окровавленные кратеры-отверстия. Но он не был мертв. Скривленные на максимум губы, оголявшие сжатые челюсти, задвигались, выдавливая из рта противный гортанный звук.
– ОТДАЙ ИМ ДЕВЧОНКУ, ОТДАЙ!
Мышцы лица главы маадинов подергивались, уголки рта – тоже. В конце концов ему удалось растянуть рот в напряженной, мучительной ухмылке. Хан с трудом поднялся на ноги и шаркающей походкой направился к Тагиру. Он смотрел перед собой, попытался улыбнуться, потом откусил большой кусок от собственной руки и стал жевать, громко чавкая. Из уголков рта у него текла кровь. Прожевав собственную плоть, Хан застыл и закричал:
– ТАГИР!
Тагир очнулся и тяжело задышал.
Хан сидел на привычном месте и все продолжал бубнить что-то себе под нос. Услышав, как громко Тагир дышит, он обернулся.
– Тагир?
– Ты что-нибудь слышал? – пастух оглядел себя и пространство вокруг себя. Латика так же сидела на его руках.
– Тагир, я на протяжении всей своей жизни слышу какие-то странные звуки…
– Да, но это…
– Успокойся, после такого побоища тебе может померещиться все, что угодно, даже то, что Латика разговаривает…
Тагир умолчал о произошедшем, не зная точно, действительно ли это разыгралось воображение, или…
– Пойду, отнесу ее в палатку. Малышка совсем продрогла…
Хан промычал что-то, не отрываясь от книги.
* * *
В этих пещерах было тихо, как в могиле.
Ни единого лишнего звука. Ни посторонних шумов, ни потрескиваний пород, ни сквозняка. Вообще ничего. В иной ситуации все это насторожило бы Тагира, но не сейчас. Черт возьми, это было самое насыщенное событиями время в его жизни, и этим очень хотелось с кем-нибудь поделиться! Тагир подошел к палатке Эжени и попытался тихонько втиснуться внутрь. Споткнувшись обо что-то он, вместе с Латикой на руках, рухнул прямо на Эжени. Приземлиться на все конечности и быстро юркнуть в угол палатки для малышки не составило никакого труда. Эжени с вскриком проснулась, и резко привстав, ударилась лбом обо что-то твердое – это был лоб Тагира. Потерев ушибленное место, она слегка отодвинулась от его улыбающегося лица, расположившегося всего сантиметрах в пяти. Она засмеялась, но потом, внезапно посерьезнев, повернулась к Тагиру. Глаза ее блестели, в них отражался свет от включенного фонаря. Волосы ее спутались, лицо слегка побледнело и было испачкано, но она все равно была так же прекрасна, как и при первой их встрече. Прекрасная и чужая.
– Что тебе здесь нужно? – Эжени потянула на себя старый выцветший зеленый брезент, исполнявший функцию одеяла.
– Если честно, я и сам не знаю, – пожал плечами Тагир.
Она мучительно вздохнула и, вытянув ноги, зарылась ступнями в брезент.
– А кто знает?
– Я как на допросе, – усмехнулся Тагир. – Ничего особенного. Просто хотел поговорить. За эти дни столько всего произошло, а я даже не знаю, как ты себя чувствуешь?
– Чувствую себя как девушка, которая с малых лет живет в подземелье и каждую ночь переживает за то, что ее либо убьют, либо сожрут.
– Мда, тяжело быть тобой…
– А ты, Тагир? Как ты себя чувствуешь?
Подняв голову, Тагир увидел, что она смотрит на него, сосредоточенно нахмурившись.
– Раньше, услышав такой вопрос, я бы как-нибудь отшутился. Но сейчас совсем не хочется этого делать. Хочется быть открытым. Наверное, потому, что столько всего навалилось. Не знаю. А на самом деле, наверное, потому что ты рядом. Поэтому отвечу честно. – Тагир вздохнул. – Я словно меж двух огней. Мне хочется быть и здесь, и там. Когда я говорю «здесь», то имею в виду «с тобой», а когда «там», – «с дочерью». Я просто не понимаю, по каким таким принципам складывается эта жизнь? Почему нельзя просто взять и соединить эти «здесь» и «там» и жить спокойно, так, как тебе хочется? Но, даже если это произойдет, есть еще кое-что, что не дает мне покоя…
Эжени тут же все поняла. Странная особенность, понимать все без слов, когда дело касалось другой женщины, присуща только женщине.
– Ты скучаешь по ней, да?
– Сложно скучать по той, кого уже давно нет. Человек такая скотина – рано или поздно ко всему привыкает.
– А мне кажется, к смерти привыкнуть невозможно.
– Как сказать. Наемникам же удается.
– Ты понял, о чем я.
Эжени фыркнула и замолчала, сжав зубы и глядя на свои руки.
– А знаешь, чего мне больше всего не хватает?
– Чего же? – ответил Тагир.
– Открытого неба над головой, полного звезд и бесконечности. – Эжени аккуратно улеглась обратно и уставилась в крышу палатки, словно смотрела сейчас в просторное небо. Тагир прилег рядом. – О чем мы только не мечтали раньше, глядя на него. Помню, когда я была маленькой, папа рассказывал мне, что где-то там, далеко-далеко, куда мы не можем улететь, на похожей планете, живет такая же маленькая Эжени, которая лежит со своим отцом на открытой поляне теплым летним вечером и смотрит на звезды. Легкий ветерок обдувает их лица, в нос и рот попадает пух от тополей, а мысли, наполненные желаниями, устремляются в небеса. А между нами, мной и той Эжени, на еще одной планете, сидит волшебник, который ждет, когда эти желания доберутся до него, чтобы скорее их исполнить. Папа говорил, что желания не могут исполниться сразу, и им нужно время, чтобы добраться до волшебника, поскольку тот живет очень-очень далеко. Скорость у мысли хоть и большая, но Вселенная настолько бесконечна, что ее движение может затянуться на целые месяцы, и даже годы. А еще все зависит от легкости и силы желания. Вот хочешь ты, например, собственный дом…
– Дано я не встречал людей, которые хотели бы собственный дом.
– Тагир, перестань, мы же фантазируем. Напрягись немного.
– Хорошо, хорошо…
– Хочешь ты, например, дом. А ты представь, целый дом в космос запустить? Пусть даже и в собственной мысли. Сколько времени ему понадобится, чтобы до волшебника долететь?
– Из Вселенной А во Вселенную Б вылетел дом, – засмеялся Тагир.
– Да ну тебя! – скривила недовольное личико Эжени.
– Всё-всё. Больше не буду.
– А если ты еще не очень-то хочешь этот дом, точнее, хочешь, но как-то не очень, то и сила запуска мысли у тебя тоже не очень. Так и до старости ждать можно. А сейчас мы вообще ничего загадывать не можем – неба-то нет. А чтобы мир полностью восстановился, тут не одна чья-то мысль нужна, а всего человечества сразу. Да и все равно, не слышит нас теперь никто. Сами мы по себе.
– А ведь все могло быть иначе, – бросил Тагир и вздохнул.
– Тагир, а если бы он нас слышал?
– Кто?
– Волшебник.
– А…
– Что бы ты загадал?
Тагир задумался. Ладони его вспотели и сердце учащенно забилось. Он знал, чтобы он загадал, но от этого ему становилось очень боязно. Наконец, переборов себя, он произнес: «Вот это…», повернулся к Эжени и поцеловал ее, почувствовав тепло мягких, пухлых губ.
Все-таки волшебник все еще их слышал.
