Глава 19
Протокол «О»
– Может, ты оставишь уже эту навязчивую идею? Что ты заладил, что он опасен? – Вишневский устало взглянул на Жарова.
– Потому что опасен, – ответил Андрей.
– Он опасен, потому что сказал правду?
– Да иди ты к черту! Правду он, видите ли, сказал! Этот Сапрыкин такой правдивый, что просто некуда деваться!
– Слушай, у него были основания не рассказывать про тот секретный документ. Либо у него просто не было оснований рассказывать. Угомонись уже!
Александр Цой смотрел в текст, сжимая кончиками пальцев виски. Все события последних дней едва укладывались в голове, и еще трудней было уместить их в эти строки. Но вести летопись жизненно важно. Причем вести ее точно и желательно непредвзято, чтобы в будущем какие-нибудь паразиты не вздумали переписывать историю, переиначивать те или иные события и жонглировать фактами. Но где истина в изгнании вулканологов под страхом смерти? Верное это было решение или чрезмерно жесткое? Какая оценка данного события будет непредвзятой? И стоит ли вносить в летопись, что Жаров вдруг стал одержимым вендеттой в отношении Сапрыкина? И если не писать об этом и вообще какие-нибудь не очень удобные вещи не вписывать в летопись, что какой в ней смысл и не будут ли те или иные описания событий лишены важного контекста?
– Да заткнитесь вы уже! – заорал он, не выдержав этой перепалки, так некстати «скрашивающей» его непростые размышления. – Надоели, сил уже нет! Вам заняться нечем?! Работы по самые уши, а они тут хрен знает чем занимаются!
– А сам?! – крикнул в ответ Жаров.
– Я пытаюсь вести эту чертову летопись! Моя же смена, не так ли?! Проваливайте отсюда!
Вишневский не стал спорить и вышел первым. Ему, похоже, и без требований Цоя это хотелось сделать ранее. Жаров некоторое время зло смотрел на Александра, желая что-то сказать, но, проворчав нечто неразборчивое, вышел следом за Никитой.
– А ты чего ждешь?! – рявкнул Цой на Горина.
Тот с удивлением посмотрел на друга:
– Да я вообще молчал! Я чай пью!
– Забирай свой чай и вали на хрен отсюда!
Женя покачал головой, взял в руки кружку и направился к двери.
– Порядок здесь наведи, наконец, – сказал он.
– Да чтоб вас, наведу, когда мешать мне прекратите! Вали отсюда!
– Псих, – бросил Горин выходя.
Оставшись в одиночестве, Цой не почувствовал облегчения. И мысли по поводу того, с чего начать новую строчку в летописи, тоже его не посетили. Зло сплюнув, он набил трубку табаком, взял увеличительное стекло и подошел к окну, старясь прикурить от сфокусированных на табаке солнечных лучей. Табак оказался сырым. После потопа, от которого пострадала квартира Сапрыкина, чей табак он сейчас забил в трубку, он еще не просох.
– Да твою же мать! За что мне все это?! – крикнул Александр, взмахнув руками.
Постояв некоторое время у окна и разглядывая поселок с высоты, на которой располагалась школа, он все-таки начал наводить порядок в помещении, собирая разбросанные повсюду листы бумаги.
* * *
Крашенинников задумчиво глядел с высоты сопки, на которой они находились, на то место, где был пригородный поселок Авача. То, что не уничтожило когда-то взрывами, доделало недавнее цунами. Поселок находился на мысе, омываемом водами впадающей в бухту реки и самой бухтой. Чуть севернее поселка находился одинокий безымянный холм. Растительность, что покрывала его, уцелела лишь на вершине. Все, что ниже, приняло на себя удар гигантской волны, пришедшей с океана.
– Я, ребята, все-таки не понимаю, почему вы так помрачнели, – вздохнула Оливия. – Это же мои соотечественники. Неужели и вы думаете, что американцы и наш флаг – абсолютное зло?
– Мы думаем о другом, дорогая, – ответил Квалья. – Мы думаем о том, что будет, когда приморский квартет тоже увидит этот флаг.
– Но он не виден с бухты…
– Зато виден с реки, – сказал Крашенинников. – И когда начнется нерест, вон там будет полно людей из Приморского и Вилючинска. А когда они увидят флаг…
– И что тогда? – спросила Собески.
– Неужели непонятно? Война.
– Ребята, – тихо заговорил Антонио. – Извините, что отвлекаю, но не могли бы вы повернуться?
Как он и просил, Оливия и Михаил повернулись лицом к другу и спустя несколько секунд заметили то, что его так обеспокоило.
Чуть ниже по склону, шагах в тридцати, стоял человек. Возможно, он был ровесником Михаила или чуть старше. Могучего роста, за метр восемьдесят пять. А может, и все два метра. Кожа его была смугла от природы и отдавала бронзой. Голова совершенно лысая, но судя по тому, что густые черные брови, нависающие над большими темно-карими глазами, на месте, он лишился волос не от лучевой болезни, а просто регулярно их сбривал. Сложением он заставлял где-то в подсознании тихо скулить зависть. Человек обладал рельефными мышцами и такой могучей шеей, что казалось, об нее можно без особо дискомфорта для ее обладателя гнуть железные трубы. На человеке была черная футболка, на шее болтался солдатский жетон. Брюки военного образца, песочного цвета с большим ножом в ножнах, закрепленных на штанине. Но больше всего тревожило, что в руках у него была автоматическая винтовка HK417 с оптическим прицелом.
Незнакомец пристально смотрел на Михаила, Оливию и Антонио. А выражение его лица почему-то навевало забытые кадры из фильма о Кинг-Конге. Однако, как будто внезапно спохватившись, здоровяк вдруг охнул, вспомнив, что руки его крепко сжимают оружие. Винтовка опустилась стволом вниз, и незнакомец поднял освободившуюся руку. Сам же он расплылся в широченной белозубой улыбке:
– Hi! – воскликнул он.
Михаил вышел вперед, заслонив собой Оливию.
– Добрый день, – сказал он по-английски.
Незнакомец одобрительно покачал головой:
– Так, значит, вы говорите по-английски?
– Говорим, – кивнул Крашенинников.
– Я очень рад…
– Вы военный? – перебил его строгим голосом Крашенинников. – Здесь армия США?
– Вообще-то, насколько я знаю, нет.
– Вы же понимаете, что, глядя на вас, мне трудно в это поверить?
Незнакомец засмеялся:
– Нет, вы, возможно, не вполне правильно меня поняли. Здесь нет нашей армии. А я… Когда-то я был в армии. Корпус рейнджеров. Позже я занялся другой деятельностью.
– Какой?
– Прайвэт милитэри контрактер.
– Он наемник из частной военной компании, – шепнул Антонио по-русски.
– Да, Тони… Спасибо, – кивнул ему в ответ Михаил и снова пристально взглянул на американца. – Вы наемник?
– Технически это может быть верным определением. Но у слова «наемник» весьма негативная коннотация, не так ли? Мне предпочтительней – профессиональный охранник.
– Что вы здесь делаете?
– Вы, наверное, в курсе, что не так давно здесь бушевал самый настоящий библейский потоп, не так ли? – Незнакомец медленно подошел ближе, поднявшись на вершину. – Группа наших людей в дельте той реки ставила сети. После того, как пришла волна, у нас трое пропавших. Спустя сутки мы нашли тело одного из них. Конечно, надежд почти не осталось, но некоторые из нас продолжают искать, рассчитывая найти двух остальных.
– Миша, возле наших казарм на днях приморцы нашли неопознанный труп на берегу. Может, это…
– Простите, а что говорит ваш друг? – насторожился американец. – Вы знаете что-то о нашей проблеме?
– То, что говорит мой друг, пока не столь важно, – ответил Михаил.
– Майкл! – вмешалась Собески. – Этот человек ищет пропавших друзей! Почему ты не хочешь сказать ему, что, возможно, одного из них нашли на том берегу?!
– Черт возьми, Оливия, говори сейчас по-русски, пожалуйста! – разозлился Крашенинников. – Мы не знаем этого человека. Не знаем этих людей! Все, что мы сейчас скажем, может иметь последствия!
– Господи, Майкл, я поверить не могу! – взмахнула руками Собески. – После того, как они с нами поступили, ты продолжаешь их защищать?!
– Проклятье, сейчас, когда между вооруженными ребятами, которые ненавидят американцев, и вооруженными американцами, планы которых нам вообще неизвестны, всего двадцать с небольшим километров Авачинской бухты! Я хочу защитить мир на этой земле и не ссать, черт возьми, на оголенные провода!
Оливия отшатнулась, вытаращив на него глаза и в недоумении разведя руками.
Михаил вздохнул:
– Прости, родная. Это было грубо.
– О да, черт возьми, это было грубо!
– Эй, друзья, я прошу прощения, – напомнил о себе смуглый здоровяк. – Насколько я понял, на противоположном берегу есть люди и они нашли какое-то тело? Уж простите, но ваш спор частично был на английском языке. И вам не о чем беспокоиться. Мы знаем, что там есть люди. Дымы от костров видны днем и ночью виден огонь. В хороший бинокль, конечно. А несколько наших людей вообще уверяли, что не так давно видели, как по этой бухте шел корабль. И не деревянный барк с парусом. А настоящий военный корабль. Честно говоря, я не склонен верить, пока сам не увижу. Вы позволите? – Он указал на зрительную трубу.
– Извините, но не позволю, – категорично заявил Крашенинников.
Американец вздохнул и потер блестящую бронзовую лысину. Затем уставился на Антонио, чья голова также не была богата растительностью. Если не считать аккуратную бородку с усами.
– Я как ты, приятель. Экономлю на шампуне, – подмигнул ему американец.
Квалья никак на это не отреагировал.
– Ладно, друзья, – кивнул незнакомец. – Это моя ошибка. Признаю. Мы просто не с того начали. Я должен был представиться. Так давайте дадим друг другу шанс, начнем все с начала, и этим началом будет простое знакомство. Я Рон Джонсон. – Сказав это, он протянул Крашенинникову здоровенную ладонь.
– Ты это имя только что придумал? – спросил Михаил, не ответив на рукопожатие.
– Да нет, просто так уж вышло, что оно выбито на моем жетоне, – засмеялся Джонсон и, сняв с шеи цепочку, протянул жетон.
Михаил осмотрел его и тут же вернул.
– Ну что ж. Я Михаил Крашенинников.
После этих слов Рон скорчил такую гримасу, что казалось, сейчас будет слышен скрип ржавых шестеренок.
Михаил не мог этого не заметить, и у него даже вырвался смешок:
– Впрочем, я понимаю, что американцу мое полное имя будет трудно произнести. Так что будет проще называть меня Майкл.
– Только если вы не возражаете, – вздохнул с облегчением и улыбнулся Джонсон.
– Антонио Квалья, – равнодушно кивнул американцу Тони.
– Оливия Собески, – представилась Оля.
– Очень приятно, очень приятно. Простите, мэм. Но я не мог не заметить, что вы превосходно говорите по-английски. Причем именно на американской версии этого языка…
– Я американка, – сухо ответила Собески, косясь на Михаила.
– Американка? – раскрыл рот от удивления Джонсон.
– Да-да, – снова взял инициативу в разговоре Михаил. – Она американка, а он итальянец. Русский здесь только я.
– Американка и итальянец? Но как они оказались здесь?
– Это очень давняя и долгая история. Гораздо важней и интересней, откуда здесь появились вы…
* * *
Он не сразу заметил, что между деревянной стенкой фотопроявочной будки Вишневского и стеной помещения тоже завалялась бумага. Собрав то, что проще, Цой сложил листы бумаги в три большие аккуратные стопки, придавив их сверху большими книжными томами, чтоб в следующий раз ворвавшийся в открытое окно ветер или сквозняк не разбросали эти листы. Только после этого Александр попытался извлечь то, что завалилось между двух стенок. Но оказалось, что сделать это не так просто. Рука в узкую щель не пролезла, а поддеть бумагу было нечем, она оказалась достаточно глубоко. Тогда Цой махнул рукой и вернулся за стол, к летописи. С трудом написав две строчки, он вздохнул, качая головой. Осознание того, что какая-то бумага лежит вот за той стенкой, не давало покоя и мешало сосредоточиться на тексте.
– Ну, твою-то мать, – жалобно простонал Александр и повторил попытку извлечь бумагу из щели. – Иди сюда… иди…
Все было тщетно. Тихо матерясь, Цой осмотрел помещение в поисках чего-нибудь, чем можно было бумагу поддеть. Поиски ни к чему не привели и заставили выйти на улицу. Подойдя к ближайшему кустарнику, он сорвал тонкую ветку достаточной длины и вернулся в «тронный зал». Засунул ветку в щель и стал поддевать лист бумаги. Удалось ему это не сразу, но все же, через некоторое время, сопровождаемое кряхтением, ругательствами, проклятиями и желанием разнести деревянную будку Вишневского, Цой выковырял, наконец, проклятую бумагу.
– Вот так-то! – радостно воскликнул Александр. – От Цоя не уйдешь!
Он вернулся за стол с намерением уделить внимание содержимому данного листа. Стоило ли вообще с ним столько возиться?
Как оказалось, это не один лист, а сразу три, скрепленные в углу степлером. Начав читать текст, Цой через несколько секунд понял, что этот документ являлся еще одним фрагментом того самого протокола «О». Это подогрело его любопытство и даже придало чувство глубокого удовлетворения от проделанной работы по извлечению бумаги из той ловушки, в которой она оказалась. Александр с нескрываемым любопытством принялся читать документ дальше. Но когда его разум уже поглотил последние строки, выглядел он уже совсем не так, как несколько минут назад. Не поверив своим глазам, он еще раз прочитал последнюю часть текста… И еще раз… И еще… Удостоверившись, и не единожды, что ничего ему не почудилось, что все он прочитал правильно и ни в одном слове не ошибся, Цой сидел совершенно бледный, с раскрытым ртом.
Вышел из оцепенения он не сразу. Стерев со лба выступивший холодный пот дрожащей рукой, Александр вскочил и рванулся к двери…
* * *
– Сам я из Сан-Диего. Теплый рай, с этим не поспоришь. Но по роду моей деятельности мне приходилось все время ездить в места еще более жаркие. Ирак, Афганистан… В общем, вы поняли, – улыбчивый громила снова продемонстрировал голливудскую белизну своих зубов. – Наверное, поэтому я любил проводить отпуск там, где прохладнее. Обожаю Канаду. Если вы увлекаетесь рафтингом, то Канада рай для вас. Трудно вспомнить бурную реку, по которой я бы не сплавлялся. Люблю Аляску. Немало увлекательных часов я там провел, охотясь на медведей с фотоаппаратом. Но в то лето я решил провести отпуск на острове Уналяска, Алеутского архипелага. Кроме рафтинга и фотоохоты я еще люблю дайвинг. И желательно не в таких теплых водах, которые любят акулы. Именно там меня и застала эта всеобщая катастрофа. На Алеутских островах даже в тотальной войне бомбить особо нечего. Кроме базы флота, конечно. И по ней был нанесен удар. Но многие гражданские пережили тот кошмар, что начался тогда. И поначалу ждали помощь. Но связи не было. Коммуникации не работали. А потом с востока пришел первый радиоактивный дождь. И еще один. И еще… Все стали понимать, что все гораздо хуже, чем казалось вначале. Радиация и яд, что шли с облаками и воздухом из континентальной Америки, заставили нас отложить идею добраться до материка. Более того, от этих осадков погибали люди. Это заставило нас перебраться на остров Умнак. Это к западу от Уналяски и дальше от материка. Но радиация из районов массированных ударов настигала и там. Мы долго не хотели покидать Умнак. Этот остров был достаточно велик, и он соседствовал с Уналяской. И просто не хотелось удаляться от родной страны. Но обстоятельства вынуждали. Дальше острова были гораздо меньше. Нам удавалось найти укрытие от непогоды. И даже решали проблему с едой, поскольку на островах гнездилось много птиц. Но мы разоряли их гнезда, чтоб не умереть с голоду, и в течение года или двух птицы покидали обжитый нами остров. К тому же было очень мало деревьев, чтоб греться в холода. И мы превратились в кочевников, прыгающих с острова на остров, пока птицы не перестанут там гнездиться и не станут иссякать деревья. Корабль наш был достаточно велик, но людей было куда больше, чем он мог нести, и потому мы не решались отправиться в долгое плавание. Нам просто не хватило бы воды и еды для путешествия. Вот и ютились год или несколько на каком-нибудь острове. Потом выжидали погожий день и отправлялись к следующему. Однажды мы предприняли отчаянную попытку вернуться назад. И добрались до острова Умнак. Однако радиация не оставила ничему живому шансов. Это развеяло наши последние иллюзии по поводу возвращения на континент. И нас снова понесло на запад. Долгое время мы пробыли на острове, названия которого не знали. Он был крупнее, чем те, на которых мы ютились последние годы. На нем даже были озера, и чуть позже мы обнаружили что-то вроде небольшого аэродрома. Там стояло два самолета с красными звездами. Военные перехватчики. Возможно, они сели там уже после катастрофы. Но никаких людей мы не обнаружили. В северной части острова, на западном берегу, мы нашли заброшенный городок, в котором и прожили несколько лет. Очевидно, население спешно покинуло остров, и, осматривая брошенные жилища, мы поняли, что это уже не территория Соединенных Штатов. Это был русский остров Беринга. Ничто не мешало нам жить и дальше там. В хранилищах порта оставалось достаточно топлива, на острове было множество птичьих гнездовий, была возможность ловить рыбу, имелась пресная вода. Но почти отсутствовали деревья. Как и на других островах Алеутской гряды, большинство дней в году погода была суровой. Штормовые ветра, как и раньше, сводили с ума. Холод навевал мысли о бессмысленности дальнейшего существования. Мы понимали, что для выживания нам нужен не остров. А если остров, то гораздо больше и в более благоприятных климатических поясах. К тому же несколько наших людей стали жертвами какого-то существа. Мы думали поначалу, что это медведь. И даже пытались охотиться на него. Но вскоре погибла и одна из групп охотников, а мы поняли, что имеем дело с каким-то неизвестным до сего момента зверем, чьи способности и повадки вне нашего понимания и знаний…
Михаил, Оливия и Антонио переглянулись.
– Наша росомаха? – спросила Собески.
– Видимо, тот зверь был не единственным представителем нового вида. Либо это что-то другое, – кивнул Крашенинников.
– Вы тоже сталкивались с чем-то подобным? – спросил Джонсон.
– О да, – усмехнулся Квалья. – Еще как сталкивались.
– Что ж. Надеюсь, у нас еще будет время и вы мне эту историю поведаете. Как бы там ни было, однажды мы покинули и остров Беринга. Корабль наш был уже в крайне плачевном состоянии. Но отчаянное положение, в котором мы находились, требовало отчаянных мер. К сожалению, с предполагаемой погодой на время плавания мы просчитались и угодили в сильнейший шторм. Он отнес нас значительно южнее широты Алеутских островов и едва не разбил о скалы. Корабль сел на мель и опрокинулся, получив обширные пробоины. Мы остались без транспорта. Однако дальнейший осмотр земли, к которой нас прибило, показал, что территория эта куда обширней, чем все острова, на которых мы спасались эти годы. Около двух лет мы искали наиболее подходящее место для создания постоянного поселения. Конечно, не буду скрывать, мы рассчитывали найти заброшенные строения. Можно, конечно, как те ребята из сериала Lost, обосноваться под открытым небом и начать с нуля. Но не в этих широтах. Климат здесь куда мягче, чем на Алеутских островах. Но все же зима суровая и долгая. Прошлой осенью мы явились сюда и остановились в тех уцелевших зданиях. Отличное место. Мы скрыты от ветров. Рядом обилие рыбы. Склоны нашего поселения давно избавились от радиации и там можно что-то выращивать. Лучшего места для начала новой жизни нам еще не попадалось. Вот так мы оказались в России. В Петропавловске-Камчатском. И, должен сказать, мы отдаем себе отчет в том, где мы находимся и как к нам могут относиться русские. Вы, простите, показались мне не очень дружелюбным. Но все-таки вы не набросились на меня с ножом и с вами в компании американка и итальянец. Так что это вселяет в меня оптимизм.
– Было бы все так просто… – проворчал Михаил, внимательно слушавший историю Рона.
– Что, простите?
– Да ничего. Скажи, Джонсон, у вас есть кто-то главный?
– О, да! – оживился американец. – Карл Риггз! Мы терпеть его не можем, значит, русскому он должен понравиться! – сказав это, он засмеялся. Однако смех резко прекратился, стоило Джонсону взглянуть на угрюмое выражение лица Крашенинникова. – Вообще-то это была просто шутка. Он, Карл, наш шериф и наш безусловный лидер. И мы всецело доверяем ему.
– Я могу с ним встретиться и поговорить?
– Думаю, это не сложно устроить. Все-таки ты первый русский, что встретился нам. И это настоящее событие, тем более после того, что стало с миром. Почти как полет на Луну.
Михаил внимательно посмотрел на Рона.
– И никто из ваших не бросится на меня с ножом?
Джонсон покачал головой и улыбнулся:
– Понимаю, мой друг. Что ж, я не буду скрывать. Некоторое количество эссхолов наличествует в нашей общине. Как говорится, и у хорошего отца бывают плохие сыновья.
– У нас говорят – в семье не без урода.
– Да, ваша поговорка суровей. Как бы там ни было, они все ниже меня ростом, у́же в плечах. И вот это, – он показал большой кулак, – у них значительно мельче.
– Интересно, куда его бравада заведет и какой частью тела он еще похвастает? – тихо ухмыльнулся Квалья, обращаясь к Оливии по-русски.
– Тони, – поморщилась Собески. – Опять эти твои шуточки… Ты мне напоминаешь того чокнутого в сомбреро и его частушки.
* * *
– Может, там какая-то пробоина? – устало вздохнул Горин. – Сколько уже качаем, а отсек все еще полный.
Женя и Андрей находились на палубе лодки и по очереди нажимали на двусторонний рычаг ручной помпы, пытаясь осушить носовой отсек субмарины.
– Никита говорит, что вода медленно, но убывает. Успокойся и качай давай, – отозвался Жаров, нажимая на свою половину рычага.
– Слушай, Жар, может, не тем мы занимаемся?
– Что ты вообще имеешь в виду? – нахмурился и без того мрачный Жаров.
– Лето скоро закончится. Осень у нас, сам знаешь, короткая. И зима близко. Надо жилища восстанавливать, и пора уже на нерест рыбы идти.
– Ну, продолжай, продолжай.
– Да ты не злись, Андрей. Что толку от этой лодки? Столько лет с ней возимся. Неужели ты веришь в то, что она когда-нибудь отправится в плавание? Она просто погрузилась на дно у причала, и мы едва ее подняли. Проект восстановления лодки нам не по зубам!
– Если человек перестает верить в себя, то ему не по зубам даже приготовить яичницу. Не хочешь работать с лодкой, иди и займись чем-нибудь другим, – проворчал Андрей. – Только на мозги мне не капай.
– А я не капаю. Просто предлагаю включить здравый смысл!
Андрей зло посмотрел на друга:
– Здравый смысл, говоришь? А вот мне лично здравый смысл подсказывает сейчас дать тебе пинка под зад и прогнать отсюда к черту!
– Уверен в своих силах? – разозлился в ответ Евгений.
Из люка показалась голова Вишневского.
– Да что вы тут раскудахтались, как петухи? Качайте давайте. К наступлению морозов в лодке должно быть по крайней мере сухо. Тогда и можно подумать, стоит продолжать ее ремонт или отложить на неопределенный срок.
– А ты люк торпедного аппарата загерметизировал?! – рявкнул на Никиту Жаров.
– Еще вчера.
– А ты уверен, что в него не поступает вода из бухты?!
– Да этот люк уже над водой! Вода реально уходит! И она будет уходить из отсека быстрей, если вы тут будете поменьше болтать!
– Погодите-ка, – Горин поднял ладонь и внимательно смотрел в сторону поселка. – Это что, Санька?
По территории завода мчался мотоцикл, он каким-то чудом не врезался в оставленные гигантской волной деревья и выскочил на причал, чуть не свалившись с него.
– Сюда, быстрее! – крикнул Цой, спрыгнув с мотоцикла.
– Ну и чего ты приперся сюда? – ухмыльнулся Жаров. – Сам же сказал, что мы тебе летопись писать мешаем! И что теперь?! Соскучился?!
– Быстрее идите сюда!!! – Александр затряс перед собой кулаком, сжимающим несколько листов бумаги. – Вы себе представить не можете, как мы облажались!!!
* * *
Машина остановилась на узкой грунтовой дороге рядом с узкой речкой, для преодоления которой не нужен никакой мост. Человеку понадобится десять шагов, чтоб оказаться на другом берегу, и вода едва ли будет достигать его колен.
– Побудьте здесь, пожалуйста, – произнес Джонсон. – Мы давно свыклись с мыслью, что никого кроме нас нет. А тут новые лица. Сами понимаете. Мне надо подготовить людей.
– Хорошо, – кивнул Михаил.
Американец покинул машину и направился к своей общине. Она была уже совсем рядом. Отсюда было хорошо видно, как люди занимались своими делами. Кто-то заготавливал дрова. Кто-то возился с огородами на склонах. Несколько пожилых женщин латали рыболовные сети. Рядом с ними сидел старик и, что-то напевая, точил о камень рыболовные крючки. С ветки большого дерева свисали веревочные качели, и вокруг них суетилась детвора.
– Посмотри, Миша… Дети… – вздохнула Оливия.
– В Приморском и Вилючинске тоже есть дети. Много детей, – мрачно отозвался Крашенинников.
– К сожалению, я давно не имела возможности видеть, как живут там люди и как резвятся дети.
– Факта это не отменяет. Однако ты не обратила внимания на кое-что другое.
– Ты о чем?
– Посмотри внимательно. У большинства этих людей оружие.
– Да, но я не вижу в этом ничего странного, Миша. Это же вторая поправка.
– Это оружие, Оля…
– Да, но убивает не оружие, а именно люди, – вмешался в разговор Антонио.
Михаил усмехнулся:
– Вот спасибо. А то я не знал. Конечно, убивает не оружие. Да и вообще я не против него. В конце концов, если бы не оружие, нас бы сожрала гигантская росомаха. И, конечно, я понимаю, что где-нибудь годами может лежать снаряженный патронами автомат, пулемет и даже… – Крашенинников вдруг запнулся, но все же дал себе произнести: – даже водородная бомба. Они и будут спокойно себе лежать, если до них не доберется человек, решивший пустить все это в ход. Но если ты не заметил, Тони, я вижу не только оружие, но и людей, что держат его в руках, и у кого оно висит на плече или поясе.
– Майкл, но это же могут быть хорошие люди! – воскликнула Собески.
– Милая, да я не спорю, черт возьми! Но ведь и на том берегу хорошие люди, у которых оружие! Но даже в самых хороших людях дремлет инстинкт зверя! Если кто-то или что-то пробудит этот инстинкт, хорошесть уже не будет иметь никакого значения! Будет иметь значение боекомплект и меткость!
Разговоры прекратились надолго. Оливия молча смотрела на резвящихся детей. Михаил внимательно разглядывал вооруженных людей. Антонио то и дело поднимал взгляд к вершинам холмов, между которых они сейчас оказались, и тревожился, что отсюда не виден Авачинский вулкан.
* * *
– Какого хрена ты несешь?! – крикнул Жаров. – Давай же, вали отсюда и не мешай работать.
Цой некоторое время растерянно смотрел на друзей, затем снова затряс листками бумаги.
– Дебилы тупые, сюда идите… У него бомба…
Остальные представители приморского квартета уставились на Александра, стоящего в одиночестве на причале.
– Какая еще бомба? У кого? – спросил Горин.
– Да идите, вашу мать, сюда! Я же не могу орать об этом на весь поселок!!!
Жаров, Горин и Вишневский наконец спустились на причал и подошли к Александру.
– Ну, говори давай, – кивнул Андрей.
– Слушайте. Это еще один из элементов пазла, – Цой взмахнул бумагой.
– Какого еще пазла?
– Протокол «О»! Короче, так. Местные спецслужбы явно что-то мутили втайне от Москвы и от своего начальства. Тут говорится, что соотношение сил может быть явно не в нашу пользу. К тому же из-за нерешенных внутренних противоречий и всего такого прочего, помимо врага внешнего, удар может последовать в спину от внутреннего…
– И что дальше? – пожал плечами Горин.
– А вот что. Внутренний враг, предательские элементы и тому подобное могут сдать данную территорию врагу. Тут какая-то ссылка на аналитическую записку… Вот. Суть в том, что на основании той записки выработано мнение, что противодействие подобному развитию событий может повлечь за собой серьезные издержки. И вот что говорится дальше… В случае реализации подобного сценария вскроются все враждебные элементы внутри общества и дадут основания для их ликвидации. Однако и это еще не все. Размещение в данном регионе мощнейшей группировки сил потенциального противника создает здесь удобный плацдарм и угрозу для всей североазиатской территории России вплоть до Уральских гор. Более того, здесь создается дополнительный стратегический элемент общих сил для массированного удара по Китаю. И этот элемент будет менее уязвим, нежели аналогичные группировки, расположенные в Японии и Южной Корее. Но и это еще не все. В случае глобального конфликта велика угроза возникновения серьезной политической нестабильности внутри России. Под предлогом обеспечения собственной безопасности в условиях мирового атомного кризиса Китай может взять под контроль дальневосточные территории России силами военного вторжения. Получение Китаем обширных восточных территорий России, с их ресурсами и прочим, может иметь для западного блока наций последствия, близкие к катастрофическим. В этой связи есть все основания полагать, что вероятный противник намерен занять Камчатку для создания полной ударной дуги для окончательной нейтрализации китайской угрозы.
– Я что-то не пойму, при чем тут вообще Китай? – нахмурился Вишневский.
– Слушай дальше, – Цой перекинул первый лист и стал разглядывать второй. – Местные спецслужбисты оказались довольно враждебны нашим властям и считали эти власти потенциально предательскими. Но сами при этом, из-за этой неприязни к собственным начальникам, пошли на тайный сговор со спецслужбами Китая. Вот, смотри… Это устройство они получили именно от Китая.
– Устройство?
– Термоядерный заряд мощностью двенадцать мегатонн. Вот что тут сказано. Данное устройство помещено в объект «Качели-1». Приведение в действие данного устройства после размещения здесь значительной группировки противника приведет к ее полному уничтожению при минимальных издержках с нашей стороны. Данный акт возмездия также в интересах китайской стороны, которая в этом случае гарантирует суверенное право нижеподписавшихся на политический контроль Камчатки и Восточной Сибири. То есть составители этого плана получили гарантии от Китая, что они получат власть над новым политическим образованием.
– Это же марионеточное правительство и марионеточное государство! – воскликнул пораженный услышанным Горин. – Это был их план?! Заманить сюда значительные силы НАТО… Смиренно смотреть, как эту территорию отдают силам вторжения, а потом, в угоду Китаю, взорвать здесь термоядерный заряд и выбить с шахматной доски серьезную фигуру… И потом в игру вступит Китай? После того как мы и Запад истребим друг друга?
Ради того, чтобы стать новыми президентами и министрами в новообразованном, вассальном Китаю государстве, провозглашенном на атомном пепелище? А как же все те гражданские люди, что оставались бы здесь в случае оккупации?
– Кто, где и когда думал о людях? – мрачно спросил Жаров. – Не будь таким наивным, Женька…
– Это что же получается, войну начал Китай? – спросил Андрей.
– Ничего подобного, – Вишневский мотнул головой.
– Почему так думаешь?
– Почему? В былые времена, когда летом тебе было жарко, ты включал вентилятор, сделанный в Китае. Если зимой тебе было холодно, ты включал радиатор, сделанный в Китае. Ты входил в Интернет на компьютере, сделанном в Китае, и звонил по смартфону, сделанному в Китае. Твой геймпад и игровая консоль были сделаны в Китае. Китай производил все и продавал все это по всему миру. Уж им мировая война точно была ни к чему. К тому же все в итоге случилось не так, как написано в этом протоколе.
– Сейчас, парни, уже не столь важно, кто начал ту войну. Сейчас, в настоящий момент, важно кое-что другое. – Цой перешел к третьему листу. – Для приведения заряда в действие они придумали резервный, страховочный вариант. И в этот вариант входят шесть человек, которые ни черта о существовании друг друга не знают. Кто-то из них должен уцелеть и взорвать бомбу. Трое из этих шестерых – кадровые офицеры.
– Неужто Сапрыкин? – поморщился Жаров.
– Вовсе нет. Тут, даже специально упомянуто, что те, кто ответственен за работу по «черным спискам», не должны знать об этой половине протокола «О». Да и не о них речь. Есть же еще три человека. Те, кто создал этот протокол, решили, что этот план наверняка сработает, если привлечь еще и завербованных гражданских, чьи профессиональные навыки могут быть полезны потенциальным оккупантам. Дескать, офицеры могут погибнуть в начальный период. Либо оказаться в концлагере. И вот указаны три гражданских специалиста, один из которых также должен взорвать заряд при получении подобного распоряжения. Сейчас я вам назову одного из них. Только в обморок не падайте.
– Давай уже! Не тяни!
– Старший научный сотрудник института вулканологии и сейсмологии… Михаил Васильевич Крашенинников…
* * *
Рон Джонсон спускался по пологому склону к машине. К нему пристала группа из пяти ребятишек. Они бежали рядом с великаном, о чем-то его спрашивая. Джонсон улыбался, пожимал плечами, говорил что-то в ответ, трепал волосы мальчишкам и отмахивался, указывая рукой на игровую площадку возле обжитых домов. Похоже, здоровяк был очень популярен среди детей, и они не сразу отстали, вернувшись к своим играм.
Освободившись от шумного эскорта, Джонсон вздохнул, продолжая улыбаться, и помахал сидящим в машине рукой.
– У меня складывается впечатление, что он хороший парень, – сказал Квалья. – А вы что думаете?
– Быть может, он профессионально обучен прикидываться хорошим парнем, – мрачно ответил Михаил. – Кто знает, какие скелеты он припрятал в шкафу?
Рон подошел к машине:
– Друзья, идемте. Наш шериф, Карл Риггз, ждет вас. Машину можете оставить здесь. Я предупредил своих, чтоб не приближались к ней.
Вулканологи вышли из УАЗа и последовали за Джонсоном. Замыкал процессию Михаил. Чуть поднявшись вверх по склону, он обернулся и бросил взгляд в ту сторону, где когда-то располагался поселок Авача. Того места отсюда не было видно. Но одинокий холм к северу от поселка виден был прекрасно. Именно на него упал холодный взгляд Крашенинникова.
