Глава 32 Барабаны, бодяга и былое
– Да катись оно все в мерзлую преисподнюю! Что еще за Саббата? – спросил Клэй Матрика – негромко, чтобы не услышала Живокость, которая шла позади с Ганелоном, Гэбриелем и Мугом; знахарь Таяно, пригласивший всех к себе домой на ночлег, вприпрыжку бежал чуть впереди и что-то мурлыкал под нос.
Оглянувшись, Матрик прошептал:
– Не помнишь, что ли? Кит же говорил, что ее так звали раньше, до того как она заделалась охотницей на беглецов. Пока вас не было, она ненадолго пришла в себя, ну и… Короче, не знаю, что там с ней случилось, но у нее не только крыло не в порядке. – Он постучал по виску. – Голова тоже. В общем, крыша съехала.
– Ну лучше уж так, – буркнул Клэй, посмотрев за плечо.
Несмотря на увечье, дива дружелюбно беседовала с Мугом. Когда она рассмеялась какой-то шутке волшебника, Клэй почувствовал, как внутри все сжалось, и сообразил, что чары Живокости по-прежнему действуют на окружающих.
Диве объяснили, что «Срамной престол» – ее корабль и что ее наняли в Контове для полета в Кастию через Жуть. К счастью, Живокость поверила объяснениям.
– Клэй?
– Что?
– Ты как думаешь?
«Лучше, чем слушаю».
– В смысле?
– Ну, может, она такой и останется? В смысле, навсегда. Может, из нее вышибло всю дурь и злобу?
– Это вряд ли, – сказал Клэй.
Матрик потер подбородок:
– А, ну да. Это я размечтался. И что с ней делать дальше?
«Сломать другое крыло и задать стрекача», – хотел было сказать Клэй, но вместо этого вздохнул:
– Не знаю. Поживем – увидим. Надеюсь, наша новая подруга Саббата пробудет с нами подольше.
Тролль жил под огромной ивой, длинные ветви которой плотной завесой ниспадали до самой земли. Под ветвями было темно, лишь кое-где висели грозди грушевидных плодов, испускавшие странное лиловое сияние. Тролль провел гостей по извилистой каменистой тропке, между рядами высоких душистых растений. Матрик, споткнувшись, чуть не смял одно из них. Таяно усмехнулся:
– Темно, да? Щас свет сообразим.
Он потянулся к низкой ветке, сорвал один из сияющих плодов, и тут Клэй увидел, что это вовсе не фрукт, а летучая мышь.
Таяно подвесил ее за коготь на свой длинный палец и держал, как фонарь.
– Изумительно! – сказал Муг.
Клэй передернулся, вспомнив созвездия сияющих пауков под крышей Муговой башни.
Ствол ивы украшали яркие наросты грибов, под которыми раскинулись лежаки из вполне безобидного мха. Тролль пригласил всех сесть, а сам начал снимать с шипастых плетей плюща высохшие грибы, заменяя их свежими, которые он доставал из кожаной котомки на плече. Грибы, проколотые шипом, испускали бледное сияние, и вскоре на нижних ветвях ивы засветились разноцветные грибные гирлянды.
Наконец Таяно с улыбкой подошел к гостям:
– Простите, что так долго. Двумя руками оно, конечно, быстрее.
Ганелон отвел глаза и пробормотал что-то, очень похожее на «извини».
– Ништяк, – усмехнулся тролль. – Скоро все будет путем, видите?
На левом плече уже отрастала новая рука, будто сухая губка, смоченная в воде.
Над горящими углями висел огромный железный котел, в котором булькало какое-то варево. Тролль вытащил из котомки связку мясистых ящериц и спросил:
– Жрать хотите?
Муг поспешно стащил с головы шляпу и начал принимать заказы: ягнятина с пряностями для Клэя, пирог для Матрика, филе радужной форели для Гэбриеля, стейк для Ганелона, который наконец решил, что еда из шляпы безопаснее, чем баланда тролля-знахаря. Живокость потребовала бутерброд с маринованным бананом и радостно захлопала в ладоши, когда Муг достал из шляпы заказанное. Тарелку макарон, заправленных сливочным маслом, волшебник вручил троллю, и Таяно ел одной рукой, довольно причмокивая и шумно втягивая в себя длинные макаронины.
Клэй был очень благодарен за приглашение переночевать в относительной безопасности, хотя и сознавал, что в проклятом лесу безопасных мест нет. За день он навидался столько ужасов, что хватило бы еще на девятнадцать лет, и теперь мечтал об одном – поскорее бы вернуться на «Срамной престол». Утешало лишь то, что Матрик нашелся живым и почти невредимым.
После ужина Таяно прошаркал к выдолбленной колоде, набрал в черпак какой-то жидкости и разлил по плошкам. Жидкость оказалась пивом, и Матрик вызвался попробовать его первым.
– Отменное пиво! – заявил он.
Немного погодя, убедившись, что Матрик не забился в корчах и не испустил дух, друзья тоже заценили напиток, а Таяно развлекал гостей, показывая свои бесценные сокровища.
Был там и древний друинский шлем с кольчужными наушниками для защиты длинных остроконечных ушей, и череп быка-циклопа – Клэй ни за что бы не поверил, что такой зверь существует, но посреди лобной кости зияла одна-единственная глазница. Доска для игры в четверицу была инкрустирована ониксом и перламутром (Таяно признался, что давным-давно съел все фигуры), а луннокаменный бюст какого-то позабытого экзарха Державы моргал, если на него долго смотреть. Драгоценных украшений было немерено: кольца и прочие безделушки, среди которых нашелся медальон, похожий на Келлореков, тот самый, который повелевал големами.
А еще у тролля обнаружились две книги в кожаных переплетах, с холщовыми страницами, и он решил во что бы то ни стало прочесть их вслух, до ужаса неразборчиво выговаривая слова. Одна называлась «Древей Дрей» (ее обожала Талли лет пять назад), а вторая оказалась иллюстрированным трактатом о любовных утехах троллей. По настоянию Таяно гости полчаса разглядывали самые интересные, по его мнению, страницы, и Клэй не находил места от смущения.
Наконец знахарь вытащил откуда-то замысловатую деревянную трубку в форме стужеземного мамонта с задранным вверх хоботом, поискал что-то в своем огороде, втиснул в углубление на мамонтовой спине цветок с клейкими коричневыми лепестками, поджег его горящей лучинкой, а потом вдохнул вьющийся из хобота дым, надолго задержав его в себе, и с наслаждением выдохнул. Сморщенное лицо тролля расплылось в широченной улыбке.
– Обалденная бодяга, – пробубнил он. – Лечит все на свете: поломатые бошки, поломатые крылья. Любую хрень и прожору сама сожрет, хоть снутри, хоть снаружи.
Таяно вручил трубку Живокости. Та дважды затянулась и передала трубку Мугу.
– О, спасибо! – просиял волшебник, набрал полные легкие дыма и, шумно кашляя, пустил трубку по кругу. – Бодяга? Я про такую траву никогда не слышал. Она психотропная? Галлюциногенная? А пахнет, как пастушье подспорье, только грубее, на грезолист чуть похоже. А когда вставлять начина… о-о-о-о, во-о-от, приход пошел! – Он растянулся на моховом лежаке и умолк.
Матрик приложился к трубке, а Ганелон помотал головой. Гэбриель тоже отказался и передал трубку Клэю.
– Нет, мне и так хорошо, – отмахнулся тот.
– Не артачься, – настаивал Гэбриель. – Рожа у тебя та еще – как будто по ней молотом саданули.
– Так оно и есть, – ответил Клэй с ухмылкой, отчего боль в носу вспыхнула с новой силой.
– Давай-ка затянись.
Опустившись на колени, Клэй зажег погасшую лучину и приложил губы к хоботу. Таяно широко улыбнулся, оскалив громадные бурые зубы и влажные темные десны:
– Кури, кури.
Зелье подействовало почти сразу. Исчезла боль в носу, заплывший глаз больше не дергался, спина не ныла и даже колени перестали скрипеть. Клэй улегся на моховой лежак и попытался облечь свои ощущения в слова, но слова ускользали, как рыбки в пруду.
Напоследок Таяно приберег самое ценное: три барабана, обтянутые кожей и обвязанные сыромятными ремнями. Тролль уселся, скрестив ноги, и водрузил барабаны на колени. Клэй только сейчас заметил, что отсеченная рука полностью восстановилась. Таяно с превеликим удовольствием поглядел на нее, для проверки постучал по краю барабана, поправил мятую шляпу и начал играть.
Тихие звуки отправили Клэя в путешествие.
Началось все медленно, неспешно. В памяти прокручивались назад события прошедших недель: сначала битва с Живокостью и ее приспешниками на палубе «Срамного престола», потом ошеломленный ужас в глазах Келлорека, выброшенного за борт; вот Гэбриель вытаскивает Веленкор из-под обломков; вот Тиамакс-арахнид, щелкая жвалами, наливает Матрику коктейль…
Потом Клэю почудилось, что он в одиночку стоит на арене «Макситона» и скелеты-зрители глядят на него пустыми глазницами, а он поворачивается – и в лицо ему рычат три головы химеры.
Рокот барабанов участился, и теперь воспоминания сменялись все быстрее. Вот пылает «Дебош». Вот кобольденок с яркими, как лампы, глазами угнездился среди острых клинков. Вот Раф Халдей с распухшим от змеиного укуса горлом грозится отомстить за свою смерть. Клэй выпустил горящую стрелу над седыми речными водами; увидел, как Листопад соскальзывает с виверновой спины, как Джайна выскакивает на дорогу; рассветной порой стоял на холме вместе с Джинни, глядел в ее глаза – иногда зеленые, иногда золотистые.
«Вернись домой, ко мне, Клэй Купер…»
Вот дочурка, сидя на плечах Клэя, радостно смеется, а потом он держит ее на руках – новорожденную. Вот его мозолистые ладони поглаживают тугую кожу на животе беременной Джинни. Вот ее губы касаются его губ в день свадьбы. Вот она, гневно сверкая глазами, жарко спрашивает в темной ночи: «Ты кто, человек или чудовище?»
Барабаны застучали дробно и часто. Время мчалось лихим скакуном, а Клэй, оседлав его, смотрел, как проносятся мимо воспоминания о лучших годах «Саги» – так много, что разобрать их можно было лишь урывками. Вот воинство живых деревьев осаждает городские стены. Вот крепость черного стекла, погребенная под вековой толщей земли. Клэй слышал смех друзей, вздохи бывших возлюбленных, предсмертные вопли и стоны тех, кого он убивал. Убивал. И убивал.
А вот Келлорек, жирный хитрюга, а за ним с усмешкой стоит Гэбриель.
«Тут говорят, ты драться мастак».
Внезапно барабанный бой замедлился, промежутки между ударами длились целую вечность, а потом застучали парно, отдаваясь в голове, как натужное биение усталого сердца.
Ба-бах!
Нож царапает белую древесную кору.
Ба-бах!
«Прошу тебя, не надо…» Мать просит пощадить ее, а испуганный мальчик прячется во мраке.
Ба-бах!
Шелест дождя по крыше над кроватью. Громкие голоса в соседней комнате.
Ба-бах!
Луч солнца пронзает густые кроны.
Ба-бах!
Светловолосый мальчик показывает на луг за домом: «Почему туда нельзя?»
«Потому что, – отвечает почти позабытый родной голос, – там волки».
Ба-бах!
Ба-бах!
Ба-бах!
