Глава 17 Пятипрестолье
Из клоунской банды Рафа уцелели всего двое: не-Глифа и тип, гнилые зубы которого Гэбриель вышиб чуть раньше. Мертвенно-бледная наемница бредила и еле держалась на ногах. Клэй решил, что рано или поздно она умрет либо от змеиного укуса, либо от раны в животе, но побился бы об заклад (если бы Джайна не украла у него деньги), что смерть наступит от укуса. Гнилозубый тип (теперь уже почти беззубый) выглядел немногим лучше и охромел на всю жизнь. Незадачливые наемники побрели к Пятипрестолью, а Клэю с друзьями пришлось заняться трупами.
Для начала надо было разогнать змей. Задача оказалась не из легких, потому что Муг ухитрился превратить в ползучих гадов все ветки, хворостины и сучки. Лишь после этого можно было хоронить убитых. Раф, хоть и встал на сторону врагов, раньше был хорошим человеком и заслуживал достойного погребения. Как положено по священному обряду Глифы, Муг окропил могилы водой и воззвал к милосердию Весенней девы, а Матрик, препоручая души погибших Летнему королю, произнес прощальное напутствие:
– Суди их по тому, кем они хотели стать, а не по тому, кем их сделала жизнь.
Полуденный жар разогнал облака, яркие солнечные лучи копьями пронзали кроны деревьев, но от слов Матрика Клэй непроизвольно поежился.
Он вспомнил свое возвращение в Ковердейл после того, как распалась «Сага»: вроде бы взрослый человек, а на самом деле – все тот же мальчишка, который лет десять назад ушел искать приключений с Гэбриелем. Правда, теперь он разжился деньжатами и покрыл себя славой.
Деньги испарились быстро, а вот слава продержалась дольше. И не приносила ничего, кроме неприятностей.
Новоиспеченным наемникам очень хотелось помериться силенками с прославленным Пузочесом, и Клэй с превеликим удовольствием разъяснял, что силенок у них маловато, – обычно для этого он ломал табурет чьей-нибудь башкой или полировал барную стойку чьей-нибудь физиономией. После десяти лет непрерывных сражений он не находил себе места и по любому поводу выплескивал нерастраченную злобу на голову какого-нибудь придурка.
За десять лет в «Саге» он совершил много хорошего, но немало и дурного. Он помнил, как погибали бессчетные барды, и это лишало его сна, а когда все же удавалось заснуть, то мучили кошмары. Призраки прошлого не оставляли его и днем: скачущих лошадей он принимал за разъяренных кентавров, а звон кузнечного молота по наковальне казался далеким отзвуком боя. В общем, в любом дыме Клэй Купер видел пламя.
А потом он встретил Джинни, дочь Гиля Локка, хозяина конюшни по соседству с «Королевской головой», и влюбился без памяти, ухнул с головой, как якорь, брошенный за борт. И не из-за того, что она была красавицей (несравненной) и умницей (каких мало), а потому, что она заметила в нем то, чего не замечали остальные, – неброскую доброту за личиной отважного воина – и пробудила в нем чувство, о котором он сам позабыл, покинув банду и расставшись с верными друзьями: насущную потребность кого-то защищать, что пробирала его до мозга костей.
Клэй Купер видел разъяренных драконов и полчища стрекочущих гримлоков, смотрел в ледяные глаза королей-призраков, но ни разу ему не было так страшно, как в тот день, когда он предложил Джинни выйти за него замуж. К счастью, она согласилась, и вскоре они обзавелись домом у болота. Жизнь потихоньку налаживалась, но однажды вечером, незадолго до свадьбы, Клэй, прихрамывая после стычки с браконьерами в Белолесье, вошел в таверну, где кто-то ненароком вслух заметил, что Клэй очень похож на отца.
Незадачливого бедолагу пришлось везти на телеге к охфордским лекарям, где он три месяца провел без сознания, а когда очнулся, не признал своих детей.
Джинни разорвала помолвку, а Клэй всерьез подумывал согласиться на предложение Келлорека и взяться за сольную работенку. Он пришел домой за вещами, но Джинни остановила его у порога и задала вопрос, который мучил Клэя с тех самых пор, как он вернулся в Ковердейл: «Ты кто, человек или чудовище?»
И дело было не в вопросе, а в том, что таилось в глазах Джинни, зеленых, как море, пронизанное солнечными лучами. Она предлагала ему отпущение всех грехов, выбор жизненного пути, беспощадный, как удар клинка. По правде говоря, Клэй знал, что на свете должны быть такие чудовища, как он, ведь мир жесток и несправедлив. А Клэй Купер, какой уж есть, был просто-напросто необходимым злом.
А Джинни нужен был человек – тот самый человек, которого старалась вырастить его мать, а не чудовище, которым сделал Клэя ее убийца.
– Человек, – ответил он.
– Правда? – с надеждой спросила она.
– Правда. По-моему, на свете и так хватает чудовищ.
Она улыбнулась, услышав ответ, и Клэй понял, что решил верно. Но сейчас, когда на кону стояла жизнь его друзей, он ощутил, как в нем вскипает давняя злоба, будто кровь, замутившая чистый родник. В гаснущем взоре Рафа он увидел отражение чудовища.
Из леса они вышли в сумерках. Под сумрачным небом, на равнине, как груда тлеющих углей под ветром, вспыхивали бесчисленные огни величайшего города Грандуаля.
Муг победно вскинул руки:
– Наконец-то! Пятипрестолье, сердце цивилизованного мира! Давно мы здесь не были, господа, очень давно!
Гэбриель понуро уставился на огромный круг города на равнине, а Матрик, пригладив редеющую шевелюру, вздохнул:
– Сейчас бы выпить, пожрать до отвала и понежиться в горячей ванне. И чтобы постель помягче. – Он расправил плечи, поморщился от боли. – И бабу послаще… Слушайте, а если сказать, что я король, то…
Клэй, не обращая внимания на его слова, глядел на величие Пятипрестолья с тем же благоговейным трепетом, с каким взирал на звездный небосклон. Даже в ту пору, когда имя «Саги» гремело на весь Грандуаль, Клэй, приходя в Пятипрестолье, чувствовал себя крошечным, затерянным в городе с полумиллионным населением. В Ковердейле он был крупной рыбиной в мелком пруду, а здесь…
«Здесь ты тоже крупная рыбина, – внушал он себе. – Просто Пятипрестолье не пруд, а океан».
У городских ворот царила суматоха. Дорогу загораживал восьмиколесный ковчег с огромной синей надписью на боках: «Орущие орлы». Из распахнутой двери валили клубы трубочного дыма и доносился женский смех, время от времени заглушаемый громкой, неумело исполняемой музыкой. На складной лесенке, ведущей в темное нутро огромного возка, сидел тощий парень без рубахи, на бледной впалой груди красовались грубые разноцветные татуировки. Он откинул с глаз длинную прядь ярко-белых, явно крашеных волос и окликнул проходившего мимо Клэя:
– Чего ты тут увидел, мудак?
– А ты чего тут увидел, мудак? – буркнул Клэй и, не дожидаясь ответа, пошел дальше.
У ковчега престольный гвардеец в шестиполосном мундире городской стражи ругался со взмокшим от пота посредником.
– Мне плевать, кто сидит в этой проклятой штуковине, – сказал стражник. – В город она не въедет. Через эти ворота вход разрешен только пешим путникам или небольшим возкам, а не таким вот громадинам! – Он махнул рукой в сторону ковчега. – Короче, подавай назад и езжай кругом, проедете через заставу арены. Ну или пусть на своих двоих идут.
– На своих двоих? На своих двоих?! – Посредник побагровел и напыжился, как индюк. – «Орущие орлы» на своих двоих не передвигаются, сынок!
– Так закажи им карету, – предложил стражник.
– Я ее заказал полчаса назад, до сих пор жду! А если я через полчаса не доставлю ребят в «Дебош», меня возьмут за жопу.
– Твоя жопа сгниет в подземелье, если ты немедленно не сдвинешь отсюда эту колымагу.
– Вот накличешь на свою жопу неприятностей, когда доложат сам знаешь кому, что ты не пускаешь в город ее знаменитую банду.
– Во-первых, мне плевать, кому там будут докладывать, а во-вторых, за свою жопу я спокоен, – ответил стражник, без лишних вопросов пропустив за ворота Клэя и остальных.
– Нет уж, если меня возьмут за жопу, то и твоей не поздоровится, – возразил посредник.
Пока они обменивались мнениями о состоянии своих и чужих задниц, из ворот выехала карета, запряженная экрами, которые тихонько блеяли, будто овцы. На воле эти птицы с длинными шеями и белоснежным оперением встречались редко, а в городах были излюбленными тягловыми животными, потому что с уличной брусчатки легче убирать сухие катышки птичьего помета, a не конский навоз. Кучер сокрушенно покачал головой, глядя на ковчег у ворот, и хотел было свистом объявить о своем прибытии, но тут к нему подошел Клэй.
– Ты почему так долго?
Кучер оглядел его с головы до ног, удивленно воззрился на Муговы ползунки со звездами и полумесяцами и недоверчиво спросил:
– Это вы «Орущие орлы»?
– Да, – решительно заявил Клэй и по-хозяйски уселся в карету. – Мы опаздываем. Давай с ветерком.
Кучер с любопытством посмотрел на спорщиков у ворот.
– Завтра в «Макситоне» показательная битва, в городе толчея, как на распродаже в борделе. Постараюсь довезти быстро, но так, чтобы до смерти никого не задавить. Вам куда?
Клэй открыл было рот и лишь тогда сообразил, что не знает, куда именно они направляются.
– Нам в два места, – сказал Гэбриель. – Сначала на Денежный Холм, а потом в Нармерийский округ.
– А куда в Нармерийском округе? Он же большой, – заметил кучер.
– На Жемчужную Горку.
Кучер удивленно оглянулся:
– К горгоне, что ли?
Гэбриель кивнул, и карета тронулась с места.
– К горгоне? – пробормотал Клэй и вопросительно посмотрел на друга, но тот уставился на город за окнами кареты и упорно отводил взгляд.
Пятипрестолье часто называли «городом в самой середке мира», хотя картографы в подпитии не уставали повторять, что это неправда. Однако же город действительно находился примерно в середине Грандуаля. Правил Пятипрестольем совет, в который каждое из пяти королевств присылало своего представителя. Этот же совет распоряжался армией престольных гвардейцев, отвечавшей за порядок в городе. Земли на многие лиги вокруг Пятипрестолья считались его суверенными владениями. В отличие от вольного города Контова, где не действовали грандуальские законы, Пятипрестолье признавало власть грандуальских владык и совокупно принадлежало им. По сути, город был своего рода ступицей в колесе Грандуаля.
Пятипрестолье походило на пологую чашу, где по верхней кромке располагались особняки богачей, а на донышке ютились бедняки. Город, будто пирог, был разделен на шесть частей, по одной на каждое грандуальское королевство; шестую часть делили между собой городские службы (наверху) и преступный мир (внизу), хотя, если верить шутливому присловью, разграничить их было невозможно. Вдобавок город надвое рассекала широкая судоходная река, через которую перекинули полдесятка мостов.
Огромную арену, что непонятным образом покачивалась на самой середине реки, удерживали четыре толстые железные цепи, прикрепленные к башням на обоих берегах.
Карета начала спускаться к Денежному Холму. С высоты арена выглядела устрашающе.
– Это «Макситон», – пояснил Матрик, заметив изумленный взгляд Клэя. – Самая большая арена, построенная в Грандуале.
– Так она не единственная? – недоверчиво уточнил Клэй.
– Ну, она единственная в своем роде. Брайклифская арена в четыре раза меньше. «Яр» в Ардбурге больше, но там не постройка, а природное ущелье. А у берегов Фантры стоит «Колыбель великана».
– Хорошее название, – кивнул Клэй.
– Ага, – ухмыльнулся Матрик. – Она узкая и длинная, как ладья, плавает по заливу между Алдеей и Эшерой. По-своему великолепна, но до «Макситона» ей далеко.
– Надо же, – хмуро сказал Клэй, размышляя, кому и зачем пришло в голову строить мореходные или просто плавучие арены – роскошные, но бессмысленные.
Матрик, будто читая его мысли, продолжил свои объяснения:
– Понимаешь, Клэй, мир изменился. Когда-то чудовища были повсюду – в каждой пещере, в каждом лесу, на каждом болоте. Перевернешь булыжник – а под ним сидит поганый мурлог. Престольное воинство не обучено воевать с монстрами, у властей не хватает денег, вот все и решили: мол, пусть с Жутью разбираются другие. Так дела и шли, все хуже и хуже, а потом…
– А потом появились мы.
– Вот именно, – кивнул Матрик. – Все изменилось с появлением банд. Мы повыгоняли гоблинов из всех канав, уничтожили всех великанов по эту сторону Жути.
– Ага, перевернули все булыжники и убили всех мурлогов, – вздохнул Клэй.
– Точно. – Матрик подтолкнул приятеля локтем. – Ну и что делать нынешним бандам? Как добывать славу?
– Так пусть идут в Жуть, – предложил Клэй.
– Ну, там проще простого заразиться черногнилью, а этого никому не хочется. В общем, решили строить арены, вот такие, как эта… – Матрик указал на «Макситон». – И запускать Жуть в них. Нынешние банды не суются в Кромешную Жуть, просто переезжают из города в город и устраивают показательные бои, а местные загонщики поставляют чудовищ.
– А чудовища у них откуда? Все равно ведь из Жути, правда?
– Нет, их разводят, – внезапно заявил Муг с заднего сиденья.
Клэй скорчил зверскую рожу, чтобы не показать, что волшебник удивил его до усрачки. – Кого разводят? Чудовищ?!
Муг кивнул.
– Но это же чистая дурь! – с недоуменной гримасой воскликнул Клэй.
Карета доехала до набережной и резко свернула направо. Клэй, вглядываясь в освещенную факелами арену, пытался представить, какие монстры заперты в клетках под ареной, как они нетерпеливо дожидаются своего часа, как рвутся убивать или быть убитыми на глазах многотысячной толпы.
«Тоже мне цивилизация», – мрачно подумал он.
