Глава 11

Я медленно просыпаюсь, и до меня доходит, что, во-первых, я страдаю от жуткого похмелья, а во-вторых, это не моя кровать. Одеяло уж точно не мое. Да и свет проникает в комнату с другой стороны. К тому же на мне лифчик, а я никогда не сплю в лифчике. Осторожно переворачиваюсь, чтобы выяснить, одна я в постели или нет. Дверь спальни слегка приоткрыта, и в щелку я вижу в кухне знакомую спину. Владелец спины что-то пьет.

Это Том. Я дома у Тома.

В моем сознании возникают осколки вчерашнего вечера, хаотично, в произвольном порядке, без какой-нибудь связи друг с другом: ужин, поездка в такси, пьяный подъем по лестнице в квартиру Тома, кофе, поцелуи…

Поцелуи. О господи, поцелуи. С Томом.

Воспоминание застревает в моей голове. Я вижу себя в таинственном полумраке коридора, который ведет в его спальню. Я стою спиной к стене, вернее, меня к ней прижимает Том – теплый, сильный, надежный. Одна его рука запуталась в моих волосах, вторая лежит у меня на груди. Я выгибаюсь ему навстречу. Когда я целую его в шею, мы оба слышим и чувствуем, как из его горла вырывается стон, от которого по моему телу пробегают приятные волны.

Какое безрассудство… Да, безрассудство. Но – если б не было Себа. (Хотя бывает ли такое? Теперь, когда я увидела его снова, мне кажется, что бывает. Причем такого, какой он на самом деле, а не такого, каким я его представляла… а после поцелуев с Томом…) Если б не было Лары, Северин или Алана Модана… Я сворачиваю это воспоминание и откладываю его прочь, этот темный, восхитительный, волнующий секрет, чтобы позже развернуть его и насладиться снова. А пока… пока у меня никак не получается вспомнить, что было дальше.

Я снова смотрю на вторую половину кровати. Похоже, на ней никто не спал. На кухне Том в джинсах, хотя и без рубашки, – в тех же самых джинсах, что и вчерашним вечером. Загар на спине контрастирует с более бледными веснушчатыми плечами. В этих широких мускулистых плечах чувствуется напряженность. Даже отсюда видно, как атмосфера сгущается. Мне еще больше становится не по себе. Что случилось после коридора? Я с ужасом подозреваю, что могла просто вырубиться. Господи, как же неловко! А если причина этой напряженности – уязвленная мужская гордость?

Что же теперь делать? Я пару секунд молча спорю сама с собой, затем сажусь в кровати, натягиваю до подмышек одеяло и с глуповатой улыбкой кричу:

– Доброе утро!

Том со стуком ставит кружку на стол и поворачивает голову.

– Чай? – спрашивает он даже без тени улыбки.

– Да, пожалуйста. А то я чувствую себя дерьмово.

– Что ж, поделом, – коротко отвечает Том, затем исчезает из поля зрения, чтобы приготовить мне чай. Я растерянно моргаю. Том не просто напряжен – он зол как черт. На меня.

Я понятия не имею, что происходит, но хочу это узнать, когда на мне будет чуть больше одежды. Обвожу комнату взглядом в поисках платья. Оно перекинуто через спинку стула. Рядом – мои туфли, сумка и пальто. Кое-как натягиваю на себя платье. Когда Том возвращается с кружкой горячего чая, я уже сижу на кровати, на той ее стороне, что ближе к двери, и пытаюсь пятерней расчесать всклокоченные волосы. Я обращаю внимание, какие у него длинные, сильные пальцы. Я помню их в своих волосах, их уверенные прикосновения… Внезапно до меня доходит, что Том вот уже несколько секунд протягивает мне кружку. Я быстро беру ее из его рук.

– Спасибо.

– Не за что, – коротко отвечает Том. Он стоит, прислонившись к дверному косяку, и старательно избегает смотреть мне в глаза. Его плечи занимают почти всю ширину дверного проема.

– Странно, мне как будто здесь не рады. – Я смотрю на него, пытаясь грустной улыбкой перехватить его взгляд и вернуть себе того Тома, которого хорошо знаю. Увы, теперь он совершенно другой, а все вчерашние поцелуи – это… Я не могу смотреть на него так, как смотрела вчера, или позавчера, или десять лет назад. Его широкая грудь покрыта зарослями черных завитков волос – они уходят вниз и исчезают за поясом его джинсов. Десять лет назад их точно не было. Он вообще не такой, как раньше. Секрет коридора грозит вырваться оттуда, где я его закопала. Мне хочется прикоснуться к нему и – одновременно – плакать. Я быстро отворачиваюсь и делаю глоток чая.

Том пока еще ничего не сказал – ни «всегда рад тебе помочь» или «мне жаль, что тебе плохо». Внутри меня вспыхивает злость. Я аккуратно ставлю чашку с чаем на прикроватный столик.

– Хочешь сказать мне, как я здесь оказалась, или я должна сама догадаться?

Том обводит спальню глазами.

– Мне казалось, что мы друзья.

– А мы и есть друзья, – удивленно говорю я.

– Хорошие друзья, – нетерпеливо говорит он, отметая мой ответ, как если б я нарочно сказала ерунду. – Я думал, что наша дружба важна для тебя. Я думал, ты ценишь ее гораздо выше, иначе б ты себе такого не позволяла.

– Чего именно? – Я повышаю голос и поднимаюсь сама. – Мы были пьяны…

– Это ты была пьяна…

– А ты – трезв как стеклышко? – Я сердито смотрю на него. Спустя мгновение он мотает головой и отворачивается, признавая мою правоту. – Мы целовались. Учитывая уже упомянутое тобой мое пьяное состояние, ты можешь просветить меня по поводу некоторых подробностей, однако я уверена, что это отнюдь не скандал века.

– То есть это не играет роли, я правильно понял? Между нами все будет так, как и раньше? Ничего не изменилось? – бросает он и в упор смотрит на меня. – Мне казалось… Господи, мне казалось, наша дружба тебе дорога и ты будешь ее беречь, а вместо этого ты набросилась на меня…

Я готова сквозь землю провалиться от стыда и унижения. Неужели я действительно набросилась на него? Фу, как некрасиво, как недостойно, как по-детски… Хотя из тех смутных воспоминаний, какие у меня остались, напрашивается вывод, что он в принципе не возражал… Однако Том продолжает говорить:

– Я понимаю, тебе тяжело видеть Себа…

– Неправда.

– Только не надо. Я видел твое лицо, когда он поцеловал Алину. Свою жену, Кейт. Господи, прошло десять лет! Она поцеловал свою жену; ты же, черт побери, вышла из зала…

– Дело не в этом… – начинаю я, однако он еще не выпустил пар. Но в любом случае что мне на это возразить?

Вообще-то вчера вечером я поняла, что с Себом у меня все кончено. А из зала вышла потому, что передо мной на столе появился череп Северин. Я регулярно ее вижу. Я бы спросила у нее, кто ее убил, да только она все время молчит.

– Да на тебе лица не было, когда ты его увидела. Так что не пытайся убедить меня, будто Себ тебе безразличен. Но когда в следующий раз тебе захочется с кем-то трахнуться, имей совесть и попытайся снять кого-то еще, а не меня.

Том умолкает и, тяжело дыша, впивается в меня своими голубыми глазами. В этот момент я вижу себя такой, какой видит меня он, и это настолько резко отличается от той картины, которую я себе представляла, что у меня перехватывает дыхание. Это так больно, что я пошатываюсь.

– Понятно, – слышу я собственный голос.

Больше мне сказать нечего. И неважно, что я больше не люблю Себа, неважно, что то коридорное воспоминание мне дорого. Гораздо важнее, что думает Том, и теперь, когда мне известно его мнение, я не могу посмотреть ему в глаза. Поворачиваюсь, беру со стула в углу свои туфли, сумку и пальто и, не встретив на пути никакого сопротивления, проталкиваюсь мимо него в коридор, тот самый коридор… Неужели моя память и впрямь запечатлела ту интимную темноту, ту нежность и страсть, в то время как память Тома хранит нечто совершенно иное? И действительно ли это Том? Прежде чем выйти вон, я оборачиваюсь, чтобы это проверить. Он по-прежнему стоит в дверях спальни, но лицо его в тени, и мне оно не видно. Так что я не знаю, кто передо мной.

Обида никуда не делась, равно как и унижение. Однако мое ощущение несправедливости раздувает угольки гнева.

– Итак… – нарочито медленно произношу я. Слышу собственный голос и не узнаю его. Он высокий и пронзительный. – В твоих глазах я отчаявшаяся, одинокая старая дева, которая готова отдаться первому встречному, лишь бы только забыть Себа? – Том взмахивает рукой, однако я гну свою линию: – Между прочим, прошлой ночью нас было двое. И какова твоя отмазка?

– Кейт! – Он делает шаг мне навстречу, но я не дожидаюсь его ответа. Если честно, до меня только что дошло: обвинение, которое он швырнул мне в лицо, больше подходит ему самому. Я заменила ему Лару.

Резко хлопнув за собой дверью, я спускаюсь по протертому ковру к передней двери. Останавливаюсь лишь на нижней площадке, чтобы надеть туфли. Вообще-то прошлой ночью на мне были колготки, вспоминаю я. Не иначе как они остались валяться где-то в квартире Тома. Неужели это он раздел меня и уложил в кровать? Меня, жалкую одинокую тёлку, которую к тому же безумно развезло? Я открываю дверь и выхожу на улицу. На мое счастье, тотчас замечаю такси. Взмахиваю рукой, и оно останавливается.

– Куда едем, красавица? – спрашивает водитель.

И правда, куда? Я смотрю на часы. Голова раскалывается от похмелья, меня как будто вываляли в грязи, но нет времени ехать домой, чтобы принять душ, ибо у меня назначена встреча с адвокатом. Я называю водителю адрес моего офиса. Я почти готова к тому, что Северин нагло усядется вместе со мной в такси. Но, как ни странно, всю поездку я пребываю в гордом одиночестве, сжимая зубы и из последних сил сопротивляясь приливной волне обиды, которая уже подобралась к моему горлу и грозит утащить меня в свою пучину.

В офисе я первым делом направляюсь в туалет, где сажусь на унитаз в тесной кабинке и беззвучно рыдаю в ладони. Я понимаю, что потакаю собственной слабости, однако мне нужно выплакаться. При этом я не могу толком объяснить самой себе, почему плачу, разве что это во мне говорит уязвленная гордость. Но те сладкие, волнующие мгновения в коридоре… Я никогда не думала о Томе в таком ключе. Он был бойфрендом Лары, Лара была его подружкой, и в любом случае между нами всегда незримо стоял Себ. С другой стороны, я уже давно не люблю Себа, да и любила ли я его вообще? Меня начинают терзать сомнения, что Себ, каким я его помню, вообще существовал. Такое впечатление, что все, кого я знаю, не такие, как раньше. У меня из головы не выходят слова Тома: когда в следующий раз тебе захочется с кем-то трахнуться… Все стали другими, и, по всей видимости, и я тоже.

Раздается легкий стук в дверь.

– Кейт! – обращается ко мне из-за двери голос Джулии. – Вам пора на вашу следующую встречу.

– Спасибо. Я сейчас.

Сморкаюсь в кусок туалетной бумаги, вытираю глаза и смотрю на свое отражение в зеркале. Сочетание похмелья и рева явно не на пользу моей коже. Ополаскиваю лицо холодной водой, но, похоже, эта процедура совершенно бесполезна.

Улыбайся во весь рот, говорю я себе и заставляю губы растянуться в улыбке. Но затем вижу поверх своего отражения череп Северин, и меня едва не начинает тошнить.

Когда я спустя пару минут выхожу из туалета, Джулия окидывает меня с ног до головы испуганным взглядом. Впрочем, ей хватает такта воздержаться от комментариев. Слава богу, Пола пока нет, и сегодня мне все равно, хорошо это или плохо. Лишь по пути к адвокату до меня доходит: вся эта эмоциональная драма так увлекла меня, что я совершенно забыла о том, что вчера мне весь вечер не давал покоя вопрос, имеют ли Каро и Себ какое-то отношение к смерти молодой француженки десять лет назад.

– Ну что ж, – говорит мой адвокат из-за своего стола, глядя на меня поверх очков для чтения.

Мне не совсем понятно, зачем они ей, потому что в данный момент перед ней нет ни одного листа бумаги. Пока что она пребывала в режиме слушания – время от времени морщила узкий лоб или же кивала аккуратной темной головкой, слушая мой сбивчивый рассказ. Я пытаюсь оценить ее, эту миссис Стритер – или все-таки мисс? Что, впрочем, нелегко сделать в душном, крошечном кабинете, да еще когда твоя голова раскалывается от боли. Она напоминает мне сороку – темная, яркая, быстрая, хотя, по идее, ей уже хорошо под пятьдесят. В темных, коротко стриженных волосах поблескивает седина.

– Ну что ж… – снова задумчиво произносит адвокатша и поджимает губы, неровно накрашенные в несколько слоев жирной губной помадой, которая для нее слишком розовая. Мне так и хочется взять бумажный носовой платок и стереть с них эту дурацкую помаду. А еще она даже не предложила мне чашку чая, из-за чего я жутко зла на нее. Я уверена: ее гонор обанкротит меня. Так что вряд ли ее разорит чайный пакетик и глоток молока – могла бы предложить, хотя бы ради приличия.

Но адвокатша лишь откидывается на спинку стула и поправляет очки для чтения. Сейчас она что-то мне скажет, думаю я. Сейчас я узнаю, в какую катавасию угодила.

– Вы ведь адвокат? – внезапно спрашивает она.

– Да. Вернее, больше нет. У меня фирма по набору юридического персонала.

Она отмахивается от моих слов.

– У вас соответствующее образование. Например, вам известно, как работает в Британии правоохранительная система: полиция и прокуратура собирают улики против обвиняемого, защита – улики в его пользу, а потом все это предъявляется суду. Учитывая ваше образование, вам должно быть известно гораздо больше. На практике же в случае громких уголовных дел чаще бывает так, что полиция быстро выдвигает версию, а затем приступает к сбору подтверждающих улик. Все, что противоречит этой версии, не то чтобы отметается, но не рассматривается должным образом. – Она морщится, а вместе с ней сжимается и ее розовый рот. – Что далеко от совершенства. Все системы далеки от совершенства. Зато у нас есть habeas corpus и презумпция невиновности, пока суд не докажет вашу вину, а сама судебная процедура – честный, открытый процесс. – Она как будто насквозь прожигает меня своими темными, блестящими глазами, и я понимаю: она ждет, что я на это скажу.

– Да-да.

Адвокатша быстро кивает.

– Французская система совершенно иная. Она основана на гражданском праве, а не на общем. Что означает, что там нет такого понятия, как прецедент. Но я отклонилась от темы… Что касается вашей ситуации, самое главное состоит в том, что их система несостязательная. Все уголовные случаи – по крайней мере, серьезные, как, например, этот, – расследуются так называемым juge d’instruction, что можно примерно перевести как судья-следователь. Он не подотчетен ни властям, ни прокуратуре, однако работает в тесном сотрудничестве с полицией. Задача последней – проанализировать все полученные данные и составить рапорт о том, передавать дело в суд или нет. – Она умолкает и пристально на меня смотрит. На этот раз я быстро киваю. – Самое главное здесь то, что слабые случаи, как правило, не доходят до суда. Судья-следователь сам закрывает дело за недоказанностью и отсутствием веских улик. Побочным эффектом является то, что процент приговоров довольно высок, и хотя презумпция невиновности на бумаге существует, на практике… – Адвокатша пожимает плечами и снова поджимает в гримасе розовые губы. – Если дело доходит до суда, негласно считается, что обвиняемый действительно виновен.

Мои мысли уже бегут дальше.

– А что уравновешивает или ограничивает полномочия магистрата?

Она качает головой, как будто извиняется передо мной.

– Практически ничего. Это, пожалуй, самый главный недостаток французской системы. В результате огромное количество дел рассматривается всего одним лицом при закрытых дверях, а не публичным судом в обстановке максимальной гласности. Нет, в целом их магистраты работают добросовестно, но сам принцип… Наверное, стоит добавить, что понятия habeas corpus там тоже не существует, хотя в большинстве случаев для ареста подозреваемого требуется письменное согласие еще одного магистрата. И потом, судебное разбирательство обычно проходит быстро, а вот предшествующее ему следствие может тянуться долго.

– Как долго?

– Бывает, что пару лет.

Возможно, в этом виновато похмелье – хотя я сомневаюсь, – но внезапно меня снова тошнит. Мне противно даже думать о том, что это может растянуться на долгие годы: Модан в его элегантных костюмах будет время от времени напоминать о себе и отравлять нам существование своими коварными вопросами. Лара застрянет в состоянии перманентной блаженной безмозглости. Каро продолжит совать нос во все, куда его только можно сунуть. Том… Нет, только не Том, о нем лучше не думать. А Северин… А ведь как я надеялась, что, как только все это завершится, Северин наконец отстанет от меня! Боюсь, что у нее на сей счет собственное мнение…

– Вам плохо?

Я ловлю себя на том, что с силой тру лоб. Опускаю руку и пытаюсь смотреть на адвокатшу, но меня настигает очередная волна тошноты. Мне остается лишь стиснуть зубы и посмотреть вниз. Пол кабинета выложен выцветшей голубой плиткой. Здесь не за что зацепиться взгляду. Тогда я пытаюсь смотреть на край ее стола. На темном полированном дереве заметна царапина, в которую видна дешевая, похожая на опилки, древесно-стружечная плита.

– Может, принести вам чаю? – Не дожидаясь моего ответа, она подается вперед и, нажав на телефоне кнопку, велит голосу в трубке приготовить мне чай. Голос в трубке лишен тела. А вот с Северин все с точностью до наоборот – ее тело лишено голоса. Боже мой, еще целых два года Северин будет…

– Вам все еще плохо? – спрашивает она снова.

– Извините, просто здесь немного жарко, – не слишком убедительно отвечаю я. Тошнота отступает.

– Согласна, – отвечает она. – А вот и ваш чай.

Я с благодарностью беру чашку и пару печенек. Сначала с опаской покусываю их, а затем, поймав себя на том, что просто умираю от голода, с жадностью отправляю в рот. Адвокатша берет свою чашку, добавляет молока и аккуратно помешивает. Затем, поставив чашку себе на ногу, откидывается на спинку кресла. Блюдце остается стоять на столе. Я сосредоточена на своем живительном напитке.

– Кстати, а что, по-вашему, тогда произошло? – задумчиво спрашивает она.

Я вопросительно смотрю на нее. Мой рот набит печеньем.

– Пока что вы сообщили мне лишь голые факты, – поясняет адвокатша. – Если честно, я могла узнать все это из французских газет. Разумеется, я слежу за ходом расследования. Эта моя область, а также резонансный случай. Но что, по-вашему, тогда произошло?

Я делаю глоток чая, чтобы протолкнуть в горло кусок печенья, после чего отвечаю:

– Не знаю. Это было так давно… Я даже не уверена, что могу доверять своей памяти. – Или моим интерпретациям собственных воспоминаний.

– Логично. Но вскоре после этого вас допрашивали. Возможно, это помогло некоторым деталям, образно говоря, за что-то зацепиться.

Я пожимаю плечами.

– И все же, несмотря на все ваши опасения, что, по-вашему, тогда случилось?

– Сначала я думала… сначала я думала, что это никак не связано с нами. Возможно, это ее бойфренд или какой-то совершенно случайный человек. Какой-нибудь псих или кто-то в этом роде…

– А теперь? – Она наклоняет голову и пристально смотрит на меня.

– Я не знаю. Честное слово, не знаю. С тех пор как Модан сказал мне, что ее бойфренд здесь ни при чем, я начала склоняться к тому, что это мог быть кто-то из нас. Хотя бы гипотетически.

– И?..

– Это точно не Лара. Такое не в ее духе. И не Том.

– А почему не Том?

– Потому что они были вместе всю ночь. И даже если б и не были…

– Попробую угадать: это не в его духе. Он просто не мог этого сделать, – говорит адвокатша без всякого злорадства. И даже почти улыбается, но я понимаю: она нарочно отзеркаливает меня, чтобы я увидела все изъяны подобного рода логики. – Вы ведь это хотели сказать? Я права?

– Что-то вроде этого, – вяло соглашаюсь я, хотя на самом деле все не так. Том мог бы, будь такая необходимость. В нем есть стальной стержень, умение все доводить до конца. Я вспоминаю его каменное лицо сегодня утром… Но если б это был Том, он сделал бы все так, как надо. Так, чтобы даже спустя десять лет не было найдено никакого тела. – В любом случае, как я уже сказала, он всю ночь был с Ларой. Из того, что мне известно, спать им было некогда, – кисло добавляю я. Представляю себе их объятия и тотчас отгоняю от себя эту картину.

Адвокатша кивает, соглашаясь с моими доводами.

– Таким образом, у нас остаются Каролина, Тео и Себастьян. Но вы были в постели, куда после свидания с Северин пришел и Себастьян.

Скажи она это несколько дней назад, я бы наверняка вздрогнула. Сегодня же это простой факт.

Да. Правда, тогда мне не было известно ни о каких свиданиях.

– Во сколько он к вам пришел?

– Я не уверена. Думаю, часа в три. – По крайней мере, мне кажется, что я так думаю. Ведь это было так давно…

Внезапно я переношусь в нашу спальню во Франции и сонно приоткрываю глаза: передо мной красные электронные цифры будильника, показывающие шесть утра. Это на переднем плане. На заднем плане Себ снимает трусы после посещения туалета. Я не поворачиваю головы. Все это я вижу боковым зрением – и часы, и Себа от талии до коленей. Он достаточно близко, отчего первые лучи утреннего солнца, проникающего сквозь тонкие занавески, заставляет волосы на его ногах сиять золотом. У меня нет ни желания, ни сил выяснять с ним отношения. Поэтому я закрываю глаза и притворяюсь, будто он меня не разбудил.

Мне тотчас вспоминаются слова Себа, сказанные вчера вечером (неужели это и вправду было вчера вечером?) – ты и я, мы оба знаем, что в ту ночь я пришел в нашу комнату и тотчас вырубился, поэтому то, что случилось с Северин, никак меня не касается. Затем вновь вспоминаю Каро и Себа, как они, словно заговорщики, о чем-то шепчутся. Как Каро не сводит с Себа глаз, когда он разговаривает со мной. Неужели я и впрямь считаю, что он вернулся в три утра, потому что это он так мне сказал?

– И вы утверждаете, что Каро и Тео были вместе, пока не пошли спать?

– Да, мне так кажется. – Но откуда я это знаю? Тео больше нет, так что его уже не спросишь.

– Себастьян был последним, кто видел Северин живой?

– Нет. Были еще водитель автобуса и камера видеонаблюдения.

Водитель. Ну конечно же! Как я вчера об этом забыла! Какая разница, во сколько Себ вернулся ко мне, какая разница, были Каро и Том вместе или нет… В субботу утром Северин была жива и даже села в автобус. Тугой узел внутри меня слегка ослабевает.

– Верно. Если это, конечно, была Северин. – Адвокатша на миг хмурится. – Хотя шансы, что рядом с фермой в автобус села другая девушка похожей внешности… гм. – Она на несколько мгновений умолкает и, откинувшись на спинку кресла, задумчиво постукивает ногтем по зубам. Мне же не дает покоя вопрос, обнаружит ли она потом на пальце следы этой жуткой розовой помады. Внезапно адвокатша расправляет плечи: – Верно. План действий. Никаких показаний месье Модану. Лишь в моем присутствии.

– Хорошо. Что еще?

Она качает головой и улыбается:

– На сегодня хватит. Пока нам остается только ждать.

Я озадаченно смотрю на нее:

– Ждать? – Я плачу ей безумные деньги, а взамен слышу от нее лишь то, что я должна сидеть тихо и ждать.

Она кивает:

– Да. Ждать. Поверьте мне, Модан здесь не просто так, от нечего делать. Он явно располагает какой-то информацией. Возможно, результаты вскрытия или что-то еще. В любом случае он что-то от вас скрывает. Потому что иначе нет ровным счетом ничего, что привязало бы хотя бы одного из вас к этому убийству. Да и мотив тоже не просматривается, несмотря на все попытки представить вас как оскорбленную любовницу. Поэтому, если Модан по-прежнему водит здесь носом, можете не сомневаться, у него имеется какой-то козырь. Так что пока… ждем.

Да уж, не было печали…

– Я не умею ждать.

– Я так и предполагала, – задумчиво произносит адвокатша, отодвигая стул, и, встав, протягивает мне руку: – Это не в вашем духе.

Я не совсем понимаю, как мне следует это воспринимать.