Глава 26

Результатами своей работы за утро Фуллер был весьма доволен – без висящего над ним Резника он успел столько всего сделать. Дополнительную радость доставляла мысль о том, какое утро было у Эндрюса. Наверняка отвратительное.

Фуллер подготовил для Резника подробный отчет об обыске гаража Карлоса с перечнем всех подозрительных находок. Похоже, им наконец-то удалось найти улики против братьев Фишеров. Среди машин в мастерской был коричневый «ягуар» с повреждениями в передней части и с фальшивыми номерами в багажнике. Когда их проверили по полицейской базе, то оказалось, что машина с такими же номерами фигурировала в одном деле в Манчестере: несмотря на преследование полиции, водителю удалось скрыться. Фуллер велел снять с автомобиля отпечатки пальцев и просиял, когда услышал, что и внутри и снаружи машины найдены пальчики обоих братьев Фишеров и Карлоса, но фальшивые номера были чистыми. Вот она, настоящая полицейская работа, это вам не охота за привидениями! Фуллер был счастлив: Фишеры были живы-здоровы и их вот-вот арестуют.

Сержант уже поговорил со старшим инспектором Сондерсом и сообщил о гибели Карлоса, а также об отпечатках пальцев Фишеров на «ягуаре». Фуллер все еще надеялся на перевод в команду, расследующую ограбление ювелирного магазина, и полагал, что теперь его шансы на это выросли. Старший инспектор поздравил сержанта с прекрасной работой, однако затем опять заговорил о чертовом Джордже Резнике.

– Где ваш босс? – спросил Сондерс. – Все еще гоняется за тенями?

– Не могу сказать, сэр, – сказал Фуллер.

– Как только они вернутся, – велел Сондерс, – передайте, что я хочу видеть Резника и Эндрюса по очереди, у меня в кабинете. Проследите за тем, чтобы инспектор не ушел, не встретившись со мной.

В головной офис Фуллер вернулся с самодовольной ухмылкой на лице. На самом деле он знал, где был Резник, и знал, что тот чуть не силой заставлял Фран сказать, будто ее избил Гарри Роулинс. Эндрюс рассказал товарищу всю эту историю по рации. Фуллер надеялся, что констеблю хватит духа использовать эту информацию против инспектора.

И теперь Фуллер наблюдал за тем, как Резник и Эндрюс заходят в офис. «Вот оно, – торжествовал сержант. – Настал тот день, когда этого старого пердуна наконец-то выпрут на пенсию». На лице Фуллера неудержимо расплывалась улыбка, и Резник ее заметил:

– Чему ты, черт возьми, радуешься?!

– Я установил личность механика Фишеров, сэр. Эндрюс вам не передал?

Резник пожал плечами – ему это было не интересно.

– Тоже мне. Я добился от этой толстухи Фран признания о том, что ее измочалил Тони Фишер.

Фуллер от неожиданности потерял дар речи. Эндрюс вскинул брови и замотал головой.

– Она очень напугана, – заговорил констебль, – и никогда не даст показаний в суде. Можно арестовать Тони Фишера, но мы же знаем, что он никогда не признается, а без показаний жертвы зачем вообще все это затевать? Фишера тут же выпустят, и он пойдет и снова поколотит бедную женщину… или даже убьет.

Настала очередь Резника растерянно молчать – он еще никогда не слышал от Эндрюса столь длинной речи. Зато обрел дар речи Фуллер:

– Ну а если мы заберем Тони Фишера по другому обвинению, она почувствует себя в большей безопасности и, может быть, тогда заговорит?

– Полагаю, ты намекаешь на свою полицейскую доблесть, проявленную при перекладывании бумажек? – фыркнул Резник. – Ну ладно, выкладывай, что там с обыском автомастерской Карлоса? Где эти улики, которые избавят Лондон от Тони Фишера?

– На вашем столе, сэр, – с готовностью ответил Фуллер. Если его отчет понравился Сондерсу, то уж Резнику и подавно. Когда инспектор взял в руки папку, Фуллер добавил: – Ах да, Эндрюс, тебя хочет видеть Сондерс.

– Зачем? – тут же спросил Резник.

– Мне откуда знать? – сказал Фуллер.

Эндрюс пожал плечами и отправился в кабинет начальника.

Резник шагнул в свой новый стеклянный офис, развернулся и вышел.

– Я просил, чтобы повесили жалюзи! Не желаю целый день видеть ваши рожи. Где жалюзи? – тут же заревел он. – Найди Элис. Кроме нее, здесь ни от кого толку не добьешься…

Фуллер отправился на поиски секретарши, а Резник сел в свой «аквариум», открыл отчет по обыску автомастерской Карлоса Морено и, ковыряя в носу, начал читать. Через пять минут сержант вернулся, и инспектор постучал по стеклу, улыбнулся и жестом позвал Фуллера к себе.

– Интересный отчет, очень подробный и методичный, – сказал Резник и уселся за стол, положив отчет перед собой.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Фуллер. – Как видите, я обнаружил улики, которые помогут нам отправить Фишеров за решетку за перекраску угнанных автомобилей и использование фальшивых номеров. Возможно, у нас получится связать их с нелегальным оборотом алкоголя в Манчестере. И тогда у вас появляется шанс убедить эту Фран дать показания против Тони. Она не будет бояться заявить на мерзавца, если тот уже будет в тюрьме.

Резник посмотрел на Фуллера и покачал головой:

– Да ты облажался по полной! На «ягуаре» стояли настоящие номера, когда ты его обнаружил, и он зарегистрирован на клуб Фишеров, так что их отпечатки на машине ничего не дают.

Фуллер смутился:

– Э-э-э… Но в багажнике лежали фальшивые номера… и все точно увязывается с тем коричневым «ягуаром» в манчестерском деле…

– И что с того? У Фишеров дорогой адвокат, он камня на камне не оставит от твоих теоретических выкладок. Позволив Карлосу Морено сбежать и сдохнуть между фургоном и столбом, ты дал братьям Фишерам идеальное алиби. Если говорить откровенно, Фуллер, то ты тупее, чем я думал. Теперь Фишеры могут свалить все на Карлоса и спокойно уйти.

Фуллер сник, как побитая собака. Резник был прав. «Ягуар» привезли на обслуживание, поэтому Фишеры могли смело утверждать, будто это Карлос ездил на автомобиле в Манчестер и забирал алкоголь у торговца. Карлос-то мертв, никто не сможет оспорить любые заявления Фишеров в этом отношении.

Сгорая от стыда, Фуллер повернулся к двери.

– Подожди, – остановил его Резник и снова раскрыл папку. – В твоем отчете говорится, что информация о гараже Морено была анонимной и что звонила женщина. – Фуллер кивнул. – В квартиру Боксера Дэвиса тоже звонила какая-то женщина как раз в тот вечер, когда его убили. – Резник щелкнул пальцами. – Поищи-ка вон в той коробке отчеты о прослушивании телефонных линий.

Фуллер покопался в коробке, аккуратно собранной Элис при переезде, нашел нужную папку и подал инспектору.

Пока Резник перелистывал страницы с перечнем входящих и исходящих звонков с номера Долли Роулинс, Фуллер заметил, как из кабинета Сондерса выходит Эндрюс. Выглядел констебль расстроенным. Фуллер приободрился. Значит, все идет, как задумано. Все недочеты Резника, его непрофессионализм и постоянное нарушение правил, его безумная одержимость делом Гарри Роулинса выходят наружу. Инспектору крышка. Должно быть, Эндрюс только что рассказал Сондерсу о том, что Резник все время носит в кармане портрет Роулинса. Наконец-то Сондерс поймет, что инспектор – просто чокнутый.

Эндрюс постучался в открытую дверь кабинета Резника:

– Вас хочет видеть старший инспектор Сондерс, сэр.

Резник пропустил его слова мимо ушей и продолжил водить пальцем по номерам, на которые совершались звонки, проверяя, нет ли среди них номера Боксера, а заодно поглядывая, не мог ли какой-нибудь из звонков быть анонимным доносом в полицию накануне гибели Морено. В конце третьей страницы перечень обрывался. Больше не было ни номеров, ни дат, ни расшифровок. Резник вскочил со стула, опрокинув его на пол, и захлопнул папку:

– Так, надеюсь, Сондерс объяснит мне, что, черт возьми, происходит! Держит меня в неведении, а сам действует у меня за спиной. Я этого не потерплю! Сначала он снимает наблюдение, а потом отменяет прослушку! Я вообще хоть что-нибудь здесь значу? – И Резник бросился к кабинету начальника.

Лицо Эндрюса было покрыто красными пятнами.

– Что ты сказал Сондерсу? – нетерпеливо спросил Фуллер.

Эндрюс вздохнул и сунул руки в карманы:

– Говорил в основном он.

Начало разочаровывало. Фуллер-то надеялся, что Эндрюс поведает шефу о приступе безумия у Резника во время разговора с Фран.

– Резник в последней аттестации поставил мне плохую оценку, – рассказывал констебль. – И Сондерс сказал, что я не набрал достаточно баллов, поэтому со следующего месяца меня опять переводят в патрульную службу. Не понимаю! Я всегда работал не меньше других, выполнял все приказания и никогда не подводил Резника.

Фуллер давно подозревал, что Эндрюсу светит понижение или даже увольнение, и ему было жаль товарища. Но хотя констебль и неплохой парень, расследование вооруженных ограблений ему явно не по зубам. Обход квартир, мелкие кражи, хулиганство – вот где он будет на своем месте.

– Не переживай. Такая уж у нас работа – то вверх, то вниз, – сказал Фуллер и про себя добавил: «Только я еду вверх, а ты катишься вниз».

И тут в кабинете Сондерса разразился скандал. Крики Резника разносились по коридорам новой пристройки, и все взгляды были направлены на кабинет старшего инспектора, где за стеклянной перегородкой красный от злости Резник колотил по столу Сондерса кулаком. Краем глаза инспектор заметил, что Фуллер, Эндрюс и остальные уставились на него. Тогда он распахнул дверь кабинета и заорал на них:

– Что пялитесь? Больше нечем заняться?

Все в пристройке вдруг страшно засуетились: секретари зашуршали бумагами, машинистки застучали по клавишам, оперативники стали экстренно куда-то звонить. Все, за исключением Фуллера, который добрые пять секунд не отводил глаз под разъяренным взглядом Резника.

– А знаешь что? – проговорил Эндрюс, видя, как злорадствует Фуллер. – Ты хуже, чем он. Он ведет себя как полное дерьмо, но не нарочно – в отличие от тебя.

Вернувшись в кабинет старшего инспектора, Резник двумя руками оперся о письменный стол, нагнулся и гневно воззрился на Сондерса. Тот глянул в свой рабочий блокнот и постучал по бумаге кончиком остро заточенного карандаша.

– Я отменил прослушивание телефонной линии вдовы Роулинса несколько дней назад, когда узнал о том, что оно ведется. Вы ведь не обращались за разрешением ни ко мне, ни к кому-то еще из руководства, а это означает, что прослушивание велось незаконно. Я уже не говорю о том, сколько пришлось заплатить за то, чтобы сотрудник сидел и днем и ночью записывал номера всех входящих и исходящих звонков. Наружное наблюдение я снял примерно по тем же причинам. Я не могу держать перед домом Роулинса целых двух полицейских сутками напролет, пока убийца Боксера разгуливает на свободе.

– Почему вы не сказали мне, что сняли прослушку? – спросил Резник, пытаясь сдерживаться. – Ведь Долли Роулинс может оказаться той самой женщиной, которая звонила Боксеру Дэвису и которая настучала на Карлоса Морено. Это была женщина, сэр. В тот вечер, когда Боксера сбили машиной, ему звонила женщина, причем звонила дважды. Вы должны были мне сообщить.

Сондерс не поверил своим ушам:

– И как я должен был это сделать? Джордж, вы хотя бы догадываетесь, сколько раз мне приходилось искать вас, искать безрезультатно, потому что никто не знал, где вы? Копию своего распоряжения я оставил у вас на столе. Если вы не удосужились его прочитать, вините себя, а не меня.

– Я так близок, сэр.

– Близок к чему? – спросил Сондерс.

Резник глубоко вдохнул: он понимал, что нельзя срываться. Один раз он уже дал волю чувствам; Сондерс не спустит ему еще одной вспышки. Они столько лет знают друг друга…

Сондерс отложил карандаш, подался вперед и вынес старому другу приговор:

– Дело Роулинса закрыто, Джордж. Вы и ваши подчиненные будете помогать в расследовании ограбления ювелирного магазина. Там есть несколько сильных версий, а людей не хватает.

– О нет, пожалуйста, дайте мне хотя бы еще две недели. За это время я что-нибудь найду, – взмолился Резник и поспешил выложить Сондерсу все, что имел: – Мы знаем, что был четвертый человек, и я почти нашел его. А когда поиски завершатся, я раскрою разом четыре дела. Он связан со всеми четырьмя ограблениями, я уверен. Ведь Роулинс связан с ними, а значит, и четвертый человек тоже.

– И кто же это, по-твоему? – поинтересовался Сондерс.

– Я так близок к разгадке. Дайте мне еще чуть-чуть времени. Четвертый человек и та женщина, которая всем звонила… они – ключ к разгадке этой тайны.

– Я думал, что ключ – это Фран. На прошлой неделе ключом был Боксер Дэвис. Еще неделей ранее это был Лен Галливер. – Сондерс качнул головой. С него хватит, больше он не уступит. – У меня приказ сверху, Джордж. Дело закрыто.

– Ты кладешь на меня хрен! – выпалил Резник, позабыв о субординации.

Сондерс разломил карандаш пополам и выговорил сквозь стиснутые зубы:

– Да как, черт побери, ты смеешь?! Дело Роулинса тебе дали, потому что я настоял. Кроме меня, все считали, что такое задание тебе не по зубам, но я боролся за тебя, и ты его получил. Получил дело, которым хотел вернуть себе имя и завершить карьеру. Но все, что ты нашел, – это тупики, Джордж. Ни одной серьезной улики, ни одного свидетеля. У меня связаны руки.

От отчаяния, к которому примешивался стыд, Резник опустил голову. Он достаточно хорошо знал систему, чтобы видеть правоту Сондерса, и все равно кипел возмущением.

– Я прекрасно знаю, что с тобой сделал этот подонок Роулинс, – продолжал Сондерс, – но пора бы уже справиться с личными переживаниями. Оставь их в прошлом, Джордж, и двигайся дальше к…

Резник не дал ему закончить:

– С какими такими личными переживаниями?

– Ты отлично меня понял.

Резник наклонился над столом и опять грохнул по нему кулаком со всей силы:

– Роулинс – злостный преступник, и…

– Роулинс мертв! – крикнул Сондерс, чем поверг Резника в шок. – Эндрюс рассказал мне о том, что было на квартире у Фран. Он рассказал мне о портрете Гарри Роулинса. Ты ошибался, раз в конце концов толстуха назвала имя Тони Фишера. Мне очень неприятно это говорить, Джордж, но ты становишься одержимым. Тебе нужно признать простой факт: Роулинс мертв и лежит на кладбище.

Резник открыл было рот, но Сондерс поднял ладонь, не желая больше ничего слушать:

– Если ты не хочешь заниматься ювелирным магазином, то, может, возьмешь небольшой отпуск? Старший суперинтендант подпишет увольнительную.

Резник всматривался в лицо Сондерса:

– Такое впечатление, что тебе это известно наверняка. Ты уже спрашивал его об этом, да? – В запале он не обращал внимания на печальный взгляд Сондерса. – Думаю, мой перевод он тоже одобрил, так, на всякий случай, да?

– Он согласовал твой перевод несколько месяцев назад, Джордж. Я делаю невозможное, чтобы удержать тебя здесь, в нашем участке, при деле, которое тебя интересует и которое ты был мастер распутывать.

– Был? – Это короткое слово пронзило сердце Резника словно нож. – Тогда я полагаю, нет смысла спрашивать, знаком ли старший суперинтендант с моим заявлением о повышении?

Сондерс предпочел обойти последний вопрос Резника молчанием. Он излишне долго распространялся о том, какой хороший офицер Джордж, как высоки его шансы на повышение и как хорошо было бы, если бы с повышением совпал перевод в более спокойный участок, где инспектор сможет без проблем дослужить до пенсии. В конце разговора Сондерс отметил, что по справедливости, конечно же, Резнику следует оставаться там, где он есть.

– Так почему я не останусь? – воскликнул Резник.

– Да из-за этого проклятого дела Роулинса, Джордж! Это твое личное…

– Тут нет ничего личного! Он преступник, вот и все.

– Мертвый преступник, – отрезал Сондерс.

– Мертвый или нет, все равно он замешан в десятках нераскрытых краж, и мне вот столечко осталось до того, чтобы раскрыть их все! И ты, и я, и целый чертов участок знает, что я пашу как лошадь не из-за Гарри Роулинса. Да, ты прав, поначалу я переживал А как было не переживать? Но теперь это позади. Теперь я просто хорошо делаю свою работу. Я хочу найти его тетради, хочу найти четвертого человека и хочу найти ту женщину, которая всем звонила. Потому что только так мы вычистим Лондон! И к вашему сведению, сэр, – подчеркнуто вежливо произнес Резник, – знающие люди, те, кто в курсе всего происходящего, вовсе не считают Роулинса погибшим.

Резник сделал глубокий и сиплый вдох, наполнив легкие кислородом, чтобы успокоиться. Сунув руку в карман, он вытащил свое удостоверение и бросил его на стол Сондерса:

– Можете выбросить мое заявление о повышении. Я увольняюсь из полиции.

Сондерс покачал головой и встал из-за стола. Он не хотел этого, но Резник перешел все границы, а уговаривать его образумиться у старшего инспектора уже не было сил.

– Думаю, увольнение вам лучше обсудить со старшим суперинтендантом.

– Я обсуждаю его с вами! Знающие люди… вы помните их: Боксер, Гнилозубый, я. Фишеры в страхе бегут от кого-то более страшного, чем они сами! Попомните мои слова: вы еще услышите о Гарри Роулинсе. Он где-то рядом, целый и невредимый… Я знаю это. И когда он вернется, разбираться с ним будете вы, а не я!

Теперь Сондерс окончательно уверился в том, что Джордж теряет связь с реальностью.

– Пожалуйста, Джордж, пойдите сейчас домой, передохните. Не надо принимать поспешных решений.

– Мое заявление об увольнении утром же будет у вас на столе. Ведь вы этого хотели с самого начала, да? Что ж, когда вы все увидите, что я прав, будет уже поздно – никому из вас не сносить головы.

И Резник, сердито хлопнув дверью, покинул кабинет начальника.

На первом этаже, перед самым выходом, Резнику пришлось остановиться – его настиг приступ кашля. Инспектор едва мог дышать, сердце готово было выскочить из груди. Прислонившись к стене, Резник ждал неминуемого, как ему казалось, сердечного приступа и вдруг увидел идущую по коридору Элис. Она ускорила шаг, заметив, что Резнику плохо.

– Глубокие вдохи, сэр, длинные глубокие вдохи.

Резник и сам знал, что нужно делать в таких ситуациях, и все равно заботливое напоминание Элис действовало на него, как волшебное снадобье. Особенно сейчас. Секретарша помогла инспектору восстановить нормальное дыхание и спросила, не принести ли стакан воды.

– Нет, обойдусь, – сказал Резник. – Но я попрошу тебя об одолжении, Элис, будь лапушкой. Напиши для меня один документ.

– Не могу… – начала Элис, желая напомнить Резнику, что больше она на него не работает.

Однако теперь уже было не важно – одним дисциплинарным проступком больше, одним меньше.

– Нет, – оборвал ее Резник, – мне очень надо, Элис. Пожалуйста. Это рапорт об увольнении.

– О, сэр. – Элис не знала, что сказать.

– Они забрали у меня дело Роулинса, поэтому я ухожу. – Резник опустил голову и выглядел очень несчастным, когда объяснял ей, что именно следует написать в заявлении.

Элис не слушала. Она никогда не слушала, когда инспектор диктовал письма. Обычно она писала то, что он сказал бы, если бы у него было время обдумать текст.

И сейчас она поступит так же. Пока Резник говорил, Элис представляла, как скажет ему: «Я уйду вместе с вами, Джордж. Мы оба достойны лучшего». От одной мысли о том, чтобы назвать его по имени, у секретарши перехватило дыхание. Оставалось надеяться, что ей и не придется ничего говорить. Резник всегда был ужасным брюзгой, но это был ее брюзга. Он был ее ворчливым, блестящим, противным, целеустремленным полицейским, и никто не умел с ним справляться, кроме нее.

Закончив, Резник посмотрел на Элис:

– Когда будете скидываться на прощальный подарок, не покупайте будильник, ладно?

Элис попробовала улыбнуться, хотя ей хотелось плакать.

Резник наклонился и прикоснулся губами к ее щеке:

– Спасибо тебе за все, Элис. И за то, что терпела меня.

Элис молча смотрела, как Резник, понурый, в старом плаще, с помятым портфелем в руке, толкает входную дверь. Когда он ушел, Элис расплакалась. Да, она первая готова была признать, что ее чувства к столь малоприятному человеку трудно понять. Но с Резником Элис знала, как себя вести, знала свою роль, знала, что благодаря ей он может быть лучшим копом в участке, поскольку она прикрывает его, выслушивает его жалобы, подбадривает и защищает – в основном от самого себя. И все-таки она не справилась. Он придавал смысл ее существованию, никто другой не сделал для нее большего. Резник понятия не имел, как сильно она его любит, – и теперь никогда об этом не узнает.