Глава 19 Гости Горгоны

Гэбриель объяснил, что деньги предназначены для некой Динантры. Сейчас приятели сидели у нее в приемной, куда их провел полуобнаженный привратник. Как у Келлорека, которого за глаза называли Орком, у Динантры тоже было жуткое прозвище – Горгона. Келлорек получил свою кличку за грубость, жестокий нрав и выдающуюся челюсть, а вот прозвище Динантры буквально отражало ее натуру, поскольку она действительно была самой настоящей горгоной.

Когда она наконец вышла к ним, то оказалась ослепительной красавицей, даром что со змеями вместо волос. Чешуйки на хвосте отливали зеленоватым, как бронзовые и медные плашки под дождем, а на внутренней стороне рук и у шеи – сливочным серебром. Лиф туго стягивал ее талию, выставляя грудь, будто дыни на прилавке рыночного торговца. Клэй едва не утонул в глазах Динантры – пунцовых, как помятые яблоки в тусклом свете лампы. Такого же цвета были и змеи, гнездом обвившие голову; тихое змеиное шипение сопровождало каждое слово Динантры.

– Мой милый Гэбриель, как я рада тебя видеть! – сказала она. – Вот уж не думала, что ты так быстро вернешься.

– Зато с деньгами, – сказал Гэбриель.

– И с друзьями, как я погляжу! – Она устремила на приятелей чувственный взор, и в просторной приемной, уставленной мраморными бюстами предков горгоны, отчего-то стало очень тесно. – Ах, я так люблю визиты! Кстати, я вот как раз сейчас принимаю гостей.

Гэбриель сглотнул, неловко переминаясь с ноги на ногу. Монеты в мешке звякнули.

– Тогда мы придем завтра, – сказал он. – Но не позже. Мне надо…

– Глупости! – изрекла она (от ее голоса у Клэя щекотало в ушах). – Вы, наверное, устали с дороги. А мой гость вам очень понравится. Пойдемте, я вас познакомлю.

Не успел Гэбриель возразить, как Динантра повернулась и уползла в глубину особняка. Гэб вздохнул и пошел следом. Муг потянулся к каменной пряди-змее на древнем бюсте, а Матрик разглядывал свое отражение в зеркале и озабоченно приглаживал растрепанную шевелюру.

– Ну, то, что горгона якобы превращает мужчин в камень, – это выдумки, конечно, – негромко сказал он, – а вот стояк у меня реально каменный.

Клэй вытаращил глаза на того, кто всего неделю назад был его повелителем:

– Ты это всерьез?

Отражение Матрика подмигнуло Клэю.

Что-то глухо хрустнуло. Обернувшись, Клэй увидел, что Муг сжимает в кулаке обломок каменной змеи и глядит виновато, будто мальчишка, который без разрешения взял с полки пирожок.

– А я… Нет, ничего такого… Это не я. – Волшебник раскрыл свою бездонную суму, швырнул в нее обломок и кивнул в сторону коридора, в котором скрылись Гэб и горгона. – Ну что, пойдем?

Клэй в свое время встречал немало горгон и примерно представлял себе, как выглядит особняк изнутри. Горгоны были заядлыми собирательницами предметов искусства и коллекционировали все подряд – и картины в изящных рамах, и элегантную мебель, – но больше всего любили скульптуру. Динантра провела гостей в просторный зал, естественно украшенный статуями. По обе стороны зала были установлены широкие пологие скаты, и Клэй впервые сообразил, что ступени обычных лестниц создают для горгоны некоторые затруднения.

В дальнем конце зала, на веранде, прохладный ветерок колыхал кисейные завесы. Клэй уставился на силуэт Динантры, залитый неярким сиянием высоких свеч, размышляя, как женщине, которая ниже пояса змея, удается так призывно покачивать бедрами. По залу витали ароматы корицы и роз, звучала заунывная нармерийская мелодия, напомнившая Клэю о ночах в пустыне.

Там же, в конце зала, стоял неизвестный гость, глядя в темноту. На нем был обтрепанный багровый плащ, а спину наискосок пересекали трое ножен…

«О боги…»

Клэй замер. Гэбриель оцепенел. Муг и Матрик оборвали негромкий разговор.

Герцог Крайнийский, обернувшись, оскалился зазубренной друинской улыбкой.

– Привет, Гэбриель, – произнес он с видом кота, разбудившего мышонка. – А кто это с тобой – неужели славный король Матрик? Ходят слухи, что он умер.

Матрик хотел было ответить что-то язвительное, раскрыл рот, да так и застыл, как снулая рыбина на дне лодки.

Разномастные глаза Листопада скользнули по Мугу и задержались на Клэе.

– Прошу прощения, что я в Линдмуре вас не заметил: мне было не до того. Да и потом, вы очень постарели.

Клэй запоздало сообразил, что у стен зала замерли по стойке смирно мускулистые воины в шлемах с опущенными забралами, с зеркальными щитами у локтя и в набедренных повязках, расшитых золотыми монетами. Перед собой стражи обеими руками держали длинные копья. Пока было неясно, что сулит их присутствие – добро или худо.

Гэбриель, не отводя глаз от Листопада, обратился к горгоне:

– Что здесь происходит?

Динантра, вползя на низкое ложе, неторопливо укладывала хвост кольцами.

– Мне выпала честь оказать гостеприимство герцогу Крайнийскому на время его визита в Грандуаль. Он, как и вы, – мой почетный гость. – Она протянула руку, и полуобнаженный юноша в белых шальварах до колен благоговейно поднес ей хрупкую чашу. – Располагайся, Гэбриель. Выпей вина.

Гэб, отступив на шаг, помотал головой:

– Нет, мы лучше завтра придем. Пошли, Клэй.

– Что ж, уходи, если хочешь, – сказала Динантра; в ее голосе внезапно прорезались нетерпеливые нотки. – И можешь не возвращаться. Ганелон останется как есть. Мне он так больше нравится.

Гэбриель вздрогнул. На лице Листопада, полускрытом краем чаши, мелькнула хищная улыбка.

Клэй с приятелями устроились на ближайших к ним сиденьям, а Гэбриель, по-прежнему не сводя глаз с друина, опустился на край кресла с высокой спинкой и швырнул мешок золота на пол. Матрик с Мугом сидели бок о бок на крошечном диване, причем Матрику пришлось снять с сиденья продолговатую шелковую подушку и, не зная, куда ее девать, зажать ее коленями. Клэю достался низенький пуф, от сидения на котором сразу же заныла спина.

– Тут свободно, – сказала горгона, похлопав по ложу в непосредственной близости от своей… короче, от своего хвоста.

Клэй натянуто улыбнулся:

– Нет, спасибо, мне и здесь хорошо.

Принесли вино, разлили по чашам. Когда слуги удалились, Динантра поднесла чашу к губам и, по нармерийскому обычаю (видно, он ей очень нравился), сделала глоток, показывая гостям, что вино не отравлено. Змеи на голове зашевелись, потянулись к чаше.

– Как я понимаю, вы давно знакомы. – На Листопада и Гэбриеля она взирала с кровожадным вожделением зрителя, следящего за битвой заклятых врагов на арене.

– Да, – кивнул Листопад.

– Он устроил нам засаду в Жути, – сказал Гэбриель.

– А вот это – его рук дело, – пояснил друин, указывая на шрам под темным глазом.

– Он хотел украсть мой меч.

– Он убил моего отца.

Воцарилось неловкое молчание. Матрик шумно, в несколько глотков, осушил чашу, а потом, причмокивая, облизнул губы, подавил отрыжку и спросил:

– А еще есть?

По жесту горгоны королю снова наполнили чашу. Тем временем Клэй украдкой разглядывал ножны за спиной друина. Все три меча были разной длины и ширины. В Линдмуре Листопад обнажил первый меч – короткий, клинообразный, пышущий жаром и рассеченный пламенеющими трещинами, будто за черной железной решеткой полыхал огонь. Вторые ножны были длинными и узкими, чуть изогнутыми, а третьи – еще длиннее, светлые, будто выбеленная солнцем кость; рукоять третьего меча обматывал черный лоскут.

Клэй надеялся (хотя и без особой уверенности) никогда не увидеть обнаженный клинок третьего меча.

Гэбриель хотел что-то сказать, но герцог, пользуясь друинским предвидением, его опередил:

– Мне известно, что Веспиан сам попросил об этом. – Друин прикрыл макушку мохнатыми белыми ушами. – Мне также известно, что ты убил его Веленкором. Отец не заслуживал такой милости.

«Какая уж тут милость, если тебе пронзают сердце твоим же мечом», – подумал Клэй, но вместо того, чтобы произнести это вслух, пригубил вина. Оно оказалось великолепным, с перечно-пряным смолистым ароматом. Впрочем, он еще не встречал злодея (или злодейку, как в данном случае), который не разбирался бы в винах, – судя по всему, без этого не заслужишь ни богатства, ни репутации злодея.

– Кстати, где он? – Друин сощурил разномастные глаза. – Где бесценная реликвия, которую мой трусливый отец доверил человеку?

Клэй поморщился: слово «человек» в устах Листопада звучало так же, как люди обычно произносят «дерьмо».

Гэбриель расправил плечи:

– Веленкор спрятан в надежном месте, тебе его не найти.

Разумеется, ему пришлось солгать, но в данном случае говорить правду было бы опрометчиво, поскольку Гэб отдал прославленный меч архонта бесчестному посреднику в уплату за долги и чтобы успокоить одурманенную царапкой жену, противницу насилия. Гэбриель с нарочитым безразличием взглянул на Листопада и обратился к горгоне:

– Я пришел за Ганелоном. Мы с тобой уговорились: шестьсот престольных марок…

Муг, только что сделавший глоток, закашлялся, и вино пролилось изо рта обратно в чашу.

– Шестьсот престольных марок? – запинаясь, воскликнул он. – Золотом? У тебя в мешке? – Он схватил Матрика за руку. – Ты когда-нибудь видел столько денег?

– У меня, вообще-то, целый замок был, – напомнил волшебнику Матрик.

– Ладно, проехали, – вздохнул Муг, закрыв лицо рукой, а потом кивнул Гэбриелю. – Прошу прощения.

Заявление Гэбриеля ошеломило Клэя. Он предполагал, что в мешке – серебряные кроны и медяки, ну, может, еще пара престольных марок. Но шестьсот золотых – целое состояние, а к Клэю на порог Гэб явился в лохмотьях и в дырявых сапогах.

– Шестьсот престольных марок, – повторил Гэбриель, подавшись вперед. – В два раза больше, чем ты заплатила стражам Каменоломни, и на сто марок больше, чем мы с тобой уговаривались. Возьми деньги и отдай нам Ганелона.

Динантра восторженно посмотрела на мешок.

– Какая щедрость! – проворковала она и с притворным огорчением добавила: – Ах, если бы ты пришел на пару недель раньше, я бы исполнила уговор. Однако славный герцог посоветовал мне несколько изменить условия нашего с тобой соглашения, а вдобавок предложил кое-что подороже золота.

Клэй покосился на Листопада, который с довольной ухмылкой держал чашу с вином в длинных тонких пальцах.

– Что именно? – холодно осведомился Гэбриель.

Пышная грудь горгоны колыхнулась. Клэй поспешно отвел глаза и, твердо решив найти другой – какой угодно – объект для рассматривания, уставился на горгоний хвост. Кольца погремушки на конце хвоста покрывали замысловатые нармерийские письмена. Клэй вспомнил, что вроде бы число колец погремушки соответствует числу змеиных линек, и начал было считать, однако его размышления прервал ответ горгоны.

– Я стану экзархом новой Державы, – заявила она.

– Новой Державы? – переспросил Муг. – В смысле – старой Державы? Но ведь она… он не… нельзя же так… – Он недоуменно заморгал. – Погодите, я ничего не понимаю. Совсем запутался.

– Ты шутишь, – выдохнул Гэбриель.

– Отнюдь нет, – оскалился Листопад. – Вскоре мне понадобятся те, кто привык повелевать и властвовать. – Зазубренная улыбка, обращенная к горгоне, чуть оттаяла, словно бы пасмурным зимним днем в небе блеснуло солнце. – В сущности, госпожа Динантра как нельзя лучше подходит для этой задачи.

«И Келлорек тоже, – подумал Клэй, ведь бывший громила, сделавшийся сначала посредником, а потом и влиятельной персоной, в любых обстоятельствах с радостью ухватился бы за возможность стать экзархом. – Только для его тщеславия нужен водоем побольше».

– Новая Держава? – презрительно фыркнул Матрик, театрально взмахивая своей чашей, по счастью уже пустой. – И где же возникнет это твое сказочное королевство? Места ведь не… – Он осекся, сообразив, в чем дело.

– Кастия! – воскликнул Муг, наконец-то избавившись от недоумения.

– Кастия, – повторил друин и поглядел на Гэбриеля, будто ожидая следующего вопроса.

Гэб и спросил:

– А зачем тогда ее разрушать?

– На то есть несколько причин, – ответил Листопад и, неслышно ступая по мраморным плитам пола, направился в середину зала.

Змеи на голове Динантры с тихим шипением следили за ним.

Когда друин подошел поближе, в жилах Клэя вскипела кровь, а волосы едва не встали дыбом. Повеяло прелью, смятой палой листвой, горящим сухостоем и чем-то неприятным, как затхлое скисшее вино. Серебристая кольчуга под плащом Листопада шелестела и позванивала при каждом шаге. Он остановился у огромной картины, оправленной в роскошную палисандровую раму, и произнес:

– Как я уже упоминал в Линдмуре, орда изголодалась. Надо утолить ее голод. Орде нужна победа. И победа нужна мне, чтобы удержать орду в подчинении.

– Ты же уже одержал победу над армией республики, – напомнил Матрик.

Листопад оглянулся, приподняв бровь.

– Без особого труда, – равнодушно, без бахвальства ответил он, что очень расстроило Клэя. – Это даже сражением не назовешь. Перед битвой кастийцы устроили настоящее представление: встали стройными колоннами, размахивали стягами, трубили в рога. А как только орда двинулась на них, так они и разбежались. Ваши хваленые наемники оказались покрепче, но их было слишком мало. Однако же если б не они, все кастийцы полегли бы на поле боя и Кастия уже была бы моей. А поэтому тем, кто укрылся в осажденном городе, пощады не будет.

Гэбриель заломил руки. Казалось, его сейчас стошнит, точнее, словно он уже проглотил свою блевотину и теперь жаждет исторгнуть ее обратно.

– Значит, это самое герцогство Крайнийское, о котором ты вещал на совете…

– Чушь, конечно. – Листопад устремил взор на картину.

Только сейчас Клэй сообразил, что на полотне изображено падение Каладара, славной и великой столицы древней Державы. Город на горе – скопление высоких арок и тонких белых шпилей – был объят пламенем, окутан клубами дыма и со всех сторон окружен сумрачным морем чудовищ, карабкавшихся по склонам.

– Если бы Престолы заподозрили, что я хочу воссоздать Державу, они бы объединились против меня. А так они считают, что я жажду присоединиться к ним самим. – Друин поднял чашу и, презрительно хмыкнув, отпил вина.

Матрик со вздохом потер заросшие щетиной щеки:

– По-твоему, если ты уничтожишь Кастию, то упрочишь этим доверие Престолов? Я бы…

– Ты уже ничего не значишь, – заявил ему Листопад. – Ты больше не король. Ты никто.

– Фу, как невежливо! – скривился Муг.

– Хотя, конечно же, ты прав, – продолжил друин. – Впрочем, даже если Престолы сочтут, что я представляю для них угрозу, то разрушение Кастии все равно пойдет мне на пользу. Те, кто уцелеет после взятия города… – Он оскалил зубы в безрадостной улыбке. – Да, я постараюсь, чтобы человека два-три остались в живых. Так вот, эти несчастные вернутся в Грандуаль и всем расскажут о невообразимо жутких зверствах, свидетелями которых они стали. Если ни мое предложение о дружбе и сотрудничестве, ни мои угрозы не убедят Престолы в необходимости бездействия, то гибель Кастийской республики станет наглядным примером того, какая участь ожидает моих врагов и тех, кто желает мне зла.

Матрик негодующе расправил плечи, гордо выпятил грудь и, возможно, выглядел бы по-королевски, если бы не винные пятна на рубахе и нелепая, будто нарочитый фаллический символ, подушка между ног.

– А с чего ты взял, что ни в чем не повинные кастийцы желают тебе зла? – спросил он, язвительно повторив последние слова друина. – Ты что, бросил монетку: орел – нападу на запад, решка – на восток? Или испугался, что с грандуальскими королевствами тебе не совладать, поэтому и позарился на Кастию?

Листопад с искренним изумлением посмотрел на Матрика и презрительно повторил:

– Ни в чем не повинные кастийцы? А тебе известно, как именно ни в чем не повинные кастийцы создавали свою хваленую республику?

Он угрожающе подступил к Матрику, и тот невольно сжал колени, отчего подушка встала торчком. Это было бы очень смешно, если бы разгневанный друин не продолжил:

– Четыреста лет назад, когда изгнанный император и остатки имперского двора пришли в Крайнию, ее уже населяли те, кого вы, люди, именуете чудовищами и монстрами. Незваные гости согнали кафайилей с обжитых земель, а когда кафайили переселились еще дальше на запад, то ни в чем не повинные кастийцы уничтожили их всех до единого.

Краем глаза Клэй заметил, что Муг сгорает от желания расспросить друина о кафайилях, но ярость, с которой говорил Листопад, усмирила даже неуемное любопытство волшебника.

– В обмен на снедь и меха ни в чем не повинные кастийцы получали от горных племен руду и камень, которые шли на постройку крепостных стен, но вскоре решили отобрать рудники у горцев. Ни в чем не повинные кастийцы поработили целые кланы и сгноили их каторжным трудом в тех самых рудниках, которые горцы некогда называли домом. Ни в чем не повинные кастийцы подкупили самоцветными камнями урскинских вождей и осушили болота, чтобы построить там свои прожорливые мануфактуры. Ни в чем не повинные кастийцы убили ишилов, отказавшихся сниматься с насиженных мест, истребили огромные стада в Оргонской степи и вынудили кентавров покинуть свои древние владения и перебраться в лес. Потом ни в чем не повинные кастийцы отравили колодцы в поселениях гноллов, а тех, кто избежал отравы, взяли в плен и отправили в «Горнило», сражаться на потеху толпе.

Длинные уши Листопада задрожали. Он повернулся спиной к картине, и предсмертные судороги древнего Каладара создали весьма подходящий фон для все возрастающего гнева друина.

– Нынешние знаменитые арены – не ваша выдумка. Все они меркнут перед «Горнилом», где в мрачных подземельях рождались и влачили жалкое существование целые поколения ужасных тварей, уделом которых была позорная смерть на залитой солнечным светом арене, под восторженные крики ни в чем не повинных кастийцев.

Матрик недовольно уставился на свою чашу, явно надеясь, что она чудесным образом наполнится вином, чтобы можно было отбить горечь яростной речи Листопада.

Клэй поерзал на неудобном пуфике. Коль скоро Листопад так ненавидел кастийцев за прошлые злодеяния, то наверняка затаил злобу и на грандуальские банды наемников, которые прославились тем, что уже не первый десяток лет зарабатывали на жизнь убийством всякой нечисти, чудовищ и монстров. Самому Клэю тоже были не по душе новомодные арены в городах, где чудовищ держали в клетках и убивали на потеху толпе. Он не забыл, с каким выражением лица Гэбриель смотрел на «Макситон» после того, как узнал, что жену Фендера отправили на арену, – смесь мрачного ужаса и недоверчивого изумления; так, наверное, степняк, выйдя поутру из юрты, смотрел бы на шестидесятивесельный галеон посреди высокой травы.

В аренах было нечто, внушающее смутную тревогу, но Клэй даже для себя не мог определить, что именно. Муг наверняка бы смог, и Матрик тоже, после пары стаканов вина (но не после трех). Работа наемников не была высоконравственным занятием, ведь, охотясь на чудовищ, приходилось выслеживать их логово и убивать всех подряд, даже детенышей. Если очень повезет, твари, которых надлежало убить, спали крепким сном, ели или пили. Да что там говорить, как-то раз сам Клэй одним ударом копья пронзил двух трахавшихся троллей. В общем, если бы его попросили объяснить разницу между убийством монстра на свободе и на арене, он бы, наверное, ответил, что на свободе оно честнее.

Не лучше, потому что убийство остается убийством. Но… да, честнее.

– Почти восемь веков я таился в Жути, – продолжал Листопад, – бок о бок с теми, кого ваша цивилизация называет чудовищами. После смерти отца я обрел безграничную свободу и отправился в Кастию, надеясь заступиться за тех, кто неизбывно страдал под гнетом Кастийской республики. А знаете, что сделал «благородный» сенат? Они обозвали меня чудовищем, заковали в цепи и отправили в подземелья «Горнила». Три года я был их пленником. Меня заставили сражаться на арене, заставили убивать по прихоти моих поработителей. А потом я нашел Ашатану.

«Что еще за Ашатана?»

Клэй попытался вспомнить, где слышал это имя, но Муг, премудрый Муг, его опередил:

– А, виверну.

Друин облизнул губы и продолжил, сощурив разномастные глаза, словно бы вглядываясь в память о том далеком дне:

– Ее заперли в такую тесную клетку, что бедняжка не могла расправить крылья. Вдобавок ее опоили сонным зельем и приковали к полу за шею. Долгие годы Ашатану заставляли производить на свет потомство, а затем отправляли детенышей на бойню. Я разделял ее гнев, ощущал его так же явно, как жар костра. Поэтому я освободил и ее, и всех остальных измученных созданий, томившихся в подземельях. А потом мы вместе залили «Горнило» кровью десяти тысяч кастийцев.

– Багровый песок… – передернувшись, сказал Матрик. – Я об этом слышал…

Клэй ничего такого не слышал, но вести (горестные, и не только, равно как и улучшенный водопровод, и престольные гонцы) обычно терялись по пути в Ковердейл. Даже странно, что о Жуткой орде Клэй узнал еще до появления Гэбриеля.

– Багровый песок положил начало всему, – сказал Листопад. Гнев его не утих, но почти ощутимо изменился – так раскаленный клинок на наковальне, остывая, становится смертельным оружием. – Когда падут стены Кастии, все будет гораздо хуже. Я устрою такое кровавое побоище, какого мир не видывал с тех пор, как…

Он обернулся, взглянул на изображение осажденного Каладара, и на миг Клэя посетила невероятная мысль: что, если этот друин, отверженный князь исчезнувшей Державы, некогда был свидетелем того, как его город и всю его цивилизацию поглотила чудовищная орда?

Клэй вспомнил, как на совете в Линдмуре Листопад сказал, что время – круг, а история – колесо.

«Вот оно и завертелось, – подумал Клэй. – Повертится-покрутится да и сотрет нас всех в порошок».