Глава 9
1709 год
– Как – нет денег!?
Один Джон Лоу сделал больше, чем все французские войны. А именно – умудрился крупно подорвать экономику Франции. Он начал печатать бумажные деньги.
Сначала все было хорошо, но потом, не без скромной русской помощи (Испания и Португалия тоже поучаствовали по мере сил), из Франции начало уходить золото. А бумага, не обеспеченная золотым запасом – это грустно.
Сначала-то все складывалось более чем приятно.
Джон возник при дворе – сначала в свите Филиппа Орлеанского, благо, тот был не столь разборчив по части знакомств, и попасть к нему было несложно. А потом уж и в Лувре.
Благодаря своим способностям, Джон быстро стал незаменим, потеснил стареющего Лувуа – и занял место министра финансов.
Сначала план с бумажными деньгами Людовику понравился. Еще бы, денег-то не хватало! Но когда цены бешено взлетели!
Когда за паршивый пирожок стали платить чуть ли не по пять франков!
Когда су и денье стали просто не нужны – на них ничего невозможно стало купить…
Когда полновесных золотых луидоров вдруг стало не найти днем с огнем…
Одним словом, народ не оценил финансового гения.
А, может, виноваты были и русские шпионы…
Хотя это уже бред – видеть за каждым углом вражеские происки. Поди еще, столько врагов-то набери!
Оголодавший и окончательно озверевший народ разразился целой серией бунтов.
Джон понял, что его назначат крайним (и небезосновательно) – и удрал так быстро, что только хвост за углом мелькнул. Где-то в Испании, кажется. Людовик рвал и метал, но найти бывшего министра не представлялось возможным. И деньги – тоже.
Софья довольно потирала руки.
На ближайшие лет пять, хотя бы, о Франции можно не беспокоиться. Людовику не до внешних дел будет – разобраться бы с тем, что внутри страны творится. А то кошмар – Версаль достраивать не на что!
Эх, хорошо, когда никто не пакостит, хоть пять лет передышки для Руси – и то хлеб. А дальше…
А кто знает, что будет дальше? Будем живы-здоровы – все приложится!
* * *
– Не понял?! У меня воруют, а ты еще и не докладываешь?!
Государь всея земли Русской в изумлении воззрился на сестру. Софья привычным жестом поправила косу.
– Ну да. Юрка проворовался. И что?!
– Как – что!? Да это ж как плесень! Начнется с крохотного пятнышка – и весь дом загниет! – возмутился Алексей Алексеевич.
Возмущался бы он долго и громко, но наткнулся на взгляд сестры. А в нем светилось легкое лукавство.
А значит…
– Рассказывай. Что придумала?
– Почему сразу придумала? Может, я просто хочу…
– Хочешь. Кто бы спорил. Интриганка.
– Я тебя тоже люблю, братик, – Софья послала братцу улыбку. – только хотела, чтобы молодая поросль свои зубки попробовала.
Алексей сощурился.
– И как они должны это сделать?
– Я Ленке все чаще передаю дела. Вот и это тоже… передала. Пусть раскапывает, пусть ищет. А как найдет – доложит Саньке.
– А он придет ко мне. Скорее всего.
– И ты ему предложишь принимать решение самостоятельно.
– А если он его примет… неправильно?
– Тогда подождем передавать им дела.
Алексей Алексеевич вздохнул.
Подождем…
Возраст-то уже какой! Пятьдесят пять лет ему в этом году сравнялось! Не то, что половина жизни позади – отца пережил. И еще пожить бы.
Хотя все тяжелее делается царскими делами заниматься. Все чаще хочется отойти от них – и надо бы. Пока он в силе, да в уме, Саньку натаскать, а самому рядом побыть, плечо подставить…
Вот Софья это и делает.
– Умничка ты у меня, сестренка.
Софья послала брату воздушный поцелуй.
– Я стараюсь.
* * *
И верно, месяца не прошло, когда Александр Алексеевич посмотрел на отца синими глазами – и рубанул сплеча.
– Беда у нас, батюшка.
– Что, турок войной пошел? Так им, вроде, не до нас? – даже не понял сначала о чем речь, Алексей.
– Нет. То не беда. А вот Юрка ворует…
– Это который?
– Сын дяди Феди…
– Ах, вот что беда? А почему, сынок? Дело, вроде как обычное? Воруют у нас, бывает такое… Ты хоть на Милославских взгляни? Ведь все, все, что плохо лежит…
– Ну да, тетя Соня еще шутит, что это у них фамильное проклятие такое. Но это-то ладно, они нам никто. А Юрка – он же Романов!
Алексей прищурился на сына. Выводы правильные, как насчет обоснования?
– Так что с того?
– Пап, как – что!? Романовы воровать не должны!
– Почему?
– Потому что… потому что воровать у государства – это как себя самого обкрадывать. Свою семью, вот! А если человек у своей матери копейки крадет – пропащая это душа. Разве нет?
– Верно. Тем более, ему только попросить бы и стоило. Неужто ты не дал бы?
Алексанр задумался.
– Дал бы. Если бы Юрка попросил у меня денег – дал бы, но в разумных пределах.
– В каких? – допытывался любящий родитель, чувствуя себя инквизитором.
– Ну… на дело всегда дал бы. А вот на любовниц уже вряд ли.
– А сейчас ему на что не хватило?
– На баронессу фон Вейден. Катарина фон Вейден, есть там такая. Продажная девица за большие деньги.
Алексей подумал, что у Федора и его сына просто нюх на неподходящих девиц. Но ведь свою голову не приставишь?
– Хорошо. Юрий ворует. Что делать будешь?
– Эммм… Пап, а ты бы что делал?
– Я – это я. А скоро меня и не будет, тебе решения принимать придется. Итак?
– Есть у меня одна идея…
Ровно через месяц Юрий Федорович Романов отправился на три года в монастырь. На послушание. Пусть поживет, поработает на благо обители, ручками что хорошее поделает – кстати, подальше от баб-с. А через три года, если себя хорошо покажет, опять какую-нибудь должность получит, хотя начинать будет с самых низов.
Алексей сына одобрил.
А Софья улыбалась. Она-то знала, какую опасность для трона представляют родственники. И то, что Алексей не собирался никого щадить и не разводил излишних сантиментов, обнадеживало. Авось, и не будет всех этих дядей Ники, дядей Жоржей, дядей Сэмов и прочей шушеры, которая воровала, подхалимничала, жрала в три глотки за царским столом и пилила госбюджет.
А там и без революции обойдется?
Последнее время у Софьи была только одна мысль.
Господи, сделай так, чтобы мы сами платили за свои прегрешения. Не взваливай их на наших потомков….
1711 год
Время шло.
Завершил строительство Версаля Людовик.
Турция воевала с Египтом, мамелюки отбивались, что есть сил, и с неплохим результатом. С русскими у турок дело шло ни шатко, ни валко, остальные соседи сопротивлялись туркам по мере сил, выбивая османскому льву остатки и без того дряхлых зубов.
В Австрии умер Иосиф I и его место занял младший брат Карл.
На Руси же…
– Потрясающе! Сэр Исаак, это можно будет производить массово?
– Да, государь.
Исааку Ньютону исполнилось уже шестьдесят девять лет, но ученый решительно сопротивлялся возрасту. Был по-прежнему активен, бодр, много занимался наукой, а ученики стонали от его темпа.
– Соня, ты что думаешь?
– Надо изготавливать и активно внедрять на Урале, в Сибири, на рудниках… там, где опасно для людей, их место займут машины. Рано или поздно.
Софья высказывалась не просто так.
В этот прекрасный осенний день Томас Ньюкомен представлял им свою паровую машину. Ну как – свою? Принцип использования пара уже до него запатентовал Севери, но вот приспособить ее для механической работы, поднимать или откачивать воду – это сделал уже сам Томас. И его идея была оценена на Руси по достоинству.
– Я тоже так думаю. Мое благоволение, мастер Томас. Теперь садитесь, описывайте все и предоставляйте документы ко мне в приказ. Будем ставить на поток производство – и применять, – решил государь.
Изобретатель засиял, аки красное солнышко. Еще бы! Если на Руси будут применять построенную по его чертежам машину – это очень большие деньги. А там и поместье, и титул, кто знает?
Для беглеца из Англии это было достаточно важно.
Стабильность, спокойствие…
Это и предоставляла Русь тем, кто приезжал на ее землю. Томасу это было очень важно, в Англии-то покоя так и не было. Анна была неплохой правительницей, народ при ней не бунтовал, но страна лишилась большей части колоний, шотландцы постоянно ходили в набеги, ирландцы не желали сидеть тихо, отыгрываясь за прошлые обиды, Уэльс и Корнуолл вроде бы не мешали, но и не помогали, гордо неся звания королевств. Недавно в Шотландии вообще был коронован Карл III – и чего от него ждать, было решительно непонятно. Сын Якова и какой-то авантюристки, воспитанный при дворе Людовика, парень был очень «темной лошадкой». Одно было ясно – Людовик, стоящий за его спиной, полумерами довольствоваться не привык, так что, если не желаешь поиграть в войнушку, надо быстро уносить ноги.
Томас и унес. И был рад поработать на благо своей новой родины. Тем паче, у него и невеста была присмотрена, оставалось только домом обзавестись…
Будущее, определенно, было приятным.
1715 год
Францию лихорадило.
Спора нет, это состояние за последние лат двадцать стало для нее привычным и понятным. Но не на этот раз.
Умирал Людовик Четырнадцатый.
Умирал он плохо и болезненно, несколько дней подряд, от гангрены. Метался в горячке, бредил, гнил заживо – страшная смерть по любым временам. Упал на охоте с лошади, поранил ногу, грязь попала в рану, а поскольку мылся достойный правитель раза два в жизни – никто и не задумался продезинфицировать рану. Запах – и тот не сразу почуяли.
Анна тоже не поняла, что происходит, а потом было поздно. Воспаление пошло по ноге к бедру и спасти короля могла только ампутация, на которую Людовик решительно не согласился.
Мол, если Богу угодно – я и так выздоровею, а если нет…
Одноногого короля не бывает!
Анна могла бы ему возразить, что одноногий – зато живой. Но спорить не стала. Роль королевы сильно ее утомила. Пусть даже она была некоронованной владычицей Версаля, но все равно – надоело!
Наелась по уши!
Власти, блеска, балов…
Женщине хотелось домой. Тихо жить где-нибудь в дальнем поместье, с детьми… Хватит и того, что первенец – в Шотландии жизнью рискует. Этих двоих, рожденных от Людовика, она никому не отдаст, тем паче, не останется на милость бастардов супруга. Ни граф Мэнский, ни герцог Тулузский Анне доверия не внушали. Наоборот, ее бы воля – она б обоих в фонтане утопила.
А Луи еще малыш…
Ну что такое – пять лет? Ему бы в солдатики играть…
Хорошо, что у нее две девочки от Людовика. Не сын. Хотя Людовик и пытался до самого последнего времени зачать ей наследника, но Бог не попустил.
Анна оглядывала всех присутствующих – и слюна во рту становилась горькой от плохих предчувствий. Муж умирает. Кто будет регентом малыша?
Филипп Орлеанский.
Это… ходячее честолюбие в кружевах! К тому же страшнейший бабник. Сын кузины Лизелотты не пропускал ни одной юбки, попытавшись задрать ее даже на тетке, за что был нещадно бит Анной. Не повезло парню – честно влепить ему пощечину, а потом расслабиться и получить удовольствие Анна и не подумала. Вместо этого женщина едва не выбила ему коленную чашечку и серьезно попыталась выдавить глаз. Получилось неплохо – впредь Филипп зарекся хватать ее за грудь в темных коридорах дворца.
Доживет ли маленький Луи до зрелого возраста с таким-то регентом? И если доживет – то каким?!
В одном Анна была уверена – растить будущего великого монарха и конкурента своим амбициям Филипп не станет. А слабый король Францию не удержит. Не сможет.
Что тут начнется?
Неясно.
Но ей с девочками тут не место.
– Ваше величество, его величество хочет попрощаться с вами…
Лекарь коснулся руки Анны – и та проследовала в покои Людовика. Мужчина пришел в себя. Губы его кривила улыбка, глаза были затуманены опием, а лицо…
Стоило увидеть его, чтобы понять – не жилец. Нет, не жилец.
Анна привычно опустилась на колени рядом с кроватью, коснулась губами монаршьей руки.
– Сир! Какой ужас! Мое сердце рвется на части!
Ага, на две. То ли удирать с девочками на Русь – то ли к Карлу. Все же сын…
– Нам предстоит разлука, любовь моя. И я лишь могу надеяться, что она не будет слишком длительной…
Анна едва удержала ехидное «Конечно, сир. Лет двадцать-тридцать» и нежно улыбнулась.
– Любовь моя, если бы не дети – завтра же мы были бы вместе. Я не смогу жить без вас, но я буду существовать в ожидании нашей встречи – ради наших девочек! Только для них!
Ответ явно понравился государю. Он коснулся белокурых волос авантюристки.
– Я был счастлив с вами, мадам…
Анна ответила в том же духе… развернуться не дал лекарь, скормив венценосному пациенту еще одну порцию опиума. Женщина вышла вон – и наткнулась на взгляды.
Самые разные.
От злобных до вопросительных. И один…
Анна плюнула на все и опустилась на колени перед маленьким дофином Вьеннским.
– Ваше высочество…
– Как себя чувствует дедушка? – Мальчик уже достаточно разбирался в хитросплетениях дворцовой жизни. Понимал, зачем его сюда притащили, и чего ждут все эти одетые в траур люди…
– Плохо, ваше высочество. Очень плохо.
– Он… умирает?
– Да, ваше высочество. Лекари лгут, но я опасаюсь худшего. Он умирает, и вы будете королем…
– Я не хочу…
Анна вздохнула про себя. Он был таким симпатичным, этот малыш, с его серыми глазами и кудрявыми золотистыми локонами. Таким добрым и ясным, что даже было странно – как это сокровище выросло в ядовитой дворцовой атмосфере. Она огляделась – и разумеется, Филипп Орлеанский был неподалеку. Беседовал с кардиналом Флери.
– Монсеньор?
– Да, мадам Анна?
Филипп был не в худших отношениях с Анной. Женщина была неглупа, не настраивала против него венценосного дядюшку, а пару раз и смягчила его гнев удачной шуткой. Так что…
– Вы не отпустите со мной мальчика? Ему здесь не место. Пусть побудет с моими девочками, поиграет пока…
– Время ли для игры, мадам?
– Это ребенок, монсеньор. Ему не место у постели умирающего.
Десять минут уговоров – и Анна забрала малыша с собой. Сегодня она накормит его ужином, уложит спать и расскажет добрую сказку. Ему придется очень нелегко в последующие годы, пусть у мальчика останется память хотя бы об этом вечере. Когда рядом с ним играют и смеются. И он – не наследник, а просто Луи…
Самый обычный мальчик.
Потом ему не дадут забыть о короне. Потом, все потом.
Именно глядя на то, как маленький дофин играет с ее дочерьми, Анна уверилась, что надо уезжать. Инсценировать свою смерть – и уезжать прочь. Или просто бежать к сыну – неважно.
Останься она здесь – либо ее заточат в монастырь, либо придумают что похуже. Отравят… хоть и сложно им будет, но могут. Лишь бы она не оказывала на малыша влияния. А она может.
Ее любят при дворе, она фигура, ее слово что-то да значит, и потому – она обречена. Выход один – побег вскоре после смерти супруга. Тут главное не протянуть слишком долго…
Анна отправила детей спать. А сама позвала доверенную служанку.
– Много из наших в Париже сейчас?
– Четырнадцать человек.
– Людовик умирает. Я хочу уехать отсюда.
– Домой?
– Наверное, нет. К Карлу.
– Хорошо. Я скажу – и пусть готовят побег.
Анна кивнула. На Русь хотелось, но лучше к сыну. Сейчас под его рукой Шотландия и Ирландия. А там, кто знает, и Уэльс или Корнуолл приложится? Там тоже безопасно… относительно, но оставить сына?
Нет, этого она сделать не сможет.
Ох, Русь…
Не видеть мне твоих березок еще очень долгое время.
* * *
Людовик умер первого сентября 1715 года. Торжественные похороны, коронация и передача власти прошли еще в присутствии Анны. А вот потом…
Никто и не понял, как опустели покои в Лувре. Еще до того, как Филипп решил отправить ее в Сен-Сир, в монастырскую школу, Анна бежала, захватив с собой детей, все подарки его величества (тянущие на очень круглую сумму, хватило бы еще один Версаль построить) и даже любимую собаку по кличке Жюли.
Как?
Бог весть!
Расспросить слуг пытались даже в Бастилии, но те, кто остались, ничего не знали. А трое, которых недосчитались вместе с их хозяйкой…
Их просто не было в Париже. Да и во Франции тоже.
Спустя несколько недель, все беглецы объявились в Шотландии.
Карл с радостью принял мать, а уж шотландцы-то… Анна сберегла для них короля, королевскую кровь, вырастила короля и вернула его на родину. Людовик мертв, а Карл жив. Это стоило признания. Да и вообще шотландцы умели ценить сильных и решительных женщин, а если они еще и красивы…
Анна поняла, что вполне может рассчитывать на третьего мужа, но выбирать не спешила. Лучше быть вдовой двух королей, чем женой шотландского аристократа.
И когда маска стала лицом?
Об этом ее не предупреждали, не говорили, что новая жизнь будет длиннее старой, что она окажется так же важна, что Анна не сможет вернуться, бросив детей…
Мы предполагаем. Бог располагает.
Может быть, кто-то из ее дочерей поедет на Русь, как невесты русских царевичей. Может, кто-то из русских царевен станет невестой ее сына, или внуков? Кто знает, кто знает…
Как же забавно.
Девчонка из грязной канавы – и королевские дома. Ах, государыня Софья, понимаете ли вы всю иронию жизни? Вы сами вытащили меня с помойки, отмыли, выучили, и теперь мои дети могут породниться с вашими. Вы бы смеялись, госпожа, или прогневались?
Но что-то подсказывало авантюристке, что Софья сейчас на Руси смеется над возникшей ситуацией.
Анна молилась за покойных мужей, и думала, что ее бегство то из Шотландии, то в Шотландию, останется в истории. Интересно только, как его назовут? Что-то о ней напишут?
* * *
– Людовик умер.
Алексей Алексеевич помотал головой.
– Серьезно?
– Абсолютно.
– М-да. Считай, эпоха ушла. Сколько он правил?
– Семьдесят два года, – Софья тоже была чуть в шоке. Людовик казался вечным, как закаты и восходы. И возраст ничуть не мешал ему строить придворных, ан поди ж ты!
Умер…
– Кто теперь на троне?
– Людовик Пятнадцатый. Регент – Филипп Орлеанский.
– Хм-м… Что у нас есть на него?
– Честолюбив. Любит женщин, но власть – больше. Обожает свою мать, хороший охотник. Самолюбие болезненное.
– Даже так?
– Да.
– К нему стоит кого-нибудь подводить?
– Вряд ли. Мне кажется, постоянная фаворитка у него не удержится, – пожала плечами Софья. – Слишком избалован. Да и ни к чему – он сам все развалит в припадке честолюбия.
– Думаешь?
– Почти уверена.
– Франция останется без присмотра?
– Свои люди у нас там есть, без сведений не останемся. А влияние… Алеша, поверь мне – они сами все развалят. Равного Людовику там нет и не будет.
– Да… уходит эпоха.
Софья кивнула, внимательно глядя на брата.
Спорить было сложно. Титаны уходили. Равных Людовику во Франции уже не найти. В Англии смута и дрязги. В Австрии – сын Леопольда, Карл, достаточно набожный молодой человек, неплохой, но и в подметки не годящийся своему отцу. В Испании – тишина и покой. Дон Хуан еще держится, но Мигелито уже правит за его спиной, и успешно. В Португалии тоже спокойно. Иван и Белла активно занимаются наукой, благо, у Педру есть наследник. Так что пара может позволить себе разъезжать между Португалией и Русью. Но последнее время они не появляются на Руси. Обосновались с детьми на Мадейре и активно занимаются наукой, строя свой Университет. Конкуренты…
Турция…
Этот зверь еще оставался опасным, но тут главное палкой не тыкать в издыхающего льва, авось и не тяпнет.
Да, эпоха проходит. И они – часть той эпохи.
Софья совсем не удивилась следующему вопросу.
– Не пора ли нам передавать дела молодежи?
Что ж. Вовремя уйти со сцены – это тоже высокое искусство.
* * *
Первого января 1716 года государь всея Малыя и Белыя и Великая и проч., и проч. Руси, Алексей Алексеевич Романов отрекался от престола в пользу сына.
На трон воссел Александр Алексеевич Романов.
В Успенском соборе Московского Кремля состоялась торжественная церемония, в ходе которой Алексей Алексеевич сложил с себя шапку Мономаха, а потом патриарх венчал на царство Александра Алексеевича.
Сын умолял отца остаться в Кремле, но Алексей Алексеевич решил, что не стоит провоцировать людей – и удалился в Дьяково. Должность директора царевичевой школы в очередной раз освободилась – и Алексей собирался вплотную заняться ее делами, находя в этом странное удовольствие.
Именно отсюда начался его путь к престолу. Он начал создавать школу в детском возрасте, он будет ей заниматься и сейчас, в старости. Круг замкнулся.
Впрочем, и из Дьяково он отлично мог следить за происходящим в столице, узнавать все новости и давать советы сыну. Точно так же, как Софья могла переписываться с дочерью, постепенно передавая ей своих людей и свою должность. Разве что прозвище «Проклятая царевна» она передать не могла – да и ни к чему это. Пусть у Аленки будет счастливая жизнь – и ей никогда не придется проходить через то, что прошла ее мать.
Вроде бы и рядом – вроде бы и отдельно.
Софья чувствовала, что пора отходить от дел. Пятьдесят восемь лет – не шутка по этим временам. И здоровье не то, и сердце временами стало прихватывать, и голова все чаще болит, и… да много чего!
В этом веке шестьдесят лет – как в двадцатом вся сотня.
И Алешка на здоровье жалуется…
Нет уж. Будут они спокойно жить в Дьяково. По вечерам беседовать о делах Кремлевских и школьных, читать письма, пить чай под яблонями, прогуливаться по саду…
И она даже в это верит! Вдруг получится?! Попытаться же стоит?!
Прогулками, скорее, займутся Алексей с Ульрикой. Любящая жена не собиралась оставаться в Кремле и последовала за Алексеем в деревню. Вот и еще одна измененная судьба на ее счету.
А что дальше? Удалось ли ей повернуть колесо? В том мире победил Петр и насильственная европеизация Руси.
В этом мире… Бог даст, будет постепенная русификация Европы.
Аккуратная, осторожная – и спустя лет двести честью будет породниться с кем-нибудь из русского царского дома, почему нет? И революции не будет. И дурацкой идеи о том, что «отнять и поделить» – тоже. Сколько не пытались, все одно похабщина получилась.
И никто не будет смотреть на русских, как на дикарей. И не будет семидесяти лет атеизма и показного православия – тоже. И староверы не будут гореть в своих скитах, чтобы не попасть в лапы к Антихристу…
Два года назад умер протопоп Аввакум. Умер достойно и спокойно, отошел во сне, даже не заметив прихода смерти. Софья помнила, как разговаривала с ним, недели за две до того, как…
Она тогда исповедалась в очередной раз, получила отпущение грехов – и они беседовали о том, что ждет Русь. Их Русь…
Софья, как обычно, пребывала в беспокойстве, то об одном деле, то о другом. Аввакум же наблюдал с улыбкой и успокаивал царевну. Мол, верным путем идешь, чадо. Главное, в себе не сомневаться, а остальное в твоих силах.
Неужели предчувствовал?
Неужели – она справилась?
А если нет?
Где она окажется, когда придет ее срок?
Или… все это бред, просто предсмертный бред? А она до сих пор умирает на холодном камне в старой церкви, и где-то высоко на стропилах каркает ворон?
Софья не могла ответить на свои вопросы. Но вот дожить в мире и спокойствии – вполне могла.
Хотя бы – попытаться. А вдруг получится?
1726 год
– И снова война. Будет когда-нибудь мир – или нет?!
Алексей Алексеевич с улыбкой посмотрел на сестру.
– А ты сама-то в это веришь?
Софья не верила. Ульрика, мирно плетущая на коклюшках рядом с ними – тоже. Царица больше любила вышивать, да глаза ослабли последнее время – семьдесят лет не шутки. В это время многие и не живут столько.
А они жили, еще и делами заниматься умудрялись.
Алексей Алексеевич, хоть и насчитал себе уже семьдесят два года, но сдаваться не собирался. Был бодр и крепок, каждое утро начинал с зарядки, а каждый вечер заканчивал длительной прогулкой по школе. Софья и Ульрика часто составляли ему компанию. Так вот и вышло – Алексей занимался делами школьными, Софья курировала обучение девушек, а Ульрике доставались те, кто не был пригоден к тяжелому труду на благо отечества.
Не все же годятся в шпионы, разведчики, не все могут жить чужой жизнью… такими и занималась добрая царица.
Учила, брала в сенные девушки, выдавала замуж…
Сама Софья наблюдала за правлением Александра Алексеевича, держала руку на пульсе – и все чаще убеждалась, что все сделала правильно. Главное ведь не нажить состояние. Это-то как раз не слишком сложно, она-то знает. В перестройку такие лбы деньги из воздуха делали, что ангелы с облаков от шока падали.
А вот сохранить нажитое!
Передать его наследнику.
И чтобы наследник тоже сохранил, преумножил и передал – вот где беда-то!
Сколько она видела таких историй, сколько семейных трагедий? В одной и сама поучаствовала, недаром же свою фирму завещала не сыну, который размотал бы ее по ниточке на ветер, а человеку, который смог бы принять ношу – и вынести с достоинством. Вот где беда-то!
Ты в делах, в заботах, и вырастить достойного наследника не получается. А то, что выросло…
Оххх…
Но здесь и сейчас, вроде как все было нормально.
Александр справлялся со своей ношей на зависть окружающим – государь спокойно и уверено вел дела, казнил и миловал, судил и решал…
Да, казнить тоже пришлось. Не бывает ведь без недовольных.
Вот и тесть Александра, Алексей Ржевский, года три тому назад проворовался на своей должности. Пришлось казнить.
Александр пощадил бы его, постарался бы, но…
Если дать слабину сейчас, показать, что близость к царской семье даст индульгенцию, тут такое начнется…
Все растащат, что плохо лежит. А потом и что хорошо – тоже.
Пришлось по всем правилам судить, казнить… Маша так и не простила этого мужу. Чего только не было в тереме. Крики, визги, угрозы самоубийства… не подействовало.
Хочешь – вешайся, – ответствовал государь и приказал запереть царицу, пока не образумится. Что самое интересное, остальные Ржевские словно и не в обиде были. Они-то не воровали, а царский гнев коснулся только виновного. Украл – ответь. Марию не отправили в монастырь, ее братьев не лишили чинов, хотя Петр Федорович Ромодановский, еще один царский воспитанник, сменивший Федора Ромодановского (вот ведь кровь сказалась – внешность от Любавы, а характер от отца, этакий кремень с ангельским лицом, дочка там совсем не такая была, куда как мягче, в мать) на тяжком посту главы Тайного приказа, побеседовал приватно со всеми. Ржевские прониклись и больше глупостей не делали.
Мария дулась на мужа больше года, а потом – увы. Чисто случайно умерла при очередных родах.
Теперь пятеро государевых детей воспитывались в Дьяково, а Александр опять ходил в холостяках. И не жаловался. А зачем ему одна официальная царица, если куча молодых-красивых рядом ходит? Может, он и женится через пару лет. А может, и нет. Наследники есть, а остальное и так приложится.
Софья потом уточнила у дочери, насколько случайно умерла Мария. И получила невинный взгляд и такой же невинный ответ.
Абсолютно случайно.
Не поверила. На что уж Елена была искусна во вранье, но обмануть мать ей не удавалось. Тот разговор Софья до сих пор вспоминала с… неприязнью.
– Мам… Саша ничего не знает. И не узнает никогда, – Аленка смотрела абсолютной невинностью. Софья едва удержалась, чтобы не отвесить подзатыльник любимому детищу.
– Алёна, твой брат – идиот?
– Н-нет…
– Значит, и догадывается, и знает. Может, все же изволишь рассказать мне правду?
Княжна Елена развела руками. И соизволила признаться.
– Сашка догадывался. И не впрямую, но разрешение мне дал.
Мать только за голову схватилась.
– Ален, ты понимаешь, что вы заигрались?
– Мам, мы всего лишь сделали, что должны. Обязаны. Машка занималась не детьми, она свою семью пристраивала. И забыла о том, что она теперь не Ржевская, а Романова. Все хорошо в меру!
– Воровали?
– Брат ее попробовал. Сашка его хотел в монастырь для профилактики, так Машка ему скандал устроила… плоды просвещения!
Софья только фыркнула.
– И это все причины?
– Там и еще были, просто мы не говорили, чтобы тебя не расстраивать. Машка была плохой королевой, плохой матерью… да, и женой тоже плохой. Я же знаю, ни ты, ни тетя Уля, никогда… а эта… стервочка!
Проклятая царевна махнула рукой.
– Алена, дело не в этом. Ты – тень за троном, а не палач. Понимаешь?
– Я не убивала ее.
– Но ты отдала приказ, а это немногим лучше. Учти, дочка, если ты заиграешься, в один миг Саша начнет бояться тебя. И все, что сделала я, что сделаешь ты – рухнет. Есть границы, которые нельзя переступать.
Дочь слушала, и старалась понять. Софья видела, что урок усвоится, что Елена запомнит. Может, не сейчас, но позднее к ней придет и осознание. Но пока…
Софья все равно одобрила, потому как случись что… Если бы приключилась беда с Алешкой, они бы с Ульрикой детей воспитали, вырастили совместно, на трон усадили… одно слово – королевская дочь. Ульрика ведь родилась принцессой, росла и воспитывалась в убеждении, что все для блага государства. Даже если придется ради этого босиком в огонь и грязь золотой ложечкой кушать. Ее так приучили. А вот Маша…
Кровь она привнесла хорошую. Дети, как на подбор, были здоровыми, умными, некапризными, симпатичными, и что приятно – их детей опять можно было выдавать замуж за границу. Примерно через поколение. Кровь достаточно разбавится, чтобы не допустить генетических аномалий.
А вот в остальном… Мария не смогла превозмочь себя. Ее воспитывали так, что все для семьи, все в семью… это-то неплохо, но теперь ее семьей стало все государство, а к этому она не привыкла.
За что и поплатилась.
Софья могла только молиться за дочь. Молиться, и желать ей удачи. Елена сама это выбрала, сама встала на тяжкую дорогу тени за королевским троном, сама приняла ответственность… Только вот как она заплатит за свои грехи?
И все чаще вспоминался Софье синий взгляд мужа.
Ох, Ванечка, Ванечка. Простишь ли ты меня за то, что я сделала с нашей дочкой? Ей бы о цветочках говорить, да вышиванием заниматься, а она чужие судьбы кроит, и сорняки на политической грядке выпалывает.
Жестоко, да выбора нет. Никто за Аленку этого не сделает.
А еще в школе воспитывалась и маленькая Феодосия – дочка Алены. И очень тянулась к старшему брату Михаилу, названному в честь прадеда. Софья и не сомневалась, что Елена так же поговорила с малышкой, как когда-то говорили с ней самой. Очень уж хитрое выражение бывало иногда на мордашке у девочки…
– Турок додавить надобно. Сама понимаешь, не след такое оставлять.
– Не след, – согласилась Ульрика. – Саша сам на войну едет?
– А кому такое доверить можно? Ничего, проедется, чай, не маленький, в битву не полезет…
– Пуля – она ж не разбирает, кого казнить, а кого миловать.
Ульрика знала, что станет волноваться за сына. И Алеша тоже, и Соня, хоть они этого и не покажут. Железные… все внутри, все в себе и без стона. Неужели могло быть так, что она вышла бы замуж за Карла? Была бы шведской королевой… страшно подумать даже. Нет, здесь и сейчас ее судьба сложилась идеально. И царица, привычно переплетя коклюшки, потерлась щекой о плечо мужа.
Алексей коротко поцеловал ее в лоб.
– Соня, ты сама знаешь, шансы победить очень хороши. Именно сейчас…
Да, именно сейчас, когда образовалась коалиция из Испании, Португалии, Дании, Руси, когда к ним примкнули Польша и Венгрия, когда даже Италия решила вступить в войну, у них появилась возможность додавить турок.
Австрии было не до того, она стремительно распадалась на части – потомки Леопольда просто не могли удержать вожжи в слабых руках. Ручонках.
Франция им сейчас тоже не поможет, от Филиппа Орлеанского толку никакого, он бунты разгребать замучился. Досталось ему нехорошее наследство от Людовика и не тем помянутого Джона Лоу. Страна и так осталась без денег, куда тут балы затевать, а мужчине роскоши хотелось.
Вот и получил – восемь роскошных бунтов, на пол-страны. Успокоился и прижух, как мышь под веником.
А Александр хотел выполнить давнюю мечту русских.
Царьград.
Освободить его, а там и умирать не жалко, ты уже в истории останешься. Да и не опасно – есть, кому удержать власть, есть кому передать ее наследнику.
Поход был объявлен под знаменем возвращения себе Иерусалима. Даже не себе, нет.
Всем верующим христианам мира.
Там же святая земля, там гроб Господень, и там сидят какие-то турки?
Непорядок.
Надо их вышибить, надо создать там государство…. какое? Вопрос. Но точно не русское. Русским там не обосноваться и не закрепиться. И далеко, и ни к чему. Лучше вольный город под патронажем Рима и всех христианских государств, надо только подумать, как это лучше преподнести. А они под шумок пригребут себе проливы. Поставят бастионы, переименуют Стамбул в Царьград, как он и должен был быть – и успокоятся. Ликвидировав турецкую угрозу, им больше ничего не будет нужно. Развиваться и прирастать землями русские будут в совершенно другом направлении.
А чтобы европейцы не волновались, Александр Алексеевич уже при всех отказался от любых земель. Не нужно ему ничего, ему бы вернуть святыню христианскому миру.
А заодно немножко поправить свои дела. Они и так неплохи, но что ж отказываться от лучшего? Забрать себе, наконец, дельту Дуная, да и Суэцкий канал может быть полезен, а это значит – Крит, Родос, Кипр. И именно сейчас, пока все смотрят в другую сторону, можно обосноваться там, закрепиться, чтобы никому и в голову не пришло отвоевывать их у Руси.
Папа Римский одобрил это дело и даже попытался под шумок пригрести под свою руку православие, объявил, что заблуждаться каждый может, но сейчас русские встали на путь исправления…
Ладно.
Скрипнули зубами, но пообещали попомнить. Придет еще их время.
Пока же, под благословением Папы, поход быстро принял черты Святого и участие в нем стало очень богоугодным. На Францию стали поглядывать с подозрением, так, что Филипп Орлеанский, скрипнув зубами, тоже выделил целый полк солдат.
* в Р.И. он умер на три года раньше. Но тут автор, своим произволом решила немножко продлить ему жизнь. Прим. авт.
Почти целый и даже почти укомплектованный. Но и без него военной силы хватало.
Скоро, очень скоро войска сдвинутся с места. А тем, кто останется дома, стоит ждать и молиться.
Софья видела, что Алексей тоскует по старым временам. Ему бы сейчас да двадцать лет, да на коня, да друга Ваню рядом… он бы! Но Константинополь достанется не ему.
Александру.
Сын пойдет на войну, зарабатывать себе бессмертие. А Аленка останется дома, работать на благо Руси, пресекать крамолу и вести разъяснительную работу. Может, даже спросят совета у стариков…
– Это ты, Соня, прибедняешься, – Алексей был в курсе мыслей сестры. Да и что там – сам так же думал. – Вовсе мы и не старики. Дождемся еще!
– Жаль, Сашка никакого щита к вратам Царьграда не прибьет.
– Надо ему намекнуть. Пусть возьмет для такого случая.
Брат и сестра весело рассмеялись. Пока еще можно шутить. Пока война еще не началась. Но уже скоро, скоро…
1728 год
– Уля, Улечка… Не смей умирать, слышишь! Держись!
Софья положила руку на плечо брата.
Ульрика-Элеонора умирала. Возраст, здоровье, сквозняк – и мерзкая простуда, разом перешедшая в пневмонию. Они и опомниться не успели.
Еще вчера праздновали возвращение государя из похода, а сегодня в царскую семью пришло горе. Долго ли простудиться на пиру? Да мигом. И не обратить внимание на свое состояние, и радоваться за сына, который вернулся живым, и улыбаться, и не показывать вида – и свалиться, словно подстреленная птица.
Вот и сидел сейчас Алексей у постели жены, звал ее, и понимал – все бесполезно. Софья, Александр, Елена – все они были рядом. Примчались все царские дети, кто смог, но…
– Уля…
Алексей смотрел, как выцветают родные глаза, как становится восковым лицо, как наползает на него тень смерти, а пальцы его до последнего держали руку жены. Хотелось верить – она чувствовала его рядом. И когда Уля успела стать родной, любимой, частью мужа?! Ушли в историю его увлечения, забылись любовницы, а вот Уля… она всегда была рядом, всегда поддерживала, любила… и стала частью сердца Алексея. Частью его души. И сейчас ему душу рвали по живому.
Александр порывисто уткнулся в плечо Аленке. Та погладила двоюродного брата по волосам.
– Сашенька… мы справимся, обязательно справимся.
Но было уже поздно справляться. Зеркало, поднесенное к бледным губам, не запотевало. И лекарь опустил голову.
– Государыня умерла.
Ульрика отошла, не приходя в сознание, и Русь погрузилась в траур.
Уже не радовала никого победа над турками. Добрую царицу любили в народе. Грустил и Алексей.
– Кто из нас следующий будет Сонюшка? Ты, али я?
Софья пожала плечами. Об этом она предпочитала не думать.
– Кто бы ни был – оставшемуся будет плохо. Очень плохо…
Алексей кивнул. Низко опустил голову, и из уголка глаза скатилась слезинка.
– Даст Бог, я за Улей отойду. Не хочу один оставаться, не смогу без вас. Больно…
И это испугало Софью больше всего остального. Ее брат…
Теперь настало ее время утешать и уговаривать. И она обнимала Алексея, как когда-то обнимал ее брат после смерти мужа, тихо шептала на ухо какие-то глупые слова – и не ведала, что тихо заглянувший в дверь Александр, притворил ее за собой и кивнул Алене.
– Плачут.
– Пусть. Слезами горе вымывается.
Саша кивнул.
– Это верно. Да, я тебе там двух арапов привез в подарок. Вроде как неглупые ребятишки, авось к чему и пригодятся?
– К чему пригодятся?
– Строить они хорошо умеют. Ибрагим и Ахмет. Приглядись, понравятся, так и при школе оставим. А нет – другое место найдем. Талант у ребят есть, сам видел.
Елена кивнула.
– Посмотрю. Надо бы распорядиться о похоронах…
– Сделаешь?
– Конечно, Саша.
Елена понимала – ей будет легче. Тетку она любила, но не так, как Александр, как его отец, как Софья, кстати говоря. Они вросли друг в друга, и сейчас, Бог даст, чтобы дядюшка, да и мать еще пожили. Чтобы не свело их в могилу это горе…
Заставлять их заниматься похоронами близкого человека – жестоко.
А она справится. А потом будет время и на мальчишек посмотреть, что же в них такого интересного? Ахмет и Ибрагим, говорите?*
* по некоторым сведениям, у Ибрагима Ганнибала был еще брат, принявший при крещении имя Алексей. Значительными свершениями не отмечен, Пушкина не родил, а потому и знаменитостью не стал. Прим. авт.
Алена цеплялась мыслями хоть за что, лишь бы не думать, что все люди смертны, и родители тоже. Так-то, ты можешь решать судьбы государств, можешь казнить и миловать, но пока живы родители – ты все одно можешь хотя бы на миг стать ребенком. Хоть ненадолго.
А уйдут они… и умрет часть тебя.
Все. Не думать об этом. Довольно.
Алена откинула за спину длинную косу, которую совершенно неосознанно теребила, как и ее мать в свое время, и решительным шагом отправилась на поиски патриарха. Надо работать.
А работать было еще над чем. Мать оставила ей хороший задел, но теперь главное – не упустить поводья.
Дядя Федя в Померании и его сын, который вернулся из монастыря, вроде как поумневшим. Надо проверять и контролировать, надо регулярно обновлять «дамский батальон», чтобы не было случаев, как с Катариной фон Вейден.
Дания процветает, покусывая догнивающую Швецию. Если не сын Кристиана, то уж его внук точно довершит процесс, а это не слишком хорошо. Елена ничуть не жалела убитого ей Карла, туда ему и дорога, за отца-то, и мало еще будет, но Швеция нужна была, как противовес Дании. Пока – нужна. Надо бы подбросить туда денег или оружия… посмотрим. Хорошая вещь – риксдаг.
Грузия – Картли, Кахети, и тоже родственники. Дядя Ираклий и тетя Дуняша уже старенькие, царство принял их сын, Давид, и за ним надо приглядывать. Там же, неподалеку, дядя Володя со своей персиянкой, и везде требуется пригляд. И деньги, и военная сила, и оружие, чтобы защищаться от турок и осваивать новые земли. Ничего, постепенно, за три-четыре поколения, они с этим справятся. Тут главное не давить, чтобы не было конфликта религий и поколений, чтобы старики учили детей: «лучше с русскими». Это сложно, но выполнимо, она-то точно знает.
В Польше неспокойно. Не всем понравилось решение его величества Георгия, но после смерти матери мужчина активно взялся давить недобитых «любителей вольностей и свобод». Имеет право. Что ж, они помогут кузену.
Венгрия.
Ференц Ракоци правит мудро и справедливо. Илона Зриньи ушла из жизни на восьмом десятке. Успела увидеть внуков, и даже договориться об их помолвках, успела оставить свой след в истории и в сердцах человеческих. Похоронили ее рядом с первым мужем, как она и просила. Тетка Наталья горько оплакивала свекровь – они с Илоной искренне привязались друг к другу. Сама Елена ее знала только по письмам, но мать рассказывала, что это была редкостная женщина. И умом, и красотой, и силой духа… Ее жизнь прошла не зря. Она могла собой гордиться – при ней произошло то, чего добивалось не одно поколение Ракоци – Венгрия стала свободной. Сейчас Русь, Польша и Венгрия стоят плечом к плечу. Не все еще гладко, и о вере кое-где спорят, и бунты бывают, и рокош иногда объявят, и убийц подсылают…
Что ж, на ее век работы хватит и здесь.
Европа…
Франция постепенно распадается, задыхаясь под гнетом нового Людовика. Увы – даже не тени великого деда, скорее, его… огрызка? Да, это подходящее слово. Людовик Пятнадцатый и в подметки не годится Четырнадцатому. Великий король совершил страшную ошибку – упустил внука. Не занялся, не выучил, как следует, вот и получаем…
Сейчас государством управляет кардинал Флери, а это плохо. Нельзя допускать святош к реальной власти, страной управлять – не молитвы читать. Хотя кому плохо, а кому в самый раз. Пока кардинал монастыри от налогов освобождает, шпионы по Франции, как у себя дома разгуливают. Протестантов сманивают в лучшую жизнь, мастеров вывозят, догрызают остатки начинаний Кольбера – приятно!
Испания – там все в порядке. Дон Хуан давно умер, тетка Мария пока еще живет и здравствует, дает советы сыну, гоняет внуков… Его величество Мигель правит и царствует – в одном лице. Женился на младшей дочери Кристиана Датского, девочка оказалась замечательная, вся в тетку Ульяну, уже пятерых нарожали! Колонии осваивают, Испания опять становится владычицей на море, совместно с Русью, конечно, но это и неплохо. Его сестра сейчас королевой в Бельгии. Вышла замуж за французского принца, неплохо устроилась. Принц кутит, принцесса правит, благо, от матери многому научилась.
Неплохо все и в маленьких немецких княжествах.
Феодосия развернулась в своей Пруссии. Давно уже опочил, предавшись очередным излишествам, ее супруг, но поскольку он оставил ей в наследство Пруссию, троих сыновей и четверых дочек, царевна не возражала. Она завела себе фаворита, по странному совпадению, приехавшего с Руси, управляла своим государством, прислушивалась к советам брата, воспитывала сына и постепенно прирезала соседские земли. Колониями обзавелись, хоть и крохотными, а все же, кораблями…
Сейчас породниться с ее семьей желали все князьки, а Феодосия придирчиво выбирала достойных.
Англия…
Англия окончательно рассыпалась на центральную часть во главе с Лондоном и потомками принцессы Анны, Уэльс и Корнуолл, в которых правили бастарды Якова, и Шотландию с неожиданно примкнувшей к ней Ирландией. Там сейчас правил Карл, порядковым номером третий. С его матерью княжна Морозова переписывалась, и очень активно…
Да, судьба у бывшей девочки из подворотни сложилась интересно. В последнем письме Анна де Бейль писала, что хочет оставить свои мемуары, конечно, не рассказывая в них о Руси. Официальную версию юности – и неофициальную – зрелости. Почему бы и нет?
Вряд ли эти записки увидят свет, но потомки должны знать о своих предках. Иначе слишком легко превратиться в самое страшное бедствие мира – Иванов, не помнящих родства.
И предков, и их деяния, и за что ответ держать…
Княжна Елена припомнила разговор с кузеном, и грустно вздохнула. Саша как-то спросил, может ли она убить его, если увидит, что его действия несут вред Руси. Елена тогда и не задумалась, ответила, что лучше себя убьет на его глазах, пусть одумается братик, и увидела, какое счастье вспыхнуло в глазах кузена. Правильно, все правильно…
А Русь…
Родная, искренне и неистово любимая, заснежено-колокольная, искристо-снежная, солнечно-березовая, пахнущая медом, цветами и почему-то елочной хвоей…
Русь тоже прирастала землями и союзниками. Строились заводы на Урале, осваивалась переселенцами Сибирь, аккуратно подогревались конфликты в Китае, а пока две династии грызут друг друга, Русь осторожно отгрызала по кусочкам землю в свою пользу.
Со временем они и с Китаем сольются, наверное…
Соседи же…
Когда Елена беседовала с матерью, та высказывала мечту о государстве, в котором будут жить – земляне. Не англичане, французы, русские, шведы и прочая, и прочая, а просто – земляне. И Елена была согласна – замечательная идея. И полететь к звездам – тоже.
Когда-нибудь, когда-нибудь…
Но чтобы это случилось, надо работать. Надо очень-очень много работать.
Елена вспомнила про исписанные мелким бисерным почерком листочки, лежащие у нее в крепко запертом потайном ящике.
Там были имена и сведения. Откуда их взяла мать – Елена не знала, но знала, куда идти. Знала вехи, на которые можно опереться, знала, чего стоит бояться, где отпустить поводья, где придержать, что надо выжигать каленым железом, а чему можно и позволить расцвести, на чем можно заработать деньги, и как не допустить, чтобы их заработали на тебе.
Откуда это у мамы?
Она не знала. И не спрашивала – мать сказала, что ответа не будет. Никогда, смирись, Аленка. Хватит и того, что у тебя есть возможность заглянуть в будущее.
И княжна Морозова была благодарна матери.
Она будет работать, будет делать все возможное, не щадя ни себя, ни других, она справится…
Зачем?
Этим вопросом княжна никогда не задавалась. Что значит – зачем?
Чтобы ее дети жили, чтобы дарили ей внуков, чтобы видели над собой мирное синее небо, чтобы никогда не плакали матери, чтобы не было на земле очередного Ига…
Любая женщина легко ответит на этот вопрос. Правда, не любая согласится отдать всю жизнь на его решение, не любую будут готовить малым не с колыбели, как она сейчас готовит свою дочь. Медленно, исподволь, как ее саму готовила мать.
Княжна Елена знала, что у нее никогда не будет свободного времени, что ее ждет работа, грязная, черная, каторжная, но все же она была счастлива. И благодарна своей матери за выбор, за воспитание. Когда-нибудь так же е саму поблагодарит дочь. А если нет…
Найдется та, кто встанет за троном, в его тени.
Нельзя мужчинам одним править государством.
Грозная сила должна уравновешиваться женской хитростью, жестокость – мягкостью, бескомпромиссность – изворотливостью. Но и одна женщина не справится, потому что не знает меры там, где речь идет о любви. И в этом ее сдержит Саша.
А вместе они – сила.
Каблучки княжны стучали по коридорам Кремля, и казалось, что тени разбегаются по углам от уверенного звона серебряных подковок. И кому-то могло показаться, что грустно смотрят на потомков предки, и поднимают благословляющим жестом руки…
Бог в помощь, дети.
Делайте, и не оглядывайтесь, а мы встанем за вашей спиной. Это ведь мы вас сделали – такими. Мы – ваше прошлое, а вы – наше будущее.
Будьте счастливы, родные…
1729 год
– Алешка! Ну как тебя так угораздило!
Софья гневно смотрела на брата.
– Не… кха! Кха!!! Поберег… кхся!!!
Алексей кашлял так, что едва мог дышать.
– Бессовестный!
– Уж прости, Сонюшка.
– Думаешь, я не знаю, что это ты нарочно? Чтобы одному не оставаться?!
Алексей кое-как выдавил из себя улыбку. Увы… возраст дал о себе знать.
Возраст, потеря любимой жены, усталость…
Все навалилось вдруг и сразу, и Алексей почувствовал боль в сердце. Укол, второй… и вот беда. Софья вроде бы держалась, но Алексей понимал – она его надолго не переживет. Из Кремля мчался Александр, надеясь застать отца в живых, бушевала за окном буря, а брат и сестра сидели рядом, смотрели друг другу в глаза – и вспоминали. И в этот миг их мысли, чувства, воспоминания – все было общим. Момент беспредельной ясности.
Вот мальчик слушает сказку. А рядом девочка играет в наперстки.
Три наперстка кручу, бусину найти хочу…
Мальчик соскакивает с рук няньки – и пристраивается рядом. Некоторое время смотрит, а потом тычет пальцем.
– Здесь?
Под наперстком оказывается пусто. И еще раз. И еще. И сколько радости приносит найденная бусина!
Вот они играют в «Путешествие вокруг света». К ним присоединяется государь Алексей Михайлович. Смеется, смотрит теплыми синими глазами, а потом сообщает, что их мечта начинает осуществляться. Школе в Дьяково – быть! Не только для мальчиков, но и для девочек.
Вот они забирают Ваню у боярыни Морозовой.
Вот возвращаются из польского похода – и Софья повисает у него на шее.
Вот отвоевывают Крым…
Вот…
– Это была хорошая жизнь, верно, Соня?
– Замечательная.
Софья усилием воли задавила слезы. Закололо сердце, пришлось присесть на край кровати, взять руку брата в свои ладони.
– Бог даст, мы еще встретимся, братик.
– Мы обязательно встретимся, Соня. Если там есть справедливость – мы будем все вместе.
– Скорее бы. Ты еще не ушел, а я уже соскучилась…
Алексей отозвался улыбкой на эту немудреную шутку.
– Мы с Ваней подождем. Только не задерживайся.
– Обещаю…
Что-то творилось с этим миром. Он расплывался, расслаивался, воздух словно бы обретал твердость и плотность…
Слезы?
Боль в груди нарастала, становилась невыносимой. Больше семидесяти лет рядом. Вместе, плечом к плечу, не допуская ссоры… Это уже не два человека. Это одна душа – на двоих.
Сердце билось громовыми раскатами. Или это перекатывалась гроза за окном, ударяя в землю короткими злыми молниями?
– Говорят, легко уходить во время грозы…
Сказала ли это Софья? Или просто показалось, что шевельнулись губы?
Реальностью оставалась только рука Алексея, за которую Софья держалась, что есть сил. Рука – и взгляд синих глаз.
Она и не ведала, что так же за нее держался Алексей. И все прозрачнее становился ее силуэт, все яснее проступало нечто иное…
– Отец!
– Мама!
Голоса они еще услышали. И даже, кажется, успели улыбнуться на прощание, благословляя своих детей. А потом Софья почувствовала чью-то руку на своем плече – и оглянулась.
Они стояли совсем рядом. Держались за руки, улыбались, ждали их…
Такие молодые, яркие, искренние…
Ульрика – совсем такая, как она приехала когда-то в Москву. Юная, испуганная, чуть неуверенная в себе, но улыбающаяся. Мир не должен знать, что принцесса его боится. А рядом – Ваня, Ванечка…
Софья так и не поняла, когда она бросилась на шею мужу. Рядом Алексей так же обнимал Ульрику, не думая ни о чем. И прошло, наверное, немало времени, прежде, чем они позволили себе взглянуть вниз.
Там, над их телами плакали Александр и Аленка. Горько, безутешно, жалобно…
А здесь…
Здесь была абсолютная ясность. Софья смотрела в лица самым своим близким людям, и ждала приговора. Она ведь их использовала. Всех использовала…
Она все сделала, чтобы выполнить свою задачу, чтобы стояла Русь, чтобы не было войны, и ради этого она предавала, продавала, убивала, шла по головам и не считалась ни с чем и ни с кем. Сколько уж на ней налипло грязи…
Софья понимала, что самым правильным наказанием будет для нее дорога в другой конец. Ребят – в рай, а ей, наверное, место в аду. Самое то…
Можно даже в котле не варить, а можно и варить. Пусть только они будут счастливы, они будут…
Софья отчаянно ждала грома с небес, света, голоса, да хоть чего-то, но, не дождавшись, позволила себе поднять голову.
Не мысль, нет, ощущение громадного, невероятного счастья, пронизавшее каждую ее клеточку.
Глупая.
Ты ведь – полюбила. И все отдала ради нас.
Мы тебя тоже любим.
Ты справилась, Сонюшка. Ты – справилась…
И ты не думай, мы не уходим, разве ж это видано, чтобы родители бросали детей без присмотра? Мы остаемся рядом с ними. Это – наша награда.
Четыре тени бросили прощальный взгляд на землю – и растаяли в солнечной синеве неба.
