Цена гламора

Тап Сматтерпит уселся на заду телеги торговца каштанами, где спину грела жаровня. Он вспудрил себя щепотью тертого гламора, чтобы старик-хозяин на облучке принял его за одного из бесчисленных ребятишек, рыщущих по Ковент-Гарденскому рынку, а не за одного из Народа. И пока осел медленно трюхал сквозь толпу, мерное покачивание телеги и неумолчное тиканье жилета совсем убаюкали Тапа, и он решил немного соснуть, не обращая внимания на крики продавцов, нахваливающих свой товар.

Он подпихнул под затылок шляпу с гнутой остроконечной тульей (некогда мерцающего жемчужно-серого цвета, а ныне выцветшую до пепельного), так что она сползла с крутых рыжих кудряшек на глаза, но тут из одного из многочисленных карманов его куртки донесся часовой звон. Тап застонал – ни минуты покоя! – и вытащил те часы, что для всяких греховодств.

Стремительно обметающие зачарованный циферблат стрелки показывали, что у него есть десять минут на то, чтобы оказаться на другом конце Вест-Энда, – а еще что пара старых ведьм, которые Вдовы, уже почти закончила грабить новую жертву.

Если Тап к ним опоздает, конкурирующий сборщик откупных может поспеть первым. Нет, в городе имелись и другие сбытчики краденого, помимо Тапова работодателя, но среди них навряд ли сыщется личность столь злонамеренная и скаредная, как Василек. Он был спригган, один из худших в фэйрином роду – такие только что не лопаются от злобы и желчи.

Не дерзая потратить зря ни секундой больше, Тап соскочил с телеги, чуть не опрокинув торговку с корзиной свежих цветов.

В район Гайд-парка Тап прибыл даже немного загодя, слегка запыхавшись после гонки по большим и малым улочкам. Через мгновение часы перестали трезвонить, а стрелка – та, что потоньше, – показала, куда ему двигаться дальше.

В тени переулка Вдовы нависали над дрожащим, вжавшимся в кирпичную стену ребенком. Это была древняя парочка, даже имен их уже давно никто не помнил. Глаза одной были ясны, а другой – слепы и затянуты серой пеленой, но в остальном они выглядели совершенно одинаково: высокие, тонкие, почти ломкие, с похожими на прутики пальцами. Длинные волосы Вдов были тронуты серебром, а свои обычные дерюжные одеяния они, в отличие от многих населяющих Лондон фей, так и не променяли на что-нибудь посовременнее.

Глазастая сестра прижимала к груди ком совершенно новой одежды. Свободной рукой она цапнула чепчик с головы перепуганной девочки. Обыкновенно Вдовы промышляли тем, что, придав себе обличье румяных разбитных девиц, сулили детям конфеты и заманивали в переулки – только затем, чтобы ободрать как липку.

Слепая сестра наклонилась и дважды постучала пальцем по лбу ребенка.

– Поди прочь, дитя. Не досаждай нам боле. Мы взяли достаточно.

– Да, достаточно, – прошелестела вторая.

Проводив взглядом промчавшееся мимо рыдающее дитя, Тап кивнул Вдовам и галантно коснулся шляпы.

– Леди… – он помахал мешком, знаком своего ремесла.

– Платье одно, чепец один, нижняя юбка одна, – первая Вдова бесцеремонно швырнула поименованную одежду в мешок.

Слепая показала блестящую монетку размером в пенни.

– Краденый смех. Василек славно платит за детские гуморы, а?

– Пять мешков гламора, – прошипела слепая сестра.

– Без сомнения, м’леди. Без сомнения.

Он проводил взглядом блестящий кругляш, полетевший вслед за нарядами, потом вынул из того же мешка винную бутыль и вытащил пробку. В воздухе запахло вином и кумином. Вдовы придвинулись ближе, протянули руки, скрючили пальцы. Века протекли с тех пор, как сестры были бичом кельтских детей… и умиротворить их тогда мог только этот пряный напиток. Но жажда – жажда осталась.

– Так долго, сестра, так долго… – прошептала слепая, и бледная тень языка обметнула ей губы.

– Дай нам бутылку! – коготь другой чиркнул совсем близко к его лицу.

– О, я дам, – ласково улыбнулся Тап, – я дам. Но у меня есть виды на тот кусочек смеха, что вы бросили в мешок. Василек вам и за одежку отсыплет достаточно гламора.

Бутылка прошла совсем рядом с их пальцами, чуть не задев.

– Ну, что, по рукам?

Как он и рассчитывал, колебаться Вдовы не стали.

– Да-а-а! – простонали обе, и слепая, выхватив у него бутылку, жадно впилась в горлышко.

Рот ее окрасился вином. Зрячая сестра поспешно отняла у нее вожделенный сосуд.

Напевая что-то веселенькое, Тап двинулся прочь. По пути он извлек смех из мешка и опустил в один из жилетных карманов. О, да, побрякушка стоила сотни юбок.

Чары, которые Тап навел, прежде чем углубиться в канализацию, уже почти выветрились, и грязь начала липнуть к башмакам. Чертов Кагмаг, вечно роется в нечистотах, два слова подряд из него не вытянешь! Распрямись этот склизкий тролль хоть раз во весь рост, и он оказался бы выше почти любого фэйри, да только передвигаться тут, в тоннелях, можно лишь на четвереньках. Вот и сейчас Кагмаг зарылся загребущими лапищами в навоз и припал пониже, вытянув похожее на зазубренный кинжал рыло, чтобы как следует принюхаться. Тап уже собрался восвояси, когда сточный мародер подтянул к носу благоуханную горсть и испустил могучий удовлетворенный вздох.

– Что там, Кагмаг? Медный горшок? Подсвечник?

– Свинарные выметки.

Тролль разинул черногубую пасть и щедро вкусил находки.

Тап вытащил грабительские часы и проверил греховодства. Ничего. Он слегка постучал по циферблату. Стрелки упрямо показывали, что нечто достойное внимание находится не где-нибудь, а именно здесь, и оно сейчас в лапе у Катмага.

– А-а-а, как славно.

Тролль зачерпнул еще мерзостей; его горящие желтые глаза-плошки на мгновение сузились.

– Надо бы припрятать, столько ворья кругом.

Тап заинтересованно придвинулся, но содержимое Катмаговой горсти выглядело ничуть не лучше, чем раньше.

– И не говори. Сплошное ворье.

– Есть тут один, больно борзый, – темный троллий язык вылизал из дерьма новехонький сапожок для верховой езды. – Слыхал, какой-то лепрекон жаловался, у него, мол, всю лавку обчистили.

Тап постарался не хихикнуть. Лепреконы были те еще пройдохи и заслужили малёк неприятностей. Наверняка обмишуленный клиент устроил себе сатисфакцию.

Тролль закончил чистить сапог и протянул его Тапу.

– Твоя работа? – светски поинтересовался тот.

– Ага. Ой, прости, там еще нога внутри осталась. Приберу, пожалуй.

К закату Тап уже порядком устал носиться по всему Лондону. На следующую точку он опоздал и некоторое время уныло оглядывал стремительно пустеющий рынок, пытаясь засечь шулера, на которого указывали «мухлевые» часы. Потом он немного побродил кругом, но тоже безрезультатно. Отчаявшись, Тап устремился в ближайшее питейное заведение.

Газовые лампы отражались в зеркальных панелях и ярко освещали переполненную комнату. Тап прокладывал извилистый маршрут через толпу, старательно избегая тычков. Подле горки со всяким интересным спиртным он приметил оборванного кистехвостого хобгоблина с мышиными усишками, славного ловким обращением с картами. Втрезвую он мастерски менял на них картинки толикой магии, обманывая ни в чем не повинных людей.

Фэйри побарабанил по стойке, подзывая хозяина.

– Еще одного «Знаменитого Баттера», любезный!

Не успел хобгоблин поднести посуду к мокрому рту, как Тап закрыл душистый стакан ладонью.

– Ты же не думаешь пропить все до последнего пенни, а, Роб…

– Для вас мистер Хоббс, сэр, – гоблин нервно рыскнул глазами по окружающим людям; его длинные вибриссы были намаслены и подкручены на концах, чтобы походить на человечьи усы. – По крайней мере, в этой компании.

– Что ж, хорошо. За тобой должок, помнишь? Или мне передать Васильку, что выплаты не предвидится?

Хоббс побледнел от одной этой мысли и нервно облизнул губы.

– О, нет. Нет, не надо. Я уже почти раздобыл достаточно… скоро уплачу все, что с меня причитается. Но ты должен замолвить за меня словечко, Тап. Скажи Васильку, что без гламора мне придется уехать из Лондона…

Он аккуратно изъял стакан из-под Таповой ладони, постаравшись не проронить ни капли.

– Уж позволь. Просохшее горло вредно для здоровья.

Он выразительно потер лапкой шею, будто у него и правда продрало горло.

Хоббс и так уже почти в стельку, подумал Тап. Еще пара стаканчиков, и рожа у него посинеет, а остатки сознания распрощаются с телом. Надо поспешать.

– Где улов за день?

– Персонально на мне. Прятать нынче нигде не безопасно.

Секунду до Тапа доходило.

– Что, и у тебя таинственный вор? Нет, только не это.

Хоббс важно кивнул.

– Это тебе не враки. Порядком Народу уже грабанули. Того крошку, что кареты обчищает, вон тоже… И Дженни Зеленозубая давеча много сняла с тела, которое… нашла на берегу Темзы, короче… В общем, заныкала она всю добычу в каморку свою, что в доках, а когда возвратилась за добром, его уже и след простыл. Это у кого же, интересно, мозги так отшибло, чтобы старушку-Дженни обижать?

Тапу стало слегка нехорошо при мысли о фэйри, настолько глупом, чтобы красть у Дженни – она недаром пользовалась славой одной из самых вредных во всем Народе. Наверняка, какой-нибудь сельский пикси затесался, невдомек ему, бедняге, кому тут лучше не переходить дорожки. Тап и сам-то недавно явился из Эссекса, поискать удачи в этом кипучем котле хаоса под названием Лондон. И благоразумием он, помнится, тоже не отличался… Он дорого за это заплатил.

От воспоминаний фэйри передернуло, на душе сделалось тревожно. Еще немного, и придется себе напитки заказывать.

– Ну, хватит об этом, – он протянул мешок. – Гони монету.

Хобгоблин покорно кивнул, потряс правой рукой и, наклонившись вперед, опрокинул рукав над призывно раскрытым жерлом мешка. Пенни, четырехпенсовики, шиллинги хлынули из рукава. Последнюю монетку, гинею, острые пальчики успели поймать.

– Эта мне еще самому понадобится. Чтобы с холоду не сдохнуть по ночи.

С мешком, отяжелевшим от дневной добычи, Тап должен был устремиться прямиком к Васильку, однако, вместо этого почему-то развернулся и пошел на Королевскую Биржу, чья каменная твердыня служила средоточием всей человеческой коммерции. Мелкие лавочки вдоль фасада – так, всего лишь огороженные прилавки, с которых торговали книгами, газетами да всякой канцелярщиной – уже закрывались на ночь. Горстка посетителей еще расхаживала по залам, но даже обрати они на Тапа внимание, он все равно увиделся бы им каким-нибудь заблудившимся юнцом – все-то и надо, что щепоть гламора.

На верхнем этаже здания, с северной стороны располагалась кофейня, почти пустая в этот поздний час. Тап просочился в глубину, открыл дверь в кладовую, легко вскарабкался по душистым мешкам с зернами и добрался до всеми забытого люка в потолке, ведущего на маленький чердачок.

Чердачок служил ему домом.

Человеку пришлось бы согнуться, но в Тапе росту было всего четыре фута, так что ему разве что шляпу могло сбить с головы. В дальнем конце высился целый холм гусячьего пера – постель. Но сколь бы соблазнительно и зовуще ни глядела она на него, сейчас он себе такой роскоши позволить не мог.

Вместо этого Тап подошел к стене; пальцы его быстро нашли и потянули качающийся камень. За ним, в нише была горка сокровищ – сливки, умело и незаметно снятые с молока рабочих задач за весь прошлый год. Тап запустил руку в карман жилета, нащупал выторгованный у Вдов смех и прибавил его к коллекции.

Василек, бездарный щипаный барахольщик, сильно бы удивился такому блестящему собранию. Особенно Тап гордился траурной брошью с локоном волос ясновидящей. Пришлось потрудиться, чтобы выудить ее у мрачного ирландского анку. Со всей своей черной одежкой и костлявой рожей (вечно с таким выражением, будто объелся кислятины) неудивительно, что парень подвизался плакальщиком на похоронах.

Разум у Тапа был еще проворнее пальцев, но и ему не хватило сноровки избежать кабалы. Уже в тысячный раз он пожалел, что был таким сорви-головой, когда только приехал в Лондон.

Ему еще тогда сказали, что хороший, качественный гламор – тончайший порошок, позволяющий любому фэйри прятаться от обычных, не отягощенных ясновидением человеческих глаз под любой личиной (штука, необходимая в Лондоне, если хочешь выжить) – можно раздобыть только в одном месте. Все это железо, из которого люди строили себе дома в большом городе, сводило на нет естественные фейские способности. Тап, совсем зеленый новичок в Лондоне, не имел ни вещей, ни денег, чтобы покупать у Василька гламор честным образом, так что выход у него оставался только один. Решив, что где наша не пропадала, он под покровом ночи проник в барахольную лавку и принялся рыскать по задним комнатам, где его без труда изловил спригган. Хозяин поднял его за шкирку и показал особую комнату, где с потолка свисали клетки с насмерть перепуганными пикси. Будь у Тапа похуже подвешен язык, его бы швырнули в гигантскую кофемолку с ржавыми шестернями и зубьями и изготовили бы из него горстку гламора. Тап льстил, умолял, обещал любые мыслимые услуги. Василек послушал, послушал и заставил незадачливого фэйри поклясться, что тот отслужит ему сборщиком откупного двенадцать лет – по году за каждый свой палец, дерзнувший посягнуть на чужое добро.

Интересно, скоро ли таинственный вор повторит его ошибку?

Идучи по самому грязному во всех пределах вселенной переулку к барахольной лавке Василька, Тап мрачнел с каждым шагом. Дверь представляла собой две сбитые гвоздями доски. Фасад (хотя «фасад» – это сильно сказано) был выкрашен в печеночно-желтый цвет, чтобы даже старейшие и простейшие из мусорщиков могли без труда отыскать заведение. Василек торговал гламором за краденые вещи, которые затем перепродавал обратно людям. Почти что каждый фэйри в городе был у него в долгу, и некоторые куда хуже других.

Тап вошел. Василек как раз чинил деревянную клетку. Фигура у сприггана была приземистая и какая-то глыбоватая. Небритые челюсти и лысая макушка делали его почти похожим на человека, если бы не глаза – слишком мелкие и яркие.

– А вот и мой кроличек, – проскрипел Василек.

От звука его голоса ныли уши.

Тап проглотил гнев и выгрузил мешок на прилавок.

– Добыча сегодня что надо.

Василек сузил и без того невеликие зенки.

– Ну, что ж, поглядим.

Спригган поставил клетку и щелкнул пальцами. Лежавший справа от него на прилавке внушительный гроссбух открылся, и страницы сами собой зашелестели в воздухе. Тап вывалил содержимое из мешка, и хозяин предприятия жадно зарылся в добычу. Подцепив жестянку табаку, он потряс ее возле уха.

– Банка Баейровского Ароматического Вишневого Табаку одна, – прокомментировал Тап. – Полная, но покусанная с одного боку. От глайстига.

На странице гроссбуха расцвела чернильная вязь, добавляя описание.

– Семь пенсов, – прозвучал призрачный шепот откуда-то из кожаного переплета.

Спригган протянул лапу за девичьими одежками.

– Вдовы?

Тап кивнул.

– Чепчик один. Платье одно. Юбка нижняя одна. Последняя слегка порвана вдоль по шву.

– Шесть шиллингов, – сообщила книга учета.

– Это даже на один мешок гламора не тянет, – пожал плечами Василек.

Тап проглотил страх – вдруг старухи отважатся заложить сприггану их приватную сделку со смехом – и бодро отбарабанил имена остальных фэйри, от которых поступило представленное добро. После этого он подхватил мешок и направился было к двери, но был решительно возвращен за воротник к прилавку.

– Минуточку, – Василек постучал пальцем по странице. – Ты давеча наполнил у меня табакерку гламором, крольчоночек. Платить будешь сейчас или пусть должок растет?

Тап вспыхнул, но голос сохранил спокойный.

– У меня всего два пенса осталось. Ты и так мне зарплату скостил до пары грошей.

– Тап Сматтерпит, – подала тихий голос книга. – На настоящий момент должен восемьдесят один фунт.

– Прямо твой вес чистым золотом, – ухмыльнулся Василек. – Ты всегда будешь мой.

– Не бывать такому! – чирикнул Тап.

– Ой ли? – спригган перегнулся через прилавок; изо рта у него прескверно воняло. – Хотя почему нет. Я сей же час освобожу тебя от службы, стоит только оплатить счет.

Хриплый хохот Василька вытолкал Тапа в двери. Всю дорогу до Биржи фэйри бежал; голова у него шла кругом при мысли, что благодаря своему кладу и хозяйской невнимательности он вскоре будет свободен. Однако камня, закрывавшего нишу, он на месте не обнаружил. Внутри было абсолютно, совершенно пусто.

Тап подавился слезами. Вся его работа, все сбережения за долгие годы пошли прахом. Теперь ему вечно гнуть спину на этого тупого болвана.

Как в тумане с тоски, Тап бродил по улицам, пока не очутился в центре небольшой толпы: люди слушали, как уличный музыкант наигрывает народные мелодии на колесной лире. Рядом девчонка торговала кексами с тмином из корзины. Тап порылся в кармане, обнаружил полпенни – свою последнюю монету, – купил лакомство и сжевал в мгновение ока, не оставив ни крошки на перчатках с обгрызенными пальцами.

Какие-то из часов в жилете принялись звонить, и Тапу очень захотелось швырнуть их об ближайшую стену. Вот почему они его не предупредили? Должны ведь трезвонить от каждой кражи, совершенной фэйри, так нет! Чисто машинально он поглядел на циферблат: крошка-богган где-то поблизости чистит карманы, делов-то. Еще и пары часов не прошло с тех пор, как он сунул в тайник смех и отправился к Васильку – наверняка еще есть время изловить ворюгу и вернуть своё. Правда, тут не обойтись без помощи, а в Народе только у одного был нужный для этого дар.

Вернее, у одной. Тап знал, что грачиха жадна до гламора. Нет, настоящей воровкой она не была, но чтобы зачаровать мужчину и раскрутить на еду и выпивку, птичьи лапы лучше бы спрятать. Он уже целый час искал ее, кружа по лучшей части Лондона, и, наконец, нашел: вон она, глазеет на свое отражение в витрине ювелирной лавки. Длинные черные косы текли из-под полей видавшей виды темной шляпы с какими-то перьями. На Тапа она поглядела с печальной улыбкой.

– Нет у меня ничего для твоего хозяина, малыш, – и, словно в доказательство нищеты, приподняла подол, открыв не стройные ножки в чулках, а чешуйчатые когти.

Тап полез в карман, вытащил табакерку и, приоткрыв крышечку, показал ей мерцающую пыль внутри.

– Почти полнехонька.

Ее глаза так расширились, что он поспешил захлопнул крышку.

– Ты мне – я тебе, а?

Мгновенье спустя ее темные дети – вороны, обитавшие в лондонском Тауэре – уже гнездились у него на плечах. Взор их острее всех в этом городе, мало что укроется от него. Трескуче гогоча, они сообщили, что нужная ему личность в данный момент обретается на Катлер-стрит, в злачном районе по соседству с Собачьей Канавкой.

Когда Тап вывернул из-за угла на Катлер, единственная имевшаяся на улице живая душа как раз покидала какое-то полуразрушенное здание. Тап и вовсе не обратил бы на нее никакого внимания, если бы рука, затерявшаяся где-то в глубинах тяжелого пальто, не подбросила вверх сверкающую монетку. Через секунду краденый смех – а это был он – снова скрылся в ладони.

– Эй, ты, там! – обратился к нему Тап.

Пальто обернулось, изнутри глянуло побелевшее от страха лицо, а затем вор пустился наутек – только не по улице, а обратно, в притон.

Тап понесся за ним по пятам.

Внутри было сыро и закоптело. Дичь взлетела по шаткой лестнице, застонавшей даже под Таповым невеликим весом. Мимо мелькали двери – они вели в комнаты, полные народу. Народ сидел вокруг карточных столов или кидал кости. Со следующего этажа неслись крики: зрители обступили пару амбалов, боксирующих в углу. Тап придушил любопытство в зародыше и продолжил погоню.

Впереди с грохотом отлетел люк, выходящий на крышу; Тап уже почти хватал дичь за пятки. Лондонское небо было затянуто дымом от извергавшихся труб. Вор уже был на самом краю, но бега не замедлил и не остановился, а диким прыжком, размахивая руками, покрыл пропасть до соседней крыши. Тап с легкостью перепрыгнул следом. Тут преследуемый очень удачно запнулся о подол пальто и растянулся плашмя. Фэйри приземлился аккурат ему на спину, пригвоздив к крыше.

– Знатная вышла погоня, – выдавил он, переводя дух. – Но тут перед нами встает новый вопрос – о том, что принадлежит мне.

Он рывком перевернул вора навзничь, ожидая увидеть тонкое личико эльфа или мохнатую бурую мордочку боггарта… – в общем, что угодно, только не перепуганного шестнадцатилетнего человеческого мальчишку. Тап даже отпрянул от удивления.

Дитя! Людское дитя! Да как такое возможно? В голове у него все смешалось, но глазам хочешь не хочешь приходится верить. Если так рассудить, в этом даже есть свой смысл: а иначе с какой стати волшебные часы не показывали ни одну из его краж?

Мальчишка свирепо воззрился на Тапа.

– И кто же ты у нас такой? – Тап поставил ногу ему на грудь, прижав в крыше. – Седьмой сын седьмого сына? Или у тебя куриный бог есть?

– Ты о чем вообще толкуешь?

– Откуда у тебя Видение?

Паренек смущенно заулыбался.

– Да сажа в глаза попала. Работал туточа подручным у трубочиста, лет несколько назад, на одного мужика – уж он и ругаться горазд был! все грозил мне пятки поджарить, если я буду недостаточно быстро по трубам лазить, – мальчик уныло качнул головой. – Ну, и застрял вдругорядь. Что-то пролезло поверх меня вверх, да только не крыса. Впору подумать, что… нет, не вы, сэр. И вот оно вылазит и роняет мне чуток сажи на лицо, а я ну глазами моргать и вижу: маленький такой мужичок за край трубы выбирается. Ну, вот с тех пор и блазнится мне всякое.

Брауни, ясное дело. Прячутся по трубам холодными утрами. Мелкие бедокуры, все к человечьему жилью поближе льнут. Накидать праха со стоп в глаза – чем не волшебное снадобье, так же отлично работает.

Тап внимательно осмотрел поимку. Мальчишка был худющ и весь потонул в пальто; волосы темные, зато глаза зеленые, что твой клевер. Помыть чуток и выйдет пригоженький – таких Благой двор любит себе в игрушки брать.

– Имя-то у тебя есть?

– Линд.

– Ага.

Тап протянул руку. Отрок осторожно уцепился за нее и встал.

– Ну, что теперь? Ты не собираешься меня проклинать?

– Теперь у нас с тобой есть одна проблемка. Если бы тутошние прознали, что человек грабит Народ… – Тап даже поморщился от этой мысли. – Короче немало ваших ждал бы скверный конец.

Он снял шляпу и многозначительно поскреб в затылке.

– Но если вернешь то, что украл у меня, я, пожалуй, тебя отпущу и сохраню этот маленький секрет промеж нас.

– Да я бы и рад, сэр, если б только мог – честно. Да только все уже продал или в карты продул. Едва вот сумел пальто на себе оставить и эту вон безделушку, – он вынул сверкающую монетку. – Уж больно хорошенькая, духу не хватило ее прозакласть.

Тап вынул у него из пальцев смех.

– И это все, что у тебя осталось? – горестно пробормотал он.

Чтобы собрать новый выкуп, уйдут годы. Горбатиться ему теперь на Василька вечно… вечно шнырять по клоакам с троллями и якшаться с отбросами города.

– Ах ты, желтобрюхий, злошатучий дурень! Я бы на твоем месте насчет магистратов не волновался, сначала мы сами с тобой разберемся. Плясать у нас будешь, пока ноги в кровь не сотрешь! Брюхо-то у тебя пораспухнет, глаза-то повыскочат!

Он ткнул мальчишку несильно в живот.

– Нет, сэр! Молю вас, сэр! Дайте мне несколько дней, и вам все возмещу. Я ведь взломщик – первый класс, мастер-домушник! – Линд даже грудь свою тщедушную выпятил. – Да вы кого угодно спросите вокруг Собачьей Канавки или Уайтчепела! Нет такого дома, чтоб я вовнутрь забраться не смог. Пару ночей на работу и все будет тип-топ!

Тап пораскинул мозгами. Вообще-то он мало что мог, разве что надоедать мальчишке до конца его дней – он даже удивился, что тот предложил какое-то возмещение. Раньше ему люди встречались все больше тупые да трусоватые. Видать, не все с этим племенем так уж плохо.

– Хороший взломщик, говоришь?

Линд расплылся в улыбке.

– Ага. Лучшего не найти!

Такой апломб Тапа позабавил. Мальчонке и правда требовалось изрядно мастерства, чтобы провернуть все эти кражи. Может, и есть еще шанс… Наверняка у Василька целое состояние в наличных после продажи всего наворованного добра. Достойная выйдет месть, если парень вломится к нему и умыкнет достаточно монет, чтобы оплатить его, Тапа, долг, – и тогда быть Тапу свободным от службы, а спригган и оглянуться не успеет!

– Ну, коли ты и правда хочешь возместить убытки, встретимся тут же завтра ночью.

Линд кивнул и, крепко схватив фэйри за руку, пожал ее.

– Спасибо вам, сэр! Ждать себя не заставлю.

Тап проводил его взглядом и попробовал уговорить себя, что беспокоиться ни к чему. Но довериться кому-то не из своих…

Тап знал, что каждую ночь после полуночи Василек столуется на свалках, где городской хлам и отходы просеивают на предмет всякого ценного, горстями глотая там песок и угольную пыль.

Следующим вечером, попозже, он привел Линда к барахольной лавке.

– Мы же через парадную дверь не пойдем, правда?

– Еще чего. Пробовал уже, несколько лет назад. Она охраняется. Подымет тревогу, и Василек тут как тут.

Тап провел паренька за угол. Стена там была из крошащегося кирпича: опасно по такой лазить. Единственный во всем доме, окромя входной двери, проем – высоко, под двускатной крышей – закрывали старые, покоробленные ставни.

Отрок расстегнул свое выдающееся пальто, извлек фомку – короткий лом, овеянный дурной медвежатной славой – и играючи крутанул в руке.

– Проще простого!

– Может, и так. Если только нас не поймают и не сотрут в порошок.

Юная физиономия мигом посерьезнела. Линд выскользнул из пальто, оставшись в вытертой до дыр льняной рубахе и такого же свойства штанах. Сунув фомку в задний карман и потерев хорошенько ладони для тепла, он решительно шагнул к стене и отыскал зацепку в осыпающейся известке у себя над головой.

Тап наблюдал за восхождением и дивился проворству мальчишки. Даже когда рука его промахнулась мимо трещины и соскользнула, он остался спокоен и мгновенно выправился, перенеся вес на другую ногу. Вскоре он уже был возле самых ставней и аккуратненько ими занялся.

Тап внизу, в тенях, прислонился к стене и зорко наблюдал за улицей. Как же ему распорядиться своей новообретенной свободой, размышлял на досуге он? Можно, скажем, заделаться курьером… или гидом для фэйри, впервые прибывающих в город.

Тут до него донеслось какое-то бормотание. Он устремил взор из-под полей шляпы вдаль… и увидал неуклюже приближающуюся громоздкую фигуру. В бормотании фигуры снова и снова слышалось слово «свинота».

Иногда на свалку выпускали свиней – пастись и кормиться всем съедобным, что они сумеют там найти. Очевидно Васильковский ужин раньше него был найден и сожран свиньями, и теперь хозяин лавки возвращался домой голодный и злой.

Вряд ли Линду достанет времени обыскать в темноте магазин. Тапа разрывало между желанием сбежать и предоставить мальчишку его судьбе – хорошо заслуженной судьбе, между прочим, потому как нечего грабить Народ – и порывом спасти его. Все-таки отрок был верен своему слову, а такое на дороге не валяется. И начиная взбираться по стене, Тап в который раз выругал себя за то, что жизнь среди людей когда-то показалась ему медом.

Он без труда протиснулся через маленькое окошко – правда, затем сразу упал с высоты футов в десять, но приземлился все равно, как кошка, – на массивный стол. В лавке было темно, хоть глаз выколи. Он шепотом позвал Линда и услышал сбоку тихий ответ.

– Скорее, Василек идет! – не успел он это произнести, как заслышал скрежещущий внизу, в замке, ключ.

– Да я еще ни пенни не нашел! – ответили из темноты.

– Черт! – сквозь зубы выругался Тап.

Глаза его потихоньку привыкли к отсутствию света, он опустился на столе на четвереньки и очутился рядышком с Линдом.

– Сиди и не шевелись.

Доски скрипели под тяжелой ногой – это спригган шел через лавку. Дверь отворилась, и Василек вступил в свою пещеру. Прошаркав в дальний угол (всего в паре дюймов от незваных гостей), он рухнул на вырубленную прямо из стены койку. На полке у изголовья виднелся знакомый сундучок, из которого Василек выплачивал Тапу его жалкие гроши.

Затаив дыхание, они ждали, пока Василек ворочался на кровати. Через какое-то время он затих и даже раза два всхрапнул на разный лад. Тап махнул головой в сторону сундука, Линд рядом кивнул, но повернул совсем в другую сторону и тихо занялся в темноте имуществом сприггана.

Тап никак не мог решить, каким стоящим проклятием приложить мальчишку. Тем не менее, он осторожно спустился со стола и на цыпочках двинулся к полке, дважды замерев по пути, когда Василек решил повернуться во сне с боку на бок. Добравшись, наконец, до кровати, он привстал на носочки и потянулся к сундуку. Стоило его пальцам коснуться кофра, как воровские часы в жилетном кармане начали бить.

Василек проснулся мгновенно. Громадная лапа сграбастала Тапа, не успел он ни вздохнуть, ни охнуть, и затрясла так, что многочисленные часовые цепочки на жилете ответили колокольным звоном.

– Ах, ты, вор! Кроличек мой, видать, ничему не учится!

Василек придвинул морду к самому носу Тапа; пасть его широко распахнулась, открыв многочисленные ряды измазанных грязью и пылью зубищ.

– И какую же нам взять для тебя дробилку?

Он в предвкушении щелкнул челюстями.

Тап зажмурился и приготовился встретить конец, но тут Василек вдруг истошно взвыл ему в прямо в ухо! Фэйри рискнул приоткрыть один глаз и увидел, что спригган орет благим матом – от боли, а позади Линд снова вонзает ему в ногу свою фомку. Железную, между прочим!

Тут Тапа уронили, и не успели его ноги коснуться пола, как Линд уже схватил его в охапку и чуть не швырнул в сторону маленькой дверки. Мальчишка и сам последовал за ним, вскочил внутрь, захлопнул дверь и заклинил ее ломом. Дерево в тот же миг загрохотало под Васильковыми кулаками.

Они огляделись. С потолочных балок свисали клетки, они же слабо освещали небольшую комнатенку. Никакого другого выхода из нее не было – парни оказались в ловушке. Не сразу, но до Тапа таки дошло, где они очутились: в кладовой с гламором.

Пленные пикси – каждый ростом не больше человечьего локтя вместе с крылышками – проснулись от шума. Тоненькие, грустные личики повыглядывали между прутьев. Несколько слабеньких ручек протянулось наружу в безмолвной мольбе.

Тап оглянулся на Линда, который крепко держался за грудь, словно у него там болело.

– Эй, с тобой все в порядке?

Линд в ответ ухмыльнулся дико и весело, как заправский чокнутый дурень, которого хлебом не корми – дай в бочку затычкой влезть.

– Ну, вот и хорошо, – одобрил Тап, двигая стол с дробилкой под ближайшую клетку. – Когда дам знак, откроешь дверь.

Мальчик озадаченно посмотрел на него, но кивнул.

Тап работал быстро, как только мог, внимательно слушая вопли и ругань бывшего нанимателя из соседней комнаты. Наконец, он закончил, свистнул Линду, тот выдернул лом из заклина и отскочил подальше.

Василек и рад был бы грозно ворваться в кладовку, если бы не накрывшая его на пороге волна летучих пикси. Крики ярости живо сменились на ужас и боль, когда освобожденные фэйри вгрызлись ему в щеки, вцепились в уши и воткнулись в глаза. Василек доской обрушился навзничь, Тап с Линдом перемахнули через него, а писки продолжили наседать на поверженного сприггана. Когда грабители вылетали за порог, пальчики их уже успели запачкаться красным.

Откуда-то издалека донесся полицейский свисток.

– Ночной патруль, – прошептал мальчик, крепко стиснув Тапу руку. – Не иначе констебль услышал крики.

Вместе они поспешно и той же дорогой выбрались из магазина, хотя Линд был как-то странно неуклюж – совершенно против обыкновения. Спрыгнув в переулок за домом, они пустились наутек, и Тап споро повел сообщника лабиринтом трущобного квартала, хорошо знакомого Народу.

Приземлились они в крошечном пабе. Тап плюхнулся за свободный стол у камина и поднял два пальца. Трактирная служанка оказалась девушка с понятием и лишних вопросов задавать не стала.

Линд нервно огляделся по сторонам. Остальные клиенты заметно отличались от средней лондонской публики. У кого уши из-под шапки острились, у кого нос был длиннее пинтовой кружки, а у кого и крылышки прозрачные то и дело вспархивали за спиной в такт скрипачу, что сидел у огня.

Мальчик поежился, все еще держась за грудь.

– Ну, что теперь?

Тап благодарственно кивнул девице, подавшей напитки; Линд в свою очередь вытаращился на ее… спину – пустую, как лохань для супа.

– Пикси вряд ли оставят от Василька достаточно, чтобы полиция хоть что-нибудь нашла… Стало быть, я снова сам себе хозяин.

– А со мной что? Собираешься сдать меня им? – Линд снова пугливо оглянулся.

– Была у меня такая мысль, – Тап долго и лениво прихлебнул приправленного пряностями горячего вина, наслаждаясь теплом и сладостью. – Но ты успел спасти мне жизнь, и за то я тебе благодарен, а, стало быть, ты прощен. Считай, что твой долг закрыт.

Линд, однако, выглядел разочарованно.

– И это все? После того, что мы только что сделали… после всего, что я в последнее время видел…

– Охолони-ка, – Тап подтолкнул к нему вторую кружку. – Вот, выпей.

Внутри он крепко обрадовался жалобе. Он и сам уже некоторое время гадал, неужто парень просто возьмет да исчезнет после ночных приключений… К собственному его удивлению, Линд пришелся фэйри по душе.

– Ну, по крайней мере, дай хоть сам за себя заплачу.

Он полез под рубашку и, вытащив несколько с виду не слишком примечательных мешочков, уронил их на стол между ними.

Некоторое время Тап таращился на них в крайнем изумлении.

– А это ты где взял?

– Хороший взломщик никогда не уходит с пустыми руками. Нашел их в той, первой комнате.

Он потянулся за кружкой, но сперва на всякий случай понюхал содержимое – и довольно облизнулся.

– Открой их. Там внутри золотая пыль.

Тап расхохотался и, действительно развязав ближайший мешочек сунул пальцы внутрь и извлек щепоть сверкающего порошка.

– Нет, мальчик мой, это не золото, – он наклонился поближе. – Это гламор, и ценится он среди Народа ой, как высоко.

Линд распахнул глаза.

– И что же мы будем с ним делать?

– Ого! Мы? – Тап добродушно хмыкнул.

– Ну, да, – Линд взвесил на ладони один из мешочков. – По-моему, мы отлично работаем на пару.

– И ты хочешь войти в партнерство с одним из Народа? – Тап взял его ладонь, обеими руками. – Рисковое это предприятие, должен тебя предупредить.

Он заглянул мальчугану в глаза, зачарованный их веселой зеленью.

– Что за жизнь без чуточки риска? – ухмыльнулся Линд. – Партнеры так партнеры!

Стив Берман родом из Нью-Джерси. Он начал писать еще в подростковом возрасте и с тех пор успел опубликовать более пятидесяти статей и рассказов. Его любимый жанр – урбанистическая фэнтези, как современная, так и историческая. Издательство «Лета-Пресс» выпустило сборник его фантастических рассказов под названием Trysts: A Triskaidecollection of Queer and Weird Stories. Его вебсайт: www.steveberman.com.

Возможно, кто-то подумает, что для городского мальчишки это немного странно – мечтать о переполненных улицах викторианского Лондона. Но именно о них я и мечтаю. Наверное, перечитал в детстве Диккенса и Конана Дойла. Для меня окутанный туманом и освещенный газовыми фонарями Лондон XIX века – таинственное и волшебное место, где может случиться что угодно.

Как-то раз я спросил себя, а что, интересно, сталось бы с фэйри того времени, чувствуй они себя примерно как я сейчас: зов большого города, любопытство к людям и людским обычаям плюс обычная фэйриная проказливость…

«Цена гламора» – мой ответ на этот вопрос.