Глава 13
– Ну шо, поздравляю, – сказал я и, чокнувшись с Врачом, выпил. – Но только если тебе известен механизм работы нейрофона…
– Я не знаю никаких механизмов, – Врач, смачно выдохнув, подцепил вилкой шпротину из банки. – Моя лаборатория занималась вопросами ориентации гаджета.
– Половой?
– Балбес. Нейрофон при вживлении в мозг должен войти в контакт с определенными центрами. Механизмом врастания мы с Мишкой и занимались. Поначалу много отказов именно из-за этого было. Понял?
– Мне понимать нечего. Со мной гаджет не работает.
– Потому что мозга нет, – не удержался от шутки Врач, но тут же снова соскочил на свое: – Это потом выяснилось, что существуют такие, как ты.
Я отвернулся, подтянул кочергой щепку из печки, достал, прикурил. Чувство, что я не такой, как все, вызвало ощущение какой-то смутной гордости. Не уверен, что тут есть чем гордиться…
– А почему с ним гаджет не работает? – спросила Полина от окна.
Она сидела на рассохшемся подоконнике, в одной руке у нее была сигарета, в другой стаканчик с коньяком. Сквозь разбитую раму в комнату настырно лезли ветки сирени, и она периодически окунала нос в пучок соцветий, торчащий прямо перед ее лицом.
– Видишь ли, милая девочка, – Врач, кряхтя, пересел вполоборота к ней. – Если рассматривать нейрофоны как, скажем, некий вирус, поразивший человечество, то такие, как наш Ужас – закономерная реакция вида на критическую угрозу.
«Ужас» – это теперь моя погремуха. Или, как тут у них говорят, никнейм. До этого момента клички ко мне не клеились. Но тут уж я сопротивляться не стал: во-первых, погоняло пришлось по душе, а во-вторых – как ни крути, а «окрестил» себя я сам.
– Поясните, – попросила Полина и, скрипя половицами, подошла к столу.
– Потом как-нибудь, – пообещал Врач.
Он грузно поднялся и, сняв крышку со стоящей на печке кастрюли, подцепил на вилку макаронину. Подул, попробовал, кивнул и бросил мне через плечо.
– Тушенку открывай!
Я пододвинул банку, воткнул в крышку нож. Полина приняла у Врача кастрюлю и, перегнувшись через окно, слила воду. Потом поставила макароны посреди стола, а я вывалил мясо в дымящуюся гущу.
По комнате растекся аромат горячей тушенки – запах, от которого у меня всегда начинается повышенное слюноотделение. И эта конура с пузырящимся фанерным потолком, заплесневевшими обоями, загаженной железной мебелью – все это сразу показалось каким-то уютным и родным. Где ж еще есть тушенку с макаронами, как не в подобном месте? В цивилизованном обществе такое блюдо не пойдет – вкус не тот будет. А вот в заброшенном пионерлагере на берегу безымянного озера самое то!
По терраске прогрохотали шаги, и в двери показался Ильич. Сделав общий приветственный жест, он отошел в сторону, и за его спиной в дверном проеме возник Кот: лысина подернулась сизой порослью, щеки тоже заросшие. И быстро так оглядел нас, по очереди, как сфотографировал: Полину, меня, Врача…
– Ну здравствуй, родной! – голос Полины зазвенел от переполнившей его веселой злости.
Я не стал ничего говорить. Я вскочил, примериваясь залепить по этой небритой роже, но забыл про вывихнутую ногу: вспышка боли, как удар по лодыжке, и если бы не Врач – упал бы. А Кот проворно отскочил в коридор и остался там, набычившись, не глядя на нас. Врач помог мне усесться на стул, широкой своей ладонью придержал, как прихлопнул, порывающуюся встать Полину.
– Помянем, – объявил он, ни на кого не глядя.
Вытащил из стопки еще два стаканчика, разлил, протянул новоприбывшим. Перед тем, как выпить, не сговариваясь, замерли на пару секунд, помолчали. Ребят Ильича я не знал, а вот Мини… До зимы не дожил, как и предсказывал Медбрат. Интересно все-таки, что он предскажет мне?
Я опрокинул стакан так резко, что коньяк проскочил прямо в горло. Закашлялся, аж слезы выступили. Кивком поблагодарил Врача, участливо подсунувшего дольку лимона. Никто не спешил прерывать молчание, я рассматривал вспученную столешницу: серую поверхность ДСП, сплошь изъеденную трещинами, покрывали ожоги от окурков и похожие на олимпийские кольца отпечатки стаканов.
– Я хотел бы объяснить, – сказал Кот.
– В жопу иди, – посоветовала Полина.
Взглянув на нее, я понял, что девушка уже захмелела: на скулах горел румянец, а в помутневших глазах блестели слезы.
– Расскажите, что там было, – попросил Ильич.
– Что было, то прошло, – сообщила Полина развязно.
И с хрустом раздавила в кулаке пластиковый стаканчик. Кот развернулся и вышел.
– Виктор Александрович, – произнес Ильич с каким-то торжественным трагизмом. – Я признаю, что вся эта акция была огромной ошибкой.
– В жопу иди! – предложил Врач в свой черед…
А потом мы с Врачом и Медбратом пили на улице. На берегу озера, в глубине которого, когда стемнело, зажглись звезды и ленивая луна, подпрыгивая на волнах, раскатала золотистую дорожку прямо к моим ногам. От воды тянуло холодом, над головой мягко колыхались разлапистые сосны, и Медбрат, присоединившийся к нам с заходом солнца, смолил одну за одной свои вонючие сигареты.
– Когда я был совсем маленьким, – раскачиваясь, говорил Медбрат протяжным голосом, – я хотел стать космонавтом. Потом внезапно оказалось, что стать космонавтом – это такая шутка про мальчика-дебила. Ну что ж тут поделаешь? – подумал я. И пошел поступать в медицинский. А Ванька со второго этажа поехал служить в Чечню. Мы с ним все детство играли в песочнице, обменивались машинками и натягивали между этажами веревки для обмена записками. А когда его убили в этой самой Чечне, я снова подумал: что поделаешь? И согласился на предложение Виктора Александровича пойти поработать к нему в институт. И когда нейрофон отказался на меня цепляться, я попросил своего научного руководителя помочь вживить его…
Засопела, вздыбилась, шурша травой, бесформенная черная куча справа от меня и голосом Врача сказала:
– Игорек, ну кто знал, что так получится?
– Что вы, Виктор Александрович, я не об этом. Я совсем о другом. Видите, справа от луны Большая Медведица? Я смотрел на нее тридцать лет назад и думал, что когда-нибудь полечу на ракете вон к той крайней звезде… А сейчас уже не хочу. Совсем. И ничего тут не поделаешь.
– А я всегда мечтал быть врачом, – сказал Врач.
– Повезло тебе, – сказал я.
– Что есть, то есть, – согласился Врач. – Ужас, а у тебя была мечта?
Вопрос вызвал шквал обрывочных образов из детства: засыпанный снегом двор, пыль, играющая в солнечном луче, колесо велосипеда, стремительно разрезающее глубокую лужу… Где-то под ворохом этих картинок, если покопаться, можно было, наверное, найти и заветные желания. Но к чему они сейчас? Поэтому я не стал отвечать. Тем более что моего ответа никто и не ждал.
Медбрат продолжал раскачиваться, белесая борода моталась, как маятник часов, и кончик кривого носа выступал из темного провала лица. А Врач сидел в тени дерева, и от него был виден только контур. Со стороны этого контура раздалось тихое бульканье, и мне в руку хрустко ткнулся стаканчик. Я передал его Медбрату и тут же получил новый.
– Давайте, мужики, еще раз помянем Мини, – предложил Врач.
– Хороший был парень, – произнес я дежурную фразу.
Выпили. Я прикурил и некоторое время после этого сидел, хлопая ослепшими от зажигалки глазами. Справа вспыхнуло – Врач тоже прикурил. Ветер с шипением набросился на кроны сосен, обсыпав нас сухими иголками. На луну набежало облачко, превратив ее в мутное пятно. Где-то далеко, на том берегу, монотонно лаяла собака: отрывистые звуки рыскали в темноте над озером, будто бы на ощупь пробираясь к нам. Вода с тихим плеском лизала валуны у самых моих ног.
– Ты предсказывал Мини, что он умрет до зимы, – сказал я Медбрату.
– Я не говорил, что он умрет, – поправил Медбрат.
– Не надо было его отпускать, – глухо пророкотал Врач. – Был бы жив.
– Он жив, – снова отозвался Медбрат.
– Как? – то ли выкрикнул, то ли икнул Врач из темноты.
– Он сейчас в сети, и если хочешь, я могу тебя с ним связать, – сказал Медбрат.
– Но… Но Ужас же сказал, что его… – начал было Врач и осекся.
И я тоже понял, что стало с Мини. Мне не хотелось дальше думать об этом, но воображение уже нарисовало картину: лысая голова внутри колбы, на бледно-синем лице почти стерты знакомые черты, а за ухом виднеется металлический диск, из которого тянется пучок проводов.
– Ты это имел в виду, когда говорил, что он больше не пройдет по снегу? – спросил я зло.
– Не заводись, – попросил Медбрат. – Я просто видел снег, но не видел на нем его следов, – и помолчав, добавил вроде бы смущенно: – Не могу это объяснить… словами.
– Поэтому ты сказал, что надо сваливать с базы? – спросил Врач сиплым, каким-то не своим голосом.
– Они знают то, что знает он, – ответил Медбрат.
– Я видел, как ему свернули шею, – сказал я оправдываясь. – Я думал, он убит.
– Меньше надо боевики смотреть, – просипел Врач и прикурил. – Надо за это Мишке тоже шею свернуть.
– Ты знаешь, кто такой Сторож? – толкнул я Медбрата.
– Нет, – борода Медбрата качнулась сильнее. – Знаю только, что это не человек.
– А как ты понял, что его надо вырубать электрошокером?
Медбрат молчал долго, я даже решил, что ответа не будет, но, в конце концов, он произнес:
– Я этого тоже не знал… Я знал, что ты вернешься обратно, только если возьмешь с собой электрошокер.
Да… Дельфийский оракул. Как хочешь, так и понимай. Но, во всяком случае, в этот раз он реально спас мне жизнь. Потому что иначе… Поток воспоминаний закрутился в голове – и я будто снова оказался там, на 13-м этаже башни «Империя»…
Пальцы, сдавливающие горло Мини, размыкаются, тело еще только начинает обмякать, а Вадим уже стоит прямо передо мной. Скорость невероятная. Я не вижу его ударов, их звук настигает меня тогда, когда напарники уже сползают по стенам, а Полина, болтая ногами, взмывает в воздух.
– Господин Фролов, – говорит Вадим. – Нам с вами надо очень серьезно поговорить.
Он держит девушку точно так же, как только что держал Мини, ее руки цепляются за него, рот открывается как у рыбы, выброшенной на берег. Я снова впадаю в ступор, потому что лихорадочно ищу и не нахожу выхода из сложившегося положения. Если сейчас навести на него ствол, он свернет ей шею. А Вадим смотрит на меня все с той же светской улыбкой, и в глазах ни намека на злость, обычная вежливая заинтересованность в собеседнике.
– Отпусти ее, – выдаю единственное, что приходит на ум.
– Как вам будет угодно, – соглашается он.
И вот уже Полина летит за мою спину, в ответ несется звонкий треск разбитого стекла, но повернуться на звук у меня не получается, потому что жесткие пальцы обхватывают шею, и я, выронив пистолет, не в силах даже хрипеть, зависаю в воздухе.
– К вам есть целый ряд вопросов, – говорит Вадим.
Его лицо прямо напротив моего. Я пытаюсь подтянуться, хватаясь за бугристую руку. Странные глаза: бесцветные, пустые, совсем такие, как у нашего Медбрата… Медбрат! Глупо, бессмысленно, но мозг, перебравший всевозможные варианты, хватается за последнюю надежду. «Возьми электрошокер», – посоветовал Медбрат. И теперь, повиснув на одной руке, другой рукой судорожно шарю на поясе. Чехол. Шершавая металлическая рукоятка. Кнопка. С размаху всаживаю электроды в живот Вадима и жму разряд.
Искры в глазах, сухая боль встряхивает мышцы. Я обнаруживаю себя лежащим на полу. Вскакиваю, хватаю пистолет… Вадим корчится у стены словно в эпилептическом припадке: все его огромное тело изгибается волнами, руки-ноги мотаются из стороны в сторону, и от могучих ударов лопаются, разлетаются осколками плитки пола.
Выстрел, еще один – я прерываю агонию директора: гигант замирает на спине, широко раскинув мощные конечности. Грудь еще пару раз вздымается судорожными рывками, подвеска-клык скатывается в ложбину между широкими пластинами мышц. Наступает тишина.
– Собаке собачья смерть, – хрипит Полина, выползая из двери караулки.
Она вся усыпана искрящимися осколками стекла, из ноздри капает кровь, волосы растрепались и мотаются перед глазами, как автомобильные дворники. Кое-как поднимается на ноги, встряхивается, ощупывает горло: на шее видны багровые полосы – следы пальцев.
Мини валяется там, где упал, по положению головы вижу, что ему уже не помочь. Остальные раскиданы, как кегли после удачного броска. Один лежит ничком, из-под него растекается густая багровая лужа. Тоже – всё.
Мы с Полиной переглядываемся и бросаемся к оставшимся двум.
– Леха, ты как? – слышу я ее вопрос за спиной.
Молчит Леха… Я наклоняюсь над другим парнем, хватаю за плечо, переворачиваю. Упираюсь в испуганный взгляд. Живой. На щеке глубокая кровоточащая царапина. Ударился об аппарат для чистки обуви, соображаю я.
– Завалили этого? – спрашивает парень.
Мой ровесник, даже постарше, наверное. Круглое мясистое лицо, расплющенный нос – боксер, наверное. Странно, что бейсболка так и не слетела с головы, гвоздем что ли прибил?
– Завалили, – успокаиваю я. – Как сам?
– Вроде живой.
– Тайсон? – кричит Полина в спину.
– Все нормально, – отвечаю я за него.
– Что там у вас? – звучит внутри головы бодрый требовательный голос.
От неожиданности вздрагиваю. А ну да – гарнитура.
– У нас тут…
Но меня перебивает голос Полины.
– Нападение. Отбились. Двое минус. Лешка ранен, без сознания. Остались Петр, Тайсон, я.
– Что произошло? – в голосе Кота звенит напряжение.
– Потом. Что с Лехой?
– На обратном пути заберешь, – командует Кот. – Продолжаем. Заряды, вход на этаж.
Тайсон, вцепившись в мой рукав, поднимается. В этот момент я вижу, что Леха тоже начинает подавать признаки жизни: опустившаяся на корточки Полина помогает ему сесть, опершись на стену. Лицо парня коробят гримасы боли.
– Ну что? – Полина наклоняется, заглядывает ему в глаза.
– Ребра, по ходу… Нога… – Леха прислушивается к своему организму.
– Группа! Время идет! – снова звучит голос Кота.
Полина подцепляет шнурок гарнитуры, помогает Лехе вставить наушник в ухо.
– Идите, я пока в себя приду, – предлагает он. – Заодно покараулю.
– Если Вадим нас засек, скорее всего, предупредил своих, – говорю я.
– Какой Вадим? – оборачивается ко мне Полина.
– Вот это, – я показываю на труп директора, – зовут Вадим. Исполнительный директор. Мы его должны были захватить.
– Если это директор, какой же у них президент? – бормочет Тайсон.
– Так! – гремит в наушнике Кот. – Хорош трепаться. Работаем. Времени в обрез. Галопом!
– Поднимайся к нам, – предлагаю я.
Если Вадим поднял тревогу, Кота захватят первым делом. Он там в машине один.
– За меня не переживай, – заявляет наушник.
Ну как хочешь. Я бегу в караулку, мимоходом отмечаю, что Полинин визит сюда произвел в интерьере эффект разорвавшейся гранаты. Нажимаю педаль блокировки турникета. Мелочь, но пару минут, возможно, нам даст. Наклоняю стол, ссыпая с него осколки и прочий мусор.
– Помоги! – кричу Тайсону.
Вдвоем вытаскиваем стол, опрокидываем его в углу, наискось от входа. Подтаскиваем постанывающего Леху, устраиваем поудобнее. Столешница толстая, какая-никакая, а защита. Полина ссыпает на пол возле него оружие, собранное с убитых ребят.
– Мы быстро, – обещает Тайсон.
Леха тоскливо кивает. А я соображаю, что теперь уходить по-любому придется через крышу. Но вслух ничего не говорю. Потому что Леха у входа, это еще несколько лишних минут для нас.
Беру первую попавшуюся тележку с бутылями, трогаюсь к офису. Полина со второй тележкой пристраивается следом. Тайсон уже ждет у двери, придерживая распахнутую створку. За ней виднеется полутемный коридор со знакомыми пластиковыми панелями на стенах. На пороге я оборачиваюсь, оцениваю картину: у стены вольготно раскинулся труп гиганта-директора, словно прилег загорать на пляже – расколотая плитка вполне справлялась с ролью гальки; рядом скромно притулился Мини, еще один труп угрюмо лежит в луже собственной крови. А из-за опрокинутого на бок стола нас провожают тоскливые глаза Лехи. Такова жизнь, боец!
– Кот, мы заходим, – докладываю в гарнитуру.
– Добро! – отвечает Кот.
Колеса тележки переваливаются через порог и мягко катятся по ковровому покрытию. По бокам коридора мелькают двери, я смотрю на них, и в памяти автоматически выстраиваются картинки интерьеров. Ничего не поменялось, даже кофейный аппарат, от которого хранил стаканчики, с той же рекламной картинкой. Поворот, еще один. Снова длинный еле освещенный коридор…
Только сейчас замечаю, что в голове уже какое-то время звучит динамичная музыка, жесткая, синтетическая, заставляя мышцы вибрировать, двигаться в такт. Тут же идентифицировал: Андрей Гучков «Эхо войны». В свое время мы с Липатовым даже на его концерт, помнится, ходили. И надо отметить, что сейчас музой идеально наложился на «картинку». Ну да, какие кадры, такой и саундтрек: я действительно чувствовал себя персонажем боевика.
Так, сейчас будет холл со стойкой секретаря. Ребята катят тележки за мной. Стоп! – сигнализирую ладонью. На ночь пост охраны здесь снимается, но мало ли…
Дохожу до угла, быстро выглядываю. Полукруглая стойка, два кресла у стеклянного столика, из панорамного окна льется зарево московской ночи, светло, как пасмурным утром. Никого. Пухлая, обитая красным дерматином дверь в кабинет директора занимает половину стены, выглядит она грозно и официально. Нам туда.
Нажимаю ручку – открыто. Здесь тоже светло, потому что кабинет Вадима находится в углу здания, и вместо двух стен у него окна. Широченный стол с округлыми краями поблескивает толстым слоем лака, как будто воду на поверхности разлили. Кресло с высокой спинкой очень напоминает дверь: такая же красная кожа обивка, выпирающая дутыми ромбами. Не считая богатого письменного прибора, стол пуст.
В боковой стене еще одна дверь. Заглядываю: голая комната, только посередине из пола торчит колонна: цилиндр метровой высоты и сантиметров тридцать в диаметре, по виду мрамор. Хрень какая-то. И створки лифта напротив: похоже, вход на 14-й этаж мы нашли! Хорошо. Теперь нужно все обыскать.
Рассредоточиваемся по кабинету. Роемся. Шкаф, тумбочка, ящики стола – вообще ничего! Не, ну понятно, что в наш век высоких технологий… И тут же ловлю себя на мысли: нейрофона-то у Вадима нет. Как дела вести, как связь поддерживать? Чудеса.
– Приехали! – звучит в гарнитуре панический выкрик.
Сначала не определил, чей голос. Но тут же сообразил:
Леха! Мысли понеслись галопом, а сказать-то и нечего. Видимо, такое же чувство у моих компаньонов: все молчат.
– Сколько их? – отзывается Кот.
– Да хрен их знает, остолопов, – докладывает Леха с истеричной веселостью. – Сейчас посчитаем, сейчас мы их, зараз, по одному всех пересчитаем. Ну-ка давай быстрее, давай, чтоб вас всех…
Наушник доносит металлический звон, какое-то шипение, это Леха начал стрелять. Он еще что-то кричит, но все звуки перекрывает треск автоматных очередей. Полина, застывшая у окна, что-то беззвучно шепчет, я вижу ее шевелящиеся губы. Тяжелый грохот бьет из наушника, а потом наступает тишина. И спустя несколько безмолвных секунд – резкий хлопок одиночного выстрела.
– Петро, как дела? – неожиданно говорит наушник.
Этот голос я узнаю сразу. Потому что чаще всего слышал его именно через гарнитуру. Капитан Пархоменко, Прапор. Сука усатая.
– Что за придурок? – тут же возникает Кот.
– Придурок? – переспрашивает Прапор. – Это еще посмотреть надо. Один послал шестерых детей с пистолетами против Сторожа, а другой привел отряд спецов, чтобы взять всего троих… Так кто из нас придурок, парень?
– Я тебе, сука, дырку в голове сделаю! – угрожает Кот.
– Так сделал бы, – отвечает Прапор. – Что ж ты сбежал-то? Своих бросил…
– У нас двести пятьдесят килограмм взрывчатки, – говорит Кот, и слова его звучат отрывисто, зло. – Если ты со своими не свалишь, я разнесу все ваше хозяйство.
– А ребят не жалко? – спрашивает Прапор.
– Не жалко.
Я перевожу взгляд с Полины на Тайсона. Лица их выражают ровно то, что я чувствую… Три тележки, в каждой по три бутылки. Он сказал: двести пятьдесят килограмм? Разделить на девять, это выходит… Ага, хрена! Еще одну тележку оставили возле Лехи. Значит на двенадцать. Блин, да какая разница-то?
Телеги стоят у двери, там, где мы их оставили. Ключ от детонатора у Кота, и он может нажать его в любую секунду. А сам, сука, сбежал. Почему-то представилось, что стоит он сейчас на нашей набережной, я даже увидел все в деталях: спустился по лестнице, чтобы не видно было с дороги, внимательно наблюдает за башней, в руке пульт…
– Дверь, быстро! – командую я. – Тайсон!
Вдвоем подхватываем тяжеленный стол, волочем к двери, опрокидываем… Толку чуть, но хоть что-то.
– Лифт готов! – сообщает Полина из соседней комнаты.
– Взрывчатку! – орет в наушник Кот.
Кто о чем, а вшивый о бане! Но дело есть дело. К тому же я слышу, как с той стороны двери к нам приближается торопливый грохот шагов. Бегут, проклятые…
Полина со своей тележкой уже в лифте: напряженно смотрит на нас из ярко освещенной кабины. Объезжаю мраморную колонну, залетаю к ней, не успеваю притормозить, металл звенит о металл. Блин, а если взрывчатка с детонирует от сотрясения? Странная панель на лифте: всего пять кнопок без каких-либо обозначений. Но учитывая, что вторая снизу сейчас окружена светящимся красным ободком, она соответствует 13-му этажу. Значит, следующая – 14-й. Хотелось бы на это надеяться… Тележка Тайсона бьет сзади по ногам. Твою-то мать!
– Извини, брат! – бормочет парень.
– Ходу давай! – ору Полине.
Потому что из той комнаты уже несутся удары. Полина давит кнопку, и в это время я вижу, как мимо распахнутой двери в кабинет пролетает стол. Удар, треск, мелодичный звон – и в проеме появляется Вадим. Не может быть! Но створки схлопываются, и разглядеть толком не успеваю.
– Видел?! – взвизгивает Полина.
Понятно: значит, все-таки не показалось. Лифт останавливается. Мы выставляем стволы. Чисто. Маленький тамбур с белой пластиковой дверью. На потолке неяркая лампа, свет с густым синим тоном, почти ультрафиолет. Странно: по всему выходит, что левая стена должна быть окном, а тут глухая оштукатуренная поверхность. Выкатываем тележки. Тайсон снимает со стены огнетушитель, кладет поперек створок, чтобы не закрылись. Прислушивается.
– Их двое, наверное, было, – говорит он про Вадима.
– Точно! – соглашаюсь я. – Этот запасной. В шкафу стоял.
А сам понимаю, что уже «словил» это свое состояние, когда все эмоции уходят в глубину, а на поверхности остается звенящая пустота. И очень хорошо – в пустоте думается лучше.
– Вы где? – выходит на связь Кот.
– На 14-м, – докладывает Полина. – Сейчас будем…
– Петр Фролов! – перебивает ее какой-то мужик. – Если вы сейчас спуститесь ко мне, у нас получится договориться.
Вадим – его голос. Могу, конечно, ошибаться, но интуиция подсказывает: он, точно!
– Я с трупами не разговариваю! – говорю первое пришедшее в голову.
– А я сейчас делаю именно это.
– Заткнись, урод! – гремит голос Кота. – Не отвалишь от ребят, я тут все взорву!
– Насколько я понимаю, в этом и заключается ваш план, – вежливо замечает Вадим. – Так зачем мне отваливать?
– Расставляйте заряды! – приказывает Кот.
Что-то не так. Что? И быстро приходит ответ – вот что: Вадим сказал «спуститесь ко МНЕ». Получается, что Прапора и его бойцов рядом с ним нет? Но где же тогда они? Если предположить, что на 14-й этаж есть еще вход…
А Тайсон уже берется за металлическую скобу дверной ручки. Полина стоит чуть сбоку, выставив ствол с глушителем, подстраховывает. Я хочу предупредить о группе Прапора, но не успеваю: из распахнутой двери выплескивается яркий синий свет. Тайсон на секунду замирает, потом верхняя половина его тела начинает сползать, отрезанная наискось чуть выше пояса. Еще секунда – не меньше – проходит, пока я осознаю, что случилось: торс парня заваливается набок, на пол хлещет кровь и валятся внутренности, а Полина все еще не замечает, она, жмурясь от едкой синевы, вглядывается в проем…
Тело реагирует самостоятельно: приседает и откатывается в строну. И уже в кувырке доходит: что-то вылетело из двери. Полина тоже это видит, пистолет в ее руке шипит два раза, и возле меня с треском падает какая-то белая хрень. По виду похоже на дрон, но только винтов нет, а вместо камеры воронка, напоминающая миниатюрный громкоговоритель. Выстрелом разбит белый шар, расположенный сверху (или снизу?) корпуса.
– Что… Что это? – лопочет Полина.
Она стоит от меня в нескольких шагах, но я слышу ее только благодаря наушникам – говорит еле-еле, шепотом. Руки прижаты к щекам, ствол с глушителем торчит из-за уха, как дурацкая антенна. Две половины тела Тайсона лежат прямо напротив двери в луже кровавых нечистот, по помещению расползается тяжелый запах…
– Что у вас? – требовательно спрашивает Кот.
Полина молча пятится к стене и, упершись спиной, сползает вниз, на корточки. Держа на прицеле открытую дверь, подхожу к ней, даю хорошего пинка. Она летит на пол и тут же вскакивает, ошарашенно уставившись на меня.
– Бери тележку, поехали! – говорю я.
– Петро, что у вас? – снова спрашивает Кот.
– Минус Тайсон.
– Как?
– Какая-то летающая гнида. Судя по всему, из тех, про которые ты рассказывал. Когда базу взрывал.
– Понял! Вы в серверной?
– Нет еще. Тут много дверей, какие-то коридоры…
Вру, а сам еще толком не понимаю, зачем. Смутные подозрения… Не надо Коту знать, что мы у цели. Этот парень настроен на результат. А для меня взорвать серверную – не самая важная цель.
– Начинаю загрузку вируса, – говорит Кот. – Как расставите заряды, доложите.
Обязательно! Я беру Полину за локоть, подталкиваю к тележке. Она бессмысленно хватается за ручки, не в силах отвести глаз от разрезанного тела. Еще пинка дать? Цепляю за подбородок, разворачиваю к себе.
– Хватит!
В синем свете лицо ее выглядит очень объемно: отчетливо выступает каждый изгиб, каждая морщинка. Ярко светятся глаза, и от них по щекам бегут две белые дорожки слез.
– Там могут быть еще! – показываю на разбитый дрон.
Она поворачивает голову, но снова зависает при виде трупа, я дергаю ее обратно.
– Приди в себя! Слышишь?
– Слышу! – шепотом откликается Полина.
Замирает на пару секунд, потом резко выдыхает, стирает рукавом слезы и, решительно толкнув тележку, вваливается в дверь. Дура! Бросаюсь следом, водя пистолетом из стороны в сторону.
Огромный, наполненный синевой зал. На широких низких пьедесталах расставлены аквариумы… Ну или просто заполненные водой цилиндры… Или не водой…
Полметра в диаметре, высотой почти до самого потолка – стройные ряды стеклянных колонн уходят в клубящуюся синеву. Внутри прозрачная жидкость, но жидкость странная: я вижу, как в толще хаотично плавают какие-то прозрачные пластины, они то появляются, прорастая друг через друга, то исчезают. Больше всего это похоже на ледяные кристаллы.
Дальняя стена помещения не просматривается: создается впечатление, что пространство между колоннами заполнено синим туманом.
Ладно, некогда рассматривать! Выхватываю нож, провожу по полиэтилену, скрепляющему бутыли. Шов расходится, как рана. Раздираю до конца, вытаскиваю колбу, наполненную белым то ли порошком, то ли вязкой жидкостью. Подтаскиваю к ближайшей колонне. Вторую бутыль просто опрокидываю и пинаю ногой, она медленно катится в туманную даль. Потому что мне идти далеко от двери совсем не хочется. У Полины, судя по всему, то же чувство: последовав моему примеру, она запускает бутыли накатом.
Снимаю гарнитуру, выключаю, жестом показываю Полине сделать то же самое. К счастью, она ничего не спрашивает, молча повторяет мои действия.
– Ты чего?
– Не нравится мне твой Кот, – отвечаю. – Не надо ему знать, что мы уже в серверной.
Обдумав мои слова, она согласно кивает. Осматривается.
– Все?
– Надо еще с телеги Тайсона, – напоминаю я.
– Привези… пожалуйста.
Да, понимаю. Но я не такой брезгливый, могу и привезти. Возвращаюсь в наполненный вонью холл, подхожу к тележке… И вздрагиваю – двери лифта, лязгнув об огнетушитель, расходятся. Автоматика закрывания. Перевожу дух, но тут же снова напрягаюсь: пол лифта задран с одного края!!! И прямо на моих глазах из щели высовываются длинные пальцы, вкрадчиво отламывают кусок от угла, утаскивают вниз, потом снова появляются…
– На, сука! – ору уже в полете.
И с размаха всаживаю электрошокер в запястье Вадима. Рука дергается с такой силой, что раскалывает стенную панель. Выбитый электрошокер врезается в потолок. Я плюхаюсь на задницу. Из дыры в полу доносятся удаляющиеся удары – это тело Вадима бьется о стенки шахты.
– Полина! – ору во все горло.
– Что? – она показывается в дверях.
– Сваливаем!
– А эти? – Полина не смотрит в ту строну, но явно имеет в виду тележку Тайсона.
– Валим! Быстро!
Отступив на шаг для разбега, она перепрыгивает черно-багровую лужу, забегает в лифт и замирает, дико уставившись на отломанный угол в полу. Я пинаю огнетушитель и жму верхнюю кнопку. Очень надеюсь, что это крыша. А о том, что сейчас придется прыгать, вообще пока стараюсь не думать.
Но об этом думает Полина.
– Повернись, – командует она.
Не дождавшись, поворачивает меня, начинает копаться в укладке парашюта.
– Вот это держи, – сует мне в руку шнур.
– Блин!
Лифт несется вверх, а мне уже совершенно не хочется, чтобы он поднимался так высоко. Но чем выше, тем лучше, потому что…
– Тебе все объяснили? – спрашивает Полина.
Голос твердый, уверенный. Пришла в себя после всего увиденного. Или просто нравится командовать?
– Отвали, я все знаю!
– Ну смотри.
– Сама смотри!
Достаю сигареты, закуриваю. Помнится, в армии меня из самолета с дракой выбрасывали. Причем все четыре раза. Неужели придется прыгать с крыши? Глупый вопрос: зачем же мы туда еще едем?
Кабина останавливается. Мы вскидываем пистолеты. Двери разъезжаются. В лифт врывается пахнущий дождем ветер. Впереди ночь, чуть подкрашенная красным.
Кувырком выкатываюсь в темноту: какой-то то ли ангар, то ли навес. Стеклянная крыша, изгибающаяся аркой, метрах в пяти над головой. По ребру изгиба, снаружи, ряд красных ламп. Понятно, это тот стеклянный закругленный конек, что венчает купол высотки.
Все пространство заставлено параболическими антеннами, похожими в темноте на огромные шляпки грибов. В гуще тарелок то тут, то там торчат металлические стержни, как будто громоотводы.
Мы находимся ровно посередине купола. Причем, присмотревшись, я понимаю, что боковых стен у него нет: в изогнутых арках справа и слева шевелятся черные дождевые тучи.
– Отлично! – комментирует Полина, перекрикивая ветер.
– Чего тебе отлично? – ору намного громче, чем того требует окружающий шум.
– Вылезать никуда не надо. Вот выход.
– Какой выход, дура?!
Злость захлестывает сознание. Бесит все: и это идиотское задание, и эта бестолковая баба, и эта дождливая ночь – что за хрень с погодой уже которую неделю! А ветер проносится под стеклянным шатром, лезет в уши мокрыми пальцами. Суки, но почему прыгать надо обязательно в дождь!
– Так, – проигнорировав мою грубость, Полина крутит головой. – Вот тот край нам нужен, он смотрит на реку. Пошли.
– Не пойду! – заявляю категорически.
– Ты чего?
– Отвали!
– Прыгать боишься?
В ее глазах я вижу какое-то веселое удивление. Ну да, вот так: трупов не боюсь, Вадима не боюсь, а высоты боюсь!
– Пойдем.
Волосы ее стоят дыбом от ветра, она сейчас похожа на Медузу горгону с какой-то гравюры. Уйди, проклятая!
Полина хватает меня за плечи, заглядывает в глаза, мягко тянет к краю:
– Давай договоримся: когда приземлимся, я тебя поцелую.
– Пошла ты в жопу, собака дикая! – я вырываюсь и отбегаю к лифту.
– Придурок! – обиженно выкрикивает Полина.
И тянется включить гарнитуру. Я тоже цепляю ногтем тумблер.
– …ветьте. Слышите? – нервный, монотонно-настойчивый голос Кота врывается в голову.
– На связи! – кричит Полина, прикрывая ухо ладонью.
– Вашу мать! – рявкает Кот. – Что не отвечаете?
– Какие-то неполадки.
– Что с зарядами?
– Сделано.
– Отлично! – отрывисто бросает Кот.
И почти сразу же пол под ногами вздрагивает. Потом от дверей лифта прилетает мощный низкий грохот взрыва.
Полина, присевшая от неожиданности, оборачивается ко мне: глаза ее занимают половину лица. Ну или мне так кажется в темноте. Я сдергиваю гарнитуру с головы и швыряю ее на пол. Полина тут же повторяет мой жест.
– Вот же сука! – ору я ей в лицо. – Взорвал! Выживу, яйца оторву лысой гниде!
– Не может быть! – орет в ответ Полина и замолкает, захлебнувшись ветром.
Здание снова вздрагивает, заметно сильнее. Мы хватаемся друг за друга, чтобы удержаться на ногах. Потом еще удар и еще, и еще… Пол ходит ходуном, со звонкими хлопками взрываются стекла над головой, звонкие водопады устремляются вниз. Пространство оживает, наполняется скрипом и треском, где-то в глубине нагромождения антенн расцветает сноп сине-желтых искр. А удары следуют один за другим, через равные промежутки, и я вспоминаю ровные ряды стеклянных колонн, уходящих в синий туман, – это взрываются они!
– Бежим! – беззвучно орет Полина.
И тянет меня за собой. Вокруг грохочущий хаос. Сверху уже падают не только стекла, металлические балки, визгливо резонируя, отскакивают во все стороны.
– Стой!
Я хватаю сорванную с креплений тарелку антенны, переворачиваю над собой, как зонтик, затаскиваю Полину под импровизированный щит. Дальше бежим уже под антенной, постоянно натыкаясь на что-то. Стеклянная дробь барабанит по жести над головой, несколько тяжелых ударов оставляют вмятины, больно отдаются в ладонях.
Вот он, конец крыши. Ни парапета, ни загородки. Голая металлическая полоса, да еще к тому же чуть наклоненная наружу. Чтобы поскальзываться было удобнее. Уроды так строят!
Я резко затормаживаю, отбрасываю антенну. Над головой уже ничего не нависает. Мелкая морось облепляет лицо, заставляет жмуриться. Ветер мягко подталкивает к черной пустоте, будто совет дает: вали отсюда…
Взрывы закончились, но пол под ногами все равно качается, как палуба корабля. Мы стоим на самом краю, впереди не видно ничего, кроме шевелящегося мокрого тумана. А нет – сбоку сквозь месиво облаков еле заметно тлеет красный огонь на крыше ближайшей высотки.
– Не пойду! – ору со всей возможной категоричностью.
– Сейчас все рухнет!
– Не пойду! – повторяю упрямо.
Полина вцепляется в мою лямку рюкзака. Ага, попробуй! Упираюсь ногами… Но тут вижу, как красный фонарь соседнего небоскреба начинает медленно смещаться вправо и вверх. А потом понимаю, что это не он, это мы вместе со всей башней аккуратно заваливаемся на сторону. И все это сопровождает похожий на стон скрежет…
– Быстро за мной! – выкрикивает Полина мне прямо в лицо и отвешивает мощную пощечину.
– А, чтоб тебя! Чтоб вас всех!
Я делаю шаг к пустоте, но тут же отпрыгиваю обратно. А пол уже накренился настолько ощутимо, что мы начинаем сползать назад… Все! Вариантов нет! И в этот момент Полина, изловчившись, мощным пинком толкает меня за край. Пару секунд балансирую на скользком карнизе, потом понимаю: без толку, равновесия уже не поймать.
– Я ужас, летящий на крыльях ночи! – горланю я что есть мочи и проваливаюсь в темноту.
