Глава 15

Назначенный час размышлений приходит и уходит – без единой минуты, посвященной этим самым размышлениям. А все потому, что мне действительно звонит Хью Бромптон. Работа, которую он предлагает, – настоящий динамит. Такой контракт – мечта любой начинающей фирмы, которая хочет сделать себе имя. Разумеется, завтра у нас с ним деловая встреча, на которой мы обсудим нашу стратегию и прочие вопросы. Поэтому сегодня мы с Полом работаем допоздна. На наших столах – коробочки с суши, и мы демонстративно игнорируем телефонные звонки. Вернее, телефонные звонки игнорирует Пол. Судя по тому, как часто звонит его телефон, у него или слишком насыщенная личная жизнь, или ужасно ревнивая подружка. В отличие от его телефона, мой звякнул лишь дважды. Первой звонит Лара. Я быстро отвечаю ей, чтобы узнать, как она. Второй звонок от Тома.

– Тебе нужно ответить? – спрашивает Пол. Я ловлю себя на том, что тупо смотрю на экран мобильника, пока тот продолжает трезвонить.

– Нет, – бодро отвечаю я и нажимаю красную кнопку. – Перезвоню позже. – В следующий момент пищит голосовая почта. Я нарочно не обращаю внимания на нее и поворачиваюсь к Полу: – Итак, где мы с тобой остановились? Как ты думаешь, не много ли мы берем на себя, предлагая столь сжатые сроки?

В такси я сажусь лишь в час ночи. Устало откидываюсь на спинку и по привычке смотрю на мобильник. Крошечный красный огонек напоминает мне, что меня ждет голосовое сообщение. Я нажимаю на «воспроизведение». Меня тотчас приветствует бархатный баритон Тома:

– Привет, Кейт, это Том. – Пауза. – Нам нужно срочно поговорить об этом случае. Сможешь приехать ко мне сразу после работы? Я буду дома; если что, звони мне в любое время. – Его голос звучит напряженно. Чувствуется, что ему неловко. – Я… ну ладно, звони.

С трудом верится, что один пьяный поцелуй способен перечеркнуть годы дружбы и свести отношения к неотвеченным звонкам и смущенным голосовым сообщениям. В состоянии полного ступора я тупо смотрю в окно такси. Мимо меня проплывает Лондон, подсвеченный безвкусной неоновой рекламой и уличными фонарями с их бледным, холодным светом, лишенным даже намека на тепло и цвет. Спустя пару мгновений я снова беру в руки телефон и набираю текстовое сообщение. Работала допоздна. Завтра во второй половине дня занята. Могу заехать завтра после работы. Кх.

Перед тем как отправить текст, я перечитываю его. Кх – это моя обычная подпись для Тома. Однако теперь каждая буква исполнена собственного смысла и рискует быть превратно понятой. Я убираю «икс».

Презентация в «Стоклиз» проходит гладко. Пол – большой мастер по этой части: спокойный, обаятельный, умеющий расположить к себе аудиторию. Его стиль прекрасно дополняет мой собственный прямой подход. Каро была права: такой контракт было бы грешно терять. К тому моменту, когда мы обмениваемся рукопожатиями и прощаемся, я уверена: контракт наш. Пол ловит такси. Мы запрыгиваем в него и по дороге назад, в офис, оживленно обсуждаем подробности встречи.

– Хотел спросить у тебя одну вещь, – говорит Пол уже на тротуаре, пока я расплачиваюсь с таксистом. В его голосе мне слышится странная нотка. Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на него. Его практически прозрачные брови насуплены над переносицей.

– Что такое? – Я поворачиваюсь назад к таксисту, чтобы взять сдачу.

– Марк Джефферс…

– Младший юрист из конторы Клиффорда Чэнса?

– Он самый. В общем, он спросил меня, являюсь ли я кандидатом на повышение…

Я растерянно смотрю на Пола и ничего не понимаю. Если он просит прибавки к жалованью, то это довольно странный подход. Такси отъезжает, и мы с ним остаемся стоять у входа в офис. Однако ни он, ни я не спешим сделать шаг к двери.

– … когда тебя арестуют.

– Что за фигня? – Я пытаюсь быстро соображать. Где, от кого Марк Джефферс услышал такое? И скольким еще он сообщил этот глупый слух? Ведь подобного рода «утка» может дорого обойтись нашей едва оперившейся фирме. Для рекрутинговой компании репутация, доброе имя ее работников, пожалуй, даже важнее, чем для других компаний. Ведь это ее главный и единственный актив.

Пол улыбается кислой улыбкой:

– То, что ты слышала. Он сказал, что ему известно из достоверных источников, что ты проходишь подозреваемой по делу об убийстве. Убийстве! Во Франции, если не ошибаюсь. – Он пристально смотрит на меня: – Будь это так, ты наверняка сказала бы мне, верно?

Я делаю глубокий вдох. Такие вещи требуют осторожности.

– Я не прохожу в качестве подозреваемой, – смело заявляю я. – Когда мы с друзьями десять лет назад отдыхали во Франции, пропала девушка с соседней фермы. Недавно ее тело нашлось.

– Нашлось?

– Было найдено. – Я снова вижу ее. Сваленные грудой кости, призрачно-белые в тусклом подземном свете. – В колодце, если быть точной, – добавляю я. Вернее, эта фраза срывается с моего языка сама.

– Господи, Кейт, и ты только сейчас говоришь мне об этом? – Похоже, в нем закипает праведный гнев. Я должна подавить его еще в зародыше.

– Прекрати, Пол. Это все ерунда. – Я делаю вид, что спешу, но на самом деле пытаюсь задушить в себе чувство вины. Мне стыдно за мое наплевательское отношение к смерти Северин. Однако я самоуверенно продолжаю: – Поскольку шестеро из нас видели ее живой последними, полиция решила допросить нас снова. Вот и всё. Уверяю тебя, никто не хочет меня арестовать, – говорю я, глядя ему прямо в глаза и пытаясь вложить в этот взгляд всю имеющуюся у меня силу внушения. Мне остается лишь уповать на то, что все из сказанного мной – правда.

– И все же зря ты мне не сказала. Не хватало нам пятна на нашем имени… Ты ведь знаешь, как люди обычно думают: нет дыма без огня.

– Чушь! У нас есть контракт с фирмой «Хафт и Вейл», а теперь и со «Стоклиз». Для клиентов такие вещи гораздо важнее. Вряд ли эти фирмы доверили бы поиск персонала рекрутинговому агентству, чья владелица подозревается в убийстве. Это всего лишь сплетни, которые будут забыты в ту минуту, когда какого-нибудь старшего партнера застукают за траханьем со своей секретаршей. – Возможно…

Похоже, я почти убедила Пола. По крайней мере, его гнев остыл, хотя он по-прежнему дуется на меня.

– Если все это ерунда, почему ты не сказала мне об этом раньше?

Может, он в чем-то прав? Мы с ним партнеры по бизнесу. Мы каждый рабочий день видим друг друга. Может, мне и вправду следовало бы его предупредить? Тем более если молчание способно негативно отразиться на нашем бизнесе. Но ведь мне и в голову не могло прийти… И вообще, откуда Джефферсу это известно? Наши имена никогда не попадали в газеты – за исключением родителей Тео как владельцев этой злосчастной фермы.

– Потому… – Я делаю еще один глубокий вдох и на этот раз говорю ему чистую правду: – Потому что мне не нравится говорить на эту тему. Это была знакомая парня, в чьем доме мы отдыхали. Мы практически всю неделю общались с ней, а затем она… – Я умолкаю. – Извини, наверное, мне действительно следовало поставить тебя в известность.

Но, если честно, мне в голову не приходило обсуждать это с кем-либо. Интересно, со сколькими людьми говорила об этом Лара? А Себ? Том? Каро?

– Понятно, – вздыхает Пол. Похоже, ему и в голову не приходило, что мне может быть больно. – Извини. Это действительно ужасно.

Он неловко кладет руку мне на плечо. Я в ответ на его жест слабо улыбаюсь ему. По натуре я одиночка. Мне комфортнее всего, когда я одна, но до меня впервые доходит, что в офисе, где работают три человека, работают каждый день и почти всякий раз допоздна, это означает, что я навязываю свое одиночество и Полу тоже, хотя это чуждо его натуре. Наверное, мне следует быть более общительной и с ним, и с Джулией.

– Все хорошо, – говорю я и поворачиваюсь к двери. – Пойдем, подыщем для «Стоклиз» нужных им кандидатов.

Мы входим в офис. Я оглядываюсь по сторонам, рассчитывая увидеть Северин. Плохо верится, что она не захотела подслушать нашу маленькую сцену с Полом, но ее действительно нет за моим рабочим столом. Странно. Я надеялась увидеть ее, чтобы… Чтобы что? Извиниться? Сказать, что я сожалею? Но я стараюсь не подрывать боевой дух Пола. На данный момент для меня это куда важнее, нежели оскорбленные чувства призрака и десятилетнего прошлого.

И все же… Ее убили. От этого не отмахнуться. Эта мысль неотвязно следует за мной. Тот, на чьей совести это преступление, может остаться безнаказанным, и тогда кому-то покажется, как будто ничего страшного не случилось, что смерть Северин – пустяк, не заслуживающий внимания, потому что если наш мир существует дальше, то мы как будто оправдываем это. Но мы не оправдываем. По крайней мере, я. Для меня это не пустяк.

Сев за стол, я первым делом отмечаю в своем графике новое время для размышлений.

Квартира Тома. Я топчусь на улице и пытаюсь не думать о том, когда в последний раз была здесь. Я жду Лару. В последнюю минуту я испугалась и вызвала на подмогу кавалерию. К тому же Ларе здесь тоже нужно быть. Она уже явила миру свою храбрость, отвергнув Модана. Что касается Тома, тот открытым текстом дал понять, что намерен обсудить тот случай. Правда, от моего внимания не ускользнула свое-образная ирония: себе в союзники я выбрала ту, кого Том хочет вместо меня. Именно по этой причине мне в первую очередь и требуется поддержка.

Лара появляется со стороны станции метро. На ней серо-голубое платье, светлые локоны подсвечены золотисто-красным вечерним солнцем, чьи лучи проникают сквозь кровавое облако над горизонтом. Рядом Северин, она с кошачьей грацией шагает босиком. На ней хорошо знакомая мне черная льняная туника, голова обмотана красным шифоновым шарфом. Сандалии болтаются на одном пальце. Я поворачиваюсь и иду им навстречу, любуясь зрелищем, которое они обе являют на фоне заходящего солнца. Лара и Северин, одна белокурая, другая темноволосая. Неужели эти двое – единственные, кому я могу доверять в целом мире?

– Ну как ты, дорогая моя? – спрашиваю я, обнимая Лару. Это не пустая любезность. Пока она подыскивает, что сказать в ответ, я отстраняюсь и пристально смотрю ей в лицо.

– Нормально, – говорит Лара, слегка печально скривив губы. Она немного бледна, и косметики на ней меньше, чем обычно, однако васильковые глаза ясны и не красны от слез. – Не то чтобы очень… но нормально.

Болтая о том о сем, мы вместе идем к квартире Тома. Это Лара, но только какая-то притихшая ее версия. Я не ощущаю ее обычной энергии, и от этого у меня щемит сердце. У крыльца мое самообладание иссякает, и я на миг останавливаю ее:

– Давно хотела спросить у тебя одну вещь…

– Что именно? – подсказывает она, когда я умолкаю.

– В ту ночь, на ферме, с Томом… вы все время были вместе? И еще: ты хотя бы сколько-нибудь спала?

Она с прищуром смотрит на меня:

– Пытаешься вычислить, мог ли это быть Том?

– Я всего лишь пытаюсь взглянуть на это с разных сторон, – натянуто отвечаю я. На этот раз я не продинамила час размышлений, и этот вопрос – один из результатов моих мыслительных усилий.

– А как же я? – с вызовом спрашивает Лара. В ее глазах вспыхивает незнакомый мне яростный огонь. – Если ты готова обвинить Тома, то почему бы и не меня?

– Потому что это не ты.

– Это почему же? – Ее глаза пылают яростью. – Почему никто не берет в расчет меня? Хорошенькая пустышка Лара… нет, она не способна на убийство. Лучше не будем забивать ее хорошенькую головку такими вещами.

Я растерянно смотрю на нее. Я знаю: это как-то связано с Моданом, однако я не уверена, как мне быть с этим дальше.

– Ну хорошо. Скажи мне честно: ты убивала Северин?

– Разумеется, нет, – говорит она. Внезапно ее злости как не бывало. – Разве я на такое способна?

Абсурдность такого предположения доходит до нас одновременно, и мы обе хихикаем. Когда же последние смешки стихают, я тихо спрашиваю:

– Это замечательно, Лара. Ты полна света, ты хорошо думаешь о каждом. Мы все это видим, и это привлекает нас к тебе. Никто не считает тебя пустышкой. – Она чуть печально опускает голову, как будто не совсем согласна со мной. – Модан что-то тебе сказал? Ты все еще с ним общаешься? – осторожно спрашиваю я.

– После нашего последнего разговора – вряд ли, – честно признается она. – Он считает, что я сорвусь и перетрахаю половину мужчин в Лондоне – тех, кого я еще не успела перетрахать. – Печально качает головой: – Когда он раньше спрашивал меня про моих бойфрендов, я была с ним честной. И большой дурой. Я не ожидала, что все это он потом швырнет мне в лицо. Но разве французы не придерживаются в таких вещах более либеральных взглядов, чем англичане?

– Просто французы более ревнивы. – Бедный Модан. Он наверняка был задет за живое, раз позволил себе такой резкий выпад. По-моему, он не похож на человека, способного на такие чудовищные промахи. – Кстати, а ты сама? Я имею в виду, собралась перетрахаться с половиной Лондона? Или же нужно предупредить этих несчастных, чтобы они сумели приготовиться заранее?

– Прекрати, – говорит Лара и снова смеется. – Это было давно. – Смех смолкает, и она берет меня за руку. От нее буквально исходит серьезность. – Теперь я другая.

– Знаю, – говорю я, хотя какая-то вредная часть меня задается вопросом, как долго она будет другой. Хотя, наверное, я несправедлива к ней. Думаю, сейчас мы все другие, не такие, как на той французской ферме десять лет назад. Просто Лару эти перемены настигли последней.

– Ты мне не веришь, – произносит она, и по ее лицу пробегает тень.

– Еще как верю, – спешу оправдаться я. – А как иначе? Я лишь… я лишь сравнила «теперь» с той неделей во Франции. – Лара вопросительно смотрит на меня. Я же пытаюсь подобрать правильные слова. – В том смысле, что мы все теперь другие. Даже Каро… Все до одного… другие, а кого-то нет вообще. Или же я просто вижу всех с другой стороны. – Когда я пытаюсь думать, что произошло с Северин, это все равно что собрать пазл по образцу на крышке коробки, но разрезные кусочки почему-то не те или же картинка на крышке с самого начала была неправильной. Лара по-прежнему смотрит на меня, как будто пытается понять. Я качаю головой. – Ладно. Пойдем. Нам пора.

Мы беремся за руки и направляемся к входной двери в подъезд Тома. Лара звонит в домофон и сообщает о нашем прибытии. Из динамика доносится его голос – металлический и еле слышный. Если Том и удивлен присутствием Лары, то не подает виду – разве что перед тем, как ответить, пару мгновений молчит. Хотя, возможно, это просто особенность работы домофона.

– Я так и не ответила на твой вопрос, – говорит Лара, когда мы начинаем подниматься по лестнице. – Нет, мы все время были вместе, только выходили в туалет, но мы действительно спали. Я не знаю, как долго. Наверное, пару часов, не больше.

Дверь в квартиру Тома уже стоит приоткрытой. Мы входим внутрь; несмотря на все мои предыдущие визиты, после обшарпанного коридора с его затоптанной ковровой дорожкой квартира Тома по-прежнему кажется мне оазисом света и стиля. Следуя звону посуды, мы находим Тома в кухне, где он вынимает из шкафчика винные бокалы.

– Думаю, бокал вина нам не помешает. Что скажете, дамы? – говорит Том с улыбкой, поднимая бутылку белого вина. Он успел переодеться после работы. На нем джинсы и голубая футболка – того же цвета, что и его глаза.

– Вот это я понимаю – радушный прием, – кокетливо улыбается Лара и целует его.

Я смотрю в сторону. Я совершенно не готова к тому, когда его руки, как в старые добрые времена, заключают меня в медвежьи объятия. Его футболка из тончайшего хлопка, и от него приятно пахнет все тем же лосьоном после бритья, как и тогда в темном коридоре. Сладкая боль воспоминания о тех мгновениях на миг почти ослепляет меня. Я спешу взять себя в руки и ответить на его приветствие. Его теплое дыхание щекочет мне ухо, и мне кажется, будто я слышу, как Том шепчет «прости». Когда же отпускает меня, я смотрю на него и стараюсь заглянуть ему в глаза, однако он уже занят штопором. Лара подтаскивает для меня табурет, я сажусь рядом с ней за стол, но мне по-прежнему не дает покоя вопрос, не ослышалась ли я.

Том садится напротив. Теперь нас разделяет лишь темная гранитная поверхность столешницы.

– Итак, какие новости? – спрашивает он, открывая бутылку. Время от времени встречается со мной взглядом, но понять выражение его глаз я не могу. Табурет неудобной высоты. У меня не получается поставить локти на столешницу, а мои ноги не достают до пола. При этом подставка для них отсутствует. Я чувствую себя сидящей на насесте.

Я не отвечаю на его вопрос. Лишь пожимаю плечами. Пусть говорит Лара.

– Почти никаких, – бодро отвечает она. – Я приняла целибат, а Кейт пытается выяснить, мог ли ты убить Северин.

Разумеется, это шутка – чем еще это может быть? Однако рука Тома с зажатой в ней бутылкой на миг застывает в воздухе, и он смотрит мне в глаза.

– И?.. – спрашивает Том, аккуратно ставя бутылку на стол. Он по-прежнему прожигает меня насквозь своим взглядом. Целибат Лары ему явно не интересен. Заденет это Лару или нет, я не знаю, да и мне все равно. В данный момент я готова убить ее за то, что она поставила меня в дурацкое положение. Я чувствую, как она ёрзает рядом со мной. Похоже, до нее дошло, что ее шутка была воспринята со всей серьезностью. – Ты считаешь, что я на такое способен? – выразительно спрашивает Том.

Я воспринимаю его вопрос как вызов, хотя по какой причине, я не уверена. Однако увиливать от ответа не собираюсь.

– Да, – отвечаю я.

– Кейт! – возмущенно восклицает Лара. Мы с Томом по-прежнему в упор смотрим друг на друга. Увы, я ничего не могу прочесть в его глазах. Спустя пару мгновений он наклоняет голову и вновь начинает разливать вино.

– Я же не сказала, что он это сделал, – поясняю я, поворачиваясь к Ларе, однако то и дело стреляю глазами в Тома, в надежде заметить что-то такое, что подскажет мне, о чем он думает. А еще, в надежде сохранить равновесие, отчаянно пытаюсь одной ногой обвить ножку табурета. Мне срочно требуется якорь. – Я всего лишь сказала, что он на это способен. В соответствующих обстоятельствах. – Том по-двигает ко мне бокал, и я делаю глоток вина. – Возможно, это можно сказать про всех нас.

– Неправда, – задумчиво говорит Том – сам он пьет пиво – и делает долгий глоток. – Возможно, каждый способен на случайное убийство. Но замести следы… Это самая главная вещь. Не каждому хватит самообладания это сделать. Человек, пожалуй, сам вызовет «Скорую помощь» и полицию.

«Да, ты так и поступил бы», – думаю я – и понимаю, что Том смотрит на меня. У меня тотчас возникает ощущение, будто он читает мои мысли. Том кисло улыбается и в шутливом тосте поднимает свое пиво.

– Ну что ж, – говорит Лара после короткого молчания. – Мы сегодня обошлись без светских разговоров. – Взяв свой бокал, она делает долгий глоток.

– Вы обе ужинали? – внезапно спрашивает Том. – Я уже разогрел духовку. Как вы смотрите на то, если я засуну в нее пиццу?

Мы начинаем обсуждать, что бы нам съесть на ужин, и на пару минут атмосфера становится менее напряженной. Со стороны это очень даже похоже на дружескую вечеринку. Но как только дверца духовки захлопывается, Том делает еще один глоток пива, и внутри его как будто щелкает переключатель.

– Итак, – решительно произносит он, глядя сначала на Лару, затем на меня. – Думаю, пора выложить карты на стол. Что, по-вашему, случилось той ночью?

– Мои карты уже на столе, – жалуется Лара. – Они всегда там были. Я никогда не думала, что это кто-то из нас. – Она выразительно разводит руками и едва не опрокидывает при этом свой стакан. – Ой, извини… после работы я уже успела пропустить пару стаканчиков с моими коллегами… В любом случае, Том, даже если ты всего за пару часов не исхитрился убить Северин, избавиться от ее тела, смыть с себя кровь и вернуться ко мне в постель, то я не располагаю абсолютно никакой информацией.

Я поражена, с какой легкостью, даже не покраснев, она упоминает о том, что была с Томом – Томом! – в одной постели; при мне, при нем самом. Я смотрю на него, но он, похоже, ничуть не смущен.

– Я, конечно, хорош, – говорит Том с черным юморком, – но не настолько.

Я пытаюсь подавить в себе нарастающее чувство несправедливости. Лара, которая спала с ним, а затем его бросила, полностью прощена. Мне же всего за какой-то поцелуй была устроена головомойка. Неудивительно, что в моих словах слышатся нотки раздражения.

– И все это, по-твоему, сделал один и тот же человек? – спрашиваю я его, как говорится, в лоб. – Но что, если к этому причастны и другие? Вдруг кто-то по неосторожности совершил убийство, а затем один или двое помогли ему замести следы? – Мои рассуждения такие абстрактные, такие хладнокровные, что трудно представить, что речь идет о конкретной убитой девушке. Я оглядываюсь по сторонам, надеясь увидеть ее рядом. Но ее нет. Я вновь ощущаю укол раздражения: что это за призрак такой, если ему не интересно обсуждение собственной смерти? Впрочем, ответ на самый главный вопрос ей известен.

Том кивает. Неожиданно я ощущаю с его стороны что-то похожее на одобрение.

– Похоже, у тебя есть версия.

– Нет. Я лишь… – Я ёрзаю на неудобном табурете. У меня нет версии. Только набор малоприятных наблюдений, которые лишь усиливают мою общую тревогу. Назвать их версией у меня не поворачивается язык.

Лара тоже ёрзает на табурете. В конце концов она наваливается своим пышным бюстом на столешницу и сочувственно на меня смотрит:

– Мы тут все свои, Кейт.

– Ну, давай же, говори, – понукает меня Том. Он стоит, подавшись вперед и положив руки на гранитную столешницу. Его тело отправляет мне смешанные сигналы – кнут и пряник одновременно. Должна же ты хоть к кому-то питать доверие.

Я смотрю на него и встречаюсь взглядом с его так хорошо мне знакомыми голубыми глазами. Глазами Тома, а не Себа. Да и нос тоже его, такой ни с каким не спутаешь. Увы, меня ни с того ни с сего душит такая злость, что я пару секунд не могу говорить. Ведь когда-то я доверяла ему. Мне даже сейчас хочется ему доверять. Так почему он не дает мне это делать? Ему ведь наверняка что-то известно, и на данный момент, учитывая комментарий Лары, он должен был это понять. Однако он по-прежнему не впускает меня. Неудивительно, что меня начинает мучить вопрос: да Том ли это? Всегда ли это был тот самый Том, которого, как мне казалось, я знала? И если я ошибалась, то какие еще ошибки я совершила? Мои внутренности сводит холодный страх. А еще я зла на Тома – Тома! – за то, что страх этот поселился там его стараниями.

– Неужели? – язвительно переспрашиваю я, когда наконец вновь обретаю голос. – Я должна кому-то доверять? Это надо же! А кому доверяешь ты, Том? Единственное, в чем я уверена в этой жуткой и непонятной истории, так это что Себ и Каро что-то скрывают. Что тебе известно гораздо больше, чем ты утверждаешь, и что почему-то именно моя жизнь летит к чертовой бабушке. Уж если речь зашла о доверии, то почему бы не начать с тебя, Том?

От неожиданности его глаза лезут на лоб. Он явно не ожидал от меня такой ярости. Я замечаю, что Лара смотрит на меня, растерянно разинув рот, и это меня останавливает. Я резко обрываю язвительный поток, который грозит обрушиться на всех и вся. Если этого не сделать, остановить меня будет трудно. Я хватаю бокал вина и в гробовой тишине, которая наступает, когда я умолкаю, тупо смотрю в него, дожидаясь, когда остатки ярости выветрятся из меня. Правда, теперь я готова вот-вот разрыдаться. При этом меня разрывают два взаимоисключающих желания: с одной стороны, извиниться за мою совершенно не британскую выходку, с другой – открытым текстом высказать ему все, что я по этому поводу думаю. О том, что сейчас творится внутри меня, то, чего, по-моему, заслуживает этот мир.

Первой гнетущее молчание нарушает Лара. Оно такое тяжелое и густое, что просто удивительно, что сквозь него что-то проникает.

– Наверное, я зря пришла, – быстро говорит она, соскальзывая с табурета. – Думаю, вам лучше пообщаться наедине и…

– Нет, прошу тебя, останься! – Все так же тупо глядя в бокал, я протягиваю руку, чтобы удержать ее. – Извини меня. – Вздыхаю и смотрю на нее. Она уже наполовину отвернулась и готова уйти, но в ее глазах я читаю тревогу и неуверенность. Я из принципа не смотрю на Тома, хотя и знаю, что он не спускает с нас глаз. Вернее, с меня. Я ощущаю это едва ли не кожей. Его взгляд давит даже на мои кости.

– Дело не в том, что… просто…

– Что именно? – спрашивает она.

– Моя жизнь, мой бизнес… все действительно летит под откос. Прошел слух, будто меня вот-вот арестуют по обвинению в убийстве, – с несчастным видом говорю я. – Марк Джефферс, младший юрист в фирме… ладно, не буду говорить в какой – так и сказал Полу. Но если он сказал ему, откуда мне знать, скольким людям он уже это сказал? Может, уже всему Лондону?

Лара от неожиданности ахает и вновь садится на табурет. Мы все прекрасно понимаем: это не единственная причина моей вспышки, и даже не главная, однако им обоим хватает такта молча перенаправить на нее свое внимание. Наконец свои первые слова произносит Том:

– И какова была реакция Пола? Ты думаешь, он уйдет?

Я кисло кривлю рот. В этом весь Том: он на время позабыл мою гневную речь и сосредоточился на моей проблеме. Это вынуждает меня ответить ему как можно учтивее, хотя внутри меня по-прежнему все кипит:

– Не знаю. Вряд ли. По крайней мере, пока. Мы получили два престижных контракта, но если слухи будут продолжаться и мы потеряем хотя бы один, то да, Пол наверняка уйдет. – Я пожимаю плечами: – Он обижен, что я ничего ему не сказала. – Я делаю глоток вина и пристально смотрю на них обоих: – Скажите, вы кому-нибудь рассказывали эту историю?

Том качает головой:

– Это не те вещи, какие я стал бы обсуждать с коллегами. Какими бы глазами на меня посмотрели… – Он морщится, представляя насмешки, которые сопровождали бы его до конца карьеры. Если трейдеры чем и славятся, то только не чуткостью. – И я не хочу волновать моих родителей. Думаю, что Себ тоже ничего не говорил своим, если только ему не порекомендовал это сделать его адвокат.

– Я рассказывала паре девушек с моей работы, – признается Лара, – но без подробностей и не называла ничьих имен, в том числе и твоего, если ты намекаешь на это…

Я качаю головой:

– Господи, нет. Мне всего лишь было любопытно узнать. – Например, выяснить, что означает мое нежелание затрагивать эту тему. То ли это еще один признак моей нелюдимой натуры, то ли абсолютно нормальная вещь.

Том все еще занят анализом. Его взгляд устремлен в окно, где уже сгущаются сумерки. На фоне быстро темнеющего неба облака кажутся чернильными кляксами. Том задумчиво чешет голову:

– И этот парень, Марк Дженнерс…

– Джефферс.

– Марк Джефферс сказал Полу, что тебя вот-вот арестуют.

– Я так поняла.

– Только тебя… – Том хмурится. Я пожимаю плечами. – Возможно, это просто испорченный телефон, и все же немного странно. Вряд ли к такому выводу можно прийти, даже если прочесть, что писали про этот случай в газетах. Наши имена никогда не назывались.

Я киваю:

– Я так и думала.

Щеки Лары горят румянцем, тяжелые веки полуопущены. Бокал, вернее два, которые она пропустила сразу после работы, плюс тот, что щедро наполнил ей Том, берут свое.

– Не адвокат, а трепло, – замечает она и, словно кошка, зевает, хотя и пытается тут же подавить зевок. – Разве они не должны хранить профессиональную тайну? И разве не должны всячески умасливать рекрутинговое агентство, а не распускать про него скандальные слухи? Вряд ли вы теперь сгораете от желания подыскать для него местечко потеплее?

Это один из тех неожиданных моментов, когда Лара вдруг проявляет проницательность, хотя она еще и не осознала до конца все последствия. Мы с Томом встречаемся взглядами, и на какой-то миг кажется, что никакого темного коридора никогда не было, что я ни на мгновение не усомнилась в нем. Я буквально читаю его мысли.

– Но кто? – спрашиваю я у него.

– Не знаю, – он качает головой и снова хмурится: – Ума не приложу, кому это выгодно.

– Что? Кому? – Это на своем курошесте встрепенулась Лара.

– Кто его надоумил, – поясняю я. – Ты прав, это действительно странно. Или он по натуре жуткий сплетник, или кто-то его надоумил. – Я задумываюсь. – Я могу заглянуть в его личное дело и расспросить о нем Пола. Если окажется, что это просто городской глашатай, тогда, возможно, он узнал это по какой-то несчастливой случайности.

Том переключает внимание на духовку. Последние несколько минут развеяли мое недоверие к нему. Или же причиной этому моя усталость. Подозревать кого-то – жутко изматывающее занятие. Все было бы гораздо проще, будь Том на моей стороне. Я почти уверена, что так и есть, я почти уверена, что Том – это Том, а все остальное – просто шум. По крайней мере, мне очень хочется в это верить.

– В ту ночь… с Северин, – неуверенно начинаю я. Том поднимает глаза от пиццы, которую вынимает из духовки. Огонек в его глазах согревает меня: он принял мою оливковую ветвь. – Сначала я подумала… я подумала, она на следующее утро отправилась на автовокзал, а значит, вся эта история не имеет к нам никакого отношения. Затем, позднее, когда Модан сказал, что это была не она, я задумалась. Самое главное, я не могу сказать, когда Себ вернулся ко мне. Я была страшно расстроена и, если честно, страшно пьяна и потому сразу же вырубилась. И не знаю, когда он пришел. Он же настойчиво утверждает, будто был со мной всю ночь. – Том и Лара смотрят на меня и не перебивают, давая мне высказаться. – Они с Каро странно себя ведут, словно… заговорщики. Сначала мне казалось, они трахаются, но теперь мне кажется, что на самом деле это как-то связано с этой историей. С Северин. – Я делаю глубокий вдох и смотрю на Тома. Если я скажу то, что думаю, это станет версией, и я никогда не смогу взять свои слова назад. – И я подумала, а что, если это Себ убил ее – по чистой случайности, – а Каро помогла ему замести следы.

– О господи! – бормочет Лара. Боковым зрением я вижу, как она тянется за бутылкой вина, но мой взгляд сосредоточен на Томе. Тот спокойно кивает. Задумчиво. Он ни капельки не удивлен, но теперь это меня не удивляет.

– Каро, – говорит Том без всяких эмоций, одновременно разрезая слегка подгоревшую пиццу, как если б разговор шел о процентах в банке или автостраховке. – А не я?

В этот момент я не могу думать ни о чем другом, кроме правды.

– Или ты. Но, как сам сказал, ты бы вряд ли смог это сделать настолько быстро, чтобы Лара ничего не заподозрила. И…

– Что? – Он продолжает не спеша резать пиццу. Его вопрос звучит почти равнодушно, чего нельзя сказать о его глазах.

Я снова пожимаю плечами:

– Просто мне кажется, что если б следы заметал ты, то сделал бы это гораздо лучше.

– И на том спасибо, – сухо говорит Том, однако напряжение тотчас оставляет его, а в уголках рта играет улыбка.

– А разве они были плохо заметены? – спрашивает Лара. – Ведь тело было найдено лишь спустя десять лет.

Северин взгромоздилась на столешницу рядом с раковиной. Она сидит, скрестив ноги, выгнув тело и упираясь ладонями в гранитную поверхность. Ее внезапные появления больше не пугают меня. Интересно, буду ли я по ней скучать, когда она уйдет туда, куда уходят все призраки, когда им надоедает преследовать вас.

– Будь это посторонний человек, то он действительно плохо замел следы, но ему повезло, – говорит Том. – Ведь с самого начала можно было предполагать, что колодец наверняка обыщут. К тому же посторонний человек никак не мог знать, что колодец вот-вот должны засыпать песком. Мы же это знали. Но даже если колодец и был засыпан, нетрудно было догадаться, что рано или поздно его обыщут.

– И что бы ты сделал? – спрашиваю я. Мне действительно интересно.

– Взял бы ключи от твоей машины и отвез ее куда-нибудь подальше, – быстро говорит Том. Так быстро, что я тотчас догадываюсь: эта мысль приходила ему в голову и раньше.

– Модан спрашивает про машины, – говорю я. В моем мозгу как будто шевелится некое щупальце, которое мне никак не удается поймать. Сейчас в руке Северин сигарета. В упор глядя на меня своими темными глазами, она медленно выдыхает дым.

– То есть мы действительно рассматриваем такую возможность? – спрашивает Лара, обращаясь непонятно к кому. – Что это мог быть Себ? Кто-то из нас? – Ну что на это ответить? Мы молчим. Тогда Лара тянется за куском пиццы, однако, не донеся его до рта, произносит: – Если в этом замешана Каро, то это может быть только Себ. Вряд ли она согласилась бы на такое ради кого-то еще. – Лара на пару секунд задумывается, затем машет рукой с куском пиццы. – Каро и Себ… Господи, надеюсь, он не настолько глуп.

– Почему же, иногда он бывает очень даже глуп, но даже так… – Том морщится и качает головой. Оба с опаской косятся на меня. Привычка не говорить в моем присутствии о Себе въелась им в плоть и кровь, и вот теперь они пытаются от нее избавиться. Том снова качает головой: – Я уверен, что нет. Он наверняка знает, что это значило бы для нее слишком многое.

– И вы всегда это знали? – неуверенно спрашиваю я. – Лично я тогда даже не догадывалась. И как только я могла это не заметить? Нет, я знала, что ей не нравится, что у нас с Себом отношения, но мне казалось, что ей просто не нравлюсь я.

– Да, ты ей не нравилась, – говорит Том не без тени юмора.

Лара же одновременно спешит добавить:

– Ты ей и сейчас не нравишься.

Мои губы сами кривятся в улыбке.

– Послушайте, ребята, хватит ходить вокруг да около. – Том улыбается, Лара хихикает. – Я знала, что я ей не нравлюсь, но мне казалось, что не столько я сама, сколько то, что я олицетворяю – или, наоборот, не олицетворяю. Я ходила не в ту школу, я проводила лето не в пони-клубе, а зиму – не в Вербье. У меня не тот акцент.

– В Валь-д’Изер, – поправляет меня Том. Я закатываю глаза. Даже не верится, что мы обмениваемся шутками, как в старые добрые времена. Неужели такое возможно? – Но я согласен с тобой: Каро – жуткий сноб. И разумеется, ты ей не нравилась. И особенно после того, как ты стала встречаться с Себом.

– Но ты права. Сейчас это заметно даже сильнее, – замечает Лара.

Я жую пиццу и медленно перевариваю услышанное. Трюк заключается в том, чтобы переварить новую информацию, не замутив при этом старую. Боюсь, что у меня это плохо получается: слишком велик риск спроецировать то, что мне известно сейчас, на то, что я помню с того времени. Я помню Себа, помню смутное сомнение, которое я носила в себе, что Себ – тот самый Себ, что родился с серебряной ложкой во рту, Себ, окруженный золотистым сиянием, действительно был со мной. Какая-то часть меня ожидала, что все девушки будут зариться на него. И Себ… он тоже это ожидал, более того, воспринимал как свое законное право, и любое предположение с моей стороны, что он сам это поощряет, тотчас отметалось как «ревность». Я с самого начала решила, что не позволю ему поставить на мне это клеймо, даже если это и требовало от меня неимоверных усилий. Оглядываясь назад, я вынуждена признать, что просто на многое закрывала глаза. Стоит ли удивляться, что я предпочитала не замечать долгую, безответную любовь к нему Каро…

Я отправляю в рот последний кусок пиццы и первой нарушаю молчание:

– В любом случае мы отклонились от темы. Том, так что же все-таки, по-твоему, произошло? Тебе всегда было известно больше, чем нам с Ларой.

Он даже не пытается спорить со мной.

– Просто я пытался не втягивать вас в эту историю.

– Боюсь, теперь мы вляпались в нее по самые уши.

– Говори за себя. – Лара зевает. – Я здесь совершенно ни при чем.

Я легонько толкаю ее локтем в бок.

– Вот и вся твоя хваленая солидарность. Но, по крайней мере, я точно вляпалась по самые уши.

Том не спорит и с этим.

– Ты что-то видел, – подсказывает Лара.

Он кивает:

– Верно. Я… – Ему не дает договорить звонок. Том вопросительно наклоняет голову и поворачивается к двери. – Должно быть, ошиблись. Какой-нибудь пьяный или типа того.

Однако звонок звонит снова – три коротких сигнала и затем один долгий.

– Это надо же какой наглец! – Том пересекает кухню и выходит в коридор. Нам слышно, как он коротко отвечает в домофон: – Слушаю.

– Это я, – раздается из домофона знакомый голос, причем неожиданно громко. Лара смотрит на меня. В ее глазах застыла вина. Думаю, в моих тоже. Не поминай лихо… – Впусти меня. Я принес благую весть. Долго нес и принес. Или мне так кажется…

– Тогда поднимайся, – устало отвечает Том и снова появляется в дверях кухни. – Себ, – поясняет он, как будто мы еще не поняли.

Лара строит гримасу:

– Значит, точно пьяный наглец. Хотя кто я такая, чтобы говорить подобные вещи после выпитого мною вина. – Она соскальзывает с табурета и тянется за сумочкой и пальто. – Думаю, мне лучше вас покинуть.

– Я с тобой, – говорю я, однако остаюсь сидеть на табурете, обвив его одной ногой.

– Не уходи, – быстро говорит Том. – Я постараюсь поскорее от него избавиться.

Я вопросительно выгибаю бровь:

– Очаровательно. Интересно, что стало с кровью, которая, как известно, не водица?

– Правило неприменимо, когда кровь разбавлена алкоголем. Да и в любом случае ему наверняка нужно домой, к Алине.

Лара не настолько пьяна, чтобы пропустить наши реплики мимо ушей. Мне видно, как, надевая пальто, она стреляет глазами то в Тома, то в меня, хотя лицо ее при этом абсолютно ничего не выражает.

– Позвони мне завтра, – нейтральным тоном говорит подруга. – Расскажешь мне, чем закончилось это очередное расследование Нэнси Дрю.

И я остаюсь.