24

Оставив тройку сопровождения ожидать за дверью изолятора – прозрачной снаружи и зеркальной изнутри, – Олег с тарелкой в левой руке и чашкой в другой вошел в бокс. Тот был совсем крохотным – едва полтора на два метра, – и добрую половину его занимала жесткая кушетка с высоким изголовьем, на которой, сложив руки на коленях, понуро сидела Галя. При появлении в своей обители юноши она удивленно вскинула голову – словно не ждала ничьего визита.

– Привет, – выговорил Олег, переступая порог.

Дима за его спиной притворил дверь.

– Привет, – светлея лицом, ответила Измайлова.

– А я вот тебе ужин принес, – продемонстрировал он свою ношу.

Почему-то эта новость не особо обрадовала девушку – лицо ее вновь сделалось грустным.

– Спасибо, – тем не менее кивнула она, отодвигаясь к стене и освобождая место на кушетке. – Ставь сюда. – Другой мебели в боксе не имелось.

Олег сделал, как она сказала, помялся секунду и тоже присел на краешек ложа.

– Вербицкий просил с тобой переговорить, – произнес он, не очень представляя себе, с чего следует начать, хотя и пытался придумать удачное вступление всю дорогу от рубки.

– Вербицкий? – с оттенком раздражения в голосе переспросила Измайлова. – Он уже три раза со мной говорил, с тех пор как я здесь. Все, что знала, я ему рассказала.

– Открылись новые… – Олег запнулся, подыскивая удачное слово. – Новые обстоятельства.

– Неужели Кора вспомнила, кому еще, кроме меня, говорила про снотворное? – явно сама не веря в это, равнодушным тоном поинтересовалась Галя.

– Нет, – мотнул головой юноша. – Марину убили.

– Марину? – вздрогнула Измайлова. – Тоже отравили?

– Нет. Задушили, как и Машу с Олей.

– И все трое – из Тёминой группы, – пробормотала после короткой паузы девушка. – Странное совпадение…

– А если еще вспомнить, что и Артемно оттуда же…

– Артемно вы же на меня хотите повесить, – резко бросила Галя. – Нестыковочка у вас: Марину-то я точно не убивала, тут у меня алиби – железобетоннее не придумаешь!

– Никто ни на кого не собирается ничего вешать! – вспылил Олег, но тут же постарался взять себя в руки. – Мы арестовали Мамаева – у него на руках остались следы от струны, – сообщил он. – Смерть Марины на его совести. А значит, и Машина, и Олина наверняка тоже, но…

– А я ведь говорила: не нужно его освобождать! – взвилась Измайлова, не дав ему закончить. – Вот не послушали меня – расхлебывайте теперь!

– Расхлебаем, быть уверена! – заверил юноша. – Мамаев свое получит!

– Вот только Марину уже не вернешь!

– Как и Артемио! – снова не сдержался Олег. – Каким бы негодяем ни оказался Мамаев, про снотворное он не знал!

– Это если ваша драгоценная Кора говорит правду!

– Или если не врешь ты!

– Мне-то какой смысл врать? – резко, словно рубильник переключила, сбавила тон Галя. – Чтобы злодейкой себя выставить?

– Например, чтобы отмазать кого-то другого, – высказал предположение юноша.

– Зачем?! – снова повышая голос, патетически всплеснула руками Измайлова. – Да и кого?

– Сестру, – прямо сказал Олег.

– Дильку? – весьма правдоподобно удивилась Галя. – Да она мухи не обидит – какой из нее убийца!

– А если она просто хотела пошутить? Есть снотворное – почему бы не подсыпать его кому-нибудь? И лучше побольше, чтобы наверняка подействовало. Скажешь, не похоже на нее?

– Совсем не похоже, – не согласилась Измайлова. – Она у меня, может, и легкомысленная немного, но вовсе не дура. Это к вопросу о «побольше». Наоборот, подсыпала бы самую малость – чтобы ни в коем случае не переборщить. Или, скорее, постаралась бы выяснить точную дозировку.

– Но не выяснила?

– Она не знала о снотворном, – глядя собеседнику прямо в глаза, четко – почти по слогам – проговорила Галя. – Я не рассказывала о нем – ни ей, ни кому другому. Просто сам прикинь: с какой стати? Я здесь одна медик, никому другому содержимое корабельной аптечки просто не интересно – по крайней мере, пока не потребуются лекарства. А на сон из наших вроде никто не жаловался! И уж тем более Диляра… Нет, я понимаю ход ваших с Вербицким мыслей: младшая сестра нашалила и влипла, теперь старшая ее прикрывает, беря вину на себя… Честно скажу, не знаю, как бы я повела себя, будь Диля и вправду в чем-то таком замешана. Как ни крути, я за нее отвечаю… Может быть, и правда постаралась бы отмазать. Не знаю! – почти прокричала она в лицо собеседнику. – Не знаю и не хочу знать!.. Но по-любому сейчас не тот случай, – теперь Измайлова снова говорила спокойно и даже чуть отстраненно. – Я не рассказывала Диле про снотворное. Никому не рассказывала.

– Но и сама не подмешивала?

– И сама не подмешивала.

– А кто же тогда это сделал?

– Не знаю! – Галю всю передернуло, ее светлые ресницы задрожали, карие глаза, казалось, в любой момент были готовы пролиться слезами. – Не знаю…

– А может, ты во сне проговорилась, – пришло внезапно в голову Олегу. – А кто-то из девчонок – не обязательно даже Диля, кто угодно – услышал, ну и…

– Никогда не разговаривала во сне, – чуть наморщив лоб – то есть все же задумавшись, покачала головой Измайлова.

– Об этом сам человек может и не догадываться, – заметил юноша.

– Да не, – решительно тряхнула головой Галя. – Не бьется. Первую ночь я спала одна в каюте, некому было прислушиваться. А на вторую если бы кто-то что-то и услышал – сделать бы ничего уже не успел. Ночью же никто из девчонок к мальчикам в каюту не заходил? А утром Артемио был уже мертв.

– Ну да, – вынужден был согласиться Олег. – Не стыкуется…

Его собеседница лишь развела руками.

– Ладно, замнем пока для ясности, – пробормотал юноша. – Есть еще вот какая тема. – Запустив руку во внутренний карман форменной куртки, он извлек оттуда четыре бумажных листка, врученных ему Андреем специально для этого разговора. – Это ты рисовала?

– Да… – изменилась в лице Галя. – Откуда они у тебя? Я специально вырвала их из блокнота…

– Вербицкий нашел в твоей каюте.

– А что он… – вскинулась было девушка, но тут же словно одернула себя, сникнув. – А, ну да, я понимаю…

– А ты хорошо рисуешь, – проговорил Олег – он и в самом деле так считал.

– Спасибо… – без эмоций ответила она.

– Вот только объясни, почему именно эти портреты? Ты рисуешь Машу и Олю – и их убивают. Это что, случайно так совпало?

– Нет, – мотнула головой Измайлова. – Не случайно, конечно. Только все было наоборот: их убили, а потом я их нарисовала… Именно поэтому. Понимаешь… Я подумала: вот они погибли, и кто их вспомнит, когда мы долетим до этой дурацкой планеты? Если, конечно, долетим… Черты сотрутся из памяти – и как будто бы и не было никогда на «Ковчеге» никакой Маши, никакой Оли. А они же были с нами! Так пусть хоть рисунки останутся… Руслана я тоже хотела нарисовать, – показала она на незавершенный, исчерканный рисунок, – но у меня не получилось. Я же говорю: лица быстро забываются…

– А это тогда что такое? – показал Олег на собственный портрет. – Я вроде еще жив, нет?

– Это… – Галя потупила взор, ее щеки заметно порозовели. – Это я еще в первый день нарисовала. До всех этих событий. Просто так… Захотелось…

«Просто так, значит, – усмехнулся про себя юноша. – Я там чуть в штаны не наложил, обнаружив себя в тесной компании покойников, а оказывается – это все просто так…» Вслух он, ясное дело, ничего подобного не сказал.

– Понятно… – проговорил он вместо этого, протягивая руку, чтобы забрать назад рисунки. Первым порывом Измайловой, похоже, было удержать их, но Олег настойчиво потянул листы на себя, и через секунду Галя неохотно разжала пальцы. – Что ж, у меня пока все. Если, конечно, ты больше ничего не хочешь мне рассказать…

«Хочу!» – казалось, прокричали, сверкнув на миг огнем, ее глаза.

– Нет, – бесцветно проговорили губы. – Больше ничего.

Но странное выражение, мелькнувшее на лице девушки, все же заставило Олега, уже собравшегося подняться, повременить.

– Не завтра, так послезавтра Вербицкий собирается устроить суд, – сообщил он. – И над тобой, и над Мамаевым. Тебе нужно продумать свою защиту. Если хочешь, давай вместе подумаем…

– А что тут думать! – вскинула Галя голову. – Мое слово против слова Коры. Буду упирать на то, что врет – или ошибается – она. Неразрешимые сомнения толкуются в пользу подсудимого – разве не так? Презумпция невиновности и все такое… Ну, скажи, ты же юрист!

– Ну да, – кивнул он. – In dubio pro гео, как говорили в Древнем Риме. «В случае сомнения – в пользу обвиняемого». Теоретически так оно и есть…

– Теоретически? – нахмурила брови Измайлова.

– Понимаешь… Мамаев, скорее всего, тоже станет ссылаться на то, что Кора врет – о том, что никто не пользовался регенерационным аппаратом. Там внешне почти один в один ситуация с твоей: у него на руках рубцы от струны. Сам он говорит, что это от веревочной лестницы, которую он использовал, отмывая коридор. И лестница такая в самом деле существует. Но больше ни у кого таких следов на руках нет. Сами по себе они исчезнуть не могли – горло жертв почти разрезано, с ладонями убийцы должно было произойти что-то подобное – разве что он бы действовал в плотных перчатках, но это не наш случай. Убийца мог скрыть рубцы, воспользовавшись регенерационным аппаратом медотсека, но Кора утверждает, что его не включали. Все, что может в этой ситуации Мамаев, – твердить, что она врет. Но, судя по настроению народа, не думаю, что этот вариант у него прокатит. А если не прокатит у него – не прокатит и у тебя. Иначе это уже будет выглядеть как произвол.

– Это в любом случае будет произвол, – буркнула Галя. – На каком основании кто-то вообще берется меня судить?

– На основании права общества на защиту от преступников.

– Преступников?! – воскликнула Измайлова. – То есть я – преступница и поэтому меня судят? Получается, вы меня уже приговорили? До всякого суда?

– Нет, – замотал головой Олег. – Преступником тебя может признать только суд. Но ты под подозрением. Ты – подозреваемая.

– Тогда докажите мою вину! – хмуро бросила она. – И вину Мамаева заодно, раз уж все здесь так завязано одно с другим! А не сможете – идите лесом! Я никого не убивала!

– Я тебе верю, – неожиданно для самого себя проговорил Олег.

– Правда? – осеклась девушка.

– Правда…

Вот только означала эта правда, что они, по образному выражению Инны, выпрыгнули из самолета без парашюта. И неизбежно разобьются. Все. Стыдно признаться, но будь его воля, Олег, наверное, предпочел бы, чтобы Галя оказалась виновной, и с судом над ней и Мамаевым все их проблемы так или иначе завершились бы. Однако он действительно верил ей. Может, и не хотел – но верил. Вот только посмеют ли поверить другие – понимая, что это для них для всех означает?

– Тогда… Тогда помоги мне! Пожалуйста! – прошептала девушка, хватаясь за его руку и едва не опрокинув при этом чашку с изумрудным напитком – цвет ужина на «Ковчеге» был зеленый. Ее тонкие пальцы с острыми ноготками больно впились в кожу, но вырваться Олег не попытался. – Сделай что-нибудь!

– Я… Я постараюсь, – вынужден был пробормотать он, совершенно не представляя, как собирается выполнять это обещание.