Никогда-никогда

Гниющий труп корабля на белом пляже у бухты смотрелся уродливо и неуместно, как сбитый машиной на шоссе зверь – в каком-нибудь бальном зале. Трухлявые балки невпопад торчали из песка, гнилые канаты повываливались из проржавевших гнезд, клочья парусины прихотливо драпировали полуразвалившийся остов. Крошечные крабы сновали в пасть и из пасти изъеденной, наполовину погребенной пушки.

Чайка припрыгала с рангоута, чтобы изучить крабов получше, но, заслышав тонкий звон с моря, поскорее взлетела на ближайшую пальму.

Над самой поверхностью умопомрачительно синей воды полыхнула вспышка, которая вполне могла оказаться и просто отражением яркого тропического солнца в случайной волне. Птица подозрительно разглядывала происходящее, на всякий случай не покидая пальмы. Звон тем временем вырос, сделался громче, а источник света двинулся вокруг корабля и обогнул его раз… другой… третий.

Дерево в песке дрогнуло, поежилось, а потом во внезапной спешке балки бросились менять цвет с выветренно-серого на свежесрубленный желтый, распухли, поквадратнели, взмыли из пляжа в вихре песка и мигом образовали идеальный скелет корабля. Железные и бронзовые детали стряхнули десятилетия ржи, поднялись стайкой в воздух и вернулись на свои законные места, сияя, будто отполированные. Сотни дряхлых лоскутьев сбили соленую корку, слетелись вместе, сшились и распахнулись хлопающими крыльями парусов, после чего вздернулись на реи, где снасти уже сновали взад и вперед, как сотня челноков в сотне обезумевших станков, восстанавливая гордое судно во всем его былом великолепии. Мгновение оно парило над водой, после чего мягко, вальяжно опустилось в самом центре залива. Якорь поднялся со дна. Бухта веревки с палубы развернула кольца, проделась сквозь его ушко, и умело завязалась узлом. Якорь нырнул под воду, и корабль безмятежно закачался под жарким солнцем, словно слыхом не слыхивал ни о какой пыли времен.

Теперь пятнышко света поплыло вокруг всей гавани – снова трижды, после чего вдруг набрало скорость и исчезло за деревьями, так же внезапно, как появилось. Чайка свесила голову набок. Поначалу казалось, что больше ничего интересного не покажут, но тут из полосы пляжа – там, где лес встречается с дюнами, – вдруг вылетела сухая белая ветка и стремительно покатилась по опавшим пальмовым листьям. Вот она добралась до прогалины, и тут же стало ясно, что вовсе это не ветка, а выбеленная иссохшая кость – человеческая бедренная, если уж совсем точно. С разных сторон бухты другие кости выскакивали на поверхность воды и резво скользили над волнами к некой точке почти у самого берега. Человечий скелет собрался там еще проворнее корабельного, и некоторое время болтался над морем туда-сюда, пока кости с тихим клацаньем вставали на место.

А непосредственно под водой уже вскипала какая-то розовая пена, будто там кем-то лакомились пираньи, – только наоборот. Скелет погрузился в пучину и вновь восстал со всеми органами, аккуратно пригнанными на свои места между тазом и ключицами; снова нырнул и показался в оплетке мышц и с голыми глазными яблоками, вытаращившимися из пустых провалов черепа; еще раз – и щегольнул новенькой нервной системой, артериями, венами, и жировой тканью, которые быстро связали каркас воедино, как снасти совсем недавно – корабль. Последней вода отдала кожу, которая обняла гротескную форму розовым коконом. Из головы проклюнулись волосы, после чего человек величественно проплыл по воздуху и приземлился на палубу корабля. Откуда-то из камбуза вылетели штаны и полосатая бело-синяя фуфайка и снизошли на него. После этого живительная сила, видимо, отпустила свою жертву: человек открыл рот и закричал. Чайка, которая не поняла из этой сцены ровным счетом ничего, отлично поняла вопль, и поскорее сделала крылья в лес.

А над лагуной уже собирались другие скелеты, плыли по воздуху, группируясь вокруг дюжей фигуры первого из воскресших. Последним из джунглей на краю бухты воспарил высоченный царственный мужчина, выше любого другого на добрых полторы головы. Он опустился на квартердек уже облаченный в ярко-красный китель, с идеально завитой и уложенной шевелюрой, навощенными усами и башмаками, отполированными и застегнутыми на пряжки. Обретя почву под ногами, он спокойно обозрел место действия, затем сунул руку в обширный карман и вытащил черно-белый флаг. Проследовав к основанию мачты, он привязал его к фалу и принялся в одну руку тянуть вверх, пока тот не достиг стеньги. Старая эмблема черепа со скрещенными костями, пожалуй, пристала его команде больше, чем любой другой, бороздившей под ней моря со времен Летучего Голландца, – но если эта мысль и пришла ненароком ему в голову, он оставил ее строго при себе. С неподражаемой грацией он все так же одной рукой привязал фал к утке и, наконец, оборотился лицом к команде.

– Ну, что, парни, – пропел он богатым, шелковым баритоном. – Крюк вернулся. Вы со мной? Или готовы сплясать вдоль по доске навстречу Дэйви Джонсу, где вам самое место, а, псы?

На крюке, красовавшемся на месте его правой руки, вспыхнуло ужасное солнце.

Джеймс Крюк окинул свою команду внимательным, оценивающим взглядом. Луток, его боцман, всегда был крайне чувствительной натурой и с каждым разом переносил воскрешение все хуже и хуже. Вот и сейчас он с закрытыми глазами (которые так и не открыл с самого того душераздирающего вопля) ощупывал свой трясущийся подбородок и шею, будто проверял, держится ли на ней все еще голова. Малыш Вермишелька нервно потирал руки: в самую первую сборку они встали слегка задом наперед, и с тех пор он с ними так и не поладил. Билл Джукс вдруг где стоял, там и сел. Джентльмен Старки привалился к лееру и таращился в воду, тяжело дыша. Остальной личный состав беспокойно топтался на месте.

В каждое такое возвращение на остров первые мгновения были самыми опасными, Крюк хорошо это знал. Помнится Ориноко Джек, второй старпом, как-то раз приветливо кивнул собранию, подобрал ближайшее пушечное ядро и, ни слова не говоря, шагнул с ним за борт. Больше на воскресениях он не появлялся.

Важнее всего сейчас было отвлечь матросов от мыслей об их собственной тяжкой судьбине и занять чем-нибудь более оптимистичным. Обычный метод в таких случаях заключался в том, чтобы вытеснить ужас перед неизвестностью ужасом перед чем-то легко понятным и доступным, а что может быть понятнее, чем холодная сталь на оперативном конце его правой верхней конечности. Капитан принялся возить острием взад-вперед по медной коробке компаса, обеспечивавшей, как давно выяснилось, наилучшую акустику. На их нынешней широте от прибора все равно не никакого проку, пусть хоть музыкальным инструментом поработает.

Заслышав знакомый звук, команда вытянулась по стойке «смирно». На самом деле это была куда более добрая разновидность Крюка, чем раньше, в более молодые годы: тогда он просто выпотрошил бы первого попавшегося, чтобы привлечь внимание остальных. Увы, убийство приспешников больше не приносило ему былого удовлетворения.

– Ребята, – сказал он самым своим спокойным голосом (хорошо дрессированные ребята уже давно знали, что этот тембр – самый опасный), – как видите, мы снова тут. Нам неизвестно, где это самое «тут» находится; неизвестно, почему это опять случилось, и как именно оно произошло – тоже. Зато мы отлично знаем, кто за все это в ответе. Так, парни?

Последовала неловкая пауза.

– Мальчишка, кто же еще, – недовольно проворчал Вермишелька, все еще разглядывая свои руки.

Кое-кто согласно покивал.

Скверно. Вообще-то Крюк надеялся на дружный хор. Голос его сделался еще тише и смертельнее.

– И как только мы поймаем этого дятла в павлиньей шкуре, это хвастливое ракообразное, эту невоспитанную угрозу благородному принципу пиратства и всем силам зла (не говоря уже о силах взрослости), что мы с ним сделаем, а, парни?

Снова последовало молчание. Потом унылым голосом человека, которому уже все равно, жив он или умер, снизу, с палубы, высказался Билл Джукс.

– Надо понимать, у нас есть выбор: быть еще раз заколотыми мальчишкой и его бандой, или отправиться по доске, сэр. Как и во все прошлые разы.

В последнее время команде нечасто приходилось наблюдать красные огоньки в глазах у капитана, но сейчас ей такая возможность представилась.

– Правда? – шелково прошептал Крюк, делая шаг туда, где сидел, уставившись в палубу, Джукс.

Несколько пиратов отвело глаза. На солнце еще разок сверкнула сталь, и Билл кувыркнулся навзничь.

– Итак, я снова спрашиваю вас, мужики, что мы будем делать с этим отвратительным ребенком?

На сей раз ответные вопли последовали незамедлительно, хотя и слабовато.

– Продернем насквозь!

– Выпорем! Кнутом!

– Высадим на необитаемый остров!

– Сядем ему на грудь и пусть просит пощады, йо-хо-хо!

Это последнее было от Лутка, который так пока и не воссоединился с реальностью.

Крюк удовлетворенно кивнул.

Не стоит слишком плохо думать о человеке только потому, что он злодей. Было в нем что-то от Мильтоновского Сатаны, всегда предпочитающего править в аду, чем прислуживаться на небесах. Кроме того, капитан придавал огромное значение последовательности и логике. Без них он давным-давно утратил бы рассудок, а вслед за ним – и вся команда. Играли тут, на острове, по откровенно жульническим правилам… но других игр на ярмарку определенно не завозили.

Когда команда покончила с выгрузкой останков Джукса за борт, Крюк отправил Маллинза и Куксона на разведку. Нет, с одной стороны, ему было искренне интересно, что тут творилось в их отсутствие, но с другой, капитан очень хотел убедиться, что команда, как ей и положено, все еще боится крюка – и побольше, чем всяких диких тварей и прочих врагов на этом просто-таки до абсурда опасном острове.

Вести они принесли нерадостные. Почти все тропы изменились, а на одной из полян разведка набрела на три громадных безголовых статуи из почерневшего металла – ничего подобного они раньше не видели.

– Сколько он на сей раз держал нас во тьме, а, Луток? – размышлял вслух Крюк.

Луток служил ему излюбленным конфидентом: будучи самым тупым из пиратов, он гарантированно не имел ни малейшего представления, о чем ему толкуют, так что Крюк имел возможность читать монологи в свое удовольствие.

– Иногда это всего пара дней, а иногда и несколько лет. Нет, нам нужны новости получше, чем у этих двух обормотов. Что же нам дальше-то делать, а, друг ты мой сердешный?

Луток основательно поразмыслил над вопросом.

– Выучить пару попугаев петь, сэр? – предложил он, наконец.

В итоге Крюк остановился на тактике храброй, но несколько прямолинейной. Надо похитить кого-нибудь из Потерянных Детей. В худшем случае это спровоцирует их вождя на первый конфликт – впрочем, до этого еще надо дожить, так что пока беспокоиться не о чем. Неизбежному гранд-финалу все равно обычно предшествовала пара-тройка стычек помельче.

– Видишь ли, Луточек, – объяснил капитан благодарному слушателю, пока они с ним наблюдали, как остальные пираты копают яму в лесу, – вряд ли хоть кто-то из мальчишек, окромя самого главного, умеет хоть как-то жить в лесу. Слишком мало проходит времени между тем, как Питер ими заинтересовался, и тем, когда они становятся уже слишком стары, чтобы тут оставаться.

Луток глубокомысленно кивнул и взял сахарную печеньку с ближайшей тарелки, но Крюк тут же стукнул его по руке тупым краем крюка.

– Это же приманка, идиот!

Луток скорбно потер ссаженные костяшки и притих.

Проверенные временем приемы, вроде этого, работали на острове отменно, и этот случай исключением не стал. Потерянный Мальчик попался тем же вечером. Разумеется, под пальмовыми листьями была прикопана клетка – с падающей крышкой, чтобы маленький мерзавец просто не вылетел оттуда наружу.

Пираты веселились до упаду, пока катили клетку к себе на корабль. Победы выпадали им на долю не так уж часто, и они смаковали каждую по полной. Зато Крюк, расхаживая взад и вперед рядом с клеткой, слушал нового пленника со все возрастающим недовольством. Во-первых, дело было в языке, на котором тот изъяснялся. Крюк довольно терпимо относился к ругани со стороны команды – в конце концов, он имел дело с пиратами, – но с его собственных уст редко слетало что-то крепче «случай, хвост, молоток и клещи». Это дитя между тем ругалось так, что воздух вокруг синел. Но еще сильнее Крюка беспокоило то, что большая часть детского словарного запаса оказалась ему совершенно незнакома.

Когда клетку погрузили на корабль, Крюк жестом призвал команду к молчанию и обратился к ребенку напрямую. Выглядела добыча крайне нечесано, но вообще-то Потерянные Дети всегда были более или менее неряхи – в зависимости от успешности попыток вождя завербовать им суррогатную мать. Волосенки у него были бледные и тонкие, как пух, и торчали во все стороны, а физиономия отличалась исключительно красным цветом от постоянных солнечных ожогов.

– Дитя, – начал капитан, – узнай же, что тебя поверг я, Джеймс Крюк. Каждое мгновение отныне может оказаться для тебя последним. Одно мое слово, и команда взденет тебя на острия клинков, или скатит твою клетку за борт, где тебя пожрут акулы, или сделает еще чего похуже. Есть ли у тебя последнее слово, с коим желаешь ты обратиться ко мне, своему пленителю? Ну, например, взмолиться о пощаде твоей жалкой жизни?

Мальчишка высунул язык. Крюк улыбнулся. Уже лучше, к такому поведению он привык. Да, их вождь не слишком преуспел в обучении своей своры жить в лесу или фехтовать, или в чем он там еще мастер, но вот преподать им храбрости он умел. Многообещающее начало.

– Только не думай, что краснокожие сумеют вызволить тебя на этот раз, мальчик мой. Или этот… эти… – он нетерпеливо вогнал свой крюк в перила. – Луток, как звали тех презренных немецких ловчил, с которыми мы пытались заключить союз в прошлый раз?

Луток только миролюбиво кивнул в ответ, зато на помощь пришел Вермишелька.

– Натцы, – возвестил он в своей обычной лаконичной манере.

– Ага, точно, натцы. Никого из них в этих краях больше не встретишь, а?

Тут Крюк закинул удочку наугад: политическая обстановка на острове всегда была сложной – и это еще мягко говоря. Питер, как правило, держал на подведомственной территории от двух до шести враждующих фракций, помимо своей собственной, и всячески поощрял непрерывное заключение и разрыв союзов – просто так, чтобы не соскучиться. Сам он имел обыкновение непринужденно переходить со стороны на сторону прямо посреди сражения, если решал, что водица что-то застоялась. Крюк успел застать здесь конкистадоров, ацтеков, охотников за головами, дервишей, пигмеев, цыган, каннибалов, ковбоев, самураев и гангстеров – и это не говоря уже об упомянутых выше краснокожих и нацистах. Как-то раз старый испанец рассказал ему, что еще помнит те времена, когда остров населяли сарацины. Крюк, по правде говоря, надеялся, что мальчишка откроет ему, какие еще группы сейчас действуют в округе, но просчитался. Пленник только сплюнул ему под ноги.

Крюк вытащил свой железный крюк из перил, лязгнул им по решетке и был вознагражден: мальчишка отступил на шаг.

– Научись выказывать уважение начальству, дитя, а не то моя правая рука – видишь ее? – пощекочет тебя под ребрами так, что тебе вряд ли понравится.

Пленник, кажется, собрался с силами и снова шагнул вперед.

– Да мне по фиг. Че ты мне тычешь свой гребаный крюк, а, чувак? Ты че, тот псих из «Городской легенды»?

– Из городской чего? – Крюк слегка смешался. – Я вообще-то… пираты мы. Уверен, дитя, ты признаешь…

– Слушай, дядя, когда мы похерили тех гигантских роботов, Пит сказал, он притащит сюда какого-то своего старого врага, но мне, блин, в голову не приходило, что плохой парень будет одеваться, как полный дурик!

Теперь сам Крюк в смятении отступил на шаг. С какой стати кому-то сравнивать его с дурической колонной? Да и откуда Потерянному Мальчишке знать греческий? Ребенок тем временем почуял преимущество, и наддал.

– И че это у тебя за кудряшки на башке, а? Ты, блин, прям как Шер в том старом клипе.

Крюкова рука машинально взлетела к тщательно уложенным буклям в стиле Реставрации.

– Что? Да ты хоть клипер в глаза видел, щенок?

Он неуклонно терял контроль над ситуацией.

– Дядя, вы все тут – полный отстой!

Пораженная команда вся как один нагнулась, чтобы выяснить, с чего это вдруг они не так стоят, и на всякий случай проверить, на месте ли ноги.

Мальчишка тоже как-то расстроился: его издевки определенно не достигали цели. Крюк уже весь кипел. Все идет не по правилам: ему полагается грозить, пленнику – лебезить, ну, или дерзить, но проклятый языковой барьер портил им всю картину.

Мальчик решил предпринять еще одну попытку.

– Слушай, Джеки, когда мой командир Пит вернется из не знаю, куда он там свалил… он придет сюда и надерет тебе за…

– Чего?! – взревел Крюк (он настолько вышел из себя, что даже не заметил, как его только что панибратски обозвали Джеки). – Так он что, даже не на острове? Тогда с какой радости мы слушаем весь этот бред?

Одним свирепым ударом он снес с дверцы замок и рывком распахнул ее.

– Дьявол! И на что я трачу мое драгоценное время!

Белобрысый мальчуган времени зря тратить не стал и пулей вылетел из клетки. Воспарив ненадолго над палубой, он крикнул: «А мне по барабану!», – сделал неприличный жест и на бреющем полете скрылся за лесом.

Команда выглядела слегка сконфуженной, будто никак не могла взять в толк, обвели ее вокруг пальца или все-таки нет. Луток что-то серьезно втолковывал своему мечу. Без единого слова в адрес своих раболепствующих подчиненных, Крюк прошагал через палубу и отвязал корабельную шлюпку, после чего рявкнул на Старки и Вермишельку, чтобы они немедленно спустили его на воду.

– Гм… э-э-э… а вы куда, сэр? – рискнул поинтересоваться Старки.

– Куда-нибудь, где можно думать, – прорычал Крюк. – Ты! Остаешься за главного.

Сгружая лодку за борт, команда нервно переглядывалась: начальник никогда на них не кричал, если только не был порядком взволнован или растерян – или испуган. Тем временем капитан приладил крюк в специально просверленную дырку на рукояти правого весла, и угрюмо погреб на берег.

Долгое время капитан Крюк просто брел куда глаза глядят по островным тропкам. В обычной ситуации он бы поостерегся шататься по острову вот так, в одиночку, без многолюдной охраны, но сейчас он был слишком расстроен и плевать хотел на все. Какая-то пума рыкнула на него из подлеска, но он погрозил ей крюком и так зыркнул, что зверюга предпочла смыться от греха подальше.

Вдруг он остановился и втянул носом воздух. Редкое облако дыма висело над деревьями в долине слева. Волчья ухмылка расползлась по физиономии капитана; он сошел с тропы и бесшумно заскользил вниз по склону холма.

Прогалина умело пряталась от досужих глаз, но Крюк встал на ведущий к ней след, едва видный в траве. Он осторожно покружил рядом, пока не заметил дозорного, который, судя по всему, дремал на посту. Несколько быстрых шагов, и рука бедолаги круто заломилась за спину, а в горло ему уперлось острие крюка. Капитан Крюк вытолкал заложника перед собой в самый центр круга вигвамов.

– Тигровая Лилия! – проорал он. – И ты называешь эту жалкую пародию на храбреца своим караульным? Выходи сейчас же, или я выпотрошу его, как форель!

Полог одного из вигвамов откинула высокая женщина с томагавком в одной руке и ложкой в другой. Это сказка, что те, кто живет в Неверлэнде, никогда не взрослеют. Потерянные Дети только этим и занимаются, хотя Питер делает все возможное, чтобы их остановить. Когда они слишком вырастают, ему приходится увольнять всех скопом и набирать новую банду. Старость – дело другое. Она на острове встречалась еще реже, чем смерть, так что Тигровая Лилия просто росла все медленнее и медленнее, а потом и вовсе прекратила. Уже много лун она являла гордый лик зрелой красоты, с легкими лучиками, только начинающими разбегаться по темной коже от сверкающих глаз, и несколькими серебряными нитями, продернутыми сквозь вороново-черные косы.

Изящная, как оба ее тезки, она вышла в центр поляны и встала перед пиратом – но тут же узнала, и тотчас же оба ее орудия полетели наземь, а руки обвились вкруг его шеи.

– Джеймс! – вскричала она. – Боги, как долго! Я уж думала, Пэн решил совсем про тебя забыть. Добро пожаловать снова на остров, Джеймс, добро пожаловать!

Он отшвырнул прочь незадачливого дозорного и неуклюже, левой рукой обнял ее в ответ, высоко задрав крюк, чтобы избежать всяких случайных недоразумений.

– Ах, Лили, мое черное сердце поет при виде тебя. Когда я услышал, что Мальчишка в отлучке и перемирие действует, я первым делом подумал, что надо бы пойти отыскать твой лагерь. Как насчет разделить немного табаку в память о прежних временах?

– Входи, Джеймс, скорее входи. Я так скучала по тебе.

Крюк шагнул вслед за нею за полог, в разлитый внутри смутный свет. Правнук, которого Лилия как раз кормила (хотя кто его знает, может и правнучка), по ее приказу поковылял вон, и пират с комфортом уселся на львиной шкуре, а она – напротив него, на шкуре черной пантеры. Угольком из крошечного очага в центре вигвама она разожгла себе трубку, а он извлек откуда-то хитрое устройство собственного изобретения, куда вставлялись две сигары сразу, рядом. Некоторое время они сидели и молча дымили.

– Лили, сдается мне, я становлюсь слишком стар для этой игры, – тяжело вздохнув, заговорил, наконец, Крюк.

Красавица-индианка отняла от губ трубку и участливо посмотрела на него.

– Правда, Джеймс? По мне, так ты выглядишь ни днем старше, чем когда мы только встретились. Сам знаешь, некоторых из нас тут почти не убивают… сидишь себе и ждешь заката, одного за другим. Зато других…

Она вежливо умолкла.

– Случай, хвост, молоток и клещи! Я в курсе, что мы с мальчиками провели на дне соленого моря в двадцать раз больше времени, чем под солнцем! И, может статься, по здешнему счету я и правда сейчас всего на пару лет старше, чем когда только высадился на этот гибельный аванпост проклятых душ, но, черт меня побери, я чувствую старость – вот здесь!

Он долбанул себя в грудь плоской стороной крюка, не в силах удержаться от эффектного жеста.

Тигровая Лилия задумчиво погладила щеку.

– И с чего все началось, мой старый друг? – мягко поинтересовалась она.

Крюк затушил обе свои сигары о земляной пол вигвама и выщелкнул окурки наружу, в щель полога.

– Один из этих чертовых мальчишек. Мы поймали его сегодня утром. Клянусь, мы с парнями едва разбирали его варварский лепет. Сколько раз обернулся вокруг солнца этот дряхлый мир, пока нас не было, Лили? А мы тут с тобой прохлаждаемся… Торчим на острове, пляшем под дудку этого гнусного недоросля, а между тем кто знает, что за великие и малые дела творятся во внешнем мире? Ба, да от одного этого уже можно сойти с ума!

– Сколько лет с твоего последнего явления, Джеймс? Дай-ка подумать. Тут были наци, тайные агенты, инопланетяне, ниндзя… – некоторое время она перечисляла разные партии, загибая пальцы. – Почти трижды по двадцать зим, насколько я могу судить. Много-много лун.

Крюк глядел в огонь сквозь плывущий меж ними дым.

– В первый раз, когда мы выплыли из туманов к этим берегам, Лили, и в те первые несколько раз, когда он возвращал нас назад из моря, мы, насколько я помню, честно играли по правилам, что он нам дал, и бились во всех битвах, в которых нам полагалось. Но после четвертого или пятого возвращения я отдал своим людям приказ поднимать якорь и править назад сквозь туман – туда, откуда мы приплыли, хотя компас так и плясал у себя в коробке, карты несли бред, а секстант показывал прямо руля! Я поклялся, что лучше уж пойти ко дну в честном море, чем вечно бултыхаться в этом, зачарованном. Но куда бы мы ни плыли, перед нами все время вставала эта проклятая бухта, так что я прекратил эти попытки, пока сердца у команды не ухнули слишком глубоко в сапоги.

– Мои люди тоже давно перестали радоваться битвам, которые ни к чему не ведут, – согласно кивнула Тигровая Лилия. – Это правда. Но у нас здесь оказалась целая деревня, с детьми и всем скарбом, так что нам есть чем себя занять. А вот для тебя с твоими ребятами это, должно быть, очень тяжело.

Крюк уперся подбородком в свой железный коготь.

– Какой он, тот, внешний мир, а, Лили? Даже сумей мы лечь на верный курс, найдется ли там место для старого пирата вроде меня?

Тигровая Лилия аккуратно положила трубку на глиняное блюдце, стоявшее на устланном камышом полу.

– Нет, Джеймс, – негромко сказала она. – Боюсь, для таких, как ты, места уже не осталось – да и для таких, как я, честно говоря, тоже. В последней стае мальчишек, которых притащил сюда Пэн, был один из моего народа. Он очень интересовался нашей деревней. Куда больше самого Пэна, – она хихикнула, – по крайней мере, в нынешние времена. Он о нас годами не вспоминает – бросил мирно жить, как живется. Не сказать, чтобы это было к худшему… Все на самом деле к лучшему.

Она легонько покачалась взад-вперед.

– Так вот, мальчик все торчал у нас, задавал вопросы – а на некоторые и отвечал. В том мире, что он оставил позади, никто из наших больше не живет в домах из шкур вроде этого, – она коснулась натянутого, как бубен, бока вигвама. – И великие корабли с парусами и пушками больше не бороздят океаны, Джеймс. Обычные морские грабители, наверное, будут всегда… но ты с твоими людьми, кажется, последние настоящие пираты, что остались на свете.

Крюк застонал, словно попавший в ловушку зверь.

– А знаешь, что самое худшее? – воскликнул он, пробуя стальное острие своего орудия левой рукой. – Худшее – то, что я даже, кажется, уже не помню, кем когда-то был… когда еще мог хлопать в ладоши, как все нормальные люди. Он дал мне имя, которое я ношу, вместе с этим железным багром, и тогда я подумал, что он забрал мое прошлое и похоронил его где-то… неизвестно где.

И он хлопнул – с такой силой, что по левому запястью побежала тонкая струйка крови.

– Кто я был, Лили? Я знаю, что когда-то ходил в хорошую школу. Помню, как играл в крикет… И что бы ни случилось – хоть ад приди, хоть потоп, – я не должен был подводить команду… Я уже видел и ад, и потоп, Лили, и это был трудный урок, очень трудный! Говорю тебе, я с ума сойду!

В смятении он отвернулся, чтобы вытереть глаза рукавом.

Что Тигровая Лилия умела превосходно, так это молчать. Вот и сейчас она молчала, только попыхивала трубкой, пока ее друг пытался взять себя в руки.

– Ты не сойдешь с ума, Джеймс, – мягко сказала она.

Крюк вздохнул.

– Твоя правда. Не сойду. Но я завидую тем, кто может. Кажется, это единственный выход.

Он вытащил портсигар, выбрал еще две сигары, потом в приступе внезапной ярости швырнул обе наземь.

– Это нечестно! Что я такого сделал, чтобы провести вечность в игрушках у какого-то всемогущего божка-недоросля?

– О, он вовсе не всемогущ, – заметила Тигровая Лилия, выдувая красивое кольцо дыма. – Ничего подобного. Большую часть работы для него делает эта мелкая шлюха.

– Мелкая шлюха? – Крюк наклонился вперед. – Хочешь сказать, он снова притащил сюда какую-то девку, чтобы занималась домом?

Тигровая Лилия расхохоталась.

– Ах, Джеймс, ты безнадежно отстал от времени. Нынешние девочки куда больше любят сами убивать пиратов, чем ждать, пока их похитят и привяжут к какой-нибудь мачте. Но я не про человеческих девчонок говорю, а про фей. Про одну конкретную фею.

Крюк заморгал.

– Про фею? – ошарашенно проговорил он. – Ты что же, хочешь сказать, они правда существуют? Я слыхал от детей о чем-то таком, но решил, что это просто их дурацкие игры.

Лилия покачала головой.

– Ты забываешь, что я здесь родилась, Джеймс. Сейчас я уже выросла и не могу их видеть, но они все равно здесь. Гнездятся на вершинах деревьев. Я говорю о той, которая живет в Пэновой пещере и присматривает за ним. Думаю, она вполне могла в него влюбиться, как куча других глупых девиц в прошлом. Звать ее Динь-Динь, и это она воскрешает вас снова и снова на потеху своему юному хозяину. Она же служит проводником для всех, кто летит сюда из своих рассеянных по свету земель, а пыльца с ее крыльев и счастливые мысли помогают детям летать. Так что если ты хочешь встретиться со своим тюремщиком, ищи ее, Джеймс.

– Тюремщик? Что, фея? Какая нелепость!

Он откинулся на кучу шкур и задумался обо всех тех нелепых вещах, что ежедневно творились на острове.

– Но если такое создание действительно существует… во что, имей в виду, я ни на мгновение не поверил… как Мальчишке удалось завоевать такую преданность?

– Думаю, все дело в том, что когда-то он спас ей жизнь. По крайней мере, так говорит сам Пэн. А он – не самый достоверный источник, мы оба это знаем.

– Да он постоянно что-то выдумывает, – согласился Крюк.

Он резко вскочил и подошел ко входу в вигвам. Двое детей на поляне хохотали и кидались друг в друга палками в рыжем предвечернем свете.

– Если такой, как он, мог сделать что-то подобное… – пробормотал он сквозь зубы.

Тигровая Лилия позади него выдула еще одно дымное кольцо.

– Сомневаюсь, что ты бы сумел вообще увидеть фею, куда там спасти ей жизнь, Джеймс. И не поворачивайся к людям спиной, это невежливо. Я не одна из твоих ребят.

Смутившись, он снова посмотрел на нее. В первый раз за весь вечер она погрузила в него свой темно-карий взгляд – и удержала.

– Чего бы ты пожелал, Джеймс, если бы встретил фею, которая умеет исполнять желания? – тихо спросила она. – Мести, о какой ты давно мечтал, мести своему древнейшему врагу? Или спасения себе и своей команде – чтобы вы, наконец, смогли выйти в незачарованные воды?

Капитан Крюк выдержал ее взгляд не мигая, и, в конце концов, она опустила глаза. И прошептала, так тихо, что он едва ее расслышал:

– Или, может, ты пожелал бы, чтобы вы с командой уснули, наконец, бестревожным сном на морском дне – навсегда?

Когда Тигровая Лилия снова подняла взгляд, полог вигвама еще качался, а пират пропал. На земляном полу остались раздавленные сигары.

Крюк шагал обратно по лесной тропинке. Тени сгущались, а в голове у него царил хаос. Даже если представить, что феи вообще существуют… как можно заставить исполнить желание ту, кого ты даже не видишь? Может, попробовать организовать какую-нибудь опасность, а потом спасти фею от нее? Или просто взять в плен и принудить силой?

Разум его поднаторел в заговорах и стратагемах, но сегодня Крюк чувствовал себя так, будто ползучий паралич, давно и коварно подбиравшийся к нему, наконец, настиг свою жертву и сжал в когтях. Он честно попробовал уцепиться хоть за какую-то практическую идею. Может, устроить оползень? А что если взять птичий клей? Или приманку? На что обычно ловятся феи?

Справа от тропинки, всего в нескольких футах валялась коричневая бутылка с пробкой. Внутри плескалась какая-то золотистая жидкость. Крюк потянул носом и вроде бы даже уловил слабый запах забродившей патоки. «Неужто ром?» – подумал он про себя. А что, команда вполне могла использовать специальные средства для поднятия боевого духа.

Он сошел с тропинки, сделал пару шагов, с треском проломился сквозь настил из пальмовых листьев и рухнул на дно ловушки на пирата, которую Потерянные Дети закончили копать всего час назад. Привязанный к согнутой ветке колокольчик у него над головой принялся бешено трезвонить, и вскоре целая стая паршивцев ссыпалась откуда-то сверху, окружила яму и с интересом уставилась на новую добычу. Крюк заметил среди них несколько девочек – и в их победоносных взглядах не было ни тени жалости. Главарем, разумеется, выступал парнишка с волосами торчком, которого Крюк изловил раньше.

– Вы посмотрите, что у него на голове! – провозгласил тот, показывая пальцем. – Я вам говорил, он на девчонку похож. И вот эта хреновина типа пальто, которая на нем. Вы в курсе, что всякий раз, как они сражаются, Пит скармливает его крокодилу, так что чувак потом воскресает прямо из крокодильей рвоты? И еще эти отстойные усы. У тебя, что, гусеница сдохла прямо на роже, тупила?

Крюк вынес все это и еще много чего другого. Говорят, нет ничего веселее и жизнерадостнее беззаботного детского смеха. Зато когда дети смеются над тобой… о, вряд ли сыщется пытка мучительней и крушенье сердечных надежд оглушительней, и едва ли какая радость так живописно обратится отчаянием, как у тебя.

Вот поглядите, к примеру, на человека, ловящего такси на запруженной машинами улице. Он с приятностью уверен в безупречности своего выходного костюма, в тщеславной дороговизне пальто, в победоносном взлете акций. Он предвкушает триумфальное возвращение в милый дом к любящей жене. И вдруг прямо у себя за спиной он слышит до крайности неприятный звук. Боковым зрением он замечает, что рядом в кого-то тычут пальцем, язвительно при этом смеясь, а миг спустя понимает, что мишенью веселья стал не кто иной, как он сам. Дух его со свистом пикирует с высот в тартарары, даруя неописуемые ощущения. Все его самодовольство мигом испаряется. Где-то он промахнулся, где-то дал досаднейший сбой. Уж не собачье ли дерьмо прилипло к ботинку? Или на спине у него висит бумажка со словами «Пни меня»? И вот он уже не капитан могущественной индустрии, а несчастный напуганный мальчик, который ни о чем другом сейчас не мечтает, кроме как помчаться с ревом домой, забиться в кровать и плакать, плакать, плакать.

Вот это-то и случилось с Джеймсом Крюком. Закончив потешаться над ним, дети принялись кидаться палками и комьями грязи. К счастью крупных камней поблизости не оказалось, и на том спасибо. В конце концов и от этой физкультуры они устали и разлетелись. Последнее, что услышал от них Крюк, было:

– Погоди, вот вернется Питер! Уж он с ним разберется!

Вечерние краски постепенно угасли, и на остров спустилась настоящая ночь. Несколько любопытных звездочек заглянули за край грязной ямы, дивясь, что это за человечья куча валяется там, на дне, поминутно содрогаясь. Прошло еще немного времени, и месяц начал свое восхождение на небо.

Много, много позже звездам показалось, что человек вроде бы что-то сказал, но они были звезды, а, значит, находились слишком далеко от него и ничего толком не расслышали. А сказал он – ни к кому в особенности не обращаясь, кроме корней и деревьев, и ночных тварей вокруг – вот что:

– Ну почему мне всегда приходится быть плохим парнем?

Прошло еще немного времени. Когда луна миновала верхушку своего еженощного пути и двинулась потихоньку вниз, он снова что-то воскликнул, и на сей раз так тихо, что сама земля почти ничего не разобрала.

– Почему мне все время приходится быть взрослым?

Позже, лежа без сна и глядя на мир сквозь сомкнутые веки, пират понял, что кругом стало как-то светлее. Скоро настанет день, и он окажется предан на милость врага. Когда ты все равно постоянно играешь злодея, в проигрыше особого позора нет. Вообще-то от тебя именно это и ожидается. Но не суметь даже дать врагу приличный бой – вот это непростительно. Питер станет его презирать, это уж как пить дать, а может и еще того хуже – пожалеет, и вот этого Крюк уже, скорее всего, не вынесет. И что ему теперь остается, крепче держаться за саблю и готовиться дорого продать свою жизнь? Или не долго думая покончить со всем при помощи крюка?

– Человек, – раздался тихий голосок где-то рядом. – Почему ты плачешь?

Крюк перекатился на другой бок и открыл глаза. Свет в яме шел от крошечного создания, умостившегося на древесном корне, – ростом не выше последней фаланги капитанского большого пальца. Создание, казалось, было сделано из чистого света, и поначалу Крюку даже больно было на него смотреть. Он сощурился, глаза понемногу привыкли, и вот уже пират смог рассмотреть тоненькие черты. На фее красовалось что-то переливающееся и узкое, почти до колен, а тельце было такое хрупкое, что казалось бесполым. Синяя чашка колокольчика сидела на волосах под лихим углом, будто шляпка. Крюк попробовал было сосредоточиться на лице, чтобы получше его разглядеть, но оно было такое маленькое, и большую часть, казалось, занимали сияющие глаза… так что тонкий нос и малюсенький рот были едва видны.

– Человек, почему ты плачешь? – повторила фея, немного недовольно на его вкус.

Голос ее звучал в точности как если потрясти связку маленьких золотых колокольчиков. Крюк покачал головой и закрыл глаза обратно, но когда снова открыл, фея никуда не делась.

– Динь-Динь? – прокаркал он сквозь растрескавшиеся губы. – Как так вышло, что я тебя вижу?

Фея откинула головку и рассыпалась жемчугами смеха.

– Да, Джеймс Крюк, я – Динь-Динь. Ты меня видишь и понимаешь, потому что я так хочу. Почему ты плачешь? Ты потерял свою тень?

– Я потерял свой путь, – сказал Крюк, подумав немного. – А его отыскать куда труднее, чем тень. Ты можешь помочь мне в поисках?

– Нелегкий выдался денек, да? – крошка сунула микроскопический палец в уголок рта и на мгновение склонила головку набок. – Да, думаю, я смогу тебе помочь. Но только не здесь.

Она огляделась и сморщила носик.

– Ну почему тебе непременно надо было пойматься в такое неприятное место? Какая глупость. Ступай за мной.

Она развернула сверкающие крылышки и трижды облетела вокруг его головы, описав восходящую спираль, а потом прянула прямиком в усыпанную звездами ночь, оставив позади шлейф блесток. Почти машинально Крюк протянул следом левую руку, пальцы его сомкнулись на звездном свете. Фея исчезла, а он рухнул на дно ямы, не веря и не доверяя. Значит, и она тоже явилась только посмеяться над ним?

Кстати, что она сказала в конце? Ступай за мной? Но это же невозможно… если только…

Что там говорила Тигровая Лилия про пыльцу с крыльев феи?

Крюк вскочил. Он снова воздел руку и попробовал чуть-чуть подпрыгнуть, но тщетно – сила тяжести упорно держала его в плену. Лили сказала что-то еще… Счастливые мысли? Какие у него есть счастливые мысли? Ох, и глубоко же придется копать, чтобы найти хоть одну.

Но, кажется, что-то все-таки попалось. Солнечный день, зеленое поле… нужно защищать воротца, а в руках у него короткая бита. «Никогда, никогда не подводи своих, Джеймс». Он крепко вцепился в воспоминание, потянулся… запах травы… Когда капитан открыл глаза, земля внизу валилась куда-то прочь, а он был свободен – свободен, как птица, как сон.

Крюк всегда знал, что хотя бы отчасти ненавидит Питера за то, что мальчишка умеет летать. Такова человеческая природа – завидовать богатым, а Питер был богат. Всеми богатствами, какие действительно имеют значение: вечной юностью, абсолютной самоуверенностью, и в довершение всего еще и этим проклятым даром, рядом с которым прочие богатства – ничто! Но сейчас печаль и ненависть остались где-то далеко внизу, вместе с силой тяжести – а он летел. И чувствовал себя так, будто теперь может зацепиться крюком за лунный луч и скользить по нему, куда ему только заблагорассудится.

Кстати, о лунных лучах. Впереди, вдоль того, по которому он летел сейчас, виднелась искорка света – это могла быть только Динь-Динь, и она все еще указывала дорогу. Крюк поднажал, и холодные звездные ветры защипали его за уши, а воздух сделался разреженным и бездыханным. Только тогда он понял, куда направляется фея.

Месяц в небесах был действительно месяц – он в свой срок толстел и худел, но совсем не походил на шар, вращавшийся где-то между светом и тьмой. Нет, он походил на уютный гамак и сиял ярче, чем Динь-Динь, чем все звезды кругом вместе взятые. Звезды, осознал Крюк, пролетая мимо, которые были размером и яркостью примерно с каретные фонари – и у них были лица, и они поворачивались ему вслед, провожая взглядом.

Динь-Динь уселась на самом конце лунного рога и жестом пригласила Крюка с удобством располагаться на остальной длинной, пологой дуге. Крюк так и сделал, радуясь возможности подержаться за что-то твердое после бешеного полета. Он ненароком глянул вниз и тут же пожалел об этом, потому что ставший ему домом остров отсюда выглядел так, будто в бескрайнее море кто-то уронил носовой платочек. Хотя с чего бы ему теперь бояться высоты – он же умеет летать!

А Динь-Динь тем временем встала на тончайшем серебряном острие луны и показала куда-то. Вдоль всего восточного горизонта протянулась большая земля, облитая призрачным светом. Крюк вытащил подзорную трубу, раздвинул и тщательно осмотрел ее, а потом снова перевел взгляд на фею.

– Эта страна не дело рук смертных людей, – сказал он. – Видно мы и правда навеки покинули прежние воды.

Динь-Динь снова села и обняла коленки.

– У нас, фей, немало и другой работы, помимо снов и плясок, Джеймс. Ты видишь пред собой Королевство Утраченного, и мы управляем им.

Крюк медленно сложил трубу.

– Утраченного?..

Фея кивнула.

– Глубоко у себя в сердце ты знаешь, как знают все смертные: ничто из того, что для тебя действительно важно, не теряется и не исчезает навек. Все это переносится сюда, к нам, и мы храним его дальше.

Она взялась за кончик луны и показала.

– Смотри вон туда! Там Зонтичный Лес, а рядом – Озеро Потерянной Стирки. Поутру все зонтики, которые кто-то где-то потерял, открываются, чтобы поприветствовать солнце. Ветер приносит нам всех улетевших воздушных змеев и все шарики, и шляпки, и ленты, которые он украл, – там-то мы их и храним. Вон тот сияющий белый дом принадлежит моей сестре: она построила его из детских зубов, которые забирает из-под подушек.

Она поглядела через плечо на Крюка и слегка пожала плечами.

– Из зубов – каково? А вот поди ж ты. Впрочем, вкусы у всех разные.

Она наклонилась еще дальше и показала на гигантские здания – совсем далеко, Крюк даже решил было, что это просто дымка на горизонте.

– А это Чертоги Забытых Сновидений. Тот, что слева, – для снов, которые ты забываешь, когда просыпаешься поутру. А в другом живут сны и мечтания, которых ты никогда не забываешь, но отказываешься от них, став взрослым. Ничто не исчезает бесследно, Джеймс, – никогда. Никогда-никогда.

Крюк опустил взгляд. Прямо под ними виднелся крошечный лоскуток земли.

– А этот остров…

Динь-Динь сложила руки и приняла торжественный вид.

– Я – хранительница Утраченного Детства. Люди думают, что выросли и оставили его позади, но это не так. Я берегу его для них, здесь и навек. Ничто не исчезает бесследно, Джеймс. И детство тоже. И надежда. И даже…

Тут она захихикала и подлетела поближе, обмахнув ему крылышками лоб.

– …и даже пираты, Джеймс. «Навек» я тебе не обещаю, но пока дети хлопают в ладоши и верят в пиратов, ты и твои люди можете оставаться здесь.

И в первый раз в жизни Джеймс Крюк не нашелся, что ответить.

Фея взмыла в воздух, ослепительно прекрасная в омывающем их обоих лунном сиянии.

– Ну так что, Джеймс? Есть у тебя желание, которое я могла бы исполнить? Ты был просто ужасный молодец все это время, и желание – самое меньшее, что я могу подарить тебе в ответ. Скажи, чего бы ты хотел?

Капитан Крюк поскреб крюком в затылке и призадумался. Три возможности, которые изложила ему Тигровая Лилия… и ни одна из них больше не имела смысла. Наконец он сказал:

– В следующий раз, когда будешь нас возвращать, не могла бы ты приставить Вермишельке руки опять правильной стороной? Они его ужасно нервируют.

Динь-Динь выпятила губку и надулась.

– Но он же такой скучный! Я думала, ему понравится отличаться от других.

Потом она снова улыбнулась.

– Хорошо, Джеймс. Питер уже летит домой, и я должна встретить его. Найдешь сам дорогу?

– Думаю, да. Да.

Крюк внимательно огляделся по сторонам, нашел лунный луч, светивший, казалось, прямиком в бухту, где лежал в дрейфе пиратский корабль, зацепился за него крюком и плавно заскользил вниз.

Команду разбудило лязганье крюка о медный короб компаса. Пираты повыскакивали из гамаков и вытянулись по струнке. Луток обнимал плюшевого мишку, которого получил в подарок от одного из Потерянных Детей много-много поколений назад. Солнце только что вынырнуло из моря; луна висела низко над кромкой горизонта. А где-то между ними крошечная искра, с булавочную головку размером, неслась к Неверлэнде, от второй звезды направо и прямо до утра. Господин острова возвращался домой.

– Парни! – обратился к ним Крюк. – Ваш капитан узнал, что Невыносимый Мальчишка, вечный наш враг сегодня утром прилетит на остров. Однако мной изобретен хитроумный план, который приведет к его неминуемой гибели, раз и навсегда. Вы со мной?

Что-то в его энтузиазме оказалось заразительным.

– Да, да, сэр! – ответил слаженный рев, от которого даже воды в лагуне подернулись рябью.

Крюк спрыгнул на нижний уровень выбленок и намотал троп на левую руку. Вывесившись как следует за борт, он втянул ноздрями дующий с открытого моря ветер – тот был сладок и свеж. Остров, полный красот и опасностей лежал перед ним, приглашая «покори меня!»… и пусть в единственную на ярмарке игру здесь отъявленно жульничают – сама она не становится от этого хуже.

– Ребята, – крикнул он своим людям, отлично зная, что их ждет поражение. – Ребята, ребята, на сей раз, я уверен, мы победим!

Это уже четвертая антология от Датлоу и Виндлинг, в которой представлен Брюс Гласско (первые три – Black Swan, White Raven, Sirens and other Daemon Lovers и «Лучшие фэнтези и страхи 1998 года»). Шесть его рассказов были опубликованы в журнале «Рилмс ов фэнтези». Брюс преподает английский язык и литературное мастерство в Виргинском колледже Восточнобережного сообщества, на крошечном клочке земли между Чезапикским заливом и открытым океаном. Самое заметное достижение Брюса – сценарий и продюсирование ролевой игры живого действия о мифической балканской стране в 1848 году. Сейчас Брюс работает над романом, в котором фэйри играют важнейшую роль.

В мире литературы меньше всего уважения достается злодеям. Это не слишком удивительно, учитывая, кому по правилам должны доставаться наши основные читательские симпатии, но, если задуматься, факт довольно печален. В конце концов, зачем вообще нырять в этот жестокий злодейский бизнес, если не уважения ради? Вряд ли кто станет питать реалистические ожидания насчет власти над миром, так что можно же надеяться пробудить в окружающих хоть чуточку уважения, пока тебя не постигла неизбежная по сюжету назидательная катастрофа?

Да и что вообще останется делать герою, если кругом не сыщется ни единого злодея? Разве что пролеживать день за днем на диване. Если вы планируете зарабатывать на жизнь, выступая против несправедливости, однозначно нужен кто-то, способный обеспечить достаточно несправедливости, чтобы вам было против чего выступать. Злодеи заставляют нас почувствовать себя живыми, придают жизни цель и смысл и дарят ни с чем не сравнимое чувство довольства собой, когда мы отправляем их навстречу заслуженной горькой судьбе.

Так что не забудьте поблагодарить местного злодея за то, что он сделал вашу сказку возможной. Попробуйте посмотреть на вещи с другой стороны. Если так призадуматься, просто удивительно, сколько милых, веселых историй о фэйри на деле обернутся форменными шоу ужасов – стоит только взглянуть на сюжет под другим углом.