Глава 29 Полет

На корме высилась рулевая рубка с окнами, прикрытыми ставнями; перед окнами стояло мягкое кресло с подставками для кружек на обоих подлокотниках. Матрик порывался рулить, но, поскольку он пил с самого полудня и нечетко выговаривал слова, Гэбриель отправил к штурвалу Муга.

Волшебник поочередно потянул три рычага, один за другим. Три паруса раскрылись веерами, по металлическим ребрам с треском проскочил разряд молнии. Загудели приливные двигатели – по два на носу и на корме; внутри каждого виднелись четыре концентрические окружности, которые все убыстряли и убыстряли вращение. «Срамной престол» ожил.

Муг сиял от удовольствия:

– Аx, друины оставили нам столько великолепных игрушек!

Воздух над палубой сгустился в мелкую морось, и Клэй недовольно скривился.

– Там что, вода внутри? – спросил он, перекрывая гул.

– Естественно! – восторженно закивал Муг, поглаживая рулевые шары, и пустился в пространные объяснения о каких-то гидрогироскопах и циклических шагах, но Клэй его уже не слушал.

Корабль выплыл из пещеры и начал подниматься в небеса. Немного погодя к нему неохотно присоединился и желудок Клэя.

Гэбриель стоял у поручней и глядел на запад.

«Держись, Роза, – подумал Клэй. – Мы во что бы то ни стало придем к тебе на помощь».

– Допустим, вы отыщете Гэбриелеву девчонку, – сказал Келлорек, сидя на трапе у полубака. – Допустим, переберетесь через Жуть – ну, это вряд ли, – и прокрадетесь мимо орды в Кастию – что маловероятно, – и выясните, что Роза еще жива, – в чем я очень сомневаюсь… А дальше-то что? Что вы собираетесь делать, а, Пузочес?

Весь день посредник громко и нудно выражал свое возмущение. Муг с ревенантом о чем-то тихонько беседовали на носу. Гэбриель изображал из себя рулевого, то есть сидел с важным видом и ни к чему не прикасался, а Ганелон хохотал до тех пор, пока не уснул в капитанской каюте. Матрик напивался в кают-компании, так что гневные тирады Келлорека слышал только Клэй, который стоял у правого борта, глядя на заходящее солнце.

Обдумав возможные ответы на вопрос посредника, Клэй остановился на единственном подходящем – пожал плечами (что-что, а пожимать плечами он умел весьма разнообразно).

Келлорек презрительно фыркнул:

– Не знаешь? То-то и оно. А хочешь, я тебе помогу? Так вот, Розе вашей крышка. А если вы до нее доберетесь, то и вас ждет то же самое.

Клэй промолчал. Корабль пролетел сквозь облачко, по парусам скользнули серебристые искры.

– Еще не поздно, Пузочес. Не дури, поворачивай назад. Гэба пристукни аккуратненько, Мугу объясни, что так надо, этот старый олух тебе доверяет. Зомби верни в гроб, ему там самое место. Сладкая парочка в каютах все равно проспит до утра, так что мы к рассвету успеем вернуться в Контов. А я тебя озолочу.

«Келлорек – назойливый аспид, – напомнил себе Клэй. – Шипит и шипит в уши, убалтывает, а потом всякая чушь начинает казаться достойным делом».

– Я ведь обид не держу, – продолжал распинаться посредник. – И вообще, вы мне очень нравитесь. Честное слово. Я до «Саги» был мелким мошенником, а на вас сделал себе имя. Отвези меня домой, Клэй. Давай забудем о случившемся, а? Что было, то прошло. Ну, что скажешь?

– Ты и так скоро будешь дома, – сказал Клэй. – Мы высадим тебя на опушке леса, дня за два-три дойдешь пешочком до Контова, живым и невредимым.

– Ага, а то на опушке Жути безопаснее, чем в чаще, – заныл Келлорек. – Вон, повсюду кентавры рыщут, будто их кто нарочно разозлил. Того и гляди насадят меня на вертел, а для красоты сунут в зубы яблоко. Ох, каких денег мне стоило, чтобы это корыто еще и летало! – Он махнул ладонью на корабль. – И ради чего? Чтобы вы, крысожопы, с него вивернами любовались? Нет уж, фиг вам. Ты здесь где-нибудь видишь баллисту? А бомбомет или еще какие-нибудь орудия? На этом корабле вам Жуть не пересечь, вы будете как утки в акульем ставке.

– Ты опять про свой бассейн?

Теперь лицо Келлорека цветом напоминало подгнившую сливу.

– Ха-ха три раза, – прохрипел он. – Посмотрим, кто будет смеяться, когда вас всех засыплет грудами углей.

Клэй снова пожал плечами – на этот раз чуть иначе, чем раньше.

Посредник покачал головой, неловко задергался в путах, а потом снова завел волынку, но уже на другой манер:

– Между прочим, про Живокость – это не выдумки. Я с ней встречался пару раз, предлагал работенку, да только куда там, легче волка накормить капустой. Она убийца. Ей полюбился вкус крови, нравится, когда жертва от нее убегает, и чем быстрее, тем лучше. Но ради тебя я все улажу – либо откуплюсь, либо просто заплачу за то, чтобы она доложила Лилит о смерти Матрика. Ты подумай, Пузочес, хорошенько подумай. На кого тебе еще надеяться, как не на меня?

Клэй, сощурившись, продолжал глядеть на пламенеющий закат. Громадный «Срамной престол», несмотря на четыре приливных двигателя, летел гораздо медленнее «Былой славы». Сейчас корабль двигался строго на юг, по самой кромке Жути, а утром должен был свернуть на запад, прямо к Кастии.

Келлорек не унимался:

– Что ж, допустим, каким-то чудом вам удастся отыскать и спасти девчонку. В таком случае вам лучше сразу поселиться в Кастии, стать примерными гражданами клятой республики, потому что здесь вам делать будет нечего: я уничтожу все ваше добро и порушу все ваше хозяйство. – Он повысил голос, чтобы волшебнику было лучше слышно. – Эй, Муг, а знаешь, что осталось от твоей дерьмовой башни? Одни обломки. Я сжег все твои дурацкие книги и убил всех твоих поганых зверей. А одного даже съел. Кто бы мог подумать, что твой крохотный слоник такой вкусный?! Да-да, я твоего слоника слопал целиком. Ел и облизывался, аж за ушами трещало, слышишь, Муг? У тебя ничегошеньки не осталось, я тебя до нитки обобрал, крысеныш ты эдакий!

– Эй, потише, – предупредил Клэй.

Келлорек оставил его без внимания.

– Да, и вот еще что – я удвою награду за поимку Матрика. Приволоку его в Брайклиф, к самым воротам, и лично перережу ему горло. А Ганелона отправлю назад, в Каменоломню, только на этот раз зарою его так глубоко, что туда не сунутся даже василиски, испугавшись темноты. Кстати, с Валерией я разберусь особо, накачаю ее царапкой по самое не могу, как дешевую шлюху, пока совсем с ума не сойдет и не сдохнет.

– Келл… – сказал Клэй.

– А тебя, Пузочес…

– Лучше не на…

– Я тебя по миру пущу. Все твое сотру в порошок. Боишься, что Ковердейлу угрожают кентавры? Ха, да я весь Ковердейл сровняю с землей, разнесу в щепки твою халупу, а жену отдам охранникам на забаву.

Клэй сделал шаг к посреднику.

– А дочурку твою… как там ее зовут, Талли? Так вот, я сам ею займусь, обучу кое-каким полезным вещам.

Келлорек, гаденько хихикая, уставился на свое толстое брюхо, а когда его накрыла тень Клэя, испуганно вскрикнул, зажмурился и вздернул подбородок, готовясь принять удар.

Однако Клэй Купер не бил тех, кто угрожал его жене или дочери.

Он поступал иначе, вот как сейчас: схватил обидчика за шиворот, поставил на ноги, проволок три шага и швырнул головой вперед через поручни. Ошарашенный Келлорек, не успев даже вскрикнуть, скрылся в темной бездне.

Клэй стоял на палубе, тяжело дыша; в голове словно бы грохотали барабаны надсмотрщиков. Чтобы унять дрожь в руках, он ухватился за поручни из лунного камня. Даже самая тонкая веточка гнется-гнется, а потом ломается, вот и в Клэе что-то переломилось, когда он услышал, как Келлорек угрожает его семье.

«А ведь чудовище никуда не исчезло, – подумал он. – И никогда не исчезнет. Оно просто… дремлет».

Муг и Кит громко захлопали в ладоши, и Клэй пришел в себя. Волшебник улыбался во весь рот, а гуль скривил губы, что должно было изображать ухмылку.

Гэбриель подошел к Клэю, перегнулся через поручень, глядя в темноту:

– Что за хрень?

Клэй открыл было рот, но тут же закрыл его, боясь, что голос сорвется от ярости, и в очередной раз пожал плечами.

Каждое утро над лесом грязно-черной пеленой зависал туман, от которого несло гнилью, а во рту появлялся вкус пепла. Обычно хмарь рассеивалась к полудню, открывая серый океан зловещих деревьев, простиравшийся до самого горизонта. Вечерами на западе погребальным костром пылал закат, а на темный небосвод высыпали влажно блестевшие звезды, иногда срываясь в темноту слезинками плакальщиков, скорбящих об угасающем солнце.

На второй день корабль пролетел сквозь лиловую тучу, которая воняла падалью и оставляла на коже холодную, липкую пленку влаги. Матрика лихорадило, и он заявил, что его спасет только бесперебойное поглощение каскарского виски. Кит, якобы некогда бывший военно-полевым лекарем, подтверждал правоту заявления бывшего короля. Приятели не верили его словам, однако на следующее утро Матрик проснулся вполне здоровым, если не считать обычных признаков похмелья.

В первые дни они дважды замечали, что за кораблем кто-то летит, но оба раза неизвестный преследователь исчезал, прежде чем к нему успевали присмотреться. Клэй рассеянно пытался сообразить, что будет, если на летящий корабль нападут, и кто в таком случае страшнее – Листопад или Живокость. Его мнение менялось от часа к часу, до тех пор, пока он не вспомнил, как виверна обошлась с Оболон-ханом.

Роскошные каюты пустовали, потому что вся банда постоянно находилась на палубе. Гэб неизменно глядел вперед, и только вперед, а те, кому в Контове довелось столкнуться с Живокостью, опасливо посматривали назад.

В Кромешной Жути приятели выискивали памятные места. Сначала корабль пролетел над руинами Камнешарской крепости, где некогда собирались банды, чтобы обмениваться новостями и травить байки; именно здесь «Сага», «Авангард» и «Ночные петухи» трое суток держали оборону и в конце концов отразили нападение дикарей. Единственным погибшим стал бард «Саги», имени которого Клэй не помнил, – дурень решил помочиться в бойницу, и его пронзила случайная стрела.

Ганелон заметил останки древея Ручейника, гигантского ходячего дерева, размерами намного превосходившего Черное Сердце (из древесины которого Клэй сделал свой верный щит). Никто не знал, кто или что погубило великана, но его ствол в погребальной пелене мха окружали многочисленные останки древеев поменьше, и Муг предположил, что Ручейник стал жертвой арборецида, то есть убийства деревьев деревьями.

А вот огромная выбоина, где приятели однажды набрели на какое-то неведомое чудище – студенистую пузырящуюся груду, оплетенную подрагивающими щупальцами и больше похожую на монстра из океанских глубин, чем на обитателя лесной чащи. Матрик, решив, что тварь сдохла, стал тыкать осклизлую тушу прутиком. Она внезапно ожила, а когда все-таки сдохла, Матрика пришлось высвобождать из ее утробы.

На третий день все собрались на палубе и растянулись на диванах, вытащенных из кают. Клэй обнаружил, что настроение у него улучшилось. Предчувствие беды, мучившее его с… в общем, с того самого дня, как Гэбриель возник на пороге его дома, понемногу отступало. В конце концов, им удалось собрать «Сагу», вернуть Веленкор, сбежать из цепких лап охотников за людьми, уцелеть в битве с химерой и пережить разрушение «Макситона». А в довершение всего они обзавелись собственным летучим кораблем.

Пеший переход через Жуть занял бы несколько месяцев, а вдобавок там на каждом шагу поджидали страшные опасности. В глуши непроходимых зарослей таились ужасные твари, готовые растерзать путников в клочья. Ночь за ночью пришлось бы спать на каменистой земле, вздрагивая от шелеста веток, от шороха палой листвы, от зловонного дыхания шипящей темноты.

По слухам, в Жути не стало безопаснее, скорее наоборот. Нынешние банды больше не искали приключений: куда легче убивать монстров на арене, а спать на постоялых дворах. Наемники не желали лезть в сырые пещеры или рыскать по заброшенным руинам, так что теперь лишь самые отчаянные храбрецы осмеливались соваться в Кромешную Жуть.

Но все это не имело никакого значения. Корабль летел. К счастью, несмотря на резонные опасения Баррета и его друзей, полет до сих пор проходил нормально. «Кто знает, – подумал Клэй, – может быть, нам повезет по-настоящему: просквозим над лесом, перелетим горы, незаметно проберемся мимо орды, приземлимся в Кастии, отыщем Розу, спасем ее, а когда вернемся домой, то охотиться за нами уже не будут. И вообще, когда я уронил Келлорека за борт, то одним махом разобрался с половиной проблем. Вот вернемся, надо будет пригласить и Лилит в такую увеселительную поездку».

Негромкий перезвон отвлек Клэя от размышлений. Кит, уложив на колени странный музыкальный инструмент, позеленевшими пальцами перебирал серебристую паутину струн.

– А что это за штука? – спросил Муг; в одной из кают он обнаружил небольшую библиотеку и сейчас листал том под названием «Единороги и их рога». – Я таких еще не видел.

– И не увидишь, друг мой, – с ноткой грусти просипел Кит. – Батингтинг – редчайшая вещь. В сравнении с ним летучий корабль – как медяк против золотой монеты.

Клэй решил, что такого дурацкого названия нарочно не придумаешь, даже если усердно размышлять несколько часов подряд.

– Батингтинг? – Муг закрыл книгу и склонился над нелепым восьмиугольником на коленях у Кита. – Они же все сгинули вместе с Державой.

– Ну, началось, – вздохнул Ганелон.

Засмеялись все, кроме волшебника и Кита.

– Вот и я так думал, – сказал гуль. – Это чудо отыскалось в сокровищнице Келлорека, я решил, что ему оно без надобности.

– Невероятно! – сказал Муг.

– Правда, что ли? – с неприкрытым ехидством спросил Клэй.

Волшебник невозмутимо продолжил:

– А сколько у него струн?

– Двадцать шесть с каждой стороны, а всего сто четыре. – Кит тронул струны, батингтинг отозвался переливчатым звоном. – На свете не осталось мастеров, способных сотворить этот инструмент, а я – единственный, кто умеет на нем играть.

– Спел бы ты нам что-нибудь, – попросил Матрик (Клэй думал, что тот управляет кораблем, но оказалось, что у руля никого нет; впрочем, это не имело значения, потому что корабль летел сам по себе). – Ты же бард, в конце концов.

– Спою, отчего ж не спеть. – Кит обвел взглядом приятелей и закрыл глаза, покачиваясь, как речной камыш на ветру. – Что бы вам такое исполнить… А! – Он распахнул глаза, пошевелил пальцами и с хрустом размял запястья. Руки пауками пробежали по восьмиугольной паутине струн, извлекая несвязные ноты.

Наконец мелодия птицей взлетела в теплый вечер, а Кит запел сиплым, но мелодичным и на удивление приятным голосом.

Муг кивал в такт, Матрик барабанил пальцами по брюху, а Ганелон, как зачарованный, смотрел на руки гуля. Гэбриель, как обычно, не сводил глаз с запада, а Клэй, по обыкновению, глядел назад, в сторону дома.

Песня, как все лучшие песни, рассказывала знакомую историю. Кит пел о грандуальских богах – Святой Четверице – и о битве Летнего короля против зловещей Тьмы. Побежденную Тьму заточили на небесах, откуда она глядит вниз мириадами мерцающих звезд, дожидаясь конца времен.

Кит пел о жене Летнего короля, богине непревзойденного милосердия и красоты, которая родила ему Вайла, Осеннего сына. Мальчик рос тщедушным и злобным, и отец его невзлюбил. А потом Мать-богиня родила на свет дочь Глифу, Весеннюю деву, и умерла родами.

Внезапно Клэй сообразил, что песня звучит на друинском наречии, – язык друинов он немного понимал, но слова казались расплывчатыми, невесомыми, чудесными, как нежные лепестки цветов в темноте.

Впрочем, он и так знал, чем все закончится.

Вайл, которого за ненависть к отцу все называли Отступником, ради воскрешения матери отдал свою жизнь. Увы, смерть изменила богиню, ее былое милосердие превратилось в неколебимую суровость, а красота стала холодной и ужасающей.

Так до скончания веков сменялись и сменяются времена года: смерть осени порождает зиму, а зима – весну.

Последние звуки песни растаяли в воздухе. Ганелон тихонько похрапывал, Муг с Матриком блаженно улыбались, а в глазах волшебника блестели слезы.

– Замечательно, – прошептал он. – Великолепно.

Естественно, так оно и было – еще и потому, что песня звучала на древнем забытом наречии, под музыку чудом сохранившегося уникального инструмента. Клэй подозревал, что вся эта история была выдумкой, чтобы придать какой-то смысл жизни, по большей части лишенной смысла. Вряд ли все это случилось на самом деле – уж слишком невероятным было повествование.

Однако же, если вдуматься, именно вымысел и украшает обычную историю, делая ее замечательной.

На следующее утро в небе перед кораблем появилась какая-то точка. Поначалу Клэй решил, что Листопад разузнал о намерениях «Саги» спасти Розу и полетел им наперерез. Клэй всмотрелся в даль, опасаясь увидеть зловещие крылья, но нечто двигалось гораздо медленнее виверны.

– Это летучий корабль, – заявил Гэбриель. – Меняет направление и движется нам навстречу.

Ганелон выхватил из-за спины топор и под тревожный шепот лезвия произнес:

– Может быть, это пираты.

– Небесные пираты? – хмыкнул Клэй.

– А что в этом странного? – пожал плечами воин.

Клэй мог бы назвать сразу несколько причин, но смолчал, лишь покрепче сжал леденящую рукоять молота. На всякий случай.

Его страхи не оправдались. Встречный корабль принадлежал какой-то банде, которая из любопытства решила подойти поближе. Судно было немногим больше «Былой славы», а на борту красовалась надпись «Счастливая семерка». Впрочем, слово «семерка» было зачеркнуто, под ним подписано «шестерка», а еще ниже – «пятерка». Заметив у поручней на носу всего четверых, Клэй предположил, что название снова пора менять.

Судя по всему, корабль подвергся нападению: разорванный парус на носу пытались залатать, а один из двух приливных двигателей вышел из строя. Муг утверждал, что дюрамантиевые кольца двигателей сломать невозможно, однако что-то их погнуло и искорежило.

Матрик, помахав кораблю, сказал:

– Они увидели, как мы летим над Жутью, и решили, что мы безумцы.

– Да они и сами ничуть не лучше, – возразил Кит. – Вон, летят над Жутью на одном двигателе, того и гляди рухнут в лес.

Одна из «Счастливой пятерки» помахала в ответ, а потом указала куда-то за корму своего корабля. Клэй присмотрелся и увидел на западе зловещую гряду черных туч. Женщина выразительно ткнула в противоположном направлении.

– Нам советуют поворачивать, – объяснил Муг, хотя все и без того было понятно.

Клэй, поглядев на Гэбриеля, сказал:

– Похоже, надвигается гроза. Надо бы приземлиться и переждать.

– Приземлиться? – удивленно переспросил Матрик. – В Жути? Нет, я против. И прошу не забывать, что я все еще ваш король.

– Приземляться не будем, – объявил Гэбриель. – И поворачивать тоже не будем. По-вашему, грозовые тучи страшнее Живокости, которая якобы за нами гонится?

Все уставились на Клэя, который поспешно обдумывал, что хуже – тьма впереди или тьма позади.

– Ладно, – наконец вздохнул он. – Полетим в грозу.