Глава 12
Должно быть, Веговер долго гадал, куда я испарился, выйдя за дверь его кабинета. Конечно, я мог бы воспользоваться каким-нибудь из его потайных ходов, чтобы выйти в город, но предпочел услуги Кьярры. Она говорила, что может попасть в порт, вот туда мы и отправились. Кто-то скажет: это не лучшее место для хорошо одетого человека с полными сумками денег, а я отвечу — если он не знает, как себя там вести, то, разумеется, может окончить прогулку в канаве, ограбленным и с проломленной головой. В противном случае он почти ничем не рискует. К тому же Кьярра не знала закоулков порта, а лишь причалы, а мне того и надо было. Я не собирался углубляться в лабиринты доков, складов и прочего подобного, выбраться же в город с причала — проще простого.
Сторожам, конечно, нужно дать на лапу, но они к этому привычны. Их совершенно не интересует, что позабыл в порту какой-то господин в компании юного оборванца. Если их станут расспрашивать всерьез, они молчать не станут, но это происходит, только если совершено серьезное ограбление, убийство или большая драка. А такие, как я, частенько шмыгают туда-сюда по своим загадочным делам, и если на нас нет ориентировки, никто и не почешется. Опасное это дело — слишком много видеть и слышать, на своей шкуре не раз в этом убеждался, а сторожа и подавно в курсе.
Судя по тому, что на меня даже не взглянули, никто меня не искал. Или, может, не ожидали увидеть в такое время в таком месте? Правда, не прикрой я волосы (прихватил у Веговера щегольскую шляпу), сторожа могли бы и обратить внимание — с такой мастью меня даже в темноте издалека видно, — но обошлось.
До моего дома путь неблизкий, если на своих двоих. Не другой конец города, но все-таки… Жить рядом с портом, с одной стороны, удобно, с другой — слишком уж в этом районе шумно, да и ароматы от реки исходят не самые сладостные. В центре, возле холма, мне обитать не по статусу, там селятся все больше люди солидные, вроде того же Веговера. На самом холме — богачи. Понимаю их: вид красивый, воздух свежий, до чиновников в замке рукой подать. Ну а я выбрал пригород за рекой: там сравнительно тихо, есть чем дышать, ну а красот природы мне в путешествиях хватает.
Далековато от злачных и прочих нужных заведений, но это мелочи. Не так часто я бываю дома, а если бываю, вовсе не обязательно ночую в собственной постели. К себе вообще никого не вожу, не люблю посторонних в доме, поэтому предпочитаю наносить визиты сам.
Одним словом, добирались мы долго. Мне что, я привычный: далеко не всегда я ездил верхом, доводилось отмахивать большие концы пешедралом. Вот Кьярре пришлось хуже: она к долгим прогулкам не привыкла, и уже к середине пути начала волочить ноги. Не жаловалась, правда, а когда я предложил поднести ее на закорках, зыркнула так, что едва не подожгла чью-то мирно стоящую в переулке телегу. И я не шучу и не преувеличиваю: глаза ее так полыхнули, что искры посыпались. Я вовремя отпрянул, а вот себе она рукав прожгла.
— Больше так не делай, — сказал я.
— Я не нарочно, — буркнула Кьярра.
— Понимаю, что не нарочно, но все-таки постарайся сдерживаться. У людей, знаешь ли, не принято поджигать взглядом что ни попадя. С чего ты вдруг так обозлилась?
— Мне не нравится быть слабой, — заявила она. — Я могу долететь до твоего дома в один миг и тебя донести!
— Разве же это — слабая? Ты намного сильнее меня, и я об этом прекрасно помню. Но превращаться посреди города нельзя.
— Знаю, — буркнула Кьярра, посмотрев по сторонам. — Тут теснее, чем в лесу. И людей много.
— Вот именно. Непременно кто-нибудь заметит. Это только кажется, что квартал тихий, огни в окнах не горят, все спят, а на самом деле — у кого-нибудь бессонница, кто-то возвращается с гулянки, кто-то ждет этого самого загулявшего… Глаз кругом предостаточно.
— Я чувствую. Но я не про это.
— А про что?
— Если я превращусь, то сломаю дома, — пояснила Кьярра. — Люди наверняка покалечатся. Или даже умрут. Нельзя так.
— Если речь будет идти о нашей жизни, разрешаю не думать об окружающих, — сказал я, в очередной раз удивившись такому бережному отношению к человеческой жизни.
Ясно, что оно не от хорошей жизни проистекало, но все равно — из уст Кьярры такие рассуждения звучали… странно.
— Ты злишься потому, что нет возможности полететь? — предпринял я новую попытку.
— Ну да. Лучше бы я правда стала лошадью. Они быстрее. — Кьярра споткнулась и зашипела, должно быть, ушибла палец на ноге. — И копыта у них твердые!
— Мостовая тут не особенно хороша, — согласился я. — И, представь себе, лошадям тоже неприятно ходить по таким камням. Потому их и подковывают, чтобы ноги не сбили. Я что-то не сообразил: тебе бы тоже пришлось нацепить подковы вместо ботинок.
— Нет, — быстро сказала она. — Лучше так. Только не иди быстро.
— Разве я тороплюсь?
— Не знаю. Я не успеваю.
Тут я сообразил, что намного выше ростом, шаг у меня, соответственно, шире, и Кьярре действительно приходится не идти, а почти бежать, чтобы не отставать.
— Извини, не подумал, — сказал я и сбавил ход. — Спешить нам особенно некуда. Поезд в столицу пойдет только послезавтра, а до этого времени нам найдется чем заняться.
— Поезд?
— Большая такая самоходка, — пояснил я.
— Я знаю, что это. Я не понимаю, зачем он тебе?
— Не пешком же идти. А верхом, сдается мне, тебе путешествовать совсем не понравится. С непривычки это сложно. Ну а повозок у меня в хозяйстве нет, — завершил я мысль. — Можно нанять, но это, во-первых, лишний след, а во-вторых, все равно получится в разы дольше, чем на поезде. Только не говори, что ты его боишься, потому что он больше тебя!
— Не боюсь. Он же не кусается, — буркнула Кьярра. — Ездит только по своей дороге, летать не может. Значит, даже если захочет, не догонит.
— Он не захочет, — заверил я. — Потому что он машина, а машины пока не научились думать. Ими управляют люди.
— А если погонщик за него подумает?
— Такой человек называется машинистом, — просветил я. — Ну подумает, и что? Ты же сама сказала — поезд ходит только по рельсам. Свернуть в неположенном месте он не может. А если сойдет с рельсов, то может разбиться. В любом случае, если под мирный пассажирский или грузовой состав не прыгать… в человеческом облике, конечно, опасности он не представляет. Вот к бронепоездам лучше не приближаться, но мы и не станем…
— Это что за звери? — заинтересовалась Кьярра.
— Тоже поезд, но весь в броне — по названию понятно — и вооруженный. Как паровые корабли на море. Но они сейчас мирно стоят на запасных путях, — успокоил я, — потому что войны нет. И все же… если когда-нибудь доведется столкнуться, учти, что с них могут стрелять почти во все стороны, и вверх тоже. Мне рассказывали историю о том, как последний оставшийся в живых стрелок ухитрился сбить вражеского дракона. Он, правда, рухнул прямо на бронепоезд, тот взорвался — боеприпасы сдетонировали от огня, — и оба погибли, но такой размен посчитали равноценным.
— Совсем не хочу с ними сталкиваться, — мрачно сказала она. — Пусть лучше и дальше спят в своих логовах.
— Совершенно с тобой согласен.
Дальше разговор не клеился, но это и к лучшему: мне нужно было поразмыслить, а на ходу хорошо думается…
До дома мы добрались, когда уже рассвело. Хорошо, утро выдалось хмурое и дождливое, и нам удалось пройти задворками, не привлекая внимания соседей.
— Ты тут один живешь? — удивленно спросила Кьярра, очутившись внутри и оглядываясь по сторонам.
— Да.
— Дом в лесу намного меньше. Почему?
— Потому что он — временное пристанище, а это… — Я подумал и сказал: — Тоже временное, конечно, но здесь я остаюсь дольше, чем в любом из своих убежищ. И, сознаюсь, мне хочется удобств. Мыться в ручье и готовить на костре, конечно, не трагедия, но прямо сейчас я не откажусь от горячей ванны и хорошего завтрака. И тебе рекомендую.
— Завтрак?
— Сперва ванну, — ответил я.
— А почему вода горячая? — спросила Кьярра, когда я показал ей это чудо цивилизации. — Ты не разжигал огонь. Может, из-под земли? Мама говорила: есть такие места, где бьют горячие ключи, а иногда получаются целые озера. Там зимой тепло. Кругом снег, а вокруг озер трава и цветы, как летом.
— Знаю такие источники, — вздохнул я. — Кое-где люди ухитряются подводить эту горячую воду в дома, но у нас не тот случай.
— Тогда откуда она?
— Из колодца. Остальное — дело рук чародея.
— Ты же их не любишь, — удивленно сказала Кьярра. — А колдовство в доме держишь.
— Нелюбовь к отдельным людям — не повод лишать себя водопровода, — ответил я. — К тому же такие вот мастеровые в разы приятнее странствующих чародеев. Цену себе знают, но не слишком-то выделываются.
— Потому что ты хорошо платишь?
— И поэтому тоже. Давай ныряй, а я пока проверю кладовую.
— Я лучше сперва поохочусь, — возразила Кьярра. — А уже потом буду мыться. Только я разденусь, а то тебе опять придется шить.
— Логично, — признал я. — Тогда отправляйся. Недолго, хорошо?
Она кивнула, вышла за дверь — и пропала, только одежда осталась лежать на полу. Я сильно завидовал этой ее способности, но какой смысл мечтать о недостижимом? Главное, чтобы вернулась, потому что в одиночку мне придется сложнее. Справлюсь, конечно, но с Кьяррой безопаснее — всегда есть возможность смыться, не оставив следов. Теперь она знает еще и этот дом, где можно передохнуть и отсидеться в случае чего…
Я представил путешествие на поезде: если выйти в тамбур, можно на некоторое время испариться оттуда, навестить дом… Только сперва нужно уточнить, сможет ли Кьярра вернуться в движущийся вагон, иначе нас может ждать неприятный сюрприз!
В ожидании охотницы я занялся собой. Мне придется выйти в город, и светить своей приметной физиономией не дело…
Когда Кьярра вернулась, я уже закончил и расположился в кресле у камина. Даже позволил себе откупорить бутылку отличного дэрри — приберегал ее для какого-нибудь особого случая, но передумал. Не тащить же выпивку с собой? Конечно, когда я вернусь, выдержка у этого благородного напитка будет весьма приличной, но… не факт, что дом уцелеет до этого времени. Веговер присмотрит, ясное дело, но он тоже не вечный. Нет смысла жалеть, решил я и теперь понемногу цедил дэрри. И закурил — накорри тащить с собой легче, чем бутылки, но и он кончится рано или поздно. Придется бросать совсем или переходить на какое-нибудь местное курево, и из этих двух зол я выбирал первое. Так что хоть потешиться напоследок…
Кьярра долго плескалась в ванне (похоже, горячая вода пришлась ей, теплолюбивой, по нраву), а потом пришлепала в гостиную со словами:
— Санди, я не понесла сюда добычу, а то бы все испач…
Даже не знаю, что меня спасло: хорошая реакция или банальное везение. Наверно, второе: у Кьярры реакция намного лучше, даже в человеческом облике.
Так или иначе, но я успел швырнуть в нее бутылкой, отвлекая внимание, и нырнул под стол прежде, чем она запустила в меня тяжеленным стулом.
— Сдурела, что ли?!
— Санди? — Я видел, она замерла со вторым стулом в руках. — Это ты?
— Нет, его королевское величество собственной персоной!
— Я знаю, как выглядит король, — сказала Кьярра, не опуская стула. — Но запах твой. Только тут все пахнет тобой… А лицо не твое! Может, ты чародей?
Я в очередной раз напомнил себе, что она не понимает шуток, пословиц и вообще любых иносказаний, и сказал:
— Это я. Настоящий. Если ты успокоишься, я вылезу, и тогда можешь меня обнюхать, пощупать и хоть облизать. На зуб только не пробуй.
— Не буду, — пообещала Кьярра и поставила стул. Правда, рядышком, чтобы далеко не тянуться не пришлось. — Вылезай.
И, чтоб мне провалиться, она действительно долго меня обнюхивала и даже осторожно потрогала, прежде чем с облегчением выдохнула и сказала:
— Я думала, тут чужие.
— А я думал, ты легко отличаешь одного человека от другого, — ответил я и подобрал бутылку.
Прочное стекло, однако! Угодила в стену, но не разбилась, только немного дэрри пролилось на ковер, когда пробка вылетела от удара. Теперь запах не выведешь…
Вдруг Кьярра чихнула, и меня осенило:
— Тебе что, вот это перебило нюх?
— И оно тоже, — она покосилась на бутылку. — Очень сильно пахнет.
Что верно, то верно: дэрри на всю гостиную благоухал лесными ягодами и травами. Я его люблю не столько за вкус и крепость, сколько за этот аромат.
— Но ты ведь не только носом чуешь, — заметил я, взяв на заметку, что Кьярру вполне можно провести. Чародею это тем более не составит труда, а значит, нужно принимать в расчет такую вероятность.
— Я чуяла тебя, — расстроенно сказала Кьярра, посмотрела по сторонам и села на уцелевший стул. Я так удивился, что не сразу понял: это она в качестве извинения за погром. — А когда вошла… тут был не ты. И у меня в голове запуталось…
— Не переживай, — сказал я и присел перед ней на корточки. — Я сам виноват, нужно было предупредить, что займусь маскировкой. Ты такого не ожидала, потому и растерялась. Кстати, будь на моем месте самозванец, ему бы не поздоровилось!
— Почему? Ты же успел увернуться.
— Я тебя ждал и слышал твои шаги, — пояснил я. — А кто-то чужой мог и не успеть уклониться. Хм… Судя по твоей реакции, я заметно изменился, а?
Кьярра покивала. Вид у нее был совершенно несчастный, и мне стало жаль ее, угодившую в совершенно чуждый мир, слишком сложный для дикарки и полный непонятных мелочей и условностей.
— Ты светлее, — сказала она. — И волосы…
— Просто краска, — ответил я. — Отрастут быстро, но это легко поправить. И с лицом то же самое.
— А руки? — заметила вдруг Кьярра.
— Что — руки?
— Ты без перчаток, — сказала она вроде бы даже с испугом.
— Дома могу себе позволить, — пожал я плечами. — Да и краситься в них — потом выбрасывать. А так заодно и руки потемнели.
— Они все равно светлее лица. Разве так бывает?
— Хм… Бывает, если человек постоянно на воздухе, но даже рукава не закатывает. Но хорошо, что ты заметила. Мало ли, придется обнажиться… Нет, — предвосхитил я ее вопрос, — целиком в краску нырять не стану. Будем надеяться, раздеваться мне не придется.
— Теперь ты почти как я, — сказала Кьярра и поднесла свою руку к моей. Не притронулась на этот раз, но я ощутил ее тепло. — Чуть-чуть другой. Только глаза прежние.
— Да, их цвет менять слишком сложно, а жаль… Для этого нужны чародейские штучки, а я слышал, иногда они дают сбой в самый неподходящий момент. Представь: говорю я с кем-то, а глаза вдруг из карих делаются светло-серыми… Или, того хуже, один — синим, другой — зеленым.
— Смешно, наверно, — без улыбки ответила она.
— В том-то и дело, что не смешно… — Я поднялся на ноги, пошарил на столе и повернулся к Кьярре. — Придется ходить вот так.
— А что это?
— Очки. Я тебе про них говорил, помнишь?
— Но ты же хорошо видишь.
— Их носят еще для защиты от солнца. Видишь, стекла темные?
— В этом городе совсем нет солнца, — упрямо сказала она.
Мне это нравилось: Кьярра выискивала бреши в моей маскировке, дело не лишнее. Я порядком зазнался в последнее время, не скрою, а потому поленился продумать легенду как следует. И очень зря…
— Некоторым людям даже слабый свет причиняет боль. Тем более если на улице пасмурно, а в помещении яркие лампы.
— Ну ладно, — нехотя согласилась она.
— Я еще усы и баки приклею, тогда вовсе меня не узнаешь, — пообещал я. — Отращивать свои слишком долго, хоть они у меня и темные…
— Только скажи сперва. А то я опять перепутаю.
— Непременно скажу. Вдругорядь я могу и не успеть уклониться… Да, а как охота?
— Удалась, — сказала Кьярра и снова замолчала.
И что мне было с ней делать? Не дэрри же угощать, чтобы повеселела! Не представляю, что может натворить пьяный дракон… А унести ее может с одного глотка: вряд ли Кьярра когда-нибудь пробовала спиртное. Проверять как-то не тянуло.
— Встань тогда, я с тебя мерки сниму, — попросил я. — Завтра схожу, куплю тебе приличную одежду и обувь. Будешь при мне, уважаемом мастере Рокседи…
— Кто это?
— Мне придется назваться другим именем, — повторил я, поражаясь собственному терпению. — У меня есть документы на имя Лаона Рокседи. Очень удачно: ты сможешь по-прежнему звать меня Роком, чтобы не путаться. Лучше, правда, дядей Роком, но это не так важно.
— Понятно, — подумав, сказала Кьярра. — А я кто? Если ты дядя, значит, я племянница?
— Не обязательно. Вообще-то сначала я думал сделать тебя мальчиком на побегушках, да только ты совсем не похожа на юношу. Как ни притворяйся, заметят.
— А зачем притворяться? — не поняла она.
— Вот и я решил: зачем? Будешь моей очень дальней родственницей, — ответил я. — Сироткой, ясное дело. Осталось только придумать, почему я решил взять тебя с собой, а не отдал в какой-нибудь приют.
— Я богатая? — немного оживилась Кьярра. — Богатую девушку можно отдать замуж Бедную тоже, но сложнее. Она должна уметь работать, а я…
Она посмотрела на свои руки и завершила мысль:
— Заметят, что я ничего не делала.
— Откуда ты такой премудрости набралась? — удивился я. — Тоже от матери?
Кьярра кивнула.
— Она рассказывала мне о людях. Про их обычаи и всякое такое. Может, думала, что я тоже когда-нибудь к ним пойду?
— Понятно… Да, за трудолюбивую бедняжку ты не сойдешь, а в нищей господину Рокседи никакого интереса нет. Не прикинешься даже, что ты дочка его любимой покойной сестры, которая вышла замуж против воли родителей.
— Почему?
— Потому что если она жила с бедняком, то… возвращаемся к твоим не знавшим работы рукам. Конечно, и небогатые люди ухитряются баловать детей и не утруждать их, но это… сомнительный вариант.
— А если я больная? — неожиданно предположила Кьярра. — И ничего не могу делать? Также бывает, правда? Старые люди плохо работали и жаловались, что уже не могут все делать, как раньше. И я слышала от них, что молодые тоже иногда бывают такие.
— Бедная и больная тем более никому не нужна. Здоровую-то можно устроить прислугой или хоть батрачить, если по дому — городскому, я имею в виду, — она ничего делать не умеет, а соображения не хватает, чтобы на заводе в цеху работать.
— Но почему я не богатая? — повторила вопрос Кьярра.
— Потому что слишком дикая, — честно ответил я. — Да, если тебя приодеть, причесать — ты будешь выглядеть не хуже, а то и лучше, чем внучки Веговера. Но вести себя ты не умеешь, а за пару дней я не сумею тебя научить. Я сам не знаю всех тонкостей дамского обхождения, а на этом проколоться — раз плюнуть. Впрочем…
Она хотела что-то сказать, но я сделал ей знак помолчать — опасался упустить мысль. Поймал, однако, и сказал:
— План меняется.
— Как это?
— Ты, — указал я на Кьярру, — действительно дочка богатых людей. При этом ты тяжело больна.
— А как мне притворяться? Старые люди говорили: есть хромые, горбатые, кособокие, сухорукие… А у меня все на месте, — будто бы с сожалением произнесла Кьярра, оглядев себя. — И падучей у меня нет.
— И я очень этому рад, — пробормотал я, а громче продолжил: — У тебя не телесная болезнь, а умственная.
— Что это значит?
— Сложно объяснить. В деревнях таких людей называют дурачками — всех скопом. Но они бывают разные: кто-то доживает до старости, но не то что говорить, даже ходить научиться не может. Кто-то почти как обычный человек, только глупее, но все равно более-менее соображает, может сам о себе позаботиться, способен работать. А кто-то совсем не понимает, как общаться с другими людьми, — сказал я. — Хоть кол на голове теши — правил этикета в такого не вобьешь. Если ему захочется посреди званого ужина выйти — он выйдет, не спросив разрешения, даже если у самого короля в гостях будет.
— Но они не глупые?
— Нет, они часто умнее других, только… по-своему. Например, в доме — свинья свиньей, зато такие вычисления делает, что лучшие придворные ученые понять не могут, как ему это удается. Или рисует — портрет от оригинала не отличишь. Всегда все по-разному. — Я перевел дыхание. — Но так выходит, когда этих людей с детства обучали тому, к чему они склонны. А если стыдились ребенка, прятали, толком не общались, то вырастет дикарь.
— Как я, да? — тихо спросила Кьярра, и я ответил:
— Именно. Ты умная, сильная, симпатичная, но совершенно не умеешь жить среди людей. И это понятно — ты ведь дракон. Для дракона ты, наверно, совершенно нормальная. Однако для тебя-человека нам личины лучше не придумать. Неприятно, понимаю. На тебя будут коситься, перешептываться, но…
— Какая мне разница, что подумают люди? — перебила она. — Лучше скажи, что мне делать!
— Веди себя, как сейчас, — с облегчением ответил я. — Только стульями не швыряйся. Впрочем… разок можно. Такие люди часто бывают очень сильными, это еще штрих к портрету. Говорить ни с кем не нужно, для этого есть я. Вернее, можешь отвечать на какие-то вопросы, если захочешь, а нет — просто молчи. Если скажешь что-то невпопад, не страшно, только о драконах не упоминай. Жила с матерью, она умерла, теперь о тебе забочусь я — и точка.
— Думаешь, она умерла? — тихо спросила Кьярра.
— Откуда же мне знать? Но лучше говорить так, чтобы избежать расспросов. А я… я по-прежнему буду родственником. Везу дочь дорогой сестры в столицу, чтобы показать светилам медицины: вдруг они сумеют исправить хоть что-то? Годы взаперти даром не проходят, тебе нужно учиться жить в обществе, да и просто — учиться… Об этом не беспокойся, я кому угодно зубы заговорю, — заключил я. — А тебе достаточно знать: дядя Рокседи твой единственный родственник В его планы ты не посвящена, но он обещал тебе большой дом с красивым парком, обновки и новых друзей.
— Почему новых, если не было никаких?
— Иногда другом называют даже куклу, сделанную из чурбачка, — ответил я. — Вот она — старый друг. А новых еще предстоит найти.
— Куклы у меня не было, — сказала Кьярра, явно с трудом припомнив, что это такое. — И друзей тоже, только мама. Но я нашла тебя. Ты ведь друг?
— Во всяком случае, — произнес я после долгой паузы, — я не враг. Извини, я не разбрасываюсь этим званием и не могу назвать кого-то другом после нескольких дней знакомства. Мы с тобой — товарищи по несчастью, напарники, если угодно, но не друзья. Во всяком случае, пока.
— Хорошо, — неожиданно улыбнулась она. — Мама говорила: не верь тому, кто сразу называет себя твоим другом. Ему наверняка что-то от тебя нужно. А мы будем напарники, да, Рок?
— Именно так. Ведь у нас общее дело, — ответил я, покривив душой.
Я мог справиться в одиночку. Так было бы даже проще, с одной стороны. С другой — меня слишком прельщала возможность испариться из-под носа у кого угодно, и ради этого я готов был путешествовать вместе с Кьяррой.
Кьярра тоже могла обойтись без меня, если бы решила отправиться в какую-нибудь глухомань. Охотничьи угодья у нее уже есть, а место для нового дома она рано или поздно отыщет. Но — я чувствовал — ей не хотелось снова остаться одной. Да еще любопытство разбирало: я ведь упомянул о том, что найти ее отца или хотя бы обнаружить его следы вполне реально…
И как назвать подобный союз? По-моему, только взаимовыгодным партнерством!
