Глава 21 «Дебош»

«Дебош» слыл самым злачным местом Пятипрестолья. Вывеска над входом, изображавшая человека верхом на овце, гласила: «Приют Уайятта». Впрочем, неведомый Уайятт и его овца давным-давно покинули город. «Дебош» был постоялым двором, пивной, харчевней, борделем и игорным притоном одновременно. В этом семиэтажном балагане скупщики скупали краденое, шлюхи торговали собой, а пьянчуги и любители царапки всегда находили пристанище. Как ни странно, у Клэя заметно улучшилось настроение, едва лишь он переступил порог печально знаменитого вертепа.

В «Дебоше» почти ничего не изменилось: барная стойка, кабинки вдоль стен, посреди зала – столы для игры в карты и кости, у большого очага – сценический помост, на котором сейчас изгалялись четыре девицы (три играли на музыкальных инструментах, а четвертая завывала, как банши, сорвавшаяся с утеса). На покореженных половицах там и сям виднелись лужи пролитого пива и пятна засохшей крови; повсюду валялись осколки разбитых бутылок и обломки стульев – следы легендарных драк (в «Дебоше» они происходили каждый вечер); сотни посетителей, едва различимые в густом табачном дыму, громко переругивались и хохотали одновременно.

Клэй окинул взглядом ярусы зала: с галереи четвертого этажа Матрик однажды сбросил горящий тюфяк, с галереи третьего этажа упал сам Клэй, подравшись с каскарцем из-за того, что отказался переспать с его сестрой. Северяне – странные люди.

В общем, и теперь, двадцать лет спустя, «Дебош» оставался неизменным, и Клэю почудилось, что ему все это снится: вот-вот появится он сам, молодой и глупый, с деньгами в кармане, со стаканом вина в руке и с девицей в обнимку.

Гэбриель хлопнул его по плечу:

– Я пока разберусь с ночлегом.

– А я буду у барной стойки, – сказал Матрик.

Внезапно кто-то завопил:

– Вот они!

После этого все пошло наперекосяк.

Оказывается, их уже ждали. Очевидно, Динантра загодя известила об их появлении (и выставила у входа стражников, чтобы Ганелон и его товарищи не вздумали сбежать), поэтому каждый новый посетитель считал нужным заверить их, что о завтрашнем выступлении на арене уже знает весь город. Наемники поочередно жали им руки и приветственно подставляли ладони; какой-то бард, взобравшись на помост, затянул песню об их подвигах, а на балконах галерей толпились желающие поглядеть на тех, кого некогда считали самой прославленной бандой на свете.

Клэй заметил в толпе давних знакомцев, с которыми не виделся почти двадцать лет. Вот Деккарт Клируотер – из-за спины торчала двойная рукоять неизменного молота; вот Неистовая Мэй Драммонд, истребительница великанов, которая на спор родила сына от орка (сын, тоже ставший наемником, лицом был страшнее ночи). Брыкливый Джорма отбивался сразу от троих, Арик Слейк в пух и прах проигрывал в карты, братья Бездельники – все пятеро – пили пиво за одним столом, а шестеро наемников из банды, ради смеха названной «Семь сабель», громко переругивались друг с другом. Беккет Фишер по прозвищу Зеленые Рукава увлеченно играл в «Контову крепость» – надо было строить башенку из деревянных брусков, а потом поочередно вытаскивать их из основания и укладывать на самый верх, до тех пор, пока все сооружение не обвалится. После этого игроки допивали пиво и начинали все сначала.

– Клэй Купер, Пузочес! – Ник Блад, менее прекрасная половина дуэта наемников, известных как «Блад и Глория», тряхнул Клэя за плечи. – Ну ни фига себе! Ты ли это?!

– Я это, я, – подтвердил Клэй. – А как Глория?

– Десять лет, как померла, – сухо сказал Ник. – От черногнили.

Клэй тяжело сглотнул (надо же было так оплошать) и сказал:

– Прискорбно.

Старый наемник пожал плечами:

– Ну, ничего не поделаешь. Кстати, я снова в строю. Должен был завтра выступать в «Макситоне», на разогреве у «Орущих орлов», но, говорят, горгона нашла себе новых знаменитостей. – Он толкнул Клэя локтем и хитро подмигнул. – Повезло тебе, сволочь! Только вернулся – и уже герой. Ну, с «Сагой» иначе и не бывает. Вы, конечно, молодцы, на ходу подметки рвете, с лету обставляете всех и всегда.

Клэй улыбнулся, как победитель состязания «Кому жить хуже всех».

– Рад встрече, Ник, – буркнул он и начал протискиваться к барной стойке.

Там сидел Матрик. Какой-то болван дал ему бутылку и позволил наливать самому. Бутылка уже почти опустела.

– Ты посмотри, кто тут! – завопил Матрик, перекрывая шум, и кивнул на соседа.

Клэй недоверчиво проморгался:

– Пит?

– Привет, Пузочес. Ты у нас нечастый гость.

«Да уж», – подумал Клэй.

– Ага, давненько не виделись. А ты… ты ни капельки не изменился, – изумленно сказал он.

Пит, вечный постоялец «Дебоша», жил в номере на первом этаже и все время проводил у барной стойки. По утрам он убирался в кабаке, за что его кормили три раза в день и позволяли наливаться пивом сколько влезет. Длинные волосы он заплетал в косицу, по-прежнему такую же черную, как и его безрукавка, – Клэй подозревал, что это единственная рубаха в гардеробе Пита.

– Матрик мне тут рассказал, что заделался королем, – без особого удивления продолжил Пит. – Столько мороки, а ради чего? Все, что человеку нужно в жизни, – это жратва, пиво и ночной горшок. Вот скажи мне, что такого есть у короля, чего нет у меня?

Клэй хотел было сказать «целая страна», но тут появился кабатчик – еще один осколок прошлой жизни. Минотавр Урик прежде сражался в бойцовых ямах и выторговал себе свободу еще до того, как арены появились в каждом городе. Некогда роскошная борода поредела и поседела, рога пожелтели от дыма, а скрипучий голос царапал, как плохо склепанная кольчуга.

– Пить будете? – спросил он.

– Пиво, – сказал Пит.

– Виски, – потребовал Матрик.

Клэй выставил ладонь вперед:

– Спасибо, мне не надо.

– Три пива, – буркнул Урик и отошел.

– Говорят, вы пересеклись с Рафом Халдеем? – спросил Пит, глядя в пустую кружку.

Клэй с Матриком обменялись взглядами.

– Ага, пересеклись, – ответил Клэй.

Пит кивнул:

– Ну, тогда я за него помолюсь. Предупреждал ведь дурака, чтобы ни за какие деньги не связывался с Клэем Купером.

– Я не… – начал объяснять Клэй, но осекся. А что можно было сказать? «Я ткнул ему в шею ядовитой змеей, не думал, что она укусит…» – Так уж вышло.

– Так оно всегда и выходит, Пузочес. Так и выходит.

Урик принес пиво, и Клэй, извинившись, отошел от стойки. Матрик направился было следом, но увидел, что за игорным столом нужен четвертый для партии в домино, и уселся на подставленный табурет.

Гэб с Ганелоном сидели в кабинке у стены. Восторженные поклонники уже закончили выражать свое восхищение, а суровый взгляд южанина удерживал на приличном расстоянии тех, кто был еще достаточно трезв и не осмеливался подойти. Клэй сел на скамью рядом с Гэбриелем.

То ли потому, что южанин по-прежнему молодо выглядел, то ли потому, что они так вот запросто сидели вместе, как в давние времена, Клэю вспомнилась первая встреча с Ганелоном. Гэб под каким-то выдуманным предлогом заманил Клэя в Контов, где хотел познакомить его с Келлореком, уличным громилой, который решил стать посредником. В таверне «Ленивая лосиха» Орк (как тогда безнаказанно и в глаза называли Келла) познакомил их с юным воришкой Матриком и с каким-то бардом, имени которого Клэй не мог припомнить за все сосульки преисподней.

Тем вечером в «Ленивую лосиху» заглянул и Ганелон – по мнению Клэя, совершенно случайно, ведь боги вряд ли снизойдут до такого пустяка, как первая встреча будущей банды. Какие-то подвыпившие уроды при виде зеленоглазого темнокожего южанина громко выдвинули предположение об извращенных вкусах его матери.

Ганелон пырнул ножом одного, что немедленно оскорбило лучшие чувства половины посетителей, поэтому Гэбриель уговорил Клэя встать на защиту южанина, чтобы уравнять шансы. К приятелям присоединился и Матрик. Так в тот вечер «Сага» одержала свою первую победу и – по неосторожности – потеряла первого из целой череды бардов.

Вспоминая об этом, Клэй улыбнулся. Гэбриель недоуменно покосился на него:

– В чем дело?

– Ни в чем.

– Я рассказал Ганелону про все, – объяснил Гэб. – Про Листопада, Кастию и Розу. Он согласен нам помочь.

Клэй уставился на Ганелона, который сидел на скамье напротив и выглядел в точности так, как двадцать лет назад. Очень странное зрелище.

Ганелон, почесывая шрам под левым глазом, обиженно спросил:

– А что такого? Или ты не ожидал, что я соглашусь?

– Да не в этом дело, – сказал Клэй. – Просто я думал, что…

– Что я самую малость рассвирепею? – продолжил за него Ганелон. – Из-за того, что друзья не пришли на помощь, когда меня заграбастали гвардейцы султаны? Из-за того, что меня превратили в камень, отправили в Каменоломню, а потом продали горгоне, которая жаждет увидеть, как меня убьют на арене?

– Ага, – сказал Клэй, отхлебнув пива.

Ганелон поморщился и пожал плечами:

– А я вот не рассвирепел. И на вас не в обиде. Ну, не очень. По-моему, все вышло по справедливости. Кто заслужил, того и убили, а за двадцать лет ничего особенного не случилось, так что я ни фига не пропустил.

– Я бы не сказал, что…

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Пузочес, – оборвал его Ганелон. – Жены. Дети. Налаженная жизнь. Это все не для меня. – Он отхлебнул пива, вытер пену с губ. – Так что вот он я. Вот они мы. Гэбриелеву дочку надо спасать. Этим мы и займемся. И хорошо бы встретиться с Листопадом. По-моему, самое время снова надрать ему задницу.

Что ж, раз так, значит так. Никакой горечи. Никакой враждебности. Ганелон считал, что все идет своим чередом. Южанина нельзя было назвать простым человеком, но его рассудительность и практичность поражали даже Клэя, который и сам на них чуть ли не молился.

Закончив выяснять отношения с Клэем, Ганелон обратился к типу за соседним столом:

– В чем дело?

Клэй взглянул в ту сторону и увидел того самого беловолосого юнца, который утром сидел на пороге ковчега, застрявшего у городских ворот.

– Да ни в чем. Пытаюсь сообразить, какого хрена из-за вас подняли такой шум.

Гэбриель привалился к стене в углу кабинки, Ганелон молча разглядывал парня, поэтому Клэй решил ответить сам:

– Мы обычная банда.

– Обычная банда? – презрительно фыркнул юнец.

Его спутники – два развязных молодчика и баба с усыпанной бриллиантами повязкой на глазу – издевательски захохотали.

– И какого хрена вы завтра выступаете в «Макситоне» вместо нас?

– А вы кто такие? – спросил Ганелон.

Беловолосый ошеломленно уставился на него:

– А то ты не знаешь?!

Ганелон помотал головой.

– Мы – «Орущие орлы». Самая знаменитая банда к востоку от Жути, – пояснил юнец.

– То есть повсюду, – добавил один из его приятелей.

– Я понял, – сказал Клэй.

Тощий лидер знаменитой банды подался вперед:

– Да вы что, из подземелья такие темные вылезли?

– Типа того, – без улыбки ответил Ганелон.

– Это мы должны были завтра выступать в «Макситоне», – пробасила баба с повязкой на глазу, и лишь тогда Клэй сообразил, что никакая это не баба. – Мы из самой Набатной цитадели сюда приперлись, и что теперь делать? Яйца отсиживать, пока вшивое старичье будет заливать нашу арену своей тухлой кровью?

– Не кипятись, Парис, – сказал ему приятель. – Говорят, эти мудаки сто лет назад убили спящего дракона. Не, ты зацени.

Они ехидно захихикали.

Клэй покосился на Ганелона, но воин все еще держал пивную кружку на весу – хороший признак. «Вот как поставит на стол – тогда держись», – решил Клэй и примирительно улыбнулся, не желая усугублять положение дел.

– Ну, вы не расстраивайтесь попусту. Динантра обещала подсунуть нам какую-то редкую гадость.

Беловолосый скрестил татуированные руки и со скучающим видом заметил:

– И какую же редкую гадость можно подсунуть замшелым героям? Увечных кобольдов или слепых циклопов? А может, вас просто надо выпустить на арену и делать ставки, кто первым окочурится от старости?

Раздался очередной взрыв смеха.

Улыбка постепенно сползала с лица Клэя. Он прикрыл рот краем кружки и буркнул:

– Все может быть.

– Как там вас называли? – не унимался беловолосый. – Короли Жути? И где только горгона вас откопала? Вы же давным-давно разбрелись кто куда.

– Говорят, кто-то из них помер, – сказал тот, что с повязкой на глазу.

– А один вообще пидорас, мальчиков ему подавай. Вон тот, наверное, блондинчик смазливый.

Клэй потер подбородок, будто стараясь удержать исчезающую улыбку.

– Ну, вы уж извините, что мы не дали вам выступить. Нет, правда, простите. «Клекочущие орлы»…

– «Орущие»! – рявкнул беловолосый.

– Кто орущий?

– Наша банда называется «Орущие орлы», а не «Клекочущие»…

– А почему? – с искренним недоумением спросил Клэй. – Орлы ведь не орут, а…

Юнец вскочил и завопил, размахивая мечом:

– Да я и без тебя знаю, какие звуки издают долбаные орлы!

Вопль привлек внимание окружающих. В наступившей тишине послышался негромкий, но зловещий стук – Ганелон опустил кружку на столешницу.

История о том, как «Дебош» сгорел дотла, воспета многими бардами. Тем не менее их всех – даже тех, кто лично присутствовал на пожаре, – огульно обвиняют в попытке обрести славу, чудовищно искажая правду и чрезмерно приукрашивая описываемые события. Наверняка известно лишь одно: разборка между «Орущими орлами» и воссоединенной «Сагой» каким-то образом переросла в настоящее побоище.

«Дом в огне», баллада Двухпалого Таниса, рассказывает, как городские стражники бросились разнимать дерущихся и проявили такие чудеса доблести, что один из посредников немедленно заключил с ними договор и они образовали банду под неприхотливым названием «Городская стража». «Пламя и перья», поэма знаменитого Джамидора, подробно описывает драку подушками, которая произошла вскоре после полуночи на лестничной площадке между пятым и шестым этажом.

Правда ли, что в пожаре повинен Матрик Черепобой, агрийский король-изгнанник? В песне «Вискарь и виверны» говорится, что выпитого им виски хватило бы, чтобы свалить с ног великана средних размеров, а потом король блеванул на зажженную свечу и ненароком поджег стол. Впрочем, другие источники утверждают, что «Дебош» загорелся из-за Аркандия Муга, волшебника и знаменитого алхимика, который вызвал ифрита, чтобы раз и навсегда удостовериться, как именно появляются на свет демоны: рождаются или вылупляются из яйца (безусловно, совершенно бессмысленная трата времени – ведь всем известно, что демоны вылупляются).

Как бы то ни было, пожар знаменовал окончание целой эпохи. «Дебош» решили не поднимать из руин, а на пепелище скромным свидетельством многолетних разнузданных бесчинств осталось неприметное надгробье, установленное на могиле единственной (как ни удивительно) жертвы пожара – человека по имени Пит.

Надпись на могильной плите гласит: «Мы все – короли, если жаждем лишь власти над собой».