Глава 36 Странствия
Муг был прав: все обошлось без кровопролития, хотя сам он едва не расплакался, когда в конце переговоров вручил волшебную шляпу Терезе, а тот, в свою очередь, передал ее вождю, которая запустила руку внутрь и вытащила кусок сырого мяса.
– Она ею неправильно пользуется! – пожаловался Муг.
Толстуха проглотила мясо, почти не жуя, и удовлетворенно рыгнула. Тереза счел нужным перевести это на престольный язык и объявил:
– ВОЖДЬ ХОРОШО.
– Еще бы плохо, – проворчал Муг. – Эта… эта моржиха теперь всю жизнь будет жрать свежие стейки, а мы… а нам… – Он умолк, огорченно поглаживая длинную бороду.
Клэй решил утешить приятеля и приобнял его за плечи:
– Муг, ты не…
– Пальцы! На пальцы посмотри, – прошептал волшебник.
– Да видел я…
– Нет, не видел. Клэй, да посмотри же! – все громче и громче настаивал Муг, а потом вцепился в Клэя, дрожа всем телом, как ребенок, вытащенный из проруби. – Пальцы исцелились…
Клэй сокрушенно покачал головой: ерунда все это. Черногниль невозможно исцелить. Она расползалась. Она иссушала плоть и разъедала внутренности. Черногниль убивала. Всегда. Без исключений.
Муг, улыбаясь от уха до уха, подпрыгивал от нетерпения:
– Клэй, да взгляни ты! Все пальцы зажили, она их облизывает.
Толстуха и впрямь облизывала пальцы, которые еще недавно выглядели обугленными головешками. А ведь от черногнили нет спасения…
Или все-таки есть?
Муг, выскользнув из-под руки Клэя, бросился к толстухе. Охранники рванулись его остановить, но Тереза удержал их небрежным взмахом руки. Волшебник отогнал прислужницу, опустился на колени у ложа, пошевелил пальцами, как вор, готовящийся взломать очень сложный замок, и вежливо осведомился:
– Вы позволите?
Толстуха повела дебелым плечом, протянула Мугу правую руку, а левую снова запустила в шляпу и извлекла оттуда сырую куриную ногу.
Волшебник, изумленно разглядывая пухлые розовые пальцы, бормотал себе под нос:
– Невероятно! М-да, гибкость еще не вернулась, но в целом… Нет, это просто поразительно.
Кашлянув, Тереза указал на ноги толстухи:
– КОЖА КАМЕНЬ НЕТ. ХОРОШО.
И в самом деле, черная корка, покрывавшая правую ногу, отвалилась, как только вождь поджала пальцы.
Муг, рассмеявшись, захлопал в ладоши:
– Прекрасно! Великолепно! – Он обернулся к друзьям. – Это из-за бодяги. Нет, я почти уверен, что это все из-за той самой травки. Ведь и у Матрика рука зажила, и крыло у Саббаты, и твой сломанный нос, Клэй! Больше не болит, правда ведь?
Клэй заморгал:
– Правда.
С самого утра он и не вспоминал о сломанном носе, а сейчас осторожно прикоснулся к нему и обнаружил, что боль исчезла. Правда, нос как был кривым, так и остался, но его столько раз ломали, что и с кривым жить не страшно.
– А ты… – начал он и тут же осекся. А что, если это все-таки не из-за бодяги? Может быть, Муг просто обманывается, питает напрасные надежды, которые вот-вот пойдут прахом?
– Ну да, я тоже курил травку, – кивнул волшебник и перевел взгляд на свою левую ногу. – Столько всего произошло, что… то есть я пока не чувствую ничего особенного, но…
Муг замер, и Клэй сообразил, что волшебник готовит себя к очередному разочарованию. Медленно, как испуганный ребенок, заглядывающий под кровать в поисках буки, Муг нагнулся, обеими руками стянул с ноги мягкий кожаный сапог и осторожно снял носок.
Лицо его напряженно сморщилось, будто смятая бумага, – и тут же разгладилось. Он открыл было рот, но не смог ничего произнести.
Клэй сказал за него:
– Черногниль исчезла.
– Исчезла… – Муг, словно до этого и не дышавший, длинно, натужно выдохнул и закрыл глаза.
Потом волшебник долго сидел с сапогом на коленях. Лицо его, освещенное тусклым сиянием тлеющего костра, выражало все сразу: и облегчение, и изумление, и совершеннейшее отчаяние.
– Ох, сколько лет прошло в напрасных поисках, – наконец простонал он. – А сколько бесплодных усилий! Я же знал, я всегда верил, что выход есть! И вот он нашелся. Подумать только, лекарство от черногнили! – удивленно хохотнул он. – Больше не нужно ждать долгой, мучительной смерти. Больше не нужно беспомощно смотреть, как страдают люди. Теперь всех можно спасти.
Он горько рассмеялся, а потом растянул губы в кривой, надломленной улыбке, которая постепенно превращалась в горестный оскал. В глазах Муга стояли слезы.
– А я ведь мог его спасти, – всхлипнул он, спрятал лицо в узких ладонях и зарыдал.
Клэй хорошо знал, кого имел в виду Муг. Фредрик умер девятнадцать лет назад. Его смерть нанесла волшебнику глубочайшую рану, залечивать которую он не собирался.
Сейчас Муг изливал скорбь, копившуюся в нем годами. Приятели молчали, а вождь людоедов, безразличная ко всему, шумно обгладывала куриную ногу.
«Вот так всегда, – подумал Клэй. – Жизнь – странная штука, смешная, непредсказуемая и часто жестокая: подлецы живут себе припеваючи, а уходят те, кому бы еще жить да жить.
Нет, не уходят, – поправил себя он. – Они продолжают жить в сердцах родных и близких, которые лелеют память об ушедших, как хрупкий зеленый росток на скудной земле. Наверное, это и есть бессмертие».
Вечером Костяные Морды устроили пир в честь «Саги». По мнению Клэя, это было очень любезно с их стороны, принимая во внимание, что за день до того Ганелон убил не только их лучшего бойца, но и еще пару десятков дикарей.
Вождь не покидала своего шатра. Тереза вынес волшебную шляпу Муга к соплеменникам, и те с удовольствием набросились на яства. Оказалось, что людоеды обожают новые впечатления, особенно когда дело касается еды.
Настроение Муга значительно улучшилось, – судя по всему, свою скорбь он упрятал глубоко туда, где волшебники обычно хранят такие чувства, или, как подозревал Клэй, не в душу, а куда-то в дальний уголок разума.
В конце концов Муг решил показать толпе ошеломленных дикарей, на какие чудеса способна его волшебная шляпа, и принялся извлекать из нее разнообразные лакомства: запеченную оленину, сочные стейки, жареных кур, приправленных душистыми специями, свиное филе, обернутое в бекон и фаршированное грибами. Детей он угостил бананами, сладкой клубникой, гроздьями черного винограда и огромным арбузом, который ребятишки тут же раскололи, будто череп врага. Не забыл Муг и о сладостях – заварном креме, кексах и пирогах. Было здесь и мороженое – излюбленное лакомство нармерийцев вообще и Ганелона в частности, который съел целых три плошки.
Естественно, плошками служили человеческие черепа.
Узнав о невероятном исцелении своего давнего приятеля, Матрик пришел в приподнятое расположение духа, и радости его прибавилось, когда Кит сообщил ему добрые вести. Покидая «Срамной престол» по настоянию дикарей, гуль прихватил с собой не только свой драгоценный батингтинг, но и бутылку шестидесятилетнего тариндианского рома и Грейси, кинжал, который Матрик случайно уронил на палубу. От счастья агрийский король-изгнанник поцеловал ревенанта прямо в губы.
Поклонники толпой окружили Живокость и выстроились в очередь, чтобы вручить ей богатые дары в надежде уговорить диву расстаться со спутниками и нарожать людоедам побольше младенцев. Среди разнообразных сокровищ были ожерелья из крысиных черепов и шаль, связанная из человеческих волос. Один дикарь благоговейно поднес ей мешочек с обрывком иссохшей кожи.
– А это что? – с вежливой улыбкой спросила дива.
– Его крайняя плоть, – пояснил Муг, жуя пирог.
Улыбка исчезла с лица дивы, как снежок в жерле вулкана. Вне себя от ярости, Живокость сунула кожу в мешочек и швырнула его в костер. Людоед, насупившись, смотрел, как горит его сокровище, явно сожалея, что не подарил его той, кто смогла бы оценить его по достоинству.
Гэбриель сидел поодаль от всех, почти не притрагиваясь к еде, и встревоженно глядел на закат, догорающий над дальними горами на западе.
На заре все жители становища вышли провожать «Сагу». Волшебную шляпу по-прежнему передавали из рук в руки. Дикари радостно грызли утиные крылышки, набивали рты свежим хлебом, ели соль и сахар из горсти. Какая-то старуха прижимала к груди огромную рыбину, время от времени облизывая чешую.
Поначалу Клэй порывался что-то объяснить дикарям, но потом решил не вмешиваться. «Сами разберутся, – подумал он, глядя, как людоед с удовольствием жует неочищенный банан. – Когда-нибудь потом. Кто его знает».
Муг снова захандрил и мрачно поглядывал на эттина, прикованного к каменному столбу. Грегор с улыбкой помахал волшебнику, что-то шепнул на ухо брату, и Дейн тоже приветственно махнул рукой. Муг ответил тем же, а потом хмуро уставился на Гэбриеля.
– В чем дело? – спросил Гэб.
Волшебник молчал.
– Да что случилось?
Муг не ответил, только чуть выпятил нижнюю губу.
Гэбриель посмотрел на Клэя. Тот пожал плечами.
– Ладно, – вздохнул Гэбриель и обернулся к Мугу. – Скажи Терезе, что условия сделки изменились. Эттин пойдет с нами.
Напоследок Костяные Морды сделали банде самый лучший подарок. Племя худо-бедно провело в Жути невесть сколько лет, и дикари прекрасно изучили окрестности. Джереми, на лысине которого еще багровели ожоги от помета искришек, вызвался провести «Сагу» на запад тайными тропами, известными только людоедам. Путники двигались быстрым шагом, иногда даже бегом и благодаря уловкам Джереми ускользали от опасности и обходили препятствия в чаще леса.
Угрюмое настроение Гэбриеля постепенно менялось к лучшему. Шли дни, смутные очертания Императорской Мантии становились все отчетливее: в далекой заснеженной гряде уже можно было различить вершины отдельных гор. Клэй понемногу смирился с утратой летучего корабля. Да, их путешествие началось без особых приключений, можно сказать, успешно, но первая же гроза показала всю шаткость – точнее, валкость – кажущегося благополучия. На твердой почве путники уже не представляли для врага такую заманчивую мишень, как в небе, так что если кто-то и собирался их убить, то делать это придется по старинке.
На вершине очередного холма Джереми объявил привал. Склон полого сбегал на запад, в туманный океан деревьев.
– ТИКУ ПАДА ПА КА! – сказал людоед, указывая сначала на лес, а потом назад, в направлении становища.
– Все, он дальше не пойдет? – вслух предположил Клэй.
Муг заморгал:
– Ты успел выучить людоедское наречие?
– Немного, – соврал Клэй, пожав плечами.
Матрик прикрыл ладонью недоверчивую ухмылку.
После ухода Джереми путники во главе с Гэбриелем спустились по склону в сумрачный лес. Надо сказать, их впечатления об окрестностях разительно отличались от впечатлений Дейна, основанных исключительно на затейливых выдумках его брата. В рассказах Грегора лужи едкой слизи превращались в сверкающие озера прозрачнее хрусталя; корявые сучья, сочащиеся ядом, становились раскидистыми кронами величественных дубов; небо, затянутое бурой пеленой туч, было лазурным, жухлая пепельно-серая трава – изумрудной, а вонь какого-то полусгнившего трупа оказывалась благоуханным ароматом прекрасных цветов.
Чудесных описаний удостаивались даже насекомые. Однажды вечером путники пробирались сквозь стаю оркомошек – крошечные создания вблизи выглядели до дрожи отвратительно, – а Дейн мысленно любовался облачком сияющих лунариков.
– Ах как жаль, что я их не вижу! – воскликнул он.
– Ага, как жаль, что я их тоже не вижу, – пробормотал Клэй, прихлопнув на шее какую-то пакостную тварь.
Путь друзьям преградила топь, но Гэбриель решил пройти напрямик. Местами вода доходила путникам до пояса, зыбкая тропа пружинила под ногами. Клэй то и дело спотыкался о какие-то подтопленные коряги (скорее всего, чьи-то гниющие останки). Саббата – теперь Клэй мысленно называл ее только этим именем – брела по грязи, стараясь не испачкать крылья, лишь то и дело брезгливо поджимала губы, а Кит больше всего боялся подмочить свой драгоценный батингтинг.
Матрик оступился, с головой ушел под воду, вынырнул и, отплевываясь, простонал:
– О боги, у меня полный рот этой гадости!
В тумане все ветки подряд казались щупальцами злобных монстров, и Клэя это так измотало, что он вздохнул с облегчением, когда какая-то тварь действительно набросилась на Ганелона. Впрочем, южанин расправился с ней в два счета – обрубил Сирингой пару извивающихся конечностей, и неведомое чудище убралось восвояси.
Иногда Клэю казалось, что он перенесся в давние времена. Вот так же, бывало, они впятером шли по Жути: Гэбриель бесстрашно прокладывал путь, Муг с Матриком шутили и переругивались, Ганелон, готовый отразить любое нападение, зорко озирался, сжимая в руках верный топор, а Клэй брел позади, отчаянно стараясь ни во что не вляпаться. Однако же приступ тоски по прошлому сменился острой тоской по дому. Клэй тосковал по родным – по жене, по дочери, по любимому псу. Ему до боли хотелось вернуться к очагу, к своей кровати, к привычным домашним запахам. Он был бы рад даже вернуться на заставу, стоять весь день на городской стене, вглядываться на север, на далекие горы, куда ему совсем не нужно…
Болото пересекал древний державный тракт, широкий и прямой, надежно вымощенный булыжниками, хотя и погребенный под толстым слоем грязи. После нескольких часов пути по вязкой трясине приятно было ощутить под ногой твердый камень.
– Вот ведь проклятые кролики! Что-что, а дороги строить умели, – сказал Ганелон.
Саббата, шедшая позади, осторожно расправила сломанное крыло и скривилась от боли:
– Ой! Погоди, а что за кролики?
– Так дразнят друинов, – сообщил Кит. – Обидное и глупое прозвище. Но это еще пустяки. Знаешь, как друины обзывают южан? – Он хотел было объяснить, как именно, но вовремя заметил хмурый взгляд Ганелона. – Нет, не припомню.
– Как интересно, – сказала дива, укладывая крыло на плечо. – Значит, этой дороге сотни лет?
– Тысячи, если не больше, – воскликнул Муг. – Скорее всего, она обветшала задолго до краха Державы. А четыреста лет назад по ней прошел изгнанный император и вся его свита. Они-то и обнаружили за горами руины огромного города.
– Кастии, что ли? – уточнила дива.
– Нет. Терагот – друинский город, намного древнее Кастии. Республику основал сын первого императора Грандуаля, а его потомки построили Кастию. Говорят, что с городских стен до сих пор видны развалины Терагота.
– Да, видны, – подтвердил Кит.
– А ты там был? – спросила дива Муга.
Волшебник помотал головой:
– Нет, мы не перебирались через горы. Мы же охотились на монстров, а в Крайнии, то есть в Кастийской республике, давным-давно избавились от всех чудовищ.
– Как это?
– А по-всякому, – пожал плечами Муг. – Кого истребили, кого поработили, а кого насильно заставили принять гражданство. Ну, как обычно бывает.
– И тем не менее, – настаивал Кит, – таких городов на востоке не найдешь. Нынешние грандуальские крепости вряд ли выдержат подобную осаду. Городские стены Кастии и ее мосты – рукотворное чудо. А кастийская арена, «Горнило», хоть и не такая роскошная, как «Макситон» или «Колыбель великана», – настоящая жемчужина архитектуры, несмотря на ее низменное предназначение. Однако же поверьте мне на слово, что все красоты Кастии меркнут – боюсь, уже померкли навсегда – перед былым великолепием Терагота.
– О котором ты читал, – добавила Саббата.
Смех гуля прошелестел, как рвущийся пергамент.
– Которое я своими глазами видел, – поправил диву Кит. – Я родился в Тераготе.
– Чего-чего? Это сколько же тебе лет?
– Извини, – обиженно ответил гуль, – а тебе самой сколько лет?
Дива пожала плечами:
– Я перестала считать после шестнадцати.
– А я перестал считать после шестисот шестнадцати.
– Правда, что ли?
– Правда.
Оба умолкли, но вскоре любопытство Саббаты пересилило.
– А как ты стал зом… – Дива поспешно прикусила язык, но Кит все равно скорчил недовольную гримасу.
– Ну, то есть покойником, – пришел на помощь Матрик.
– Неупокоенным, – поправил его Муг.
– Ревенантом, – сказал Ганелон.
Все удивленно уставились на него.
Южанин пожал плечами:
– Так ведь нетрудно запомнить.
– Вот именно, – согласился Кит, теребя шарф на шее. – Спасибо. А как стал – это долгая история.
– Ну, путь у нас тоже неблизкий, – напомнила дива.
– Ладно, – согласился Кит и, кашлянув, начал: – Я родился в Тераготе, в правление друинского экзарха по имени…
– А что такое экзарх? – спросила Саббата.
– Это как герцог или губернатор. Только друинский.
– Понятно.
Гуль почесал пробоину на затылке:
– Так, на чем я остановился? Ах да. В правление великого экзарха Фираги, потомка Тамарат…
– Кого?
– Тамарат, – повторил Кит и тяжело вздохнул, увидев, что Саббата пожала плечами. – Это друинская богиня. И чему вас только учат в этой вашей глуши?!
Дива раздраженно вздыбила перья и прошипела:
– Много чему. Мне на всю жизнь хватило.
Клэй, который о Тамарат и слыхом не слыхивал, мысленно воззвал к тому из грандуальских богов, кто оберегает самонадеянных гулей от гнева разъяренных див.
К счастью, Кит воздержался от дальнейших замечаний и продолжил:
– Мои родители были рабами…
– Рабами?!
На этот раз рассердился гуль:
– Ты дашь мне рассказать, или как?
– Прости, – смутилась Саббата. – Я больше не буду перебивать, честное слово.
Веки Кита скептически дрогнули.
– Посмотрим, – хмыкнул он. – Пожалуй, следовало бы пояснить, что в те дни и люди, и чудовища были в кабале у друинов. Мои родные, как и все остальные представители человеческого рода, прислуживали друинам, а наши братья-чудовища выполняли черную работу, трудились в каменоломнях и на стройках. Впрочем, людям, хоть и подневольным, предоставлялась относительная свобода. А потом разразилась война, в которой по приказу враждующих экзархов бессчетные воинства монстров сражались друг против друга. И не смей спрашивать, что за война, – предупредил он диву. – Не отнекивайся, я же вижу, ты уже рот раскрыла. Погоди, я сейчас все объясню.
– А может, лучше сразу расскажешь, как стал бессмертным? – попросила она.
– Исторический фон необходим для лучшего понимания ситуации, – заявил гуль.
– Путь у нас не такой уж и долгий, – напомнил ему Клэй.
– Ну, как знаете, – вздохнул Кит. – Что ж, для экономии времени я не стану рассказывать ни о своей разгульной юности, ни о том, как я открыл для себя непревзойденную прелесть батингтинга и научился на нем играть, ни о своих музыкальных подвигах в сражениях с Контой и его непобедимыми легионами големов…
– Фигассе музыкальные подвиги… – пробормотал Ганелон.
– …а сразу перейду к повествованию о том, как я стал придворным музыкантом у экзарха Фираги и к чему это привело. Однако же, если вы вообразили, что я обрел бессмертие, продав душу некроманту или отведав горсть снега с неприступной горной вершины, предупреждаю, что должен вас разочаровать. Произошло это по весьма заурядной, досадной и, я бы сказал, дурацкой случайности, в которой даже признаваться стыдно. Меня укусил павлин.
Гэбриель заинтересованно склонил голову набок. Дейн захихикал и шепнул брату на ухо что-то неразборчивое, но очень похожее на «придурок».
– Вот именно, по дурацкой случайности, – повторил гуль. – Впоследствии выяснилось, что это был вовсе не павлин, но смотритель экзархского зверинца принял его за павлина, а я допустил ту же прискорбную ошибку. Дело в том, что по ночам я украдкой проникал во дворец, где развлекал прелестную жену Фираги: сладкие песни и пленительные звуки батингтинга ублажали ее слух, а блаженство иного рода я доставлял ей с помощью, гм, другого инструмента. Ну вы понимаете, о чем я…
– С этого места поподробнее, – потребовал Матрик, чем очень удивил Клэя, не ожидавшего услышать подобное заявление от пятикратно (если не больше) обманутого мужа-рогоносца.
– Когда царственный супруг приходил к жене в покои, она выпроваживала меня потайным ходом в сад, – продолжил Кит. – Однажды, блуждая среди искусственных деревьев в рукотворном саду экзарха, я столкнулся с так называемым павлином. Увы, в тот вечер я не удержался от чрезмерных возлияний, или, попросту говоря, был в стельку пьян. Именно поэтому я совершил первый из двух дурацких поступков: решил приласкать павлина, а он меня укусил.
– А второй дурацкий поступок? – спросила Саббата.
– Убийство павлина, – заявил гуль. – Я стукнул проклятую птицу моим любимым батингтингом, к слову говоря – подарком экзарха. К несчастью, удовольствие, доставленное этим неосмотрительным поступком, было чрезвычайно кратковременным, потому что тут-то и выяснилось, что мерзкая тварь – никакой не павлин. А феникс.
– Что? – протянул Матрик.
– Феникс. Весьма преклонного возраста. Клянусь всеми очами Тамарат, я совершенно не ожидал такого подвоха.
– Невероятно, – сказал Муг.
– А феникс – это который восстает из пепла? – полюбопытствовала Саббата.
– В общем-то, да, – ответил гуль. – Хотя на самом деле возрождение сопровождается взрывом, после чего остается только пепел и зола. Короче, феникс поджег сад и кометой взметнулся в небо, а мне пришлось спасаться от пожара через все ту же потайную дверь в опочивальню Фираги.
– Ни фига себе, – присвистнул Матрик.
– Вот это да! – воскликнул Муг.
– И как Фирага это воспринял? – спросила Саббата.
– Экзарх? – Кит поднес зеленоватые пальцы к перерезанному горлу, прикрытому алым шелковым шарфом. – Разумеется, он меня убил.
