Глава 16
Прощание с иллюзиями
На Китае он оказался рано утром. Тыркнулся в Веркину палатку – прощения просить. Что за черт, вход завязан, что ли? Ну правильно, бережется баба.
– Верка, открывай! Я вернулся, – заорал он.
Внутри что-то зашебуршилось, наконец, полог отдернулся – на Федора обалдело уставился полуголый Кабан. Из-за его плеча виднелось бледное Веркино лицо.
– Федя? А я думала, тебя убили. Вы ушли, и ни слуху, ни духу. Господи, Феденька, радость-то какая! – заголосила она как ни в чем не бывало, запахивая халат.
Она еще что-то говорила, но он не слушал. Все было понятно и противно.
– А ты говорила, что любишь меня, – процедил он. В голове вертелась неизвестно откуда всплывшая фраза – «даже башмаков не износила». При чем тут башмаки?
– Федя! Любимый! – Верка пыталась обнять его. – Ты мне нужен, а больше никто. Так ведь я думала, что нет тебя больше. Нужно ж мне было…
– Утешиться, – подсказал Федор. – Ну и продолжайте, только без меня.
И так как она продолжала за него цепляться, оттолкнул ее – вроде даже вполсилы. Верка упала, посинела, стала хвататься за горло. Он отвернулся было – не хотелось больше смотреть на это. И шагнул уже прочь, но тут услышал недоуменный голос Кабана:
– Венера! Ты чего, Венерочка? Открой глаза.
Федор оглянулся. Верка лежала на полу, синяя, страшная, с закрытыми глазами. Дышала трудно, редко. Вдруг она судорожно выгнулась, а потом застыла. Кабан все пытался ее приподнять.
– Врача надо, – растерянно сказал Федор, сам понимая, что без толку. Вокруг начали собираться люди. Кто-то из девчонок, ахнув, сунул Федору в руки пластиковую бутылку с водой, и он плеснул Верке в лицо. Вода текла по ее бледным щекам, и казалось, она плачет. Кабан неожиданно заскулил тонким голосом, прижавшись лбом к белой Веркиной руке. Федор глядел на все это отрешенно – он не мог поверить, что Верки больше нет. Кто бы мог подумать, что она не притворялась?
Пришел врач, усталый и циничный. Собственно, врачом его можно было назвать лишь условно – в прежней жизни он, будучи студентом-медиком, несколько месяцев проработал санитаром на «скорой». Зато уже здесь, на Китае, навидался пострадавших с колотыми, резаными и огнестрельными ранениями с избытком. Покачал головой, что-то Верке вколол, но все было без толку. Развел руками и вздохнул: «Раньше надо было лечиться».
«Это я виноват, – обреченно подумал Федор. – Если б я не вернулся, она была бы жива. Надо было мне остаться там. Где бы я ни появился, всем только хуже становится, права была Верка».
Верку многие знали, поэтому устроили поминки. Накрыли поляну, не поскупились, хватило и шашлыка, и браги, и грибной подливки. Закуски и выпивку разложили прямо на полу, на расстеленной клеенке. Вперемешку сидели стриженые плечистые парни в спортивных костюмах и размалеванные девчонки, ради такого случая откопавшие где-то черные платочки, то и дело шмыгавшие носами и всхлипывающие, размазывающие по лицу потекшую косметику. Не то чтоб они так уж любили Верку, но в их однообразной жизни не так уж много было необычных событий, хотя смерть здесь и не считалась чем-то из ряда вон выходящим. То и дело кто-нибудь начинал вспоминать покойницу – выходило, что лучше Верки никого на станции не было. Что ум она имела выдающийся и сердце доброе. Девчонки, раньше не упускавшие случая позубоскалить у нее за спиной, искренне обливались пьяными слезами.
«Интересно, куда отнесут тело», – вяло думал Федор, хотя догадывался – куда. Не зря же вызвана для этого была специальная команда. На Новокузнецкую оттащат, где обитали не только крысы, но и вечно голодные морлоки.
Он успел уже не то чтобы смириться, но свыкнуться немного с мыслью, что Верки больше нет. Но сильных эмоций, настоящего горя по этому поводу Федор не испытывал, хотя, конечно, жалко ее было. То, что он чувствовал, можно было скорее назвать облегчением, хотя в этом он сам себе боялся сознаться. И оправдывал себя тем, что слишком много всего на него свалилось в последнее время.
Понемногу он уже прикидывал – как жить дальше? Куда податься, к кому прислониться? Первым делом можно будет отправиться к Кате – она поможет успокоиться, прийти в себя. Конечно, про Верку она не знала, хоть и догадывалась наверняка, что у Федора кто-то еще есть. И ничего он ей рассказывать не будет. Просто поживет у нее несколько дней, все обдумает хорошенько, отдохнет. А потом пойдет на Электрозаводскую, к Неле, и уговорит ее уйти от старика. И вместе они придумают, где лучше осесть. На бандитских станциях ему оставаться не хотелось, но были и другие варианты. Главное – где-нибудь на бойком месте зацепиться, где бывает много людей, где можно делать дела.
Тем временем за столом уже все забыли, зачем собрались, и принялись горланить пьяные песни. И только Леха Фейсконтроль неодобрительно качал головой, глядя остекленевшими глазами на все это веселье, да Кабан сидел мрачнее тучи. Федор отвлекся и пропустил тот момент, когда Кабан поднялся с места и, расталкивая остальных, направился к нему. И опомнился, лишь осознав, какая неестественная тишина наступила. Кабан стоял совсем рядом, слегка покачиваясь. Дышал перегаром.
– Это ты ее убил, гад, – сказал Кабан.
– Врешь, – сказал Федор.
– Зачем ты приперся обратно? Кто тебя просил? Кому ты здесь нужен, недоносок? Если б ты не вернулся, она б жива была. Да и за Курятыча тебе еще ответить придется. Ты с ним ушел, и больше его не видели. Где ты его оставил, а? Прикончил по дороге и думал – все шито-крыто, не узнает никто?
Это взбесило Федора тем сильнее, что очень уж перекликалось с его собственными мыслями. Он замахнулся, не отдавая себе отчета в том, что делает. Наверное, Кабан разделался бы с ним одним ударом, но на него навалилось пятеро, а еще трое повисли на руках у Федора.
– Нечего тут на поминках разборки устраивать, – увещевал Леха Фейсконтроль. – Потом друг другу будете предъявы кидать.
Леху на станции слушались, поэтому Кабан слегка притих.
Федор вдруг, вспомнив давний разговор, брякнул:
– Слушай, Леха, а чего ты мне про Веркину дочку говорил? Мне тут один человек сказывал – не померла она вовсе, продали ее.
Леха изменился в лице. Придвинулся ближе. Нагнулся к Федору, дыша перегаром:
– Да что ты мелешь? Закрой свою поганую пасть! Еще не хватало – младенцами торговать. А то мне без того не хватает! Верка мне отдала кулек – сказала, зарой где-нибудь. Я думал, померла она. Хоронить понес. Уже хотел кинуть где-нибудь в туннеле – а она вроде пискнула.
– И ты ее живьем? – пробормотал Федор.
– Ты за кого меня принимаешь? – вызверился Леха. – Что ж я, по-твоему, полный отморозок, беспредельщик?
Федор про себя так и думал, но вслух сказать побоялся, глядя в налитые кровью глаза Лехи.
– Я хотел ее на Таганку, в госпиталь отнести, – бубнил тем временем Леха, – Верка-то больная лежала, нянчиться все равно с ее ублюдком было некому. А там мне повстречались люди как раз, у которых свое дите недавно померло – я им и отдал.
– Как – отдал? – не понял Федор. – А Верке сказал, что померла? Ну ты и гад.
– Да Верка-то сама в беспамятстве потом месяц провалялась, горячка у нее была, еле выжила – на что ей дите было? Да и девчонка синяя вся была, все равно, думаю, померла вскоре, – бормотал Леха, словно оправдывался. Если б он не был так пьян, он вообще не соизволил бы никому давать отчет. Но сейчас почему-то растерялся.
– Да ты, гад, сам не понимаешь, что ты сделал с ней. Всю жизнь ей поломал.
– Да не нужен Верке был младенец, – озлился Леха. – Она сама голову ломала – что делать с ним. А я подумал… – тут он смутился и с запинкой проговорил: – Я как представил, что дите здесь, у нас, расти будет и станет потом, как Верка… Ладно бы еще пацан был. В общем, решил я – лучше ей будет у чужих. Те люди вроде с виду приличные были… Эх, черт, наверное, зря, но кто ж знал?
– А чья девчонка-то была, от кого? – спросил Федор, которого как будто кто-то подзуживал.
Леха нехорошо поглядел на него и, помолчав, отводя глаза, с деланной небрежностью ответил.
– Откуда мне знать, от кого ее Верка нагуляла? Она тогда то с одним, то с другим хороводилась, кто накормит – с тем и пойдет.
– А еще говорят, шестипалым младенчик-то родился, – пристально глядя Лехе в глаза, не унимался Федор.
– Да почем мне знать, я ее не разглядывал, она в тряпки была уже замотана, – заорал Леха. – но тех людей я видел потом еще раз, они б сказали, если б девка была мутанткой.
Федор знал – оба они сейчас подумали об одной и той же, хотя вслух этого никто не произнес. О шестипалой девушке, чье прозвище наводило теперь ужас на Китай-город.
– А я ведь вспомнил, как звали ту девчонку из банды, – вдруг без всякого перехода брякнул Леха. Федор сперва не понял – о чем это он.
– Какую девчонку?
– Да ту, что с Лефортом ходила. Никакая она не Василиса. На самом деле звали ее Алена.
И тут Федору показалось, что на него обрушился потолок – словно всего предыдущего было мало.
«Не Алена, а Анеля», – подумал он. Кажется, он подумал это вслух. Леха поглядел на него с изумлением, и Федор спохватился.
– Чего-то у меня голова разболелась. Пойду прилягу, – сказал он. Ему требовалось остаться одному, чтобы осмыслить услышанное.
– На фиг столько пить, если не умеешь, – презрительно буркнул Леха.
У Федора в голове вдруг все связалось воедино – туманные намеки, смутные догадки, в которые не хотелось верить. Все мелочи сразу вспомнились, все сходилось: странное пятно на плече у Нели, которое она укрывала от чужих взглядов; знакомые черные глаза гадалки в закусочной и мужские сапоги, выглядывавшие из-под ее юбок, ее советы держаться подальше от встреченной недавно девушки; призрак, вроде бы привидевшийся во сне во время ночлега и оказавшийся потом вполне реальным. Так вот чем занималась Неля в недавнем прошлом! Трогательная стриженая большеглазая девочка, любившая сказки, хладнокровно убивала людей, была подругой опасного бандита. И она обманывала его, скрывала. У Федора было чувство, словно его огрели палкой по лбу – он никак не мог собраться с мыслями.
«Вот теперь я точно попал», – подумал он. Теперь-то он понял, что показалось ему странным в словах Данилы, когда они пили коньяк в подвалах. Старик сказал, что Фил не лишил жизни ни одно живое существо. А кто же тогда стрелял в прядильщицу? Ответ напрашивался сам собой: в химзе, в панорамных масках издали все похожи друг на друга, и если кряжистого Данилу ни с кем не спутаешь, то принять Нелю за Фила было вполне можно. И странные разводы на плече девушки, похожие на грязь, вполне могли оказаться татуировкой. Недаром она так вздрогнула, когда он обратил на это внимание. Да и то человекоподобное существо в подземелье на самом деле ранила, скорее всего, она, а может, и убила.
Федор не хотел верить, но слишком уж многое совпадало. И тот ночной разговор девушки с неизвестным. Федор тогда подумал, что это ему приснилось. «Не люблю оставлять свидетелей», – похолодев, вспомнил он. Только теперь он понял, что был тогда на волосок от гибели – как и потом, когда они с Курятычем провалились в подземелье.
Ай да Неля! Ай да наивная тихоня! Девочка, которой в детстве не читали сказок. Оборотень. С виду – девочка, а на самом деле – волчица. Такая же, как шлюхи с Китая. И даже хуже – те хоть не убийцы.
«Стоп, – сказал Федор сам себе, – а ты уверен? Услышал какую-то байку».
Но в глубине души он уже знал, что это – правда.
«Блин, это во что же я вляпался, – подумал он. – Я-то, дурак, считал – вот хорошая девушка, правильная, неиспорченная. Кто же ты на самом деле, Нелька? Убийца, наркоманка, подруга бандита? Нет, это уж слишком, мы люди маленькие, нам бы чего попроще».
Но в глубине души он старался найти ей оправдания. Может, ей просто заморочили голову? Эти ее странные разговоры о смерти. Наверное, она просто не понимала, что делает? А может, это все-таки не она? Но татуировка на плече, шрам на лице – все совпадало. Значит, она все время ему врала. Об камень оцарапалась, как же.
И снова ему казалось, что все это чушь. Если бы она и вправду была в банде, наверняка нашлись бы люди на Электрозаводской, способные ее опознать. Нет никаких доказательств, что загадочная подруга Лефорта и есть Неля. Татуировка на плече в виде бабочки – с чего он взял, что видел ее? Неля могла просто расцарапать руку или испачкать, а огрызнулась сердито потому, что у нее вообще то и дело настроение меняется. Может, ей не понравилось, что он ее разглядывает так бесцеремонно? «Татуированные знаки», – подумал он, усмехнувшись.
Он лихорадочно соображал. Может быть, он не так понял, и в прядильщицу стрелял все же Фил? Но это ничего не доказывает. А если стреляла Неля? Как могла она потом выглядеть такой спокойной? Значит, ей не впервой хладнокровно убивать. «Да, но она ведь спасла меня, – в отчаянии подумал Федор. – Что-то не везет мне с женщинами последнее время. Одна – бывшая шлюха, другая – вообще убийца. Интересно, почему меня тянет именно к таким?»
Но то и дело вставало перед ним бледное, укоряющее лицо Нели. Он вспоминал, как она помогала старику, как читала ему стихи. Интересно, этому ее тоже Лефорт научил? И вдруг отчетливо вспоминались ее слова: «Я не хочу тебя впутывать в свои дела». Теперь было ясно, что она имела в виду.
* * *
Два дня Федор почти не выходил из палатки. Стоило ему появиться на станции, от него шарахались, как от зачумленного. Его это устраивало. Ему хотелось спокойно осмыслить все, сообразить, из-за чего его жизнь так непоправимо запуталась. По всему выходило, что виновата Неля.
Если б он не встретил ее, то не было бы этих ссор с Верой, его ухода. Получалось, что и в смерти Веры косвенно виновата она. Но тут же Федор одергивал себя: нечего притворяться, девушка не звала его с собой, наоборот, все время отговаривала. Кто ж виноват, что на него это оказывало совершенно обратное действие? Или это как раз был расчет? Или просто было в ней что-то такое, чему трудно было противиться? Если уж даже грозный разбойник Лефорт не устоял.
«Ведьма», – тоскливо подумал Федор. И с ужасом почувствовал – его все равно тянет к ней, хочется ее увидеть, даже еще больше, чем раньше. Нет, уж лучше не надо. Она приносит смерть. Недаром она тогда все толковала про гробницы. Федор пошарил вокруг, пытаясь найти бутыль с брагой. Бутыль была пуста – когда это он успел? Надо пойти еще купить.
Пошатываясь, он выбрался из палатки, побрел сквозь толпу. С ним никто не заговаривал, люди расступались. Федор купил у торговцев еще браги. На обратном пути он вроде видел издали Кабана, но тот тут же спрятался за чью-то спину – как будто следил за Федором, стараясь не попадаться ему на глаза.
Федор выпил и завалился спать. Когда он в очередной раз проснулся, на станции была ночь, освещение было приглушенным. Он сразу все вспомнил, и ему стало тошно. Мелькнула отчетливая мысль – надо уходить. Все равно куда, для начала – на Ганзу, а потом он решит, что делать. Здесь ему теперь жизни не будет – тот же самый Кабан об этом позаботится. Да и Леха Фейсконтроль не простит, что Федор видел его таким. «Я слишком много о его делах знаю, – подумал Федор, – и теперь буду ему мешать здесь. Но и на Электрозаводскую мне теперь путь заказан. Ничего, найду, куда податься».
Федор собрался, стараясь не брать лишнего. Из одежды взял только самое необходимое, химзу, противогаз. На всякий случай взял немного еды. Прикинул, сколько у него наличности – на первое время хватит, а там уж он разберется. Автомат, нож – вот и все. Вскинув на плечи рюкзак, подошел к часовым, охранявшим туннель к Таганке. Те покосились с удивлением, но пропустили.
Он шагал по темному туннелю без единой мысли в голове. Так много всего навалилось на него сразу, что разобраться в этом было трудно. Что он чувствовал? Ему жаль было Верку, так некстати вздумавшую умереть, жаль было себя – что так нелепо все у него складывается.
Как там Кабан сказал – «ты никому здесь не нужен»? Интересно, есть ли место, где он будет кому-нибудь нужен? Он был когда-то нужен матери и бабке, но они умерли давно. И с тех пор ни одной по-настоящему близкой души у него не было. Если, конечно, не считать странной девушки, которая явно сочувствовала ему. Но девушка оказалась волчицей.
Сзади Федор услышал какой-то звук и сразу вернулся к реальности. Не время было мечтать и вспоминать – в метро все время нужно быть настороже. Он знал, например, что в туннеле к Тургеневской нехорошо, что там пропадают люди, и чаще те, которые пускаются в путь в одиночку. Про туннель к Таганке Федор вроде такого не слыхал, но знающие люди говорили – в любом туннеле в любой момент может начаться какая-нибудь чертовщина.
Звук приближался. Теперь уже он больше напоминал человеческие шаги. Федора кто-то догонял. И кажется, он догадывался – кто.
Хриплое дыхание. Силуэт, выступивший из мрака.
– Ты думаешь, я дам тебе уйти, гнида?
– А что? Вызовешь меня на дуэль?
– Дуэль – это для фраеров. А я тебя просто убью.
Кажется, Кабан не шутил. И Федор понял, что шансов у него нет. Он попятился, не сводя глаз с Кабана. А тот надвигался на него.
– А знаешь, почему я не убил тебя раньше? – прорычал он.
– На глазах у людей боялся? – предположил Федор. – Ждал, пока я один буду?
– Насрать мне на всех, – рявкнул Кабан. – Я мог тебя во сне придавить, за такую мразь никто с меня и не спросил бы. Мне хотелось в зенки твои бесстыжие заглянуть. И чтоб ты своей смерти в лицо посмотрел.
– Ну, посмотрел, – сказал Федор – Доволен ты теперь? Что ты знаешь о смерти? Вот я теперь кое-что знаю.
Если сначала ему было немного жаль Кабана, то теперь всякие угрызения совести пропали.
Кабан замахнулся. Всю силу вложил в удар. Если бы его удар пришелся в цель, Федор от него не оправился бы. Но в последний момент он успел увернуться.
Кабан взревел и снова кинулся на него. Федор вновь каким-то чудом уклонился. Но долго ему так было не протянуть, он это чувствовал. И когда Кабан вновь налетел, Федор отчаянно кинулся ему под ноги. Тот упал на него, едва не раздавил – массивный, пахнущий потом. Федор услышал глухой стук – это Кабан приложился головой о рельс. Он ошалело мотнул головой, и в эту минуту Федор нанес удар. Сомнений у него не было – если сейчас он не остановит Кабана, тот его прикончит. Федор не хотел его убивать, предпочел бы оглушить на время, чтоб успеть уйти. Кабан, все еще не очухавшийся толком, цепкой лапищей схватил его за левую руку, зажал намертво.
И с Федором что-то вдруг случилось. Его охватила дикая ярость.
Вместо широкой морды Кабана померещилось ему другое лицо – темные глаза, прядь волос, прилипшая ко лбу. Он чуть не задохнулся от ненависти. И врезал от всей души. Потом еще раз. И еще. За Лефорта. За Нелю. За Верку. За всю свою незадавшуюся жизнь. Потом под руку ему попался камень, и Федор с силой треснул Кабана по голове. Кабан замер и больше не двигался. Рука его разжалась. И тут Федор понемногу стал приходить в себя.
– Что ж я наделал? – пробормотал он. – Но ведь он первый начал? Да, вот теперь я и впрямь попал.
Он неуверенно нагнулся, посветил фонариком в лицо Кабана, опасаясь, что тот только притворяется и сейчас вскочит и кинется на него. Но Кабан лежал без движения. Лицо его, и так не отличавшееся красотой, теперь было просто страшно – обезображенное раной, залитое кровью.
– Все, блин. Кажется, и этот отмучился. Растворился в Нагвале, – сказал сам себе Федор. У него уже сил не было расстраиваться по этому поводу. Одно он понимал ясно – теперь ему точно конец. Если смерть Верки сильнее всего волновала одного Кабана, то, убив Кабана, Федор даже здесь, на бандитской станции, поставил себя вне закона. Этого ему не простят. Хотя, может, этот придурок еще жив? Но, кажется, это было уже неважно: даже если Кабан останется жив, ему, Федору, на Китае больше делать нечего.
Федор лихорадочно соображал. Если он сейчас продолжит путь, то скорее всего, не успеет дойти до Таганки: на Кабана скоро наткнется патруль, поднимет тревогу, за ним отправят погоню. Оставалось вернуться и попробовать пройти по поверхности. Он оглядел себя, кое-как пригладил всклокоченные волосы, вытер окровавленные руки об майку Кабана. Потом решительно зашагал обратно на станцию.
Патрульные удивились, увидав его снова.
– Чего тебе неймется-то? – буркнул один из них. – А Кабана ты не встретил, что ли? Он за тобой следом пошел.
«Они, наверное, уже и не думали увидеть меня живым», – с холодным бешенством подумал Федор.
– Кабана? – удивился он, стараясь потянуть время, лихорадочно соображая – как бы получше соврать. – Так это он мимо меня промчался? Я еще подумал – куда он так спешит? Он меня и не заметил.
Охранники дружно заржали. «Кажется, сработало», – подумал Федор. Он кинулся в палатку и быстро собрался, каждую минуту ожидая, что на станции поднимут тревогу. Когда шел к выходу, встретил, как назло, Леху Фейсконтроля.
– Ты куда это на ночь глядя? – удивился слегка протрезвевший Леха. Вид у него был такой, словно он ничего не помнит, и пьяных базаров с Федором на поминках – тоже. По крайней мере, Федор очень на это надеялся. Хотя про Леху говорили, что он только притворяется своим в доску парнем, а на самом деле – злопамятен и упрям. Если затаит обиду, способен как ни в чем не бывало улыбаться в лицо и шутить, пока не дождется удачного случая свести счеты, и уж тогда его не упустит.
– Да вот наверх решил сходить. Может, полезного чего найду, заодно и развеюсь. Муторно на душе как-то, – задушевно сказал Федор, стараясь, чтоб голос звучал как можно естественнее. С Лехой шутки были плохи.
– Ну ты прям крутым сталкером заделался! – фыркнул Леха. – А только зря ты уж так расхорохорился. Вот что я тебе скажу – рожденный ползать летать не может. Наше дело – в подземке сидеть, а не по поверхности шариться. Видал я таких, как ты, салаг. Сходит щенок раз, другой на поверхность – и думает, что всю науку он уже превзошел. В голову ему ударяет – тут он и пропал. Запомни – стоит только возомнить, что лучше всех все знаешь о поверхности – тут тебя и сожрут. Брось ты лучше эту затею. Это пьяная дурь в тебе бродит. Не нарывайся на неприятности, не ищи на все места приключений – пойдем, посидим, бражки еще выпьем, Верку помянем – целей будешь.
Федор покачал головой, соображая, как же ему отделаться от нудных поучений Лехи, которого явно разбирало поговорить.
– Кстати, ты Кабана давно видел? – озабоченно спросил Леха.
– Да видел вроде пару часов назад, а что? – стараясь говорить беспечно, спросил Федор.
– Да ничего, – пожал плечами Леха, – искал он тебя вроде.
Федор напрягся. И это не укрылось от Лехи, который свою кличку получил не зря.
– А чего это ты в лице переменился? – спросил он, пристально ощупывая Федора взглядом.
Тут Леху кто-то окликнул, и он зашагал прочь от Федора, буркнув: «Щас вернусь». Федор, сделав неопределенное движение руками, словно сожалея, что неотложные дела не дают вернуться к столь интересной беседе, быстро направился к герме, доставая химзу и противогаз. Напоследок он оглянулся на станцию – ближе к ночи становилось тише, и лишь из отдельных палаток долетали еще мужские голоса и пьяный женский смех. «Может, я сюда уже не вернусь, – подумал Федор. – Теперь совсем другая начнется жизнь, но какая?».
Он испытывал странную легкость, у него словно обострились все чувства и инстинкты. Это был уже не тот Федор, что прежде. Нынешний Федор уже мало чего боялся. Мысли стали резкими и ясными, многое из того, что беспокоило раньше, теперь потеряло значение.
«Я, конечно, не ангел, – думал он, – но и Верка сама виновата – не цеплялась бы за меня, жила б себе спокойно. Что ж, мне теперь повеситься? Да и придурок этот – кто его просил лезть ко мне? Я не хотел, он первый начал. Пойду теперь к старику. Заберу у него Нельку, уйдем с ней вместе куда-нибудь. Я теперь тоже убийца, как раз ей под пару. Как странно – во мне вроде ничего не изменилось. И про нее надо сначала все узнать. Нужно поговорить с ней самой, не верить слухам. Даже если и была какая-то история с мокрухой, наверняка ее случайно втравили. Ведь в ней нет ничего такого, садистского, нормальная она. Уж я-то знаю, на бандитов я насмотрелся. А в тяжелые обстоятельства любой может попасть – вот как я, например. А все эти разговоры о смерти – это все от Лефорта у нее, это пройдет, – решил он вдруг. – Надо ее забрать подальше куда-нибудь, пока он в тюряге сидит, и я сумею ее от этих глупостей отвлечь. А то, что она стрелять умеет, так это, по нынешним временам, очень даже неплохо. Спокойной жизни все равно не получится, так хоть прикрыть сможет в случае чего. Это хорошо – когда есть кому прикрыть. Мне главное – дойти. Не поддаться зову речного хозяина. Я увижу ее, погляжу ей в глаза. Она поймет, что я все знаю и простил. И больше нам ничего мешать не будет».
Его уже не пугали статуи, глядевшие на него словно бы с укоризной, – у всех статуй в этом городе было лицо Нели, теперь он знал это. И только внутренний голос чуть слышно нашептывал, что Верка-то его, несмотря ни на что, любила, а как с другой жизнь сложится – неизвестно. Но больше всего переживал он даже не из-за этого – в конце концов, Верку все равно уже не вернуть. Ему покоя не давал рассказ про хозяина Яузы.
Теперь Федору казалось, что все странные сны его объясняются именно этим – зовом издалека. Оттого ему и не сиделось на месте с тех пор, как вернулся он с Электрозаводской обратно.
«А может, нужно просто держаться подальше от этих мест, – думал он. – Ну ничего, еще поборемся, я так просто не сдамся. Мне бы только до Нели дойти».
Он даже не очень испугался, когда от одного из зданий отделилась массивная фигура. Каким-то чутьем угадал детину, которого в прошлый раз видел с Лефортом. Ну да – где-то тут они в прошлый раз и провалились в подземелье. Как его звали – кажется, Фитиль? Федор, успокаивающе подняв руки, шагнул вперед, не испугавшись наведенного на него автомата.
– Стой, – крикнул бугай.
Федор остановился.
– Не тем ты занят, приятель. Пока ты тут прохлаждаешься, ваш Лефорт на Ганзе на нарах чалится, – крикнул он.
Фитиль опустил автомат.
– А, это ты, что ль, снова? Пошли к нам, расскажешь толком, а то так и не понял я, чего ты гонишь.
Они спустились в подземелье, где горел костер. Федору, уже как своему, протянули кружку горячего, крепкого, почти черного чая, настоящего, а не грибного, который давно уже был редкостью в метро. Судя по всему, обитатели подземелья ни в чем себе не отказывали. Федор, с наслаждением прихлебывая напиток, от которого тепло разливалось по телу и в голове прояснялось, объяснил Фитилю, где и при каких обстоятельствах он встретил Лефорта.
– Блин, надо его с кичи вынимать, – опечалился Фитиль. – В ганзейских тюрьмах запоры крепкие, да у нас везде свои люди. Только вот беда – выручишь его, а он через малый срок обратно загремит. Стремно стало с ним работать, пьет много с тех пор, как телка его свалила от нас. Через то и попался, небось. Чую я – не сегодня-завтра засыпемся мы. Пропадет он, а обидней всего – что из-за бабы, совсем раскис из-за нее. Эх, чуял я – надо было ее в Яузе утопить, пока не поздно. А теперь уже поздняк метаться, пора от него валить куда-нибудь подальше и на дно ложиться.
– Больно ты умный стал, Фитиль, – процедил полулежавший на полу мужик.
– Да ладно, Меченый, – отмахнулся Фитиль, – будто ты не о том же мне вчера говорил.
– Мало ли что я вчера говорил. Без Лефорта нам всем хана.
– Может, я пойду уже, а вы тут сами разберетесь? – спросил Федор. – А то мне спешить надо.
– И то верно. Ладно, Меченый, дай человека проводить, потом перетрем с тобой, – осадил его Фитиль.
Он довел Федора по подземному ходу до ступенек, ведущих наверх.
– Куда направляешься-то? – спросил он.
– На Курскую, – небрежно сказал Федор.
– Ну, ты отчаянный, – с уважением сказал Фитиль. – Мы и сами-то туда, к вокзалу, иной раз ходить боимся. Опять же, одержимые там лютуют – слыхал небось? Говорят, если им случается кого из наших изловить, они их живьем на костре поджаривают.
– Да что мне одержимые! – с досадой махнул рукой Федор. В эту минуту он и впрямь не боялся одержимых. Он и сам сейчас был как одержимый, и еще большой вопрос – кто кого должен был бояться. – Ты мне лучше скажи – Яуза далеко отсюда? И в какой она стороне? Мне б туда не свернуть ненароком.
Фитиль слегка удивился, но охотно объяснил, куда и как надо поворачивать, выйдя из подвала на улицу.
– Ты на домах названия улиц читай, чтоб не ошибиться, – наставлял он. – Если правильно пойдешь, Яуза по правую руку от тебя будет, но до нее отсюда прилично, вряд ли тебя туда занесет.
«Если меня оттуда позовут, то еще как занесет», – мрачно подумал Федор. Оказавшись на улице, он двинулся вперед, сосредоточенный и серьезный. Все чувства его обострились, он успевал и заметить подозрительное движение поблизости, и определить, насколько оно может ему угрожать. Как будто древний инстинкт охотника, дремавший до тех пор, вдруг проснулся в нем.
«Вот что называется – красиво уйти, – бормотал он про себя. – Я ухожу красиво. Уходит капитан в далекий путь и любит девушку из Нагасаки. Ничего, проживем как-нибудь. Мне бы только к реке не свернуть ненароком, в пасть хозяину Яузы». Он вдруг понял, что безумно соскучился по Неле. И несмотря ни на что, его рот сам растягивался в улыбке от одной только мысли, что скоро он ее увидит».
«Ничего, жди, и я вернусь, – бормотал он про себя. – И никаким монстрам, хоть речным, хоть наземным, хоть подземным, сожрать себя не дам!»
Когда он вновь дошел до широкой улицы, забитой машинами, которая называлась Садовым кольцом, ему пришлось-таки свернуть направо. И он так увлекся своими мыслями, что проскочил мимо Курского вокзала, мимо «Атриума» и спохватился лишь тогда, когда понял, что путь ощутимо идет под уклон, а внизу все затянуто туманом. Федор вгляделся в туман, и ему показалось, что он различает мост и реку там, внизу. На секунду он все же испытал искушение спуститься, скинуть химзу и окунуться в прохладную воду. Но тут же мысль о Неле заслонила все.
«Я должен спешить, – сжав зубы, сказал себе Федор. – Я должен остаться в живых ради нее. Я обещал ей, что приду».
И словно тиски, мягко сжавшие мозг, разжались. Он повернулся и двинулся обратно к Курской. Теперь дорога шла в гору, и сначала каждый шаг давался с трудом, словно к ногам привесили свинцовые гири. Но чем дальше, тем становилось легче, и вскоре Федор вновь был напротив «Атриума». Напоследок он еще обернулся и погрозил кулаком в сторону реки.
«Что, взял, проклятый упырь с присосками? – злорадно думал он. – У тебя нет больше власти надо мной. Жди меня, девочка моя, я скоро приду к тебе!»
Мелькнула было мысль – не зайти ли в «Атриум» за подарком для Нели. Но он тут же передумал. Не нужно сейчас лишний раз рисковать. Главное – встретиться с ней. А потом Федор достанет ей все, что ей захочется, они вместе пойдут на поверхность и возьмут все, что приглянется.
На Курской-радиальной в наряде стояла та же смена, и его приходу даже не удивились.
– Что, опять заплутал? – понимающе спросил знакомый уже часовой.
