Глава 20 Душа в камне

– Мне нет дела до Кастии, – соврал Гэбриель. – Я пришел за Ганелоном.

Листопад вопросительно приподнял длинные уши.

Муг обвел взглядом друина, Гэбриеля и Динантру:

– Ничего не понимаю. Он все еще узник?

Змееволосы Динантры с шипением устремились к волшебнику.

– Нет, не узник, – пояснила она. – Он – мое приобретение. Если я его отпущу, то стану врагом султаны. Вообще-то, я к этому была готова и раньше, но теперь, после недавних событий, это неизбежно. Однако по просьбе моего повелителя я внесла некоторые изменения в условия нашего договора.

Гэб подозрительно покосился на Листопада, а Клэй задал вопрос, мучивший их обоих:

– Ты знал, что мы сюда придем?

Друин сухо усмехнулся, но не ответил.

– Он упомянул, что видел вас в Линдмуре, – сказала Динантра, – и пожелал встретиться с вами лично. А поскольку я предполагала, что вы вернетесь за Ганелоном, то предложила герцогу остаться в Пятипрестолье еще на несколько дней.

– Очень предусмотрительно с твоей стороны, – буркнул Матрик.

Листопад беззаботно вздохнул:

– Верно. Она будет прекрасным экзархом.

Гэбриель скрипнул зубами. Если не освободить Ганелона, то Розу не спасти, потому что без помощи воина-южанина приятелям не выжить в Жути. Вдобавок, когда Ганелон снова увидит друзей по «Саге», он, хотелось бы верить, не убьет Гэбриеля, услышав предложение о прогулке в Кастию.

Как ни крути, а Клэю и его приятелям волей-неволей придется принять любые «изменения», измышленные друином и Динантрой.

– И чего же ты от нас хочешь? – процедил Гэбриель.

Друин ответил не сразу, наслаждаясь своими словами:

– Я хочу, чтобы вы сами испытали, каково это – рисковать жизнью на потеху кровожадной толпе. Вдобавок я с удовольствием погляжу, как вас убивают. К счастью, у Динантры есть возможность устроить и то и другое.

– Ох, Святая Четверица, – прошептал Матрик; бледность стремительно покрывала его щеки, разрумянившиеся от двух чаш вина. – Ты собираешься отправить нас в «Макситон»?

По лицу Листопада чумой расползлась коварная ухмылка.

– Да, – ответил он Матрику, не сводя разномастных глаз с Гэбриеля. – Не зря же вы положили столько сил на то, чтобы воссоединить свою банду. Вы явно что-то задумали – наверное, какое-то грандиозное прощальное выступление. – Он с любопытством прянул ушами. – В вашем преклонном возрасте вы вряд ли отважитесь еще на одну вылазку в Жуть.

– И с кем мы будем сражаться? – спросил Муг, пытаясь сменить тему разговора, чтобы друин не допытывался о дальнейших замыслах «Саги». – С тобой? Нет, только не с тобой! Или все-таки с тобой, что ли?

Негромкий смех Динантры напоминал змеиное шипение. Обменявшись заговорщицким взглядом с друином, она ответила:

– Вам предстоит нечто особенное. Такого в городе еще не бывало. И если вы одержите победу, то я освобожу Ганелона.

Динантра умолчала о том, что произойдет в случае поражения.

– А если мы откажемся? – спросил Матрик. – Что будет с Ганелоном?

Беспощадно прекрасное лицо Динантры исказила нетерпеливая гримаса. Змеи на голове рассерженно зашипели.

– По-вашему, мне легко в Пятипрестолье? Да, закон признает мои права. К тому же богатство значительно облегчает жизнь. Однако горожане относятся ко мне с неприязнью, рисуют на заборах похабные картинки, я не могу выйти в город без охраны, а на рынок отправляю слуг, потому что торговцы не желают иметь дела со мной. Вдобавок какая-то шлюха на Денежном Холме дерзко назвалась моим именем, нахлобучила парик из крашеных веревок и воображает, что… точнее, позволяет мужчинам воображать, что это я, а не она оделяет их немыслимыми усладами… Между прочим, ни один смертный не вынесет моей ласки!

Подушка, зажатая у Матрика между колен, предательски дрогнула.

– Я долгие годы живу среди людей, неустанно забочусь об их благе, но все равно не получаю никакой признательности. Мне даже приходится устраивать постыдные бои на арене. Листопад заверил меня, что в новой Державе они будут запрещены. Как бы то ни было, я посулила городу великолепное зрелище и во что бы то ни стало сдержу свое обещание – не важно, с вашей помощью или без нее. Если вы откажетесь, то Ганелон выйдет на смертный бой в одиночку. И погибнет, это я точно знаю. Так или иначе, но «Макситон» напьется крови. Выбор за вами.

Гэбриель хотел было возразить, но Клэй его опередил:

– Мы согласны.

Все уставились на него. Муг натянуто улыбнулся. Матрик пожал плечами. Гэбриель кивнул; в его взгляде сквозило горькое облегчение.

– Прекрасно, – прошипела Динантра. – Бой состоится завтра. Должна была выступать другая банда, но, полагаю, никто не станет возражать, если в виде исключения на арену выйдет «Сага». Подумать только, долгожданное воссоединение прославленных Королей Жути!

– Завтра так завтра, – сказал Клэй, не дожидаясь ничьих возражений.

Муг костлявым плечом ткнул короля:

– Чем раньше покончим с этим делом, тем быстрее уйдем на запад, верно, Матти?

Листопад прянул ушами и больше ничем не дал понять, что уловил намек, заключенный в словах волшебника.

Гэбриель, стремясь избежать дальнейших расспросов, сказал:

– А сейчас отведи нас к Ганелону.

Горгона, тряхнув погремушкой на хвосте, подозвала слугу, вручила ему чашу, сползла с места и вперила в Гэбриеля рубиновый взор.

– Оставь золото здесь и следуй за мной, – велела она.

Гэбриель без возражений встал и направился за ней. Мешок остался лежать на полу.

Листопад, снова обернувшись к картине, бросил через плечо:

– Я бы пожелал вам удачи на завтра, но, сами понимаете…

Динантра повела их мимо занавешенной веранды через внутренний дворик, озаренный свечами, по тропинке, вымощенной разноцветными каменными плитами – розовыми, белыми и зелеными. Справа виднелся ухоженный сад, где полуобнаженный слуга в набедренной повязке, расшитой золотыми монетами, при свете факела подстригал куст, придавая ему форму двух борцов, – во всяком случае, в темноте Клэю показалось, что мужские фигуры сцепились в драке. При виде Динантры слуга упал на колени и прижался лбом к земле. Слева был ставок, почти такой же, как в особняке Келлорека. Клэй задумался, умеют ли горгоны плавать, и решил, что умеют.

– А почему ты выкупила Ганелона из Каменоломни? – спросил Матрик.

– Потому что он опасен, – не оборачиваясь, ответила Динантра, – а я коллекционирую опасные вещи.

В глубине сада стояла каменная постройка. Динантра остановилась у входа, подтянула зеленовато-золотистые кольца хвоста.

– На сегодня Ганелон ваш. Я подыщу вам пристанище в городе, что-нибудь подходящее, не беспокойтесь. И пошлю с вами стражников, чтобы вы не вздумали нарушить уговор. Входите, он там, – сказала она.

Гэбриель решительно толкнул тяжелую дверь и первым вошел в сумрачную комнату. Муг и Матрик последовали за ним. Клэй на миг задержался снаружи, насквозь пронзенный ледяным копьем жуткого предчувствия. Он представил себе, какую ненависть и презрение Ганелон питает к друзьям, бросившим его в трудную минуту; вдобавок, хоть он и освободился из Каменоломни, но попал в рабство к расчетливой горгоне. Больше всего Клэй боялся, что долгие годы тюремного заключения и рабского существования сломили некогда доблестного воина. Неужели и он встретит их на коленях, прикрывая свой срам лишь лоскутом, расшитым монетами? Или Динантра заковала Ганелона в цепи и посадила в клетку?

Горгона с едва заметной улыбкой глядела на Клэя.

Он переступил порог. В комнате было темно. Сквозь решетку окна в западной стене струились полосы звездного света. В спертом воздухе снежинками вихрились хлопья потревоженной пыли, оседали на каменную статую посреди комнаты.

– Это он, – торжественно и печально сказал Муг, кончиками пальцев касаясь базальтового лица. – Ганелон.

На севере ходило присловье про монету, сломавшую хребет дракона. Возникло оно из представления, что дракон, накопивший слишком много сокровищ, задохнется под их весом, раздавленный собственной алчностью. Как полагал Клэй, присловье означало, что судьба даже самых могущественных существ (к примеру, драконов) иногда зависит от пустяка.

Похожая поговорка существовала и на юге: «Соломинка, сломавшая спину верблюда». Правда, для Клэя оставалось загадкой, зачем грузить верблюда соломой, но, как известно, южане – странные люди.

«Сага» распалась вовсе не из-за того, что Ганелон убил сына султаны, однако, если вдуматься, это преступление и стало той самой монетой, что сломала драконий хребет.

Разумеется, Клэй вовсе не винил приятеля. В городишке Мезала нармерийский принц изнасиловал женщину, которая очень нравилась Ганелону, и тот, вне себя от ярости, вырезал весь нармерийский гарнизон. Принц в отместку приказал сжечь женщину на городской площади, что заставило Ганелона отправить на костер самого принца, правда в таком изувеченном состоянии, что смерть на костре, в сущности, была милосердным деянием.

Гибель сына весьма расстроила султану, но товарищи Ганелона по банде в силу различных причин не захотели становиться мишенью для ее праведного гнева.

Незадолго до этого Валерия призналась Гэбриелю, что ждет ребенка. Авгуры предсказали, что родится девочка. Гэбриель беспечно заметил, что она вырастет героем и, как и ее отец, покроет себя неувядающей славой. Что, вообще-то, забавно, принимая во внимание дальнейшие обстоятельства.

Фредрик, муж Муга, тоже известный наемник, за год до того, вернувшись из очередного похода в Кромешную Жуть, обнаружил, что подцепил черногниль. Желая во что бы то ни стало отыскать лекарство от смертельной болезни, Муг на год оставил банду; когда объявили об аресте Ганелона, волшебнику было не до того. К несчастью, все старания Муга не помогли, и спустя несколько месяцев Фредди умер.

Матрик ежедневно получал любовные письма от Лилит, которая в то время еще не превратилась в коварную и безжалостную королеву, снедаемую неутолимой жаждой власти и любострастия. Юная принцесса, без памяти влюбленная в очаровательного плута, писала, что ее отец смертельно болен, что Матрик должен на ней жениться, остаться в Агрии и взойти на престол, когда умрет старый король (он же «трухлявый мудак», как ласково называла его любящая дочь).

А что же Клэй Купер? В общем-то, он никогда не мечтал ни о банде, ни о славе. Он любил своих товарищей, как родных братьев, – всех, даже Ганелона, – и, хотя преуспел в убийствах, вовсе не горел желанием заниматься этим и дальше, да еще скрываясь от мести разъяренной султаны. Он хотел вернуться домой, забыть о насилии, а больше всего – жить так, как завещали слова, давным-давно выцарапанные им на березовом стволе, что лежал на могиле матери.

Так и вышло, что Ганелону пришлось расплачиваться одному. По сути, его никто не предавал, потому что он убил и принца, и немало прочих «невинных» людей. Тем не менее Клэй чувствовал себя предателем, и с тех пор бремя вины окутывало его чугунным плащом. А сейчас они освобождают Ганелона лишь потому, что им потребовалась его помощь, и, вполне вероятно, для него это станет той самой соломинкой, которая сломала спину верблю…

«Вот оно как… – До Клэя наконец дошел скрытый смысл метафоры. – Теперь понятно».

Отчаянный замысел Гэбриеля принес плоды: вся банда снова собралась вместе.

И все было бы как в старые добрые времена, да только Муг умирал от неизлечимой болезни, Матрик совершенно потерял форму, Гэбриель – некогда гордый и бесстрашный лидер – ослабел, как новорожденный котенок, а Клэй больше всего хотел вернуться домой, обнять жену и рассказывать любимой дочурке о своих приключениях, по счастью оставшихся в далеком прошлом.

А вот Ганелон совершенно не изменился и был так же здоров, как двадцать лет назад, в тот самый день, когда маги султаны превратили его в камень.

Пока Муг рылся в своей бездонной суме в поисках зелья, способного снять чары, наложенные нармерийцами, Клэй пытался вообразить, что именно произойдет, когда Ганелона вернут к жизни. Все возможные варианты сводились к одному: Клэй и его приятели полягут бездыханными у ног прославленного воина. Ганелон, самый опытный боец «Саги», на убийство друзей наверняка пошел бы с той же легкостью, с какой орел убивает свое потомство.

Ганелон был зачат, появился на свет и вырос, окруженный насилием и жестокостью. К одиннадцати годам он осиротел, а в четырнадцать подался в наемники. Прежде чем присоединиться к «Саге», воин-южанин, несомненно, пережил больше приключений, чем все пятеро, вместе взятые, за десять лет в банде. Ганелон утверждал, что о его похождениях в молодости известно какому-то барду, но Клэй еще ни разу не слыхал ни от кого, кроме самого Ганелона, ни песен, ни сказаний о юных годах воина.

Жизненный путь Ганелона по большей части определило его происхождение. Его мать еще совсем девочкой продали в ксанский бордель; его отец был одним из каскарских гвардейцев султаны. Ганелон был зачат без любви, без взаимности и, как предполагал Клэй, не по обоюдному согласию, потому что нармерийская шлюха в ту же ночь прикончила спящего каскарского исполина.

От отца-северянина Ганелон унаследовал зеленые глаза, внушительный рост, крутой нрав и врожденную способность к кровопролитию, а от матери – ярость, силу духа и внутренний голос, время от времени служивший ему совестью.

– Вот, нашелся. – Муг бережно вытащил горшок с кактусом из пустой на вид сумы и передал ее Матрику. – Подержи.

Волшебник опустился на колени, поставил горшок на пол, с превеликой осторожностью отломил одну кактусовую колючку, зажал ее в зубах и, взяв у Матрика суму, накрыл ею кактус, как злобную кошку, которая вот-вот начнет царапаться. После этого он вынул колючку изо рта и вонзил в палец на ноге массивной статуи.

– Подождем минутку. – Он встал с колен и небрежно отбросил колючку.

Клэй задумался, что именно происходит, когда развеиваются чары окаменения. Начнет ли воин буйствовать, повинуясь порывам рассудка, еще не осознавшего высвобождения из камня? Из предосторожности Клэй отступил на шаг и согнул правую руку, готовясь при необходимости прикрыться Черным Сердцем.

Чтобы скрасить ожидание, Клэй разглядывал статую. Ганелон был чуть ниже Клэя ростом, не такой кряжистый, и плечи чуть поуже, но Клэй считал, что приятель выглядит гораздо внушительнее, чем он сам. Клэй Купер напоминал огромного медведя, умеющего и драться, и сладко спать зимой в уютной берлоге, а Ганелон был поджарым, будто волк, и лощеным, как ягуар. Казалось, природа создала его с единственной целью – нести смерть.

Клэй завороженно смотрел, как спадают чары. Тусклый камень превратился в черные косички волос с бусинами слоновой кости, в темно-коричневую, испещренную бледными шрамами кожу, под которой бугрились мышцы. Высокий лоб, широкий нос, черная щетина на щеках… Ганелон сморгнул пыль с ресниц и, быстро сообразив, что он не в одиночестве, устремил взгляд зеленых глаз на каждого из друзей по очереди. Ноздри его раздулись, и Клэй начал отсчитывать секунды до начала кровопролития – Ганелон наверняка умоется кровью бывших друзей.

Секунды все тянулись и тянулись. Наконец Ганелон кашлянул, повернулся к Гэбриелю и произнес сухим, как старый пергамент, голосом:

– Сколько?

– Девятнадцать лет, – ответил Гэбриель.

Воин закрыл глаза, ожесточенно скрипнул зубами, впервые за долгие годы набрал полную грудь воздуха и тяжело выдохнул. Потом он размял плечи и склонил голову набок – шейные позвонки хрустнули так громко, что Муг подскочил, будто испуганный кролик. Ганелон поглядел на волшебника, улыбнулся, медленно перевел взгляд на Матрика, потом на Гэбриеля и, наконец, на Клэя. Воцарилось молчание, утяжеленное клубами пыли.

– А видок у вас хреновый, – наконец сказал Ганелон.