Глава 7

 – Русские солдаты и офицеры! – с чудовищным акцентом вещал громкоговоритель из-за леса. – Вы храбро сражались, и немецкое командование желает подарить вам жизнь. Вы должны добровольно сложить оружие и сдаться в плен. Немецкое командование гарантирует вам жизнь, лечение раненых, а после окончания войны вам разрешат вернуться домой к вашим семьям.

Соколов сидел в люке танка и слушал. В морозном воздухе звук шел далеко, разносясь эхом по черному, изувеченному войной лесу. Логунов вылез и сел рядом с командиром. Он сдвинул шлемофон на одну сторону, освободив ухо. «Русские солдаты и офицеры…» – монотонно бубнил голос.

– Я что-то не понял, командир, – сплюнув в сторону, спросил Логунов, – они там своего шнапса перепили, что ли? Значит, в открытом бою справиться с нами не смогли, теперь уговаривать начали? Ребята, сдавайтесь, а то у нас уже сил нет вас атаковать! Я такое перед войной в цирке видел. Там один клоун…

– Погоди, Василий Иванович! – Соколов предостерегающе поднял руку, прижимая другую ладонь к шлемофону. – Меня Лацис вызывает. Посмотрите без меня с Бабенко те два танка, не доезжая площади, а я в штаб.

Когда Соколов взбежал по ступеням на первый этаж здания, занятого под штаб, то почти сразу столкнулся со старшим лейтенантом Кравченко. Командир танковой роты с красным лоснящимся лицом стоял у окна и, стащив с головы шлемофон, слушал голос из-за леса, предлагающий сдаваться. Бровей, ресниц и русой челки у танкиста не было. А лицо лоснилось от толстого слоя мази, которую ему наложили на опаленное лицо.

– А, это ты, герой, – без улыбки сказал ротный, увидев Соколова. – Слышал о тебе, Лацис рассказывал. Даже не разрешил мне к тебе приехать, помощь оказать. Говорил, Соколов сам справится.

– Танк? – кивнул на лицо командира, спросил Алексей. – Горели?

– От роты осталось десять танков. Не считая твоего и Фролова. Сколько мы их техники там перемололи, но у всего есть предел прочности, у танков тоже. А они, суки, как будто знают наше положение, лезут теперь с милостью. А может, и не как будто, а точно знают. И знают, что драться будем бешено, и потери их только возрастут. Испугались.

По коридору пробежал старший лейтенант Поздняков и скрылся за дверью второй комнаты. Оттуда сразу же высунулась голова Забелина.

– Вы чего стоите? Давайте, заходите.

Лацис сидел во главе стола, бледный, с плотно сжатыми упрямыми губами. Он что-то измерял, проводя по карте колесиком курвиметра и задумчиво потирая перевязанную руку выше локтя.

– Все? – спросил он, подняв глаза и прервав начавшего было докладывать о прибытии Кравченко. – Давайте рассаживайтесь. Времени с гулькин нос, решение принимать надо прямо сейчас. Все слышали, что там вещают за лесом? Откуда они только машину с усилителем достали так быстро? Если только не готовились заранее. У нас все упирается в поиски, весь центр притяжения здесь. Слово Позднякову. Давай, что у тебя?

Старший лейтенант вскочил со стула, держа на весу перевязанную кисть руки. Красные глаза у него лихорадочно блестели, видимо, от того, что прошлую ночь он совсем не спал.

– Мы прошли самые сложные участки, где больше всего металла, были самые сложные поиски. Готов отвечать за свои слова. Там, где мы обыскивали дорогу и разбитую технику, снарядов нет. Значит, они на оставшейся части дороги или их здесь нет совсем. Или неточная была информация, или… их успели вывезти немцы.

Все внимательно посмотрели на разведчика. Лацис удивленно поднял брови и впился взглядом в старшего лейтенанта. Поздняков отодвинул свой стул, подошел к майору и взял со стола карандаш.

– Вот здесь, на этом участке, – показал он кончиком карандаша на карте, – мы нашли место гибели разведгруппы капитана Афанасьева. Относительно свежие гильзы от ППШ в большом количестве. Они отстреливались до последнего, но их, видимо, зажали крепко. А вот здесь, метрах в тридцати от дороги, подорвал рацию, а может, и себя вместе с ней их радист. Там осколки ламп, пластмассы, верньер расколотый. А на дереве тросик антенны остался.

– Ты думаешь, ребята успели найти снаряды? – спросил Забелин.

– Не знаю. Вряд ли, – покачал Поздняков головой. – Будь снаряды у них в руках, не стали бы немцы устраивать такую перестрелку. Взяли бы тихо, чтобы не повредить добычу. Хотя они могли нарваться на случайное подразделение немцев. Всякое бывает. Я думаю, что они к дороге вышли в нужном месте, не посылали же их обыскивать километр дороги и лазить у немцев под носом по ржавому железу.

– Точных данных не было и у них, – подал голос майор. – Человек, передавший ее, погиб. Командир, отправлявший группу, погиб. Командование армией таких подробностей не знало. Все происходило в большой спешке. Каждый понимал меру ответственности, все пытались как можно быстрее перестраховаться и отправить разведчиков на поиски. Одно могу сказать, они погибли, скорее всего, в том районе, где и находятся эти два злосчастных снаряда. Хорошо, что об этом знаем только мы.

– В этом я не уверен, – возразил Поздняков. – Только что нас в том районе атаковали немцы.

– Что? – вытаращил глаза Лацис.

– Виноват, не успел доложить, вы нас сразу вызвали сюда. А место я взял под охрану. Подтянул туда еще с десяток бойцов и две бронемашины перебросил на дорогу. Патрулируют тот участок. Нужно хотя бы роту, чтобы прочесать лес, хотя, наверное, уже поздно. У меня все.

Поздняков замолчал, аккуратно положил на карту карандаш, вернулся на свое место и сел. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Получалось, что немцы прекратили атаки, но неожиданно появились внутри обороняемого города, точнее, в лесу, внутри кольца обороны. И сколько их?

– Как будто на бревнах сидим, – пробормотал Соколов. – Чем дальше, тем страшнее.

– Что? – не понял майор.

– Вспомнилось, – смутился Соколов. – В детстве по вечерам собирались в деревне на бревнах у соседей. Пацаны, девчонки. И давай истории страшные рассказывать, кто страшнее. Начало у всех обычное, а конец… хм, страшный. Я к тому, что все эти события имеют какое-то простое объяснение. Запугать, например…

– …и спать отправить детвору, – проворчал Забелин.

– В некотором смысле, – торопливо заговорил Алексей. – Что им мешает нас просто разбомбить, подтянуть артиллерию и разнести нашу жиденькую оборону в клочья. А они сначала пехоту на нас бросали с танками, не считаясь с потерями. Мы держали оборону, с точки зрения немцев, бессмысленную. А они, с нашей точки зрения, бессмысленными атаками на нас давили. Это с нашей точки зрения.

– Ну? – с интересом поторопил младшего лейтенанта Лацис.

– Они знают про снаряды и боятся их разбомбить. И они знают, зачем мы сюда пришли, поэтому и на переговорах настаивают. А теперь они еще и разведгруппы в город засылают.

– А я думал, что я один такой умный, – кивнул Лацис. – Согласен с Соколовым. Все последние события говорят о справедливости его замечаний. Они думали нас взять с ходу и быстро. Но не получилось. А теперь, видимо, к командиру, который отвечает за эту операцию, прибыл еще кто-то, кто станет хитрить и тянуть время. И тоже будет за нашей спиной искать снаряды. Одно успокаивает – они пока не собираются нас атаковать. Забелин, сколько у нас раненых?

– Тяжелых и лежачих 82 человека, остальные на позициях. Им перевязки делают санинструкторы.

– Вчера было 91? – тут же спросил Кравченко.

– Умерли, – коротко ответил капитан. – У меня есть предложение, товарищ майор. Я прошу не использовать местную больницу, как вы предлагали, и не искать медицинский персонал. Санинструкторов у нас хватит, медикаментов тоже. Аптекарь Евсеев привел своего товарища, местного терапевта, тот следит за состоянием раненых. Оперировать теперь уже никого не надо. Пока не надо.

– Согласен, товарищ капитан, – кивнул Лацис. – Соколов, что у тебя на позициях? Разведку производил?

– Так точно, – Соколов, как принято во время обращения старшего по званию, встал. – Отправленные мной разведчики доложили, что в лесу напротив нашей линии обороны стоят четыре немецких танка и два бронетранспортера. Других сил нет. Автоматчиков не больше трех десятков человек. Все это похоже на заслон, который нас может временно задержать, если мы решим тем путем уходить. Возможно, они ждут подкрепления, но на данный момент атаковать им нечем. На дальних подступах я оставил мотоциклистов, которые вовремя доложат о подходе свежих сил противника, а пока усиливаем позиции. Вытащили из окопов четыре подбитых трофейных танка, которые нас так выручили. В городе есть машины с исправными орудиями, которые мы намерены перетащить «тридцатьчетверками» на буксире на окраину.

Дверь открылась, и в комнату вошел взводный лейтенант из батальона Забелина. Все сразу обернулись на него.

– Разрешите, товарищ майор? Немцы передают, что выслали к нам парламентера на шоссе. Просят не открывать огня.

– Все по местам! – приказал Лацис, поднимаясь со стула. – Максимум внимания, опасайтесь провокации. Соколов, ты владеешь немецким, поедешь со мной. Я буду говорить с немцем, а ты просто слушай, приглядывайся. Может, заметишь что-нибудь интересное с его стороны.

Броневик сорвался от здания штаба и полетел, трясясь на ухабах. Майор сидел на месте пулеметчика рядом с водителем и, вцепившись рукой в скобу, пытался смягчить дикую тряску. Наверное, рана болела у него очень сильно. Соколов сидел в башне и, прижавшись лицом к нарамнику, крутил перископ, осматривая окрестности. Следом шла вторая бронемашина с полным экипажем для охраны. Диверсионная группа на дороге могла иметь и вторую цель. Например, убить русского командира или перерезать шоссе и лишить обороняющихся связи, возможности маневрировать, перебрасывать подкрепление и подвозить боеприпасы.

Черный «Мерседес» медленно ехал по шоссе. Кто-то, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, энергично размахивал длинной палкой с прикрепленным к ней куском белой материи. Лацис приказал поставить бронеавтомобиль прямо на дороге, а по краям из леса прикрывать этот участок шоссе двумя танками.

«Мерседес» остановился, не доехав до бронеавтомобиля метров двадцать. Передняя дверь открылась, оттуда выскочил немец с погонами унтер-офицера. Одной рукой он держал белый флаг, второй открывал заднюю дверь машины.

Лацис и Соколов стояли возле бронеавтомобиля и наблюдали за немцами. Когда из машины вышел высокий лейтенант в шинели с меховым зимним воротником и меховых наушниках, надетых поверх фуражки, Лацис покачал головой и ехидно заметил:

– Поглядите только, люди добрые, сколько церемоний! Я уж думал, что оттуда выйдет генерал. Ну, на худой конец, полковник. А они лейтенанта прислали. Прав ты, Соколов, это не переговоры, это просто цирк. Время они хотят потянуть. Ну-ну.

Немец подошел и остановился в пяти шагах. Церемонно выбросив руку, он козырнул русским командирам и уверенным тоном по-немецки объявил:

– Я адъютант коменданта района генерала Карлоффа лейтенант Штольц. С кем имею честь?

– Что вам нужно? – ледяным голосом по-немецки осведомился Лацис.

– Простите, но вы не представились. Я прибыл для ведения переговоров с русским командиром, который командует… обороной города.

– Почему я должен представляться? – сделал вид, что удивился, майор. – Я вас сюда не звал. Переговоров не предлагал.

– Но это же законы ведения войны, – искренне удивился немецкий лейтенант. – Если одна сторона предлагает провести переговоры и приостановить военные действия, вторая сторона должна согласиться или аргументированно отказаться. Но всегда должен проходить диалог. Так принято в цивилизованных странах.

– В цивилизованных странах? – переспросил Лацис. – Что-то я не помню факта объявления войны Германией Советскому Союзу. Я тоже считал, что у цивилизованных народов война является крайней мерой политики, когда другие способы преодолеть разногласия исчерпаны. Из-за угла с ножом нападают без предупреждения только бандиты.

– Я думаю, что не время и не место обсуждать вопросы, которые находятся в компетенции руководителей наших стран. Нам же с вами следует обсуждать наше положение здесь в данное время и в данном месте.

– Да? – расплылся майор в хищной улыбке, от которой лицо немецкого лейтенанта заметно побледнело. – А я считаю, что в моей компетенции, когда на мой город без предупреждения и без оснований начинают бросать бомбы самолеты другого государства. И когда мою семью убивают солдаты другой страны. И я не думаю, что вы имеете право указывать мне, что и где следует обсуждать. Это моя земля, я гражданин этой страны, вы враг, который вторгся ко мне. Я вправе убить вас, и это будет в рамках международных конвенций о правилах ведения войны. Наши страны находятся в состоянии войны, мы комбатанты с обеих сторон, одетые в отличительную от гражданской одежды форму. Все по международным законам.

Закончив эту поучающую речь, майор протянул руку и стал расстегивать кобуру с наганом. Лицо немца побледнело еще больше, он каким-то чудовищным усилием воли удержался, чтобы не сделать шага назад.

– Но у меня в руках белый флаг! – почти выкрикнул он. – Я парламентер, а белый флаг признак… Мы предупредили вас через громкоговорители о прибытии парламентера. Меня защищает закон!

– Закон? – рука майора замерла на кобуре. – Тот же закон защищает, что должен был защитить полторы тысячи жителей этого города, когда вы его бомбили и обстреливали, когда вы расстреливали колонны беженцев вон там, на шоссе? Армия должна воевать с армией, а вы воюете с мирным населением.

– Простите, я не уполномочен обсуждать действия германских вооруженных сил. И тех, кто отдавал приказы, в результате которых погибли мирные жители. Я уполномочен лишь провести с вами переговоры сейчас и здесь по поводу вашего положения. И уполномочен предложить вам условия вашей сдачи.

– Выкрутился, засранец, – процедил сквозь зубы Лацис и снова продолжил по-немецки:

– Не вижу, почему наше положение должно привести нас к сдаче. Я знаю, что вы понесли в результате атак на город гораздо большие потери. Может быть, сдаться лучше вам? А уж мы гарантируем вам после окончания войны возвращение домой, к семьям, если, конечно, вы не причастны к совершению военных преступлений на территории нашей страны.

– Это невозможно! – каким-то почти мальчишеским фальцетом, с недоумением на лице выпалил немец.

– Уезжайте и передайте своему командованию, что на своей земле мы сами без консультаций с вами будем решать, что и как нам делать.

Майор махнул рукой, и двое автоматчиков с ППШ в руках вышли на дорогу, навели стволы на немцев и многозначительно передернули затворы. Лейтенант пятился до тех пор, пока не уперся задом в капот машины. Потом он резко повернулся и, растеряв остатки германской спеси, бросился в машину, даже не дождавшись, когда унтер откроет ему дверь.

– Возможно, сопляк, – зло процедил сквозь зубы Лацис. – Ты даже не понимаешь еще, насколько это возможно. Давай, тренируйся драпать, паскудник. Ты у меня еще своих генералов обгонять будешь по молодости лет.

Через час немцы снова начали свои трансляции через громкоговорители. Но теперь они обращались к простым солдатам, которых дома ждут жены и маленькие дети. И солдатам совсем незачем умирать. Им нужно прекратить бессмысленное сопротивление, обрекающее на гибель сотни и тысячи людей, даже жителей этого города, которые только начали жить, освободившись от гнета коммунистического режима. Солдаты, обороняющие город, чуть ли не преступники, которых народ проклянет за кровь и страдания и невинно погибших женщин, стариков и детей.

Запись крутили почти каждый час, меняя только положение транслятора. Все же побаивались немцы, что русские смогут до него добраться.

Алексей со своим экипажем осматривал уже третий немецкий танк, подбитый во время захвата города. К далекому голосу, призывавшему сдаваться, они уже привыкли. Кравченко дважды пытался на слух определить положение транслятора и разбить его из танковых пушек навесным огнем, но из этой затеи ничего не получилось. Он запретил Позднякову, который рвался с группой своих разведчиков уничтожить транслятор, даже думать об этом. Надо верить своим солдатам и поддерживать в них боевой дух, говорил он старшему лейтенанту, а бессмысленные жертвы нам не нужны. Пусть болтают, не долго осталось.

– У него разбиты катки, ведущий на левой стороне заклинило, – заявил Бабенко. – Но если гусеницы снять, то на нижних катках можно на буксире дотащить. Трансмиссия вдребезги, снаряд угодил как раз сбоку, в отделение механика-водителя. Хорошо бензопровод не пострадал, не сгорела машина. Вася! – крикнул Бабенко в передний люк. – Как там пушка?

Вместо ответа башня медленно повернулась. Ствол пушки стал опускаться, потом подниматься и задрался на максимальный угол вверх. Распахнулся боковой люк в башне, и оттуда высунулась голова Бочкина.

– Башня в порядке! И половина боекомплекта на месте.

Пока экипаж обследовал немецкий танк, Омаев отпросился по нужде в развалины трехэтажного дома. Старый, дореволюционной постройки дом не устоял перед современной артиллерией. Во время летних боев, когда Красная армия отступала, цепляясь за каждый клочок земли, здесь, по-видимому, тоже было жарко. Один снаряд угодил в третий этаж и выбил целый угол кирпичной кладки. Даже после взрыва, упав на землю, здоровенный кусок стены не весь раскололся на отдельные кирпичи. Несколько сцементированных блоков лежали внизу. Второй снаряд попал на уровне второго этажа в лестничный пролет. Железная лестница не обрушилась, но перекрученный изуродованный металл еле держался, свисая над нижним пролетом. Сгорели или разлетелись в щепки двери квартир. Вместе с ними была выбита и часть фасада. Еще один снаряд, а может, два угодили в первый этаж и полуподвальное помещение. Там все было усыпано битым кирпичом, строительным и бытовым мусором.

Омаев, когда командир разрешил ему отлучиться, с сомнением осмотрел дом снаружи, решая, справлять нужду прямо на стену или все же войти внутрь развалин. Мужчине, воину, горцу не пристало мочиться при посторонних, тем более что его могли увидеть из окон с другой стороны улицы. Глянув еще раз с опаской наверх, танкист шагнул в дверной проем, машинально стараясь шагать осторожно, как будто хруст битого кирпича под ногами мог вызвать обрушение этого строения.

Он вошел и остановился, с удивлением глядя на стены. Здесь была не просто штукатурка, здесь было много лепнины. Под потолком шла вязь из сплетенных виноградных листьев, округлые, окаймленные лепниной ниши, где когда-то, наверное, устанавливались светильники. Кованые перила лестницы заставили присесть, чтобы разглядывать узор. На железных листьях были видны прожилки, настолько искусной была работа мастера. Несмотря на то что многое было уничтожено, стены и потолок продолжали восхищать.

Из состояния тихого восторга танкиста вывел хруст камня за стеной. Вот еще. Кто-то осторожно шел от окна вглубь помещения. Сначала Руслан подумал, что это кто-то из его экипажа, но тут же отогнал эту мысль. С чего бы это Логунову или командиру ходить тут крадучись. Да и слышны их голоса возле танка. Рука молодого чеченца медленно потянулась к кобуре с наганом. Рифленая рукоятка револьвера в ладони добавила уверенности. Нет, первая мысль была неудачной. Поднимать шум, звать остальных – опасно. А если враги сейчас держат на мушке его товарищей? Он поднимет шум, а немцы откроют огонь. Они же всех расстреляют на открытом месте за секунды.

И Омаев сделал шаг вперед. Еще шаг к разбитому дверному проему на первом этаже, еще, и вот он медленно заглядывает в помещение, так, чтобы первым делом видеть окно, выходящее на улицу, где стоит их «семерка». У окна никого, но где-то совсем рядом, возможно в соседней комнате, смежной с этой, слышны тихие голоса, почти шепот, танкист напряг слух. Точно, говорили по-немецки. Теперь тихо выйти, сделать знак командиру, чтобы все взяли оружие и приготовились.

Продумать до конца свой план действий Руслан не успел. В дверном проеме прямо перед ним вдруг появился немец в короткой серой куртке с белыми отворотами и мягкой фуражке с большим козырьком. Немец тоже не ожидал увидеть русского, но удивление длилось всего долю секунды. Быстрым движением он выдернул из ножен на ремне армейский нож и, бросившись вперед, занес его над русским танкистом.

В голове Руслана пронеслось множество мыслей. Первым и самым большим желанием было просто поднять руку и выстрелить в напавшего на него врага из нагана. В упор, несколько раз, с ненавистью! Но тогда услышат не только товарищи, но и другие немцы, а их в доме, похоже, немало. А если они первыми сумеют открыть огонь?

Руслан перехватил занесенную над ним руку с ножом, локтем снизу вверх ударил немца в челюсть, а потом, продолжая стискивать его запястье, коротко ударил сбоку рукоятью нагана в висок. Немец обмяк и повалился на камни. Омаев придержал его тело, чтобы не наделать шума, потом осмотрелся.

Еще одна дверь в задней стене. И голоса. Люди, находящиеся там, не могли не слышать шум схватки. А это значит, что в любую секунду оттуда может появиться враг. Размышлять было некогда. Кровь закипела в жилах горца. Перед глазами промелькнул родной аул, плачущие женщины, провожавшие мужчин на войну, лицо Людмилы во время их последнего прощания, лицо, которое он уже никогда не увидит.

Омаев бросился к двери, держа в левой руке револьвер, а в правой нож убитого немца. Он оказался прав: в дверном проеме стоял немец в такой же куртке, как и предыдущий. Он держал в руках автомат и явно не ожидал увидеть чужака. Ударом ноги танкист отбил в сторону ствол «шмайсера», поднырнул под руку немца, нанес удар ножом в бедро, а когда его противник со стоном согнулся, Руслан всадил ему нож в горло, потому что боялся, что одним ударом не сможет пробить куртку и армейский китель.

Немец хрипел, захлебываясь кровью, а Омаев прижимал его плечом к стене, не давая упасть. У противоположной стены стояли еще двое немцев. Один в такой же куртке, как и двое предыдущих, третий с плетеными офицерскими погонами на шинели. Оба держали в руках автоматы. Омаев прицелился в них, прикрываясь телом их товарища. Немцы явно не понимали, что происходит, кто и в каком количестве на них напал.

Танкист медленно отвел ствол нагана в сторону и выстрелил два раза в стену рядом с немцем в куртке. Второй, одетый в шинель, что-то сказал своему товарищу, тот уныло кивнул, и они оба бросили оружие на пол. А через несколько секунд в комнату вбежали танкисты во главе с Соколовым.

– Ты что? – крикнул лейтенант на радиста. – Не мог нас позвать! Один решил со всеми расправиться! Жить надоело?

Логунов и Бочкин с пистолетами в руках повернули немцев лицом к стене, обыскали. У одного документов при себе не оказалось. У другого в кармане нашли офицерское удостоверение на имя обер-лейтенанта Клауса Валленберга. Обыскивавший поверженных немцев Логунов шепнул Соколову, что документов нет ни у кого, а первый, что лежал у самого выхода, еще жив. Он его связал и оттащил под охрану Бабенко к танку.

– Кто вы? – строго спросил Соколов по-немецки.

Двое немцев молчали, глядя на своего мертвого товарища в луже крови. Наверное, та скорость и сноровка, с которой чеченец расправился с ним, произвели на гитлеровцев сильное впечатление.

– Суда по вашим курткам, – Соколов кивнул на первого немца, – вы из подразделения горных стрелков или десантников? И документов при себе не имеете. Значит, вы со специальным заданием в городе. А вы, обер-лейтенант, вы как попали в их компанию, да еще с документами? Не успели уйти из города?

Немцы молчали. Судя по напряженным лицам, они просто не до конца осознали, в какую ситуацию попали и что их ждет. Вряд ли они могут надеяться на снисхождение русских. Приказав охранять пленных, Соколов побежал к танку. Омаев по дороге рассказал, что произошло и почему он не стал поднимать шум, а решил действовать сам. Алексей остановился и уставился на радиста.

– Ты серьезно? Когда тебе там размышлять-то было? Ладно, Руслан, прости, что накричал на тебя, не разобравшись. Правда, только за тебя боялся, потому и разозлился. Спасибо тебе за мужество и находчивость.

Связавшись по рации с Лацисом, Алексей доложил, что радиотелеграфист-пулеметчик Омаев в одиночку задержал группу немецких диверсантов. В результате боестолкновения, один диверсант убит, один ранен, а двое взяты в плен живыми. Буквально через десять минут к месту событий подъехали два бронеавтомобиля и грузовик с автоматчиками Позднякова.

– Где они? – спросил Лацис, открывая бронированную дверь автомобиля.

– Там, в подвале, под охраной, – ответил Соколов. – Я не стал их выводить, чтобы не увидел кто из местных. Вдруг у них сообщники или осведомители поблизости. Один раненый и без сознания. Мы его перевязали и возле танка положили пока. Брезентом накрыли.

– Соображаешь, – кивнул майор и повернулся к Позднякову. – Давай, подгони грузовик задом прямо к дому и быстро немцев в кузов и брезент сзади опусти. Убитого тоже туда. И место там осмотри хорошенько. Ты знаешь, что искать, если это диверсанты.

– Есть, – козырнул старший лейтенант и побежал к своим солдатам. – К машине! Седоков, возьми пятерых и за мной, Лукьяненко, подгони машину задним бортом ко входу, борт опусти. Оцепить дом и – внимательнее, могут быть другие диверсанты. Одну бронемашину разверни, чтобы простреливалась улица, а вторую нацель на дом. Соколов, показывай свою добычу!

Было видно, что Поздняков оживлен не в меру. Надеялся на новые сведения, которые помогут в розысках снарядов? Просто оживлен, потому что появился враг. Или он сильно нервничает и пытается это скрыть. Вон, даже сопливому младшему лейтенанту-танкисту и тому повезло на диверсантов наткнуться и взять их в плен. А командир разведроты который день не может дать результата.

Алексей с разведчиками вошли в подъезд. Он начал рассказывать, где произошла первая схватка и где они нашли оглушенного ударом немца. Место второй схватки Поздняков увидел сам. Немец с окровавленной ногой и торчащим из горла десантным ножом. Куртка на груди у него тоже была вся в крови. Пришлось объяснять, что они обыскивали убитого и раненого. А заодно и вот этих двоих, которые стоят лицом к стене под дулами автоматов.

– Вели им повернуться, – попросил Поздняков и стал разглядывать пленных. – А тебе не кажется, Алексей, что эти птички не из одной стаи?

– Не знаю, – пожал Соколов плечами. – Могли быть из разных подразделений, прибились один к другому, когда не успели удрать из города. Мы можем и танкиста тут найти, и повара. Мало ли.

– Ладно, разберемся. Седоков! Обыщи этих гавриков хорошенько и в машину. Здесь все осмотрите, может, тайник есть или что из важных документов спрятали. Что они тут делали, интересно мне знать. Если жили, то должны быть признаки ночлега, следы еды. Осмотрите здесь, а потом наверх, весь дом надо проверить.

– Они могли куда-то пробираться, а здесь просто спрятались, когда мы подъехали на танке, – предположил Соколов.

– Могли, но предполагать надо все, в том числе и наличие тайника. Веди их, Седоков.

Немцев стали подталкивать автоматами в спину, и когда они проходили мимо Соколова, обер-лейтенант в шинели неожиданно спросил у него по-немецки:

– Наш четвертый тоже убит?

Соколов опешил, уставившись на немца. Разведчики, подталкивая стволами в спину, вывели пленных наружу. Поздняков подошел к танкисту и кивнул вслед немцам.

– Этот чего хотел? Чего он у тебя спросил?

– Спросил про их четвертого. Убит он или нет.

– А, за дружков своих переживает. Ну, ничего… А ты ему сказал?

– Нет.

Пленных увезли. Через несколько минут пришла еще одна машина и забрала раненого немца.

Соколов занялся своими делами. Танк они благополучно дотащили до линии обороны и отправились в сторону городского рынка, где стоял еще один подбитый немецкий танк, на котором не было следов огня. С этим пришлось провозиться почти до сумерек, потому что коробку передач заклинило попаданием снаряда. Через час удалось переключить трофейную машину на нейтральную передачу. Когда совсем стемнело, два танка стояли в танковых окопах вместо разбитых. Теперь в обороне Щукарева было четыре немецких танка, которые могли стрелять из пушек.

Уставшие экипажи ужинали в своем блиндаже, когда прибежал посыльный с приказом младшему лейтенанту Соколову и красноармейцу Омаеву явиться в штаб к майору Лацису.

– Заводить? – вскочил на ноги, вытирая рот платком, Бабенко.

– Не надо. Ночь, мало ли что. Все танки должны быть на рубеже обороны. Мы с Русланом так дойдем. Вот, трофейные «шмайсеры» возьмем. Тут идти-то не больше километра.

– Опасно, – поморщился Логунов. – Вон какие шныряют по развалинам. А вдруг они не единственные? Интересно, из них там в штабе вытрясли чего-нибудь? Есть польза от таких пленных или нет? Если засланные, то есть, наверное, а если в окружении сидели да своих дожидались, то бестолковое занятие их трясти.

– Немцы замолчали! – Бабенко поднял вверх указательный палец. – Хоть поспим спокойно, без этого радио. Дураки они, надо было не только голос записывать, надо было русские народные песни крутить.

К вечеру потеплело, и выпавший накануне снежок почти весь растаял. По настоянию Омаева они шли по разным сторонам улицы, подстраховывая друг друга на случай нападения. Да и просто, чтобы не попасть обоим под одну автоматную очередь. Теперь Алексей понимал, что, не имея сплошной линии обороны вокруг города, они могли запросто не увидеть, как в город по несколько человек проникают враги. Могут, например, выяснить, где у обороняющихся штаб, и взорвать его или устроить нападение на командный состав во время совещания. Могут уничтожить запасы горючего.

В памяти всплыло сильное волевое лицо Лациса. Алексей вспомнил его команды. Нет, решил он, майор опытнее каждого из нас. Не мог он не подумать о такой возможности. Если бы не подумал, немцы запросто могли за двое суток просочиться в город, а потом – удар с двух сторон, и вся оборона рассыпалась бы в прах. Нет, Лацис наверняка устроил наблюдение, пулеметные расчеты на опасных участках, выставил боевое охранение. Без сплошной линии обороны все равно можно весь периметр не выпускать из поля зрения. Зря переживаю. Пять немцев в городе – еще не показатель, не причина паниковать.

От этой мысли стало легче, но желание идти с осторожностью по пустой темной улице среди темных окон притаившихся домов, да еще по разным сторонам улицы и держать оружие наготове не пропало.

Лацис сидел один в пустом кабинете за столом. Рука висела на груди на перевязи из марлевого бинта. Оторвавшись от карты, он поднял глаза на танкистов.

– Омаев? – майор с интересом смотрел на танкиста. – Это ты их взял?

– Так точно! – хмуро отозвался Руслан.

– Какой-то он у тебя немногословный, Соколов. Радоваться надо, такое дело сделал, командование порадовал. Другой бы гоголем ходил, а этот хмурится. Или случилось чего?

– Все как у всех, – вместо Омаева ответил Соколов. – У Руслана девушка погибла недавно. Он отличный танкист, товарищ майор, и личные душевные переживания никак не отражаются на службе и отношениях с экипажем.

– Ладно, Руслан, – майор встал из-за стола подошел и похлопал танкиста по плечу. – У всех у нас сейчас одно горе, одно на весь наш народ, на всю Родину. А сейчас давай о делах наших военных. Расскажи, как ты немцев в этом доме заметил, чем они занимались и как у вас схватка происходила.

– Да, там все просто было, товарищ майор. Залюбовался я домом изнутри. Старый он, сохранилось еще многое, красиво. Стоял, смотрел, а потом голоса услышал. Сразу понял, свои прятаться не будут. Раз тайком, значит, враг. Ну, и заглянул в комнату, а он как раз передо мной. Я его пистолетом по голове и дальше смотреть. Слышу, они во второй комнате. А если уйдут, думаю, пока я к командиру докладывать бегаю? Пошел, а на меня второй с автоматом. Пришлось убить. Быстро получилось, те двое и понять ничего не успели, я на них револьвер наставил, они на меня автоматы. Я-то знаю, что им шуметь нельзя. Стрелять станут, убьют меня, так и самим все равно не уйти. А мне как раз стрелять можно. Они там посовещались меж собой. Тот, который в шинели, видать, посоветовал сдаваться. Они и сдались. Я своих позвал. Вот и все.

– Самый разумный из них этот обер-лейтенант Валленберг оказался, – усмехнулся Лацис. – Потому и живой. Странный тип в этой компании. О себе ничего не говорит, как с ними связался, не говорит. Ясно, что с документами, значит, уйти не успел, когда мы город брали. А с этими просто познакомился, когда прятались. Не думаю, что он с ними с самого начала. Экипирован не так. Я тебе не сказал, Соколов, ребята Позднякова нашли на окраине в брошенной хате два трупа в таких же вот альпийских куртках. Думаем, из тех, кто на него напал на дороге. Тяжело раненные, унесли их. А потом или умерли от ран, или свои прикончили. В интересах дела.

– Своих? – Соколов и Омаев переглянулись. – Это что же у них за армия такая, если в ней… что же они за люди такие?

– Вот такие они, Омаев, – зло усмехнулся Лацис. – Вот так к ним и относись, так с ними и воюй. Так вот, Соколов, я для чего вас вызвал. При вас немцы ничего не обсуждали, никаких разговоров не вели? Ты же немецкий знаешь хорошо.

– Нет, молчали. Вот только Омаев слышал, как они немного поговорили между собой, прежде чем оружие бросить, но он по-немецки не понимает. А они что, молчат на допросах?

– Молчат. Того, которого Омаев по голове наганом ударил, мы пока не сильно беспокоим, а эти двое молчат, только переглядываются.

– Товарищ майор, – вдруг вспомнил Соколов. – Когда из дома выводили, ну, двоих, которые сами сдались, тот, что в шинели, Валленберг, быстро спросил меня, четвертый их товарищ убит или нет.

– Валленберг? – Лацис постоял, глядя задумчиво на Алексея, потом повернул голову к Омаеву. – Так, танкист, ты иди отдыхай пока, дежурному скажи, чтобы привели ко мне обер-лейтенанта.

Руслан отдал честь и вышел. Майор походил по комнате, потом велел Соколову сесть в сторонке на стул и наблюдать за немцем. Какие-то сомнения Лацису тоже не давали покоя.

Через несколько минут в комнату ввели того самого обер-лейтенанта, только теперь у него поверх шинели не было ремня с кобурой, и руки он все время держал за спиной. Отпустив конвойного, Лацис все ходил по комнате, задумчиво глядя себе под ноги. Немец смотрел поверх головы майора на гвоздь в стене. Там над столом в свое время, наверное, висел потрет Ленина или Сталина.

Наконец майор остановился. Сложил руки на груди и, присев на подоконник, обратился к обер-лейтенанту по-немецки:

– Я предлагаю вам, обер-лейтенант, подумать серьезно о том, что перед вами очень простой выбор. Вы враг, и ничто не мешает мне поступить с вами сурово. Если вы хотите снисхождения к себе, то заслужите его. Я повторю вопрос, который уже задавал вам. С какой целью ваша группа проникла в город после того, как мы его захватили?

Немец повернулся, посмотрел внимательно на Соколова, потом снова уставился на гвоздь в стене, покусывая губы. Наконец он пробормотал:

– Мы можем с вами остаться вдвоем, господин майор?

– Никаких условий с вашей стороны, – отрезал Лацис. – Условия здесь ставлю я. Повторить вопрос?

– Не надо, – сказал на чистом русском языке обер-лейтенант и вздохнул. – Какой же вы упрямый.

Соколов и Лацис уставились на немца в крайнем изумлении. Майор медленно поднялся с подоконника и подошел к пленному.

– Я капитан Афанасьев, – сказал немец. – Моя группа погибла, я без связи, но я догадываюсь, зачем вы здесь. Может быть, мы все же поговорим наедине, товарищ майор. Младший лейтенант, без обиды!

– Ну, теперь он все равно все знает, – резонно заметил Лацис. – Только и вы без обиды. Чем вы можете доказать, что вы – капитан Афанасьев, а не самозванец и немецкий агент, заброшенный к нам под видом советского командира?

– У Позднякова в подразделении есть старшина Лукьяненко. Вызовите его. Он подтвердит, мы с ним еще в 39-м за финскими лыжниками охотились вместе.

– Вы знаете Позднякова?

– Так точно. Он меня не знает, но я его как-то видел в штабе армии, когда его группу готовили к заброске в тыл. А Лукьяненко я видел в оцеплении, когда нас из дома выводили. Я, правда, прикрылся рукой, чтобы он меня не узнал.

– Почему же? – спросил Лацис. – Узнал бы он вас, раньше бы все разрешилось. И почему вы вообще не объявились, когда мы город взяли?

– Пусть Лукьяненко меня опознает, а то без этой процедуры все наши разговоры смысла не имеют, – улыбнулся пленный.

– Хорошо! Соколов, найди старшину и приведи сюда, только без комментариев. Понял?

Соколов вернулся со старшиной и, оставив его за дверью, доложил майору. Тот, глядя в глаза пленному, велел пригласить старшину.

– А вы, если хотите, чтобы я вам поверил, сидите и молчите. Будем проверять только реакцию Лукьяненко.

– Валяйте, – улыбнулся «немец».

Соколов открыл дверь и пригласил старшину войти. Усталый, невыспавшийся старшина разогнал складки под ремнем на шинели и вошел в кабинет. Остановившись у двери, он мельком глянул на спину сидевшего на стуле «немца» и вскинул руку к шапке, чтобы доложить о прибытии, как того требовал устав. Майор кивнул и предложил старшине подойти к нему. Старшина без особых эмоций прошел мимо пленного и остановился у стола. И только теперь, еще раз глянув на «немца», он нахмурился, потом расплылся в широченной улыбке, глаза бойца засверкали неподдельной радостью.

– Виктор Сергеевич! Товарищ капитан! Вы?

Афанасьев, не говоря ни слова, многозначительно развел руками. Мол, сам понимать должен, не новичок. Лукьяненко недоуменно посмотрел на Лациса, потом на Соколова. Майор встал из-за стола, подошел к старшине и спросил.

– Вы знаете этого человека, Лукьяненко?

– Так… – старшина на миг замялся, видимо, задумавшись, а может, нельзя признавать. Но потом по глазам капитана все понял и решительно стал докладывать, вытянувшись перед майором: – Так точно. Капитана Афанасьева Виктора Сергеевича прекрасно знаю. Воевали в финскую вместе почти полгода. В июне этого года вместе отступали до Смоленска, потом меня по причине ранения и по выписке из санчасти направили в другое подразделение.

– Ну, вот, – наконец, улыбнулся Лацис. – Теперь совсем другое дело. Надеюсь, вы понимаете, что поверить вам просто так на слово я не имел права.

– Понимаю, все понимаю, товарищ майор, – заверил Афанасьев. – Только давайте сразу о делах. Вместе с вами меня теперь знают еще двое: ваш танкист и вот, Петр Никифорович. Давайте этим и ограничимся. Для остальных я обер-лейтенант Клаус Валленберг. Объясняю сразу. Немцы знают о снарядах. Они знали о них еще до того, как к дороге вышла моя группа. Я подозревал об этом, поэтому готовился играть роль немецкого офицера на случай нашей неудачи. То, что погибла группа, – чистая случайность, которая на войне часто путает все планы. Ребята геройски погибли. Вечная им память! А мне удалось к немцам попасть, вроде я сбежал от русских разведчиков, которые меня в плен взяли.

– И вам поверили? – удивился Лацис. – У вас надежные документы?

– Документы так себе, на первое время. Но если бы проверять начали, то, конечно, мне крышка. Пока меня допрашивали, разбирались, я понял, что немцы и правда про снаряды знают и что в город вот-вот должны прибыть люди из имперской службы безопасности для их розыска. Откуда у них информация, я не знаю, догадываюсь, что в городе, когда здесь еще наши части стояли, работал их шпион. Судя по оброненным репликам, человек из «Бранденбург 800»[800-й полк особого назначения «Бранденбург» (с 1943 года – дивизия) создан при активном участии абвера. Главные задачи «Бранденбурга» в условиях военных действий: диверсии в тылу противника, глубокая разведка, уничтожение коммуникаций, захват мостов, аэродромов, бункеров, стратегических объектов любого уровня охраны, уничтожение узлов связи, ликвидация офицерского состава высокого ранга, террор против гражданского населения (зачастую в форме войск противника) для создания панических настроений и усиления хаоса, подрывы ж/д путей, уничтожение складов с амуницией, продовольствием, боеприпасами, добыча «языков» и т. д.]. Слышали о такой части, сформированной военной разведкой вермахта? Там половина отщепенцев со знанием русского и украинского языков. Думаю, немцы охотились за снарядами еще тогда. И перевозка была на их глазах.

– Почему вы думаете, что здесь работал «Бранденбург»?

– А эти ребята, которых вы со мной взяли, они оттуда. Знакома вам эта часть?

– Да, – ответил Лацис, – две недели назад 9-я рота 3-го батальона «Бранденбург-800» десантировалась на парашютах в районе Истринского водохранилища и была уничтожена подразделениями НКВД во время минирования плотины. И в июне-июле мне приходилось сталкиваться с ними.

– Со мной поэтому так долго и не решали, потому что ждали эту группу из «Бранденбурга». А потом вы появились. Часть группы погибла во время боев по захвату города. Вторая здесь. Эти четверо, что были со мной, далеко не все. И у них есть точные сведения о месте нахождения потерянных реактивных снарядов. Сейчас у них нет возможности проверить меня досконально по своим каналам. У них жесткая задача перехватить эти снаряды. Им остается или верить мне, или не верить, но тогда они меня просто пристрелят. Раз я живой, значит, доля доверия все же есть. Я предлагаю упрочить их доверие мне, чтобы дать возможность узнать, где снаряды. Из-за этого я и не объявлялся, скрываясь вместе с немцами в городе.

– Я вижу здесь две задачи, – после долгой паузы заговорил Лацис. – Первое, безусловно, снаряды. Второе – уничтожение всей немецкой группы. Только так мы сможем предотвратить утечку информации о дальнейшей судьбе снарядов. Ну, что же, капитан Афанасьев, видимо, придется устраивать вам побег?

– Не просто побег, а с убийством часового! – многозначительно поднял палец Афанасьев. – Ты как, готов Петр Никифорович?

– А-а, как в тот раз? А что, сыграем, дело привычное!

– Тогда давайте договоримся о связи, – предложил Лацис. – Текущая связь, в смысле сигнала, что у меня все нормально, работаю. И оперативная – «срочно нужна помощь» или «срочно прошу на связь».

В дверь постучали. Афанасьев снова сделал напряженное лицо пленного, которому грозит опасность быть расстрелянным. Заложив руки за спину, он встал посреди комнаты. Соколов и старшина отошли к окну.

– Войдите! – разрешил Лацис.

– Товарищ майор, – в кабинет шагнул лейтенант из батальона Забелина. – Немцы сообщили, что к нам едет парламентер.

– Настырные какие, – проворчал Лацис.