Ночной базар

Томаса шла по дороге, ловко удерживая на голове корзину приношений. Мама пришла бы в ярость, увидав, что она носит вещи, как служанка. Стояла ночь, а накануне днем дождь лил ливмя, но дорога под подошвами сандалий все равно так и пылала. Томаса старалась думать об этом жаре, а не о том, как бутылка крепкого ламбанога клацает там, наверху, о блюдо паксив на пата, а рядом благоухают паровые рисовые пирожки в кокосе. Это совсем никуда не годится, когда ты съедаешь парангаль, которым полагается подкупить эльфа и заставить его снять проклятие.

Не то чтобы ей случалось самой встречать эльфов. Она даже не слишком поверила в россказни Эвы (это ее сестра), когда та ворвалась домой с разломанным тамариндовым стручком в руках и совершенно мокрыми волосами. Обычно сестры возвращались из школы вместе, но сегодня, как только начался дождь, Эва нырнула под дерево и объявила, что собирается переждать грозу здесь. Томаса ничего такого и не подумала: Эва всегда ненавидела ходить мокрой, грязной или растрепанной.

Она пинком отправила осколок кокосовой скорлупы прыгать по дороге, рассыпая рыжих муравьев. Не надо было бросать там Эву одну, все упиралось в это. Хоть она и старше, а мозгов у нее все одно нет, особенно если речь идет о мальчишках.

Едущий мимо автомобиль притормозил. Томаса упорно глядела на дорогу, и через секунду тот дал газу и исчез. Обычно девушки не шляются одни по улицам Аламино посреди ночи. Филиппины – место небезопасное, тут людей запросто крадут и убивают, даже так далеко от Манилы. Отец с шофером – где-то в провинциях, мать – на неделю в Гонконге, так что нести дары оставалось только Томасе или служанке, Розе. Эве было слишком худо, какой с нее толк. Роза сказала, так всегда случается, если энканто влюбился: его зазноба сохнет телом, как его собственное сердце сохнет от желания.

Томаса поглядела на бледную физиономию Эвы и сказала, что сама пойдет. В конце концов, в нее-то ни один эльф не влюбится. Она тронула щеку: контур родимого пятна можно очертить, даже не глядя в зеркало. Неправильной формы красная клякса закрывала один глаз и заканчивалась прямо над губой.

Томаса шла себе и шла, мимо беленой церковки, мимо узкого ряда магазинов на окраине, мимо единственного в городе «Макдоналдса». Дальше здания начинали редеть. По обочинам дороги тянулись дома в испанском стиле, а за ними вдаль уходили рисовые поля. Над ухом, привлеченные запахом пота, зудели москиты.

Когда Томаса перешла коротенький мостик возле школы, фонари закончились и осталась только луна – хорошо еще видно, куда ноги ставишь! Она осторожно зашагала через густую траву, потом перепрыгнула через канаву. Тамариндовое дерево было ничем не примечательно: широкий, кряжистый ствол, облако густых, перистых листьев. Томаса поставила корзину между корней.

Хотя бы луна сейчас полна только наполовину, и то хлеб… В полнолуние ведьмы и эльфы, и прочие духи устраивают базар на кладбище, говорила Роза. Торгуют там всякой всячиной, совсем как люди днем. Вряд ли это правда, но все равно как-то страшновато.

– Таби-таби-по, – прошептала наученная Розой Томаса в ночь, сообщая, что она уже здесь, пришла. – Будь добр, прими эти подношения, и пусть моя сестра выздоровеет.

Ответом была тишина, и Томаса почувствовала себя еще глупее прежнего. Она уже повернулась, чтобы уйти…

Что-то прошуршало в ветвях у нее над головой.

Она замерла. Замер и звук. Хотелось бы верить, что это просто ветер, но ночной воздух стоял горячий и неподвижный.

Она посмотрела в глаза, зеленые, как неспелые бананы.

– П-привет, – выдавила она под глухую тяжелую дробь сердца о ребра.

Энканто шагнул на одну из толстых веток. Кожа – темно-коричного оттенка тамариндового стручка, ноги босые. А вот одежда ее удивила: обрезанные джинсы и футболка с каким-то выцветшим и потрескавшимся логотипом. Эльфа можно было принять за обычного мальчишку с рисовых полей – если бы не слишком яркие глаза и ветка, почти не прогнувшаяся под его весом.

Он улыбнулся ей сверху, и она не смогла не заметить, как он красив.

– А что если я не стану исцелять твою сестру? – поинтересовался он.

На это Томаса не знала, что ответить. Она даже как-то потеряла нить беседы. На самом деле она до сих пор пыталась решить для себя, верить ей в эльфов или нет.

– Чего?

Он соскочил со своего насеста, и она на всякий случай быстро попятилась.

Эльфийский мальчишка взял из корзины ламбаног и скрутил крышечку. Волосы его шелестели, как листья.

– Еда – ты даешь ее по доброй воле?

– Не поняла.

– Она – моя, независимо от того, вылечу я твою сестру или нет?

Томаса заставила себя сосредоточиться на вопросе. Оба ответа выглядели как-то неправильно. Если сказать, что еда – это плата, значит, это уже не подарок, так? А если она не подарок, это уже против Розиных инструкций.

– Да, надо полагать, так, – ответила она, наконец.

– А, хорошо, – сказал эльф и основательно приложился к спиртному.

Его улыбка сказала, что ответ она дала неверный. Томасе вдруг стало холодно, несмотря на жару.

– Ты не собираешься ее лечить, – констатировала она.

От этого он улыбнулся еще шире.

– Давай-ка я дам тебе в обмен кое-что другое – и гораздо лучше.

Он протянул руку вверх, в листву, и сорвал коричневый тамариндовый стручок, потом поднес к губам, прошептал пару слов и поцеловал.

– Теперь тот, кто это съест, влюбится в тебя.

Краска бросилась ей в лицо.

– Я не хочу, чтобы в меня кто-то там влюблялся! – Чтобы объяснить еще раз, какая ты страшная, не нужен эльф. – Я хочу, чтобы моя сестра не болела.

– Бери, – сказал он, засовывая тамаринд ей в ладонь и смыкая на нем ее пальцы.

Потом он склонил голову набок и посмотрел на нее.

– Больше ты от меня сегодня ничего не получишь.

Эльф стоял сейчас очень близко к ней и обеими руками держал ее за руку. Кожа его была сухая и слегка шершавая на ощупь, так что она машинально подумала о древесной коре. Каким-то образом Томаса успела совершенно запутаться в собственных мыслях и не знала, что сказать.

Он многозначительно поднял брови. Слишком яркие глаза отражали лунный свет, совсем как у животных. Внезапный, безымянный ужас вдруг охватил Томасу.

– Мне надо идти, – сказала она, отнимая руку.

Через мост, вдоль по знакомым улицам, мимо закрытых магазинов Томаса бежала домой; ноги ее сами находили привычную дорогу. С каждым шагом паника нарастала, пока она не припустила уже сломя голову. Только ближе к дому она решилась притормозить. Рубашка промокла от пота, все мышцы ныли, а в руке был все так же зажат стручок.

Роза ждала на веранде, куря ароматизированную сигарету, из тех, что ее брат присылал блоками из Индонезии, и вскочила, когда Томаса показалась в воротах.

– Ты его видела? Он взял приношения?

– Да и да, – пропыхтела Томаса, тяжело дыша. – Но это уже неважно.

– Ты правда видела энканто? – нахмурилась Роза. – Ты уверена?

Томаса струсила. Пока пот остывал у нее на шее, она думала, что еще могла ему сказать. Ведь могла же! Он застал ее врасплох. Она никак не ожидала такой ласковой улыбки, такого смеха, да что там – она не ожидала, что он вообще существует. Она опустила взгляд на тамариндовую скорлупку в руке и пронаблюдала, как пальцы сами собой раздавили ее. Обломки пристали к липкому коричневому плоду. И она еще думала, что это Эва глупо себя ведет с мальчишками – нет, главной дурой тут была она, Томаса!

– Еще как уверена, – произнесла она пустым голосом.

По дороге наверх, в кровать, Томасе в первый раз закралась в голову мысль: с чего бы эльфу, способному сотворить любовные чары буквально парой слов, сгорать от неутоленного желания? Но, с другой стороны, во всех Розиных сказках эльфы были злые и странные – проклинали и благословляли направо и налево, повинуясь минутной прихоти. Может, и не было в этом никакой логики.

На следующий день приходил священник и читал новенны. Потом арбуларио кропил белые простыни на Эвиной постели какими-то травами. Потом был доктор и дал сестре таблеток. Но к ночи Эве лучше не стало. Ее кожа, обычно коричневая, как полированное красное дерево, стала белесой и пыльной, как у змеи, готовящейся перелинять.

Томаса набрала папин мобильный и оставила сообщение; другой вопрос, получит ли он его. Далеко в провинциях сигнал – дело ненадежное, и то в лучшем случае. Обычно его просто нет. С маминым отелем в Гонконге связаться оказалось и то проще: Томаса оставила второе сообщение, а потом пошла наверх, посмотреть, как там сестра.

Волосы у Эвы все промокли от пота, а глаза так и горели от лихорадки. Томаса присела в ногах кровати. Свечи и распятия заполонили столик; там же стоял чайник крепкого и пахучего травяного чая.

Эва схватила сестрину руку и сжала до боли.

– Я знаю, что ты сделала, – прохрипела она. – Держись подальше от этого проклятого дерева.

Томаса расплылась в улыбке.

– Пей побольше этого чаю. Говорят, он помогает.

Эва поморщилась и даже не попыталась взять чашку. Возможно, чай и на вкус был не лучше, чем на запах.

– Слушай, я серьезно!

– Расскажи мне еще раз, как именно он тебя проклял, – возразила Томаса. – Я, между прочим, тоже серьезно.

Эва как-то странно усмехнулась.

– Надо было лучше слушать Розины сказки. Может, если бы я прочла хоть на пару журналов меньше… Не знаю. Я подумала, это просто мальчишка с полей. Сказала, чтобы он знал свое место и оставил меня в покое.

– Ты же не ела плодов с дерева? – спросила Томаса вдруг.

– Только маленький кусочек, – ответила Эва, глядя в стену. – Когда еще не знала, что он там.

У-у, вот это уже плохо. Томаса вдохнула поглубже и задумалась, как лучше сформулировать следующий вопрос.

– А ты… гм-м… не думаешь, что он заставил тебя влюбиться в него?

– Ты спятила? – Эва высморкалась в бумажный платок. – Влюбиться в него? В такого? Да он же даже не человек!

Томаса заставила себя улыбнуться в ответ, но на сердце у нее было тяжело.

Роза сидела за кухонным столом и рубила кубиками имбирь. На плите побулькивала курица с чесноком. Кухню Томаса любила. В отличие от остального дома, тут было темно и тесно, и пол из наливного бетона, а не из сверкающего дерева. В ржавых кофейных банках на подоконнике росли какие-то травы; в воздухе стоял сильный запах уксуса из сахарного тростника. Это была нормальная кухня, где приносят пользу.

Томаса села на табуретку.

– Расскажи мне про эльфов.

Роза подняла глаза от доски; с губы у нее свисала сигарета. Она выдула дым из носа.

– Чего тебе надо узнать?

– Что угодно. Всё. Всё равно что, лишь бы помогло.

– Они переменчивые, как кошки, и раза в два более жестокие. Сама, небось, сказки слушала. Они украдут твое сердце, если ты позволишь, и если не позволишь – тем более, а за здравомыслие проклянут. Они – ночные твари… то есть духи. Не любят день. И золото не любят – оно напоминает им о солнце.

– Это все мне известно, – перебила Томаса. – Скажи лучше то, чего я не знаю.

Роза покачала головой.

– Я тебе не мананамбаль – я просто знаю сказки. Его любовь увянет; он забудет твою сестру, и тогда она поправится.

Томаса поджала губы в тонкую черту.

– А что если нет?

– Прошло пока лишь два дня. Сохраняй терпение. За такое время даже простуду не вылечить.

Но два дня обратились в три, а там и в четыре. Мама сдала билет и должна была прилететь во вторник. От отца вестей так и не пришло. К воскресенью Томаса поняла, что ждать она больше не может. Она пошла в сарай и взяла там мачете, потом повесила свою золотую Деву Марию на цепочку и застегнула на шее. Украдкой отправилась она к тамариндовому дереву, хотя ноги не желали двигаться, будто свинцом налитые, а в животе отчаянно урчало.

Днем дерево смотрелось пугающе нормальным. Листья зеленые, облито солнцем и все жужжит от мух.

Она взвесила на руке мачете.

– Пусть Эва выздоровеет!

Листья шорохнулись под ветром, но никакого эльфа не появилось.

Она размахнулась и ударила. Нож застрял в стволе, отколов кусочек коры, зато рука соскользнула с рукояти, и лезвие расссекло ей ладонь. Томаса отпустила мачете и уставилась на неглубокий порез, сразу налившийся кровью.

– Слабо́, – сказала она, вытирая руку о джинсы. – В следующий раз придется постараться получше.

Она выкорчевала клинок из дерева и замахнулась еще раз. Однако хватка, видимо, оказалась слабовата – как еще объяснить, что мачете вырвалось у нее из рук, не закончив дуги, и улетело в кусты у ручья?

Томаса потопала в ту сторону, но не нашла ни следа ножа в густых зарослях.

– Отлично! – закричала она дереву. – Просто отлично!

– Ты что, боишься меня? – сказал голос у нее за спиной, и Томаса быстро развернулась.

Эльф стоял по колено в траве и держал в руке ее мачете.

Она снова онемела. От дневного света он выглядел еще более чуждым, ненормальным. Глаза блестели, а волосы словно бы шевелил легкий ветер – будто эльф стоял под водой.

Он шагнул к ней, ступая по тени.

– Говорят, это к несчастью, рубить дерево, где живет энканто.

Томаса подумала о золотом медальоне на шее и шагнула навстречу – в пятно солнца.

– Значит, мне повезло, что ты потерял лишь кусочек коры.

Он фыркнул и, казалось, собрался улыбнуться.

– А если я скажу тебе так: все, что ты сделала дереву, ты сделала духу?

– С тобой на вид все в порядке, – возразила она, отступая к мосту.

Так и есть. Это у нее кровь идет.

– Ты либо отважна, либо глупа, – он протянул ей нож рукояткой вперед.

Чтобы взять, ей пришлось бы подойти ближе к нему, в тень.

– Ну, значит, пусть будет глупа, – пожала плечами она. – Но не настолько глупа.

Она быстро перешла мост, так и оставив его с мачете в руке.

По дороге домой сердце у нее колотилось, как барабан.

Ночью, уже лежа в постели, Томаса услышала далекую музыку. Она повернулась к окну, и снаружи на нее глянула полная луна. Она быстро встала, оделась потемнее, тщательно застегнула на шее золотую цепочку. Держа туфли в руках и тихонько шлепая босыми пятками по дереву, она прокралась вниз по ступенькам.

Она найдет мананамбаля, чтобы снять проклятие энканто. Она сама отправится на ночной базар.

Кладбище располагалось на краю города, куда не доставали линии электропередач. Луна озаряла дальние рисовые поля; в крытых листьями хижинах мерцали керосиновые лампы. Цикады трещали с деревьев и из-под ног, колючие бальзамины-недотроги сворачивались на каждом шагу.

Ближе к кладбищу громко и узнаваемо орал японский синти-поп, горели какие-то огни. Двое мужчин с пулеметами на плече стояли у мраморных ступеней. Среди деревьев поодаль прятался генератор, от него толстые черные провода тянулись к прожекторам заливного света, водруженным на могилы. Прямо поверх погоста раскинулся базар; складные столы тонули под тряпками и утварью; среди надгробий на корточках сидели люди.

С такого расстояния они не выглядели ни эльфами, ни ведьмами, ни вообще чем-то сверхъестественным. Но грубой она показаться не хотела. Отцепив с шеи Деву Марию, Томаса сунула ее в рот. Соль пота на языке… Она постаралась поудобнее пристроить медальон за щекой.

Томаса ждала, что пулеметчики сейчас ее остановят, но они не удостоили девочку даже взглядом. За крайним столом человек наигрывал какую-то мелодию на носовой флейте. Он улыбнулся ей, и она попыталась ответить тем же, хотя зубы у него были необычно длинные, а улыбка – пожалуй, самую чуточку широковата.

Торговцы сидели на корточках перед своими корзинами и окликали Томасу, когда она проходила мимо. Груды золотых манго и папай бледно отсвечивали в лунном сиянии. С веревки свисали скверно пахнущие дурианы. Баклажаны и пурпурный ямс выглядели совершенно черными и странными, а куча имбирных корней казалась бесформенными куколками-калеками.

На другом столе козьи трупы распластались, как одеяла. В просторной бамбуковой клетке, как безумные, скакали лягушки. Рядом раскинулась коллекция яиц, каких-то чересчур узких и кожистых для куриных.

– Это что такое? – машинально спросила Томаса.

– Змеиный балют, – отвечала старуха за столом, сплевывая красным в грязь.

Женщина просто жует бетель, сказала себе Томаса. Многие люди жуют бетель, ничего необычного в этом нет.

– Змеиные вкуснее, – продолжала торговка. – Лучше вороньих, но и те у меня тоже есть.

Томаса поспешно попятилась от стола, но быстро взяла себя в руки. Ей нужна была помощь, а эта женщина вступила в разговор.

– Я ищу мананамбаля, который смог бы снять проклятие энканто с моей сестры, – сказала она.

Старуха ухмыльнулась, приоткрыв испачканные багряным зубы, и показала на самое большое строение кладбища.

– Ищи человека, который продает зелья.

Томаса двинулась в том направлении. Возле открытой могилы какие-то люди спорили о ценах перед столами, сплошь заваленными оружием. Женщина с зубами, белыми, как мякоть кокоса, улыбнулась Томасе. Одна ее рука обвивала мужчину, а тело выше талии парило в воздухе. Ниже талии никакого тела не было. Влажные внутренности болтались под подолом расшитой бисером блузки при каждом движении.

Томаса повертела золотой кулон на языке; руки у нее слегка затряслись. Никто не обращал на половинчатую женщину никакого внимания.

Целая шеренга девушек в облегающих платьях прислонилась к внешней стене склепа. У одной кожа была, пожалуй, слишком бледна, а ступни другой были вывернуты назад. Некоторые до странности напоминали ей знакомых девчонок из города, но когда Томаса проходила мимо, они провожали ее совершенно пустыми взглядами. Томаса поежилась и продолжила путь.

Она шла мимо прилавков с рогами и порошками, с наркотическими зельями и талисманами. Там были свечи, натертые каким-то густым бальзамом, и маленькие глиняные статуэтки, обмотанные прядями волос. Некий мужчина сидел перед столом, где на небольшой жаровне курилось несколько железных горшков.

Пар так и подымался из них, делая и без того жаркую ночь еще жарче. Связки цветов и трав украшали стол вместе с несколькими пустыми бутылками от «Джонни Уокера» и «Джим Бима» и старой, щербатой глиняной воронкой. Хозяин как раз переливал раствор в одну из пустых емкостей.

Он поднял глаза. Его длинные волосы пестрели сединой, а когда он улыбнулся, Томаса заметила сверкнувший золотом зуб.

– Вот в этом – тысяча трав, сваренных на кокосовом масле, – сообщил он, показав на один из горшков. – Аплас излечит что угодно. А это гайюма, – он показал на другой. – Для любви или для удачи.

– Лоло, – сказала она, слегка склонив голову. – Мне нужно что-то для моей сестры. Энканто влюбился в нее, и теперь она больна.

– Чтобы снимать проклятия, нужна сумпа – противоядие.

Он ткнул пальцем в третий горшок.

– Сколько? – спросила Томаса, потянувшись к карману.

– Ты разве не хочешь сперва убедиться, что я не шарлатан? – его улыбка сделалась еще шире.

Томаса замерла, не зная, что ей делать дальше. Какой ответ – правильный?

– Что у тебя во рту? – тем временем спросил он.

– Просто косточка. Я купила сливу, – соврала она.

– Не стоит есть здесь фрукты, – упрекнул он, протягивая руку. – Плюнь-ка. Дай, я погляжу.

Томаса помотала головой.

– Давай, – улыбнулся он. – Если ты не доверяешь мне даже в такой малости, как ты можешь доверить мне лечить твою сестру?

Томаса еще немножко поколебалась, но тут перед глазами у нее встала Эва, бледная и одновременно раскрасневшаяся. Она сплюнула золотой кулон в протянутую ладонь.

Он хихикнул, но звук в горле вышел какой-то совсем сухой.

– А ты умнее, чем я думал.

Непонятно, радоваться такому комплименту или нет?

Палец мананамбаля выстрелил вперед и тронул ее лоб каким-то маслом. Ноги у нее подкосились.

– Что ты сделал? – как-то сумела спросить она; голос тёк густо и медленно, как пар над котлом.

– Ты такой превосходный кусочек плоти, даже вот с этим лицом. Я получу больше, чем смогу пустить на тысячу зелий.

Томаса ни слова не поняла – бред какой-то! Голова у нее начала кружиться, ужасно захотелось сесть прямо в грязь и посидеть немного спокойно. Но золотозубый уже схватил ее за руку и потащил прочь от своего прилавка.

Она поковыляла за ним и почти сразу же налетела на какого-то парня в широкополой соломенной шляпе, который бежал по торговому ряду. Парень подхватил ее, и его глаза зеленее травы вдруг оказались совсем близко.

– Ты, – пробормотала она тягучим, как сироп, голосом, и тут же споткнулась и упала на четвереньки.

Кто-то на кого-то кричал, но это было совсем не плохо, потому что, по крайней мере, никто не заставлял ее встать. Цепочка упала на землю рядом с ней, и Томаса страшным усилием заставила себя накрыть ее ладонью.

Эльф толкнул мананамбаля; что он говорил, она все равно не поняла, потому что все слова у нее слились воедино. Старик зашатался, а потом схватил энканто за запястье и впился ему в руку золотым зубом.

Эльф ахнул от боли и опустил кулак тому на голову, так что старик опрокинулся навзничь. Укушенная рука безвольно повисла вдоль бока.

Томаса кое-как поднялась на ноги, борясь с этой жуткой вязкостью в теле, которая вот-вот грозила взять над ней верх. Что-то не так… Это зельевар сделал с ней какую-то гадость. Она устремила на него узкий и яростный взгляд.

Мананамбаль осклабился, сверкая зубом в свете прожекторов.

– Пошли, – скомандовал он и протянул руку.

– Отстань от меня, – едва смогла выдавить она, пятясь назад и падая.

Энканто поймал ее на лету здоровой рукой.

– Оставь ее в покое, – предупредил он старика, – или я прокляну тебя. Будешь слепой, хромой, а то и чего похуже.

– Я сам снимаю проклятия, забыл, дурак? – расхохотался тот.

Эльф схватил со стола пустую бутылку «Джим Бима», разбил о край, так что в руке у него осталось зазубренное горлышко, и улыбнулся очень нехорошей улыбкой.

– Тогда я не стану утруждать себя магией.

Старик умолк. Вместе Томаса и эльф кое-как выбрались с рынка. Когда музыка стихла вдали, они повалились под деревом балете.

– Почему? – спросила она все еще слегка пьяно.

Он опустил глаза и помолчал, и лишь потом ответил.

– Это было храбро – отправиться на ночной рынок одной, – он издал короткий смешок. – Если бы с тобой что-то случилось, виноват был бы я.

– Я-то думала, это просто глупо, – пробормотала она; Томаса и правда чувствовала себя глупой донельзя. – Пожалуйста, давай с этим покончим. Пусть моя сестра поправится.

– Нет, – ответил он, внезапно вставая.

– Если бы ты правда ее любил, ты бы ее вылечил, – упрекнула Томаса.

– Но я ее не люблю, – просто сказал энканто.

Томаса совсем растерялась. И что, спрашивается, делать с таким заявлением?

– Тогда зачем ты ее мучаешь?

– Сначала я хотел ее наказать, но сейчас мне это неинтересно. Ты пришла ко мне, потому что она заболела… – сказал он с застенчивой улыбкой. – Я хочу, чтобы ты и дальше ко мне приходила.

Томасу как обухом ударили. Шок, ярость и жуткое, опасное наслаждение смешались и почти лишили ее дара речи.

– Я больше никогда не приду! – закричала она.

– Придешь, – ответил энканто.

Он схватился за ветку, подтянулся, взлетел, потом забрался еще выше, и, наконец, густая зеленая крона скрыла его с глаз.

– Я тебя никогда не прощу! – Томаса собиралась прокричать это, но получился только шепот.

Ей никто не ответил. Дул тихий ночной бриз; где-то вдалеке играло радио.

Руки у нее дрожали. Она машинально посмотрела вниз и увидела болтающуюся на пальцах золотую петлю.

И тут в голову ей пришел план – совершенно неожиданно, просто взял и пришел. Невозможный, абсурдный план. Она спрятала цепочку в кулаке и сжала покрепче, так что она врезалась в мякоть. Ноги сами нашли дорогу через кусты и заросли вьюна и понесли ее через весь город к тамариндовому дереву.

Когда она добралась туда, эльф сидел на нижней ветке. При виде нее он слегка выгнул брови, но все равно улыбнулся. Она ответила тем же.

– Я вела себя грубо, – сказала Томаса, надеясь, что виноватое выражение у нее на лице сойдет за следствие того, что она сделала, а не за причину того, что только собирается. – Прости меня.

Он спрыгнул вниз, придержавшись рукой за ствол.

– Я рад, что ты пришла.

Томаса подошла поближе и осторожно потрогала то место, куда его укусил старик на базаре (хоть бы он не заметил, что другая рука сжата в кулак).

– Как твоя рука?

– Отлично, – сказал он. – Слабовата. Но я уже немножко могу ей двигать.

Она собралась с духом, посмотрела ему в глаза и скользнула выше, по локтю, до плеча, к шее. Зеленые глаза подозрительно сузились.

– Ты чего это? – осведомился он. – Вот сейчас ты ведешь себя странно.

– Правда? – нужно какое-то правдоподобное объяснение. – Наверное, это зелье пока не выветрилось.

Он покачал головой. Черные волосы прошелестели по ее руке, и кожа пошла мурашками.

Она подняла другую руку и обвила обеими руками его шею.

Он не оттолкнул ее, хотя весь напрягся.

И тогда одним быстрым движением она обмотала его горло цепочкой, словно золотой гарротой.

Стоило ей застегнуть замочек, как энканто задохнулся. Томаса попятилась, наступая на толстые древесные корни. Он вскинул руки, но золота коснуться не посмел.

– Что ты наделала! – прохрипел он.

Она присела на корточки и быстро отползла от него подальше.

– Освободи мою сестру от проклятия, – голос даже ей показался холодным, как лед.

Вообще-то она и сама не очень понимала, что сделала.

– Я в своем праве! Она меня оскорбила, – эльф тяжело сглотнул через удавку.

Оскорбила его? Томаса чуть не расхохоталась. Только эльф мог дать одной девчонке ударить ножом в его дерево, а другую проклясть за оскорбления.

– Я не сниму цепь с твоей шеи, пока ты не вылечишь ее.

Зеленые глаза полыхнули гневом.

– Пожалуйста, – добавила Томаса.

Он опустил глаза. Выражение лица стало непроницаемым.

– Когда ты придешь домой, ей уже будет лучше, – пробормотал эльф.

– Откуда мне знать, что ты говоришь правду? – она шагнула ближе.

– Сними это с меня! – потребовал он.

Томаса хотела сказать что-то еще, но слова застряли в горле. Она протянула руки и расстегнула цепочку. Она понимала, что теперь самое время бежать. Она побила его на его же поле и если останется, он точно проклянет – на сей раз ее. Но она почему-то не двинулась с места.

Он смотрел на нее, оба молчали.

– Это было… – начал он.

– …точно к несчастью, – закончила она.

Он в ответ расхохотался, коротким мягким смешком, от которого ее щекам сразу сделалось жарко.

– Ты правда хотел, чтобы я пришла снова?

– Правда, – ответил он, фыркнув.

Она застенчиво улыбнулась. Смяв цепочку в кулаке, она выкинула ее куда-то в сторону ручья.

– А знаешь, – сказал он, беря ее руку и возлагая себе на плечо. – Когда ты положила руку мне вот сюда, я подумал, что ты хочешь меня поцеловать.

Тут жарко стало уже всему лицу.

– Возможно, я жалею, что не сделала этого.

– Тогда еще не поздно, – возразил он.

Губы у него были кислы на вкус, но поцелуй – очень теплый.

Когда Томаса добралась до дома, небо уже порозовело, а на деревьях начали орать птицы. Эва уже проснулась – она сидела за столом и завтракала яичницей. С виду она была совершенно здорова.

– Ты где была? – спросила Роза, наливая ей еще одну чашку. – И где твой кулон?

Томаса пожала плечами.

– Должно быть, потеряла.

– Поверить не могу, что ты где-то шлялась всю ночь, – Эва заговорщически улыбнулась сестре.

– Мананамбаль, – прошептала Роза себе под нос, возвращаясь на кухню.

Томаса чуть не спросила, что она имеет в виду, но вовремя осеклась. В правде сейчас смысла было не больше, чем в чьих-нибудь выдумках.

У себя, наверху, Томаса вынула из ящика шкафа раздавленный тамариндовый стручок. Как он там сказал в первую встречу: тот, кто съест это, полюбит тебя? Она поглядела в зеркало, на свое родимое пятно, яркое, как кровь, на исцелованные губы, на расползающуюся по физиономии совершенно неуместную улыбку.

Тщательно счистив скорлупу, она высвободила уже подсохший плод из сетки жилок. Кусочек за кусочком она отправила в рот сладкую коричневую мякоть и проглотила.

Холли Блэк провела свои самые ранние годы в разваливающемся викторианском особняке, где матушка упорно кормила ее книгами о фэйри и сказками о призраках. Результатом стал ее первый роман Tithe: A Modern Faerie Tale. Он был опубликован в 2002 году и немедленно получил два блестящих отзыва и титул «Лучшей книги для юных взрослых» от Американской литературной ассоциации. Далее последовал роман-сериал для молодой аудитории «Хроники Спайдервика», написанный в соавторстве с Тони Дитерлицци и вошедший в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Сейчас Холли частенько можно встретить на заброшенных станциях нью-йоркского метро, где она собирает материал для нового проекта.

Веб-адрес Холли Блэк: www.blackholly.com

Оказаться в антологии Эллен Датлоу и Терри Виндлинг – для меня большая честь, потому что в свое время одна из таких антологий изменила направление моей карьеры. Я планировала преподавать и уже даже расписала свой последний учебный семестр. Как-то вечером, листая очередной выпуск «Лучших фэнтези и страхов года», я вдруг поняла, что все эти писатели, иллюстраторы и редакторы, которыми я так восхищаюсь, на самом деле друг друга знают. Они – друзья. Я немедленно (и, возможно, слишком поспешно) вычеркнула все мои педагогические курсы и набрала вместо них литературные.

Взявшись писать «Ночной базар», я лишь смутно представляла себе, куда направляюсь, но детали мозаики тут же стали складываться сами. Гоблинский рынок Кристины Россетти подбросил мне идею названия и помог нарисовать сам базар, но по большей части история родилась из сказок о древесных духах, которые мне рассказывали свекровь-филиппинка и ее друзья. Самой приятной стороной работы над «Базаром» оказалась возможность позвонить кому-нибудь посреди ночи с вопросом, как выглядит трава в Аламиносе, или с просьбой перевести мне пару строк диалога на тагалог. Потом я, конечно, звонила еще через неделю и сообщала, что вымарала эту сцену и теперь мне нужно что-то совершенно другое. К счастью, свекровь на меня не в обиде.