Где же вы, фэйри?

Ну, класс. Я разозлила фэйри.

Началось все с того, что я согласилась посидеть с крошкой Аннализой и ее подружкой Хилари, которая как раз по случаю осталась ночевать. Аннализа – это моя маленькая кузина. Она вбила себе в голову, что в ветвях большого дуба за окном ее комнаты водятся фэйри. Хотя ей едва стукнуло четыре, Аннализа – личность решительная и горячая: полумеры не устраивают ее ни в чем. Ей мало разговаривать с фэйри или тихонько звать их – нет, нужно орать, во все горло. И тогда они придут.

Короче, я сидела с ними в субботу вечером и, окей, готова допустить, что следила за девчонками не слишком внимательно. Они играли в комнате Аннализы, а я смотрела видео в гостиной и параллельно болтала по телефону с Робби Ярнеллом. Мы с ним встречались уже целых три недели.

– Ну, так когда? – спросил он, и я почувствовала, как по мне слегка прошелся ток.

У нас с ним был план: как только подопечные уснут, Робби тут же подвалит.

– Десять пятнадцать? – предложила я. – К десяти малышки обычно уже отключаются.

Тут через весь дом пронесся вопль, от которого чуть не полопались барабанные перепонки.

– Мне надо идти, – быстро сказала я Робби, бросила трубку и с колотящимся сердцем ринулась в комнату к Аннализе, уверенная, что та, как минимум, смертельно ранена – а все потому, что хреновая из меня нянька.

Обе девчонки торчали перед окном (с виду в полном порядке) и орали на разрыв своих маленьких легких.

– ЭЙ! – мне пришлось хлопнуть в ладоши, чтобы они меня хотя бы заметили. – Что тут происходит? Вы двое в порядке?

– Мы-то да, – заверила меня Аннализа.

На ней был бледно-розовый топ с леопардовым принтом и бешено-розовая юбка в шотландскую клетку. Типичный Аннализовый наряд: предметы абсолютно не сочетаются, но на ней почему-то смотрятся ужасно мило.

– Мы зовем фей.

– Тебе нельзя тут быть, – сообщила Хилари, накручивая на палец почти совершенно белую прядь.

Это еще одна состоящая почти сплошь из одного энтузиазма четырехлетка, но при этом злая, как черт. Если Хилари не получает, чего хочет, когда она этого правда хочет, мир вокруг будет страдать.

– Они не придут, если увидят тебя. Ты слишком старая, – любезно пояснила она.

– Ну, спасибо тебе, Хил, – буркнула я, гадая, стоит мне оскорбиться или все-таки нет.

Как-никак мне шестнадцать, и я почти всю свою жизнь провела, стараясь выглядеть старше, чем есть.

У обеих малявок так и свербело, чтобы я поскорее ушла. Я глянула на часы. Было самое начало десятого, и если мне надо, чтобы к приходу Робби они уже отрубились, детей лучше бы как следует умотать. К тому же, Аннализа с родителями живет в очень уединенном доме в Беркли-Хиллз – он стоит в глубине от улицы, со всех сторон сад, так что даже соседних домов за деревьями не видать. Кто их тут услышит?

– Ладно, вопите дальше, – милостиво разрешила я и пошла звонить Робби.

Надо же успокоить парня, что у нас все пока что живы.

Ор прекратился минуты через две после того, как я повесила трубку. Переведя дух, малышня поинтересовалась, почитают ли им на ночь сказку. Аннализа вручила мне любимую книжку с картинками – про крошечную розовую свинку, которая спасла целый цирк. После чтения мы некоторое время обсуждали цирк и свиней.

– Вы вообще в цирке когда-нибудь были? – спросила я.

– Нет, но это неважно, потому что я вижу фей, – ответила Аннализа. – А у Хилари есть мальчики-феи.

Я подумала, что, пожалуй, зря не выглянула в окно, когда заходила к ним в комнату в прошлый раз.

– Мальчики-феи – это как?

– Когда кричала я, приходили девочки-феи. У них были крылышки и такие сверкающие розовые платья. А когда закричала Хилари, у нее получились мальчики-феи, и они были одеты в черную кожу, – на одном дыхании выпалила Аннализа.

Однако. Типичный прикид плохих мальчишек. В жизни не встречала ребенка, который бы так хорошо разбирался в одежде. Сама Аннализа одевалась исключительно в розовое, но наряды меняла раз по восемь на дню и вдобавок внимательно следила, кто сегодня в чем.

– И они пахнут, – добавила Хилари от себя. – Потому что спят под вонючими грибами.

Тут до меня дошло, что в доме и правда чем-то пахнет – вроде как старым камамбером. Впрочем, меня это не слишком расстроило: Аннализина мама, она же моя тетя, Кейт, работает в продуктовом бизнесе – продает ресторанам всякие деликатесные сыры, так что холодильник у нее всегда битком набит этим добром. Видимо, кто-то из его обитателей нашел дорогу наружу.

Я еще раз посмотрела время. До Робби оставалось меньше часа. Пора утрамбовывать их в постельки. Но сначала я организовала коротенькую игру в «Найди сыр»: мы проверили под одеялом, под кроватью, за кушеткой и даже в ящике с игрушками, но никакого сыра, увы, не нашли.

– Это все вонючие мальчишки-феи, – подытожила Аннализа. – Они-то в дом вошли, а девочки-феи нет, потому что девочки-феи стесняются.

– Это правда? – строго спросила я Хилари.

Я всегда на всякий случай подозревала эту девчонку – просто так, безо всяких на то оснований, кроме ее личного обаяния.

– Чистая правда, – ответила она. – И тебе лучше быть осторожной.

– Это еще почему?

Хилари посмотрела на меня так, словно я была круглой дурой.

– Потому что вонючие феи-мальчики – злые, – просто ответила она.

Я думала, это никогда не кончится, но к десяти обе спали без задних ног. Робби явился точно вовремя. Он вообще на удивление пунктуален для человека без часов. На нем была черная кожаная куртка, а на спине висела гитара. От куртки я вздрогнула – после Аннализиной-то истории, – но напомнила себе, что Робби носит ее куда дольше, чем Аннализа видит своих фей.

Мы уселись снаружи, на задней веранде, глядящей на залив Сан-Франциско, и стали пить пиво. Робби наигрывал на гитаре. Мелодия показалась мне знакомой, словно я всю жизнь ее знала, хотя, ясное дело, никогда раньше не слышала. Начиналась она мягко, но живенько и ритмично, будто какая-нибудь баллада многовековой давности, потом набирала темп и становилась напряженной и настойчивой, а заканчивалась тихим рефреном, полным неутоленной тоски.

Последний аккорд растаял в ночном воздухе.

– Класс, – сказала я. – Как она называется?

– Понятия не имею, – пожал плечами Робби. – Я только что ее придумал.

Он положил инструмент и уставился на открывающуюся перед нами панораму.

– А хорошо тут. Люблю, когда из-за темноты не видно зданий и остаются только огни, спускающиеся к воде. Вот только в такое время город и выглядит мирным.

– Гм-м-м, – согласилась я.

Мы только на одну неделю нырнули в сентябрь. Стояла одна из тех ясных осенних ночей, совсем без тумана, и городские огни были словно осыпавшиеся с небес звезды, сверкающие на фоне ласковой ночной черноты.

Воздух еще хранил остатки летнего тепла. На мне был короткий топ. Робби скользнул рукой по моей спине, обнял, привлек поближе, и мы начали целоваться. Он пах тепло, словно его припорошили корицей и цикорием.

Робби погладил голую кожу у меня в районе ребер. Он играет на соло-гитаре – наверное, поэтому руки у него такие чувствительные. Ощутив кончики его пальцев у себя на коже, я подумала, что вот так, небось, и чувствует себя кошка, когда выгибается под гладящей ее рукой. Все во мне так и хотело выгнуться рядом с Робби, чтобы он продолжал меня гладить.

Но тут Аннализа громко заявила:

– Я не могу заснуть, – и нас разбросало в разные стороны.

Моя подопечная стояла на веранде собственной персоной, в белой ночнушке с розовыми звездами и крошечных розовых шелковых туфельках с пушистыми розовыми перышками и блестками на носках.

– Привет, Робби, – сказала она и забралась к нему на коленки.

Неделю назад, когда дяди не было в городе, мы с Робби помогали Кейт затащить комод к Аннализе в комнату. Они с Аннализой отлично поладили: у Робби два младших брата и три сестры, так что к малышне он привык.

– Почему ты не можешь заснуть? – спросил он.

– Потому что плохие мальчики-феи забрались к нам в комнату, и у Хилари от них кошмары. И они развели беспорядок.

– Вот этого мне не впаривай, – ухмыльнулся Робби. – У тебя в комнате всегда беспорядок.

Что есть, то есть: у Аннализы привычка брать вещи отовсюду и раскладывать потом кучами по дому. Моя дядя Эрик говорит, что его дочь – воплощение хаоса, но на самом деле она очень организованная и точно знает, где у нее что лежит.

– Хилари плачет, – сказала Аннализа.

Я вскочила с очередным приступом чувства вины. Пускай Хилари и не моя любимица, но мысль о том, что четырехлетняя девочка сидит сейчас наверху одна и ревет, а я не в курсе, потому что развлекаюсь тут с Робби Ярнеллом, показалась мне невыносимой.

Аннализа гостеприимно отдала Хилари нижнюю полку в двухэтажной кровати. Несчастный ребенок свернулся под одеялом и громко хлюпал. Я села рядом.

– Ты как там?

– Мне приснился плохой сон, – пробурчала она до невозможности жалостно.

– Может, встанешь тогда? Наверняка на кухне найдется печенье или мороженое в холодильнике – возьмем их наружу, на веранду.

– Я не ем сахара.

– А стакан молока?

– У меня непереносимость лактозы, – проинформировала она. – И аллергия на сою. Мне можно только рисовое молоко и сорбет без сахара. И никакого арахиса, а еще мама говорит, что от пасленовых у меня слизеотделение.

Четырехлетки в Беркли очень разборчивы по части диеты.

– Хочешь, пойдем, вместе посмотрим, что есть на кухне, или лучше останешься в постели? – я постаралась звучать как можно терпеливее.

– Почитай мне сказку.

Мы еще немного попрепирались, но в итоге я решила, что почитать Хилари книжку будет, пожалуй, проще, чем найти, что ей можно есть.

– Ну, ладно.

Я включила прикроватную лампу. Аннализа оказалась права: в комнате царил жуткий беспорядок. По ней будто прошелся торнадо с розовой одежкой, разбросавший кругом игрушки и детскую бижутерию. Я подобрала диадему из стразов, с одного конца которой свисал полосатый носок. Гм, когда я укладывала девочек спать, комната определенно выглядела по-другому.

На поиски хоть какой-нибудь книги ушло несколько минут. Наконец, мне удалось обнаружить одну под свалившимся со стены постером с буквами алфавита. Это была Сисели Мэри Баркер: прехорошенькие цветочные феи на каждой странице и при каждой стишок в рифму. Очень английская такая книжка, милота да и только.

Но стоило мне ее открыть, как Хилари истошно завопила:

– Нет, только не эту!!!

– А какую тогда?

– Только не про фей! – твердо сказала она.

Я нашла книжку про маленького мальчика и его динозавра, на которую Хилари милостиво согласилась. Где-то на середине в комнату вошел Робби. На плечах у него, хихикая, восседала Аннализа.

– Робби отнесет меня туда, где феи танцуют по ночам!

Робби выкатил глаза.

– Вообще-то я обещал отнести ее сюда и закатать в одеяло.

Хилари бросила на Робби мимолетный взгляд и сказала:

– Пусть он сейчас же уйдет.

– Так, минуточку, – кажется, я была сыта по горло ее распоряжениями. – Робби – друг и…

– Он выглядит как они! – завизжала она.

Робби сгрузил Аннализу на верхнюю кровать.

– Они – это кто? – поинтересовался он.

– Вонючие мальчики-феи, – деловито объяснила Аннализа. – Они уже ушли. Так, запах немного остался.

Я потянула носом. В комнате все еще слегка отдавало сыром, но совсем чуть-чуть.

– Пусть он уйдет! – снова завопила Хилари.

Робби поднял руки – сдаюсь.

– Окей, окей, уже ушел!

Он как раз пятился спиной вон из комнаты, когда до меня кое-что дошло.

– А ну, погоди, – я кивнула на открытое окно. – Помнишь, когда мы в прошлый уик-энд таскали тут всякие вещи, и было еще настолько жарко, что мы все по очереди пытались открыть это окно…

– Уходи! – закричала Хилари, вытягивая руку и тыча пальцем в сторону двери. – Ты должен уйти сейчас же!

– Заткнись, Хилари! – скомандовала я. – Мне надо поговорить с Робби.

Ее голубые глаза стали почти круглыми от гнева.

– Ты не смеешь так со мной разговаривать!

– Да, я помню, – отозвался Робби. – Никто не смог его открыть, потому что ставни были прокрашены вместе с рамой.

Я перевела взгляд на Аннализу.

– Твои мама или папа открывали это окно?

– Нет, – сказала она. – Его открыли только сегодня. Это сделали феи.

Хилари тем временем успела довести себя до полной истерики, так что Робби пришлось уйти из комнаты, а я принялась закрывать окно. Оно застревало каждые пару дюймов. Если феи его действительно открывали, могли бы, что ли, раму смазать, мрачно подумала я. В конце концов, мне удалось его закрыть, потом я почитала девочкам еще одну книжку, на протяжении которой обе благополучно уснули.

Робби ждал в столовой. Он обнял меня за плечи, и мы снова вышли на веранду. Городской шум казался далеким и приглушенным, зато где-то поблизости свиристела молодая совка.

– Ну, что, дор-р-рогая, когда твои дядя с тетей возвращаются домой?

Я поглядела на часы.

– Где-то через час.

На улице было холоднее, чем раньше, и по коже у меня поползли мурашки. Робби тоже это почувствовал. Он встал позади меня, тепло обвил руками и прижал к груди.

– Так лучше?

Я кивнула и стала смотреть в ночь. Он положил мне подбородок на макушку. Во дворе внизу вовсю пели цикады. Где-то возмущенно мяукнула кошка.

Я почувствовала, что Робби улыбается.

– Я пробовал взять на гитаре этот звук – рассерженную кошку – и у меня почти получилось. Но что-то все время не давалось, какая-то деталь.

– Это для песни?

– Да нет. Так, баловался.

Он поцеловал меня в шею, так что по мне снова прошел ток.

– Ты явно замерзла, – сказал он негромко. – Может, нам пойти внутрь и хорошенько воспользоваться нашим часом?

Мы вошли, Робби сел на кушетку и протянул мне руку. Я вложила в нее свою и дала ему увлечь меня вниз. Считается, что держаться за руки – это вам не невесть что. Так, да не так. Дать кому-нибудь руку – это акт доверия. Когда мою взял Робби, по мне прокатилась волна тепла, словно внутри него пряталось солнце, коснуться которого могла только я одна.

Я целиком ушла в это тепло, и мы снова принялись целоваться. Некоторые парни в этом деле совершенно предсказуемы: начинают с губ, а дальше так и норовят двинуться вниз по телу. Или сначала целуются легче перышка, а потом с каждой секундой становятся грубее и требовательнее. Словно у них где-то там есть учебник по поцелуям, и они все делают старательно по схеме. Робби предсказуемым никогда не был. Он обладал настоящим талантом по этой части и каким-то образом все время попадал в точку – именно в то, чего я сейчас хотела. Жестко, быстро, медленно, дразняще – мы всегда были абсолютно, просто на удивление синхронны.

В общем, мы валялись на кушетке тети Кейт, вытянувшись и прижавшись друг к другу, целовались, как ненормальные, и совершенно растворились в процессе. Я сознавала только протяженность его тела вдоль моего, скользящие по моей голой талии руки, горячие губы сбоку на шее. Я выгнулась спиной прочь от него, чтобы он подтянул меня поближе – и он сделал это. Его рука забралась ко мне под топ, а я отправила свою изучать гладкую кожу у него под рубашкой. Он был так хорош на ощупь. Оба мы были так хороши… Каждая клеточка моего тела просто заходилась от счастья.

– Думаю, пора перевести знакомство на новый уровень, – тихонько хохотнув, сказал он.

Я почувствовала, как все тело у меня мигом напряглось. Мы вдруг очутились на самой границе между волнующим и опасным, а впереди замаячила явная возможность зайти туда, куда мы еще ни разу не заходили.

– Какой еще уровень? – я услышала, как мой голос прервался.

У меня был секрет. Робби думал, что я уже все повидала, а я на самом деле ни сном, ни духом. Все у нас в школе считают, что я девушка опытная, – а все Мора Магуайр, самая отпетая сплетница на всем Заливе. Это она распустила слух, что я уже делала это с парнем из колледжа в Сан-Диего. Я в общем-то и не отрицала. (Окей, может, это и отстой, но я в целом настолько паинька, что было даже приятно заставить всех думать, что я уже… ну, или хотя бы почти уже.)

Уверена, поэтому-то Робби и позвал меня на свидание в прошлом месяце (ну, хотя бы отчасти поэтому): думает, я готова куда на большее, чем на самом деле. Пока что он, правда, не пытался как-то на меня давить или поторапливать. Нет, он был очень милый, водил в пиццерию, в кино, давал входные, когда играла их группа, и вот даже тете Кейт мебель двигать помогал.

И учитывая его семью, мою, группу и школу, мы никогда надолго наедине не оставались. По крайней мере, в присутствии чего-то похожего на постель.

– На какой-такой уровень? – снова спросила я, изо всех сил стараясь звучать круто и непринужденно.

Он отодвинулся глядя на меня немного удивленно.

– Ты знаешь, о чем я.

Вообще-то нет, чуть не слетело у меня с языка.

Он откинул назад свою темную гриву.

– Почему ты не хочешь, чтобы мы были вместе?

– Мы и так вместе, – выдала я и поняла, как скверно это на слух, еще до того, как сказала.

– Ты знаешь, о чем речь. О том, чтобы быть как любовники, когда ты настолько близок с другим человеком, насколько это вообще возможно.

– А ты близок? – спросила я, а сама думала про одну девчонку из нашего класса… она говорила, что иногда после секса тебе грустно, одиноко и такое ощущение, будто тобой попользовались.

Его губы скользнули по моим.

– Такого с нами не случится. У нас есть контакт. Я думаю, с тобой это будет просто шикарно.

На всех наших прошлых свиданиях всегда были эти… как их… «ограничивающие обстоятельства». Это как играть на поле и знать, что судья все равно вмешается или время выйдет, и вообще как бы все ни обернулось, происходящее останется под контролем и можно особо не беспокоиться.

Но сегодня и поле, и правила остались где-то в другой реальности. Мы оба знали, что это больше не игра, что безопасность кончилась. Где-то за последний час все нормальные границы растворились, исчезли, и дело даже не в том, что никого из взрослых нет дома, а девчонки спят без задних ног.

Палец Робби пошел гулять под бретелькой моего лифчика.

– Ты позволишь посмотреть на тебя?..

Какая-то часть меня собиралась сказать да, просто чтобы узнать, насколько шикарно все будет, но все остальное, а именно насмерть перепуганная девственница быстро отпихнула его руку и выплюнула:

– Нет!

Робби сел, немного отодвинувшись от меня, но руку с бедра (моего) не убрал.

– Что не так? – мягко спросил он. – Мне казалось, тебе нравится…

– Мне нравится.

– Тогда…

– Но я пока не готова, – честно призналась я.

Он нежно пожал мне коленную чашечку.

– Почему нет?

– Н-не знаю, – соврала я. – Просто знаю, что не готова. Пока.

Вся близость между нами разом пропала.

– Ты же не собираешься в дразнилки играть, правда? – голос его звучал все так же мягко, но где-то на заднем плане проглянуло подозрение.

– Так, минуточку. Я что, уже не могу сказать, что не готова, и не превратиться при этом в динамщицу? Может, у нас пока разные уровни.

Он еще отодвинулся и медленно покачал головой.

– Нет, не верю. Ты была сейчас со мной, вся целиком, и сама это знаешь. Тут что-то другое. Может… тебя что-то пугает?

Он попал в самую точку, но я не могла, просто не могла это признать. Как и того, какой абсолютной, незрелой, неопытной девственницей на самом деле была. И что не хочу, чтобы он касался моей груди, потому что боюсь, как бы за этим не последовал секс, а я не очень-то понимаю, что такое секс и куда он может меня завести, и уж точно совсем не уверена, что там, куда он меня заведет, я точно сумею со всем справиться. И что смертельно боюсь, что там, внутри меня, что-то изменится навсегда.

Робби откашлялся.

– Резинки у меня есть, если тебя это волнует…

– Я… я просто не могу сделать это сегодня.

Он откинулся на спинку кушетки, шумно выдохнул и принялся изучать тетин потолок.

– Не могу сказать, что ты упрощаешь нам жизнь.

– Я в курсе, – сказала я, захлебываясь во внезапной волне ужаса.

Вот оно. Робби больше не захочет со мной встречаться.

– Ну, ладно, – он погладил меня по ложбинке между большим и указательным пальцем. – Не волнуйся об этом. Пустяки.

– Нет, не пустяки.

Я в панике осознала, что пытаюсь сморгнуть слезы.

Он наклонился и поцеловал меня в щеку, потом встал, накинул кожаную куртку, забросил на спину гитару и двинулся к двери. Я пошла следом, чувствуя себя хуже некуда.

– Увидимся, – сказала я на пороге.

Тут он обернулся и обнял меня, окутал собой, целиком. Я снова ощутила в нем это солнце. Нет, нет, я не хочу его терять, подумала я, чуть не плача.

– Послушай, – сказал он куда-то мне в волосы. – Быть любовниками… этого надо хотеть на все сто. Нельзя принуждать другого, только не в этом.

– А что если я никогда… на все сто?.. – пробормотала я ему в грудь.

Все так же держа за плечи, он чуть-чуть меня от себя оттолкнул и поцеловал, очень нежно, в губы.

– Все еще будет, – пообещал он. – Вот увидишь.

С тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, я каждую ночь делаю одно и то же. Прежде чем лечь спать, я выключаю верхний свет в комнате и зажигаю свечи – одну на комоде, одну на прикроватном столике и еще одну на подоконнике. Не поиграть в ведьму или там вызвать духов, нет. Я просто люблю эту жизнь в пламени – то, как оно мигает и пляшет. С люстрой на потолке все такое плоское, одинаковое, все купается в семидесяти пяти ваттах жесткого, яркого электричества. А когда горят свечи, сразу появляются тени, и комната становится мягче и сумрачнее. И таинственнее.

Тем вечером дядя отвез меня домой, я поднялась к себе, зажгла свечи и, не раздеваясь, уставилась в зеркало. Низко посаженные джинсы и короткий топ открывали длинную линию талии, плоскость живота. Что там парни всегда говорят? Нефиг девушке эротично одеваться, если она не готова дать. И что, вот этот топ – он эротичный? Выходит, я посылаю ложные сигналы, дразню? Динамлю?

Окей, может, он немного эротичный… ну, во всяком случае, эротичнее, чем свободные футболки на пару размеров больше, которые я обычно ношу. Да, я хотела понравиться Робби и специально для этого оделась. Но это же не значит, что я и на все остальное готова, до самого конца. Или как?

Я пожала плечами и натянула ночнушку – Аннализа сама выбрала ее для меня на прошлый день рожденья. Разумеется, розовую, с большущим дурацким кроликом спереди. Я представила Робби рядом, в комнате… нет, про секс можно даже не заикаться. Какой там секс, когда твой парень впополам от хохота сгибается.

И вот тут-то в нижнем левом углу зеркала я и поймала какое-то движение. Весной мама тоже встретила на кухне мышь, так что первым делом я подумала, это «Мышь 2: Иногда они возвращаются». Но чтобы мышь стояла на двух тонких ножках, имела блондинистый ирокез на голове и была от шеи до пяток одета в черную кожу – высокие ботинки, штаны и куртку, – такого я еще не видала.

Некоторое время я таращилась в зеркало, думая о том, что свечной свет еще и не такие шутки умеет шутить, после чего медленно обернулась, надеясь, что это уважающая себя галлюцинация и она не замедлит исчезнуть.

Галлюцинация себя не уважала. Фигурка в черной коже вальяжно прислонилась к стене моей комнаты, скрестив на груди руки и угрюмо глядя на меня. Личико у нее было красивое, идеальное. Хотя в парне вряд ли было больше четырех дюймов, что-то в нем проглядывало такое… подростковое. В каждом ухе у него болталось по крошечному серебряному колечку и на запястьях тоже поблескивало серебро. И от него пахло. Нет, не тот вонючий сырный дух из Аннализиного дома – тут было что-то помускуснее, позеленее, словно он принес на себе запах секвойи и эвкалипта… и еще глины.

– Тебя не бывает, – бессмысленно промямлила я. – Ты… ты один из Аннализиных мальчиков-фей, так?

– Голодный, – невыразительно отозвался он.

– Ты голоден?

– Еда, – он закатил глаза.

– И сколько ты уже тут торчишь? – я, кажется, покраснела от смущения.

Он, что ли, был тут все время, пока я пялилась в зеркало, созерцая свою эротичность? Любовался, как я переодеваюсь? Он… видел меня голой? Я села на кровать и натянула на коленки рубашку с зайчиком.

– Застеснялась? Сейчас? – ухмыльнулся он.

Судя по всему, парень решил, что с меня хватит и предложений в одно слово – большего я не достойна.

– Еда, – его физиономия снова посерьезнела.

Ну, по крайней мере, это более безопасная тема, чем моя девичья скромность.

– И чем же ты питаешься?

Да знаю я, знаю. Я сижу тут, беседую с тем, чего не бывает, а оно мало что настоящее, так еще и требует чего-то… хорошо, что мы всего лишь разговариваем. От чего угодно другого крыша бы однозначно съехала.

– Пироги, – сообщил он. – И эль.

– Это тебя не в тот дом занесло, чувак. У моей мамы «двенадцать шагов».

Так, судя по его пустому выражению, придется объяснять.

– Это программа такая. У нас вообще нет никакого алкоголя. К тому же, она на диете, так что и пирогов тоже нету. Хочешь… батончик-мюсли?

Он наморщил свой крохотный носик, потом сделал еще одну попытку.

– Оленина?

Я попробовала вспомнить, что у нас вообще есть в холодильнике. Ма все равно вегетарианствует, даже когда не сидит на диете.

– Гм… бургер с тофу?

– Эль, – твердо сказал он.

Перед моим мысленным взором встало видение: за окнами занимается заря, а я все еще спорю с этим маленьким упрямцем.

– Яблочный сидр, – возразила я, и он, наконец-то, неохотно кивнул.

Я прикрыла дверь в комнату и устремилась на кухню. В доме царила абсолютная темнота. Мама всегда спит, как убитая, а отец с нами не живет с тех пор, как мне стукнуло шесть, так что меня все равно никто не услышит.

Включив свет над плитой, я посмотрела на часы. Почти полвторого утра. Неудивительно, что все кругом выглядит слегка нереальным. Интересно, и во что мне теперь наливать этот сидр? Все наши стаканы ростом раза в два выше феи. Хорошенько пораскинув мозгами, я остановилась на крышечке от бутылки, налила в нее несколько капель и отнесла ему.

Нет, спасибо он не сказал. Он взял крышечку обеими руками, будто это была большая миска, и старательно выхлебал сидр. Пил он для такой крошки очень шумно.

Я подождала, пока он прикончит напиток, и только затем спросила:

– Ты был у Аннализы в комнате?

Он только оскалил в улыбке острые белые зубы.

У меня когда-то был кот. Он прыгал так легко, что я даже ни разу не видела, чтобы он от пола отталкивался. Вот сейчас он сидит на полу, а через секунду – на самом верху холодильника. Вот так же двигался и фэйри. Раз – на ковре, два – и уже на комоде, и даже коленок своих костлявых не согнул.

Короче, он запрыгнул – или взлетел? – ко мне на комод, чтобы оказаться на одном со мной уровне, я так думаю. Но и там ему все равно пришлось задирать подбородок, чтобы смотреть на меня. Парень сердито топнул ножкой по полированной дубовой крышке и пнул мой браслет, который я там оставила.

– Эй, а вот это прекрати, – строго сказала я. – Если ты собрался проявлять тут свой темперамент, не смей вымещать его на моих драгоценностях.

Он так и взвился, развернулся, побледнел почти до синевы и ткнул в меня пальцем. Я даже отшатнулась, ощутив на миг укол страха. Жалко, я невнимательно читала Аннализе сказки. Что там эти фэйри умеют делать? В голове у меня задержалось исключительно их умение заколдовывать коров, чтобы они молока не давали. Хоть коровы у нас нет, и то хлеб, подумала я, стараясь взять себя в руки.

Ярость фэйри тем временем вроде бы угасла, зато взгляд сделался вредным.

– Врунья, – тихо сказал он.

– Чего?

– Дева, – продолжал он.

У меня сжало горло.

– Да что ты на хрен об этом знаешь?!

На это он улыбнулся.

– Смотри.

И он запел голосом, похожим на шелест ветра в камышах. Сладкий весенний ландышевый запах поплыл по комнате. Пламя свечи на комоде взмыло выше, и в нем я увидела фею-девочку.

Она была в точности как описывала Аннализа: одетая во что-то сверкающее и прозрачное, не то чтобы какого-то конкретного цвета – платье было как призма, сквозь которую вспыхивают поочередно все краски. В отличие от мальчика, у нее были и крылышки – они затрепетали, раскрылись и плавно подняли ее из огня. Мгновение она парила над комодом, нежная и утонченная, а потом приземлилась перед парнем в черной коже.

К моему удивлению, первой она обратилась ко мне.

– Лили, – сказала фея, положив крошечную ручку на сердце.

– Черри, – ответила я.

Я всегда осторожничаю со своим именем – особенно когда говорю его парням. Они думают, что грубо шутить на его счет – это страшно круто и остроумно.

– Вишня, – задумчиво повторила она. – Вишневый цвет?

– Да, – сказала я, но об остальном промолчала.

На свет я появилась через девять месяцев после того, как родители улеглись отдохнуть под осыпанным весенним цветом вишневым деревом.

– Вишневое варенье? – спросила она.

– Пироги и варенье, – твердо и все еще воинственно вставил мальчишка.

Я свирепо зыркнула на него.

– А кекс с отрубями не хочешь? И варенье?

Он кинул взгляд на девочку. Та кивнула и сказала.

– Да, пожалуйста.

Я вернулась на кухню, оставив обоих фэйри у себя в комнате и мимоходом думая, не так ли, интересно, сходят с ума. Я поняла, что фэйри-мальчик настоящий, как только его увидела, но что это значит – ну, что я теперь вижу фей – я не знала. И что мне с этим делать – тоже.

Кроме одного пункта: их надо кормить.

Я намазала ежевичного джема на маффин с отрубями, порезала его на маленькие кусочки и отнесла к себе.

Они ели, как подростки, только что не заглатывая лакомство целиком.

– Вы когда в последний раз ели? – полюбопытствовала я.

– Еду смертных? Апрель, тысяча восемьсот восьмой, – очень точно сообщила она.

У меня, кажется, отвалилась челюсть – это когда я поняла, что ей почти две сотни лет… или даже больше – но тут я вспомнила еще один фэйри-факт из Аннализиных книжек. Время для фей течет по-другому. Они живут веками, и то, что для человека – целая долгая жизнь, у них в мире пролетает как каких-нибудь несколько лет.

Отрубной кекс подошел к концу.

Они стояли, глядя друг на друга.

– Любовь, – сказал он, и голос его был похож на шепот океана на отливе.

Она шагнула к нему, руки ее легко порхнули в его. Это было как сцена из какого-то кукольного балета.

Она придвинулась ближе, и он заключил ее в объятия. Он держал ее, ласкал – по обоим от наслаждения ходила рябь, как по воде, а мне… мне было ужасно неудобно на это смотреть.

Я уже повернулась, чтобы уйти, но тут сама себя одернула. Это, в конце концов, нелепо! На часах почти два ночи. Я устала, как собака, и сейчас уйду из своей же собственной комнаты со славной уютной постелью, только чтобы дать феям возможность побыть наедине?

Я решительно повернулась назад. Он держал ее лицо в ладонях, и они целовались. Нет, я вообще-то уже много поцелуев видела – в школе, на улице, в кино. Я даже и сама что-то в этом духе делала… но так – никогда. Эти двое уже были за пределами всех насыщенных красок, за пределами, наверное, самой страсти. Они целовались так, словно одно только это и поддерживало в них жизнь, словно разомкнуть губы означало смерть. И я понимала, что не должна наблюдать за чем-то настолько интимным, – но и отвернуться тоже не могла.

После, кажется, целой вечности, они чуточку сбавили вольтаж. Я кашлянула.

– Гм… извините?

Они постепенно и неохотно разлепились.

– Вы не думаете, что могли бы заняться этим где-нибудь еще? Мне правда пора спать.

Мальчик-фэйри снова ухмыльнулся.

– Священнодействие, – сказал он.

– Возможно, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал полюбезнее. – Но я все-таки хотела бы поспать.

– Ушли, – сказала Лили, и не успел смолкнуть последний звук этого слова, как они действительно пропали.

Меня скрутило сожалением. Только что нечто необычайное – магия! – творилось у меня в комнате, и я сама прогнала его, чтобы предаться такому скучному занятию, как сон. Нет, неправда. Я прогнала их, потому что не могла на это смотреть. Это было слишком… сильно, слишком похоже на то, чего я сама ужасно боялась.

Я задула три свечи, улеглась и закрыла глаза. И стала думать, каково это было бы… если бы Робби касался меня так, как этот мальчик-фэйри – Лили.

На следующее утро я вышла на кухню и застала маму в купальном халате – она сонно таращилась в открытый холодильник.

– Не понимаю… нет, не понимаю, – бормотала она.

– Чего? – поинтересовалась я.

– Мой йогурт испортился, – пояснила она. – И молоко тоже, а ведь я только вчера их купила.

Наверное, от присутствия фэйри и правда скисает молоко… тогда непонятно, что не так с йогуртом, он ведь изначально кислый. Надо будет еще раз изучить матчасть.

– И еще вот сюда погляди! – мама показала на кухонный стол, где в зеленой керамической миске красовалось с полдюжины крупных, пахучих, желтых грибов. – Честное слово, я покупала шампиньоны, а не вот это вот!

Она поцеловала меня в лоб.

– Доброе утро, детка! Твоя мама сошла с ума.

– Давай выбросим их, – предложила я.

Грибы явно подложил мальчишка-фэйри, что автоматически делало их крайне подозрительными.

– Нельзя выбрасывать хорошие продукты!

– Главное слово тут – «хорошие», – уточнила я. – По-моему, они пахнут, как го…

– Черри! – мама бросила на меня укоризненный взгляд и с трагическим выражением лица отвернулась к кофе-машине. – Я не могу пить кофе без молока и начать день без кофе тоже не могу. Есть шанс, что ты сжалишься над родной матерью и сходишь за молоком?

– Ладно, и от грибов заодно избавлюсь.

Через несколько минут я двинулась в местный продуктовый за молоком. Сунув по дороге вонючие грибы соседу в мусорный бак. Мне это показалось очень хорошей идеей. Ну, на тот момент.

Про фэйри я не то чтобы забыла – скорее просто сказала себе, что они улетели, и всё. Конец проблемы.

«Ага, и конец магии тоже, – зудел внутри настойчивый голос. – Разве это не супер, не чудо, не дар – видеть фэйри, говорить с ними? Зачем, ну зачем ты их выгнала? Почему нельзя было… ну, хотя бы поволноваться, повосхищаться ими, как Аннализа?»

«Потому что тебе уже не четыре», – встрял еще один внутренний голос, уже другой.

В общем, я оставила голоса препираться друг с другом и пошла писать сочинение по истории, которое надо было сдать на следующий день.

А часов в пять вечера к нам в дверь позвонили. На пороге стоял Робби. Просто увидеть его там, у нас на крыльце – у меня все внутри так и вспыхнуло. Я-то была уверена, что после вчерашнего между нами все уже кончено.

– Как дела? – спросил он.

– Да так. Доделала вот историю.

– Да ты крута, – заулыбался он. – Девушка, которая вовремя делает всю домашку.

– Ты свою, надо понимать, не делаешь?

– Ровно столько, чтобы не выгнали. Когда с группой заключат контракт, я в любом случае из школы уйду.

У меня слегка все сжалось. Мы только начали узнавать друг друга, а он уже планирует уехать.

Робби уставился на что-то в доме у меня через плечо.

– Э-э-э… мне можно войти, или у нас такое специальное свидание на крыльце?

– Можно. Мама сейчас на йоге.

Мы дошли до кухни, где из-за полного отсутствия пива взяли себе по бутылке газировки и, не сговариваясь, отправились ко мне в комнату.

Мне было немного нервно. Ну, что, на сей раз все, наконец, случится? И, интересно, то, что я привела его в комнату, расценивается как заигрывание или, еще того хуже, согласие? Не зашла ли я часом на большую глубину, чем потом смогу выплыть?

Ни на один из этих драматических вопросов карты в руке ответа не давали. Робби шагнул в комнату.

– Господи, Черри, тут совсем как у Аннализы.

Я встала в проеме, совершенно онемев. Десять минут назад, когда я пошла открывать, тут было относительно прибрано. Ладно, одежда с предыдущего вечера валялась кучей на полу, но компьютер определенно был на столе, книги на полках, и одеяло – на кровати.

Теперь комната выглядела так, словно по ней пронесся разъяренный медведь. Компьютерный монитор опрокинулся на пол, а экран мерцал зловещим зеленым светом. Маленький колдеровский «мобиль», всегда живший на столе, валялся на полу, вверх тормашками и наполовину загнанный под кровать. Все покрывала и простыни с нее были сорваны. Бусы перепутанным клубком лежали на ковре, под стулом поблескивала одинокая сережка. И, что самое странное, всюду лежали листья пламенеющих осенних оттенков – красные, рыжие, золотые.

Вообще-то в Беркли стоял конец лета – самое начало сентября. И деревья желтеть еще даже не начинали.

– Что тут, к чертовой матери, произошло? – спросил Робби.

– Сочинение, – глупо сказала я. – Я его не пробэкапила и теперь… вот…

Робби посмотрел на меня долгим взглядом.

– Думаю, это сейчас самая меньшая из проблем, – он огляделся по сторонам. – Как думаешь, что-нибудь украли?

– Пока не знаю.

И мы стали расчищать завалы. Практически молча, разве только я иногда говорила, что куда положить.

– Все на месте, – заключила я, ставя последнюю книгу на полку. – Просто кто-то тут основательно порезвился.

– У тебя есть какие-нибудь враги?

– Обычных нет, – промямлила я, искоса поглядывая на его черную кожаную куртку.

Что бы он, интересно, сказал, узнав про визит фей прошлым вечером или про грибы на кухне нынешним утром? Я подняла с пола алый кленовый лист.

– Как думаешь, откуда они такие?

Он взял у меня лист, рассмотрел и покачал головой.

– Тут такого вообще не растет. Твой вандал не иначе как слез со Сьерры или прилетел прямиком из Монтаны, ты это хочешь сказать?

– Нет. Думаю, он… они последовали за мной вчера сюда из Аннализиного дома.

Робби округлил глаза.

– Кто-то проследил за тобой досюда, несмотря на то, что тебя отвозил дядя?

Я поняла, что пришло время сказать ему правду… главным образом потому, что я была слишком потрясена и вряд ли сумела бы убедительно наврать.

– Робби… ты помнишь, как Аннализа и Хилари говорили, будто видели фей вчера вечером?

Он кивнул.

– Кажется, они говорили правду. Потому что придя вчера домой, я тоже их увидела. Целых двоих.

Я замолчала, решив, что все и так звучит достаточно безумно, и в детали вдаваться уже не стоит.

Что-то такое промелькнуло в его глазах… и это было не совсем уж неверие.

– И ты думаешь, что это феи разгромили твою комнату и набросали везде листьев?

– Меня тут не было не больше десяти минут – пока я ходила тебя встречать. Кто еще мог забраться в комнату и устроить такой беспорядок, чтобы мы при этом ничего не услышали? – я помолчала. – Не совсем уверена, но, кажется, я их разозлила.

Некоторое время Робби молчал. На самом деле довольно долго. Он подобрал лист и внимательно его изучил, словно надеялся прочесть, где его сделали.

– Я не знаю, как насчет фей… По крайней мере, точно не знаю. Но я немного разбираюсь в… энергии. Я видел, как странные вещи случаются, когда мы играем музыку… Как будто она создает то, чего раньше в зале не было.

– Никакой музыки у меня тут не играло.

– Неважно. Необязательно музыка. Некоторые люди тоже так действуют. За ними как будто всюду следует такая необычная энергия… – назови магией, если хочешь. Думаю, твоя маленькая кузина Аннализа как раз из таких. И ты, возможно, тоже.

– То есть… ты мне веришь?

– Скажем так, я тебе не не-верю.

На меня свалилось колоссальное чувство облегчения. Правда, параллельно меня слегка затрясло. Здорово знать, что Робби не считает меня чокнутой. Но если сказанное им правда… все становится еще чуточку страшнее.

– Я вообще-то обычно не колдую, – заверила я нас обоих.

– Да ну? – он привлек меня к себе и осторожно поцеловал.

Я коснулась его гладкой шеи, почувствовала, как заскакал под кожей пульс.

– Да ну? – повторил он. – И почему ты так в этом уверена?

Мама вернулась с йоги минуты через две после того, как мы с Робби начали целоваться, так что далеко у нас снова не зашло. Мы заказали китайской еды, и Робби с мамой принялись болтать о делах. Она занималась пиаром для нескольких театров на Заливе, и он стал расспрашивать, как лучше всего забронировать концертную площадку.

– Он очень серьезно относится к группе, – заметила мама, когда Робби ушел.

– Это да. Он совершенно уверен, что им предложат контракт. И тогда он, наверное, уедет с ними в тур.

– И ты боишься, что тебе это… слишком небезразлично?

– Вроде того.

– Вы уже любовники?

– Мама! – взвыла я в отчаянии.

Правда в том, что она всегда относилась к сексу более прямолинейно, чем я. И считает, что матери и дочери должны обсуждать такие вещи совершенно открыто. Я в свою очередь считаю, что родителям достаточно внятно изложить детям факты – в пятом классе я, например, твердо верила, что женщины заводят детей, плавая со спермацетовыми китами, – а потом им надо строго запретить снова поднимать эту тему.

– Мне Робби нравится, – поделилась она как ни в чем не бывало. – Но если секса у вас до сих пор не было – а я полагаю, это так, – помни, что я тебе говорила про защиту. Презервативы и еще раз презервативы!

– Да знаю я, знаю, – промямлила я, жалея, что нельзя просто сказать: «Ушла!» – и исчезнуть, подобно фее.

Мама погладила меня по щеке – чего обычно никогда не делает.

– И убедись, что первый раз у тебя будет с тем, кому ты действительно важна, – сказала она очень мягко. – Другого первого раза потом не получится, так что не относись к этому слишком небрежно, солнышко. Когда ты отдаешь себя кому-то… – это священнодействие.

У меня аж волоски дыбом на шее встали.

– Я… э-э-э… у меня еще домашка осталась незаконченная, – пробормотала я и произвела спешное отступление к себе в комнату.

Мальчишка-фэйри был там. Он расхаживал по крышке комода.

– Т-ты! – выплюнула я (все мое смущение мигом обратилось в ярость). – Это ты разнес мне всю комнату!

Он ответил мне зеленым взглядом – гордым и без искры раскаяния.

– Чего тебе надо? – требовательно вопросила я. – Что я тебе сделала? И почему ты меня преследуешь?

– Неуважение.

Я заморгала. Он еще и такие слова знает?

– Это как?

– Врала. Называла вонючими. Закрыла окно. Выбросила грибы.

– Если тебе так важны твои грибы, зачем ты их у нас на кухне оставил?

– Дары, – процедил он.

– Дары?

– Дары, – он сложил руки на груди; я чуть ли не видела, как гнев бьет лучами у него из глаз.

Я плюхнулась на кровать, подумать. Когда живешь в северной Калифорнии, где психоделические развлечения так никогда и не вышли целиком из моды, первым делом думаешь о наркотиках. Но псилоцибиновые грибы я в жизни видела, и они были совсем не похожи на те, ярко-желтые, которые я выкинула к соседу в бак.

Я пристально посмотрела на него.

– Какие-такие дары?

– Дары земли, – ответила Лили.

У меня на комоде стоит тиковая шкатулка с украшениями – Лили поднялась из нее, по колено в бусах.

При виде нее я невольно улыбнулась. Мальчик-фэйри был злой и колючий, а вот Лили всю будто сделали из бриллиантов, словно нежная фантазия Аннализы вдруг взяла и ожила.

– Иногда смертным снится правда, – сказала она.

– И эти грибы…

За спиной у нее раскрылись крылышки; Лили вспорхнула из шкатулки наверх, к своему кавалеру.

– Они даруют сны, – она приземлилась перед ним, все так же глядя на меня. – Иногда сны открывают двери.

– Куда? – спросила я с некоторой тревогой.

Мальчик-фэйри шагнул к ней, обнял сзади и принялся целовать шею сбоку. Ресницы Лили затрепетали, глаза закрылись, и она прислонилась к нему. Его руки пробежали по бокам, скользнули вперед, потом вверх по мерцающей всеми цветами ткани и накрыли ее груди.

То, как он касался ее… как такое злобное существо может быть вместе с тем таким нежным? Я смотрела на них. Лили открыла глаза и повернулась к нему. Желание вспыхнуло в ней, словно где-то внутри загорелось пламя, затанцевало, прянуло к нему, потом прочь, увлекая его за собой, приглашая ощутить этот жар. Его зеленые глаза сделались яркими, как изумруд. В нем это было похоже на оголенный провод, вибрирующий, звучащий, отвечающий – все готовое, туго натянутое и стремящееся к ней.

Они обвились друг вокруг друга руками и ногами с таким одинаковым выражением лиц, что на мгновение будто превратились в близнецов. Я не знала, как это назвать, какое слово тут подойдет… но я понимала: сейчас они оба стали частью биения, более древнего, чем даже их род, истекающего из самой земли с незапамятных времен. И вот так, глядя на них, я почувствовала, что во мне сейчас что-то разорвется – так мне хотелось того же.

Звук телефона из кухни вырвал меня из этого состояния. Кажется, я снова подглядывала за чужой близостью. На сей раз мне даже в голову не пришло попросить их уйти.

– Простите, – прошептала я и пулей вылетела из комнаты.

Мама протянула мне трубку.

– Кейт спрашивает, не посидишь ли ты с Аннализой в следующую пятницу вечером. Кстати, Аннализа тоже хочет тебе что-то сказать.

Я сказала тете, что да, следующая пятница, отлично, и она пустила к телефону ребенка. В последнее время Аннализа просто тащилась от разговоров по телефону. Ее папа говорил, что она махнула из четырех прямо в четырнадцать.

– Привет, Черри.

– Привет, Аннализа. Ты чего хотела?

– Знаешь что? Вчера вечером, после того как я пошла спать, я видела, как феи танцуют.

Мне стало малость не по себе.

– Ты их во сне видела?

– Нет, – сердито сказала она. – Я была там, где танцуют феи. Это был такой красивый сад с розовыми цветами, и кругом были оранжевые, красные и желтые листья, и они все падали, падали…

Прошла неделя. Я встречала Робби в школе, но это было так, мимоходом. Фэйри больше не показывались, и ни один из нас о них в разговоре не упоминал. Мы в основном вместе обедали и временами осторожно обжимались. Ну, и назначили свидание на вечер субботы.

А вечером пятницы я снова отправилась сидеть с Аннализой. К счастью, Хилари там не оказалось.

– Значит так, Аннализа, – заявила я примерно через минуту после того, как за тетей и дядей захлопнулась дверь. – Мне нужно расспросить тебя про фей.

Она подтянула повыше розовый, в цветочек, рукав и показала браслет из розовых бусинок и серебряных сердечек на запястье.

– Когда я вырасту, я стану феей, – торжественно заявила она.

Еще неделю назад меня бы это чрезвычайно умилило. Сейчас я перепугалась.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я так хочу. И потому что феи меня любят.

– Ты их видела с прошлого уик-энда?

– Нет. Я их с тех пор не звала, – объяснила она.

– Аннализа, я думаю, в ту субботу две феи из твоей комнаты отправились со мной ко мне домой. Я их видела у себя в комнате.

Аннализа поглядела на дерево за окном.

– Обычно они не дают большим себя видеть. Может, ты им тоже понравилась.

Уж что-что, а мне так не показалось. Я ей все выложила про Лили и мальчика-фэйри.

Аннализа стянула через голову топ, чтобы можно было надеть другой.

– Его зовут Лён, – сообщила она, выкапывая розовую флисовую толстовку с капюшоном из одной из одежных куч, равномерно распределенных по полу. – Они с Лили любят друг друга. Он поет для нее, и тогда она приходит, и они иногда обнимаются, а иногда танцуют.

– Ты мне сказала по телефону, что была в саду, где танцуют феи.

Ага, а когда я стала расспрашивать дальше, живо сменила тему.

Аннализа серьезно кивнула.

– А как ты туда попала?

– На минивэне.

Тут я немного расслабилась: на минивэне ездила Кейт. Аннализа явно что-то из этого выдумала.

– Это фейский минивэн из розовой жемчужины, – невозмутимо продолжала Аннализа. – Бензин ему не нужен. Его везут две белые лошадки, а влезает в него шесть фей и еще я.

– А феям нужно ездить на детских сиденьях и пристегиваться? – саркастически осведомилась я.

Увы, сарказм от Аннализы просто отскакивал.

– Нет, они им не нужны, – сказала она. – У лошадок не бывает аварий. А крыша у него из луны. Феи любят луну. Ты сделаешь мне омлет с сыром и клубникой?

Я решила, что это, пожалуй, грубовато, но Аннализа бывает очень решительна, когда чего-то хочет, так что я сделала ей омлет, и она его съела. Потом мы построили фейскую крепость из стола и одеяла, но феи почему-то не явились. Аннализа пришла к выводу, что они сейчас наверняка в своем «розовом бриллиантовом замке», и бросила крепость ради «Мэри Поппинс» на видео (в девяностый раз). После кино она выбрала книгу, чтобы я ей почитала. Книга оказалась не про фей. Я даже пошла, поискала, но не нашла вообще ни одной книжки про фей.

– Куда подевались все твои книги про фей? – спросила я.

– Не знаю, – зевнула Аннализа. – Прячутся, наверное.

Так что я почитала ей сказку про котика, который хотел быть пожарным. Уверенная, что никакой полезной информации я из девчонки больше не вытяну, я все равно решила задать еще один, последний вопрос, пока она не уснула:

– Раз ни одна из нас больше не видела фей всю неделю, может, это значит, что они улетели?

– Нет, – ни секунды не колеблясь ответила Аннализа. – Они просто заняты. Но они вернутся.

К субботнему вечеру я уже была нервная как никогда в жизни. Все утро я проторчала в библиотеке – читала про фэйри, – и то, что я узнала, меня совершенно не обрадовало. В некоторых книгах говорилось, что фэйри – это духи мертвых. В других – что они падшие ангелы или раса древних богов. Иногда фэйри дарили подарки, но в основном сводили людей с ума или воровали их детей. Еще у них была милая привычка заманивать смертных в свою страну, так что никто их потом больше не видел. Если человеку и удавалось выбраться назад, он обычно обнаруживал, что прошли сотни лет, и весь его привычный мир давно канул в забвение. Впрочем, решительно вся литература соглашалась в одном: злить фэйри – себе дороже. И было еще одно общее место, на которое я обратила внимание: те из смертных, которым повезло пережить встречу с фэйри, до конца своих дней потом мечтали увидеть их еще хотя бы раз.

Кроме того, меня, конечно, беспокоил Робби. Когда он снова пригласил меня на свидание, я поняла, что и думать нечего отказать – так меня разбирало любопытство. А все дело в этой текучей, живой штуке, что между нами образовалась. Закрыть на нее глаза я уже решительно не могла.

В общем, я приняла ванну, вымыла голову и перемерила шесть разных сочетаний одежды. Общение с Аннализой явно даром не прошло: в итоге я остановилась на короткой узкой сиреневой юбке, черном топе и черном же вязаном кардигане. А, еще на сандалиях целиком из ремешков и на платформе.

Я как раз наклонилась к зеркалу и вдевала сережки, когда увидела его отражение. Лён стоял на подоконнике и пристально меня разглядывал. В голову мне, разумеется, тотчас же пришла мысль, которую я вычитала утром в библиотеке: когда люди встречаются с фэйри, для первых это редко кончается хорошо.

– Почему ты все время сюда приходишь? – осведомилась я, стараясь не выдать, насколько была испугана, и вместе с тем не обидеть гостя. – Объясни мне.

– Смена сезонов, – ответствовал он.

Я чуть было не ляпнула: ты мне, мол, с этим заканчивай! Какое отношение это имеет к вопросу? Однако что-то в его взгляде остановило меня: в кои-то веки в его глазах не было ни насмешки, ни злости, ни требовательной наглости.

– Смена сезонов, – повторил он. – Ни смертный, ни фэйри не может их удержать.

Он вытянул руку, и три листа – алый, рыжий и золотой – полетели через комнату. Их словно подхватил танец: они кружились и кружились, не касаясь пола, несомые по нескончаемой спирали ветром, какой в силах вызвать только магия.

– Как красиво, – вырвалось у меня.

– Как оно и должно быть, – эхом подхватил Лён. – Всегда.

Что-то в том, как он на меня смотрел, заставило меня устыдиться.

– Прости, что я выкинула ваши грибы, – сказала я… и тут мне в голову пришла идея. – Если ты дал мне их специально, это значит, что я должна была увидеть какой-то особенный сон?

– Теперь этого сказать нельзя, – Лили оседлала красный диск на моем «мобиле» и теперь каталась на нем, как на качелях в парке аттракционов.

Он плавал под ней вверх и вниз; «мобиль» вертелся каруселью ярких спектральных цветов.

– Иногда сны открывают двери, – продолжала она. – А иногда сон – это фонарь, что освещает тебе путь.

– Так что я теперь заблудилась и застряла, – подытожила я, чувствуя страх пополам с печалью.

Мысль о смертных, которые разозлили фэйри и заблудились навеки между мирами, решительно отказывалась покидать голову.

Лили склонила изящную головку набок. Глаза у нее были холодные и серебряные, как изморозь.

– Может статься.

В дверь позвонили. Я подскочила и скорее глянула на часы. Это наверняка Робби.

– Приведи его к нам, – сказала Лили.

У меня словно что-то упало в животе.

– Нет. Я знаю, что разозлила вас, и сожалею об этом, но наказывать его за то, что сделала я, просто нечестно.

Робби позвонил снова, и я возблагодарила свою счастливую звезду, что дома никого нет, и кроме меня, его явно никто не впустит. Да, я просто не стану открывать, и тогда он уйдет, просто уйдет.

– Двери должны отвориться, – провозгласил Лён.

Через секунду я услышала, как входная дверь открылась. Робби позвал меня по имени. Я не ответила, просто послала ему отчаянный мысленный зов: не входи! Не подходи! Поворачивайся и беги со всех ног!

Полезная вещь эти мысленные штуки, когда имеешь дело с фэйри: Робби направился прямиком к моей комнате и постучал.

– Я еще не готова, – пискнула я. – На самом деле я себя плохо чувствую! Робби, нам придется все отменить… Я не могу пойти…

– Врунья! – голос Льна был чистое, неразбавленное презрение.

Лили уже больше не качалась на «мобиле». У меня на кровати есть плюшевый кот по имени Кенни – так вот, она восседала, скрестив ноги, как раз у него между ушами.

– Двери должны отвориться, – приказала она, и моя собственная дверь, до того крепко запертая, послушно распахнулась настежь.

Робби шагнул в комнату. На нем были черные джинсы, черная футболка, плюс гитара на спине.

– Черри? У тебя тут все окей?

Потом его взгляд перескочил с меня на Лили и Льна, и тут же вся краска сбежала с лица, а в глазах снова мелькнуло то самое выражение… только на сей раз я поняла, что это было. Узнавание.

– Ого, – произнес он едва слышным шепотом.

Двигаясь очень осторожно, он снял гитару, прислонил ее к стене, подошел к моей кровати и сел. Лили и Лён переместились в пятно света от бра у меня в изголовье и встали прямо над Робби, словно собирались судить его.

– Я… – он набрал воздуху. – Я вас уже видел, раньше.

– Ты… что?! – воскликнула я.

– …когда мне было четыре, – закончил он.

Я почувствовала себя так, будто меня предали… будто я застала его с другой девчонкой.

– Ты же говорил, что ничего не знаешь о фэйри.

– Я почти умирал, у меня было воспаление легких, – он все еще не отрывал глаз от этой парочки. – Все эти годы… я думал, что это был бредовый сон под температурой.

– Иногда смертные видят правдивые сны, – заметила Лили.

– Ты что, звал их, как Аннализа? – обвиняюще вопросила я.

В первый раз с тех пор, как вошел в комнату, Робби перевел взгляд на меня. Когда он снова заговорил, голос у него чуть-чуть дрожал – а ведь раньше за ним никогда такого не водилось.

– Когда мне было четыре, мои родители крупно поссорились. Мама так расстроилась, что бросила младших детей с отцом, схватила меня и уехала в Йосемите. Она выросла в холмах, всю жизнь ходила там в походы, так что первый инстинкт у нее был сбежать куда-нибудь на природу, подальше от цивилизации. Я почти ничего об этом не помню – только что на третью ночь, когда мы были за много миль от всех дорог и стоянок, меня свалила та лихорадка. Я весь горел. Мама не могла оставить меня и сама пойти куда-то за помощью, а нести меня было слишком тяжело. Я помню только, как она качала меня на руках, плакала, говорила, что я умираю, и это она во всем виновата, и молилась горам и деревьям, чтобы они нам помогли… – Он криво улыбнулся мне. – У отца семья строго католическая. Они молятся всем святым, про каких ты в жизни слышала… а вот мама молилась деревьям и камням.

– И фэйри? – подсказала я.

Робби вздохнул, выровнял голос.

– Я, наверное, так и заснул у нее на руках. Потому что проснулся потом посреди ночи: мама была в отключке, а над горами висела полная луна. Не знаю, зачем, но я вылез из спального мешка. Мы встали на полянке среди хвойных деревьев – дугласовых пихт, кажется, – и луна светила так ярко, что кругом было все видно. Я насмотрелся всяких зверей той ночью: и койота видел, и норку, и рысь. Пуму видел, ястребов и орлов, и большущих филинов, и целое семейство медведей. Все они вышли, показались мне и никто не напугал. А потом я увидел вот их, – он кивнул на фэйри. – Там были эти двое и еще другие. Много других. Я смотрел на них и знал, что мне ужасно плохо… я подумал, что… – Робби закрыл глаза, но все же выдавил следующие слова. – Я был не в себе от температуры. Я подумал, что они пришли меня забрать… но тело как-то оставят, так что мама утром найдет меня – мертвого.

– Иногда мы так и делали, – тихо сказала Лили. – Но не с тобой.

– Так что, вы пришли за ним сейчас? – воскликнула я, совершенно перепуганная.

Но ответил мне Робби.

– Они спасли мне жизнь, Черри. Они сотворили какую-то… – магию, наверное, и температура спала, и вот, я до сих пор здесь.

– Мы не могли дать тебе умереть, – сказала ему Лили. – Нам нужна твоя музыка. Ты должен играть песни гор и деревьев, песни диких созданий, которые пришли к тебе тогда.

– Я перед вами в долгу, – сказал он негромко, но твердо.

– Не говори этого! – взмолилась я: все прочитанные утром истории обвалились на меня эдакой панической кучей. – Это значит, что они могут прийти и потребовать долг. Они заберут тебя под холм, чтобы ты им играл, и ты решишь, что это концерт минут на десять, а потом выйдешь наружу, а тут сто лет прошло, и мы все уже умерли, и…

– Ты снова выказываешь нам неуважение? – сурово осведомился Лён.

Я стремительно заткнулась. Все и так плохо, а я сейчас сделаю еще хуже. Робби и фэйри – а, может, еще фэйри и Аннализа – связаны друг с другом. Фэйри пришли в его жизнь, когда он был еще совсем крошкой, и, судя по всему, больше не уходили. И с Аннализой они, видимо, тоже останутся? И что мне, спрашивается, делать посреди всего этого? А может, я специально влипла в эту историю, потому что… могу менять ход вещей?

– Слушайте, – сказала я. – Я понимаю, что вы спасли Робби, и теперь он вам за это обязан. Но нельзя ли заключить другую сделку? Я хочу сказать, что если я вам дам…

Я дико заозиралась вокруг, ища, чтобы такое предложить.

– Вы можете что угодно здесь взять, – закончила я, поняв, как мало у меня ценного. – Мои украшения? «Мобиль»? Тебе же понравилось на нем кататься…

– Мы не хотим его забрать, – оборвал меня Лён. – Никакой платы он нам не должен. И все же каждому из вас предстоит что-то отдать.

– Ты, – Лили обращалась к Робби, – должен и дальше создавать музыку.

– Я буду, – сказал Робби. – Играть на гитаре – это все, чего я хочу. – Он быстро и застенчиво улыбнулся мне. – Ну, большую часть времени хотя бы.

Лён пригвоздил меня своим зеленым лазерным взглядом.

– А что девчонка?

Я попыталась придумать, что сказать в свою защиту. Моих вещей они не хотели, а что еще я могу отдать, я не знала.

Тут Робби молча встал и взял гитару. Он вынул ее из чехла, уселся на стул перед письменным столом и начал играть – то, что играл неделю назад у Аннализы. Я узнала эти звуки, такие нежные и ритмичные поначалу, и то, как они развивались и становились сильнее. Но в этот раз песня зашла дальше. Робби играл все быстрее и жестче, пока музыка не воспарила, как что-то свободное, дикое, а потом снова ослабил напор, зазвучав с такой беззастенчивой нежностью, что я внезапно поняла, что глотаю слезы.

И все это время листья кружились под музыку, а оба фэйри танцевали. Они двигались так, словно музыка жила в них, внутри, и ноты заставляли их маленькие тела гнуться и качаться. Робби играл желание, и его игра текла в нас и сквозь нас; музыка превращалась в дыхание, в пульс, в кровь.

Но вот Робби закончил, и последний аккорд повис в воздухе, изнывая от тоски и жажды. Лили стояла в кольце рук Льна, прильнув к нему. Оба, кажется, были на седьмом небе.

– Эта песня… – сказал Робби. – Я ее получил от Черри.

– Чего? – не поняла я.

Он, что ли, лжет, чтобы меня защитить?

– Это ты, – просто сказал Робби. – Вот эти аккорды – это то, что я чувствую, когда ты рядом. Это лучшее, что я могу сделать… чтобы в музыке выразить то, что я вижу в тебе.

Я стояла и дрожала.

– Вот что я думаю об этой девушке, – сказал Робби, и его темный взгляд встретился с зеленым Льна. – Она… – тут его голос разом охрип. – Она многое для меня значит.

– Ты видишь в ней красоту, – нежно произнесла Лили.

Робби кивнул и перевел дух.

– А ты видишь это в нем? – спросила меня фея.

– Иногда мне кажется, что я больше ничего и не вижу, – созналась я, словно плавая в каком-то алом тумане.

Робби был для меня сама красота и тепло, и волненье в крови, и я больше ничего на свете не хотела, кроме как ощущать в нем это солнце.

– Вот это ты и можешь отдать, – сказал Лён. – А еще ты должна дать ему свою правду.

Робби поднял черную бровь.

– Он это о чем?

Я заколебалась. Этот разговор не из тех, какие хочется вести при свидетелях, но особого выбора феи мне не оставили.

– Есть причина, что я от тебя отшатнулась, – объяснила я Робби. – Я еще никогда ни с кем не была.

– Но Мора…

– Врет. Я сама дала ей распускать эти слухи, – поспешно добавила я. – Тот парень из колледжа в Сан-Диего… мы с ним играли с мини-гольф. Очень крутое свидание.

– Что, правда? – в уголке его рта затеплилась улыбка.

Я кивнула.

– Прости, я соврала. И прости, что ничего не знаю о сексе. И да, я тебя хочу, но не уверена, что…

Лён и Лили взмыли в воздух. Лён ехал верхом на багряном листе, а Лили – на золотом. Мы умолкли и только смотрели, как они описывают круги по комнате – такие изящные, совершенные создания.

– Сезоны сменяют друг друга, – напомнил нам Лён, и от его голоса в комнате пахнуло эвкалиптом. – Листья опадают, как им и должно, в свой срок.

– С незапамятных времен, – подхватила Лили, и они устремились к окну. – Все это – дар. Примите его с почтением.

Мы смотрели им вслед, пока они не скрылись с глаз. Потом Робби подошел и взял мое лицо в ладони.

– Все хорошо, – сказал он. – Мы не станем торопиться. Или вообще не станем. Или…

– Я знаю, – ответила я.

И я действительно знала.

Посвящается Даниэль Рид Лорд, которая умела звать фэйри.

Когда Эллен Стейбер было восемь, тетя Долли подарила ей «Золотую книгу волшебных сказок», переведенную с французского Мари Понсо и с иллюстрациями Адриенны Сегюр. Это были чары, которые так больше никогда и не развеялись. С тех самых пор Эллен влюблена в сказки, мифы и фольклор. На сегодняшний день она уже опубликовала более тридцати пяти книжек для детей и подростков, и большинство из них черпает вдохновение из мифов и мира сверхъестественного. Ее короткие произведения появлялись во многих сборниках взрослых сказок от Датлоу и Виндлинг (например, в The Essential Bordertown под редакцией Терри Виндлинг и Делии Шерман). Эллен получила две премии «Золотой воздушный змей», а ее рассказ для подростков The Shape of Things вышел в одном из выпусков «Лучших фэнтези и страхов года». Недавно Эллен закончила свой первый взрослый фэнтези-роман, где речь пойдет о волшебных драгоценных камнях (книга выйдет в издательстве «Тор Букс»).

Больше информации об Эллен Стейбер вы найдете на ее сайте www.ellensteiber.com.

Вскоре после того, как Эллен и Терри попросили меня написать рассказ для этой книжки, я отправилась в гости к моим сестрам в Беркли (штат Калифорния) и обнаружила, что все три моих племянницы без ума от фей. Шестилетняя Саманта обожала книги Сисели Мэри Баркер, а еще у нее была маленькая кукла, Цветочная Фея, которую она носила с собой везде. Трехлетняя Мари взяла моду носить пару прозрачных крылышек, а четырехлетняя Даниэль по секрету призналась мне, что они с подругой (которая куда симпатичнее Хилари) звали фей, живущих на дубе у нее за окном (при этом непременно надо было орать во все горло), и тогда к Даниэль прилетали девочки-феи, а к подруге – мальчики. И да, они пахли. Это было идеальное начало рассказа, я тут же это поняла. Мои глубокие благодарности моим сестрам, их мужьям и дочкам за то, что разрешили мне позаимствовать и адаптировать столько деталей из их частной жизни.

Что до основной темы этой истории… фэйри всегда были связаны с тем, что запретно. Может быть, именно поэтому во многих легендах и балладах о них присутствует элемент искушения, соблазна. Фэйри – не только трикстеры и похитители маленьких детей. Они – это эрос. И когда я увидела, что моя Черри заблудилась между страхом перед собственной сексуальностью и ощущением ее силы и магии, я подумала, что было бы интересно призвать фэйри и посмотреть, что они могут ей сказать по этому поводу.