Глава 6
– Почему мы не можем так поступить?!
– Турки будут против. Одно дело – пара крепостей, другое – закрепляться здесь всерьез.
Мельин сверкнул глазами. Совещание шло в каюте корабля и на нем присутствовали царевич Владимир, сам адмирал, два его ближайших помощника – оба капитаны кораблей, обоих хоть завтра в адмиралы, братья Сирко – Петр и Роман, Дмитрий Ромодановский и двое его помощников из царевичевой школы.
– И пусть будут против. Мне Черного моря мало, я на простор хочу, – Мельин посмотрел в окно. После Средиземного моря Азовское и Черное действительно были маловаты, хотя турки встречались и там, и тут. Но пока проливы были в их руках, они могли не волноваться.
– А если немного помочь грекам? Вряд ли им нравится жить под турецким владычеством?
Владимир пожал плечами.
– Попробовать можно, но чем это закончится? Бунтовать для них сейчас равносильно самоубийству.
– В Европе назревает война. Так что турки могут перебросить сюда и флот, и армию.
– Армию – не могут, – отмахнулся Роман Сирко. – Сейчас у них и внутренних проблем хватает. Гуссейн-паша умер недавно….
– Мир праху.
Мужчины немного помолчали. Ни для кого не было секретом, что за большинством (практически – 99 %) решений Сулеймана были приняты его визирем, который – вот странности-то бывают! – заботился о своей стране. А сейчас Гуссейн умер.
Кто станет новым визирем и кто будет давать советы, пока было неизвестно. Но сходились все в одном – если такая же сильная фигура и найдется, вряд ли этот некто будет заботиться о Турции в ущерб себе. Такие, как Гуссейн-паша – это исключение, а не правило.
– И? – уточнил один из капитанов. – Умер – и что теперь, армия-то боеспособна?
– Не совсем. Турки начали реформу армии после ухода из Вены. В итоге боеспособность турецкой армии сильно снизилась. Очень сильно.
– Хорошо. Могут флот.
– А флот у них сильный. Как только мы начнем закрепляться на берегах, они обязательно пошлют корабли.
– Первую волну мы разнесем в щепки, – пожал плечами Мельин. – Но не стоит недооценивать противника. Они хорошие воины. Храбрые и умелые.
– То есть рано или поздно они разнесут нас? – уточнил Владимир.
– Может случиться и так – и этак, – дипломатично ответил Петр Сирко.
Володя подумал немного.
Делать – или не делать? Сейчас на их копошение внимания не обращают, но это ненадолго. Что лучше – крепости, которые будут давать отпор – или открытые порты, которые будут использовать и турки?
– Почему мы не можем пройти огнем и мечом по Закавказью? – вмешался вдруг Дмитрий Ромодановский. – Я все понимаю, но честное слово – нам не помешает эта территория, а ей не помешаем – мы.
– Вот даже как?
Дмитрий тряхнул челкой, убирая падающую на глаза прядь.
– Если мы хотим здесь закрепляться – надо быть главными. И – строить. Побольше строить, закрепляться, своими становиться!
– Сил у нас не хватит, – огрызнулся Мельин. – просто – не хватит сил!
– Казаков много, то верно, – Роман Сирко с течением времени становился все больше похож на отца. Даже неспешным говором даже манерой улыбаться, задумчиво глядя вдаль.
– А если государя попросить?
– Помочь силами? Так он же только со шведами отвоевал – и опять в бой?
– А нам тут государь и не надобен, войска нужны, – ухмыльнулся вдруг Мельин. – А так – и сами справимся, чай, не убогие.
– Я отпишу брату, – решился царевич Владимир. – Если он решит, что нам надо помочь, если пришлет войска, порох, пушки – что ж. Тогда надо наступать!
Против этого варианта никто возражать не стал.
* * *
– Я благодарна вам, Прокопий.
Небольшой уютный кабинет, горящий в камине огонь, мужчина и женщина. Илона отлично знала, как производить впечатление, только вот на этого мужчину ее чары не действовали. И это было даже немного… обидно?
Прокопий поклонился.
– Я делал то, что приказала мне моя честь.
– И ваш государь?
– И Алексей Алексеевич.
– Я надеюсь, что мы с Русью долго будем идти рука об руку.
– Я тоже на это надеюсь, княгиня.
– Будете ли вы рядом со мной?
– Государь просил меня не отлучаться и оказывать содействие, – обтекаемо ответил Прокопий. Илона облегченно выдохнула. Было в этом мужчине нечто такое… надежное. Прокопий не произносил громких речей, ни в чем не клялся, не бил себя кулаком в грудь, он просто был рядом. Все время рядом. И это было дороже золота и бриллиантов.
Молчаливая поддержка, иногда – бумаги, мягко ложащиеся на стол, иногда – золото, а часто просто слова, сказанные в нужный момент. Это дорогого стоило. Не любовь испытывала к этому мужчине Илона, вовсе нет. Скорее…
С Ференцем она смотрела на мужа снизу вверх, восхищаясь и обожая. Искренне и истово любя.
С Имре – там была страсть, причем как в постели, так и страсть одна на двоих, общая. Мечта о свободе родной страны.
Илона привыкла видеть и восхищенные, и ненавидящие взгляды.
Но здесь и сейчас… Этот мужчина признавал ее ум, уважал и ценил ее, как человека. Без страсти, без любви – и это было ново и интересно. И Илона, как и любая женщина, стремилась привязать Прокопия к себе. Узами ли любви, дружбы, симпатии – неважно. Будет ниточка – и клубочек намотается.
– В Европе назревает война….
– Тем лучше. Леопольду будет не до вас, а мой государь обещал содействие и помощь…
– Алексей Алексеевич и так делает для нас многое…
– Наталья – его сестра.
Коротко и по существу. Сестра.
– Мой государь обещал помочь деньгами на строительство укреплений, и пушками.
– Великолепно! – Илона искренне обрадовалась, как девочка, получившая в подарок первое бальное платье.
Прокопий чуть поклонился. Он пока молчал о том, что русские подумывают ввязаться в Европейскую войну. Хотя и на своих условиях.
Боже упаси их посылать войска или рубиться на чьей-либо стороне, вот еще не хватало, но грех не погреть руки на наглости Людовика!
А именно – пощипать как следует французские колонии. Если все сделать правильно – ни один французский корабль не будет чувствовать себя в безопасности. А это корабли, деньги, грузы….
Почему бы не помочь своим, особенно за чужой счет? А то Илону поддерживаем, проектов, которые из казны финансируются – тоже куча, Урал осваиваем, в Китае войну финансируем… да много где и много чего! А за чей счет-то?
С народа деньгу драть?
Так народ не каменный, он и озвереть может! Чего одно правление Алексей Михайловича стоило! Бунташный век, иначе и не скажешь! Это при Алексее Алексеевиче бунтов не было, так он и государь – какие раз в сто лет на свет родятся. Налоги не повышает, даже понижать умудряется, людишки хоть вольно воздохнули при нем, знают, что завтра никаких бед с ними не случится, а если война и идет где, так их не затронет…
Вот народишко и спокоен. А во Франции – то не их проблема, а Людовика. Пусть сам разбирается со своими фрондами.
Русские точно помогать не станут, еще и разжигать поспособствуют. Вот.
Впрочем, это лирика, а поговорить стоило еще и о конкретном.
– Княгиня, а когда вы собираетесь короновать Ференца?
Илона задумалась.
Да, так вот тоже бывает. О главном-то она и забыла. Для нее все было просто – вот сын, он наследует все, что принадлежало отцу. Вот – мертвый муж. Его жалко до слез. И больно.
А вот коронация…
Из головы вылетело.
– А стоит ведь. И как можно скорее.
– Стоит, – подтвердил Прокопий. – Одно дело причинить зло князю, другое – сестре русского царя. Не думаю, что на последнее отважится даже Леопольд.
Илона хмыкнула.
Не отважится?
Вот уж точно. Столько отваги у него не будет. Русские, как известно, обид не прощают. Только…
– А чем короновать?
Прокопий посмотрел недоуменно, потом джо него дошло, и мужчина хлопнул себя по лбу.
Ну да!
Корона святого Иштвана! Или Стефана, кому как удобнее. И которая сейчас где-то в закромах у Леопольда, а тот ее не отдаст, не-ет…
Выкрасть или выкупить?
Вариант с коронацией именно старой короной был бы куда как предпочтительнее, да и храниться она должна в родовом замке Ракоци, и почтения к династии было бы куда как больше…
– Княнигя, мы все сделаем, чтобы коронация состоялась по древним обычаям, но это не так быстро. С полгода, не меньше.
Глаза Илоны вспыхнули двумя черными бриллиантами.
– Если это возможно… Если возможно – вернее Ракоци у Романовых союзников не будет!
Прокопий усмехнулся.
Достойная цена, но и задача достойная. Надо отписать государыне Софье, она обязательно что-нибудь придумает. Короновать ребят, а править будет Илона. Она отлично с этим справляется. А ребята будут гарантом стабильности Венгрии. Во всяком случае – пока.
* * *
– Что мы имеем?
Софья прохаживалась по кабинету, загибая пальцы.
– Людовик лезет в Англию – раз.
– Англичане в ответ собираются поддержать Леопольда – два, – Иван невозмутимо глядел на жену.
– Пусть поддерживают. Англия – центральные области, Карла видеть не хотят. А вот Шотландцам он по нраву. Ирландцы – те бунтари прирожденные. Уэльс пока колеблется.
– Думаешь, поддержка так и останется на острове?
– Уверена. Флот может принять участие в общем веселье, но мы от этого только выиграем.
– Испания собирается поддержать Австрию.
– Да там вся Европа, в кого не ткни, собирается дать Людовику укорот.
– А получится? – Алексей Алексеевич был задумчив. Жена ему с утра сообщила, что беременна, так что мысли о политике перемежались с гораздо более приятными. Софья посмотрела на брата и покачала головой. Но ругаться не стала.
Пусть брат отвлекается, для того, чтобы не наделать глупых ошибок – есть она.
– Сложный вопрос. Нам все равно в эту игру лезть не стоит. Пощиплем колонии и корабли – и достаточно.
О чем она умолчала – так это о том, что уже начала подбирать людей, которые отправятся в Австрию, Францию, Англию… ей нужна как можно более долгая и затяжная война. Чтобы лет на десять, чтобы Людовик обессилел, чтобы вся Европа была занята борьбой с ним и только с ним. А Русь под шумок себе что-нибудь приберет – это будет правильно. Просто зачем говорить об этом брату – заранее? Вот людей подготовит… Кстати, и Аленку тоже можно привлечь к этому делу. Пусть учится разбираться и командовать. Если так получится, что дочери принимать нити из ее рук – она должна быть готова. У Аленки не будет ее опыта, ее знаний, пусть и обрывочных… пусть у нее будет хотя бы опыт и решимость. А остальное приложится.
Алексей Алексеевич кивнул.
– Пусть так. Что у нас еще интересного?
– Венгрия. Корона Святого Стефана.
– Подробности? – насторожился Алексей.
Софья кратко пересказала ситуацию со старой короной, увенчанной кривым крестом. Государь задумался.
– Можем мы получить ее мирным путем?
– Вполне. Леопольду нужна сейчас помощь, он за определенную сумму не то, что корону – жену заложит. Хотя и не нам.
– Так подбери кого-нибудь, и пусть едут, – согласился Алексей Алексеевич. – Деньги дадим, любые.
Софья кивнула. Это отвечало и ее планам. Денег одной стороне, денег другой стороне – воюйте, господа. Хорошо воюйте, долго, чтобы не лезть в дела Русские.
– Отправлю. Кстати, Володя пишет.
– О чем?
– Они постепенно укрепляются на том берегу. Стоят кое-где крепости, ищут союзников, показывают силу и зубки.
– Воюют?
– Там же турецкие гарнизоны! Еще б ребята не воевали! И воюют, ит долго еще воевать будут, пока из Турции вместо Османской империи не получится курорт для слабых здоровьем, – Софья зло усмехнулась, вспоминая свое время. Вот ведь, что бывает, если у власти абы кто! Была империя… И нет!
– Сам Володя как?
– Ему там нравится. Так что имеет смысл подумать о территории для него. Будет какой-нибудь князь Трапезундский…
– Посмотрим…
Но возражать Алексей не стал. Почему бы – нет?
– Последнее письмо, вот, пришло, – Софья показала конверт, который еще не вскрывала.
– Прочитай? – предложил Алексей.
Сестра кивнула, распечатала письмо и быстро побежала глазами по строчкам. Потом кашлянула, вгляделась внимательнее, уже как-то иначе потерла лоб, поморщилась.
– Да уж… Алеша, почитай-ка сам?
– Что там такое? Если в двух словах?
– Ну, если в двух словах – Владимир предлагает нам сцепиться с Турцией. Из-за проливов.
– С ума сошел мальчишка?
– Э, нет. Алеша. Он наоборот, не знает, как поступить и просит нас подумать и посчитать. Честно признается, что сам не способен на такое сложное дело. Не знает, чем мы располагаем в точности и не готов решать. А потому полагается на твой опыт.
– И куда хочет пробиться сей отрок? – Иван улыбался откровенно насмешливо. Володю он любил, но относился к нему, как добрый дядюшка к малолетнему племяннику – чуть иронично и с улыбкой.
– В Анатолию. Устроит там суматоху, и пока турки отвлекутся на него, проливы окажутся беззащитны. Почти…
– Турки не обрадуются.
– А мы и не медовые пряники, – отрезал государь. – Соня, садись и прикидывай. Хватит ли у нас сил, сколько надо денег, чем это может грозить…
Софья кивнула.
– Обещаю. Мы подсчитаем все – и решим.
Иван кивнул.
– Да. А потом уже будем говорить о наших шансах.
Но идея была очень заманчивой.
* * *
Софья повертела в пальцах письмо от дона Хуана.
А ведь интересно может получиться… еще как интересно! Пергамент спланировал на карту мира и был нетерпеливо спихнут под стол.
Дон Хуан писал, что будет поддерживать Австрию в ее священной войне против наглого Людовика. Пфальц?
Так это скорее предлог, чем причина. Но вот что можно с него стребовать, чтобы не обнаглели и не вообразили, что им всегда помогать обязаны?
Дону Хуану пришла в голову просто гениальная идея, но одна Испания такой проект просто не потянула бы. А вот на пару с Русью, где есть и мастера, и уже наработан опыт, за двадцать-то лет…
Рейн и Дунай.
Если выкупить небольшой кусочек земли в Швабии и соединить их каналом…
Торговля оживится несказанно. Выкупать будет Пфальцский курфюрст, чтобы никто не насторожился раньше времени. А уж как выкупит – тут пожалуйте, господа испанцы, берите территорию под свой патронаж, чтобы никто лишний на ней не бузил, стройте канал, шлюзы, город, торгуйте….
Да тут купцы в очередь выстроятся!
А ведь русским это тоже выгодно. Особенно если Испания аккуратно подберет под себя дельту Рейна. А нам – нам все равно воевать с турками, так что можно отжать у них окончательно дельту Дуная – и контролировать весь водный путь.
Хм-м…
А ведь золотое дно может получиться.
Долгосрочный проект? Дорого?
Так ведь и мы не президенты. Цари мы, а значит – надолго. На всю жизнь. Нам быстро наворовать и удрать не надо, это наша страна. Вот и будем прирастать и строить.
Надо бы к Ване подойти. Пусть попробует посчитать, во сколько это может обойтись.
* * *
Война в Европе полыхнула так, что черти задумчиво почесали затылки – и решили придержать смолу с дровами. Людям и так неплохо доставалось.
Людовик ввел свои войска в Пфальц – и Булфер без особых усилий занял Шпейер и Кайзерслаутерн. Городаложились под победоносную французскую армию один за другим. Трир, Бонн, Нойштадт, Оппенгейм…
Летучие французские отряды «летали» по всей стране, а уж сколько от них было вреда и убытка?
Казалось, что французы признают лишь одну тактику – выжженной земли. Они грабили, насиловали, жгли, убивали – все, что только может придумать нездоровый разум, опъяненый кровью. И кровь щедро лилась на поля Пфальца.
Курфюрст чуть ли не криком кричал, умоляя о помощи – и его крики были услышаны. Людовик, чей разум затуманили одержанные победы, так и не понял, в какой момент оборона перешла в наступление. Но…
Первый удар нанесли в Англии.
Там, где Людовик высадил войска и держал часть флота.
Совместный голландско-английский флот, под предводительством «сына Вильгельма Оранского» нанес свой удар, выбив французские войска из Лондона. Англичане ликовали. Пошли разговоры о том, что стоит предложить английскую корону сыну Вильгельма Оранского. Пусть незаконный, но пользы от него всяко больше, чем от прямых наследничков.
«Сын», понимая, что его родственные связи не выдержат серьезной проверки, благоразумно отказался – и английское общество опять заметалось между бастардами Карла и дочерями Якова.
В итоге было принято решение предложить трон принцессе Анне Датской, о чем и полетело письмо Кристиану. Его величество порадовался за брата и невестку – и разумеется, пообещал поддержку. Поскольку Швеция сейчас была нейтрализована лет так на десять, датскому флоту надо было чем-то заниматься. Почему бы и не помочь англичанам?
Сэр Эдвард Рассел был тихо счастлив. Французы, поняв, что дело пахнет греческим огнем, готовились принимать бой уже на море. Людовик злился, но что тут поделаешь?
Его злость и вполовину не была такой сильной, как у шведов.
* * *
– Побежденных никто не любит, – ядовито парировала выпад супруга ее величество шведская королева Мария. – Если бы вы, Карл, выиграли войну, но вы даже все битвы проиграть умудрились!
Каким чудом его величество сдержался? Он и сам не знал. Но факт остается фактом – супруге не залепили пощечину. Ее величество осталась целой и невредимой. А вот дверью его величество так шандарахнул о косяк, что с потолка кусок лепнины оторвался.
Было, было от чего злиться. На минутку, Мария – старшая сестра, Анна – младшая. Только вот пригласить на царство шведов англичане и не подумали. Хотя Карл был готов уступить им сына. Младшего.
Ан нет.
Анна и Георг Датский! Датчане, на которых после неудавшейся войны у Карла клыки отросли в три ряда! Негодяи!
Но что уж на зеркало пенять? Действительно, проигравших никто не любит. Осставалось ругаться – и копить силы для новой войны. И даже это было сложно. Доступ к Балтике Карлу перекрыли полностью, военные шведские суда в заливе просто отлавливались и уничтожались, или того хуже – становились частью вражеских флотилий. Мелочь, конечно, могла ходить и торговать, но что с нее толку?
Если Швеция когда и вернет свое прежнее величие, то при детях Карла. Как бы не при его внуках.
Хотя Карл был готов над этим работать.
Захватить чужую территорию – дело несложное. А вот сможете ли вы ее удержать, господа хорошие?
Да и финансирование бунта обходится намного дешевле, чем война.
А еще…
Карл понимал, что это не по-королевски. Но злоба душила так, что ей-ей, было не до короны.
Он ненавидел.
До глубины души, до стиснутых зубов и судорог, до боли ненавидел русского государя. И собирался отомстить ему.
Кто сказал, что нельзя нанять убийцу?
Одной сестры русский государь уже лишился, кстати говоря. Может, в следующий раз убийцам повезет больше – и сестры лишатся русского государя? Почему нет?
Только надо все хорошо продумать. Чтобы найти нужного человека, чтобы обеспечить ему… да все! От денег, до путей отхода!
Потому как покушаться на коллегу-монарха…
Можно!
Все в этом ручки запачкали.
Только попадаться не рекомендуется. Ибо одно дело – война или случайность, и совсем другое – подлый выстрел из-за угла. Подлость Карла не останавливала, а вот возможность поссориться сразу с Испанией, Португалией, Польшей, Венгрией, Данией…
Да, теперь еще и Англией, потому как Георг Датский, да и Анна – в восторге от русских.
Этого Карлу не хотелось. Так и от него и от Швеции и пятна на карте не останется. В пыль разотрут.
* * *
Людовик, наткнувшись на сопротивление, приказал маршалу Юмьеру занять Динан и Юи. Остальные силы он решил бросить в Нидерланды и окончательно додавить сопротивление голландцев. Людовик искренне рассчитывал, что Леопольд будет сильно занят турками, а все силы голландцев сейчас сосредоточены в Англии.
Увы.
В войну резко вмешалась Испания.
Сам дон Хуан, конечно, войска никуда не повел. Просто дал денег курфюрсту – и тот распорядился ими как нельзя лучше, наняв несколько отрядов испанских и немецких наемников.
Продвижение французов замедлилось, хотя и ненадолго. За это время к коалиции против Людовика подключились малым не все европейские страны. Впрочем, Людовик привычно проигнорировал общественное недовольство и выставил несколько армий – Булфера, Юмьера и Бюсси.
Впрочем, ему это не сильно помогло.
Насмотревшись на зверства французских солдат, союзники выбили французов с правого берега Рейна, а заодно разбили корпус Юмьера вблизи Валькура. Маршал попал в плен и был вынужден платить громадный выкуп.
Людовик двинул войска в Каталонию и Пиренеи, надеясь, по недавнему примеру Карла шведского вынудить Испанию выйти из союза.
За последнее время дон Хуан сильно подправил экономику страны, золото и серебро из колоний лилось в казну пусть и не самым полноводным, но непрерывным ручейком, так что денег у союзников хватало. А вот если отделить Испанию от коалиции, действуя пожестче…
Герцог Вандом как раз подходил для этой цели. Достаточно решительный и жестокий, Луи Жозеф вторгся в Каталонию, но натолкнулся на решительный отпор – и застрял.
Впрочем, Людовику эта позиционная война сильно не мешала. Стычек хватало в Италии, где маршал Катина сцепился с Виктором Савойским. Людовику не помешало даже то, что Виктор был женат на его племяннице. Французские войска разбили бедного родственника и заняли Савойю и Сузою.
Тут-то Виктор и пожалел, что не женился на Изабелле.
С Педру договориться было реально. К тому же, он не подставлял родню и не бил в спину. Да и внешность у Изабеллы…
Последнее время ее называли самой прекрасной принцессой Европы – и небезосновательно. Поговаривали даже, что если бы не ее неуместная верность супругу, мужчины бы лежали у маленьких ножек штабелями. Но – увы.
Изабелла обожала русского принца, а тот готов был носить жену на руках. Вместе с детских лет, они поженились недавно, но Изабелла уже ждала ребенка. Впрочем, ее красоты и обаяния это не умаляло.
Виктору оставалось только грустно вздыхать. Может, Савойя и не стала бы частью Португалии, если бы он женился на Изабелле? А сейчас Педру попросту отказался ему помогать, мотивируя это обидой, нанесенной бог весть когда его дочери.
Пока Виктор Амадей предавался сожалениям, маршал Катина принялся осаждать Виллафранку и Ниццу. Герцог Савойский вряд ли смог бы противостоять ему, но силы союзников вовремя пришли на помощь и заставили французов отступить за реку По.
Европа была занята делом. Все воевали.
* * *
– Ваше величество, вы великолепны.
Георг поцеловал Анне руку – и наткнулся на рассеянный взгляд.
Впрочем, ему это только показалось, наверняка. Потому что в следующий момент Анна улыбнулась ему.
– Супруг мой, вы также очаровательны сегодня.
Георг приосанился и поправил парик.
Король Англии! Звучит!
Не совсем король, все-таки консорт, но это же лучше, чем какой-то принц Датский? Тем более, с легкой руки Уильяма Шекспира, сие словосочетание стало нарицательным. А потом королем станет его сын. Кстати – тоже Уильям, герцог Глостерский.
Впрочем, титул был изрядно подпорчен проблемами. Шотландия так и не признала Анну. Ирландия взбунтовалась, Уэльс колебался, но ее величество была полна решимости.
Когда они увидят, что мы – хорошие правители, они опять придут под нашу руку. Как при дяде. При отце.
Георг был слабым, мягким, но – не глупцом, вовсе нет. И отлично понимал, что правитель из него… он может красоваться на праздниках – и не более того.
Как сказал спустя триста лет один мудрый человек: «Сидеть на троне может, а стоять во главе страны – нет». *
* Михаил Иванович Драгомиров сказал о Николае Втором «Сидеть на троне может, стоять у руля государства не способен». Прим. авт.
Хватит ли ума и решимости у Анны? У Уильяма?
Георг этого не знал, но надеялся.
Он не замечал, как отрешенно смотрит на него жена.
Анна любила своего супруга. Да, вот такого – слабого, полубеспомощного, бестолкового временами и не способного на многое. Но…
Вспоминалось ей другое.
Глаза русского адмирала. Решительные, ясные, его голос, улыбка… не любовь, нет, даже не увлечение. В жизни принцесса не легла бы с ним в постель, даже не поцеловала.
Анна просто поняла в какой-то момент, как хорошо быть слабой. Когда за тебя заступятся, помогут, поддержат. Все чаще Анна думала, что рядом с ней должен быть такой мужчина.
Георгу об этом знать не обязательно, она все равно будет его любить. Но править должны другие.
Одна она не справится, она не Елизавета.
Что же делать, что делать?
Найти рядом с собой мужчин, на которых может положиться слабая женщина. Попросить Кристиана проверить их.
И – править.
Осторожно, шаг за шагом собирая англию, чтобы Уильяму досталась хорошая страна.
Кстати…
Анна ужаснулась своей мысли, но…
От Георга у нее либо мертворожденные дети, либо дети, которые умирают через год-два. Может, стоит попробовать завести ребенка от кого-то другого?
Или даже нескольких детей?
Анна мечтала о детях, но пока у нее были пара дочерей, которые ни на что не повлияют, а из мальчиков – один Уильям. А это так мало, слишком мало для престолонаследия.
Но предать мужа? А это предательство…
А может, стоит попробовать? Например, сэр Эдвард Рассел прекрасный моряк, предан своей стране…
* * *
– Черт знает что такое!
Михайла швырнул донесение в угол, и пергамент завернулся там трубочкой. Марфа подобрала его, поморщилась.
– Станислав Лещинский. Откуда они только выползают?
Красивые губы кривились, синие глаза недобро блестели.
Да, польская шляхта далеко не вся смирилась с урезанием вольностей. А где есть недовольные, там возникают и бунты.
– Потоцкие…
Старинный и богатый род Потоцких, известный чуть ли не с тех времен, когда и Москвы-то не было, особенно отрицательно относился к политике Михаила. Но раньше, вроде бы, они терпели? Или просто готовились? Собирали силы?
– Если вспыхнет бунт – соседи не упустят шанса.
– Европе не до нас.
– Но Леопольд нам Венгрию не забудет.
– Думаешь, он помог?
– Уверен.
Михайла провел рукой по волосам, в которых уже поселилась седина и улыбнулся жене.
– Но ты не беспокойся…
– Миша…!
Марфа была так хороша, когда возмущалась, что он не мог отказать себе в удовольствии – и поддразнить ее.
– Да-да, хрупким женщинам не стоит волноваться. А то вы в обморок падать начнете…
Ответом ему было возмущенное шипение. Да, сколько уж лет они вместе, а все равно – оона самая красивая. И умная. И просто – любимая.
– Сам по себе Лещинский – просто сопляк. Он ничего из себя не представляет, но знатности у него на троих хватит. А я – первый король из династии Корибутов. Тот, кто скинет меня, будет таким же законным. Ну, по крайней мере, прав у него будет не меньше. Твоему деду повезло, у него получилось удержаться. Повезет ли так моим детям? Я боюсь, что если твой брат их не поддержит, от Польши начнут отгрызать куски после моей смерти.
– Алексей поможет. Я знаю.
– И все же мне тревожно.
– Враги будут всегда. Но хватит ли у них сил? Войск? Денег?
– Нет.
– Тогда на что они рассчитывают?
Михайла задумался.
– Сталь? Яд?
– Вполне возможно. Но я надеюсь, что ты будешь осторожен? Ради нас всех?
– Не волнуйся, я понимаю, что Ежи еще слишком молод для трона. И поберегусь.
Марфа кивнула, подумав, что надо бы попросить у сестрички еще людей. Молодец все-таки Соня. Еще тогда сестра поняла, что без специально обученых людей не выжить…
– Поберегись. Имре Текели все-таки достали…
Марфа умолчала, что Имре был намного моложе и лучше подготовлен, но Михайла сам все понял и покачал головой.
– Леопольд сам себе могилу роет. Ему этого не простят, ты же понимаешь. Ни Илона, ни Ферек…
– Пусть не простят. Но и не достанут ведь…
– Я поберегусь.
Время шло.
1693 год
– Она не мучилась. Просто закрыла глаза – и все.
Софья вытерла слезы.
Утром ушла из жизни тетушка Анна.* Ушла, будучи шестидесяти трех лет от роду. Просто заснула – и не проснулась. И Софья думала, что это не худшая смерть. Просто заснуть – и открыть глаза уже там. Где нет ни тревог, ни забот, где ее наверняка встретят брат с сестрой и родители.
* В РИ она умерла на год раньше. Прим. авт.
Воин Афанасьевич смотрел пустыми глазами.
За одну ночь мужчина постарел лет на двадцать – и Софья отчетливо понимала, что без жены он тоже долго здесь не задержится. Они с Анной срослись, сжились, слились настолько, что временами ей казалось – у них одно сердце на двоих. И вот сейчас половинка этого сердца разбилась.
Софья смотрела на спокойное бледное лицо, в котором уже не было чего-то неуловимого… Кукла. Просто большая восковая кукла.
Уже не та тетушка, которая подхватила на руки маленькую Сонечку – и безоглядно приняла ее сторону. Не та, которая до конца отстаивала ее интересы перед грозным братцем, которая поддерживала, утешала, всегда принимала ее сторону… Любила, черт возьми!
Любила…
Господи, ну почему они уходят!? Не так давно, года не прошло, от воспаления легких умерла боярыня Морозова, но тогда Софье так тяжело не было. Все же отношения свекровь-невестка никогда идеальными не были, будь ты хоть золотой от ушей до пяток, а все одно – сыночку платиновую нужно! Или бриллиантовую! Тогда Софья утешала мужа, а сейчас, вот, страдала сама. И позарез ей нужно было выплакаться… а она царевна, ей невместно…
– Она сейчас там, где всем хорошо, – протопоп Аввакум, на правах и друга и духовника царевны, положил ей руку на плечо. – Царствие небесное…
– Вечный покой, – шепотом откликнулась Соня. И – не выдержала.
Уткнулась в рясу – и безудержно разрыдалась.
Аввакум гладил ее по черным волосам. С другой стороны так же обнимал женщину воин Афанасьевич – и его плечи так же содрогались. Он и не пытался скрывать слез.
Иногда они текут сами…
Софья вспоминала детство, юность, вчерашний вечер…
Как хорошо, что она приехала в Дьяково. Хоть повидались перед… перед…
И навсегда в ее памяти останется этот последний вечер – с неспешной беседой, с золотисто-алым закатом, горячим чаем и материнским поцелуем в лоб.
– Как же мы без нее… Ох, тетушка…
Прошло не меньше часа, прежде, чем Софья успокоилась достаточно, чтобы не срываться в слезы на каждом слове.
– Дядя, где… где она хотела лежать?
– Со мной. Мы думали, что я уйду раньше и…
– Ох, дядя…
– У нас в Опочке есть церковь. Старенькая совсем, отец помогал священнику, ну и я тоже… сейчас она каменная. Аннушке там нравилось. Там на кладбище все наши лежат…
– Это…
– Псковский уезд.
Софья кивнула.
Как бы ей ни хотелось, чтобы тетушка лежала в Москве, в Архангельском соборе, но если Анна уже все обговорила с мужем… Впрочем, Софья все равно предложила это дядюшке, но Воин Афанасьевич покачал головой.
– Не надо, Сонюшка. Пойми меня правильно, я не хочу, чтобы она после смерти… чтобы она лежала вдали от нас, как царевна Романова. Она – моя жена.
Софья могла это понять. Не Романова, нет. Ордина-Нащокина.
Иван, наверное, попросит о том же, когда придет их черед…
– Я прикажу, чтобы ее… вас… отвезли туда. Только задержитесь на пару дней, пожалуйста. Чтобы Алеша и Ваня успели с ней попрощаться.
Воин Афанасьевич кивнул.
– Конечно, Сонюшка. Я люблю тебя, малышка… И Анечка тебя тоже любит… любила.
Следующей ночью не стало и Воина Афанасьевича. Он ушел вслед за женой быстро и решительно, как делал все в этой жизни. Школа в Дьяково осиротела.
Гонец обернулся быстро – и у сдвоенного гроба стояли уже трое.
Алексей, Софья, Иван.
Держались за руки. Никто не плакал, даже Софья уже не рыдала. Она выплакала все слезы ночью – и теперь старалась поддержать брата и мужа. Им сейчас вдвое тяжелее. Она-то хоть рыдать могла, а Алешка стоит весь черный. И Иван… он по матери так не убивался.
Все-таки боярыня Феодосия была слишком неистовым человеком, чтобы быть настоящей хорошей матерью. А тетушка Анна стала такой для всех троих…
Уходил последний кусочек их детства. Была жива тетка Татьяна, но так далеко, слишком далеко… Да и не было ее по-настоящему в их детстве. Так, где-то в Кремле.
– Мальчишки сейчас в Крыму. Пока приедут – их уже увезут.
– Ничего. Доедут до дома, – буркнул Иван.
Малолетних Ординых-Нащокиных он любил, но сейчас у него не было сил ни на что. Только не плакать. Только не сорваться…
– Кто теперь будет заниматься школой?
Алексей чувствовал себя свинтусом, но… кто-то же должен думать и об этом?
Софья вздохнула. Подошел бы кто-то из братьев Разиных, но разве тех из Крыма выдернешь? Был и Ежи Володыевский, сильно обрусевший за это время, но…
Политика, будь она неладна!
Все-таки Дьяково – это кузница кадров. И тут много… разного. А еще – Ежи не может быть директором школы. Дело не только и не столько в доверии, сколько в его личных качествах. Он умный, добрый, надежный, но не лидер. Что уж тут поделаешь – он замечательный второй, но не ведущий. Под руководством того же Яна Собесского он чудеса творил, а сам по себе он воин, а не генерал. Это не хорошо и не плохо, это просто есть.
– Нужен кто-то надежный. Лучше родной. Ваня, а что там с Матвеем?
Ваня подумал.
После смерти Феодосии Морозовой ее полюбовник затосковал. А ведь пользы от него может быть много, ой как много. И опыт у него подходящий, и родственные связи, опять же…
Да и сводного брата, и сестричку видеть будет постоянно.
– Можно попробовать. Только он уже не юноша…
Софья фыркнула.
– Пусть даже лет пять-десять. Вообще, я хотела бы, чтобы потом это место занял Прокопий.
– Сын Аввакума?
– Да. Он как раз подойдет, но ему хотелось бы еще поработать «в поле».
– Почему бы нет? – согласился Алексей. – тогда… Ваня, ты поговоришь с Матвеем?
– Поговорю.
Им было безумно больно – и все трое цеплялись друг за друга и за привычные повседневные дела. Жизнь продолжается, и есть привычная работа, и есть решения, которые кроме них никто не примет.
Они должны. Этим все сказано.
Да и тетушка не поняла бы, погрузись они в глубокое горе и брось все дела.
Она их любила.
Ох, тетушка…
* * *
В мире продолжался бардак, иначе и не скажешь.
На море победу одерживали попеременно то Англия, то Франция. Конкретного победителя не было, даже несмотря на помощь Дании. Много кораблей Кристиан выделить не мог, а Людовик активно финансировал каперов под началом некоего Жана Бара. Плавать стало попросту небезопасно, один корабль из четырех точно не доходил до места назначения.
К тому же порядка не было и в самой Англии. Шотландия таки признала малыша Карла своим правителем, но теперь шотландцы требовали, чтобы ребенка вернули им. Или хотя бы воспитывали в соответствии с шотландским духом.
Людовик соглашался допустить к Карлу пару-тройку воспитателей, но кого?
Пока что шли горячие споры.
Ирландия вообще собиралась провозгласить независимость. Софья потихоньку подкидывала туда деньги и оружие. Ей объединенное королевство и даром нужно не было, да и ирландцев было жалко. Чего они, бедолаги, только не натерпелись от англичан за последние пару веков! Недаром же семьями в Колонии уезжали!
В Европе тоже не было порядка. Никакого.
Людовик воевал – и даже достаточно успешно, но и сопротивлялись ему все и сразу.
Пфальц захватить так и не удалось – французские войска оттуда выбивали с завидной регулярностью. Погнали их и из Испании – с приходом к власти дона Хуана испанцы быстро восстановили прежнюю боеспособность.
В Гааге прошел конгресс для всех заинтересованных государств, входящих в Великий Союз – и на нем было решено сопротивляться Франции до конца. Особенно настаивали германские князья.
Так бы они еще подумали, но Людовик с его тактикой «уничтожаю все» убил при этом и надежду на переговоры.
Какой уж тут мир, когда сидишь и думаешь – станешь ты следующим или нет.
Правда, если бы все зависело только от германских князей, Людовик бы там прогуливался уже и вдоль, и поперек. Как ни ненавидели его князьки, между собой им договориться было еще сложнее. Людовик – что? Людовик далеко, а вот сволочь-сосед, это – зло! Мирового масштаба!
Софья, посмеиваясь над германскими княжествами, называла их «еврокоммуналкой». Ссоры и склоки там царили, как на коммунальной кухне, нравы у князей были не лучше, чем у соседок Мани и Вали, разве что соль в суп друг другу не сыпали. Но хотели бы. Определенно.
Впрочем, с Рейна Людовика выкинули с помощью испанцев и португальцев. А нечего свинячить там, где люди бизнес хотят делать! Землю курфюрст уже выкупил – и строительство уже началось.
Канал – штука хорошая.
А война… а что – война?
Чай, они не золото добывают, а людям надо что-то есть, где-то жить… почему бы и не на строительстве канала? И люди были довольны и благодарны! Не все же могут уйти в разбойники! У кого-то семьи, дети маленькие, их кормить надо! А тут честный способ заработать! Грех не воспользоваться!
Людовик отыгрался на севере Италии – там французская армия действовала вполне успешно, перемежая осады с маневрами. Прошлым летом маршалы Вобан и Люксембург захватили Намюр и одержали победу при Стеенкерке. А еще через пару месяцев голландцы попытались вторгнуться во Фландрию, но были разбиты у Неервиндена и смогли только отбить у французов Юи.
Зато Виктор Савойский, словно мстя за предыдущие неудачи, разорил французскую область Дофине.
Взял Амбрен, пожег все города, до которых дотянулся – и ушел обратно за Альпы. Людовик рвал и метал, но что тут поделаешь?
Поговаривали про мирные переговоры, но Людовик их точно пока вести не собирался. Самое время половить рыбку в мутной воде.
* * *
– Карлос, мне так жаль…
Его величество король Испании рыдал, как дитя. И самый ужас состоял в том, что плакал он, сидя на полу и уткнувшись мокрым лицом в юбку Марии. Жены его старшего сводного брата!
Увидел бы какой-нибудь ревнитель традиций – тут бы ему и кондрашка пришла…
Мария гладила великовозрастного ребенка по голове и думала, что этим должна заниматься его жена. Но дождешься от этой стервы!
Умерла королева Марианна.*
* в РИ она скончалась на три года позже, но там она была полновластным регентом, а не затворницей в монастыре. Здесь могла и пораньше из-за плохих условий жизни. Прим. авт.
Карлос был в трауре.
Понимая, что мать его гонит в пропасть, что допускать ее к управлению страной нельзя, равно как и выпускать на волю, он все равно любил ее величество. Мать же…
Кстати – и не самая худшая. Про Марианну можно было сказать много нехороших слов, как про правительницу, но сына-то она любила!
Так что утешайте мальчика, Мария. Куда ж деваться?
Карлос самозабвенно рыдал. Маша гладила его по голове и всячески утешала, дон Хуан организовывал приличные похороны, ее величество Марианна-жена наматывала круги по дворцу, чтобы разыскать супруга и закатить ему еще один скандал (лучше – несколько), придворные сплетничали – все были при деле.
– Она меня любила. А я… я просто негодяй! Я не должен был…
– Должен, – оборвала его Маша. И в этот момент она была абсолютно похожа на Софью. Выражение лица, тон, сами слова, копия сестры, да и только, – обязан. Когда ты принял корону – ты дал клятву пожертвовать всем – собой, семьей, родными, друзьями – ради блага своей страны. Ее величество была замечательным человеком и хорошей матерью, но она хотела власти. И совершенно для нее не годилась. Ты помнишь – правили фавориты? Хуана… моего мужа едва не убили, просто потому, что он послушал тебя и пытался навести порядок. Тебя отстранили от власти, не давая сделать и шага?
Карлос глубоко и прерывисто вздохнул. Как долго плакавший ребенок.
– Мария, я все помню. Но это была моя мать!
Вместо ответа Маша погладила его по длинным волосам. Черт с ними, со вшами, потом искупаемся лишний раз.
– Бедный мальчик.
И сказано это было так просто и спокойно, что Карлос действительно почувствовал себя ребенком. Рядом с кем-то более сильным, умным – и очень добрым.
Как же хорошо, что есть старший брат. И Мария.
Ему так не повезло. Любимая женщина умерла, мать умерла, вторая жена – кому б это счастье спихнуть, да вроде таких врагов и нету. И детей нет. Зато есть племянники.
Карлос вздохнул, вытирая слезы. Теплая рука гладила его по волосам. Хорошо, когда есть такие родные.
* * *
1693-й год ознаменовался мирными переговорами.
Людовику предложили мир, но – напрасно. Король-солнце не сомневался пока в своей победе, да и жена подзуживала.
«Вы же не можете сдаться, сир? Рано или поздно они поймут, что вы оказываете им честь – и примут ваше мудрое правление…»
Ага, как же. Примут, догонят и опять примут. На Рейне продолжалось бездействие. Чтобы прикупить оптом всех князей у Людовика денег не хватало, а в розницу – смысла не было. Там же такое лоскутное одеяло…
Основные силы Людовика по-прежнему находились в Нидерландах, часть войск он попытался ввести в Эльзас, но Баденский маркграф встал стеной – и французы попали в патовую ситуацию. Уйти – король не позволяет, вперед идти – не получается.
Голландцы взяли Намюр, а войска Людовика захватили и почти сравняли с землей Брюссель. Обмен любезностями был почти вничью. Но воюя на суше, Людовик упустил из виду море, за что и поплатился.
Жестоко поплатился.
А вместе с ним – и куча французских каперов.
Основной их базой была Тортуга. Милое местечко, которому только «Веселого Роджера», гордо реющего над пристанью не хватало. Пиратов там развелось, как тараканов у нерадивой хозяйки.
Но там-то ладно!
Они же и в море кишмя кишели! С легкой руки Людовика, выходить в море стало попросту опасно! Страдали англичане, испанцы, португальцы… все, кто не французы. Последние тоже страдали, но намного реже. Пираты прекрасно понимали, кто им платит, и предпочитали не кусать кормящую руку. Только вот Испании это надоело очень быстро.
– Мария, я собираюсь покончить с этой ситуацией.
Мария посмотрела на супруга.
Достигнув преклонного возраста, дон Хуан стал еще импозантнее. Этакий гордый испанский ястреб с благородной сединой на висках. Дамы млели – причем все. От пятнадцати до семидесяти пяти.
– С какой именно?
Дона Хуана не устраивали именно пираты. Конечно, Генри Моргана среди них уже не было, но тут еще вопрос – что лучше? Один волк или сорок бродячих собак? Отбиться было сложно в обоих случаях. Дону Хуану надоело постоянно гонять вдоль побережий военные корабли, придавать конвой любому судну с важным грузом, выслушивать жалобы на разгулявшихся ладронов – терпение Князя Морей лопнуло окончательно, после того, как Жан Бар захватил один из кораблей с серебром. Чтобы казна несла убытки из-за наглости Людовика?
Ну уж – нет!
И дон Хуан отписал португальскому королю. А заодно – русскому государю, предлагая объединиться – и прополоть от сорняков Карибское море.
У него и у португальцев есть корабли, у русских – воины. Что еще надо?
– Думаю, мой брат поддержит эту идею, – согласилась после некоторого раздумья Мария.
Дону Хуану хотелось на это надеяться. И письма полетели в разные стороны.
* * *
– Ваше величество! У вас сын!
– Сын!
Лицо Георга озарилось радостью. И было, было от чего!
Крепкий, здоровый и горластый малыш начал свой путь с того, что обильно описал и придворного медика – и счастливого отца. А орал так, что слушать страшно было.
Этот ребенок ничем не похож был на предыдущих болезненных и достаточно хилых детей.
– Господь услышал мои молитвы! Анна, любовь моя! Я так благодарен тебе за сына!
Георг поцеловал жене руки. Сначала одну, потом вторую. Анна была измучена – сын родился крупным, но это была приятная усталость, смешанная с чувством выполненного долга.
– Я счастлива, мой супруг, что исполнила свой долг перед вами и королевством.
– Как мы его назовем?
– Разумеется, Генрих.
Имя было выбрано заранее. В честь… да-да, того самого Генриха Тюдора. Оставалось только надеяться, что этот окажется более счастлив в браках, не женится шесть раз и оставит после себя крепкое и здоровое потомство.
Вот она – королевская власть с ее побочными эффектами. Уильям, герцог Глостерский, старший и единственный сын Анны и Георга, крепким здоровьем не отличался. Так что запасной вариант никому не повредит.
Мало получить престол! Усесться на трон всяк дурак сумеет!
А вот ты сохрани нажитое! Преумножь, передай детям – тогда и посмотрим, чего ты стоишь.
Георг еще долго рассыпался в благодарностях, потом косяком пошли придворные, но наконец Анна выгнала всех – и осталась в спальне одна. Не считая спящего в колыбельке ребенка.
И тогда произошло нечто странное, что не вошло ни в одну английскую хронику. А может, и вообще нам только показалось.
Анна медленно встала, стараясь не нашуметь, подошла к колыбельке, полюбовалась на малыша и поправила кружево вокруг крохотного личика. Непохожего, увы, на Стюартов. Но это и неважно. Подходящие портреты и подходящие лица найти несложно, она с этим справится.
– Спи, малыш мой, спи, родной… будем надеяться, что кровь Рассела окажется крепче, чем кровь Георга. Ты вырастешь, Бог даст, станешь королем… Жаль, что ты совсем не похож на меня, больше на отца, ну да ладно, справимся. Герцог никогда не узнает правды, это я обещаю.
Разумеется, такого быть не могло.
И королева спала в своей кровати, и никто ничего не говорил, и уж конечно, королева Англии может рожать детей только от супруга, и никак иначе.
Сон. Просто сон…
* * *
Обычно коронации венгерских королей происходили в Буде. Ферек туда ехать не собирался.
Мукачево, и только Мукачево. Вам что-то не нравится?
Можете не приезжать.
Но гости ехали и ехали.
Чтобы увидеть последнего из Ракоци, чтобы увидеть его супругу, Илону Зриньи, да и знаменитую корону – тоже.
Корону Святого Стефана все же удалось выкупить у Леопольда, точнее, он думал, что отдает ее, как гарантию займа одному надежному человеку. Бывают времена, когда и императоры не брезгуют деньги занимать. А ростовщики, будь они хоть трижды титулованными, народ такой… всегда требуют деньги под что-то осязаемое.
Императорское слово – хорошо, конечно, но мало, мало…
Так вот и оказалась корона в руках ростовщика, а потом и в Мукачево. Ростовщика, конечно, пришлось убирать, из реки выловили его изуродованное тело, а что на Русь вернулся один боярский сын, который путешествовать ездил – кому какое дело?
Конечно, Леопольд обо всем быстро узнал, и был в гневе, но…
Поздно.
Так что Ферека короновали ясным осенним днем. Сверкали золотом листья, сверкали волосы Натальи, сверкала древняя корона, которая отныне будет храниться в Мукачево…
Но ярче золота блестели глаза Илоны Зриньи.
Сегодня исполнялась ее мечта, места ее мужа, ее предков… на голову ее сына ложилась древняя корона. Значит, она жила не напрасно. Да, теперь и умереть можно. А лучше – жить! Жить долго и увидеть эту же корону на голове своего внука!
Илона подняла голову и послала выразительный взгляд Прокопию Аввакумовичу. Этот мужчина не мог встать рядом с ней, как Ференц, как Имре, но сколь много он сделал для ее страны?
Любовь в темном взгляде мешалась с чувством благодарности. И ответный взгляд Прокопия был исполнен тепла.
Здесь и сейчас мужчина вспоминал долгие дни отцовской ссылки, холод, страх, боль, унижения… стоило ли проходить через это? И глядя в глаза Илоне Зриньи, глядя на коронацию черноволосого юноши, Прокопий отвечал себе – стоило.
Благодарю тебя, господи.
Ты ведь меня из любого храма услышишь, правда?
Всем сердцем спасибо тебе!
* * *
– Соня, тут шурин помощи просит.
– Который шурин? – уточнила Софья. Стараниями отца – сестер у них было много. А лично ее стараниями, незамужних среди них ни одной не осталось. Так что гадать можно было долго и упорно.
– Испанский.
– Что не так у дона Хуана?
– Читай.
Письмо пришло Алексею, но чтобы тот не поделился с сестрой?
Софья прочитала письмо от испанца с громадным интересом. И с неменьшим – вложенную туда записочку от Машки. Сестра просила прислушаться к просьбе мужа. Это-то понятно, Испания кучу денег получает от Колоний. Оборви эту пуповину – и проблем не оберешься, а там сейчас и так – проблемно. Мало Людовика, который, гад, нагло лезет в Каталонию, так еще и на море беда?
Надо помочь.
Только вот не без выгоды для себя.
Это Софья и высказала брату. Алексей задумался.
– Какая может быть выгода у нас? Если мы поможем с чисткой моря от пиратов?
– У нас там тоже колонии есть, которые мы получили за Машку – Пинос и Тринидад.
– Это я помню, но нас-то пираты особо и не трогают.
– А кому охота мучительно самоубиться? – ехидно поинтересовался Иван. Алексей ответил приятелю ухмылкой.
Когда русские корабли только-только появились в теплых морях, пираты проявили к ним понятный интерес. Как собака на мусорной куче – сожрать? Пометить? Плюнуть и удрать, поджав хвост? Начали, естественно, с первого варианта.
И – натолкнулись на резкое сопротивление от казаков.
Привыкнув к тому, что пленных не берут, потому как лучше сразу сдохнуть, чем потом мучиться, казаки резались до последнего. Чаще – до последнего пирата.
Выучка, характер, вооружение, мстительность – если казаки узнавали, кто поднял руку на их братьев, пирату проще было быстренько сойти на берег и мчаться в ближайший монастырь. Хотя бы не помрет без исповеди. Карибское море – это та же большая деревня. Рано или поздно проскальзывала информация, кто захватил тот или иной корабль – и начиналась охота.
Казаки не брезговали ничем, объединялись по пять-шесть кораблей, гнали пиратов по морю, как волк – шелудивую дворнягу по степи, а настигнув – обходились весьма сурово.
А именно – захватывали корабль, обрубали пиратам руки-ноги, прижигали раны и бросали искалеченных людей прямо на палубе.
Жестоко?
Так и пираты пленников не пряниками кормили, и часто, те, кто попадал к ним в руки, мечтали о смерти. Недаром в Писании сказано что-то про око за око. Зато трех кораблей с подобным содержимым по уши хватило пиратам для усвоения урока.
Корабли с русским флагом обходились ими на почтительном расстоянии. Ибо – себе дороже.
– Почему бы не помочь дону Хуану? – пожала плечами Софья, – надо бы вернуть западную часть Эспаньолы испанцам, да и то сказать – они уже раз захватывали Тортугу. Стоит повторить!*
* Софья имеет в виду испанские нападения 1635 и 1654 годов. Оба раза испанцы вышибали пиратов с Тортуги, но закрепиться там и навсегда извести осиное гнездо им мешала Англия. Прим. авт.
– Что ты предлагаешь?
– Отдать планы в разработку в Школу. Им интересно, а мы выберем лучшее и по результатам посмотрим, чем помочь испанцам. Людьми ли, кораблями…
Алексей нахмурился и кивнул.
Да, школа. Ездить в Дьяково было до сих пор болезненно. Кусочек их детства необратимо изменился, а они – они даже не имели возможности погоревать всласть. Просто сидели после того, как тела Воина Афанасьевича и царевны Анны увезли к месту погребения и разговаривали. Вспоминали детство, смешные истории… первой разрыдалась Софья. Она же не машина, не робот, она живой человек, которому больно. Просто она обязана быть сильной, но рядом с мужем, с братом…
Она плакала, а мужчины ее утешали. И каждый из троих искренне надеялся, что уйдет первым. Слишком уж это тяжело – терять близких. Тем более – таких, в которых ты врос всеми корнями.
Сейчас место директора школы занимал Матвей, которому царь дал титул и земли. Временно. Пока не найдется никого получше. Прокопия рано было отзывать со службы, а царевич Федор осваивался в Померании. После смерти У Шан человек полностью потерял себя. Аввакум вправил ему мозги, Федя перестал топить горе в вине, а потом и вновь почувствовал кус к жизни, даже сыном заниматься начал. Кстати, мальчишка вышел и хороший, и умный – весь в мать, только глаза отцовские, синие, ясные, Романовские. Будет кому Померанией управлять, когда Феде срок придет, жениться-то второй раз царевич явно не собирался, пробавляясь от случая к случаю «девушками». Впрочем, никто и не настаивал. Не хочешь – не женись, меньше наследников, больше порядка.
– Отдавай. Какие сроки?
– Я думаю, три дня. Награда обычная – стажировка по выбору, – решила Софья.
Каждый год воспитанники царевичевой школы разъезжались на практику. По распределению. А трое лучших учеников сами могли выбрать себе место поездки. Поинтереснее. За эту привилегию боролись, ее добивались, выгрызая зубами. Будет справедливо дать шанс и лучшим стратегам.
Через три дня планы были готовы.
Алексей выбрал пять лучших и отписал шурину, соглашаясь помочь. Увы – налет на Тортугу отложился по техническим причинам. Грех было не воспользоваться удобным случаем и не накормить Людовика его же варевом.
* * *
– Государь…
Мужчина склонился перед Станиславом Лещинским – и юноша покачал головой.
– Не надо…
– Вы имеете законные права на престол, государь. А потому я всего лишь восстанавливаю справедливость.
Посланник императора Леопольда улыбался, видя, что наживка проглочена. Да как!
Будь Лещинский рыбой – она бы у него из заднего прохода торчала!
Кому в семнадцать лет не хочется надеть на голову корону? Кому не мечтается о грядущих сражениях, о прекрасных дамах, о подвигах? Это потом уже приходит осознание, что за некоторые подвиги лучше брать вперед, звонкой монетой, а то на прекрасных дам может и не хватить. Да и сражения лучше всего вести в своем воображении – целее будешь.
Но это – потом, потом. А сейчас Станислав Лещинский был обычным сопляком, сыном коронного подскарбия – читай, королевского казначея.
Что самое интересное, его отец, Рафаил Лещинский, был вполне доволен своей участью. Да, он не первое лицо в государстве. И что? Сдалась ему та корона! Его и на своем месте неплохо кормят!
Государь его ценит, уважает, землями жалует, а деньги….
Быть при колодце, да не напиться?
К чести Лещинского, воровал он весьма умеренно и аккуратно, так что Михайла решил оставить его, как зло меньшее. Кто-то другой точно и тащить начнет больше, и наглеть быстрее, а менять подскарбия каждый год – дурная практика. Это ж денежные дела, не розочки на ткани вышивать, думать надо. Пока новый в курс дела войдет, да пока приспособится… и опять менять?
Нет уж!
Пусть будет один Лещинский. Тем более, что с ним потом можно поступить, как его величество Людовик 14-й. Очень, очень полезный опыт с министром Фуке, есть чему поучиться. Разница в одном – когда Фуке выгнали, Людовик уже знал, кем его заменит. У Михайлы пока такого аналога не было. Не родился Кольбер на земле Польской. Увы…
А вот сынок у Рафала не удался. Или – слишком удался?
Честолюбия у Станислава было хоть на троих дели, а вот талантов…
Тут лучше всего подошла бы поговорка про рога и некую бодливую корову, только вот сам Станислав этого совершенно не осознавал. Он был твердо уверен, что он – самый умный, хороший, ну и, разумеется, достоин короны. На том и подцепили его эмиссары императора Леопольда.
Самым приятным для Станислава было то, что делать ничего не надо было. Просто предоставить себя в качестве знамени. Ну, с визитами поездить, поговорить. А остальное – не его забота.
Войска будут, денег дадут… уж что-что, а нагадить соседям Леопольд всегда был готов. Особенно после коронации венгров, особенно полякам – о русских он не думал, предполагая, что тут все же поляки отметились.
Стоит ли говорить, что Рафал был совершенно не в курсе планов сына, иначе бы лично выпорол и запер у себя в комнатах – до выветривания из головы опасных глупостей. Он-то знал как опасен может быть его величество. А уж если и русские подключатся…
Станислав этого не знал и знать не хотел. Он понимал только, что сейчас его величество Леопольд немного занят, а вот потом…
Восстание среди шляхты, благо, недовольных пока еще хватает – раз!
Михайлу свергают и под шумок слегка закалывают шпагами. Его женушку – тоже, та еще стерва. Станислав становится королем и народ приветствует его радостными криками.
Красота!
Увы, никто не предупредил Станислава, что стоит бояться своих желаний. А то ведь сбудутся только не там и не так, как вы хотели. Но это уж дело житейское.
Медленно назревал чирей с бунтом.
Станислав был бы очень разочарован, обнаружь он, что государь все давно знает. Просто пока сидит тихо, давая заговорщиками возможность сделать хоть какие-то шаги. Не казнить же их за намерения?
Пусть сначала попробуют действовать.
1694-й год
Зима 1693 года выдалась холодной, весна засушливой, а лето и осень – капитально неурожайными. Labelle France грозила реальная опасность положить зубы на полку. Людовик закупил в Польше громадное количество зерна и загрузил его на ганзейские суда, которые спокойно крейсировали по всем заливам, соблюдая нейтралитет. Разумеется, обо всем этом тут же узнали на Руси – и Софья задумалась.
Французов было жаль. Короля-то без утренней плюшки не оставят, так что ее план ударит по простым французам.
С другой стороны – бунты, эмиграция, французское безденежье, и как следствие, прекращение войны, или хотя бы ослабление давления Людовика на страны Лиги – уже плюс. А то ведь давит – и откуда только силы берутся? Может где-то и прорваться, а это уже будет плохо. Софье нужна была измотанная войной Европа и измученная Франция, а не Людовик-победитель. Голод мог ослабить Францию как раз настолько, чтобы умерить амбиции Людовика. Прекратить войну его такие мелочи не заставят, не тот человек, но поумерить аппетиты – вполне.
В Гамбурге собрали хлебный караван – боле ста судов, груженных зерном, но везти его по суше не было возможности. Война-с…
Не доехал бы.
По морю?
Сами же флибустьеров развели. Караван имел реальную возможность не доплыть, потому как ганзейские там судна или нет, а грабили пираты всех подряд, не глядя на национальность и руководствуясь принципом: «не пойман – не повешен». Те еще твари.
Кроме того, на море бесчинствовали англичане и голландцы, отыгрываясь на французах за все хорошее и плохое. Гамбург, в котором стояли суда с зерном, был заблокирован намертво.
И тут подвернулся Жан Бар с флотилией из пятнадцати мелких кораблей. Три небольших фрегата и четырех-, десяти- и пятнадцати пушечные шлюпы.
Вывести суда из гавани и провести их до Кале и Гавра, охраняя по дороге?
Сложная задачка, учитывая, как насолил Людовик всем окружающим. Английская эскадра просто блокировала Гамбург. А вот объединенная испанско-русская курсировала подальше, ожидая удачного момента.
Жан Бар договорился с рыбаками о помощи – и в одну из майских ночей порт покинули рыбачьи барки с зажженными бортовыми огнями. Английский флот, видя это, пустился за ними в погоню. Рыбаки, обнаружив это, вскоре затушили огни – и рассеялись в разные стороны, а караван с хлебом тем временем выбрался из гавани.
Вслед за ним в открытое море вышел и Жан Бар.
Английскую эскадру они обманули и обошли стороной, а вот голландскую так просто миновать не удалось. К утру они столкнулись с флотилией из десяти кораблей, которой командовал адмирал де Вриес.
Жан приказал каравану уходить, а сам сцепился с голландцами неподалеку от Текселя. Развернулась абордажная схватка. Флибустьеры дрались отчаянно, но и у голландцев было за что с ними посчитаться. Уступать никто не собирался.
Вот этим моментом и воспользовался испанский адмирал Мигель Вальдес, подкараулив караван чуть подальше – за Текселем.
Вальдес выстрелил, приказав ложиться в дрейф – и капитан флотилии послушно выполнил приказ. Потому что имел распоряжение от его величества Кристиана.
Сдаваться англичанам или голландцам он не собирался. Но оплатить на французские деньги зерно для Испании и частично – для тех, кто сейчас трудился на строительстве канала в Пфальце, показалось Софье неплохой идеей.
Не самой же тратиться?
Победив голландцев и лично убив адмирала де Вриеса, Жан Бар пустился в погоню за хлебным караваном.
Увы…
Схватку-то он выиграл, а караван с оплаченным его величеством зерном растворился на морских просторах, словно его никогда и не было. Флот был аккуратно отконвоирован мимо французских берегов в Астурию, откуда зерно и развезли по Испании. Что с воза упало, то пропало.
Людовик рвал и метал, но сделать ничего не мог, разве что приказать арестовать Жана Бара. Тот, не будь дурак, не стал швартоваться у французских берегов – и быстро удрал в Колонии, где принялся портить настроение англичанам.
Софья потирала руки и планировала поход на Тортугу.
* * *
Летом того же 1694 года в Кайонскую бухту вошел изрядно потрепанный шлюп. Было видно, что он попал в переплет – в бортах зияли наскоро заделанные дыры, паруса тоже были изрядно потрепаны, мачты уцелели не иначе, как чудом, команда тоже могла похвалиться живописными повязками…
Моряки явно вырвались из хорошей переделки – и вряд ли с прибылью.
Ничего нового, ничего удивительного, с тех пор, как на море появились эти ужасные русские – случалось и похуже. Многие джентльмены удачи просто не вернулись, попав в руки к этим ужасным варварам.
Команда выгрузилась на берег и отправилась пить в таверны – тоже дело житейское.
Капитан куда-то ушел?
Ну, наверное, к губернатору. Нет? Тогда к друзьям.
Одним словом – среднестатистическое судно. Чудеса с ним начались ночью.
Оказалось, что на борту у судна есть шлюпки. И что в трюме у него стоят чудом уцелевшие бочки с чем-то… чем?
Непонятно. Но самое интересное началось чуть позднее, часа в два-три ночи, когда вахтенные, даже самые стойкие, начинают придремывать.
Бочки перегрузили в шлюпки – и те поплыли по глади вод Кайонской бухты. За ними тянулся странный след. Масло?
Да, похоже. А что еще это может быть?
Несколько раз шлюпки возвращались на корабль, забирая все новые и новые бочки. А потом настал момент, когда они не вернулись. И на борту корабля никого не осталось.
Шлюпки причалили к берегу – и их команды принялись ожидать чего-то.
Но недолго.
Не прошло и пяти минут, как шлюп вдруг… взорвался изнутри! Послышались крики боли – начинка шлюпа, состоящая из мешков с мелкими камнями, полетела в разные стороны, раня кого-то из вахтенных. Но это было бы полбеды, особо пираты жизни товарищей не ценили.
А вот то, что вся поверхность Кайонской бухты вдруг вспыхнула огнем! Да не в переносном смысле, а в самом, что ни на есть буквальном!
Греческий огонь, погруженный в шлюп в громадных количествах – лишь бы не затонул, прекрасно разливался по воде и не менее прекрасно горел. А с ним – и пиратские корабли, стоящие в гавани. Кому-то досталось меньше, кому-то больше, но среагировать не успел никто.
Пираты умели топить корабли, драться, сбывать добычу – и еще много разного хорошего, но вот профессии пожарника никто из них не осваивал. Тем более, спьяну, да спросонок, да наспех…
Бухта выгорела очень основательно.
Кое-кто попытался увести судна прочь от опасности, но по храбрецам ударили испанские пушки. Скромный флот из тридцати кораблей под командованием того же адмирала Вальдеса, дождался, пока огонь прогорит, вошел в гавань – и ударил по городу из всех орудий.
А почему бы нет?
Кого там жалеть? Пиратов? Их семьи?
Вот уж что испанцам было совершенно не свойственно. К утру город лежал в развалинах, а испанцы высаживались на берег. Им предстояло еще долго чистить остров от остатков пиратов, но это были такие мелочи, по сравнению со сделанным!
Тортуга вновь принадлежала испанцам – и они намерены были отстаивать ее хоть от Людовика, хоть от самого дьявола, если тому вздумается явиться в гости.
Перебьется!
* * *
Зима 1694 года так же не принесла военных успехов Людовику, зато в городах начали вспыхивать голодные бунты.
Денег в казне не было, к тому же умер Лувуа. И Людовик сдался.
Понимая, что военные действия на континенте можно тянуть не то, что годами – десятилетиями, он-таки пошел на мир с Леопольдом. Все вздохнули с облегчением.
Впрочем, 1694 год ознаменовался не только прекращением войны.
Княгиня Наталья Ракоци родила сына. Тоже Ференца, уже третьего по счету. Илона была счастлива, превратившись в самую любящую бабушку. Ее внук.
Продолжение ее и Ференца! Значит, ее род будет жить!
Счастливая Илона смотрела на невестку. Наталья улыбалась в ответ. Чувствовала она себя отлично, ребенок родился крепким и здоровым, а это давало шанс на будущее. Алексей предупреждал ее, что Ракоци необходимо минимум трое детей – и она обещала постараться. О побочной стороне она не думала. Старалась не думать.
Знала, что на нее охоту не откроют, но ее дети станут мишенью для Леопольда. А значит – нужно предполагать, что кто-то из них погибнет.
Да, именно так. Рожать детей, зная, что кого-то из них у тебя отнимут. Уже заранее предполагая, что не все доживут до взрослых лет…
Хотя… в Османской империи в гаремах так и рожают. Наложниц много, детей прорва, а султанский трон – один. Какие там добрые обычаи – и какой паучатник – горшок с тарантулами позавидует. Там-то яда всяко меньше.
Прокопий Аввакумович тоже поздравил царевну – и пообещал немедля отписать на родину. Государь счастлив будет, хоть и занят сейчас с лихвою.
Что у него?
Да, пустяк.
Война с Турцией.
* * *
Война разразилась не на пустом месте.
Освоение Закавказья проходило спокойно только до поры, до времени. Пока не было толкового великого визиря.
После Гуссейна-паши особо ни один не приживался. То проворовывались, то оказывались откровенными дураками, которых гнать стоило половой тряпкой. И – гнали. Иногда со смертельным исходом.
Сулейман достаточно прочно сидел на троне, опираясь на реформированную гвардию, остатки янычар бунтовать не рисковали, флот успешно самофинансировался за счет кораблей христиан, купцы торговали, но оставалось еще одно «звено»!
Рабы.
Раньше непрерывный их поток шел от татар. Крым поставлял Блистательной Порте львиную долю всех рабов, на любой вкус, цвет и размер. Сейчас же благодаря гнусным русским собакам, источник иссяк. А рабы-то требовались. Потому как товар достаточно активно портящийся.
Потрошить европейцев?
Турки так и делали, но это не удовлетворяло всех их потребностей. А потому усилился их натиск на Закавказье, особенно на Грузию, страдала Персия…
Первому это надоело его величеству Ираклию. Царю Картли.
А еще у него были возможности это пресечь. Как-никак, его жена – сестра государя московского, сам он жил на Москве долгое время, двое детей его сейчас учились на Руси, в царевичевой школе – и как тут не попросить шурина о ма-аленькой услуге?
Алексей Алексеевич тут же согласился – и дал отмашку царевичу Владимиру. А уж тот принялся обустраиваться на местах.
Официально – для защиты от турецких набегов. Для этого строились крепости, устанавливались пушки и корабли бороздили пространство Большого Театра (простите, Черного моря).
Туркам сие резко не понравилось, и они выразили протест.
Русские на протест вежливо ответили, что родственные связи сильнее всего. Как же родне, да не помочь? Так не будет! И предложили уважаемым туркам не бегать в эту сторону.
Турки, считающие (и не без оснований) все Закавказье своей личной вотчиной, сильно обиделись и не пожелали сносить обиду. Вместо обиды они снесли одну из построенных крепостей.
Тут уже обиделся царевич Владимир – он, понимаешь, строит, а кто-то ломает? А ну брысь из моей песочницы!
И на море начали пропадать турецкие корабли. Плыли – и нету. А где пропали, на кого наткнулись? Неизвестность. Ну так на то и море – Черное, что все черным-черно в их судьбе.
Султан почему-то (враги наврали, точно!) решил, что в пропаже кораблей виноваты русские – и заявил, что еще раз такое повторится – и он войну объявит. А море есть море…
Как будет писаться в сводках – от неизбежных на море случайностей.
Так что война грянула.
* * *
Конец августа.
– А хорошо, – заметил Алешка, вытягиваясь во весь немаленький рост прямо на чисто выскобленной палубе из золотистых досок.
– А то ж, – согласился второй воспитанник царевичевой школы – Михайла. Он ложиться не стал, резонно полагая, что долго им полежать не дадут. Так уж устроен мир – будь ты хоть семи пядей во лбу, а на корабле, куда попадаешь на практику, сначала все равно: подай-принеси-пошел вон, сопляк – не путайся под ногами! Этого не изменить, пока ты сам не добьешься, чтобы тебя уважали. Это естественно.
Вот Алешка – боярский сын, а Мишку к дверям приюта подбросили. Добрая царевна Ирина такие по всей стране устроила – там и поесть можно получить, и переночевать, а коли у девки грех приключился, так она и маленького может под дверь подкинуть. Все лучше, чем выкинуть! Стоит ли грех на душу брать?
Вот Мишку и подкинули. Мелкого совсем, двух лет от роду. Это сейчас он вымахал, что та оглобля.
Оба парня хотели связать свою жизнь с морем, оба легко подружились, несмотря на разницу в положении – да та и не имела значения в стенах школы. Все одеты в одно и то же, всех учат одинаково, а подзатыльники могут и княжатам доставаться! Что там!
Государыня царевна Софья (почему-то никому и в голову не приходило назвать ее боярыней Морозовой) вообще могла любого со двора прогнать – и никто ей возражать не смел. Правда, был только один случай, несколько лет назад, с воровством, но…
Мысли Алешки оборвал тычок друга.
– Лешка! Корабли!!!
Парень подлетел на палубе, вгляделся вдаль… И побелел на глазах, что та мука.
– Мишка, давай к капитану.
– Что там? – глаза у друга были куда как лучше Мишкиных.
– Турецкие галеры.
– Черт!
Мишка мгновенно исчез с палубы, а Алексей продолжил вглядываться вдаль.
Ох, плохо. У них тут стоят их фрегат на двадцать пушек, да два парусных кораблика поменьше, каждый на восемь пушек. А у турок даже сейчас видно – кораблей пятнадцать, никак не меньше. И половина крупнее их судна.
Галеры, конечно, но доставить неприятности они могут. Что же делать?
Ответ дал капитан Молотов, вылетевший на палубу.
– К бою!!!
Заиграла боцманская дудка, матросы бросились по местам, на мачте взвились флаги – и такие же флажки взмыли на мачтах двух русских кораблей.
Они собирались принять бой.
Они могли бы отойти вверх по Днепру, могли бы пропустить турецкий флот – и остаться в живых.
Могли.
Они принимали бой. *
* В реальности в 1787 г. бой с одиннадцатью галерами приняли фрегат «Скорый» и бот «Битюг». Командиры Обольянинов и Кузнецов сдерживали врага в течение трех часов – и заставили турок отступить. Прим. авт.
* * *
Турки приближались. Нагло, спокойно, самоуверенно.
На мачте турецкой галеры взметнулись флаги.
Почетная сдача.
Мишка стиснул зубы. Посмотрел на капитана.
Неужели?
Молотов даже не колебался.
– Мы принимаем бой! Того, кто попробует бежать или струсит- я сам расстреляю! Пуля труса всегда найдет!
Матросы ответили согласными криками. Не все, это верно, но стоит ли тратить время на трусов?
– Открыть огонь!
Ядро предупреждающе шлепнулось в воду. Пока еще далеко от галер.
Пока.
Мишка перевел дух. Воспитанный в царевичевой школе, он бы скорее умер, чем сдался. А вот Алексей явно поплыл. Задергался, забегал глазами по сторонам.
– Они же нас…
Звонкий подзатыльник от боцмана оборвал его на полуслове.
– Подбери сопли, селедка! По местам!!!
Мальчишки опрометью бросились на орудийную палубу. К пушкам.
Им найдется забота.
Подносить порох, воду, да много еще чего. А вот на палубе им делать нечего. Малы еще.
Алексей оглянулся на друга.
– Миш, они же нас… шансов нет.
Мишка махнул рукой.
– Двум смертям не бывать, одной не миновать!
– Если что – надо прыгать за борт и плыть. Авось уцелеем.
Мишка только фыркнул. Уцелеем!
Да выловят тебя турки из воды! Еще и поиздеваются! Нет уж, коли дойдет до абордажа, то надо будет тут и сдохнуть. Только с собой забрать побольше врага.
Высказать это Михаил не успел – корабль застонал, запел, разворачиваясь под ветер. Развернулись и заплескались белые паруса.
Так говорили в их школе – и только сейчас он понял, что это значит.
У галер было преимущество – они не зависели от ветра. У турок было больше кораблей, больше людей, они не жалели рабов, которые сидели на веслах.
У русских было преимущество – в дальнобойности пушек. И сдаваться они не собирались.
Корабли маневрировали и стреляли, хрипели раненные люди, лилась кровь, разлеталась картечь…
Турки стремились подойти вплотную и пойти на абордаж. Русские корабли перекрывали путь к крепости, но старались не сближаться.
В ход шли ядра, шел небольшой запас «греческого огня», бывший на корабле, а потом, когда ядер же почти не осталось, русские подпустили корабль турок поближе – и ударили картечью.
Раз, другой, третий!
И это окончательно уронило турецкий боевой дух. Картечь просто сметала людей с палуб. И турки дрогнули. Легко драться с теми, кто сражается за свой кошелек, с наемниками, с людьми, которые боятся умереть. Были такие и на русских кораблях, но отступить им не дал бы капитан.
Почти четыре часа турецкий флот пытался пройти мимо русских кораблей. Они потеряли две галеры – одна тонула, вторая горела, русские поплатились одним из кораблей и двумя десятками жизней.
В том числе и…
Вечером, когда турки решили отойти, русские хоронили погибших моряков. В море, разумеется, а где же еще?
В море ушел и Алексей.
Михаил знал, что промолчит о его смерти. Знал, потому что Алешка умер по собственной трусости. Когда было особенно жарко, когда турки рвались на них, словно собаки на волка, Алексей решил удрать, выбрался на палубу – и тут его накрыло ядром. То, что осталось…
Ошметки.
Он не расскажет, что один из царевичевых воспитанников едва не предал все, чему его учили. Потом, когда вернется в школу, уже там…
Может, свою роль сыграло и то, что Алексей был из благополучной семьи. Ему было куда уйти, было к кому вернуться. А вот Михаилу – некуда. Для него школа была всем. И домом, и школой, и единственным шансом в жизни.
Он обязательно расскажет об этом случае наставникам.
А сейчас… А что сейчас?
Армия ли, флот ли – они должны держаться как можно дольше. Обязаны.
Помощь придет, обязательно придет! Ее надо только дождаться!
* * *
– Справятся ли!? Смогут ли!?
Алексей метался по комнате, словно зверь по клетке. Софья наблюдала за ним со спокойствием каменной статуи. Сидела на подоконнике, покачивала ножкой в сафьяновом башмачке, наблюдала за игрой нашитого на сафьян жемчуга. Довольно скоро это надоело венценосному братцу.
– Соня! Да что ж ты молчишь!
– Да, такого мы не планировали. Тут Сулейман нас переиграл. Но если наши люди не смогут отбиться – грош цена и им и нам, – Софья пожала плечами.
Она действительно так считала. Много ли стоит руководитель, который не умеет подобрать людей и делегировать полномочия?
Да ничего не стоит.
Она сделала все, что могла. В Крым направлено оружие. А защитники…
Там есть Ромодановский, Мельин, Разины и Сирко. Хотя последние сейчас в Закавказье.
Но если те, кого Алексей (ладно, она через Алексея) не справятся – грош цена и ей и ее планам. Смерть тетушки резко заставила ее почувствовать свою уязвимость. Она уйдет, а Русь останется. И какой она будет, какой ее сделают дети?
Что может Софья – так это оставить им сплоченную и согласованную команду. Вот и проверка. И команды и ее лично на профпригодность.
– И это все, что ты можешь сказать?!
– Алешенька, а что мы можем еще сделать? Выдвигаться туда со всем войском?
– Мы не успеем до осени.
– Именно. На это турки и рассчитывали, кстати говоря.
– Выбить нас из наших укреплений, перезимовать, закрепиться самим, а когда мы по весне подойдем, штурмовать их будет намного сложнее.
– Вот. Ты и сам все понимаешь. Злись, не злись – раньше весны мы ничем помочь не сможем. Что отправили – то отправили. Припасов у них хватит с лихвой, корабли есть, армия тоже… что еще?
– Я, я должен был быть там! А я не придал значения! Проморгал!
– Глупости, Алеша!
Софья отбросила назад тяжелую косу, посмотрела внимательно, холодно, жестко.
– Ты не можешь быть везде. Физически не можешь. Ты уже повоевал со шведами – мало? Дай повоевать другим, иначе на всю Русь останется только один воевода – ты. Довольно!
– Да я…
– Я понимаю, что это нелегко. Но сейчас лучшее, что мы можем сделать – готовиться к весне. Зимой отправим им что сможем, а весной – поможешь. Но я думаю, что еще в этом году кое-что определится.
– Но война-то одним годом не закончится.
Софья только вздохнула.
– С Турцией нам еще не один раз воевать. Хватит и на твою долю, и детям еще останется. Уверена.
Алексей тряхнул головой и уселся за стол, успокаиваясь. Ну, раз Софья уверена…
– Ираклий пишет.
– И что ему надо?
Евдокию Соня не слишком-то любила. А Ираклий ей вообще напоминал о Наталье Нарышкиной и Матвееве. То, что похоронить бы в глубинах разума, забыть и никогда не вспоминать.
– Узнал про турок. Просит защиты и обороны.
– И что ты ему отпишешь?
– Что разумеется у него все будет. А то как же! И защищу, и обороню…
Брат с сестрой переглянулись. Иван Морозов сегодня был занят, так что разговор происходил с глазу на глаз. Некому было съязвить: «и присоединю». Хотя дело обстояло именно так.
Если они начнут осваивать Закавказье, то Картли и Кахети под патронаж взять сам Бог велел. В хозяйстве все пригодится.
И все чаще Софья задумывалась об одном и том же.
Сейчас Русь – многонациональный конгломерат, кое-как скрепленный на живую нитку обычаями и верой. Удержатся ли?
Советский союз распался. Изнутри ли его развалили, снаружи ли – непринципиально. С этим, как с бесплодием. Внешние ли признаки тому виной, внутренние ли болезни – результат один и тот же. Детей не дождешься.
Если веник развалился – значит, связывали плохо. А вот как получилось у них с Алексеем? Выстоит ли их постройка после их смерти? Часто ведь в истории бывали и великие изобретения, и гениальные правители, но… поколение, максимум – два и пшик. Опять пустота, опять начинай все сначала…
Удалось ли им скрепить постройку так, чтобы она века простояла?
А ведь ей уже не двадцать лет. Четвертый десяток размениваем. Сколько ей еще отмерено в этой жизни? Десять лет? Двадцать? Тридцать?
Хотелось бы пожить подольше, но если завтра она умрет – сделанное ей должно выжить.
Наследники и команда, команда и наследники.
Справятся?
Значит, она живет не напрасно.
* * *
В Черном море тем временем разворачивались боевые действия.
В начале сентября турецкая эскадра атаковала Кинбурн. Фрол Разин смотрел на это, прищурившись. Эх, вот злился он на брата, когда Стенька ушел позвенеть саблями в Закавказье, а выходит, что ему-то тут веселее доля досталась!
– Ишь, палят, – проворчал рядом старый приятель Леско Черкашенин.* – Чтоб вас, свиньи поганые, приподняло, да прихлопнуло…
* названный брат Степана Разина, прим. авт.
Фрол туркам и не того пожелал бы, но лаяться у всех на виду? Не атаманское это дело, ох, не атаманское!
– Сколько ж у них орудий? – вслух подумал он.
– Пожалуй, сотен пять будет, – Леско щурился на корабли. – Янычар своих хотят высадить.
– Так и пускай высаживают, – Фрол усмехнулся.
Несложно было понять, что турки будут штурмовать с суши. С моря-то только обстреливать у них и получится, это всякому понятно. А вот на суше…
Было несколько удобных мест для высадки десанта. И каждое из этих мест Фрол приказал слегка… обустроить.
И не прогадал.
Для высадки турки выбрали место примерно в двенадцати верстах от Кинбурна, на песчаной косе.
Фрол подумал немного и приказал готовиться к вылазке.
Если дать врагам закрепиться – это не есть хорошо. Лучше дождаться, пока они высадят десант – и сразу атаковать. Сбросить их обратно в море, размазать по песку, напоить желтую пыль алой рудой…
Турки хоть и неплохие вояки, да трусоваты. Если увидят, что тут до конца стоять намерены – отступят. Никуда не денутся.
Шлюпки шли и шли – и в результате на берег высадилось примерно тысяч пять янычар. У Фрола и четверти от того не было, но казаки век числом не воевали, брали умением. Вот и в этот раз…
Не успели турки даже начать рыть укрепления, как на них обрушилась волна огня. Залпового.
Раз, другой, третий… расстреляв елико возможно больше патронов, Фрол махнул рукой, приказывая идти вперед.
Русские бросились вперед, как сумасшедшие.
Тем более, что сам атаман Разин возглавил атаку. С саблей наголо, с горящими глазами – он был страшен. Перед казаками был их исконный враг, который пришел на их, действительно их землю и собирался на ней пакостить. И как такого отпустить неубитым?
Турки заколебались, но тут командующий турецкой эскадрой заметил, наконец, что его солдат бьют – и теперь солоно пришлось уже русским. Потому что турецкие корабли, приблизившись к берегу, прошлись огнем по русскому войску. Долетело далеко не все, но и этого хватило.
Фрол почувствовал, что его тоже зацепило, ну да и черт с ней, с раной!
Сначала сбросить турок в море – потом все остальное.
В ответ русские артиллеристы развернули пушки – и достойно ответили турецкому флоту. Те приостановились – и Фрол опять повел казаков в атаку.
Тут уж не сплоховали турки – и отсекла полководца с небольшой группой преданных ему людей от основной массы казачьего войска.
Фрол даже и не подумал пробиваться назад.
Им же хуже! Пока рука не устанет – он будет рубить! А коли поляжет – судьба такая!
Впрочем, пробившийся к нему с десятком солдат, Леско Черкашин помог другу выбраться из западни. Воодушевленные его подвигом, казаки опять бросились на врага – и опять отступили под огнем неприятеля.
И – пошли в атаку в третий раз.
Фрол сдаваться и не собирался. Он рубил, колол, бил кинжалом, пока рука не устала, а потом все равно рубил и колол, до того предела, когда красные круги в глазах плывут уже не от ярости, а от усталости. Но не сдаваться же теперь!?
Он сбросит мерзавцев в море, только б рыба не передохла, турок нажравшись!
И турки дрогнули.
Казаки медленно выжимали их с захваченной земли, прижимали к морю, чуть ли не зубами вцеплялись в горло – и турки дрогнули.
Побежали, уже не помышляя о том, чтобы закрепиться на косе.
Войско во главе с Фролом преследовало их так, что только десятой части янычар удалось погрузиться в шлюпки и отчалить к кораблям. На память казакам осталось несколько сотен трупов, множество раненых и два десятка трофейных знамен.
Но это была только первая схватка.
Становилось ясно, что до весны больше нападения ожидать не придется.
Сулейман не надеялся, что так легко справится с русскими, но если бы удалось? Почему бы нет…
Но у него были планы и на весну. Просто сейчас он соберет войско побольше – и будет штурмовать не с наскока. Медленно, расчетливо…
Фрол понимал это. И отлично понимал, что оборона ляжет на его плечи.
Что ж. Они и не такое вынесут!
* * *
Зима ознаменовалась мирными переговорами в Европе.
Не получив зерна, Людовик был весьма и весьма недоволен. Это Софья потирала руки, понимая, что они сильно сэкономят за чужой счет. Швеция, например, то есть те ее провинции, которые достались русским, в этом зерне весьма нуждалась.
После войны-то?
На которой всегда и везде страдают крестьяне. То войско по посевам пройдет, то полк в деревне остановится. А есть и еще такое слово «реквизиция». Причем платить ни одна из сторон не собирается. Пусть спасибо скажет, что жив остался.
Разумеется, просто так раздавать зерно никто не собирался. Все происходило в обмен на честный труд.
Мужчины восстанавливали разрушенные укрепления шведских городов, женщины кашеварили, стирали, да мало ли работ найдется на стройке?
Так что постепенно все утрясалось. Хотя бы люди с голоду не умирали. Кстати, эти неумирающие бегом бежали из той части Швеции, которая принадлежала шведам. Там-то караван с зерном не отмечался.
Но это – в Швеции.
А вот во Франции вспыхнули бунты.
Один за одним, один за другим… и Людовик вынужден был запросить мира.
Можно воевать, но не тогда же, когда под тобой трон шатается – медленно, но отчетливо! Впрочем, пока мирные переговоры особых результатов не давали, потому что Людовик не собирался уходить просто так – воевали ж! Силы тратил, деньги тратил, а теперь проваливай, несолоно хлебавши? Нет, так дело не пойдет!
В свою очередь объединение, которое получило название Аугсбургской Лиги, не собиралось отдавать Людовику чего-то завоеванного. Извините, но тут и свои хозяева есть. И им не хватает! А еще вы лезете с королевским-то рылом!
Так что в Европе пока установилось хрупкое равновесие без войны. Но надолго ли?
В любом случае, до турок никому дела не было – своих проблем хватало. Что у Людовика, что у всех остальных.
Какую-то помощь втайне обратившийся к Людовику турецкий посол таки получил – людьми, деньгами и прочим, но именно, что какую-то. Кое-как, а можно и вовсе никак. Хотя куда им привередничать?
* * *
Ознаменовалась зима и еще одним событием, на которое мало кто обратил внимание. Да оно почти никого и не касалось, кроме…
– Володя просит разрешения на свадьбу.
– Вот как? – Софья была искренне удивлена. – Братик что – уже нагулялся?
Алексей, который и читал письмо, сидя на столе, небрежно пожал плечами.
– Может, и нагулялся. Возраст-то не детский уже. И верно, женить бы пора.
– Пора. А на ком?
– Он пишет, что это черкешенка, знатного рода.
– Красавица, разумеется? – Софья покривила губы.
– А что еще требуется от женщины? – подшутил ее супруг, поднимая глаза на Соню – Не ум же!
– Да-да, это так печально, когда жена умнее мужа, – поддакнула Софья.
– Вот видишь, дорогая, ты сам все прекрасно понимаешь.
Царевна фыркнула.
– Ну и пусть женится. Ему что в приданое дадут?
– Он пишет, что ее отцу принадлежат богатые земли. А это – единственная дочь.
– Остальные его дети – что?
– Поумирали. Кто от чего.
– Сыновья есть?
– Есть.
– Потом надо будет посмотреть, что там за семейка, – задумалась Софья. – Да, Алеша, ты по медицине проект смотрел?
– Смотрел.
– И?
– Соня, у нас нет столько денег, – вздохнул Иван.
– А найти их надо.
– Не с неба ж они упадут! Сколько ни молись, а оттуда только один раз упало – и то манна, – огрызнулся Иван. – Только вот что мы с ней делать будем, если допросимся?
– Кушать, – Софья тоже не выбирала выражений. – Большой ложкой. Ребята, мы из-за плохой медицины чуть ни не семь из десяти младенцев теряем – каково?! А все знахарки…
– Так не все ж они плохи!
– Но и хороши далеко не все. Так что хотите, ребята, не хотите, а надо.
Муж и брат переглянулись.
Силу этого коротенького слова в устах царевны Софьи они отлично знали.
Надо?
Будет! И даже не надейтесь отвертеться.
* * *
С женитьбой Владимира получилась такая история, что Софья хохотала до слез. Вот уж и верно – свято место пусто не бывает. В этой истории Степан Разин на Лону не бесчинствовал, потому и знатная персиянка осталась неутопленной.
Его заменил Еремей Гвоздь. Сей достойный человек ходил под Мазепой, а когда оного гетмана покритиковали за союз не с теми силами, решил уйти в свободное плавание. Сколотил ватажку и промышлял разбоем там, куда не дотягивались цепкие казачьи руки.
В том числе и в Кабарде и у черкесов.
Там-то ему и попала в руки знатная черкешенка.
По преданиям, род свой ее отец вел чуть ли не от Салтанкула-мурзы, того самого, которого казнил Иван Грозный. Да, вроде бы казнили не только Салтанкула, но и его жену с младенцем, но… младенец же!
Шестимесячный!
Кто их там друг от друга отличит? Особенно если мать уверяет, что это ее чадо?
Вот якобы сего младенца спрятали верные люди, вывезли и вырастили. И получили черкесского князя. Если быть точными – Черкасского. Жили князья, Не тужили, последний сына родил, дочь – которые и попались татям. Вообще, у него было трое сыновей, но один был болен чахоткой, второй собирался в монастырь, а третьего сына, увы, вернуть не удалось, воскрешать из мертвых мог только Христос. А вот дочь…
Каким унижением это оказалось для гордой черкесской княжны – сложно судить.
Факт тот, что Владимир, разогнав ватагу негодяев, получил девчонку в качестве трофея… и едва успел вынуть из петли. Черкешенка с красивым именем Марджанет не желала жить опозоренной.
Ну а Владимир вовсе не хотел видеть висящих в петле красавиц.
К тому же романтика, убитые негодяи, освобожденная княжна, царевич… стоит ли удивляться, что два одиночества нашли друг друга?
Ну а нескромные владения Черкасских стали наградой Владимиру. Хотя женился он не ради приданного. Он-то, сын русского государя!
Безутешный отец получив обратно хотя бы дочь, всем сердцем полюбил и зятя. Он-то смирился, что род его пресекается и все отойдет младшей ветви, а тут такая радость!
Владимир тоже порадовался.
Теперь, обосновавшись в Закавказье на законных основаниях, он собирался укрепиться, значительно расширить свои владения, заключить договор с шахом Аббасом – и дать Турции по рукам уже на законных основаниях.
Теперь-то русские тут не на правах завоевателей! Теперь тут владения русского царевича, а свое этот народ защищал всегда.
