Глава 14

Мы столпились перед полицейским участком и явно не торопимся разойтись. При этом все молчат, ни у кого нет желания поддерживать разговор. Первой молчание нарушает Лара.

– Так это правда? – спрашивает она, как будто обращаясь к себе самой. – Неужели мы и дальше будем делать вид, будто это все ерунда? Лично я не могу… – Она умолкает, не договорив.

Образовавшуюся пустоту заполняет голос Себа.

– Кто-нибудь знает хорошего адвоката? – Он пытается говорить шутливым тоном, а его вопрос обращен к Каро и мне, но по лицу видно, что ему не до шуток. Мне кажется, будто я вижу его насквозь вплоть до самых костей. Мышцы, кожа – это лишь полупрозрачные занавески, сквозь которые мне видно, что он вот-вот начнет разматываться словно клубок.

– Уголовное право не по моей части, – отвечаю я, тоже пытаясь придать голосу шутливое звучание. – Хотя если тебе требуется хороший корпоративный юрист, я – именно тот, кто тебе сейчас нужен.

Никто не удостаивает мои слова даже тенью улыбки.

В руках у Каро вновь появляется мобильник. Она отвечает, не поднимая глаз.

– Я уверена, мой отец сможет кого-нибудь предложить. Или твой, – добавляет она, помолчав.

Себ морщится:

– Ага, я так и жду этого разговора.

Том сочувственно смотрит на него. Судя по всему, влияние лорда Харкорта с годами ничуть не ослабло. Каро приподнимает голову:

– Да ладно тебе, Себ. Подумаешь, Модан! Нашел из-за кого переживать. Говорю тебе, у него ничего нет. Ничего! Никаких физических улик, одни только домыслы. – Она обводит нас нетерпеливым взглядом. – Никому из нас нет оснований волноваться. Все это скоро закончится.

– Или же будет тянуться вечно, – мрачно возражает Лара, уже в третий или четвертый раз оборачиваясь на здание. До меня доходит: она ждет, когда выйдет Модан.

– Что ты хочешь этим сказать? – настороженно спрашивает Себ.

Лара пожимает плечами:

– Лучший вариант: они найдут того, кто это сделал, и посадят его за решетку. Тогда в этой истории будет поставлена точка, и мы сможем спать спокойно. – Она снова пожимает плечами. – Иначе это никогда не кончится. Даже если они отправят дело в архив как нераскрытое, где гарантия, что рано или поздно что-то не всплывет? Новые улики, давление со стороны политиков, требующих рассмотреть его под другим углом…

После ее слов на нас опускается еще одно, тяжелое и плотное, одеяло молчания. Не исключено, что она цитирует Модана, думаю я. Ведь сколько было таких случаев? Так до конца никогда не раскрытых и вместе с тем никогда до конца не забытых?

– Мне нужно назад, в офис, – резко заявляет Каро. – Если кому-то нужно, могу подбросить до ближайшей станции метро. – На первый взгляд предложение обращено ко всем, однако, делая его, Каро смотрит исключительно на Себа.

– Было бы неплохо, – отвечает он после короткой паузы.

– Ладно, давай. А я на такси, – говорит Том. – Позвоню тебе позже, идет?

Обычно наши прощания сопровождаются какими-то действиями вроде объятий и поцелуев. Но сегодня Себ лишь устало поднимает руку. Каро берет его за другую и кричит нам через плечо:

– До скорого! Кстати, Кейт, напоминаю, у нас с тобой завтра встреча.

Как же, помню.

– До скорого! – с приторной улыбкой отвечаю я.

Том, нахмурив брови, провожает их глазами. Интересно, чье поведение тревожит его больше, Себа или Каро? И за кого он переживает – за себя или за кого-то из нас? Краем глаза я замечаю какое-то движение. Поворачиваю голову и вижу Модана. Он направляется к Ларе, которая, в свою очередь, на пару шагов отошла от Тома и меня. Ее взгляд устремлен на Модана, а вот выражение лица крайне противоречивое.

– Я позвоню тебе позже, – говорю я, полагая, что она уйдет вместе с ним.

Она быстро смотрит на меня и качает головой:

– Нет, подожди меня. Я очень тебя прошу.

– Ну ладно… – Если честно, я слегка удивлена. Том берет меня за руку и тянет в сторону. Теперь мы с ним наполовину скрыты толстым деревом. Он пристально смотрит на Лару и Модана.

– В чем… – начинаю я, но он жестом велит мне закрыть рот. До меня доходит, что я стою вплотную к нему, как в коридоре в ту самую ночь, так близко, что могу уловить запах его лосьона после бритья. Мне почему-то делается страшно неловко. Я спешу отвернуться и тоже глазею на Модана и Лару. Детектив наверняка заметил нас, когда шел к Ларе, однако дерево создает иллюзию некой приватности, и, если честно, до меня доносятся лишь обрывки их слов. Вообще-то в основном говорит Лара, негромко, но серьезно. Ее щеки пылают красными пятнами. Я понимаю: она пытается не расплакаться. Что-то из того, что она говорит, задевает Модана. Он вздрагивает и перебивает ее, и даже протягивает к ней свою длинную руку, однако она решительно качает головой и отступает назад. До меня наконец доходит смысл того, чему я стала свидетельницей. Мне тотчас делается неловко, но отвести глаз я не могу. Модан снова пытается ей что-то доказать. Язык его тела однозначно свидетельствует о том, что он раздосадован, однако Лара полна решимости. Иначе чем объяснить то, что она твердо стоит на своем, хотя по лицу Модана медленно проползает такое несчастное выражение, что даже мне становится его жаль. Я не смотрю на Тома. Но если он решит продемонстрировать злорадство по этому поводу, я точно его стукну.

Затем Лара быстрыми шагами идет к нам. Щеки ее по-прежнему пылают, а вот глаза удивительно сухи.

– Дорогая моя, – говоря эти слова, я выхожу из-за дерева и пытаюсь ее обнять, но она качает головой. Я тотчас понимаю: стоит мне это сделать, как остатки ее самообладания разлетятся вдребезги. – Давай возьмем такси и по-едем ко мне.

Она кивает. Том протягивает руку, быстро гладит ее по щеке и произносит:

– Бедняжка. – Похоже, он искренне сочувствует ей. А еще ему явно хочется добавить что-то еще, но он сдерживается.

Лицо Лары на миг морщится, как будто она вот-вот расплачется, но моя подруга тотчас берет себя в руки. Я беру ее под руку, а Том тем временем ловит для нас такси. Лара садится первой. Я смотрю на улицу. Модан с несчастным видом по-прежнему стоит там, где и стоял. Я быстро отворачиваюсь и уже пытаюсь сесть рядом с Ларой, но Том останавливает меня и жестом показывает на переднее сиденье, где Лара не может нас слышать.

– Нам нужно поговорить, – решительно заявляет он, впервые за все это время глядя мне прямо в глаза.

– Знаю. – Мне до слез приятно, что он первым сделал шаг к примирению. – В том смысле, что не сейчас, тем более что с нами Лара, но мне действительно стыдно…

Он перебивает меня резким взмахом руки:

– Я не об этом. – Мое лицо каменеет, а в его глазах мелькает что-то мне непонятное. – Я имел в виду… В смысле, да, нам нужно поговорить, но не сейчас. Сейчас нам нужно поговорить о том случае. О Северин.

– Верно. Боже упаси, чтобы я на первое место ставила нашу дружбу. Только… ты не находишь это странным? Потому что, по твоим словам, мне должно быть на это наплевать. – Я знаю, что позволяю себе резкость, знаю, что ни к чему хорошему это не приведет, но во мне говорит обида. Да, мне обидно, и обидел меня он. И я не могу делать вид, будто мне все равно.

– Кейт, – говорит Том, машинально приглаживая волосы, – я, конечно, ценю твой сарказм, но у нас на такие вещи просто нет времени. Это… то, что машина… все меняет. Это…

– Не сейчас, Том. Я еду домой, чтобы позаботиться о Ларе. – Я отворачиваюсь и начинаю садиться в такси.

– Тогда завтра, – упрямо говорит Том в открытую дверь.

– Когда угодно. – Я резко захлопываю дверь и называю водителю адрес.

– Я должна была это сделать, – внезапно произносит Лара, когда мы уже едем. – До этого разговора, пока никто из нас не был под подозрением, мне казалось, что это игра. Но ведь теперь все серьезно? Для него главное – найти как можно больше улик, чтобы арестовать кого-то из нас. Меня… нет, меня, наверное, все же не арестуют – но, возможно, тебя. Или Тома, Себа или Каро. Я не могу быть с ним, все время думая о том, что я говорю; о том, что вдруг какая-нибудь ерунда, о которой я даже не задумываюсь, станет для него важной уликой. Я не могу быть частью его работы… я не хочу… я… – Ее глаза полны слез. Она судорожно всхлипывает, и слезы потоком текут по ее щекам. Я обнимаю ее, хотя в такси сделать это нелегко. Она утыкается носом мне в шею, и я чувствую, как ее тело сотрясают конвульсивные рыдания.

– Лара, милая, – беспомощно произношу я. У меня у самой стоит в горле комок. – Я тобой горжусь. – И это правда. Я ведь своими глазами видела, как вскружил ей голову этот Модан. Какой же силой характера нужно обладать, чтобы расстаться с ним… Интересно, смогла бы я, будь я на ее месте? Впрочем, мне трудно представить себя на ее месте. Была ли я без ума от Себа так, как она от Модана? Наверное, была, но живущие во мне воспоминания бессильны воспроизвести это чувство. – Я горжусь тобой, – повторяю я. – Ты предпочла встать на сторону своих друзей. – Секунду молчу, а затем мрачно добавляю: – Хотя, если честно, я начинаю думать, что он может арестовать их всех, кроме тебя.

– Ты… так… не думаешь, – всхлипывает она мне в воротник, влажный от ее слез.

– Наверное, нет, – со вздохом соглашаюсь я. – Разве что только…

– Каро, – заканчивает она за меня.

Пару секунд мы с ней обе смеемся и плачем одновременно. Я же думаю, что в конце концов с Ларой все будет хорошо.

На следующее утро я первым делом звоню своему адвокату, но она перезванивает мне лишь ближе к полудню. Слава богу, Пола в офисе нет, поэтому я могу разговаривать без оглядки на него. Стритер внимательно выслушивает мой отчет о нашей встрече в полиции и, задав пару вопросов, изрекает вердикт.

– У него явно что-то есть, – говорит она в своей обычной решительной манере. – Та девушка на видеозаписи – не Северин. Но ведь никто и не говорил, что это она. И это мало что меняет. Значит, у него есть что-то еще. Иначе б он не собирал эту встречу. Как вы думаете, кто-то из остальных станет говорить с ним без адвоката?

– Не знаю, – отвечаю я и задумываюсь. Не Лара. Теперь явно нет. И не Себ. Возможно, что и не Каро, если только она не ведет некую собственную игру. Том? Я не уверена насчет Тома. – Скорее всего, нет, хотя точно сказать не могу.

– Ммм… – Я представляю, как она стучит ногтем по зубам. Остается только надеяться, что сегодня у нее на губах что-то менее вульгарное. – В целом то, что я говорила, остается в силе. Без меня вы не отвечаете ни на какие вопросы. Но при этом должны изображать сотрудничество. В этом весь фокус. Не стоит настраивать против себя полицию.

– Изображать сотрудничество? – Я делаю упор на первом слове.

– Именно. Изображать, – она смеется. – Если вы на самом деле готовы к сотрудничеству, что ж, прекрасно; но острой необходимости в этом нет. – Она умолкает, и я чувствую смену ее настроения. Как говорится, шутки в сторону. – Вы пытались вспомнить, что произошло в ту пятницу вечером? Есть ли какая-нибудь подробность, пусть самая незначительная, о которой вы не упоминали раньше, но которой вы могли бы поделиться сейчас – разумеется, в моем присутствии, – свидетельствующая о вашей готовности к сотрудничеству?

– Или же о моем желании возложить вину на кого-то другого…

– Я бы не переживала по этому поводу. Поверьте мне, в настоящее время все адвокаты вашей тесной компании будут советовать своим клиентам возложить вину на кого-то другого. – Она дает мне пару секунд переварить сказанное, а затем продолжает: – Итак, есть что-то такое, о чем вы раньше не упоминали?

Я молчу. Я не упоминала о многом из того, что касается самого вечера, и того, что было потом. О тайком провезенном кокаине, о громкой ссоре, о недавних заговорщических уединениях Себа и Каро, о Томе, которого почему-то ничто не удивляет (не считая вчерашней встречи в полиции), об отношениях Модана и Лары…

– Мне нужно время, чтобы об этом подумать, – мямлю я в конце концов.

– Вот и подумайте. – Ее голос звучит жестко, в нем присутствует нотка предостережения. Я не сумела ее обмануть. – Не располагая всеми фактами, я не смогу вам помочь. Не хотелось бы, чтобы вы заговорили правду, уже будучи под арестом.

От неожиданности у меня перехватывает дыхание.

– Под арестом? – хрипло переспрашиваю я, когда снова обретаю голос. – А такое возможно?

– Исходя из того, что мне известно сейчас, вряд ли. Но, как я только что сказала, у Модана наверняка имеется какой-то козырь. Он здесь явно неспроста.

– Все верно, – отвечаю я и тру лоб. – Все верно.

– Думаю, нам есть смысл встретиться снова и все еще раз хорошенько обговорить. – Ее тон слегка смягчается. – Моя помощница позвонит вам и уточнит время. А пока обещайте мне, что вы напряжете память и выудите из нее все, кто касается того вечера.

– Обещаю. – По идее, именно этим я и должна была заниматься после вчерашнего дня, но эмоциональное состояние Лары требовало моего самого искреннего участия. Да и вообще, если честно, я всегда шарахалась от воспоминаний о той неделе. И вот теперь… теперь, похоже, риски растут с каждым днем. И я должна подойти к проблеме, как если б речь шла о моей фирме – отложить в сторону прочие дела и посвятить ей все мое время. Я изучаю мой график работы на экране компьютера. Мой глаз тотчас выхватывает клетку «5–6 часов пополудни». Я пока не знаю, как ее озаглавить, поэтому оставляю ее пустой и помечаю как «личное», чтобы Джулия не поняла, что она пуста. Тотчас ловлю себя на том, что в этом есть своя ирония – пометить встречу как личную, дабы скрыть тот факт, что на самом деле никакой встречи нет. Затем мне приходит в голову вопрос: кто из нас, помимо меня, разговаривал со своим адвокатом и выкроил время для раздумий? Скажу честно, теперь мне не до смеха.

По счастливой случайности, входя во вращающиеся двери фирмы «Хафт и Вейл», я вижу в вестибюле Гордона. На-хмуренный лоб и быстрые, короткие шаги свидетельствуют о том, что он куда-то торопится. Тем не менее, заметив меня, Гордон останавливается. Складки на лбу разглаживаются.

– Кейт, – говорит он, пожимая мне руку, – я как раз собирался вам позвонить. – Отводит меня в сторону, подальше от вращающейся двери, выплевывающей новых посетителей. – Я должен извиниться перед вами, но у меня не было возможности лично объяснить вам изменения в нашем руководстве… – Он умолкает, и я на какой-то миг замечаю в его глазах легендарную сталь. – Все получилось не совсем красиво. – Я ловлю себя на том, что мне приятно, что он раздражен по поводу назначения Каро. Причем дело даже не в самой Каро, а в том, что этот эпизод предполагает некий недостаток уважения. Гордон, понизив голос, продолжает: – Собственно, идею поставить ее во главе нашей фирмы подсказали вы, когда предложили чаще привлекать ее к руководству делами. За что вам спасибо. Хотя должен признаться честно: мне не хватает наших с вами встреч, – он печально улыбается.

– Мне тоже, – честно говорю я. – Я получала от них громадное удовольствие. – При этих моих словах в уголках его глазах возникают легкие морщинки, а затем он смотрит на часы. – Смотрю, вы куда-то торопитесь… – Мне неловко навязывать ему свое общество. – Не буду задерживать вас.

– Честное слово, не хочу говорить сначала «здравствуй», а потом сразу «до свидания», но… Кстати, куда вы сегодня идете на ланч?

– Каро пригласила меня перекусить вместе с ней после нашей встречи.

– Прекрасно, – Гордон улыбается. – Если что, влезу к вам третьим. – Я смеюсь. – А если она отменит ланч… что, кстати, весьма вероятно, потому что в данный момент Каро явно зациклена на чем-то серьезном; мне кажется, она недосыпает, у нее проблемы с аппетитом… Если она вдруг откажется, я с радостью составлю вам компанию, – довольно говорит он. – В общем, до встречи.

Гордон поворачивается и улыбается мне через плечо. Я же ловлю себя на мысли о том, что у них с Каро нет даже одного общего атома.

Когда Каро присоединяется ко мне в комнате для переговоров, в ней тоже нет даже унции от Гордона. Кстати, сегодня это другая комната – в цокольном этаже, вид так себе, вернее, никакого вида. Прежде чем она вошла, я успела лишь налить себе чашку кофе из серебристого термоса.

Вид у Каро действительно усталый. Это заметно даже сильнее, чем во время вчерашней встречи. Под глазами залегли тени, а сама она бледнее обычного, хотя, возможно, это эффект стильного черного брючного костюма, который сейчас на ней. Мы здороваемся, делаем вид, будто целуем друг друга в щеку, после чего я говорю:

– Только что видела в вестибюле твоего отца. Он грозился составить нам компанию на ланче.

Каро качает головой и закатывает глаза:

– Какой наглец! Хотя… Я тут жду телефонный звонок из Нью-Йорка, который наверняка состоится, пока мы с тобой будем сидеть за столом; может, оно и вправду лучше, если я оставлю вас с ним вдвоем. – Она выдвигает стул, берет печенье, откусывает от него крошечный кусочек – и все это одним плавным, непрерывным движением. Она явно держится на адреналине, думаю я.

– Он сказал, что в данный момент ты как будто чем-то подавлена.

Каро яростно кивает и, проглотив печеньку, поясняет:

– Нам сделали предложение, за которым явно стоит желание поглотить нас. Я со вчерашнего дня не была дома, – сообщает она и устало морщится: – Сама знаешь, как бывает в суматошные дни. Если и возвращаешься домой, то не раньше полуночи, тебя ждут горы стирки, которую нужно рассортировать, счета, которые нужно оплатить, нет ни настроения, ни сил это делать.

Я ловлю себя на том, что мне ее жаль. Это довольно странно и совсем мне не нравится. Но я отлично ее понимаю. До того как бросила юридическую практику, я делала все, что должен делать младший юрист, а должен он следующее: приносить всего себя, все свое время и энергию, свою личную жизнь в жертву хищному зверю по имени Солидная Юридическая Фирма. Я помню поздние вечера в пустом офисе, когда прекращает работу даже кондиционер, отчего воздух становится тяжелым и неподвижным. Помню лампы дневного света и слабое свечение мониторов, которые забыли выключить, и то, как саднят усталые глаза, и как больно смотреть на экран. Помню приливы адреналина в течение рабочего дня, подпитываемые энтузиазмом коллег. Но тяжелее всего бывало по вечерам, одной или на пару с коллегой, когда на дружеское подтрунивание уже не остается сил. Острее всего запомнилось ощущение изоляции, выключенности из всего и вся. Из фирмы, в которой я работала и частью которой так и не стала. Из круга друзей, чья личная жизнь не остановилась в мое отсутствие, а прекрасно шла себе дальше. Даже из моей собственной жизни. Я оставила юридическую практику по причинам, не имевшим никакого отношения к графику работы. Основав собственную фирму, я уже имела опыт долгих рабочих дней, плавно перетекавших в рабочие ночи, и рабочих недель, съедавших заодно и выходные. Но как мне теперь справиться со стодесятичасовой рабочей неделей? Не знаю.

– Наверное, период перед тем, как тебя произведут в партнеры, самый жестокий, – нейтрально отвечаю я. Обычно кандидаты продолжают работать все в том же бешеном темпе. Прибавьте к этому стресс, так как каждое твое решение, каждая твоя идея рассматриваются едва ли не под микроскопом.

Лицо Каро на миг напрягается. Я подозреваю, что ее кампания идет не совсем гладко. Но она лишь просто говорит «да» и выбирает себе очередное печенье. Это мне тоже хорошо знакомо: дьявольская диета, причина которой – полная утрата организмом ощущения своих ритмов, отчего вы начинаете без передышки набивать себя сладким. Выбрав печенье, Каро добавляет:

– Боюсь, что я застряну здесь на все выходные.

– У тебя были какие-то планы?

– Собиралась проведать мать, но… – Она устало пожимает плечами.

– Вы с ней часто видитесь? – спрашиваю я. Мне действительно любопытно.

Каро качает головой – экономное, едва заметное движение.

– Мне всегда кажется, что я должна навещать ее чаще. – Она морщит нос, как мне кажется, не без юмора. – Пока я не оказываюсь у нее. Потому что потом я начинаю думать с точностью до наоборот.

Я усмехаюсь:

– Вы с ней не ладите?

Она вновь пожимает плечами:

– Это исхоженная дорожка. Все начинается хорошо, но рано или поздно мать начинает меня критиковать. Дело в том, что она не хотела видеть меня юристом, я же всегда мечтала пойти по стопам отца. Она не видит смысла, почему я должна так упорно трудиться. По ее мнению, мне следовало отхватить себе богатого мужа или жить за счет отца…

Каро умолкает и снова морщит нос, но юмор ушел. Внезапно она кажется мне страшно беззащитной. Я впервые представляю себе тринадцатилетнюю девочку, как она в одиночку преодолевает подводные камни, какие только таит в себе жизнь подростка, имея мать, которой невозможно угодить, использовавшую ее в качестве инструмента против отца, с которого ей хотелось брать пример. Я думаю о моей собственной матери, медсестре в доме престарелых, которая одновременно и гордится мной, и совершенно не разбирается в том, что я делаю и зачем, если ради этого приходится допоздна торчать на работе. Зато это всегда прекрасно понимал мой отец. Мне впервые хочется обнять Каро, поговорить с ней по душам, но я не знаю, с чего начать.

– В любом случае, – бодро говорит она, лишая меня такой возможности, – вчера вечером я вполне могла бы обойтись без пробежки до Скотленд-Ярда.

Она смотрит на меня через стол и снова откусывает печенье. Ее мелкие острые зубы блестят ослепительной белизной. Похоже, она их отбеливает. Передо мной снова та Каро, которую я хорошо знаю, но мгновения откровенности выбили меня из колеи. Я до сих пор ощущаю их вибрацию. Вполне возможно, под хрупкой, раскрашенной оболочкой Каро есть и другие версии ее «я», сложенные одна в другую наподобие русских матрешек. Их много, и они копились долгие годы. Но если осторожно заглянуть в них, снимая одну за другой, внутри окажется юная ранимая девочка, какой Каро была на момент развода родителей, и она до сих пор носит их все в себе. Возможно, мне следует быть аккуратнее с этой ее оболочкой.

– А что думаешь про вчерашнее событие ты? – спрашивает она.

Я морщусь, подыскивая уклончивый ответ.

– Мне не понятно, почему Модан не бросил это дело и не уехал домой. Ведь нет ничего, что позволило бы подозревать хотя бы одного из нас. С тем же успехом можно обвинить любого, кто в ту ночь был поблизости.

Каро энергично кивает и дожевывает печенье.

– Полностью с тобой согласна, – говорит она и тут же добавляет: – Странно, но он почему-то постоянно спрашивает меня про Тео.

– Неужели?

– Да, вцепился в него, как собака в кость. А что я могу сказать? Мы были вместе, пока не разошлись каждый в свою кровать, а потом… – Она машет рукой. Этот жест совершенно ей не идет, он слишком туманный. Каро же никогда не бывает туманной. – Потом я уснула, а что можно сказать про человека, когда он спит?

– Это касается нас всех, – жестко говорю я. – Наверняка была пара часов, когда все спали, и поэтому никто ни за кого не может поручиться. – За исключением Лары и Тома, слившихся в любовных объятиях.

– Совершенно верно. Поэтому тем более странно, что его в первую очередь интересует Тео. – Каро пожимает плечами. – Хотя, как бы омерзительно это ни звучало, если это был кто-то из нас… – Я смотрю на нее, не столько в ужасе, сколько в изумлении. Неужели она совершенно не знает Тома? Она ведь наверняка должна понимать, что он ни за что не позволит марать имя Тео. Но Каро вновь пожимает плечами. – Ну ладно, ближе к делу. Надеюсь, ты просветишь меня, как обстоят наши дела с кандидатами?

Что я и делаю. Мы с ней обсуждаем варианты решений. Процесс этот давно налажен, поэтому добавить ей особенно нечего. Вопросы ее вполне профессиональны и разумны, хотя мне кажется, что она больше сосредоточена на извлечении сиюминутной выгоды из найма новых работников, нежели на перспективах кадровой политики вверенной ей компании. А вот Гордон наверняка подошел бы к этому с точностью до наоборот. Мне придется проявлять осмотрительность, чтобы Каро не разрушила тот фундамент, который мы с ним заложили. Я делаю пару осторожных намеков, но они почему-то оказываются не такими и осторожными. После второго Каро останавливается и смеется.

– Кейт, – говорит она с искренней улыбкой, – не переживай. Я всегда на высоте. Обещаю, что не распугаю лошадей.

– Да я понимаю. Просто главными причинами, почему выбор пал именно на этих кандидатов, были коллегиальность и возможности карьерного роста.

– Поняла. Не переживай. – Она кладет ручку и зевает, лениво прикрывая рот. Адреналин постепенно вытекает из ее пор, зато зевки становятся все более частыми. – Ой! – внезапно восклицает Каро, стряхивая с себя сонливость. – Я хотела предупредить, что тебе, возможно, позвонит некто по имени Хью Бромптон из «Стоклиз». – «Стоклиз» – это такая весьма успешная британская юридическая фирма, которая берется буквально за все на свете. И хотя она не соперник фирме «Хафт и Вейл», поскольку не замахивается на громкие сделки, но ведь есть огромное количество дел, пусть не громких, однако требующих помощи хороших юристов. – Мы нередко прибегаем к их услугам, когда нам нужно выполнить какую-нибудь рутинную работу. Клиенту это обходится дешевле, нежели наш собственный персонал. – Говоря эти слова, она пристально смотрит на меня, чуть наклонив голову, и ее усталые глаза поблескивают, как у птички. – В общем, им нужны новые кадры, и я рассказала Хью о тебе и даже посоветовала, чтобы он тебе позвонил. Судя по его словам, это крупный заказ и контракт уже практически твой. По крайней мере, в том, что касается его согласия. Ведь если ты хороша для «Хафт и Вейл», то уж наверняка хороша и для них.

Я сражена наповал. Пару мгновений пребываю в растерянности, но потом говорю:

– Спасибо. – Что еще я могу сказать? А вот внутри я судорожно пытаюсь понять, где здесь подвох, потому что он наверняка есть. И если я не пойму, в чем он, то как мне узнать, что у нее на уме. По крайней мере, это касается той Каро, которую, как мне казалось, я хорошо знаю. Но что, если сидящая в данный момент передо мной Каро не такая? – Я цепляю на лицо улыбку, которая, по крайней мере, наполовину искренняя. – С твоей стороны это огромная любезность. Еще раз спасибо.

– Но ведь наши фирмы сотрудничают, а партнеры по бизнесу должны помогать друг другу. – Ее глаза блестят, затем она улыбается самодовольной улыбкой и хитро добавляет: – Я же говорила тебе, что я всегда на высоте.

Я смеюсь, частично от неожиданности, частично потому, что ее небольшой выпад действительно смешной, и на какой-то миг я вижу ее такой, какая она, возможно, и есть, такой, какой видят ее Себ и Том, – умной, бесстрашной, с чувством юмора. Мне трудно сказать, что передо мной – часть картины или же картина, которая изменилась. Если честно, я не знаю, что и думать.

Но тут звонит ее мобильник. Быстро извинившись, Каро отвечает на звонок. Расхаживая по комнате, быстро выпаливает серию коротких ответов и смотрит на часы.

– Извини, – говорит она, завершив звонок. – Через десять минут мне должны позвонить из Нью-Йорка. Боюсь, что вы с Гордоном отправитесь на ланч без меня.

– Ничего страшного. – Мы выходим из комнаты без окон в такой же лишенный окон коридор. – Кстати, – говорю я как будто невзначай, – мне всегда не давал покоя вопрос, почему ты пошла работать в фирму отца. Ведь ты наверняка могла выбрать любого из его конкурентов.

– Это точно, – отвечает она, когда мы поднимаемся по лестнице из стекла и металла в главный вестибюль, где я тотчас начинаю моргать от яркого дневного света. Но ведь уже полдень, и да, днем обычно бывает светло. – Однако «Хафт и Вейл» предоставлял наилучшие возможности. В конце концов, если быть лучшей, то во всем.

– Браво! – говорю я с ироничной улыбкой. – Еще одно подтверждение тому, что ты всегда на высоте.

Она кладет руку мне на плечо и смеется. Смех, похоже, искренний, и он как будто делает Каро мягче: ее резкие углы скорее говорят о лукавстве, чем о желании сделать больно.

– Я же говорила тебе! – Все еще улыбаясь, она смотрит мне через плечо и восклицает: – Мы как раз вовремя. А вот и Гордон… Теперь мы видимся с ним гораздо чаще, чем когда я росла. Ну, ты понимаешь – развод, частная школа и все такое прочее. – Она здоровается с ним через мое плечо, затем пожимает мне руку – быстро, крепко, сердечно. – Передаю тебя в его надежные руки. Желаю вам хорошо провести время.

– Непременно, – отвечает Гордон, улыбаясь ей, затем поворачивается и ведет меня через вестибюль. – Похоже, вы с ней прекрасно нашли общий язык, – замечает он.

Меня же внезапно посещает мысль: Каро знала, что он будет в вестибюле, и потому разыграла этот маленький спектакль – этот смех, эти рукопожатия… Впрочем, я тотчас одергиваю себя: похоже, у меня развивается паранойя. Я сама себе ненавистна.