Глава 13

Я предлагаю Ларе остаться у меня ночевать, в душе надеясь, что она скажет: «Спасибо, но я предпочитаю просыпаться в собственной постели». Но нет, она с благодарностью принимает мое предложение. Я же пытаюсь вспомнить, когда Лара делала это в последний раз. После окончания университета мы частенько ночевали друг у дружки – этакая подсознательная попытка воспроизвести обстановку студенческого общежития, где невозможно побыть одному. Я ловлю себя на мысли о том, что сейчас я почти все время одна – длительные периоды изоляции, перемежающиеся с краткими периодами человеческого общения, которые, однако, не избавляют от ощущения одиночества. Возможно, это нехорошо для меня – или, по крайней мере, нехорошо то, что в принципе меня это устраивает. В любом случае, думаю я с черным юмором, теперь у меня поселилась Северин.

У меня есть вторая спальня, но Лара, как в старые добрые дни, забирается в постель вместе со мной и, повернувшись на бок, кладет голову себе на локоть. В теплом свете ночника мне видно, что карандаш вокруг ее глаз размазан, а веки тяжелы от выпитого вина. У Лары жутко неряшливый и вместе с тем распутно-соблазнительный вид. Модану наверняка нравится, думаю я. Но долго ли это продлится? Что, если в один прекрасный день он посмотрит на нее равнодушным взглядом и уйдет на работу, думая лишь о том, какие дела предстоят ему сегодня? Или же у него всегда найдется момент полюбоваться ею и, возможно, погладить ей щеку тыльной стороной ладони? А Том? Помнит ли он, какой она была в его постели много лет назад? Мечтает ли снова увидеть ее там? Я быстро обрываю ход моих мыслей, переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. В Оксфорде, да и в последующие годы бывали моменты, когда я жутко завидовала Ларе: ее природному магнетизму, ее умению легко и естественно флиртовать с мужчинами. Уже одно ее присутствие всегда затмевало меня, отодвигало на второй план. Я старалась гнать прочь эту зависть, утешая себя тем, что такие, как я, обычно нравятся более разборчивым мужчинам. Мне казалось, я переросла эти комплексы моей студенческой молодости, и вот теперь, десять лет спустя, вынуждена униженно признать: в принципе ничего не изменилось.

– Том, – сонно произносит Лара. Я вздрагиваю и снова смотрю на нее. – Давай, рассказывай, что там у вас с ним.

Я тру ладонью лицо, не доверяя собственному голосу, затем заставляю себя произнести:

– Рассказывать особо нечего.

– Странно… Тогда почему ты такая расстроенная?

– Я была пьяна. Вернее, мы оба были пьяны. Мы ехали в одном такси, и я поднялась к нему в квартиру выпить чаю. Честное слово, только за этим! – восклицаю я, видя, как Лара скептически выгнула бровь. – Но затем… я даже не знаю, как это получилось… мы начали целоваться, а потом… а потом я, должно быть, вырубилась. – Закрываю лицо подушкой. – Это так унизительно, – говорю, слегка приподняв подушку, чтобы Ларе были слышны мои слова. – А на следующее утро Том наорал на меня: видите ли, я злоупотребила нашей дружбой. Он был такой… мелочный. В общем, я жутко расстроилась. – Пожимаю плечами, откладываю подушку и смотрю в потолок. – В принципе, оно даже к лучшему, что он не хочет… чтобы между нами что-то было. – Неправда, ничего хорошего в этом нет. – Но он был очень груб со мной.

Как же это больно – признаваться в собственном унижении той, кого ему хочется на самом деле. Интересно, Ларе приятно слышать, что я не заняла ее место, думаю я, – и мне тотчас становится стыдно.

– Том? Груб с тобой? – Брови Лары недоверчиво ползут вверх. В свете ночника они кажутся золотистыми.

– Уж поверь мне. Он это умеет, если постарается. Такое стоит слышать. – Что неудивительно, ведь Том привык хорошо делать все, что бы это ни было.

– Знаю. Но… груб с тобой? Что, собственно, он сказал?

– Какая разница… честное слово, это не имеет значения. Я не хочу втягивать тебя в эти дрязги. – Я качаю головой и снова смотрю на потолок. Может, его стоит побелить заново? Или же это просто лампа отбрасывает неровные тени? Интересно, а где спит Северин? И спит ли она вообще? Она обитает в моей голове и наверняка спит тогда же, когда и я, хотя я это представляю себе с трудом. Я могу представить ее неподвижной, даже с закрытыми глазами, но в ней всегда присутствует некая готовность, словно у дремлющей пантеры. При малейшем движении или звуке она неспешно поднимет веки и оглядится вокруг своими темными, непроницаемыми глазами. Эта мысль почему-то успокаивает меня. Это все равно что иметь в доме собаку. Северин, моя защитница. Я готова громко рассмеяться.

– А ты хотела, чтобы между вами что-то было? – помолчав пару секунд, осторожно спрашивает Лара. Я поворачиваю к ней голову, но теперь ее очередь смотреть в потолок. На ее ресницах видны крошечные комочки туши. Утром я обнаружу на наволочке черные полосы, которые потом не отстирать. – Вы с ним всегда были… друзьями. И как же Себ?

Я почему-то думаю о том, что Себ ни разу не посмотрел на Лару. С нашей самой первой встречи он ни на кого не смотрел, кроме меня. Уж не поэтому ли меня так влекло к нему?

– Мы с Себом расстались десять лет назад. – Лара поворачивает голову и скептически смотрит на меня. Впрочем, я ее в этом не виню. Если я сама не уверена, выбросила ли Себа из своего сердца, то как можно требовать уверенности от кого-то еще? – Нынешний Себ… это совсем не тот Себ, которого я когда-то знала. Или же мне казалось, что знала. – Теперь же я не уверена, что Себ был именно тем, кем я его считала. – Возможно, если б я видела его в эти годы, то давно перестала бы о нем думать. – А может быть, и нет. Может, именно этот контраст между настоящим и прошлым и позволил мне увидеть вещи четко и ясно?

– Подвести черту, – задумчиво произносит Лара. На ее губах возникает усталая улыбка, и она повторяет с американской гнусавинкой: – Подвести черту… – Широко зевает, однако спешит прикрыть рот ладонью. В это мгновение она напоминает мне кошку. Затем я представляю ее, довольную и загорелую, в моей машине, по дороге домой из Франции. Тоже кошка, но съевшая сметану. Я зажмуриваюсь, однако картинка не исчезает. – Но Том… – говорит она. – Тебе действительно хотелось чего-то большего?

Неужели в ней говорит чувство собственности? И что это? Притворство или естественная реакция? Я судорожно пытаюсь найти ответ.

– Господи, не знаю. Я всегда воспринимала его только как друга. Как вдруг… – Неужели все и впрямь было столь неожиданно? Я вспоминаю, как проснулась в его машине после поездки к его родителям. Просыпайся, спящая красавица. Думаю о том мгновении, прежде чем окружающий мир вновь ворвался в мое сознание. Возможно, оно застряло в моей голове, и от него как от брошенного в воду камня пошли круги. Я пожимаю плечами, но эта мысль тревожит меня. – Не знаю. – Зевки Лары заразительны. Теперь уже зеваю я.

– Мммм, – мычит она и закрывает глаза. Я тяну руку и выключаю ночник.

Лара спит. Тепло ее тела крадучись преодолевает расстояние между нами. Я слышу ее ровное дыхание, чувствую, как мерно вздымается и опадает ее грудь. В эти мгновения нас объединяет не только физическая связь, но и некая невидимая паутина. И все же, что бы ни объединяло нас, внутри мы все равно одиноки. Ну почему?

В понедельник, когда я после деловой встречи возвращаюсь в офис, у Джулии для меня сообщение: Позвонить Каролине Хорридж, и телефонный номер фирмы «Хафт и Вейл». А вот от Тома ни слуху ни духу. Он вряд ли станет звонить мне на работу. Но если честно, я и сама этого от него не жду. Первым делом отвечаю на электронные письма, но желтый листок, исписанный кудрявым почерком Джулии, по-прежнему лежит на моем столе и сердито посматривает на меня. Я ловлю себя на том, что нарочно тяну время. Я стискиваю зубы, снимаю телефонную трубку и набираю номер. При этом стараюсь игнорировать присутствие Северин – она стоит, прислонившись к стене, и рассматривает свои ногти.

Каро отвечает как всегда: после первого же гудка берет трубку и бодро называет свое имя.

– Привет, Каро! Это Кейт Ченнинг, – так же бодро представляюсь я, лишая ее возможности играть в свои игры. – Ты просила перезвонить.

Однако она выдерживает паузу, как будто, даже услышав мое имя и причину моего звонка, все еще пытается понять, кто я такая.

– Ах да, Кейт, – с теплотой в голосе произносит она наконец. – Извини, я тут с головой ушла в разработку довольно сложного проекта… Но теперь я снова на поверхности. Я звонила, чтобы обсудить с тобой процесс отбора кандидатов.

Я понятия не имею, о чем она.

– Каких кандидатов?

– Для работы в фирме «Хафт и Вейл», разумеется. Наши планы по набору персонала. Надеюсь, Гордон уже сообщил тебе, что передает бразды правления проектом в мои руки.

– Э-э-э… – Фальшивая улыбка моментально слетает с моего лица.

– Неужели нет? Как жаль. – Неправда, ей ничуть не жаль. – Я не хотела опережать события. – Еще как хотела! – Я была уверена, что он с тобой уже говорил. – Ей прекрасно известно, что нет. – В любом случае он передал управление мне, и с сегодняшнего дня мы с тобой работаем вместе. – Она умолкает, ожидая моей реакции.

– Как интересно, – говорю я. Кстати, мне действительно интересно, причем по ряду причин, но она явно ждет от меня чего-то более весомого. Я быстро прихожу в себя и вновь наклеиваю на лицо фальшивую улыбку. – Что ж, добро пожаловать на борт! – Я уверена, что Гордон хотел сообщить мне это сам. Любопытно, как он отреагирует, когда узнает, что она перепрыгнула через него?

– Спасибо. Я подумала, может, ты завтра выкроишь время и заедешь ко мне в офис, чтобы ввести меня в курс дела… Как ты на это смотришь?

– Положительно, – отвечаю я и смотрю на свой электронный ежедневник. Теперь в нем куда больше заполненных клеток – встречи, телефонные звонки… Неудивительно, что моя улыбка остается на месте. – Я могла бы приехать к тебе в одиннадцать утра или в любое время после половины четвертого.

– Давай в одиннадцать, а потом где-нибудь перекусим. Как тебе мое предложение?

– Отлично. Тогда до завтра, – отвечаю я.

Я кладу телефонную трубку, и в эту минуту в кабинет входит Пол.

– Кейт! – восклицает он. В эти дни парень явно на подъеме. – Как хорошо, что я тебя застал. У меня тут наметились кое-какие подвижки, которые я хотел бы с тобой обсудить и…

– Не так быстро, – говорю я и смеюсь. – Я никуда не тороплюсь. По крайней мере, сначала сними хотя бы пальто.

Северин презрительно смотрит на него. Меня же посещает внезапный вопрос: если Северин – плод моего воображения, то значит ли это, что ее реакции – это мои глубоко запрятанные чувства? Я наблюдаю за Полом, пока тот снимает свой модный плащ, и пытаюсь посмотреть на него новым взглядом. Конечно, над его пристрастием к модным, дорогим шмоткам, над его угодливыми манерами и болезненным честолюбием можно смеяться сколько угодно. Но ведь я видела его другим – например, в пятницу вечером: усталым, с посеревшим от недосыпа лицом, отпахавшим двойную рабочую неделю. Мы с ним здесь в офисе вместе пили шампанское из пластиковых чашек. У меня нет желания насмехаться над ним. И я готова согласиться с тем, что Северин – эта Северин – мое творение, но она – не я.

– Что такое? – спрашивает Пол, замечая на себе мой взгляд, и подтягивает стул к моему столу.

Я делаю нейтральное лицо:

– Ничего. Просто мне подумалось, что в последнее время нам подозрительно часто везет.

– Везение здесь ни при чем, – серьезно отвечает он, хмуря свои светлые, почти невидимые брови. – Это результаты упорного труда.

Пол действительно в это верит. Верила ли когда-то в это я? Неужели я думала, что все хорошее приходит к тем, кто это заслужил?

– Скажем так, – уклончиво отвечаю я, не желая прокалывать воздушный шарик его радости. – И то, и другое.

Модан, Ален Модан, следователь, OPJ и любовник Лары, обладатель многих талантов. До меня постепенно доходит, что один из них – это умение вывести тебя из равновесия единственным, элегантным и хорошо продуманным метафорическим ударом. Думаю, этот талант Модан развил в себе за долгие годы, тщательно оттачивая его для того, чтобы минимальными усилиями добиваться максимального результата. Эту свою кампанию он начинает простейшей из просьб – о встрече.

– Причем сразу со всеми, – добавляет Лара в мобильник. Тот зажат у меня между ухом и плечом, оставляя свободными руки, чтобы я могла положить в портфель необходимые мне бумаги. Или она страшно устала, или только что общалась со своей семьей в Швеции. В ее голосе слышится легкая напевность, которая проявляет себя лишь в определенных обстоятельствах. – Он говорит, что не хочет пять раз повторять одно и то же.

– Ммм…

– Ты не веришь, что это настоящая причина, – говорит Лара. Это утверждение, а не вопрос.

– Нет. – Лично я ожидала, что Модан предпочтет пять отдельных интервью, чтобы иметь пять отдельных возможностей проанализировать реакцию каждого из нас. Странно, откуда эта смена тактики? Я пару секунд молча листаю документы, которые затем кладу в свой портфель. – Думаю, вы с ним тоже не верите.

– Нет… – Она глубоко вздыхает. Ее вздох проносится по всему городу и наконец попадает ко мне в ухо. – Это просто…

– Бесит? – Я оставляю свое занятие как бесполезное и без разбора сую все бумаги в портфель.

– Нет. Вернее, отчасти да. Но главным образом… беспокоит. Он лжет. Я знаю, что он лжет; он знает, что я знаю, что он лжет… Мне кажется, он даже хочет, чтобы я знала, что он лжет, так как думает, что от этого ситуация становится менее ужасной. И как нам теперь строить наши отношения на всем этом?

– Вот и не надо ничего строить, – приторным тоном говорю я, захлопывая портфель. – Именно поэтому полицейским не рекомендуется брататься со свидетелями.

– Да иди ты знаешь куда, – отвечает она со смехом.

– И пойду, потому что у меня деловая встреча, – отвечаю я и беру мобильник в руку. – Послушай, Лара, это пройдет. Вряд ли это у вас с ним надолго. Тебе нужно… завязывать с ним, и чем скорее, тем лучше.

– Сама знаю. – На этот раз ее вздох обвивает меня словно клубы тяжелого тумана. Наше солнышко Лара быстро тускнеет. Если это продлится еще пару лет… мне даже не хочется думать на эту тему. – Ладно, увидимся вечером. В шесть тридцать.

– Я помню. А ты уверена, что там будут все? – спрашиваю я как будто походя, но Лару не проведешь.

– Конечно. Хотя я и не знаю, чье присутствие тебя беспокоит больше – Себа или Тома.

– Вообще-то Каро, – сухо отвечаю я. – Всегда Каро.

Шесть тридцать. Мы встречаемся в огромном монстре из стекла и бетона постройки шестидесятых годов, известном как Новый Скотленд-Ярд. Это штаб-квартира лондонской полиции. Я пропустила данный факт мимо ушей, когда Лара по телефону сообщала мне подробности, но теперь, стоя рядом со знакомым треугольником, который тысячи раз видела в теленовостях, я чувствую, как узел в моем животе затягивается туже. Модан не просто пройдоха-француз, который трахает мою лучшую подругу. За ним горой стоит закон – как его страны, так и моей. Я прекрасно понимаю: он нарочно пригласил нас сюда, но от этого понимания мне ничуть не легче. Оглядываюсь по сторонам в тщетной надежде, что вот-вот появится Лара и мы с ней войдем в эти двери вместе. Но, увы, я одна. Расправляю плечи и толкаю дверь.

Внутри пустынно, голо и чисто, но я не в том состоянии, чтобы замечать детали. За стойкой уже ждет серьезного вида офицер. Всего несколько минут, и меня приводят в конференц-зал, в котором стоит стол из имитации сосновой древесины, а вокруг него двенадцать стульев – хотя хватило бы и половины. Пока что все эти стулья пусты.

– Вы первая, – говорит полицейский, хотя это понятно и так. Тон его дружелюбный, но лицо каменное. Наверное, так бывает, если долго служишь в полиции. Впрочем, Модан, похоже, сохранил способность к мимике. – Думаю, что детектив Модан будет с минуты на минуту. В коридоре справа есть кофейный автомат. Если вам захочется кофе, не стесняйтесь, – говорит он и уходит.

Я же остаюсь одна с функциональной мебелью. Бросив сумку на один из стульев, озираюсь по сторонам. Серая лондонская улица по ту сторону окна слегка искажена. Интересно, тут у них пуленепробиваемое стекло? Наверняка пуленепробиваемое, потому что гул транспорта совершенно не слышен. Из коридора доносится приглушенный шум, там продолжается жизнь. Но здесь и я, и эта большая комната будто затаили дыхание, как то обычно бывает перед спуском на американских горках.

Затем я отчетливо слышу баритон Тома и хихиканье Лары. Тележка на американских горках набирает скорость, и мой желудок подскакивает к горлу. В следующий миг они входят. Следом за ними – Себ. Я стараюсь смотреть только на Лару. Я здороваюсь с ней и ищу спасения в ее объятиях. Увы, я не могу прятаться в них вечно. Отпускаю Лару и поворачиваюсь к Тому и Себу. Оба одновременно делают шаг мне навстречу, затем Том неуклюже машет рукой и делает шаг назад, уступая первенство Себу.

– Привет! – нейтрально говорю я. Мне видно, как за его спиной в зал входит Каро. Ее светлые волосы гладко зачесаны назад и собраны в узел.

– Кейт! – с теплотой в голосе говорит Себ, но мне кажется, что в его глазах застыла настороженность. – Рад тебя видеть, но, если честно, лучше бы где-нибудь в пабе, а не здесь. – Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в обе щеки. Все это время стою неподвижно, воображая, что мои щеки высечены из мрамора, и смотрю на Тома. Тот, в свою очередь, непроницаемым взглядом смотрит на нас с Себом. Стоило нашим глазам встретиться, как он спешит отвернуться. И конечно же, Каро наблюдает за всеми нами.

– Привет, Том! – тихо говорю я, делая шаг ему навстречу.

– Привет, Кейт! – говорит он, отказываясь посмотреть мне в глаза. Однако затем наклоняется и целует меня в обе щеки. Том, который никогда никого не целует, а только обнимает. И вновь мои щеки становятся мраморными, но на этот раз не по причине молчаливого протеста, а потому, что для меня это единственный способ не разлететься вдребезги. Я чувствую, как начинаю покрываться трещинами, и не знаю, как заново собрать себя воедино.

– Том… – начинаю я, когда он отступает, но тут инициативу в свои руки берет Себ.

– Черт, как же я хочу кофе, – говорит он поверх моей головы. – Тебе тоже принести? – Это к Тому.

– Я лучше схожу вместе с тобой, – быстро отвечает тот, судя по голосу, с облегчением.

Я провожаю обоих взглядом и на какой-то миг смотрю на них глазами постороннего человека: два молодых мужчины, похожие лицом и телосложением. Их даже можно было бы принять за братьев. И вместе с тем они совершенно разные. Себ всегда казался старше. Он и сейчас кажется старше, но это уже не комплимент. Десять лет назад Себ был мужчиной среди юношей, сегодня же он – тот, кто приближается к среднему возрасту быстрее нас всех остальных. В свете дня в нем заметна какая-то дряблость, еще более бросающаяся в глаза по сравнению с мускулистой подтянутостью Тома.

Каро разговаривает со мной и Ларой и одновременно пытается выудить что-то из своего элегантного кожаного портфеля.

– Господи, я боялась, что не успею сюда… У меня были переговоры с важным клиентом. Я же не могла просто так встать и уйти. – Я невольно стискиваю зубы. Не просто с клиентом, а с важным клиентом. И не у нас, а у меня. Наверное, это некрасиво и мелочно придираться к каждому слову, но я ничего не могу с собой поделать. Наверное, внутри меня сидит некая предвзятость по отношению к Каро. – В любом случае, – говорит она, глядя на мобильник, который извлекла из портфеля, – как дела? Я имею в виду вас двоих.

– Неплохо, – бодро отвечает Лара. – Правда… ой, а вот и Ален.

Я оборачиваюсь. Ален Модан застыл в дверях. На нем сегодня элегантный серый костюм, к которому прилагается серо-голубой галстук. Он обводит глазами комнату; его взгляд тотчас останавливается на Ларе – ненадолго, но этого мгновения достаточно, чтобы между ними установилась некая незримая связь – если протянуть руку, ее даже можно потрогать, – а потом скользит дальше. Наконец он входит в зал.

– Леди, – говорит француз, и в уголках его рта появляется затаенная улыбка, – и джентльмены, – добавляет он, когда Том и Себ возвращаются с картонными стаканчиками кофе в руках. Поставив стаканчики на стол, они обмениваются с ним рукопожатиями. Я отмечаю, что Модан не стал пожимать руки ни Каро, ни Ларе, ни мне. – Добро пожаловать в роскошный дворец под названием Новый Скотленд-Ярд, – добавляет он, иронично выгнув бровь.

– А во Франции отделения полиции тоже такие? – спрашивает Лара.

Модан серьезно задумывается над ее вопросом.

– А, oui, во многих отношениях. Хотя… – Он смотрит на картонные стаканчики с кофе на столе и с видимым отвращением морщит нос. – Кофе у нас лучше. – Его слова встречают дружный смех. Мы все, как один, напряжены, однако из последних сил пытаемся не подавать виду. – И еда у нас тоже лучше. И декор, и мебель… так что да, всё не так.

Он улыбается, довольный тем, что рассмешил нас, и в уголках его рта появляются глубокие складки. Я первый раз вижу его в обстановке, когда у него имеется аудитория. Надо отдать ему должное: он превосходный артист. Я также отмечаю, что у них с Ларой немало общего: оба комфортно чувствуют себя в своем теле и излучают естественный шарм.

Модан вновь обводит взглядом зал, как будто подсчитывает нас по головам.

– Alors, все в сборе. Прошу вас, садитесь.

И мы садимся. Модан – во главе стола, мы с Ларой – по одну сторону от него, Том, Себ и Каро (и ее мобильник) – по другую. Это разделение напоминает мне точно такое же во время той роковой недели во Франции. И оно отнюдь не случайно. Последней место для себя выбирает Каро. Мне видно, как она оценивает разные варианты. Искусственный свет подчеркивает тени у нее под глазами, которые бессилен скрыть даже тональный крем. Кожа сероватого оттенка, как того и следует ожидать у юриста, идущего на повышение. Наконец она усаживается рядом с Себом. Я же смотрю на нее глазами хедхантера, как если б она была перспективным кандидатом, которого откопала моя рекрутинговая контора. Увы, объективного взгляда у меня не получается. Мешает моя антипатия к ней.

Северин тоже вызывала у меня антипатию. Но то было в жизни. Теперь, когда она мертва, я постепенно привыкаю к ней. И она не могла этого не заметить. Кстати, стульев здесь на пять штук больше, чем нужно, и Северин устроилась на дальнем конце стола. Ее лицо не выдает никакого интереса – впрочем, чего еще от нее ожидать, на то она и Северин. Выдает ее другое: она как будто окаменела внутри.

– Итак, все в сборе, – снова говорит Модан, когда мы все садимся. Я замечаю, как Том быстро обводит нашу компанию глазами и по его лицу пробегает тень отчаяния. Впрочем, он моментально возвращает ему невозмутимость. Возможно, стульев больше всего на четыре. Вряд ли у Северин монополия на незримое присутствие.

– Alors, спасибо вам всем, что пришли. – Модан медленно обводит взглядом стол. Его длинное лицо серьезно. Напротив меня Том и Себ отодвинули стулья как можно дальше от стола и, небрежно развалившись, вытянули длинные ноги. Неужели этой способности всем своим видом дать понять, кто здесь хозяин, учат в частных школах? Кстати, а ради кого ее демонстрирует Том? Ради меня или Модана? – Я пригласил вас, чтобы сказать вам всем сразу, что теперь у нас имеются результаты судебной экспертизы останков мадемуазель Северин. – Я бросаю взгляд через стол и вижу, как пальцы Себа впиваются в картонный стаканчик, а сам он резко поднимает глаза. В отличие от него, Том выглядит так, будто Модан обсуждает погоду, и к тому же погоду скучную. – Заключение судмедэкспертов таково: она умерла в результате того, что вы называете грязной игрой.

Я жду, что полицейский скажет дальше, но он лишь снова обводит нас взглядом.

– Вряд ли вы собрали нас только ради этого, – внезапно говорю я. Я устала. По крайней мере, от его спектакля. А еще я расстроена и не отдаю себе отчета в собственных действиях. Лара кладет руку мне на локоть, но даже это не способно меня остановить. – Нет, я совершенно серьезно. Она закончила свою жизнь, сложенная гармошкой на дне колодца. Чем еще это может быть, как не грязной игрой?

– Сложенная гармошкой? – хмурится Модан. – Это как понимать?

Лара что-то быстро выпаливает по-французски. Лицо француза проясняется.

– Понятно. – Он как будто пробует новую фразу. – Сложенная гармошкой. Что ж, справедливо замечено, хотя, разумеется, мы не можем окончательно отбросить версию самоубийства или несчастного случая. – Последние два слова он произносит с сильным французским акцентом, но меня куда больше зацепило самоубийство. Какая нелепость! Я подавляю в себе взрыв хохота: это было бы весьма некстати. Но неужели он серьезно рассматривал вероятность того, что она сама себя запихнула в колодец? Я бросаю взгляд вдоль стола и встречаюсь глазами с Северин. Не считая чисто логистических сложностей в осуществлении такого рода намерения, мы обе прекрасно знаем: в ее планы не входило сводить счеты с жизнью.

– Но вы правы. Не только ради этого, – продолжает Модан, не замечая на себе тяжелого взгляда Северин.

По ту сторону, подавшись вперед и забыв про мобильник, застыла Каро. В эти минуты она – классическая иллюстрация внимания. Правда, непонятно: то ли она действительно внимательно слушает, то ли делает вид. Том с Себом по-прежнему сидят, развалившись на стульях, однако в Себе напряжение тотчас бросается в глаза. Ему явно недостает врожденного притворства Каро.

– По истечении долгого времени, если только тело каким-то образом не сохранилось, результаты судмедэкспертизы могут быть нулевыми. Вернее, неокончательными. В данном случае мы имеем тело, пролежавшее десять лет в теплом и сухом месте; в таком обычно хорошо сохраняются только кости. – Сидящая рядом со мной Лара вздрагивает. Движение едва заметное, но оно не ускользает от Модана. Интересно, что бы он подумал, если б вздрогнула я или Каро. – Прошу меня извинить, тема не слишком приятная, но без нее не обойтись. Итак, как я уже сказал, сохранились только кости. – Он разводит руками: – Сломанные кости.

– Сломанные? – переспрашивает Лара. – И кто же их сломал?

– Мы не можем сказать, когда имели место переломы – до или после смерти, – Модан пожимает плечами и одновременно на миг разжимает и вновь сжимает пальцы. – Такие можно получить в автокатастрофе, – он пару секунд подыскивает нужное слово и, найдя, щелкает пальцами, – если был совершен наезд.

Я замечаю, как сидящий по другую сторону стола Том резко вскидывает глаза на Модана. Впрочем, это длится всего одно мгновение – в следующую секунду передо мной все тот же равнодушный наблюдатель, каким он был с самого начала. И все же он чем-то удивлен. Впервые с того момента, когда стало известно о том, что Северин найдена, я замечаю в нем удивление.

– Или же, – продолжает Модан, – переломы имели место, когда тело запихивали в колодец. Когда его, как выразилась Кейт, сложили гармошкой. – Он кивком указывает на меня. И хотя на этот раз на его лице нет улыбки – это было бы верхом дурного тона, – я знаю, что внутри полицейский улыбается.

– Итак, вы говорите, – подает голос Каро, чье лицо являет собой профессиональную маску, – что у вас нет улик, подтверждающих причину смерти? В таком случае что держит вас здесь? Может, вам стоит собрать вещи и вернуться домой?

Пальцы Лары впиваются мне в руку. Модан даже не смотрит на нее.

– К сожалению, non, – добавляет он с театральным вздохом. – Вы правы, причина смерти нам не известна. Зато у нас есть ее кости. Человеческое тело – удивительная вещь… – Он с полуулыбкой покачивает головой. – Воистину удивительная. Даже после смерти оно находит способы говорить с нами. – «Можешь не рассказывать», – думаю я с черным юмором. Что касается меня, то кости Северин очень даже разговорчивы, хотя с Моданом они наверняка общаются несколько иным способом. – У нас есть ее кости, и они говорят нам, что в субботу утром Северин на автовокзале не было.

– Что? – ошарашенно спрашивает Лара. – А видеозапись?

Модан качает головой:

– Это не она. Non. Тот же рост, похожее телосложение, даже шарф. – Он выразительно крутит над головой рукой. – Но это не она. Пропорции не те. Не могу точно сообщить вам технические детали, но речь идет о соотношении длины одних костей к другим. Плюс у нас имеются ее фотоснимки… Это не она. Эксперты абсолютно уверены. Absolument. На видеозаписи не Северин.

Вывод: это кто-то из нас.

Его слова обрушиваются на меня бомбой. Если честно, в глубине души я давно с ужасом этого ожидала. Это кто-то из нас. Как и ее найденное в колодце тело, внезапно это кажется мне вполне логичным, неизбежным и очевидным. Кто-то из нас пятерых-шестерых, включая Тео, убил Северин. И, несмотря на все теории, призванные убедить в обратном, теперь я точно знаю, что это так, как если б знала это с самого начала.

Я обвожу глазами лица сидящих за столом и вижу на них разную степень шока. Лара все еще пытается переварить сказанное, и истинный смысл слов Модана пока еще не дошел до нее.

– Ни фига себе совпадение, – бормочет она.

Том сидит не пошелохнувшись, но за этими полуопущенными веками кипит мозговой штурм.

– Неужели? Вы уверены? – говорит Каро.

В ответ Модан кивает и, сложив ладони домиком, подпирает пальцами подбородок и задумчиво хмурится. Что касается Себа… у него жутко усталый вид. Лицо серое. Подавленное. Такое впечатление, что в душе он тоже давно знал и с ужасом ждал, когда это всплывет наружу.

– Alors, – говорит Модан, подводя итог, – вы пятеро последними видели мадемуазель Северин живой.

– Не только мы. Еще Тео, – небрежно замечает Каро. При этих ее словах Том как будто каменеет и бросает в ее сторону хмурый взгляд. Я знаю почему: игры уже начались… а может, они начались еще раньше. Это такая жуткая версия игры «передай другому»: музыка внезапно останавливается, и никто не хочет, чтобы приз оставался в его руках. Всем было бы крайне удобно, если б Тео, единственный из нас, кому уже ничего не грозит, взвалил вину на себя. Я смотрю на Тома. Нет, без боя он этого никогда не допустит. Я вновь обвожу глазами сидящих за столом. Мой взгляд скользит по их лицам, и я невольно мысленно спрашиваю себя: Это ты? Это твоих рук дело? И самый неприятный, самый болезненный вопрос: как далеко ты готов зайти, лишь бы обвинить кого-то другого? И наконец, я смотрю на Северин. Она отвечает мне равнодушным взглядом. Затем соскальзывает вниз на стуле и, откинув назад голову, блаженно закрывает глаза: загорает. Я же думаю, что в этом зале вне подозрения лишь двое – Северин и Лара, причем одна из них – жертва и давно мертва.

Модан кивает, соглашаясь со словами Каро.

– Да, безусловно, и Тео тоже. Боюсь, мы будем вынуждены провести дополнительные допросы, но раз уже мы все здесь, первым делом я хотел бы уточнить последовательность событий той ночи. На данный момент, – его руки исполняют свой выразительный танец, – она не совсем ясна.

Себ открывает рот, чтобы что-то сказать, однако Том подается вперед – куда только подевалась его сонливость? – и перебивает его:

– Может, нам стоит сначала пригласить адвокатов?

Его слова повисают в тишине, которую нарушает лишь не то всхлип, не то испуганный вздох Лары – похоже, до нее наконец дошло. Я пару секунд пристально смотрю на Тома. Прежде чем приехать сюда, я всего пару часов назад разговаривала с моим адвокатом. Ее совет был предельно ясен: если уж вы должны там присутствовать, поезжайте. Смотрите, слушайте, но в любом случае без меня не отвечайте ни на один вопрос. Интересно: Том тоже советовался с адвокатом? Модан вытягивает свои длинные руки и, прежде чем ответить, поправляет обшлага рукавов.

– Если вы считаете, что вам нужен адвокат, это ваше право. Но ведь вы не арестованы. Мы лишь, – он разводит руками, – устанавливаем факты. И разумеется, вы все хотите оказать помощь следствию. Ждать, когда приедут адвокаты, – полицейский выразительно закатывает глаза, – это такая трата времени…

Я искренне восхищаюсь этим мини-спектаклем, хотя от намерений Модана по моей спине пробегает холодок.

– И все же, – стоит на своем Том. – Конечно, я не могу говорить за всех, но лично я предпочел бы иметь рядом с собой адвоката…

Произнося эту фразу – я не могу говорить за всех, – он на самом деле говорит за всех нас. Он как будто создал некую групповую ментальность, единую для всех. Том встает и резким движением отодвигает стул назад.

– И если мы не под арестом, то, разумеется, можем в любой момент отсюда уйти. Я прав?

Вот и всё. Он вырвал власть из рук Модана. Встреча завершена.