Глава 10

Гарри позавтракал с младшими девочками, рассказав им, как чудесно вчера выступила их сестра и как Врядли и другие поклонники завалили её букетами (на самом деле её голос звучал пронзительно и нервно, аплодисменты были жидкими, а букет она получила всего один, от Врядли, но Гарри хотелось представить картину в выигрышном свете). Потом взял у горничной поднос с завтраком для Винни и сам отнёс наверх.

Жене он честно рассказал о выступлении, понимая, что она в любом случае догадается, как всё было. Потом спросил, как она провела вечер.

– Неожиданно явился Роберт, – сказала она. – Хотел тебя увидеть, но мы все так устали, что оставили его одного дожидаться тебя. Он был ещё здесь, когда ты вернулся?

– Да. Снова проблемы с деньгами.

– Только не это!

– На этот раз всё ещё хуже, милая.

Обеспокоенно посмотрев на мужа, она откусила краешек тоста.

– Мне придётся ненадолго уехать, чтобы немного заработать.

– Господи, но почему?

– Солнышко, придётся в это поверить.

– Но что ты будешь делать?

– Всё что угодно, если переезд обойдётся недорого. На рудниках требуются рабочие. Я могу работать на чайной плантации. Или каучуковой. Или заняться овцеводством в Новой Зеландии.

– Ты не заболел?

– Я серьёзно, Винни. Я поеду в город, поспрашиваю. Посмотрю, что мне удастся найти.

Грустно улыбнувшись, она покачала головой, и он, ощутив укол раздражения, почувствовал, что она вряд ли видит в нём мужчину.

– Прости, – сказала она. – Я не смеюсь над тобой. Просто удивлена. И, пожалуйста, будь ангелом, загляни в детскую. Мне кажется, няня забыла, что Филлис в половине одиннадцатого нужно отвести к доктору.

Дверь дома на Джермин-стрит, как всегда, была открыта. Гарри проскользнул наверх и услышал звуки, которые ни с чем нельзя было спутать, – шёл урок ораторского искусства, и женщина выговаривала фразу: «Она стояла на балконе, безотчётно передразнивая его икание», в манере, не напоминающей ни герцогиню, ни уличного мальчишку, а лишь вычурную, ненатурально-актёрскую речь. Найдя этажом ниже жёсткий маленький стул, Гарри сидел на нём и ждал, пока урок не закончился и Браунинг не проводил ученицу.

– Есть минутка? – спросил он. Браунинг подпрыгнул.

– Быстро, – сказал он, возвращаясь в квартиру и открывая дверь. – Ты не должен был приходить, – добавил он, – за нами могут наблюдать.

– Никто не наблюдает, – сказал ему Гарри.

– Откуда ты знаешь?

– Брат моей жены сжёг улику. Никаких последствий не будет.

– Не считая того, что мы оба лишились работы…

– Мне так жаль, Браунинг.

Браунинг чуть смягчился и быстро поцеловал его в лоб.

– Могло быть гораздо, гораздо хуже.

– Прости меня. Я думал, ты читал то, что я писал.

– Я и не думал, что ты писал в той книжке. Что-то забавное?

– Ужасно похабное.

Браунинг рассмеялся.

– Ну, переживу. Думаю попытать счастья в Нью-Йорке. У меня там друзья, они говорят – нустуяящий английский акцент произведёт у них фурор.

– Вот как? Хорошо. А как насчёт…

– Вдохни, Гарри. Глубже. Ну, говори.

– Может, я поеду с тобой?

– Чего ради?

– Сначала я подумал о Париже.

– Я не знаю французского. Не найду работы, кроме как танцевать, а для танцора я, пожалуй, становлюсь староват.

– Я бы мог нас обеспечить. Если бы мы жили скромно…

– Не люблю скромности. Она неуютна и обычно холодна.

– Тогда позволь мне поехать в Нью-Йорк с тобой. Я найду работу. Мы снимем квартиру. Как эта, но чуть побольше.

– Законы в Америке такие же, как в Англии. Может, даже строже.

– Мы будем осторожны. Две квартиры, одна напротив другой.

Браунинг рассмеялся.

– Я люблю тебя, – сказал Гарри. Браунинг перестал смеяться.

– Я хочу быть с тобой, – продолжал Гарри, и внезапно ему показалась возможной эта жалкая фантазия. Он желал её всем сердцем.

Браунинг отвернулся, принялся листать какие-то бумаги.

– Какого цвета у меня глаза? – спросил он.

– Карие.

– Зелёные. Когда у меня день рождения?

– Откуда я могу знать? Ты никогда мне не говорил.

– Сколько мне лет?

– Двадцать пять? Тридцать? Я не знаю. Разве это важно?

– Ты ничего обо мне не знаешь, Гарри, так же как я совсем ничего не знаю о тебе.

– Мы сможем познакомиться поближе, теперь, когда у нас есть время. Долгое путешествие на корабле…

– Господи, Гарри! Послушай себя. Ты совсем мне не нравишься, когда начинаешь умолять. Я бы предпочёл видеть тебя женатым и недоступным. Впрочем, как и всех моих любовников. Двое мужчин не могут жить вместе, как супружеская пара. Это же абсурд, да и какой был бы смысл, если бы они могли? Ведь это же всё равно не семья.

В дверь постучали, и на этот раз подпрыгнул Гарри.

– Одиннадцать часов, это мой ученик, – сказал Браунинг. – Уходи.

– Погоди же, я…

– Уходи, Гарри. Живи долго и счастливо. Больше мы не увидимся.

– Но…

– Я открываю дверь, и, ради всего святого, вытри глаза.

По Джермин-стрит Гарри прошёл на Сент-Джеймс-стрит, добрёл до главной улицы. Зашёл в аптеку, купил маленькую бутылочку настойки опия и, чтобы не выглядеть слишком подозрительно, хорошенькую баночку черносмородиновых пастилок. Свернув за угол магазина, открыл бутылочку, вдохнул – пахло алкоголем и корицей; вспомнил, что нужно развести в воде. Неподалёку располагалась кофейня «Лайонс Корнер Хаус»; зайдя туда, Гарри попросил чашку чая и стакан воды. Чтобы попробовать, добавил в стакан лишь рекомендованную дозу и закрыл крышку.

Вкус был горьким, довольно неприятным, но только таким и мог быть вкус смерти. Гарри представил, как, выбрав время и правильное место – может быть, тихий уголок парка, – выльет в рот всё содержимое бутылочки и проглотит. Насколько хуже будет вкус? И успеет ли он почувствовать?

Волна тепла прошла по всему его телу к голове, и внезапно всё замедлило ход: поток экипажей, лошадей и людей, болтовня, стук фарфоровой посуды, ножей и вилок за столиками вокруг. Казалось, все суставы его тела расслабились, и боль, даже память об этой боли отступила. Он запросто мог бы уронить голову на стол и уснуть.

Тут он заметил толпу, собравшуюся на другой стороне тротуара. Они толкались у окна здания, которое, очевидно, было магазином, но теперь вместо имени владельца на нём висела табличка с большими буквами «Эмиграция в Канаду». Заинтересовавшись, изо всех сил стараясь не глотать слова, Гарри заплатил за чай, оставив на столе бутылочку с настойкой опия, слабо улыбнувшись официанту, кричавшему ему вслед и сжимавшему бутылочку в руке, и перешёл улицу, чтобы взглянуть поближе.

Ему пришлось проталкивать себе путь сквозь толпу. На витрине стояла модель фермы – прелестный деревянный домик с верандой и льняными шторками, окружённый замысловатой копией пшеничного поля; над ним висело объявление, которому Гарри поверил не сразу. Можно получить, гласило объявление, сто шестьдесят акров земли всего за три года проживания в Канаде и небольшой несложной работы.

Он прочитал все объявления, висевшие над обеими витринами – на второй красовалась модель поезда, окружённая мирным стадом одинаковых коров, – затем вошёл, встал в очередь, чтобы поговорить с клерком, и получил яркий листочек о том, как обосноваться на «запредельном Западе». Туда входили сведения о судоходной компании, отправлявшей корабли из Ливерпуля до Галифакса, и список поставщиков снаряжения, которые могут экипировать его в поездку. Один из них находился на другом конце улицы, возле отеля «Савой»; там же располагалась и судоходная компания.

Поставщик, привычный к посетителям такого рода, вручил Гарри список, сильно напоминающий те, по которым его и Джека собирали в школу.

Фрак, прочитал он. Хороший твидовый костюм. Теннисный костюм. Один хлопковый костюм «для отдыха» и сменные брюки для той же цели. Три крепких костюма для постоянной носки. Вельветовые брюки – две пары. Суконное пальто. Тёплая куртка. Макинтош. Халат (полезен как дополнительная тёплая одежда в экстремальных условиях). Фланелевые рубашки – двенадцать штук. Белые рубашки – две штуки. Фланелевые пижамы – четыре штуки. Зимние и летние кальсоны – по четыре пары. Шесть воротничков. Пояс от холеры. Каучуковая ванна. Складной саквояж. Белые галстуки и манжеты. Шерстяной джемпер. Два свитера, лучше гернзейских, для надёжности. Двенадцать носовых платков. Шесть махровых полотенец. Непромокаемое полотнище (большое, наилучшего качества). Пара больших одеял. Плед. Шесть пар парадных перчаток. Три пары рабочих перчаток. Две пары канадских варежек. Несессер с пуговицами, иголками и т. д., включая шорные иглы и вощёную нить. Пара ботинок. Пара сапог. Парадные туфли. Сандалии. Тапочки. Аптечка. Головной убор из шерстяной ткани с начёсом.

Гарри совершенно не представлял себе, чем канадские варежки отличаются от английских, и ощутил смутную тревогу при мысли о том, что ему может понадобиться пояс от холеры, но как бы то ни было, список пробудил в нём приятное ожидание приключения ещё до того, как оно началось.

Если бы Винни знала отвратительную правду, он сбежал бы от неё, придавленный стыдом. Он не особенно верил, что Патти, которую театр и Врядли сделали болтливой, ничего ей не рассказала. Впрочем, от Винни почему-то все старались скрыть плохие новости. У неё сложилась репутация человека чувствительного, поэтому фразы «Не говори Винни» и «Что Винни скажет?» звучали довольно часто.

В тот день, вернувшись домой, держась тише воды, ниже травы, попросив, чтобы ему собрали этот странный комплект вещей и послали в Ливерпуль в большом новом чемодане, а потом вновь отправившись в агентство по делам эмиграции в Канаду, потому что у него возникло к ним множество вопросов, он решил рассказать ей всё.

За завтраком она держалась сдержанно, даже немного шутила, но твёрдое намерение Гарри, точная дата и купленный билет сильно её расстроили.

– Это я виновата, – повторяла она. – Это из-за меня ты уезжаешь. Я недостаточно любила тебя.

– Ты любила меня, как могла, и это было гораздо сильнее, чем я того заслуживаю, – сказал он и ещё несколько раз повторил эту фразу в различных вариациях, но тут рыдания Винни донеслись до миссис Уэллс, и ему пришлось рассказывать всю историю с самого начала. Он ожидал, что мать отреагирует так же, как и дочь, но она восприняла новости совсем иначе.

– Ну, я думаю, это просто замечательно, – сказала миссис Уэллс. – Мужчине не место среди юбок. Живя один, ты кем-нибудь да станешь. Может, даже найдёшь золото. Или нефть! И настреляешь пушных зверей всем нам на шубы!

– Мама, я буду выращивать пшеницу, – уточнил он, – и, может быть, овёс. Я буду фермером.

Но она всё равно осталась при мнении, что это просто замечательно, и в свою очередь сообщила Филлис – сам он боялся это сделать, – что папа отправляется в Америку и станет ковбоем.

Филлис была слишком маленькой, чтобы иметь чёткие представления о пространстве и времени. Родители были либо с ней, либо нет, либо уделяли ей внимание, либо не уделяли. Представив папу ковбоем, она развеселилась, поскольку няня совсем недавно рассказала ей, что коровы говорят «му», но, когда пришла пора ложиться спать, её охватила паника, и она вцепилась в Гарри, рыдая и умоляя не уезжать. Поэтому он, конечно же, соврал ей, что скоро вернётся, велел слушаться маму и не плакать. При этих словах он ощутил в горле чудовищный ком, словно разом проглотил целое яблоко.

За ужином младшие сёстры сухо пытались шутить.

– Ты что, Гарри! Ты не можешь стать фермером! – абсурдность этой идеи потрясла их до глубины души.

– Не понимаю почему, – сказал он. – Я люблю лошадей. Стал же Джек ветеринаром. Почему бы мне не сделаться фермером?

– Будет очень трудно, да? – спросила Винни, как будто ей только что пришла в голову эта мысль.

– Да. Поначалу. Придётся привыкать к работе. И к погоде. Зимы там просто ужасные.

– И волки водятся, да? – поинтересовалась Китти.

– И медведи!

– Не пугайте Винни, – сказала миссис Уэллс.

– В прериях волков не водится. Сотрудник агентства сказал мне, что больше всего портят жизнь кролики, которых всегда можно съесть, и койоты, которые будут портить мне жизнь, только если решу разводить кур или овец.

– Мы можем поговорить о чём-нибудь, кроме Канады? – мягко, но настойчиво попросила Винни, все вспомнили, что она скоро станет соломенной вдовой, и остаток ужина прошёл в молчании.

Вечером она пришла к нему и легла в кровать, у его ног.

– Мне кажется, я не смогу уснуть, – сказала она, – после такого. Всё это просто ужасно. Мне не пришло в голову спросить, но… может быть, ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?

– Господи, нет! – запротестовал он. – Ну, то есть… я был бы тебе рад, но поначалу придётся нелегко, во всяком случае, до тех пор пока я не найду, где жить. Придётся скитаться. Ночевать в палатке. Но, может быть, ты потом ко мне приедешь. Когда я обзаведусь собственным домом с садом, и верандой, и тёплой печкой. Первое, что я сделаю, – посажу розы.

– Ты будешь мне писать?

– Конечно же, глупышка. И только попробуй меня остановить.

– Я буду писать тебе каждый день. Предупреждаю сразу.

– И не забывай время от времени посылать фотокарточки Филлис с маленькими заметками на обороте. «Скоро вырастет новый зуб». «Сшила платье для Клары Бюст». «Патти всё-таки станет герцогиней». Вот такого рода новости.

– Хватит шутить. Так ещё хуже.

– Прости, – он робко сжал рукой её маленькие ножки. – Если честно, учитывая, как обстоят дела… что мы… я не думал, что ты так расстроишься.

– Конечно, я расстроилась! Какая замужняя женщина захочет остаться одна?

– Ты не останешься одна. Во всяком случае, в этом доме.

Она вздохнула, чтобы не рассмеяться, и стала крутить в руке пояс халата. Этот халат необыкновенно ей шёл – очень соблазнительный, очень строгий, из светло-бежевого атласа с тёмно-синей окантовкой. Конечно же, она сшила его сама, и Гарри внезапно ощутил, сколько сил она потратила на это великолепное произведение искусства.

Ту ночь и все оставшиеся ночи до отъезда она провела в его постели, не побуждая к супружеским ласкам, не хватаясь за него, как Филлис, просто лёжа рядом, чтобы он мог ощутить её тепло и поддержку. Он был противен сам себе оттого, что вообще мог спать, когда её нежные прикосновения заставляли его чувствовать себя так, будто он убил кого-то. Однако он был благодарен ей за эту нежность.

После того как он убедил её, что будет финансово обеспечивать их с Филлис, независимо от того, удачно ли сложится его жизнь на далёком западе, они больше не возвращались в разговорах к теме его неминуемого отъезда, придя к молчаливому согласию. Они решили провести последние дни как можно праздничнее, хотя весна выдалась поздней, холодной и мокрой. Они сводили Филлис в зоопарк, где он с трудом скрыл свою тревогу, увидев, каких размеров медведи гризли, и в Королевские ботанические сады Кью, и даже в порыве чувств совершили странную, бросающую в дрожь поездку в Херн-Бэй, где гуляли у моря и ели пережаренного палтуса в пустынном обеденном зале гостиницы, и Винни, внезапно коснувшись его ладони, прошептала: мне кажется, будто я отправляю тебя на войну.

Никто не пошёл на вокзал проводить его. Винни и Филлис дошли с ним до маленькой станции Строберри-Хилл. Здесь Филлис передалось настроение родителей, и она разревелась так громко, что стало невозможно продолжать разговор, и муж с женой, рассмеявшись, расстались.