Глава 8
1700 год
– У меня все готово, бабушка. А у тебя?
Гедвига одарила внука нежной улыбкой..
– И у меня, малыш.
Только ей позволялось называть так короля. И только наедине. Она нечасто этим пользовалась, но вот в такие моменты, как этот…
– Когда?
– Я думаю, примерно через месяц. У государя как раз годовщина коронации. Все растеряются, а ты не упустишь момента, так ведь?
– Я сегодня же отбуду к войскам.
– Замечательно.
Гедвига проводила внука взглядом. Да уж…
Он замечательный, ее Карл. Умный, красивый, сильный, отличный воин, но вот беда – честно воевать Швеция сейчас не способна. А потому ей придется взять кое-что на себя.
Неприятное, даже в чем-то подлое, но честную схватку Швеция сейчас не выиграет. Значит, остается бить в спину. Жестко, жестоко, неумолимо. И она это сделает. Ради своей страны, ради своего внука, а может, и ради власти, потому что именно она останется править, когда Карл уйдет воевать – Гедвига была готова на многое.
И все было готово для осуществления ее плана. Человек найден, он уже уехал в Москву, теперь остается только ждать вестей.
Она подождет.
* * *
Троице-Сергиев монастырь готовился к приему государя заранее.
Все начищалось до блеска, мылось, подметалось, заменялось на новое, чай, не каждый день государь приезжает.
А что делать? Патриарх очень просил приехать, помолиться, все же почти четверть века прошло с момента коронации Алексея Алексеевича. Вот и отслужить бы молебен во здравие, чтобы еще столько же ему править, да так же успешно, чтобы Русь новыми землями прирастала, ширилась…
Все-таки крупнейший монастырь на всей Руси, надобно уважить…
Алексей пожал плечами и согласился. Почему бы нет? Отец, вон, то в один монастырь ездил, то в другой, богомолен и праведен был, а ему все недосуг. Правда и то, что при отце страна из бунтов да изматывающих войн не вылезала, а при нем если что и случается, так Руси от того не слишком тяжко. Потому и некогда ему лбом в храме полы протирать. У Бога кроме его рук – других нету. Никто за Алексея не сделает, что должно.
И разумеется, ехать на богомолье надо было с семьей. А поскольку царевич с супругой были в отъезде, да и вообще Кремль резко опустел после того, как всех старших Романовых повыдавали замуж и переженили, Алексей подумал – и пригласил с собой на богомолье и ближайших друзей.
Князей Морозовых.
После войны со Швецией Алексей почти заставил Ивана принять княжеский титул. Чай, правая рука царская, на царской сестре женат, а все еще простой боярин?
Несолидно!
Иван отмахивался, но потом-таки согласился. Князь… ну, пусть будет князь. Главное, что друг, а остальное не так важно.
Софья подумывала остаться в Кремле, но Алексей все же вытащил ее в поездку.
В этот раз выезд был организован по всем правилам. Кони в попонах, бояре в высоких шапках и парчовых кафтанах, стрельцы… процессия медленно двигалась по улицам Москвы.
Убийца ждал своего момента.
У него будет несколько возможностей выстрелить и уйти, может быть – на пути туда, может – обратно. А может, и когда Алексей Алексеевич куда-нибудь поедет. Но в том и беда, что ездит он по своему желанию, так его, почитай, год дожидаться можно. А вот эта поездка запланирована чуть ли не за полгода, грех не воспользоваться.
Убийца ждал. Выцеливал белый кафтан государя в мельтешении людей, лошадей, карет… и только когда почуял, что пуля полетит точно в цель, спустил курок.
Вот оно…
В шуме и гаме выстрела сначала и не услышали.
Лежать бы Алексею Алексеевичу на мостовой, но буквально за пару секунд до этого…
– Вань, а хорошо бы каменную Москву отстроить?
– Что?
Отвлекся Иван Морозов, задумался о своем, глядя на жену. Словно и не прожили они вместе эти годы – все так же она была для него хороша и любима. И ехала чуть позади, сидя в легкой открытой карете.
– Да, государь?
И чуть тронул коня, двигаясь вперед.
Вот этого «чуть» и хватило, чтобы оказаться на линии выстрела. Сначала никто и не понял, почему князь Морозов оседает, запрокидываясь назад.
Алексей бросил поводья, слетая с коня, подхватывая друга, и понимая, что на его ладонях – кровь!? То есть… покушение!?
Кто-то вскрикнул, стрельцы кинулись на шум, поднялась суматоха… ловили убийцу, загомонили люди, но все перекрыл безумный женский крик.
И на московской площади воцарилась тишина.
Люди молчали, и в полной тишине царевна Софья упала на колени перед своим мужем.
В груди князя Морозова алым зияла рана, лилась кровь, и царевна, стоя на коленях, зажимала е, а руки были в крови, и платье…
Синие глаза Ивана гасли, он попытался что-то сказать, но уже не смог.
Только смотрел до последней секунды на жену. Смотрел, жалея, что не сможет пройти с ней до глубокой старости, потому что любит и не хочет оставлять ее одну. И видел в ее глазах то, что знал всегда.
Любовь.
Искреннюю, сильную и безудержную.
Не ту, о которой пишут поэты и поют менестрели. А другую.
Когда человек – часть тебя. Души. Разума, сил, воли – и когда его забирают, остается пустота. А если ее слишком много – человек просто тонет в ней и тоже исчезает. Нельзя же жить в пустоте…
И сейчас эта пустота отражалась на лице проклятой царевны. А окружающие молчали – и было в молчании этом понимание. В единый миг она стала своей. Стала близка и понятна людям, стала родной, страдающей… поздно!
Для нее все было поздно.
Это Алексей Алексеевич распоряжался стражей, это по его указаниям ловили убийцу, а царевна все так же стояла на коленях возле мертвого мужа – и никто не смел прикоснуться даже к краешку ее одежды. Настолько кощунственным казалось людям вторгнуться в это тяжелое, неизбывное горе.
Прервал его только Алексей Алексеевич.
– Сонечка… вставай, сестренка.
Царевна чуть качнула головой.
– Нельзя, чтобы Ваня, здесь, вот так… его надо домой. И тебе надо к детям.
– Нет… нет…
Но к чему относилось это «нет», Алексей разбираться не стал. Мягко поднял сестру с колен – и та остановившимися глазами смотрела, как Ивана перекладывают на носилки, как несут во дворец, словно живого – не закрывая лица, на это хватило ума, как намокает алым покрывало на его груди…
На белом кровь – алая…
Только когда увели царевну, народ позволил себе… шевельнуться. Иначе и не скажешь.
– Горе-то какое…
– Бедненькая…
– Проклятая царевна что тут говорить. Вот и настигл… ой!
Оплеуха тоже настигла говоруна быстро и решительно. С той стороны, с которой и предположить нельзя было, от юродивого, из тех, которые всегда трутся около праздников и прочего.
– Помолчи, ирод! Пока язык не вырвали.
Мужичонка, ляпнувший про проклятье, оглянулся, увидел злые глаза людей – и словно съежился. Есть, есть такое горе, в котором неуместны все старые споры. И когда его видишь…
Сейчас каждого по сердцу царапнуло. И любые слова тут были неуместны.
* * *
Ульрика опустила руки.
Софья просто сидела и смотрела в никуда. И ничего не получалось. Никто не мог вывести ее из этого состояния, может быть, дети, так они еще пока прибудут. А она ведь с ума сойдет, если сейчас не заплачет, знала это царица, еще как знала. Только сделать ничего не могла.
Царевна просто сидела у гроба мужа, держала его за руку и молчала. И увести ее не представлялось возможным. Разве что оглушить…
Царица поднесла руки к вискам. Вышла из залы…
– Государыня?
Десятки глаз тут же впились в ее лицо. Софья и сама не знала, насколько она дорога людям. И сейчас… к ней не лезли в ее горе, но за дверями – ждали. Верили, надеялись, что сейчас их царевна встряхнется, выйдет, опять начнет отдавать приказания… а она просто сидела и молчала. И столько боли было в этой тишине.
Ульрика покачала головой, ловя взгляды. Вопросительные, умоляющие… она же сейчас очнется, правда?! Дерзость, да, но сейчас не до дерзостей было что царице, что людям. Алексей Алексеевич распоряжался, приказывал допросить пойманного и чудом не затоптанного убийцу, отдавал указания Ромодановскому, приказывал боярам, а она это время провела с Софьей – и так страшно было видеть, как ломается, рассыпается в осколки кто-то, подобный Софье.
– Не знаю… она так умом тронется, если еще просидит… не знаю…
– Разошлись все!
Царица всхлипнула и бросилась на шею мужу.
– Алешенька! Слава Богу! Может, хоть ты…
– Без изменений?
– Да.
– Уля, последи пожалуйста, чтобы никто не входил, пока не позову.
Ульрика закивала головой. Никого не пускать?!
Да с радостью! Только сделай хоть что-нибудь, Алешенька! Ты же мой муж, ты царь, ты должен!
Страшно это – смотреть, как на твоих глазах ломается и угасает сильный и гордый человек. Очень страшно.
Алексей мягко отстранил жену, прошел внутрь – и только дверь хлопнула. Уля оглянулась вокруг – и подавила совершенно детское желание прижаться ухом к двери.
– Что, ни у кого дел нет? Я вам сейчас найду работу!
Правда, верилось в это плохо.
Можно погнать человека, когда он лезет куда-то по досужему, ненужному и мерзковатенькому любопытству. Но вот так? Искренне сочувствующих?
Рука не поднималась.
Уля вздохнула – и совершенно не по-царски прислушалась к происходящему за дверью. Спаси ее, Алешенька…
* * *
Алексей оценил все одним взглядом.
Кровать.
Тело друга под белым покрывалом. И заледеневшую Софью рядом с ним.
И не давая себе ни минуты подумать, ни секунды, рванулся в это ледяное безмолвие. Туда, где пребывала сейчас его сестренка, самый дорогой и родной для него человек.
Друга не уберег, но сестру он смерти не отдаст! Никому не позволит!
– Сонечка!
Сильные руки сгребли легкое женское тело, встряхнули, заставляя выпустить руку мертвого мужа, прижали к теплой груди. Алексей уселся на стул так, чтобы Софья могла видеть только его, не Ивана – и посмотрел ей в глаза.
– Сонечка! Вернись!
Бесполезно.
Два карих озера были холодны и мертвы. Только на дне где-то еще теплился разум… но как же до него добраться?
Царь размахнулся.
От пощечины голова женщины мотнулась вбок, словно тряпичная, на щеке Софьи расцвело алое пятно.
– Соня! Ты нужна мне!! Сестренка!!!
И еще один удар.
Пусть больно, пусть жестоко – это тоже жизнь! Там, в ледяной пустоте не бывает ни боли, ни огня – там вообще ничего нет. Только тьма и холод! Но он не отдаст им сестру! Она вернется! Обязательно вернется, она сильная! Она справится. А Алексей ей просто немножко поможет…
От третьего удара Софья упала на колени. Алексей встряхнул ее, что есть силы.
– Соня!!! Вернись!!!
И дрогнуло что-то в ее глазах. Шевельнулась боль.
– Алеша!?
– Да! Соня, смотри на меня! Я здесь, я с тобой!!!
– Ваня…
Еще одна пощечина обрушилась на царевну.
Жестоко?
Нет, сейчас боль физическая была единственным, что вытаскивало Софью из страданий душевных. И Алексей это понял. Сгреб ее в охапку, прижал к себе.
– Я с тобой, сестренка. Я всегда буду рядом, ты меня никогда не потеряешь…
– Ваня…
– Мы пока еще живы, сестренка. Мы живы! Он не хотел бы, чтобы ты умирала вслед за ним. Ты сама это знаешь.
Теплая рука погладила темные, с проблемками седых ниточек, волосы. Одни они остались, одни друг у друга… Есть Уля, но это другое. Дети – только они никогда не поймут родителей до конца. Их было трое, с самого детства, а теперь осталось двое. И Алексею тоже было безумно больно. Но если сейчас он замкнется в себе, если не вытащит сестру – то потеряет и ее тоже. И уж точно не переживет этого.
И только сейчас Софья смогла разрыдаться.
Закричала, забилась в руках брата, пытаясь вырваться, хоть что-то сделать, дозваться мужа…
Она не знала, что за дверью перевели дыхание и царица, и сенные девушки, и стрельцы…
Кричит?
Значит выживет. Не сгрызет ее горе.
А уж кто виновник оного…
Лучше б ему самому под землей схорониться, да поглубже, поглубже. Дознается царевна – горло ему зубами перегрызет, не иначе.
* * *
Софья успокоилась только к утру – и все это время Алексей был рядом.
Не успокаивал, нет. В таком горе не успокоишь и не утешишь. Но – был. Обнимал, когда горе рвалось наружу яростными слезами, поил водой, когда рыдания сменились сухими короткими всхлипываниями, прижимал к себе, когда сестра задыхалась от яростного гнева. Наверное, сейчас он и стал по-настоящему старшим братом. Столько лет Софья была рядом с ним, столько поддерживала, подсказывала, направляла, стоило увидеть ее вот такой, слабой, сломавшейся – и испугаться. Острым приступом ледяного холода.
Как же я – без нее!?
И уколом осознания. А ведь она – и есть его сила. Не было бы рядом с ним сестры, никогда не стал бы он государем. Или стал бы чем-то куда худшим, и Руси такой не было бы…
Он знал, что в любой беде, в любом ужасе за его спиной встанет темная тень, положит руку на плечо: «братик, держись, я с тобой, вместе мы справимся!», а сейчас на миг лишился этой уверенности. Почувствовал себя голым, на ярком свету, и каждый может ткнуть пальцем… и – осознал уже свою силу.
Софья сделала его сильным, а теперь его очередь. Встать рядом, коснуться ее плеча – и она обязательно услышит. Она не одна. У нее есть он, есть дети, есть Русь.
Да, именно так. Ей есть ради кого и ради чего жить! Она обязана справиться, а он просто поможет. Встанет рядом и поддержит в трудную минуту.
Только под утро Софья успокоилась. Не до конца, но женщина уже могла разговаривать. Думать, сопоставлять…
– Это ведь в тебя стреляли, так?
– Да.
Алексей был готов ко всему, в том числе и что Софья обвинит его – так ведь тоже бывает! Неважно, что он не виноват, важно, что это была его пуля. Ему предназначенная.
Он недооценил сестру.
– Ваня был бы счастлив умереть за тебя. Если бы знал – он бы все равно выбрал именно это.
– Соня?
– У него было мало страхов. Но я знала – больше всего он не хотел пережить нас с тобой. Остаться один. Теперь ему это не грозит.
– Я знаю, – Алексей зарылся пальцами в густые волосы, с проблесками седины. – Он ведь подождет нас, правда?
– Говорят, – губы Софьи тронула тень улыбки, – там нет времени. На тех дорогах его либо не замечаешь, либо оно идет как-то иначе. Это нам будет тяжело, а он даже не осознает…
– Патриарх говорит иначе.
Алексей осторожно прощупывал почву, думая, не сошла ли сестра с ума. Слишком уж… своеобразным был этот разговор, рядом с телом мертвого друга.
Софья перехватила его взгляд, покачала головой.
– Это неважно, Алеша. Как ни назови – те, кто любит, обязательно дождутся нас за чертой. Я это знаю. И, – глаза вспыхнули знакомыми огнями. – Я не хочу уходить, не расквитавшись с теми, кто поднял руку на моего мужа. Что сказал убийца?
– Пока не знаю.
Софья потерла лоб.
– Французы, шведы или англичане. Равновероятно. Я хочу знать – кто. Более того, я хочу, чтобы это знал весь мир. И когда этих людей найдут… или не найдут, я также хочу, чтобы об этом знали.
Алексей покачал головой.
– А если это вызовет международные осложнения?
– Если вызовет – их просто не найдут. Кто бы это ни был. Если не вызовет – найдут. В таком виде, чтобы зареклись. Как с теми пиратами, понимаешь?
– Понимаю. Но и ты пойми – нам ведь этого в жизни не простят.
– Слухов?
Алексей задумался.
Да, слухи… это почва зыбкая. То ли он украл, то ли у него украли… Всегда можно будет отпереться, мол, я даже ничего и не знал. И не было меня тут. И моих людей не было.
Софья наблюдала за сменой выражений на лице брата почти с болезненным любопытством. Она бы все равно мстила. Жестко и уверенно, только вот с разрешения Алексея или против его воли – это две большие разницы.
Она не ошиблась в брате.
– Ты же знаешь, что я тебя поддержу. Послушаем, что скажет Ромодановский – и начнем действовать.
– Да. Но сначала… мне надо похоронить мужа.
Алексей вздохнул.
– Соня… я хотел тебе предложить. Я знаю, что у Морозовых есть свое кладбище, но я хотел бы, чтобы Иван, ты, я – мы все были вместе и потом. В Архангельском соборе, если ты не будешь против.
Софья покачала головой.
– Я думаю, Ване это бы понравилось.
– А я думаю, что надо распустить еще один слух. Что князь Морозов принял на себя пулю, которая предназначалась мне – специально.
– Жизнь за царя?
– Да, именно так.
Софья подумала, что надо бы и подходящую оперу написать. Или просто песню. Последнее время ей удалось чуть смягчить непреклонность церкви в отношении светской музыки. Может ведь она быть красивой и без скоморошества, без похабщины. Может. И это важный инструмент влияния на народ, его нельзя упускать из рук. Вот и пусть композиторы отрабатывают свое содержание.
– Давай так и сделаем. Я согласна. Что с нашими детьми? Они успеют к похоронам?
– Разве что Алёнка. Сыновей ты сама услала набираться опыта.
– Пусть так.
Софья пробежалась пальцами по растрепанной косе.
– Мне надо привести себя в порядок. Я не могу позорить мужа таким видом.
И Алексей перевел дух.
Сестра точно будет жить. Не станет морить себя голодом, делать какие-либо глупости… Ей тяжело, как и ему. Безумно тяжело. Раньше их было трое, сейчас они словно часть себя потеряли, только вот они выживут. И продержатся оставшиеся им годы. Просто потому, что они принадлежат Руси. Не человеку или семье, а всей стране нужны их знания, опыт, руки, нет у них такого права – поддаваться своему горю и умирать. Даже этого права у них нет, будь оно все проклято.
Монарх – это тот, кто живет, дышит, разговаривает, принимает решения всему назло – и он будет жить! И за его спиной так же будет стоять темная тень. Только вот раньше их светом был Ваня, а сейчас его нет. Совсем нет.
И от этого безумно тяжело.
Но сестре он сказал нечто совсем другое.
– Приведи себя в порядок, а я пока поищу Ромодановского.
* * *
Федор Юрьевич выглядел не лучше Алексея. Бледный, под глазами круги, щеки за одну ночь запали.
– Государь, как она?
– Жива. Жить будет.
Ромодановский перевел дух. Он искренне боялся, что хоронить придется не одного, а двоих. А там и… Выдержит ли государь? Все видели, как эти трое привязаны друг к другу, так что опасность была нешуточная. А остаться сейчас без правителя?
Молод еще Александр Алексеевич, слишком молод. Ему бы еще лет десять, опыта поднабраться, зубки наточить. Страну-то он удержит, но слишком тяжко ему будет.
– Расспросили мы этого мерзавца. А там и его хозяев взяли. Немецкая слобода, правда, кипит, пришлось туда ночью вломиться, ну да переживут, чай, не баре.
– И кто?
– Шведы, государь. Сейчас то доподлинно известно, все причастные у нас в подвале соловьями поют. Старуха Гедвига крутит. Карл к войне готовится, да куда ему супротив тебя, государь. Вот и решила ударить, обезглавить, а там надеялась, что ее щенок справится.
– Сука, – коротко охарактеризовал шведку Алексей.
– Истинно так, государь, – Ромодановский и не спорил. Против факта не попрешь. – Позволишь ли спросить…
– Что делать будем? – Софья стояла в дверях кабинета. Спокойная, словно ледяная. Черное платье только подчеркивало мертвенную белизну лица. Словно за ночь ушло с него все живое – и царевна стала выглядеть даже старше своих лет. Резко обозначились морщины, побелели губы, ну да от горя и не хорошеют, так что Ромодановский не испугался.
– Да, государыня.
– Мстить. Найдем исполнителей – и нанесем Гедвиге ответный визит. Такое нельзя оставлять без последствий.
И мужчины молчаливо согласились – никак нельзя.
* * *
– Мама, ты разрешишь мне?
– Да, Алёна. Если ты хочешь.
Княжна Морозова, очаровательное, почти эфирное существо с ангельской улыбкой и громадными глазами, пожала плечами.
– Разумеется, хочу. Это мой отец.
И сказано было так жестко и непреклонно, что Софья только головой покачала.
– Сядь.
– Да, мама.
– Если ты хочешь – поедешь. Но дашь мне слово слушаться старшего в группе. Сама понимаешь, у тебя не слишком много опыта.
– Обещаю.
– Это будет… грязно. Ты понимаешь?
– Да. Ты знаешь, я крови не боюсь.
Софья знала. Ни она, ни Александр, ни ее мальчишки – никто не боялся, и в пыточных бывали, и на казнях. Необходимость.
– Хорошо. С дядей я поговорю, он тоже разрешит.
– Спасибо.
Софья несколько минут смотрела на дочь. Сказать? Промолчать?
Выбор был более, чем сложным. То, что она хотела сказать, было неприятным. Жестоким, гадким, но справедливым. И, наверное, дочь должна это знать до того, как запятнает руки кровью.
– Подожди немного. Нам надо поговорить еще об одной вещи.
– Да, мама.
Много чего ожидала княжна. Наставлений, поучений, но не этого обреченного:
– Ты никогда не задумывалась, что существует справедливость? Что сама судьба восстанавливает равновесие в мире?
– Нам рассказывали. А что?
Софья не приняла легкого тона.
– Мои слова, наверное, прозвучат для тебя нелогично. Но я хочу, чтобы ты сейчас запомнила. Осмыслишь потом, если получится.
Елена насторожилась.
– Твой отец умер, это верно. И… справедливо. Алексей, он, я… мы во многом перешагнули границу, которая отделяет правителя от подлеца. Руки у нас в крови не по локоть – пожалуй, что мы в ней по уши.
– Многие правители так же?
– Да. И много среди них счастливых?
Елена задумалась. Потом покачала головой.
– Нет.
– Тогда пойми меня правильно. Александр будет править. Ты, если пожелаешь, стоять за его спиной. Но рано или поздно придется так же платить, как платим сейчас мы с Алексеем. Жизнями и счастьем.
– Этого нельзя избежать?
– Не знаю. Но подозреваю, что если ты сейчас отправишься мстить, то с этой дорожки уже не сойдешь. Привыкнешь брать кровь за кровь, отвечать ударом на удар… рано или поздно судьба возьмет свое. И ты потеряешь близких. Друга, брата, сына, любимого человека – я не знаю. Только уверена, что это цена за власть. Ты готова на это пойти?
Вопрос требовал обдумывания.
Елена замолчала, переваривая слова своей матери. И отнеслась к ним предельно серьезно. Сама видела подтверждение, и если уж мать говорит так…
– Мама, ты уверена?
– В том, что говорю? Да.
– Тогда я согласна.
– Ради власти?
Елена покачала головой.
– Нет. Власть не особенно ценна сама по себе. Просто кроме нас – некому. Но Сашку учил отец, меня учила ты, вместе у нас может получиться хорошая команда, особенно с братцами.
– Может.
– А кто-то другой разрушит все, что вы создавали. И будет плохо всем. И нам, и на Руси… думаешь, за наше бездействие меньше спросится?
А вот об этом Софья не подумала.
– Не знаю, Алена. Не знаю.
А и верно. Судьба жестоко карает за подлости, но пропусти она хоть раз удар – было бы лучше? Тогда погибли бы русские. И спросилось бы за них никак не меньше. Ее ведь сюда и отправили – попытаться развернуть ситуацию. И Софья сделала все, что смогла.
– Тогда надо действовать. А хорошо ли, плохо… только хорошо. Русь должна стоять. А если нам при этом станет плохо… мы переживем. Мы справимся, мама, ты нас хорошо воспитала.
Княжна крепко обняла свою мать – и вышла. А Софья осталась смотреть в окно.
Она хотела как лучше. А что вышло?
Она не знала. Но исправлять уже не получится. Так что – в добрый путь, дети.
* * *
Похороны Ивана Морозова состоялись на следующий день. Царевна шла за гробом, а люди смотрели и сочувствовали. Не все ее любили, но боль царевны была видна невооруженным взглядом. И ее понимали.
– Луша, ты видела? Она аж почернела вся, высохла…
Марфа ткнула в бок подругу. Лукерья поправила платок.
– А ты что думала? Я их как-то с мужем видела – едут рядом в санях, а смотрят только друг на друга. У нее сейчас как половину сердца отрезали – легко ли?
– Да уж не из легких.
– Знаешь, я бы, случись что с Сеней, с ума сошла. Да и твой Петька…
– И то верно. Хоть и дурной он, как выпьет, а люблю я его…
– И она тоже…
– Ох, бедненькая…
– Тут уж никакое богатство не нужно, все отдашь, лишь бы милого вернуть, да оттуда еще никто не возвращался.
Марфа сочувственно покивала.
– А говорят, он государя собой закрыл, так ли? Что твой Сеня бает?
– Правда это. В государя пуля летела, князь ее на себя принял…
– Ох ты ж… кто ж те ироды, который на царя нашего руку подняли?
– Говорят, немцы, то ли шведы…
– Ух, немтыри поганые!
– Ничего, государь во всем разберется!
– Да их бы сейчас да в батога! Да из Москвы-то повыгонять! – уперла руки в боки Марфа.
– А коли там неповинен кто? – остудила ее пыл подруга. – Ты что, хочешь, чтобы на руках у людей невинная кровь повисла?
Не хотела Марфа такого, вовсе не хотела.
– Выяснит ли?
– Наш-то государь?
Женщины переглянулись. Действительно, странный вопрос. Узнает, иначе и быть не может.
Алексей Алексеевич тоже шел за гробом друга. И царская семья рядом с ним. Это был первый случай на Руси, но никто не удивлялся и не думал осудить государя. Бывают ведь близкие люди, и что с того, что один царь, а второй князь? Есть вещи, которые делать должно, иначе ты даже и человеком себя считать не сможешь.
Ульрика плакала, не скрываясь. Плакали и дети, рыдала в голос Любава, текли слезы по щекам протопопа Аввакума, незаметно смахивал капельки с густой бороды Федор Юрьевич, да и сам Алексей нет-нет, да и промокал глаза. Единственные сухие очи были у царевны Софьи, но столько в них было боли! Столько тоски…
Никто не знал, что уже готовится группа для отъезда в Швецию. Никто не знал, что уже улетели голуби, неся распоряжения – любой ценой затормозить выступление шведских войск. Карл нужен в своей столице, хотя бы этим летом. Рядом с бабкой!
Старая ведьма увидит внука мертвым! Княжна поклялась в этом матери и намеревалась сдержать обещание.
* * *
Карл Двенадцатый пришпорил коня. Где-то позади остались слуги и придворные, здесь и сейчас были только ветер, лес, бешеная скачка – и впереди волк, которого его величество собирался взять один на один.
Горячий жеребец плясал под королем, настроение было пусть не замечательным, но близко к тому….
Да, убить русского государя не удалось, но ведь он не бессмертен! Наймем и еще убийц! Жаль, выступить не удалось – внезапно, во время грозы, в несколько складов ударили молнии. Да как ударили! Нарочно не подгадаешь!
Конечно, склады загорелись – и потушить их не удалось. Потом пошли разговоры о Божьем гневе… выход войск отложился по техническим причинам. Но это еще впереди. И тогда он, на сером, в яблоках, коне, в синем плаще, поведет полки в битву! Он вернет себе все территории, потерянные отцом, да еще и отнимет многое у Руси. Он это сделает!
Карл не знал, что «знамение господне» чудесно организовывалось русскими агентами. Даже и стараться не пришлось, была бы гроза! А уж незаметно забросить по нескольку кусков железа на крыши складов… охрана обычно бережет их, чтобы не подожгли, не стащили чего, а от таких действий не приучены пока. Не знают они пока науку физику.
Конь летел по лесу, волк как сквозь землю провалился, зато…
Откуда она взялась – эта девушка в белом платье?
Она просто сидела на толстом стволе поваленного дерева, вертела в руках кружевной веер – и казалась совершенно неуместной в этом лесу. Очаровательной, но неправильной, как роскошная оранжерейная роза посреди болота.
Карл невольно заинтересовался. Да и сказок он слышал много, про лесных дев, про фей, про прекрасных колдуний…
Натянул поводья, конь встал «свечой», но смирился – и опустился на все четыре копыта. А король спрыгнул с седла и пошел к незнакомке.
– Откуда вы, прекрасная дама?
Девушка – это была совсем молодая девушка, подняла ему навстречу удивительные синие глаза. Улыбнулась так трогательно и робко, с такой затаенной надеждой, что у Карла перехватило сердце. Бывают же такие красавицы!
Почему он раньше ее не видел?
Чья-то сестра? Племянница? Жена?!
Последняя мысль неприятно царапнула по сердцу, и Карл подумал, что не хотелось бы. Хотя, окажись красавица чьей-то женой, это все равно неважно. Фаворитки и женами бывают – и их мужья это прекрасно терпят. Никуда не денутся…
Женится он на той, которую выберет вместе с бабушкой, но вот эта красотка определенно побывает в его постели.
– Ваше величество….
Получилось полувопросительно-полуутвердительно.
– Вы знаете меня, прекрасная госпожа.
– Кто же не знает его величество Карла Двенадцатого.
Девушка поднялась и изящно присела в реверансе, давая возможность рассмотреть глубокое декольте.
– Да… но кто же вы?
Девушка отступила на пару шагов. Синие глаза сияли двумя озерами.
– Я? Я вам привиделась, ваше величество.
– Привиделись?
– Да.
И в следующий миг в живот Карлу вонзилась молния. Во всяком случае, так ему показалось. Раз! И еще раз! И еще!
– Ахххх…
Выстрел в живот – это очень больно, считай, все внутренности разворочены. Сразу от шока и то помереть можно. Будь ты хоть трижды королем, но выдержать такое было выше человеческих сил. Карл согнулся пополам, опускаясь на лесной мох. Хотел, было, крикнуть, но дыхание перехватило – и он просто поднял глаза вверх.
Над ним парило прекрасное женское лицо. Только сейчас никто не назвал бы его спокойным или мирным, отнюдь. Глаза сверкали, губы сложились в торжествующую улыбку.
– Я – княжна Елена Морозова, тварь! Это в мой дом ты принес смерть! Жизнь за жизнь, мое право!
Карл хотел встать, хотел ударить в ответ, хотел… пистолеты остались при седле, в ольстрах, кинжал… его еще надо было вытащить из ножен, а это почему-то не получалось, все плыло… А женщина, недолго думая, ухватила поводья его жеребца – и злой конь пошел за ней, как собачка.
Пара минут – и она растворилась в лесу.
Карл застонал.
Боль от живота распространялась выше. А ведь говорила ему бабушка носить кольчугу! Говорила! Хотя и это не помогло бы – не просто так эта девка приглядывалась к нему. Ударила бы иначе, или отравила. Хотя и так…
Три раны в живот?
Смертельно.
Карл отчетливо понимал, что ему предстоит умирать – и долго. Если его найдут, его последние минуты хотя бы пройдут на руках у бабушки и сестер, а если нет…
Если он сейчас потеряет сознание, то вполне может умереть даже без покаяния. Боже, какая жуткая смерть!
Карл попробовал крикнуть, но боль так скрутила, что прошло не меньше минуты, прежде, чем в глаза прояснилось. Он еще не знал, что ему предстоит умирать долго. Несколько суток мучиться от загнивших кишок, впадать в бред, опять возвращаться в реальность, заставлять родных переживать вместе с ним – этого он еще не знал.
Зато Елена Морозова отчетливо это знала.
Коня она отпустила, хлопнув по крупу. Ни к чему губить животное.
Сама же быстро скинула платье, надела припрятанный неподалеку мужской костюм, убрала рассыпавшиеся из высокой прически волосы, накинула куртку и, став окончательно похожей на юношу, отправилась к своим.
Ее уговаривали доверить этот удар кому-нибудь другому. Просили.
Она отказалась.
Право мести за отца принадлежало ей и только ей. Хотя…
На миг, когда в глазах мужчины загорелось восхищение, ей стало жалко Карла. Из песни слова не выкинешь. Просто жалко, как человека, как было бы жалко Саньку, или Димку, или… да кого угодно. А потом вспомнилось восковое лицо отца, мать, постаревшая разом на десять лет…
И курок словно сам собой спустился. Как учили – чтобы не сразу умер, чтобы помучился подольше.
Ах, сколько же понадобилось времени, чтобы подготовить операцию, подкупить егерей, проследить лежки волков, вывести Карла в нужное место…
Операция была не слишком сложной. Волк был заранее присмотрен егерями, лежки и тропинки изучены. За несколько сотен монет золотом два егеря продали и короля, и всю информацию об охоте.
Десять минут, не больше.
Месяц подготовки и десять минут на операцию.
И когда Елена посмотрела в глаза руководителя группы, в ней уже не было сожаления. Только злое азартное веселье.
– Сдохнет через пару дней.
– Отлично. Теперь займемся старой гадиной.
* * *
Гедвига поняла сразу, что это конец. Когда во дворец привезли мертвенно-бледного Карла, когда лекари раздели его и уставились на страшные раны в животе, когда смотрели куда угодно, но не на нее…
Она была слишком стара, чтобы себя обманывать.
Ее сын мертв.
Ее внук мертв.
Ее род прерывается. Кто будет править несчастной страной – неизвестно, но ей теперь место только приживалкой у родных, или где-нибудь в старом замке, подальше от людей…
Это была не смерть, это было хуже. Крушение всей жизни.
Следующие два дня Гедвига сидела у постели внука. Карл то приходил в себя, то опять впадал в беспамятство, бредил, звал кого-то, ужасался…
А еще…
Она знала, кого винить за такую судьбу, только вот…
Карл сказал, что его убила княжна Морозова, но никто ему не поверил. Княжна была дома – на свадьбе одного из кузенов, ее видели многие. А даже если и она…
В глубине души все признавали, что княжна имеет право на месть. Кровь пролитая вопиет о крови, не так ли сказано в Писании?
А ненависть?
Гедвига своими руками разорвала бы девчонку, если бы та попалась ей на пути. Только вот не пересекались дорожки. Нет, не пересекались.
Во дворец спешно прибыл Фредерик Гессенский. Его собирались женить на старшей дочери Карла одиннадцатого, Гедвиге Марии и после этого короновать их обоих. Гедвигу-старшую это утешало мало. Вся ее любовь была отдана внуку, девочкам доставались лишь крохи внимания – и они это чувствовали. Так что бабушку ждала опала.
Не пришлось.
Это случилось на третью ночь после смерти Карла. Гедвига, мучившаяся бессонницей, потребовала к себе в опочивальню кувшин с вином и засахаренные фрукты – и тут же получила просимое. Служаночка присела в глубоком реверансе, по приказанию вдовствующей королевы, налила вино в кубок, застыла, согнувшись в глубоком поклоне…
Гедвига сделала несколько глотков. Вино вкусно пахло какими-то травами.
И поймала взгляд отчаянно синих глаз.
Синие глаза у смерти…
Это она еще успела подумать. А больше ничего и не успела, потому что служанка, словно сбросила маску. Улыбнулась, показав хищный оскал, приблизилась.
– А сейчас ты умрешь. За моего отца.
«Она!!!» – успела подумать Гедвига – и на остатках воли потянулась руками к горлу убийцы. Дотянуться, стиснуть в последнем усилии, задушить или хотя бы задержать… она бы закричала, но голос не повиновался, из горла вырвался слабый сип… яды, наследие покойного ныне евнуха Ибрагима, осечек не давали.
И Гедвига провалилась во тьму, хватаясь руками за горло, и на всем пути в ад ее сопровождал неотступный синий взор.
Тот же взгляд, который проводил к праотцам ее внука.
Княжна Елена с брезгливостью посмотрела на тело старухи. Можно бы и не добивать – пусть живет, мучается, сокрушается о внуке каждый день и каждый час… но нет! Если у кого и было мужское сердце в этой династии и мужская воля, так это у Гедвиги Элеоноры. Рано или поздно она бы попробовала снова и снова. А у Елены не так много родни, да и дядюшку жалко. Пусть живет как можно дольше. Им с Санькой еще время нужно на подготовку, чтобы потом править успешно. А они только-только свой Кабинет собирают.
Нет уж.
Стоило бы помучить старуху подольше, как-никак ее идея была, ну да ладно. Мы же христиане, будем милосердны. А в сложившейся суматохе (королевские похороны, как-никак) еще одна служанка и внимания не привлечет. Гессенский козлик с собой их почитай, десяток привез – и не все только пыль вытирали.
Княжна развернулась и навсегда покинула дворец шведского короля.
Ее долг был выполнен. А уж чем ей придется заплатить… а разве важно? Она уже согласилась на все. Она оплатит любые счета, которые ей предъявит жизнь, потому что хочет быть достойна своей матери. Женщины, которая все отдала для процветания своей родины. Жизнь, честь, репутацию, семью… Можно гордиться памятью предков, но куда лучше, чтобы они гордились тобой. Она справится.
* * *
– Вы слышали, дорогая, что произошло в Швеции?
Анна, в девичестве де Бейль, а ныне королева Франции, хоть и некоронованная, лукаво посмотрела на мужа.
– Нет, сир. Развейте же мое невежество, молю вас?
– Эти русские совсем озверели.
– Сир?!!
Анна так хлопала голубыми глазками, что Людовик подался на лесть. И, как всегда, улыбаясь хорошенькому личику жены, принялся посвящать ее в тонкости международной политики.
– По приказу старухи Гедвиги собирались убить русского короля. Не получилось – его заслонил князь Морозов.
– Мой сир, какая преданность!
Анна распахнула небесно-голубые глаза, усиленно затрепетала ресницами. Бедная царевна, такое горе… Бедный боярин. Анна помнила его по школе – его доброту, улыбку, веселый смех. Он всегда сопровождал государя, был тенью за его плечом, а вот теперь его нет…
Да чтоб они провалились, те шведы!
– Да, в наше время верные слуги – редкость.
Слуги!
Да что б ты понимал, чурбан в короне! Это у тебя только ты и слуги. А там все было иначе. И были соратники! Люди, стоящие плечом к плечу! Друзья и родные!
А Людовик тем временем продолжал, не подозревая о чувствах, которые обуревали его королеву.
– Русские ответили ударом на удар.
– И кто же?
– Говорят, что это была княжна Морозова.
– Кто!?
Малышку Анна и вспомнить не сумела бы. Слишком маленькой была Елена, когда Анна уезжала в далекую Англию.
– Да, я тоже думаю, что это ложь. Чтобы знатная дама, принцесса, хорошего воспитания, где-то в лесу..?! Невозможно…
Анна могла бы напомнить королю о маркизе де Бренвилье, например. Но все же маркиза только травила народ. И делала это не выходя из родного дома.
Хотя зная подготовку в государевой школе в Дьяково…
Пусть Людовик остается при своем мнении, а она уверена – все правда. Могла княжна еще и не то сотворить, и была бы в своем праве.
Это – ее отец!
– Да и не видел ее никто, и доказательств нет, мало ли что там могло Карлу в бреду почудиться…
– Как вы правы, сир!
– Надо будет прощупать. Если это русские – они зарвались.
– О, сир! Вы так правы! Но… я могу их понять! За вас, мой любимый, я бы убила, украла, сделала все, что угодно…
Произнесено было с неподдельным чувством, аж у самой слезы на глаза навернулись. Людовик принял все за чистую монету и потрепал жену по щечке.
– Ангел мой, я ценю ваши чувства…
– Сир, вы мой свет, моя жизнь… я так сочувствую той несчастной, которая лишилась мужа. Если бы я лишилась вас, я бы умерла!
И не лгала. Умерла бы Анна де Бейль и материализовалась на Руси Аннушка. Или Марьюшка, как больше понравится.
Людовик просиял и принялся убеждать жену, что она его еще долго не лишится. О зарвавшихся русских он больше не вспоминал. В конце концов, толку ли ему в той Швеции? В своих делах разобраться бы…
Пусть ослабляют друг друга, а он посмотрит, что можно перехватить у обеих стран. Как разумный монарх, он не полезет в чужую драку.
* * *
Надо сказать, что убийство шведского короля особенного резонанса не вызвало. Вот если бы это коснулось европейских государств, или если бы русские предприняли попытку экспансии – тогда да, а так – сидят они сами по себе, да и пес с ними.
И темно что-то в этой истории со шведами. То ли они убили, то ли у них убили… если Карл начал первым, то русские имели право на месть, если не он, то…
А, все равно – воевать с Русью сейчас не хотел никто. Тяжело, невыгодно, неудобно – пока доберешься, придется через поляков пройти, через венгров, а там и встретят. Уж как эти три государства друг за друга держатся – глядишь, и в одно сольются.
Всем было отлично известно, что веник стоит ломать по прутику. Но сломать этот веник… стоит ли овчинка выделки? Идти далеко, воевать сложно, да еще и не факт, что войну выиграешь. А выиграешь – так захваченные земли не удержишь.
Сами же русские спокойно сидели на своей территории и никуда не лезли.
К чему?
Они и так хороший кусок откусили. Теперь освоить бы.
Периодически возникали то ли стычки, то ли локальные войны с турками, пираты пробовали на зуб русские корабли, шведы покусывали границы, но это были такие мелочи по сравнению с выигранными войнами.
В остальном же – все складывалось очень удачно для Руси. Теперь надо было развивать производства, поддерживать науку, размножаться и строиться. А дело государя было скорее поддерживать стабильность, чем влезать в новые авантюры. Этим Алексей Алексеевич и собирался заняться.
Обеспечивать государству покой.
После трагической гибели Ивана Морозова ему не хотелось воевать. Не хотелось никуда идти, не хотелось великих свершений. Как-то резко навалился возраст, вспомнилось, что отец в это время уже, считай, развалиной был…
Софья не протестовала. Ей тоже было тоскливо. И как-то незаметно, исподволь, все чаще решения перекладывались на плечи Александра Алексеевича и его команды. Волчата оттачивали зубки, а «старики» играли роль стопора. Не все же проекты надо поддержать, какие и завернуть не грех. Пусть дети учатся, пока живы родители и есть, кому их учить.
Пришло их время расправить крылья.
1702 год
– Алеша, поздравляю, – Софья коснулась руки брата, потом крепко обняла Ульрику. – Уля, милая, как замечательно! Первый внук!
Александр мог бы получить детей и пораньше, но решил дать себе и Марии время. Привыкнуть друг к другу, пожить вместе, стать семьей по-настоящему…
А потом уж дети.
Первого внука государя Алексея Алексеевича назвали Иваном.
Сама Софья пока не могла похвастаться внуками, но Елена собиралась вскоре порадовать мать. Кирюшка с Данькой пока еще просили погулять – и Софья с чистой душой отпустила их в Крым. Пусть помогут Ромодановским.
Старый Григорий все еще держал бразды правления в руках, но все чаще ему помогал приемный сын – и Алексей считал, что надо бы дать им владения в Крыму. Дмитрию так точно. Заслужил.
Елена же…
Неожиданно для многих, она вышла замуж за среднего сына пана Володыевского. Юный Дариуш был настолько влюблен в темноволосую девочку, еще с детства, что не обращал внимания на «маленькие» недостатки княжны. То есть – дружбу с братом и желание заниматься государственными делами. Он даже не возражал взять фамилию жены и перейти в род Морозовых. Почему бы нет?
Он родился в Москве, рос в Дьяково, учился там, жить собирался тоже на Руси – и что еще нужно? Его отец поляк, да, но сам Дариуш ощущал себя только русским. Здесь и жизнь строить собирался, на службе государю. Вот старший сын, Бронислав, тот поедет в Польшу. Там есть земли, там его ждет титул, там давно забылись времена войны с турками – и никто уже не будет мстить пану Володыевскому, заточившему жену в монастырь. Примет наследство, да и для сестер там женихи найдутся – приданое у них богатое.
Сам Ежи тоже уезжать с Руси и не хотел. Разве что в гости к сыну?
Прижились они с Басенькой тут, корнями приросли… поздно.
В Польше тоже было стабильно и спокойно, насколько это было возможно в Польше. После того, как Михайла избавился от большей части взгальной шляхты, оставшиеся чутьприсмирели, и не рисковали лезть под карающую королевскую десницу. В Польше учреждались школы по примеру той, что на Руси, в Дьяково, пополнялся Университет в Кракове, постепенно Михайла старался привести остатки шляхты к покорности, хотя и получалось плохо. На помощь ему пришла самая гневная богиня мира – мода. Среди молодых поляков особым шиком стало поучиться на Руси – таким должность при дворе и хорошая карьера были обеспечены. Медленно, постепенно, в сознание знати, как русской, так и польской и венгерской внедрялась простая мысль, что они рождены не ради развлечений, а для служения отечеству. А чтобы служить, надобно знать, как. И учиться, и работать…
Это был каторжный труд не на одно поколение правителей, но начать его стоило.
* * *
– Даниэль Фо? И что ему здесь нужно?
– Почему бы не дать ему приют?
– А кто он такой? – Алексей Алексеевич смотрел на сына и племянницу не то, чтобы с неодобрением, скорее, с непониманием.
– Англичанин. Публицист, писатель, памфлетист…
– И к чему нам на Руси такое?
– Пап, его в Англии гнобят, – вступил Александр Алексеевич. – К позорному столбу приговорили за памфлет, а он ведь талантлив!
– Нам-то что с его таланта?
– Он англичанин. Пусть пишет плохо о своей стране или хорошо о Руси. На наши деньги, но прислушиваться к нему будут и в Европах.
Алексей Алексеевич пожал плечами.
– Ладно. Пусть поживет, а там посмотрим.
На Руси пора было выпускать газету. И почему бы не доверить ее рукам человека, имеющего опыт. Приставить к нему русских, конечно, пусть учатся, опять же, материалы помогают отбирать… никакой свободы слова он допускать не собирался. Вот еще!
Газета – это и так новаторство, поэтому каждый номер будет подвергаться жестокой цензуре и критике. И никак иначе.
Заметки, новости, объявления…
Для начала этого довольно. А потом, если дело пойдет хорошо, можно будет и расширить список.
Алексей Алексеевич не мог предсказать, что почти двадцать лет спустя, в 1719 году Даниэль, прибавивший к своей фамилии частицу «де» и ставший Даниэлем Дефо будет публиковать в этой газете роман с продолжением.
Жизнь и странные, удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, описанного им самим.
1705 год
– Леопольд умер.
Алексей Алексеевич посмотрел на сестру и перекрестился, как добрый христианин. Потом подумал – и добавил уже как король.
– Туда и дорога старой сволочи. Это точно?
– Абсолютно.
– Кто ему наследует?
– Его старший сын от третьей жены. Иосиф. Его короновали под именем Иосифа 1-го. Кстати – тот еще правитель будет. Не глупее отца, только более мирно настроен.
– Думаешь, Илона может вздохнуть спокойно?
– Я бы на ее месте расслабляться не стала.
Леопольд до смерти не оставлял мысли о восстановлении своей империи в прежних размерах и присоединении восточной Венгрии обратно, так что в среднем на Ференца покушались два-три раза в год. Просто осадное положение.
По счастью (хотя какое там счастье, просто выучка отменная), ни одна попытка пока не увенчалась успехом, но Леопольд был упорен. Будет ли таким же его наследник?
Сказать сложно, но вроде как Иосиф человек мирный…
– Да ты и на своем никому спуску не даешь, – усмехнулся государь всея Руси. – Сколько у нас за последний год изловлено шпионов?
– Ловить их? Вот еще! Через них намного удобнее сливать нужную нам информацию, – Софья пожала плечами.
– И твои мальчишки жалуются – мол, мать запрягла, вздохнуть некогда. Как отец только все в одиночку успевал? Скоро забудут, как детей делать…
– Забудут эти шалопаи, как же, – Софья фыркнула. Даниил и Кирилл Морозовы уже успели найти себе жен, кстати, из числа «Софьиных девушек» – и активно размножались, подарив Софье по внуку. И останавливаться на этом не собирались.
Мысль об Иване она привычно прогнала. Больно?
А кто сказал, что боль утихает со временем? Поверьте – врут. Это все так же больно, просто за новыми ранами забываешь о старых.
– Внуков в Дьяково когда привезешь?
– Тебе там Аленкиной дочки мало?
Княжна Елена действительно подарила мужу дочку – Сонюшку-младшую, которая сейчас воспитывалась совместно с внуками Алексея. Что-то из этого получится?
– Достаточно. Традиция складывается?
– Ты, я, Алексей, Санька и Аленка, а рядом с ними Кирюшка, Данька, Дариуш, теперь вот Соня и Иван…
Софья пожала плечами.
– Если это на благо Руси?
– Иногда я думаю, что бы случилось, будь ты иной? Я иным?
Софья промолчала. Она точно знала, что могло бы случиться. Смерть Алексея. Петр Первый. Онемеченная Русь. Демократия и гласность, чтоб их…
Но Алексей смотрел пристально, и на лице женщины появилась улыбка.
– Мы не знаем, что бы случилось. Но ведь это не такая плохая жизнь, верно, братик?
– Верно, сестренка.
Алексей и Софья Романовы стояли у окна Кремля и смотрели на Москву. Родную, златоглавую, белокаменную, невыразимо прекрасную в сиянии солнца… Они ни о чем не жалели.
1707 год
Это случилось внезапно, как и любая смерть. Михайло Корибут сидел на пиру, слушал здравницы и думал, что уже стар. Шестьдесят семь лет, не шутки. Пора уж престол сыну передавать, Ежи давно готов. Да и Юлиана у него девочка умненькая…
Рядом что-то сказала жена, положила руку на его локоть. Михайла повернулся к ней.
Марфа…
До сих пор красивая, несмотря на сорок (почти сорок, но разве это так важно?) лет вместе, на шестерых детей, на…
Что она говорит?
Почему он не слышит ее слов?
В ушах стремительно нарастал шум, похожий на рев грозы, стены зала поплыли перед глазами – и только одно оставалось неизменным – синие романовские глаза, в которых он тонул, забывая обо всем на свете.
Они сияли перед ним, заслоняя весь мир, они светились, и Михайла все хотел сказать жене, как он любит ее, а губы почему-то не слушались. Что-то больно стиснуло грудь – на миг, и тут же ушло, оставив ощущение легкости и невесомости. Михайла поднялся – и пошел на источник света. Такой же ясный, как сияние глаз любимой…
– Его величество умер….
Марфа коснулась шейной жилы, уронила пальцы….
Хотя она могла бы этого и не делать. И так видно. Стоит только взглянуть в застывшие темные глаза.
Вот и все. Теперь ты уже не королева польская, ты вдова польского короля. А король…
– Сын мой…
Ежи медленно приблизился. Лицо бледное, глаза – как два темных озера…
Марфа закусила губу.
Даже здесь, даже сейчас… не завыть, не броситься навзничь на тело супруга, не закричать криком, выдирая косы, как девки по деревням кричали. Даже сейчас – королева.
– Король умер. Да здравствует король.
Никто не услышал этих слов, кроме юного короля. А Ежи коснулся ледяной руки матери, поддерживая ее, встал рядом с телом отца и хриплым, словно чужим голосом провозгласил на весь зал сбор сейма…
* * *
Спустя несколько недель Людовик метался по дворцу, словно зверь, и даже Анна не могла его успокоить.
– Проклятье! Мерзавец!
И было от чего.
В Польше было три претендента на престол. Август от Священной Римской Империи, Станислав Лещинский от самого Людовика, и Георгий Корибут. От Руси.
Людовик все предусмотрел.
Сейм, подкупленных выборных… почти все!
Ежи Корибут (варварские имена!) оказался хитрее.
Войска были верны ему. И состояли они не из шляхты, а из регулярных частей, над которыми стояли верные лично Корибуту офицеры.
Поле, на котором, по старинным традициям, происходил сейм, просто-напросто окружили войсками, а потом Георгий провозгласил свою кандидатуру на роль польского короля единственной и ныне, и присно и во веки веков.
Август полез в драку и был убит на месте. Георгий, по всем правилам благородного поединка, просто обезглавил противника. Дал ему обнажить оружие, даже сделать первый выпад… только вот у Августа была не та фехтовальная школа. Георгия же обучали мастера и с Руси, и из Италии, и с Востока…
Второго выпада уже не состоялось, претендентом на престол стало меньше.
Станислав Лещинский запоздал, и остался жив.
Сейм подумал, и вполне единогласно утвердил кандидатуру Георгия Корибута.
Ежи великодушно соглашался выслушать и другие мнения, но мертвый Август живописно обагрял кровью травку, солдаты были хмурыми и чем-то недовольными, оружие поблескивало на солнце…
Вольностей хотелось.
Но жить хотелось еще больше.
Русский негодяй!
И плевать, что отец – поляк, мать все равно русская! Твари! Вечно они портят жизнь всей просвещенной Европе, прекрасной Франции и лично Людовику.
Анна смотрела на эти возмущения вполне философски. Ее как раз все устраивало.
А вот когда Людовик Четырнадцатый прекратил метаться, уселся в кресло и принялся размышлять, Анна попыталась подольститься.
– Сир?
Анна де Бейль с тревогой наблюдала за супругом. Черт его знает, что там за мысли под париком бродят. Но ничего хорошего они полякам не принесут, это точно. Супруг у нее на все готов ради расширения территории.
– Не забивайте свою очаровательную головку, дорогая…
Как Анна не пыталась выудить у него хоть что-то, все было бесполезно. Людовик молчал, но по обрывкам сведений она поняла, что готовится что-то неприятное.
Письмо улетело на Русь, но успеет ли оно вовремя? Вот вопрос.
* * *
– Мам… не умирай, пожалуйста…
Марфа посмотрела на сына спокойными глазами.
– Ежи, милый, мне пятьдесят четыре года. Рано или поздно, так или иначе…
– Мам…
Сын уткнулся головой в подол ее платья. Милый, милый…
Сколько бы лет не прошло, а ты все равно видишь перед собой головку, покрытую младенческим пушком, большие глаза – и тонкие пальчики, вцепившиеся в твою руку. Ты – мать, и этим все сказано. Пусть даже у чадушка свои дети подрастают…
Пальцы королевы пригладили растрепавшиеся кудри сына.
– Георгий Корибут, вам должно править. А я… я еще поживу. Мне еще правнуков увидеть хочется.
– Тебе письма. От дяди Алексея, тети Софьи, Илоны, дяди Ивана, дяди Феди….
– Я уже поняла. От всех Романовых, которых только можно перечислить, верно?
– Да.
– Ну, давай их сюда. Хоть ответы напишу.
Марфа встала с кушетки, откинула назад заплетенную косу – после смерти мужа она оделась нарочито просто, траурно. Ни шитья, ни роскоши, ни даже драгоценностей, простенькое темное платье, стянутые черной лентой волосы – она и не знала, что горе смахнуло с ее лица все признаки возраста. В полумраке Краковского дворца она казалась неземным существом…
Исхудавшие пальцы – она три дня ничего не ела, кусок в горло не лез, сломали знакомую печать, буква «С» на темном воске изогнулась, словно змея, переплетаясь с буквой «Р».
Сестра Софья. А ведь она тоже несколько лет назад…
Марфа решительно раскрыла письмо.
И побежали перед глазами строчки, написанные ровным четким почерком. Сестра не сочувствовала. Она – понимала. И писала о детях, о том, что жизнь продолжается…
«…если сочувствие станет невыносимым – приезжай в гости. Я буду рада тебя видеть. И Алеша тоже. На качелях покачаемся в Кремлевском саду, как раньше…»
Марфа медленно сложила письмо. Убрала в стол, посмотрела в окно. Может, и правда съездить? Мужа она похоронила, вот побудет месяц с сыном, чтобы он привык – да и в путь? На хороших лошадях… хоть перед смертью русскую речь услышать.
В какой стране ты не живи, а все одно тоска по родине прорывается. Что такого в земле русской, каким ядом она отравлена? Будь ты хоть трижды королевой, но зашелестят рано или поздно за окном березы, пробежит по подолу солнечный зайчик, плеснет знакомой синью река…
Родина там.
Обязательно надо съездить.
* * *
Стучат копыта коней, поскрипывают колеса карет, Марфа вспоминает разговор с сыном.
– Мам, останься, а?
– Милый, я должна съездить. Ты меня просто не поймешь, но там моя родина. Хочу повидаться с братом, сестрой… Не так уж и много мне осталось…
– Мама, не говори так!*
* в РИ царевна Марфа Алексеевна как раз и умерла в 1707 году. Прим. авт.
Ее величество небрежно пожала плечами.
– Ты отдашь распоряжения сынок?
– Да, конечно.
Его величество Георгий готов был на все, лишь бы мама улыбнулась, перестала походить на призрака…
Будь ты хоть трижды королем, но терять родителей всегда тяжело.
Марфа мирно дремала, когда тишину дороги разорвали выстрелы и крики умирающих.
Первым желанием было выскочить из кареты и бежать. Вторым – подумать головой. Бегущая женщина, кто бы ни напал на кортеж, будет только обузой. Своим придется дополнительно защищать ее, а врагам, хватит одного удачного выстрела.
Она, увы, не так проворна, как в семнадцать лет. Да и…
Оружие!
Марфа скользнула рукой в карман на дверце кареты. Рукоятка кинжала пару секунд приятно холодила пальцы, а потом нагрелась от стиснувшей ее ладони. Женщина привычно спрятала лезвие в складках ткани и принялась ждать. Через пару минут дверца распахнулась.
– Ваше величество, будьте так любезны…
Протянувший ей руку дворянин был смутно знаком женщине. Она напряглась и припомнила.
– Ян Яблоновский. Верно?
– Польщен, что вы помните меня, ваше величество.
Марфа не приняла руки. Выскользнула из кареты, огляделась вокруг.
– И зачем вы напали на моих людей? Что происходит?
– Мне поручено проводить вас туда, где вам все объяснят. Вы позволите?
– Не позволю, – Марфа отстранилась от протянутой руки. – Извольте объяснить все здесь и сейчас. Или потащите меня силой?
– Что вы, ваше величество…
А глаза – темные, злые, хищные, сомнений не оставляли. Еще как потащит.
– Будьте любезны объясниться. Вдруг я пойду с вами по своей воле?
Легкая ирония не осталась незамеченной окружающими. Всадники переглядывались. Хоть и схизматичка, но королева оставалась королевой. Да и католичество она давно приняла, и тридцать с лишним лет на троне не могли не сказаться. Большинство из окружающих другой королевы и не помнили, кроме Марфы.
Ян скрипнул зубами, но сказать ничего не успел. Всадники раздвинулись, пропуская юношу на гнедом коне. Хотя… нет, не юноша. Ему уже лет двадцать пять – тридцать, но красив. Возраст на нем совсем не сказался. Развевается голубой плащ, блестят зубы, завиваются тщательно уложенные локоны… она его помнит?
Марфа покопалась в памяти, но – увы.
– Позвольте представиться, ваше величество. Пан Станислав Лещинский.
– И что же вам угодно от вдовствующей королевы, ясновельможный пан? Надеюсь, не руку и сердце?
Всадники засмеялись. Они чувствовали себя безнаказанными. Сильными, храбрыми, неуязвимыми… ну что может сделать пожилая женщина? Пусть потешится, пока ей позволяют!
– Что вы, пани, – в тон ей ответил Станислав. – Намного меньше. Всего лишь пригласить вас в гости.
– Так ради этого вы перестреляли мою охрану?
– Ради того, чтобы они не мешали вашему уединению в одном милом замке. Как раз у вас будет время оплакать мужа…
– Я его и на родине оплачу, – огрызнулась Марфа.
– Верно. Только на родину за вами сын не поедет.
Марфа резко выдохнула.
– Ах, вот оно что. Ясновельможный пан решил посягнуть на польский престол?
А когда ж еще, как не при смене власти? Михайла умер, для Ежи сейчас главное удержаться. А шляхта, недовольная потерей вольностей, может и крикнуть Лещинского, особенно если это будет оплачено.
– Кто стоит за вами?
– Ваше величество…
Марфа резко тряхнула головой. Темная коса с нитками седины метнулась змеей.
– Вы же не рассчитываете, что мой брат оставит это без последствий? Значит, вас кто-то поддерживает. Кто вам что обещал?
Станислав замялся. Марфа окинула взглядом наемников, прищурилась.
– Франция. Я угадала?
И обострившимся чутьем поняла – да! Трижды да!
– Людовик… неужели вы и правда думаете, что он вас поддержит? Что удержитесь?
– Ну, часть-то я точно удержу. Союзников хватит, – раздраженно бросил Станислав. – Да и на брата я бы рассчитывать не стал. У меня найдется, что ему предложить. Вас, например…
Марфа вскинула руку к горлу. Вот теперь ей все стало понятно.
Сам по себе Станислав не удержится. А вот с заложницей вроде нее…
Ежи не рискнет причинить вред матери. Да и… она сильный козырь. Если ей будут шантажировать сына – часть шляхты просто не поймет, если Ежи откажет негодяям. А если согласится…
Ее мальчик окажется между двух огней.
Да и брат.
И как знать, не будет ли выгодно брату развалить и подмять Польшу?
А вот этого Марфа допустить уже не могла.
Она тут прожила долгие годы, она сроднилась с этой страной, она дышала ее воздухом, в этой земле лежит ее муж…
Она русская. Но и полька – тоже. И раздергать эту стану на части, скинуть в мятеж – не даст.
– Что ж, – медленно протянула она. – Кажется, у меня нет другого выхода. Только ехать с вами. Вы сильнее….
– Я рад, что вы не будете сопротивляться, – расплылся в улыбке Станислав.
– Не буду, разумеется, – Марфа улыбнулась. Они так удачно стоят – достаточно далеко для задуманного. Отбиться ей уже не удастся. Но… – Заберите мои вещи из кареты. И извольте не потерять по дороге сундучок с драгоценностями. Он обтянут красной кожей и стоит под сиденьем. Достаньте сейчас, чтобы я была уверена.
Яблонский невольно сделал несколько шагов к карете. Все внимание мужчин приковалось к наемнику, который извлекал сундучок.
Ну да, драгоценности там были. Пара ожерелий и штук пять колец. Не в трауре ж их носить….
Пары секунд ей хватило, чтобы поудобнее перехватить кинжал.
Странно.
Рукоять кинжала теплая, а лезвие ощущается таким холодным….
Софьина школа не подвела. Кинжал вошел ровно туда, куда Марфа и планировала – под левую грудь. И женщина медленно осела навзничь, запрокидываясь назад.
Кажется, кто-то кричал, кажется, Яблонский бросился к ней, но было уже поздно, совсем поздно….
А Марфа смотрела в небо и видела там Михайлу. Совсем такого, как тридцать с лишним лет назад. Юного, веселого, улыбающегося. Это видение стирало память о старом мужчине, лежащем в гробу. Разве Михайла мог умереть? Вот же он, живой, настоящий, он протягивает ей руки…
Марфа коснулась его пальцев и легко встала.
– Откуда ты здесь?
– Я тебе все обязательно расскажу, любовь моя. Наконец-то мы вместе…
* * *
На дороге царило похоронное настроение. Увы, труп вдовствующей королевы не годился для шантажа. Вообще.
Можно угрожать, что его не отдадут для погребения, но за такое… За такое потом самого Лещинского погребут за оградой кладбища.
И что получилось?
Королева мертва. И никому они ничего не докажут. Теперь для всех поляков они будут не борцами с тиранией Корибута, а убийцами старой женщины. И кому докажи, что эта бешеная схизматичка сама себя… Ни одна добрая католичка на такое не способна, она бы об адских муках подумала.
А эта….
Гадина!
Впрочем, можно просто уехать. Никто не знает о происшедшем на лесной дороге, его люди промолчат, так что он сможет все переиграть.
Лещинский еще не знал, что один из сопровождающих Марфы не умер. Ему хватит сил и дождаться помощи, и рассказать о том, что произошло.
После такого Станиславу оставалось только бежать во Францию. Ни один поляк не желал ему даже руки подать. Какое уж тут правление?
Удрать бы, пока не прибили.
Людовик не обрадовался неожиданному гостю, но и гнать не стал. Станислав поселился в Нанси, где готовился к следующему раунду борьбы за трон. Пусть пройдет время, все забудется, успокоится, Ежи покажет себя плохим правителем, разумеется, с непосредственной помощью Людовика…
Это, конечно, не польский трон, но Яну Яблонскому и такого не досталось. Не успел вовремя удрать из страны, вот и попался на сабли к нескольким молодым шляхтичам. Его вызвали на дуэль и дрались по очереди. Первого он убил, а второй проколол Яблонского насквозь.
Впрочем, долго Лещинскому тоже не пришлось наслаждаться уютом и покоем. Чуть меньше года. Это время понадобилось Софье для того, чтобы выяснить, что произошло, списаться с Ежи, списаться с Анной де Бейль – и направить во Францию несколько человек.
А потом Станислава нашли в его постели. Отравленным. Синее лицо и следы рвоты не оставляли сомнений в причинах смерти. Сказала же царевна «Собаке – собачья смерть», вот и обеспечили. И ни минуты не колебались.
Марфу любили.
За красоту, за доброту, за самопожертвование…
Ежи горько оплакивал мать. Тело ее перевезли в Краков и захоронили рядом с супругом.
* * *
– Мы должны это спустить Людовику?
– Нет.
Софья зло прищурилась на пламя свечи. Алексей выглядел… недовольным? Это было не то слово. Показали б ему сейчас Людовика – тот бы и слова «Солнце» сказать не успел. Только бы позвонки под пальцами хрупнули.
– Я понимаю, что убить его не получится, но что-то же мы можем с ним сделать!
– Можем, – Софья потеребила косу. М-да, седины в ней становилось все больше и больше. – не сразу, но можем. А убить проще всего, тут ты неправ.
– Так, – заинтересовался Алексей. – А ты что предлагаешь?
– По большому счету, он Марфу не убивал.
– Он дал денег Лещинскому. И вообще – ты предлагаешь его простить?
Софья посмотрела на брата с изумлением.
– Ты что? Ни в коем разе!
– Тогда что? Соня, не тяни!
– Я предлагаю ударить в самое нежное место его величества, – протянула Софья. – В его карман.
– И как же? Пиратами? Так он с турками в дружбе, а кто еще ему может так поперек торговли встать…
Лицо Софьи стало загадочным.
– О, нет, братик. У меня есть идея интереснее. Недавно мне пришло донесение из Шотландии. Там, в окружении герцога Аргайла объявился очень интересный молодой человек по имени Джон Лоу.
– И что? Чем интересен этот человек?
– Своими предложениями по реформированию торговли и денежной системы Шотландии.
– Что в них интересного? – Алексей хоть и не любил финансовые дела, но вдруг?
– Все самое интересное у мальчишек. Даньки, Кирилла…
– Ты не хочешь пригласить его на Русь?
– Что ты, братик. Этот господин из тех, кого не стоит приглашать в свой дом. А вот в чужом он может оказаться весьма и весьма полезен.
– Соня, – Алексей посмотрел на хитро улыбающуюся сестру и покачал головой. – Считай, что я заинтригован, что мне интересно, что у тебя открытый лист на все действия. Но объясни, наконец, что это за тип!
Софья прошлась по комнате. Подумала пару минут, формулируя свою речь наиболее корректным образом. Все-таки мир еще не дорос до такого способа отъема денег у населения.
Или…?
В реальной истории Джон Лоу провернул свой финт ушами лет на десять позже, чем здесь. Но там его поддержал король, а здесь мальчика может поддержать она, ну и помочь снять сливочки. Пусть Людовик думает, что все пойдет в его карман, мы сыграем в свою игру.
Она отлично помнила, как еще там, в девяностые годы двадцатого века, муж рассказывал ей о финансовых пирамидах. Смеялся над «МММ» ами, «РДС» ами и прочими рекламщиками, говоря, что они всего лишь жалкие подражатели. А источник их вдохновения жил еще во времена Людовика Четырнадцатого. Собственно, тогда и прошла финансовая пирамида номер один. В стране короля-солнца, после его смерти.
А тут будет при жизни.
– Алеша, есть такое понятие «финансовая пирамида»…
Алексей выслушал с большим вниманием. Потом попросил повторить. Уточнил несколько деталей – и пришел в восторг.
– Соня, а вам это удастся?
– Ему. И только ему. А я… а русских в этом деле вообще не будет. Ни к чему Людовику такие козыри.
– Дерзай. Что нужно? Люди, деньги…
– Я все найду. Главное у нас уже есть – твое одобрение.
– Даже поощрение. За Марфу я этому венценосному солнышку все лучи пообломаю.
– Поверь, потеря денег для него страшнее.
– Действуй. Верю.
Софья послала брату нежную улыбку. Она в себя тоже верила. Но вот как бы сделать так, чтобы Джонни Лоу не кинул компаньонов? Месть – это прекрасно, но если Франция оплатит некоторые русские проекты, будет вообще великолепно. Кирюшка с Данькой пока вдвоем одного Ивана не стоят, и так виртуозно выкраивать деньги то здесь, то там не умеют. Будет им помощь от мамы…
* * *
Два месяца спустя…
Джон Лоу сидел у камина. Мужчине было грустно.
Кажется, Шотландия тоже не станет местом для приложения его талантов. А ведь хотелось, еще как хотелось! Обрести дом?
Нет, не так.
Хотелось власти и денег, а с рождения у него было только второе. Первое же…
Благовоспитанный еврейский мальчик быстро понял, что всегда будет существом второго сорта – и ударился в гулянки. Прокутил имение, доставшееся от родителей, растратил деньги и был вынужден зарабатывать на жизнь картами. Прилеплялся то к одному сильному мира сего, то к другому, нигде надолго не задерживался…
Хотелось ли?
Нет, не особенно. Но от своего замка, титула, денег он не отказался бы…
Скрипнула дверь. Джон с удивлением посмотрел на вошедшего слугу.
– Что случилось, Джек?
– К вам господин Тэрас, сэр.
– Господин Тэрас? Кто это? Первый раз слышу, – Джон хотел было отказать неизвестному в приеме, но потом передумал. Любопытство глубоко укоренилось в его характере. Джон физически не мог пройти мимо чего-то интересного… – Пригласи.
И с интересом уставился на дверь.
Вошедший оказался неприметным мужчиной среднего роста, с темно-русыми волосами, в простой черной одежде и длинном плаще.
– Мистер Лоу, рад знакомству.
– Мы с вами ведь не встречались раньше, – Лоу не спешил радоваться. Мало ли… случалось в его жизни разное. От родственников «невинных» девиц до карточных должников.
– Нет. Ни со мной, ни с кем-то из моих родных…
Лоу перевел дух.
– Тогда что привело вас ко мне, мистер Тэрас?
Тарас Иванько, один из выпускников школы в Дьяково, улыбнулся.
– Я прибыл сюда, мистер Лоу, чтобы сделать вам предложение, от которого вы не захотите отказаться.
– Да? И что же это?
– Это власть и деньги. Очень большие деньги и большая власть.
Это так совпадало с недавними мыслями Лоу, что мужчина не удержался. Перекрестился.
– Вы… читаете мысли?
– Нет. Отнюдь. Просто ваши таланты привлекли внимание некоторой группы людей. И я хочу предложить вам отправиться во Францию.
– Может, стаканчик виски? И обсудим?
Тарас кивнул, соглашаясь. Да, и стаканчик, и обсудим…
Держись, старушка Франция. Войны – полбеды, а вот финансисты…
