Глава 6
Огни

К ежедневной рутине добавились и скорбные ритуалы. Тела последних жертв землетрясения погрузили на повозки, и траурная процессия отправилась на юг, в сторону кладбища. Там же был и ящик с останками Альгиса Ермалавичюса, убитого неизвестным зверем.

Никита Вишневский вернулся в родной поселок и теперь стоял перед школой и смотрел вниз, на руины дома, в котором когда-то жил, и на траурную колонну. Затем поднял заправленный свежей пленкой фотоаппарат и сделал несколько снимков для истории. Историей был занят и Александр Цой. Он писал очередные страницы их летописи, занося туда трагические события последних суток. Андрей Жаров находился на заводе и занимался работами по ремонту тральщика. Восстановление корабля было уже на заключительном этапе, и ему не терпелось начать ходовые испытания. Горин отправился в Вилючинск для оценки нанесенного землетрясением ущерба, а заодно обсудить предстоящий суд. Никита дождался, когда к школе поднимется группа собирателей – пять человек, с рюкзаками и плетеными корзинами за спиной. И теперь у каждого было оружие. У двоих автоматы, у троих арбалеты. Никита сменил в руках фотоаппарат на СВД и присоединился к группе.

– Смотрите внимательней на деревья. Эта тварь опасней и хитрее, чем мы думали.

Все утвердительно закивали, и группа отправилась в сопки.

Хлопот прибавилось и у тройки вулканологов. Первую половину дня Михаил посвятил осмотру их жилища. В здании появились новые трещины, но они не выглядели слишком опасными. Наиболее крупные из них в северном крыле, остававшемся необитаемым. Однако решено было жилище Михаила и Оливии переместить на первый этаж, на случай нового землетрясения. С первого этажа легче и быстрее эвакуироваться.

После того как Антонио и Оливия исправили повреждения, нанесенные стихией курятнику, они принялись переносить вещи со второго этажа на первый. Михаил же отправился на поиски той машины, о которой рассказывал накануне Цой.

Крашенинников катил на велосипеде в сторону Вилючинска. Позади скрипела тележка, в которой находился домкрат и прочие инструменты. Машину, брошенную в лесу, оказалось найти не так сложно, как он думал. К тому же большой радостью было то, что Цой все-таки не обманул. В зарослях действительно находился УАЗ 452. Михаил принялся осматривать машину, перед тем как приступить к демонтажу нужных частей. Первое, что бросилось в глаза Крашенинникову, это местами смятая трава. Кто-то здесь был. Причем совсем недавно. Возможно, даже сегодня. Еще в одном месте трава была не смята, а будто срезана. Михаил подошел к этому месту и присел, ближе разглядывая траву. Теперь было видно, что она надкусана. Здесь паслась лошадь? Если и так, то не очень долго. Возможно, сам всадник и натоптал вокруг машины. Впрочем, все это не так интересно. Ему не терпелось приступить к работе.

Второй странностью оказался запах. От машины несло характерным и сильным запахом рыбы. Причем запах был совсем свежий, а машина здесь стоит не один год, это очевидно. Значит, не похоже, что рыбу на ней перевозили буквально на днях. Крашенинников неторопливо ходил вокруг «таблетки», осторожно заглядывая в окна. Кто-то прятал здесь рыбу? Какой-то вилючинец решил утаить от общины свой улов? Но какой смысл прятать рыбу здесь? Сейчас лето, и она испортится очень быстро. Еще быстрее с этим тайником покончат мелкие грызуны и лисицы. Самое странное, что внутри запах был еще сильнее, не оставляя сомнений в том, что он шел из кабины. Но вот никакой рыбы Михаил так и не увидел. Внутри «уазика» не было ничего лишнего. Сиденья. Запасное колесо, лежащее на полу. Прошлогодняя листва, которую сюда нанесло минувшей осенью. Излазив кабину и оценив сохранность сидений и запасного колеса, Михаил с удовлетворением отметил, что они еще в приличном состоянии, а значит, их непременно надо будет забрать. Но не все сразу. Тележка слишком мала для этого.

Михаил выбрался наружу и вдруг уставился на свои ладони. Затем поднес их к лицу, разглядел и понюхал.

– Какого черта, – проворчал он, понимая, что руки у него в рыбьем жире, также и одежда в некоторых местах. Он вернулся в машину и только сейчас понял, что стены и потолок внутри, а также и пара сидений, буквально натерты рыбьими потрохами. Вот откуда этот чертов запах. Но какому больному идиоту взбрело в голову тащиться в лес только для того, чтоб натереть давно заброшенный автомобиль рыбой? Зачем? Это такая изощренная шутка Александра Цоя? Дескать, забирай машину, но вонять от тебя будет так, что твоя подруга на пушечный выстрел к себе еще долго не подпустит. Но зачем Цою так шутить? Особенно сейчас, когда у них в общинах случилась беда и масса неотложных дел. А ведь натирали кабину этой гадостью буквально сегодня.

Зло бормоча ругательства, Михаил принялся срывать траву и вытирать ею руки. Затем, наплевав на размышления о рыбе и решив, наконец, начать работу, он установил домкрат, поднял одну сторону машины и, подставив под нее пару бревен, которые в лесу не трудно найти, улегся на траву и заполз под УАЗ. Карданный вал и крестовина в полном порядке. То, что нужно. Однако демонтаж будет очень не легким делом. Ржавчина намертво сцепила болты и гайки. Крашенинников вооружился молотком и принялся обстукивать резьбовые соединения, прежде чем применить к ним гаечные ключи. Находясь под машиной, это было не так легко делать, и он то и дело останавливался, чтобы дать уставшей руке отдохнуть. В один из таких моментов затишья Михаил услышал потрескивающий звук. Сначала один. Затем второй. И вот их несколько. Теперь все зашелестело, и Крашенинников понял, что пошел дождь.

– Этого только не хватало, – вздохнул он и продолжил орудовать молотком.

Имена погибших минувшей ночью были нацарапаны на восковой табличке. Такими табличками пользовались чаще всего для экономии бумаги. Воска, благодаря пасеке, хватало. А вот бумага в основном шла на летопись, и теперь Александр Цой аккуратно выводил пером скорбный список жертв землетрясения и хищника на старом листе формата А4, с обратной стороны давным-давно имелась какая-то пропечатанная на принтере ведомость. Последнее имя в списке завершило очередной лист, и Александр отложил его в сторону. Подошьет он этот лист позже, когда просохнут чернила.

Поднявшись со стула, он принялся ходить по комнате, разминая шею и руки. Оглядывая помещение, Александр вздохнул. Здесь царил настоящий бардак. Половина мебели беспорядочно повалена, листы бумаги из архивов Рыбачьего также беспорядочно разбросаны по полу. Цой присел и стал собирать их, складывая на столе, который тут же поднял. Привычка интересоваться текстом и сейчас была на страже. Он пробегал глазами по каждому поднятому листу. Но и усталость брала свое. Бессонная ночь, мысли о погибшем гонце, которого он отправил в соседний поселок, беспокойное утро да вся первая половина дня давали себя знать. Он с удовольствием распластался бы сейчас на полу и уснул, но надо было написать еще один лист. Вскоре Саша перестал уже смотреть на текст и, собрав малую часть того, что валялось на полу, в увесистую стопку, вернулся за письменный стол, прихватив с пола еще несколько листов. Предыдущий к этому времени уже подсох, и он подшил его в скоросшиватель, на котором значилась надпись «Год 2033». Вся летопись делилась на такие тома, каждый из которых хранил в себе только повествования о важных событиях каждого конкретного года от начала прихода приморского квартета к власти. Никому до них и в голову не приходило документировать период после конца света для будущих поколений.

Продрав кулаками сонные глаза, Александр взял очередной лист бумаги, чтобы продолжить текст, и привычка снова взяла свое. Он развернул его заполненной стороной вниз и уставился на буквы из совсем другой эпохи. И первым делом он заметил в уголке знакомый уже фиолетовый прямоугольный штамп – «сов. секретно».

Взыграло любопытство, и Цой начал читать:

– Мероприятия по? – зло выкрикнул Цой, тряхнув странный секретный листок. – Ну что за срань такая?! На самом интересном месте!

Дождь разыгрался не на шутку, и Михаил совершенно промок. Но он продолжал свою работу, и после долгих отстукиваний молотком один болт все же поддался натиску гаечного ключа. Но до полного демонтажа так нужного ему карданного вала еще далеко. Поэтому придется и дальше поработать молотком, хотя рука уже порядком устала, да и в ушах стоял неприятный звон. Однако без этой детали машина, которую он собирал много лет, так и не сдвинется с места, и придется решить эту непростую задачу. Он наживил гаечный ключ на шляпку следующего болта, чтоб случайно не сбить молотком грани, и снова начал колотить.

Его заставил прервать работу удар по ноге, от которого Михаил вздрогнул и едва не уронил молоток себе на голову. Он быстро вылез из-под машины и увидел двух вооруженных людей. Лица их заставили Крашенинникова поежиться и вспомнить о первых годах после взрыва, когда на многих новорожденных сказывались его последствия. Похоже, что и эти двое родились в первый или второй год новой эры. Ведь по их внешности вообще трудно было сказать, молоды они или нет. Лица невероятно худы и вытянуты, с впалыми щеками, оспинами и морщинами. У одного так называемая заячья губа, и это не шрам. Он родился таким. У второго расстояние между глазами было невероятно велико, и казалось, они смотрят в разные стороны. Черные плащи с большими, натянутыми на голову капюшонами дополняли их внешность совершенно инфернальными деталями, от чего стало не по себе. Но еще больше пугало то, что у обоих в руках имелись винтовки.

Михаил не мог себе позволить как-то предвзято относиться к людям, чьи матери подверглись опасным излучениям термоядерного взрыва и это сказалось на их внешности. Но он не мог не думать о том, насколько пагубным это воздействие сказалось на адекватности или неадекватности мышления этих детей апокалипсиса, когда видел, что им доверили оружие. В конце концов, они могли вырасти с ненавистью к тем, кто не изуродован чудовищной катастрофой так, как они. И они могли выместить свою ненависть на нем, человеке, которому всю его молодость улыбались женщины и который не растерял своего обаяния и сейчас.

– Ты кто такой?! – брызнул слюной зайчегубый. – Чего здесь делаешь?

– Машину разбираю, – пожал плечами Михаил.

– Кто разрешил?

– Цой.

– Кто-кто?!

– Александр Цой. Только не говорите, что не знаете этого имени.

– Ты из приморских, что ли?

– Да, в смысле, нет. Я из казарм.

– Чего? – поморщился второй. – Откуда?

– В чем здесь дело?! – послышался голос, и на поляне появился всадник. Его лицо Михаил узнал. Это курьер, который почти каждый день курсировал между Приморским и Вилючинском, сводя с ума визгом баяна и непотребными частушками. Но в этот раз у него не было ни баяна, ни другой отличительной и примечательной вещи – соломенного сомбреро. Он был в брезентовой плащ-накидке с капюшоном, какими пользуются рыбаки и охотники.

– Рубаха, этот чел машину разбирает! – доложил первый.

– Эта машина здесь черт знает сколько лет уже гниет и до сих пор на хрен никому не нужна была. Что с того, что он ее разбирает?

– Так по закону это собственность общины, слышь!

– Ему Санька Цой добро дал, – ответил всадник.

– Так это… Мы знать не знаем, что ему Цой разрешил. Откуда нам знать, что ему Цой разрешил?

– То есть, по-вашему, сам Александр Цой должен был явиться к вам домой и лично каждого из вас оповестить? – усмехнулся всадник. – Хорошо. Я как раз сейчас иду в Сельдевую. Я ему передам, и он обязательно вас навестит и все вам объяснит.

– Да ты чего, Рубаха! – запротестовал второй. – Мы ведь не сомневаемся! Мы же не в курсах были! А тут этот… И рожа у него незнакомая! Типа, расхититель народного добра и все такое!

– Вы слышали о банде Скрипача? – зловещим голосом спросил всадник. – Пока с ними не было покончено, они съели восемь человек в Вилючинске.

– Слышали, конечно. Кто ж о них не слыхал.

– Ну, так вот, – продолжил Рубаха. – Эта машина принадлежала Скрипачу. Именно на этом самом месте Александр Цой лично напал на него. Прыгнул с коня прямо вон в то окно. Он тогда чуть стройнее был, времена еще голодные были. Короче, он влетел в то окно как пуля. Они дрались в машине час. И потом он отпилил Скрипачу башку смычком.

– Чем-чем?

Всадник поднял руки и сделал несколько жестов, будто играл на скрипке:

– Скрипичным смычком.

– Брешешь небось?

– Я сам видел. Я был здесь в тот самый момент.

– Да тебе сколько годков-то было тогда, Рубаха, а?

– Больше чем тебе, баран. Но! Вы, конечно, можете мне не верить. Имеете право. Но, думаю, Александру Цою вы поверите. Я скажу ему, чтоб он навестил вас вечерком и сам рассказал вам эту историю…

– Да ты в натуре, выхухоль, Рубаха! На хрена нам подляны делать, а?! Не говори ему ничего! Не надо, чтоб он к нам приходил! – завопили по очереди эти двое.

– Ну, тогда кончайте ерундой страдать и бегом в город! – крикнул всадник. – Там народ завалы до сих пор разбирает, а вы здесь сачкуете, падлы! Штрафные работы на говномесе захотели?!

– Нет!..

Они торопливо засеменили в сторону Вилючинска. Один из них бросил разочарованный взгляд на Михаила, развел руками и удалился.

Крашенинников вздохнул и провел рукой по мокрой голове.

– Спасибо, – сказал он всаднику.

– Ага, – как-то неприветливо отозвался Рубаха, внимательно глядя на Михаила. Затем он порылся в карманах одежды под плащом, извлек оттуда горсть кедровых орехов и, закинув несколько в рот, протянул руку: – Угостишься?

– Благодарю, не откажусь. – Михаил подошел к всаднику и принял половину горсти очищенных орешков.

Позади, на седле, висела большая брезентовая сумка. И Крашенинников вдруг снова почувствовал характерный запах рыбы. Похоже, что запах шел от той сумки.

– Сильно вас ночью потрепало? – спросил Михаил.

– Порядком. Погибшие есть.

Крашенинников вздохнул, качая головой. Затем, после некоторой паузы, поднял взгляд на всадника и произнес:

– Ты же знаешь, что невозможно человеку отпилить голову смычком, не так ли?

– А ты пробовал? – засмеялся Рубаха и потянул за поводья. Лошадь двинулась с места и отправилась к дороге. – Будь здоров! – крикнул всадник на прощанье.

Как только он скрылся из вида, Михаил склонился над следами лошади и осмотрел их. Затем подошел к тому месту, где, по его мнению, паслась лошадь до его визита к машине. Но на свежей траве, да еще в такой дождь, невозможно было определить, следы одних и тех же копыт он видит или нет. Однако почему-то мысль о том, что и тогда и сейчас здесь побывал один и тот же всадник, его какое-то время не отпускала. Тем не менее Крашенинников не стал себе сильно забивать этим голову. В конце концов, его ждала работа, и он снова полез под машину, засыпав в рот оставшиеся кедровые орешки.

Александр Цой хмурился все больше и больше. Все эти добытые Никитой листы бумаги находилась в совершеннейшем беспорядке. Невозможно было найти ни начало заинтересовавшего его текста, ни его продолжение. После некоторого времени, проведенного за тщетным перебиранием листов, он не нашел что-нибудь, даже отдаленно намекающее на связь с этим безымянным «протоколом». Но интрига не отпускала, как увлекательный роман, коих он уже перечитал великое множество. А некоторые и не по одному разу. Но тут вдруг что-то новое, и такое разочарование от отсутствия внятной предыстории и логического продолжения. Чертыхаясь и проклиная этот беспорядок, Александр вернулся за стол и положил перед собой новый лист бумаги чистой стороной. Обратную сторону он перепроверил аж три раза. Ничего интересного. Какая-то ведомость на выдачу зимнего нательного белья.

Он макнул кончик пера в чернильницу, но как-то совсем подзабыл, что именно надо писать дальше, и это взбесило Цоя еще больше. Сильно захотелось курить, но в отсутствие курева он просто сжал зубами ольховую веточку и стал яростно ее грызть, вернувшись к предыдущей странице летописи, чтобы вспомнить, какие именно события надо описать дальше.

В этот самый момент в окно ударился небольшой камень. Кто-то швырнул его не для того, чтобы выбить стекло, но для привлечения внимания Цоя. Александр крепко выругался и подошел к окну. Перед школой, верхом на коне, сидел Андрей Жаров и махал ему рукой. Цой распахнул окно, и тут же в помещение ворвался порыв ветра, а в лицо ударили капли дождя.

– Ты чего, Андрюха? – недовольно кивнул Александр.

– Посмотри туда! – воскликнул Жаров, вытянув руку в сторону бухты.

– Куда именно? Я не понял…

– На завод! На завод смотри! Только внимательно! – Вид у Андрея, несмотря на трагические события и общее траурное настроение, был какой-то возбужденно-радостный. Но что его могло так обрадовать в этот пасмурный, и не только из-за погоды, день? В бухту вошли корабли под российскими флагами, знаменуя то, что за пределами Камчатки сохранилась цивилизованная жизнь? Вернулись атомные подводные лодки, ушедшие перед войной из базы в Рыбачьем? Что, если не это, могло сегодня так порадовать?

Взгляд скользнул по поселку, раскинувшемуся у подножия сопки. Руины родной пятиэтажки чуть ниже. Еще ниже несколько двухэтажных строений и масса одноэтажных домов, которые по какой-то причине с незапамятных времен местные жители называли «финскими домиками». По какой причине эти строения называли именно так, никто уже не помнил. От этих мест гораздо ближе США, Канада или Япония с двумя Кореями, нежели расположенная на севере Европы далекая Финляндия. Тем не менее название это прочно закрепилось уже очень давно. Видимо, потому, что у местных жителей закрепился некий стереотип, что в Финляндии каждая семья имела свой дом с островерхой крышей, не дающей скапливаться на ней сугробам. Во всяком случае, большому числу местных жителей такие дома помогли пережить первые суровые годы после катастрофы.

Дальше, на берегу малой бухты, или бухты Крашенинникова, где чуть меньше двух веков назад был похоронен британский адмирал Дэвид Прайс, явившийся на Камчатку во время Крымской войны с подчиненной ему Тихоокеанской эскадрой Британской империи для осады Петропавловска и погибший накануне решающей битвы при невыясненных обстоятельствах, находился судоремонтный завод. Александр внимательно осмотрел видимую отсюда территорию завода и вдруг заметил, что из-за одного из полуразрушенных цехов у причалов валит столб густого черного дыма.

– Ты чего радуешься, дубина?! Там же пожар! – завопил Цой. – Совсем, что ли, головой крепко долбанулся?!

– Вот ты идиот! – захохотал Жаров. – Это же наш тральщик! Мы запустили двигатель! Двигатель на корабле работает! Понимаешь?!

– Иди ты… – выдохнул изумленный такой новостью Александр.

– Зуб даю! Сам проверь! Я обратно, на завод! А ты догоняй!

– Я мигом! – Цой схватил со стула свою черную куртку и бросился к двери, затем хлопнул себя по лбу и вернулся, чтоб закрыть окно.

Хозяйничавший несколько минут в помещении ветер разбросал многие листы, еще больше усилив беспорядок. Один из них залетел за стенку деревянной будки, в которой находились фотопринадлежности Никиты Вишневского. На листе значился фиолетовый штамп «сов. секретно». И там был тот самый текст с продолжением, которое Александр совсем недавно безуспешно искал среди бесчисленного количества стопок бумаги. И содержание этого листа Александр Цой мог бы найти еще более интригующим. Но он уже выскочил на улицу и, оседлав велосипед, помчался на завод, чтоб своими глазами увидеть настоящее чудо – готовый к плаванию корабль.

Ближе к вечеру дождь перестал донимать, и облака расступились. Михаил Крашенинников выволок свой велосипед с тележкой на дорогу и, оседлав его, устало надавил на педали. Приближаясь к тракту, соединяющему два поселка, он увидел, как из Вилючинска в сторону Приморского неторопливо двигались две машины. Телескопический автокран на базе «Урала» и грузовой ЗИЛ 131. Сохранившимися машинами в общинах пользовались настолько редко, что увидеть в движении этих реликтов канувшей в небытие цивилизации казалось настоящим чудом. Видимо, последствия землетрясения в Вилючинске были настолько велики, что пришлось гнать дополнительные машины из Приморского на помощь соседям. Теперь они возвращались обратно.

Михаил проводил их взглядом и продолжил движение. После машин на дороге стоял позабытый запах выхлопных газов.

Михаил вернулся к дому, когда уже тени от сопок вытянулись над всем западным побережьем Авачинской бухты. Он вспомнил об утренних наблюдениях Антонио и, повернув голову, посмотрел на вулкан, остановившись перед входом во двор своего жилища. Вершина Авачи уже не пряталась в облачности, однако никаких парогазовых выделений на вершине вулкана видно не было. Что это значит? Может, они напрасно подозревают огненную гору? Может, нет никаких предпосылок к извержению и Авача мирно спит, а землетрясение лишь следствие трения литосферных плит? Это ведь обычное дело на Камчатке, восточный шельф которой является краем Евразийского континента, обрывающимся в бездну, под который вонзается огромная тихоокеанская литосферная плита. Та самая, что где-то далеко за океаном будоражит своим противоположным краем американский штат Калифорния и обрывается в этом штате знаменитым трансформным разломом Сан-Андреас.

Он слишком устал, чтобы сейчас размышлять об этом. К тому же от мыслей о вулкане отвлекла Оливия. Она была во дворе и суетилась возле костра, готовя ужин. Михаил некоторое время наблюдал за ней украдкой, любуясь ее красотой, движениями и просто радуясь мысли, что, несмотря ни на что, в этом потерянном мире они нашли друг друга, наполняя жизнь смыслом. Ему вдруг представилось, что вокруг Оливии сейчас бегает пара детишек. Мальчик и девочка. И что это их дети. Но… Когда-то они боялись заводить детей. В первые годы после взрыва и в Приморском, и в Вилючинске иногда рождались дети с уродствами, порой несовместимыми с жизнью. Но, даже если и родится нормальный, здоровый ребенок, то в каком мире он будет расти и какое будущее его ждет? Однако многие годы спустя мысль о ребенке и несокрушимый инстинкт продолжить свой род все же взял свое. Михаил и Оливия сошлись на мнении, что будущее возможно. Более того, для того, чтобы это будущее действительно было возможным, должны рождаться дети. И они должны воспитываться людьми. И они будут созидать это будущее для себя и уже своих потомков. Михаил и Оливия решили дать жизни шанс, но… Это ведь не в возрасте дело. Им еще далеко нет пятидесяти. К тому же решение было принято еще до того, как им исполнилось по сорок лет. Возможно, тот самый взрыв что-то сделал с ними. Лишил возможности иметь потомство.

Крашенинникову стало совсем грустно. Он неторопливо направился во двор и прислонил велосипед к машине, которую уже много лет старательно восстанавливал.

– Миша! – Собески улыбнулась. – Ну, наконец-то! Я уже беспокоиться начала!

– Не о чем беспокоиться, милая. Все хорошо, – устало кивнул он, ответив своей улыбкой. – Не о чем беспокоиться.

Оливия подошла к нему и тут же шмыгнула носом:

– Боже, Майкл, ты такой грязный. И от тебя так рыбой несет… Почему от тебя пахнет рыбой?

– Поверь, Оля, я сам толком не знаю этого, – усмехнулся Крашенинников и почесал взъерошенную голову. – Я, пожалуй, пойду искупаюсь в Аваче. Заодно и одежду эту постираю.

– Только давай не долго. Ужин почти готов.

– Хорошо. А где Антонио?

– Он наверху. Как обычно. Опять возится со своей трубой.

Михаил нахмурился:

– Мы же договорились, что теперь находимся на улице или на первом этаже.

– Внизу не такой хороший вид на противоположную сторону бухты, – послышался голос из окна третьего этажа.

– Антон, черт тебя дери, ну мы же договорились!

– Не ругайся, папочка. Я скоро спущусь, – язвительно ответил Квалья.

Крашенинников покачал головой и направился внутрь. Взял чистую одежду, пару брикетов глины, которая играла роль мыла, и направился в сторону бухты.

От казармы до берега было чуть больше полутора сотен метров. Он пересек дорогу, спустился по небольшому склону и вышел на пляж. Вода в Авачинской бухте летом была достаточно теплой, чтоб можно было позволить себе регулярные купания. Раздевшись, он бросился в воду, тут же ощутив, как ленивые волны сбивают с него не только неприятный запах и грязь, но и уносят в сторону проблемы и мрачные мысли.

Уже начали сгущаться сумерки, и Оливия снова почувствовала беспокойство. Не слишком ли долго Михаил купается?

– Оля, ты не могла бы подняться? – раздался голос Антонио с верхнего этажа казармы.

– Что случилось? – испуганно отозвалась Собески. – Ты видишь Мишу?

Подзорная труба в окне чуть качнулась. Затем снова послышался голос Антонио:

– Он на берегу. С ним все в порядке. Я тебя по другому поводу зову.

– А что он делает?

Квалья вздохнул:

– Оля, он стирает одежду. Прости, но я не желаю за ним подглядывать. Он совершенно голый. Ты можешь подняться? Мне надо, чтоб ты кое на что взглянула.

– Сейчас…

Она нехотя вошла в дом и, поднимаясь по лестнице, опасливо поглядывала на потолки и стены, особенно заостряя внимание на местах, где после землетрясения отвалились свежие куски штукатурки.

Квалья ждал ее, глядя в подзорную трубу.

– Что ты хотел мне показать, Тони?

Антонио оторвался от прибора и придвинул второй стул.

– Взгляни. Это то, что ты видела вчера, или нет?

Оливия прильнула к окуляру, и перед ее взором снова предстал противоположный берег. Остатки света еще позволяли разглядеть нагромождения мачт и надстроек, затонувших в Петропавловском порту кораблей, тянущихся вдоль берега. На пологих склонах сопок, бывших некогда основанием города Петропавловск-Камчатский, чернели жуткие руины, напоминая о том, куда именно пришлась основная сила термоядерного удара. И среди этих руин снова блуждал крохотный призрачный огонек.

– Да, – тихо, сказала Оливия. – Это похоже на то, что я видела вчера.

Она вдруг напряглась, внимательно прислушиваясь к окружающему миру. Казалось, вновь завоют собаки и вспорхнут с деревьев все птицы. Именно это случилось после того, как она обнаружила накануне странную светящуюся точку. А потом земля начала сотрясаться. Но собаки не выли. И птицы вокруг не выказывали всеобщего беспокойства перед грядущей стихией. Однако страх не покидал рассудок. Слишком велика была сила, таившаяся под ногами людей, живущих на камчатской земле.

Огонек медленно двигался по бывшим улицам бывшего города, раскинувшимся ступеньками на склонах сопок, и чем больше темнело, тем отчетливей его было видно.

– Когда я это увидела вчера, было совсем темно, – произнесла Собески. – И совсем невозможно было понять, что же это такое.

– И что ты думаешь теперь, Оливия? – спросил Квалья. – Теперь ты видишь то же самое, но уже в контексте.

– Что-то происходит в городе? – осторожно спросила она, оторвавшись от зрительной трубы и взглянув на Антонио.

– Похоже, что так. – Он кивнул, задумчиво глядя в сторону противоположного берега. – Но что может происходить в городе, где все было уничтожено за одну минуту много лет назад и не осталось ничего и никого?

Михаил развесил постиранную одежду на воткнутых в песок палках и решил окунуться в воду еще раз. Уж очень приятной была процедура купания для разума и тела. Плескаясь в воде, он и не заметил, как совсем стемнело. Пора бы уже возвращаться, иначе у Оливии будет очередной повод для обид и злости. Михаил вышел на берег и принялся одеваться в сухую одежду. В этот момент он вдруг заметил, как со стороны судоремонтного завода по воде скользнул яркий луч прожектора. Это было более чем необычно. Все уже успели позабыть об электричестве, но свет был именно от электрического прожектора. Конечно, в общине имелось некоторое количество дизель-генераторов, но пользовались ими крайне редко и в очень особых случаях. Для повседневных же нужд электричество было просто не нужно. Нет телевидения и радио, чтобы поддерживать работоспособность телевизоров и радиоприемников. Нет Интернета и сотовой связи, чтобы иметь возможность включать компьютеры и заряжать сотовые телефоны. К тому же большая их часть пришла в негодность из-за электромагнитного импульса. Так что электричество не особо теперь и нужно. В большинстве случаев его заменил простой и древний огонь. Извечный спутник человека на протяжении всей его истории. Но теперь Крашенинников видел яркий луч прожектора. Тот метался по поверхности бухты, затем вдруг устремился в другую сторону, на склон большой сопки у южного берега. Там, у подножья этой сопки, располагалось кладбище. Достигнув ее склона, луч сильно ослаб, но превратился в огромное тусклое пятно. Затем раздался долгий корабельный гудок.

Теперь Михаил понял, что это прожектор с тральщика, который долгие годы ремонтировали приморцы. И теперь таким вот образом они прощались с погибшими при землетрясении соплеменниками. А еще Михаил понял, что община, наконец, отремонтировала корабль.