Глава 8
Неизведанные воды
I
Кофе был отвратительный, но чашка хотя бы согревала Алукарду руки.
Он так и не смог уснуть. На чужом корабле, да еще и рядом с магом-предателем, нервы натянулись, как струна. Всякий раз, закрывая глаза, он видел, как горит Аниса, как рассыпается в пепел Джиннар, видел, как сам протягивает им руку, как будто в его силах было спасти их – сестру, друга. Аниса всегда была такая светлая, Джиннар был такой сильный. Помогло это им в последний миг? Черта с два.
Они все равно погибли.
Алукард вышел на палубу, отхлебнул еще глоток, забыв, какая гадость это пойло. Выплюнул коричневую жижу за борт, вытер рот.
Джасте было не до него, она привязывала канат к грот-мачте. Гастра и Хейна сидели на ящике в тени паруса, юный стражник скрестил ноги, а девчонка-морячка уселась, как ворона на жердочку, и смотрела на что-то в его ладонях. Это было похоже – кто бы мог подумать – на зеленый росток ацины. Росток медленно распускался прямо на глазах, и Хейна восторженно ойкнула. Гастру окружали тонкие белые нити – так выглядит магия редких счастливцев, способных держать стихии в равновесии. Интересно, почему он ходит в стражниках, а не в жрецах, мимоходом подумал Алукард. А вокруг Хейны вихрились синие спирали – начинающий маг ветра, каким был Джиннар…
– Осторожнее, – произнес чей-то голос. – А то пальцев недосчитаешься. Какой из тебя тогда моряк?
Это была Бард. Она стояла на носу и учила Леноса фокусам с ножами. Моряк изумленно смотрел, как она берет нож за кончик, подкидывает в воздух, а когда ловит за рукоять, клинок уже окутан пламенем. Лайла шутливо поклонилась зрителю, и Ленос ответил испуганной улыбкой.
Ленос. В первую же ночь, когда она появилась на «Шпиле», он пришел к Алукарду и предупредил, что видит в ее появлении дурное предзнаменование. Можно подумать, Алукард сам не видел.
Ленос дал ей прозвище Сарус.
Когда Алукард впервые увидел Дилайлу Бард, она стояла на его корабле со связанными руками, и воздух вокруг нее шипел серебристыми сполохами. До этого он видел такую ауру только у одного мага – у него был черный глаз и презрительный вид, говорившие громче всяких слов. У Лайлы Бард, напротив, было два обычных карих глаза и ни слова в свою защиту. Стоя над простертым на палубе телом матроса из команды Алукарда, она произнесла одну-единственную ломаную фразу:
– Ан то эран гаст.
«Я твой лучший вор».
Алукард стоял там, глядя на ее острую, как кинжал, улыбку, на серебристые линии света, и думал: «Ты самый странный из моих воров, это уж точно». И принял первое плохое решение: взять ее на борт.
Вторым было разрешить ей остаться.
С той минуты плохие решения потекли рекой, как выпивка за игрой в санкт.
В ту первую ночь, у него в каюте, Лайла сидела напротив Алукарда, и он видел, что ее магия скручена корявыми узлами. Могучая сила, ни разу не использованная. И когда она попросила научить ее, он чуть не поперхнулся вином. Учить антари магии?
И Алукард взялся за дело. Он расчесал спутанный клубок, расправил его, как мог, и увидел, как магия потекла по освобожденным каналам, засияла ярче солнца. Он никогда не видел такого яркого свечения.
Иногда, правда, его разум прояснялся.
И тогда он думал, не продать ли ее Маризо на «Ферейс Страс».
Не разделаться ли с ней, пока она не разделалась с ним.
Он хотел бросить ее, предать, измышлял десятки способов сбыть ее с рук. От нее одни беды – это понимала даже команда, хотя они и не могли видеть слова, написанного серебром у нее над головой.
Но при всем этом она ему нравилась.
Алукард взял к себе опасную девчонку и превратил в смертельное оружие, хоть и понимал, что рано или поздно этот клинок повернется против него. И когда она предала его, когда накануне Эссен Таш вывела из строя одного из участников, чтобы занять его место, хотя знала, не могла не знать, чем это обернется для него, для команды, для корабля… Алукард, честно сказать, даже не удивился. Скорее немного обрадовался. Он всегда знал, что антари упрямы, как ослы, и думают только о себе. И Лайла просто доказала, что его догадки верны.
Тогда ему казалось, что не составит особого труда восстановить порядок, выбросить ее с корабля, из своей жизни. Но с Бард ничто не бывает легко. Этот серебристый свет окутал его, переплелся с его собственными синими и зелеными нитями.
– Ты ведь знал.
Погрузившись в свои мысли, Алукард не услышал, как подошел Келл, не увидел в воздухе серебристого свечения. Антари встал рядом, проследил его взгляд.
– Мы тебе кажемся другими? Не такими, как все?
Алукард скрестил руки на груди.
– Мне все люди кажутся разными. На свете нет двух одинаковых нитей магии.
– Но ты же знал, кто она такая, – настаивал Келл. – С той самой минуты, как увидел ее.
Алукард склонил голову набок.
– Вообрази мое удивление, – начал он, – когда уличная карманница с серебристым облаком над головой убивает одного из моих людей, поступает ко мне в команду, а потом просит научить ее магии.
– Так, значит, это ты виноват, что она ввязалась в Эссен Таш.
– Хочешь верь, хочешь не верь, – произнес Алукард, эхом повторяя слова самого Келла, сказанные накануне вечером в адрес Рая, – но это была ее затея. Я честно пытался ее отговорить. Но она оказалась весьма упрямой особой. – Он метнул взгляд на Келла. – Наверное, таковы все антари.
Келл возмущенно фыркнул и отвернулся. Вечно норовит умчаться в бешенстве. Тоже, наверное, привычка всех антари.
– Погоди, – остановил его Алукард. – Мне надо тебе…
– Не надо.
– Ты даже не знаешь, что я хочу тебе сказать! – ощетинился Алукард.
– Наверняка что-нибудь о Рай, поэтому и слышать не хочу. Если ты еще хоть раз заикнешься о том, каков в постели мой брат, я тебе челюсть сверну.
Алукард тихо, грустно рассмеялся.
– Что тут смешного?
– Ничего, – умолк Алукард. – Просто тебя так легко разозлить. Вот я и не могу устоять перед соблазном.
– Я тоже не смогу устоять и врежу тебе, если зайдешь слишком далеко.
Алукард поднял руки.
– Справедливо. – Он потер старые шрамы на запястьях. – А хотел я сказать вот что. У меня никогда и в мыслях не было обидеть его.
Келл бросил на него пренебрежительный взгляд.
– Ты не воспринимал его всерьез.
– С чего ты взял?
– Рай влюбился в тебя всей душой, а ты его покинул. И он подумал… – Сердитый вздох. – Ты же не забыл, что сам сбежал из Лондона задолго до того, как я тебя вышвырнул?
Алукард покачал головой, устремил взгляд в гладкую синеву моря. Зубы сжались, тело напряглось, не желая подпускать правду. Потому что правда была с когтями и глубоко вонзила их в грудь. Было бы куда легче оставить ее невысказанной, но когда Келл снова собрался уйти, Алукард все же заговорил.
– Я ушел, – сказал он, – потому что мой брат выяснил, где я провожу ночи и, главное, с кем я из провожу.
Алукард не сводил глаз с воды, но все же услышал, как шаги Келла остановились.
– Хочешь верь, хочешь не верь, не все семьи готовы пожертвовать достоинством ради королевских прихотей. Семейство Эмери строго следует традиционной морали. – Он помолчал. – Мой брат Беррас рассказал отцу, и тот избил меня до полусмерти. Сломал мне руку, плечо, ребра. А потом велел Беррасу отправить меня в море. Мое бесчувственное тело погрузили на корабль. Очнулся я в трюме. Капитан получил десять ришей и приказ не возвращаться в Лондон, пока мне на борту «не вправят мозги». Я сбежал в первом же порту, и весь мой капитал составляли три лина в кармане и магия в крови. Дома меня никто не ждал, поэтому я не вернулся. Лишь в этом я и виноват. Но я и не догадывался, как много значу для него. – Он наконец оторвал взгляд от моря и посмотрел в глаза Келлу.
– Я не хотел уходить, – сказал он. – И если бы я знал, что Рай любит меня так же, я его, то вернулся бы намного раньше.
Они стояли в вихре морских брызг и слушали скрип мачты.
Долго, очень долго ни тот, ни другой не произносили ни слова.
Наконец Келл вздохнул:
– И все равно я тебя терпеть не могу.
– Взаимно, – с облегчением расхохотался Алукард.
С этими словами капитан оставил антари и пошел к своей воровке.
Ленос оставил ее у поручней, и теперь она, глядя куда-то вдаль, острием кинжала вычищала грязь из-под ногтей.
– О чем задумалась, Бард?
Она взглянула на него, и уголки губ тронула улыбка.
– Вот уж не думала, что буду снова стоять с тобой на одной палубе.
– Мир полон сюрпризов. И теневых королей. И проклятий. Хочешь кофе? – Алукард протянул ей чашку. Она бросила на коричневую жижу короткий взгляд и ответила:
– Воздержусь.
– Бард, ты и сама не знаешь, чего лишаешься.
– Знаю. Утром меня уже угораздило попробовать.
Алукард скривился и выплеснул остатки кофе за борт. По сравнению с Айло обычный кок со «Шпиля» казался дворцовым шеф-поваром.
– Съесть бы чего-нибудь посущественней.
– С каких это пор мой стальной капитан превратился в высокородного нытика? – поддразнила она.
– А с каких это пор моя лучшая воровка превратилась в занозу?
– Я всегда ею была, – ответила она.
Лайла подставила лицо солнцу. Волосы у нее отросли, темные пряди достигали плеч, стеклянный глаз поблескивал в ярком зимнем свете.
– Ты любишь море, – заметил он.
– А ты разве нет?
Рука Алукарда крепче сжала поручни.
– Люблю… кое-что. Воздух открытого моря, силу команды, работающей вместе, дух приключений и тому подобное. Но… – Он почувствовал, как что она вся превратилась во внимание, и замолчал. Много месяцев они осторожно ходили по тонкой черте между открытой ложью и правдоподобными умолчаниями, кружились на месте, и ни тот, ни другой не собирался раскрывать карты. Они берегли правду, как сокровище, и были готовы делиться ею лишь в обмен на такую же откровенность.
А сейчас он едва не проболтался, чуть не выдал крупицу тайны совершенно бесплатно.
– Но?.. – поддела она его легким касанием воровки.
– Бард, тебе когда-нибудь надоедало вечно убегать?
– Нет, – она склонила голову.
Алукард всмотрелся в горизонт.
– Значит, позади ты оставляла не так уж много.
Его перебил порыв холодного ветра. Лайла сложила руки на поручне, всмотрелась в бегущие внизу волны.
– Это еще что?
На поверхности что-то покачивалось. Деревяшка. Одна, другая, третья. Мимо них плыли сломанные доски с обгорелыми краями. Алукарда пробрала дрожь.
«Призрак» плыл среди обломков затонувшего корабля.
– Это сделали Морские змеи, – проговорил Алукард.
Глаза Лайлы расширились.
– Надеюсь, это разбойники? А не морские чудовища, способные проглотить корабль?
Алукард изогнул бровь:
– Морские чудовища? А такие бывают?
– Откуда мне знать, что в этом мире бывает, а чего нет? – огрызнулась она.
– Ну, морских змей, глотающих корабли, точно не бывает… Джаста, видишь? – окликнул он.
Капитанша прищурилась.
– Вижу. Неделю назад, не больше.
– Маловато, – пробормотал Алукард.
– Ты же хотел идти самым быстрым путем, – сказала она и повернула штурвал, огибая большой обломок с еще заметным названием.
– Так кто же они, эти Морские змеи? – напомнила Лайла.
– Воины-наемники. Перед атакой пускают ко дну собственный корабль.
– Чтобы отвлечь внимание? – спросила Лайла.
– Нет, – покачал головой Алукард. – Как предостережение. Это значит, что их корабль им больше не нужен: они перебьют всех на чужом, выбросят в море, захватят судно и уйдут на нем.
– Ого, – протянула Лайла.
– Вот именно.
– И зачем только зря губить хороший корабль…
Алукард изумленно заметил:
– Только ты способна оплакивать корабль, а не погибших моряков.
– Ну, корабль уж точно никому не сделал ничего плохого, – уверенно ответила Лайла. – А люди, может, и заслужили.
II
В детстве, когда ему не спалось, Келл имел обыкновение бродить по дворцу.
Ходьба сама по себе что-то успокаивала в нем, расслабляла нервы, освобождала мысли. Он терял счет не только времени, но и пространству, поднимал глаза и с удивлением обнаруживал, что стоит в незнакомом месте и не помнит, как сюда пришел, потому что, погрузившись в себя, не смотрел по сторонам.
На «Призраке» было сложно заблудиться, потому что весь кораблик целиком легко уместился бы в покоях Рая. Но тем не менее Келл неожиданно для самого себя очутился перед каютой Холланда, приспособленной под тюремную камеру.
В дверях сидел на стуле старый Айло. Он на ощупь выстругивал из черной деревяшки игрушечный кораблик, и получалось у него, надо сказать, неплохо. Казалось, он погружен в свое занятие и ничего не замечает, как Келл минуту назад, однако старик почувствовал присутствие другого человека и понял это как беззвучный приказ покинуть свой пост. Он оставил свою поделку на стуле и ушел. Келл заглянул в каюту, ожидая встретить взгляд Холланда, и нахмурился.
Холланд сидел на койке, высоко подтянув ноги положив голову на колени. Одна его рука была прикована к стене, и цепь свисала, как поводок. Лицо было серовато-бледным – видно, путешествие по морю давалось ему нелегко. А в черных волосах появились новые серебристые нити. Должно быть, разрыв с Осароном лишил его немалой доли жизненных сил.
Но больше всего удивило Келла то, что Холланд просто-напросто спит.
Келл всегда видел Холланда только настороже, тот никогда не ослаблял бдительности и уж тем более не отключался. Но даже во сне он не знал покоя. Мышцы на руках подергивались, дыхание прерывалось, будто его мучили дурные сны.
Келл, затаив дыхание, убрал с дороги стул и вошел.
Он приблизился, присел перед койкой, но Холланд так и не пошевелился.
– Холланд! – тихонько окликнул Келл. Ответа не было.
И лишь когда Келл тронул его за плечо, Холланд проснулся. Он вскинул голову, резко отпрянул, ударившись плечом о переборку. В первый миг распахнутые глаза были пусты, тело сжалось, мысли блуждали где-то далеко. Этот длилось лишь секунду, но в тот краткий миг Келл заметил его страх. Глубоко спрятанный, привычный, тот, который палками вбивают в зверя, посмевшего укусить хозяина. Тщательно хранимая маска спокойствия соскользнула, обнажив боль. Потом Холланд моргнул раз, другой, и взгляд стал осмысленным.
– А, Келл, – он отрывисто вздохнул, снова всем своим обликом изобразил спокойствие, будто поборол тех демонов, которые терзали его во сне. – Вос оч? – отрывисто спросил он на своем родном языке. «В чем дело?»
Под его взглядом Келлу захотелось попятиться, но он справился с собой. С тех пор, как он пришел за Холландом в дворцовую тюрьму, они едва перемолвились парой слов. Вот и сейчас он сказал лишь:
– Неважно выглядишь.
Темные волосы Холланда прилипли к лицу, в глазах стоял лихорадочный блеск.
– Заботишься о моем здоровье? – прохрипел он. – Как трогательно.
И принялся рассеяно теребить наручники. Кожа под оковами была красная, воспаленная, и Келл, не раздумывая, протянул руку к металлу.
Холланд замер:
– Что ты делаешь?
– Как ты думаешь? – Келл достал ключ. Пальцы стиснули наручник, и холодная тяжесть металла, от которой немели пальцы, напомнила ему Белый Лондон, ошейник, клетку и собственный крик…
Цепи распались, наручники звякнули, упав на пол. Наверное, на дереве останется след.
Холланд поглядел на свои натертые руки, пошевелил пальцами.
– Не боишься?
– Поживем – увидим, – ответил Келл и сел на стул у противоположной стены. Он был начеку, держал руку возле ножа, но Холланд не делал попыток напасть, лишь задумчиво потирал запястья.
– Странное чувство, правда? – сказал Келл. – Было дело, однажды король меня арестовал. И я сидел в той же самой камере, что и ты. В этих же самых цепях.
– И сколько времени ты провел в этих цепях? – насмешливо спросил Холланд. – Несколько часов или даже целый день?
Келл промолчал, и Холланд сокрушенно покачал головой, подавившись насмешкой. «Призрак» качнулся на волне, и Холланд побледнел.
– Зачем меня взяли на этот корабль? – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Вернее, так: зачем ты сел на этот корабль?
Келл опять ничего не сказал. Кто предупрежден, тот вооружен, а у него не было намерения вооружать Холланда. Время еще не пришло. Он ждал дальнейших расспросов, но Холланд откинулся к стене и посмотрел в окно.
– Если прислушаться, можно услышать море. И корабль. И людей на нем. – Келл насторожился, но Холланд продолжал: – У этого Гастры голос разносится далеко. Капитаны тоже оба любят поговорить. Черный рынок, сосуд для магии… Мне нетрудно было сложить два и два.
Значит, ему все известно.
– Ну и как, нравится? – пробормотал Келл, до сих пор не понимая, почему он еще здесь и зачем вообще сюда пришел.
– Если задумали напасть на Осарона, то я могу помочь. – Голос белого антари изменился, и Келл не сразу понял, какие чувства в нем слышатся. Жар. Гнев. Голос у Холланда всегда был ровным и гладким, как камень. А теперь в нем появились трещины.
– Чтобы помогать, надо, чтобы тебе доверяли, – сказал Келл.
– Не обязательно, – возразил Холланд. – Главное, чтобы был обоюдный интерес. – Его взгляд прожигал Келла насквозь. – Зачем ты меня взял? – снова спросил он.
– Чтобы ты не натворил бед во дворце. А еще – в виде приманки, в надежде, что Осарон погонится за нами.
Это было правдой лишь отчасти, но, когда Келл произнес эти слова и увидел глаза Холланда, ему стало легче. Он уступил расспросам.
– Тот сосуд, о котором ты слышал, называется передатчиком. Мы хотим упрятать туда Осарона.
– Как? – спросил Холланд – без недоверия, но настойчиво.
– Передатчик – это хранилище, – объяснил Келл. – Когда-то маги придумали их, чтобы вкладывать туда свою магическую силу и передавать ее по наследству.
Холланд умолк, но в глазах все еще горел лихорадочный блеск. После долгой паузы он снова заговорил – тихо, сосредоточенно.
– Если хотите, чтобы я пустил в ход этот передатчик…
– Я привез тебя не за этим, – слишком быстро перебил Келл, сам не понимая, близка ли догадка Холланда к истине или очень далека от нее. Он и сам давно раздумывал над этим вопросом – с той самой минуты, когда выехал из Лондона. Передатчику нужна жертва. Ею должен стать один из них. Так надо. Но Холланду доверять нельзя – однажды он уже подвел их. Приносить в жертву Лайлу он не хотел, хоть она и не боялась ничего на свете, даже того, чего следовало бы. Келл знал, что Осарон имеет на него свои виды, но у него есть Рай, а у Холланда – никого, а Лайла почти всю жизнь обходилась без магии, а он сам скорее умрет, чем потеряет брата, потеряет самого себя… Эти мысли снова и снова прокручивались в голове.
– Келл, – сурово сказал Холланд. – Мои тени принадлежат только мне, и Осарон – одна из них.
– Так же и витари был моей тенью, – ответил Келл.
С чего это началось?
Он вскочил, чтобы не сболтнуть лишнего, потому что чувствовал – еще немного, и эта идея начнет ему нравиться.
– О благородных жертвах поговорим потом, когда устройство будет у нас в руках. А до тех пор… – Он кивком указал на цепи, – наслаждайся свободой. Я бы разрешил тебе прогуляться по кораблю, но…
– При Дилайле и Джасте я далеко не уйду. – Холланд снова потер запястья, пошевелил пальцами. Казалось, он не знает, куда девать руки. Потом он свободно скрестил их на груди, повторяя позу Келла. Закрыл глаза, но Келл видел, что он не спит. Ни следа расслабленности – весь начеку, ощетинился колючками.
– Кем они были? – тихо спросил Келл.
– Кто? – приоткрыл глаза Холланд.
– Те трое, кого ты убил до Данов.
Неловкая пауза.
– Не имеет значения.
– Имеет, раз ты до сих пор вспоминаешь о них, – сказал Келл.
Но Холланд снова спрятался под маской безразличия, и оба погрузились в долгое молчание.
III
Ворталис всегда хотел быть королем – и не когда-нибудь в будущем, а сейчас. Так он говорил Холланду. И плевать он хотел на сказки и легенды. Он в них не верил. Но знал: городу нужен порядок. Нужна сила. Нужен вождь.
– Стать королем хочет каждый, – говорил Ворталис.
– Не каждый, – возражал Холланд. – Я, например, не хочу.
– Значит, ты или лгун, или глупец.
Они сидели в таверне «Жженая кость». Месте, где разговоры о цареубийстве ни у кого не вызывают удивления.
Время от времени на них обращали внимание, но Холланд понимал: тема разговора тут ни при чем. Всем интересен его левый глаз и ножи Ворталиса.
– Ну и парочка из нас, – сказал Ворт, когда они впервые вошли в эту таверну. – Антари и Охотник. Прямо-таки название для одной из твоих сказок. – И он наполнил бокалы.
Прогнав воспоминание, Холланд сказал:
– В Лондоне уже есть король.
– В Лондоне всегда есть король, – отмахнулся Ворталис. – Или королева. А давно ли нынешний правитель стал тираном?
Оба знали, что трон переходит из рук в руки только одним путем – силой. Правитель носит корону лишь до тех пор, пока у него хватает сил удерживать ее на голове. А значит, каждый следующий король когда-то убил предыдущего. Власть держится на продажности, а продажность вознаграждает сильных. Те, кто взошел на этот трон, всегда мостили себе дорогу кровью.
– Ты тоже станешь тираном, – сказал Холланд.
– Не обязательно, – возразил Ворталис. – Ты станешь моей мощью, моим рыцарем, моей силой, а я буду олицетворять закон, порядок, право, и вместе мы добьемся очень многого. – Он опустил кружку. – И сможем удержать трон.
Он был одаренным оратором, в этом ему не откажешь. Такие люди разжигают людей, как кочерга, когда ею ворошат угли. Его прозвали Охотником, но чем больше Холланд его узнавал, тем чаще про себя называл Рупором. Однажды он сказал об этом Ворталису, и тот лишь хихикнул, сказал, что он и впрямь неплохо звенит.
В нем, несомненно, была притягательная сила, и не юношеское обаяние мальчишки, который еще не повидал самые худшие стороны жизни, а заразительный огонь, свойственный людям, которые, несмотря ни на что, верят в перемены.
Разговаривая с Холландом, Ворталис всегда смотрел ему в оба глаза, и зеленый, и черный, и Холланду казалось, что эти глаза в мелкую крапинку видят его насквозь.
– Знаешь, что случилось с прошлым антари? – спросил Ворталис и наклонился поближе к Холланду. – Я вот знаю. Я был в замке, когда королева Столь перерезала ему горло и искупалась в его крови.
– Что ты делал в замке? – поинтересовался Холланд.
Ворталис смерил его долгим, тяжелым взглядом.
– И это все, что ты вынес из моего рассказа? – Он покачал головой. – Послушай, наш мир отчаянно нуждается в магии, а наши короли и королевы расплескивают ее, как воду, лишь бы насладиться собственной властью. Или, может, для того, чтобы магия не выступила против них. Страх – вот что привело нас к тому, что есть сейчас. Страх перед Черным Лондоном, страх перед магией, которую не можем подчинить себе. Но этот путь не ведет вперед, он ведет лишь в пропасть. Я мог бы прикончить тебя…
– Попробуй только…
– …Но нашему миру нужна сила. И люди, которые ее не боятся. Подумай, как многого мог бы добиться Лондон с таким вождем, – сказал Ворталис. – С королем, который заботится о своих подданных.
Холланд провел пальцем по краю кружки. Эль стоял нетронутым. А его собеседник опустошал уже вторую.
– Значит, хочешь прикончить нынешнего короля, – заключил он.
Ворталис подался вперед:
– А разве об этом не мечтает весь Лондон?
Вопрос был здравый.
Горст – человек-гора, который огнем и мечом проложил себе дорогу к трону, опираясь на армию. Он превратил замок в крепость, а город – в трущобы. Его люди скакали по улицам, отбирали все, что могли, все, что хотели, во имя короля, который делал вид, что заботится о народе, заявлял, что может воскресить город, а сам выдаивал его досуха.
И каждую неделю на кровавой площади Горст своими руками перерезал глотки. Он считал это данью, которую город платит умирающему миру. Считал, что эта жертва – хотя сам-то он ничем не жертвовал – может наладить сбившийся ритм этого мира. Что пролитая кровь доказывает его преданность своему делу.
Сколько раз Холланд стоял на краю этой площади, смотрел и мечтал, как перережет горло Горсту. Как вернет его тело в изголодавшуюся землю.
Ворталис впился в него многозначительным взглядом, и Холланд понял.
– Ты хочешь, чтобы Горста убил я. – Собеседник кивнул. – А почему сам не займешься этим?
У Ворталиса рука не дрогнет – свое прозвище он получил отнюдь не за миролюбивый нрав. Что-что, а убивать он умел.
Но лишь глупец пойдет в бой без своего самого острого ножа, пояснил Ворталис, склонившись ближе, а ты, Холланд, как нельзя лучше подходишь для этой задачи.
– Я понимаю, этот процесс тебе не нравится, – добавил он. – Но убивать с серьезной целью и убивать ради развлечения – разные вещи, и люди мудрые понимают: чтобы один поднялся, кто-то другой должен пасть.
– Некоторые глотки сами просятся, чтобы их перерезали, – сухо произнес Холланд.
Ворталис хищно усмехнулся.
– Вот именно. Поэтому выбирай: либо ты сидишь сложа руки и ждешь, чем закончится эта история, либо поможешь мне написать ее продолжение.
Холланд побарабанил пальцами по столу.
– Дело будет непростое, – сказал он задумчиво. – У него полно стражи.
– Эти люди – как крысы, – отмахнулся Ворталис, достал тугую бумажную трубочку и поджег ее кончик на настольной лампе. – Сколько ни перебей, на их места сразу сбегутся новые.
– Они ему преданны? – спросил Холланд.
Ворталис презрительно фыркнул, выпустив из ноздрей облачко дыма.
– Преданность надо либо купить, либо заслужить. Насколько я знаю, у Горста нет ни богатств, ни харизмы. Эти люди сражаются за него, умирают ради него, вытирают ему зад. Слепая одержимость рабов, на которых лежит заклятие.
– Заклятия гибнут вместе со своими создателями, – заметил Холланд.
– Итак, вернемся к делу. К гибели тирана и колдуна, налагающего на людей заклятия. Хочешь узнать, почему ты идеально подходишь для этой работы? Если верить одному из немногих моих шпионов, Горст живет на самом верхнем этаже дворца, в комнате, охраняемой с четырех сторон и запертой на замки прочнее, чем сундук с сокровищами. Правду ли говорят, – сказал Ворталис, и в его глазах плясали искры, – что антари умеют создавать двери?
* * *
Спустя три ночи, на девятых колоколах, Холланд вошел в ворота замка и исчез. Переступил через порог – и очутился посреди королевских покоев, среди бесчисленных подушек и шелков.
С руки антари, сжимавшей талисман, капала кровь. У Горста было очень много талисманов, он даже не заметил, что один из них исчез. Шпион доставил его Ворталису. Три простых слова – Ас Тасцен Горст – и вот он на месте.
Король сидел у пылающего очага, уплетал жареного фазана с хлебом и карамельными грушами. В городе люди умирали с голоду, а Горст на бесконечных пиршествах растолстел, как свинья.
Увлеченный едой, король не заметил подошедшего сзади Холланда, не услышал, как тот вытащил нож.
– Постарайся не в спину, – напутствовал Ворталис. – Он же все-таки король. Заслуживает увидеть разящий клинок.
– Странные у тебя принципы.
– Уж какие есть.
На полпути Холланд понял, что Горст обедает не один.
Рядом с королем, как зверек, сидела на корточках обнаженная девочка лет пятнадцати, не больше. Ее-то, в отличие от Горста, ничего не отвлекало, и, услышав шаги Холланда, она вскинула голову, увидела его и завизжала.
Звук резко оборвался – Холланд молниеносным движением силы выдавил воздух у нее из легких. Но Горст уже встал на ноги, заслонив очаг своей огромной тушей. Холланд метнул нож в сердце короля.
А Горст поймал его на лету.
Король с усмешкой взял нож, а девчонка извивалась, хватаясь за горло.
– Это всё, что у тебя есть?
– Нет, – ответил Холланд и сжал в ладонях большую фибулу. – Ас стено, – произнес он и раскрыл ладони. Фибула разлетелась на дюжину металлических осколков. Стремительные, как луч света, они взмыли в воздух и насквозь прошили одежду, кожу, плоть.
На белой тунике выступила кровь, потекла по рукавам. Горст застонал, но не упал. Холланд вонзил металл глубже, до костей, и Горст упал на колени возле девчонки, судорожно хватавшей воздух ртом.
– Думаешь, так легко… убить… короля? – прохрипел он, а в следующий миг – Холланд не успел ему помешать – схватил оброненный нож и одним взмахом перерезал девчонке горло.
Холланд отшатнулся и отпустил ее голос. На пол плеснулась кровь. Горст погрузил пальцы в вязкую лужу и начал рисовать какие-то знаки, творя заклятие. Жизнь девчонки значила для него не больше, чем бутылочка чернил.
В Холланде вспыхнул гнев. Он вскинул руки, и Горст задергался вверх-вниз, как кукла на веревочках. Магическая сила развела его руки в стороны, и тиран испустил утробный рев.
– Хочешь править городом? – хрипел он, сопротивляясь хватке Холланда. – Попробуй. Посмотрим… сколько… ты продержишься.
Холланд подхватил пламя из очага, вытянул его в ленту и обернул горло короля огненным воротником. Горст наконец-то издал предсмертный вопль, потом крики перешли во всхлипы. Холланд перешагнул через лужу крови и подошел совсем близко – так, что ощутил жар пылающего кольца.
– Пришло время, – сказал он, и его слова были едва слышны сквозь крики тирана, – для совсем иного короля.
* * *
– Ас оренсе, – сказал Холланд, когда всё закончилось.
Пламя угасло, одна за другой распахнулись двери, и вошел Ворталис с дюжиной спутников. Их темные доспехи уже были украшены гербом, который он сам себе придумал, – раскрытая рука с кругом на ладони.
Сам Ворталис был одет не для битвы. В темно-сером, как обычно, и единственными цветными пятнами в его облике оставались его переливчатые глаза да кровавые следы, которые он оставлял на полу.
В коридоре у него за спиной валялись тела стражников Горста.
– Мне кажется, ты сказал, что заклятие рассеется. Не было нужды их убивать, – недовольно поморщился Холланд.
– На всякий случай, – ответил Ворталис и, заметив выражение лица Холланда, добавил: – Тех, кто просил о пощаде, я оставлял в живых.
Он окинул взглядом тело Горста – кровавые раны, ожог на шее – и тихо присвистнул.
– Никогда больше не буду с тобой спорить.
На столе у очага еще стоял недоеденный обед Горста. Ворталис взял бокал мертвого короля, выплеснул в огонь, плеснул себе вина и покрутил, ополаскивая.
Потом поднял бокал, салютуя своим людям.
– Он вис оч! Замок наш. Снимите старые знамена. Пусть к рассвету весь город знает, что тирану конец. Возьмите его припасы, это его вонючее вино и раздайте бедным. Сообщите всем, что в Лондоне новый король, и зовут его Рос Ворталис.
С радостными воплями его люди выплеснулись в открытые двери, перешагивая через распростертые тела прошлых стражников.
– И пусть тут наведут порядок! – крикнул им вслед Ворталис.
– Ты в хорошем настроении, – заметил Холланд.
– И тебе того желаю, – отозвался Ворталис. – Вот так и происходят перемены. Не по хотенью и веленью, как в твоих сказках, а по хорошо выполненному плану – ну и без крови не обойтись, но так уж устроен мир. Теперь дело за тобой. Я буду королем этого города, а ты – его храбрым рыцарем, и вместе мы сделаем мир лучше. – Он поднял бокал и повторил: – Он вис оч. За новую зарю, за хороший конец, за верных друзей.
Холланд скрестил руки.
– Неужели они у тебя еще остались? Ты столь многих посылал ко мне.
Ворталис рассмеялся. Холланд ни разу не слышал ничего подобного после смерти Тальи, да и то ее смех сочился сладостью ядовитых ягод, а у Ворталиса – рокотал, как морские волны.
– Я никогда не посылал к тебе друзей, – сказал он. – Только врагов.
IV
Ленос стоял на корме «Призрака» и играл с маленьким резным корабликом, какие оставлял повсюду старый Айло.
Вдруг мимо пролетела птица. Ленос испуганно поднял глаза. Значит, они приближаются к земле. Всё бы ничего, но направляются-то они к рынку Маризо, а он расположен в открытом море. Моряк поспешил на нос. «Призрак» безмятежно скользил навстречу порту, выраставшему на горизонте.
– Почему мы идем к берегу?
– Отсюда легче проложить курс, – ответила Джаста. – Да и припасы подходят к концу. Отчалили-то второпях.
Ленос тревожно посмотрел на Алукарда, поднимавшегося из трюма.
– А сейчас мы разве не торопимся?
– Мы ненадолго, – только и сказала Джаста.
Ленос прикрыл глаза от послеполуденного солнца и вгляделся в шеренгу кораблей, пришвартованных в порту.
– Это порт Розеналь, – подсказал Алукард. – Последняя мало-мальски интересная стоянка перед северной бухтой.
– Не нравится мне это, – проворчал принц-антари, появившись на палубе. – Джаста, мы…
– Сгрузим ящики и пополним припасы, – твердо заявила капитанша, вместе с Хейной разматывая швартовы. – Час-другой, не больше. Заодно и ноги размять. До ночи отчалим, а к утру будем на рынке.
– Я бы, например, не прочь перекусить, – сказал Алукард, высвобождая трап. – Не обижайся, Джаста, но у Айло с готовкой примерно так же хорошо, как со зрением.
Корабль остановился. Двое портовых рабочих поймали швартовы и привязали к тумбам. Алукард, не оглянувшись, спустился по трапу, Лайла пошла за ним.
– Санкт! – тихо выругалась Джаста. Келл и Ленос оглянулись на нее. Что-то пошло не так, Ленос это нутром чуял.
– Идете? – крикнула Лайла, но Келл отозвался:
– Я остаюсь на борту, – и накинулся на Джасту: – Да в чем дело?
– Тебе надо спуститься, – ответила капитанша. – Сейчас же.
– Почему? – спросил Келл, но Ленос уже заметил: из порта к ним направлялись три человека. Двое мужчин и женщина, все в черном, со шпагами на поясах. У Леноса по коже пробежали мурашки.
Наконец Келл тоже заметил незнакомцев.
– Кто они такие?
– Неприятности на нашу голову, – ответила Джаста. Ленос хотел было предупредить Алукарда и Лайлу, но они уже были на полпути через порт, и капитан, видимо, тоже заметил опасность: он небрежно обнял Лайлу за плечи и повернул в другую сторону.
– В чем дело? – допытывался Келл. Джаста повернулась и пошла к трюму.
– И чего они заявились? Ведь еще зима не кончилась.
– Да кто это такие? – закричал Келл.
– Этот порт – частная собственность, – пояснил Ленос, быстро переставляя длинные ноги. – Им управляет человек по имени Розеналь. А это его бойцы. Обычно они берутся за дело не раньше лета, когда погода установится и кораблей станет много. Они проверяют груз, ищут контрабанду.
– Мне казалось, этот корабль как раз и торгует контрабандой, – покачал головой Келл.
– Так оно и есть. – Джаста в два прыжка спустилась по трапу и нырнула в трюм. Люди Розеналя берут свою долю. Ребята хорошо устроились, потому что честные корабли сюда не заходят. Но что-то они рановато пожаловали.
– Я все равно не понимаю, почему мы должны прятаться, – сказал Келл. – Разбирайся сама со своим грузом…
Джаста обернулась к нему. Ее могучая фигура перегораживала коридор.
– Да ладно! Тут тебе не Лондон, дорогой принц, и далеко не все местные жителя питают горячую любовь к властям. Здесь правят деньги, и люди Розеналя охотно похитят принца, чтобы потребовать выкуп, или продадут антари по частям на Ферейс Страс. Если хочешь сохранить голову на плечах, бери мага-предателя и проваливай.
Ленос заметил, как Келл побледнел.
По палубе застучали шаги, Джаста зарычала и кинулась наверх. Келл схватил с крючка пару шляп и натянул одну на свои медные волосы. Холланд под палубой не мог услышать слов Джасты, но, видимо, понял, чем грозит громкий топот: когда Келл вошел, он был уже на ногах.
– Полагаю, на корабле не все ладно, – сказал Холланд. При виде предателя без цепей у Леноса заныло под ложечкой, но Келл лишь сунул антари вторую шляпу.
– Джаста! – послышался над головой незнакомый голос.
Холланд натянул шляпу, скрыв под полями черный глаз. Капитанша вытолкнула их из каюты и показала окно в задней части корабля. Распахнула его, и за ним обнаружилась короткая лесенка, уходящая в воду.
– Спускайтесь. Живей! Возвращайтесь через час-другой. – Джаста шагнула прочь, и в этот миг один из незваных гостей добрался до трапа и стал спускаться в трюм. Когда показались черные сапоги, Ленос метнулся к окну и прикрыл его своей тощей спиной.
Келл едва успел вылезти.
Ленос ждал всплеска, но услышал лишь рваное дыхание, потом миг тишины и приглушенный стук сапог по палубе. Он бросил взгляд через плечо и увидел, как Холланд спрыгнул с лестницы и приземлился рядом с Келлом. В этот миг в трюм ворвались наемники Розеналя.
– Это еще что? – спросила женщина, увидев Леноса, распластанного у окна.
– Трюм проветриваю, – неуклюже улыбнулся он и хотел захлопнуть створку. Наемница схватила его за руку и оттолкнула.
– Дай-ка я сама посмотрю.
Ленос затаил дыхание. Она высунула голову, оглядела окрестности.
А когда повернулась обратно, Ленос прочитал ответ на ее скучающем лице и облегченно вздохнул.
Она не заметила ничего подозрительного.
Антари успели уйти.
V
Розеналь Лайле сразу не понравился.
Она и сама не понимала, что ее тревожит сильнее: то ли сам портовый город, то ли идущие по пятам преследователи. Скорее всего, второе.
Поначалу она не придала этому значения, решила, что после случая в порту, когда они едва-едва избежали стычки, у нее расшалились нервы, но с каждым шагом уверенность разгоралась все сильнее, окутывала плечи, как плащ, чужие взгляды щекотали шею.
Лайла всегда прекрасно чувствовала, одна она или нет. Люди всегда оставляют свой след, они имеют вес, под которым прогибается ткань окружающего мира. И Лайла ощущала его. Сейчас ей казалось, что, должно быть, это говорила в крови магия, звенела, как натянутая струна.
И когда они дошли до вершины подъема, Келл тоже почувствовал неладное. А может, просто ощутил, как напряглась она.
– Думаешь, нас преследуют? – спросил Келл.
– Вероятно, – дерзко ответил за нее Холланд. При виде белого антари на свободе, без цепей, у Лайлы внутри все переворачивалось.
– Я всегда исхожу из предположения, что нас преследуют, – сказала она с натянутой улыбкой. – Как ты думаешь, почему у меня столько ножей?
– Знаешь, – нахмурился Келл, – я никогда не могу понять, шутишь ты или нет.
– Одни города окутаны туманом, – предложил объяснение Алукард, – а другие – дурными предчувствиями. В Розенале и того, и другого понемногу.
Чувства Лайлы обострились до предела. Город, нависавший над портом, являл собой тугой клубок узких улиц, приземистых домов, съежившихся под ледяным ветром. Матросы двигались перебежками от двери до двери, надвинув капюшоны и подняв воротники. В лабиринте переулков тонули чахлые обрывки света, среди глубоких теней прятались узкие подворотни, где легко могли укрыться преследователи.
– В ощущении, что за тобой следят, таится странная прелесть, – продолжал капитан.
В начале извилистой улицы Лайла замедлила шаг. В руку легла знакомая тяжесть ножа. Предчувствие становилось все острее. Лайла знала, как колотится сердце, когда ты кого-то преследуешь, как оно замирает, когда кто-то следит за тобой, и сейчас сердце вело себя не как хищник, а как добыча, и ей это не нравилось.
Она вгляделась в свинцовую тьму переулка, но ничего не увидела.
Остальные ушли вперед. Лайла шагнула вслед – и вдруг увидела. Впереди, на повороте, где дорога уходила в сторону, мелькнул силуэт. Блеснули гниющие зубы. Темный шарф на шее. Губы шевельнулись, и ветер донес исковерканный обрывок мелодии.
Той самой песенки, которую она сотни раз мурлыкала себе под нос на «Шпиле».
«Как нам узнать, когда явится Сарус?»
Лайла вздрогнула, провела пальцем по намасленному лезвию ножа.
«Тигр, о Тигр…»
– Бард! – зазвенел голос Алукарда, вернув ее к реальности. Ее спутники, все до единого, ждали впереди. Лайла оглянулась в переулок – там никого не было. Тень исчезла.
* * *
Лайла плюхнулась в старое шаткое кресло и скрестила руки на груди.
Недалеко от нее какая-то женщина уселась на колени своему спутнику, а через три стола от них разгоралась драка. Спорщики опрокинули стол, на пол посыпались карты для санкта. Шумная таверна провоняла прокисшим спиртным и потными телами.
– Не самое приятное общество, – заметил Келл, пригубив стакан.
– Но и не самое худшее, – возразил капитан, ставя на стол поднос, ломившийся от еды и выпивки.
– Ты и вправду собираешься все это съесть? – спросила Лайла.
– Ну не в одиночку же. – Он придвинул к ней миску жаркого.
У нее заурчало в животе. Она взяла ложку, но вдруг бросила взгляд на Холланда.
Он сидел у стены, а Лайла с краю, как можно дальше от него. Она не могла отделаться от чувства, что он следит за ней из-под своей широкополой шляпы, хотя, поглядывая на него, видела, как он всматривается вглубь таверны у нее за спиной. Его пальцы рассеянно рисовали что-то в луже пролитого эля, но зеленый глаз сосредоточенно подрагивал. Она не сразу поняла, что он пересчитывает людей в таверне.
– Девятнадцать, – холодно сказала она. Алукард и Келл удивленно посмотрели на нее, как будто она что-то брякнула невпопад. Но Холланд лишь поправил:
– Двадцать, – и Лайла невольно обернулась и быстро пересчитала. Он прав. Она не заметила одного за барной стойкой. Проклятье.
– Не надо полагаться лишь на глаза, – добавил белый антари.
Келл бросил хмурый взгляд на Холланда и обернулся к Алукарду.
– Что ты знаешь об этом плавучем рынке?
Алукард отпил глоток эля.
– Этот рынок, которым владеет некто Маризо, находится там уже довольно давно. Есть поговорка о том, что магия никогда не исчезает совсем, она лишь заканчивает свой путь на «Ферейс Страс». И еще говорят: если ты чего-нибудь хочешь, это наверняка найдется на «Бегущих водах». Весь вопрос в цене.
– И что ты купил там в прошлый раз? – поинтересовалась Лайла.
Алукард помолчал, опустив бокал. Ну вот, опять тайны, подумала она.
– Разве не ясно? – вставил Келл. – Он купил свой талант видеть магию.
Алукард прищурился, Лайла широко распахнула глаза.
– Правда?
– Нет, – ответил капитан. – К вашему сведению, мастер Келл, этот талант у меня с рождения.
– Тогда что? – не отставала Лайла.
– Я купил смерть своего отца.
За столом наступило молчание. Кусочек тишины в шумной таверне. У Келла отвисла челюсть. Алукард стиснул зубы. Лайла хлопала глазами.
– Не может быть… – прошептал Келл.
– В открытых водах всё может быть. – Алукард встал. – Кстати… У меня тут есть кое-какие дела. Встретимся на корабле.
Лайла нахмурилась. Между правдой и ложью есть сотни оттенков, и она знала их все. Прекрасно видела, когда человек врет, а когда всего лишь умалчивает.
– Алукард! – воскликнула она. – Что ты…
Он сунул руки в карманы.
– Ах да, чуть не забыл. Чтобы попасть на рынок, каждый из вас должен уплатить дань. Что-нибудь ценное.
Келл с грохотом поставил кружку.
– Мог бы предупредить, пока мы еще не ушли из Лондона…
– Мог бы, – согласился Алукард. – Запамятовал, должно быть. Но я уверен, вы что-нибудь придумаете. Может, Маризо согласится взять твой плащ.
Келл сжал кружку так, что пальцы побелели. Капитан ушел. Когда дверь захлопнулась, Лайла вскочила.
– Ты куда? – рявкнул Келл.
– А как ты думаешь? – Объяснять не было нужды. У нее с Алукардом был негласный уговор – охранять друг друга. – Он не должен уйти один.
– Оставь его в покое, – буркнул Келл.
– Он вечно во что-нибудь влипает, – она застегнула плащ. – Я…
– Я сказал, сиди здесь!
Так разговаривать не следовало.
Лайла ощетинилась.
– Что я слышу, Келл? – холодно произнесла она. – Ты, кажется, попытался мне приказывать. – И не успел он ответить ни слова, подняла воротник и вышла.
* * *
Не прошло и пары минут, как Лайла потеряла его из виду.
Она не хотела этого признавать, потому что всегда гордилась своей способностью идти по следу. Но улицы в Розенале узки и извилисты, на них так легко потерять человека из виду. Весьма разумная планировка для города, где живут в основном пираты, воры и прочий сброд, которому не нравится, когда за ними следят.
В один прекрасный миг Алукард растворился в этом лабиринте. После этого Лайла оставила попытки идти крадучись, ступала громко, даже окликала его по имени, но без толку. Он как сквозь землю провалился.
Солнце быстро садилось, последние лучи сменились сумерками. Границы между светом и тенью размылись, мир стал серым и плоским.
Сумерки – единственное время, когда Лайла реально чувствовала нехватку второго глаза.
Будь вокруг немножко темнее, она бы забралась на крышу и осмотрелась, но сейчас еще слишком светло, и она окажется у всех на виду.
Она остановилась у перекрестка, где сходились четыре переулка. Кажется, она здесь уже была. Лайла уже сдалась было, хотела повернуть в таверну, где ждала выпивка, как вдруг услышала голос.
Тот самый, чью песню принес ветер.
«Как нам узнать, когда явится Сарус…»
Легкий взмах, и в ладонь легла рукоять ножа. Другая рука нырнула под плащ, где таился еще один.
Зазвучали шаги, и она обернулась, готовая к бою.
Но в переулке было пусто.
И вдруг о землю ударилось что-то тяжелое, стукнули сапоги по камням. В воздухе просвистел клинок, она едва успела отскочить.
Нападавший усмехнулся, обнажив гнилые зубы, и она заметила на шее у него татуировку. Кинжал.
– Дилайла Бард, – прорычал он. – Помнишь меня?
– Смутно, – соврала она, вертя в руках кинжалы.
На самом деле помнила, еще как помнила. Не имя, конечно, она его никогда не слышала. А татуировку – ее носили все головорезы с «Медного вора». Капитаном у них был Бализ Касноф, безжалостный пират, с которым она расправилась – весьма легкомысленно – некоторое время назад, на спор с командой «Ночного шпиля». Они, видите ли, не поверили, что она может в одиночку захватить целый корабль!
Она доказала им свою правоту, выиграла спор и даже пощадила большую часть команды «Вора».
А теперь за спиной у головореза с крыши спрыгнули еще двое, из теней появился третий, и она пожалела о своем милосердии.
– Четверо на одного – нечестно, – проговорила она, прижимаясь к стене. Подошли еще двое. Татуировки на шеях темнели, как разверстые раны.
Их стало шестеро.
Однажды она уже пересчитывала их, но в тот раз отсчет был обратным.
– Если попросишь о пощаде, – сказал первый нападавший, – мы управимся быстро.
У Лайлы, как обычно перед дракой, взыграла кровь – чисто, ярко, голодно.
– Мне спешить некуда, – заявила она. – Вы помучаетесь.
– Наглая сука, – прорычал второй. – Я тебя…
Ее нож со свистом вонзился ему в шею. Он упал ничком. Не успело его тело коснуться земли, как ее зубчатый клинок достал второго нападавшего. И в этот миг на нее обрушился первый удар – кулаком в челюсть.
Она упала, отплевываясь кровью.
По телу заструился жар. Грубая рука схватила ее за волосы и вздернула на ноги, у подбородка блеснул нож.
– Твое последнее слово, – хмыкнул тот, что с гнилыми зубами.
Лайла подняла руки, будто сдаваясь, и хищно усмехнулась.
– Тигр, о тигр, – произнесла она, и взревел огонь.
VI
Келл и Холланд сидели друг напротив друга, окутанные тишиной. С каждым глотком она только сгущалась. Келл тщетно топил свое раздражение в бокале. Лайла могла бы уйти по любой из тысячи причин, и надо ж ей было пойти именно за Эмери.
На другом конце зала сильно подвыпившая компания затянула матросскую песню:
– «Он тихою тенью на палубу ступит…»
Келл опустошил свой бокал и потянулся за тем, который оставила она.
Холланд возил пальцами по луже на столе, бокал перед ним стоял нетронутым. Теперь, на твердой земле, в его лицо вернулись краски, но даже в сером зимнем плаще, даже в надвинутом на лицо капюшоне Холланд привлекал внимание. Было в нем что-то такое. Может, манера держаться, может, едва уловимый аромат чуждой магии. Запах пепла, стали и льда.
– Скажи что-нибудь, – буркнул в бокал Келл.
Холланд мимолетно взглянул на него, потом подчеркнуто отвел глаза.
– Этот передатчик…
– Что такое?
– Его должен применить я.
– Может быть, – напрямую ответил Келл. – Только я тебе не доверяю. – Лицо Холланда стало жестче. – И не хочу, чтобы это сделала Лайла. Она не умеет обращаться со своей силой и уж точно не знает, как пережить ее утрату.
– Значит, остаешься ты.
Келл посмотрел на остатки своего эля.
– Значит, остаюсь я.
Если передатчик работает так, как предполагал Тирен, значит, это устройство вытягивает из человека всю магию. Но магия Келла – единственное, что привязывает к нему жизнь Рая.
Он понял это, когда корчился в ошейнике, безжалостно высасывавшем силу, когда слышал угасающий стук сердца Рая. Неужели сейчас будет так же? И столь же мучительно? Или все-таки полегче? Брат знал, на что идет Келл, и дал свое согласие. При расставании он видел это у Рая в глазах. Слышал в его голосе. Рай задолго до прощания примирился со своей участью.
– Хватит думать только о себе.
– Что? – вскинул голову Келл.
– Осарон мой, – сказал Холланд, взяв наконец бокал. – И мне плевать на твои мечты о самопожертвовании и на попытки стать героем. Когда одному из нас придет время уничтожить монстра, это сделаю я. А если попробуешь встать у меня на пути, я тебе жестоко докажу, кто из нас сильнее как антари. Понял?
Над бокалом Холланд встретился глазами с Келлом и сквозь все слова, сквозь всю браваду увидел в его взгляде кое-что иное. Благодарность.
– Спасибо, – сказал Келл, и в груди его заныло от облегчения.
– За что? – холодно спросил Холланд. – Я иду на это не ради тебя.
* * *
В конце концов Ворталис провозгласил себя Зимним королем.
– Почему не летним? – спросил Холланд. – Или не весенним?
Ворталис фыркнул:
– Холланд, ты чувствуешь в воздухе тепло? Видишь, какими голубыми стали реки? Вот и я не вижу. Весна этого мира еще не настала, а уж лето тем более. Эти времена – для твоих будущих королей. А сейчас зима, и наша задача – ее пережить.
Они бок о бок стояли на балконе, а на ветру развевались знамена – раскрытая ладонь на темном фоне. Ворота были нараспашку, площадь заполнена от края до края – народ пришел посмотреть на нового короля, ждал, когда распахнутся ворота замка, чтобы войти и рассказать ему о своих бедах. Воздух гудел. Свежая кровь на троне – новые возможности для улиц. Надежда на то, что новый правитель окажется успешнее там, где его предшественники потерпели неудачу, что он сумеет восстановить все, что было утрачено, все, что начало умирать в тот миг, когда закрылись двери, что он раздует огонь в еле тлеющих углях.
На волосах Ворталиса темнел обруч из вороненой стали того же цвета, что и круг на его знамени. А во всем остальном он был прежним, таким же, каким его встретил Холланд в Серебряном лесу.
– Этот наряд тебе идет. – Ворталис кивком указал на короткий плащ Холланда, застегнутый фибулой с печатью Зимнего короля.
Холланд отошел на шаг от края балкона.
– Если не ошибаюсь, король у нас ты. Тогда почему же на публику выхожу я?
– Потому что, Холланд, правитель должен беречь равновесие между страхом и надеждой. Может, я и умею обращаться с людьми, но ты умеешь вселять в них страх. Я привлекаю их, как мух, а ты держишь на почтительном расстоянии. Вместе мы – притяжение и предостережение, и я бы хотел, чтобы все до единого знали: мой черноглазый рыцарь, мой самый острый меч твердо стоит рядом со мной. – Он покосился на Холланда. – Я прекрасно знаю, что в этом городе процветает цареубийство, мы и сами с тобой продолжили эту кровавую традицию, чтобы попасть сюда, поэтому – может, я и слишком самонадеян – не хочу закончить, как Горст.
– У Горста не было меня, – напомнил Холланд, и король улыбнулся.
– И слава богам.
– Как мне теперь тебя называть? Королем?
Ворталис вздохнул.
– Зови меня другом.
– Как прикажешь… – Холланд украдкой улыбнулся, вспомнив первую встречу в Серебряном лесу. – Ворт.
Ворталис тоже улыбнулся, широко и радостно, как давно никто не улыбался в городе, расстилавшемся под ними.
– И ведь если вдуматься, Холланд, для этого нужны лишь корона да…
– Кёт Ворталис, – окликнул стражник.
Улыбка Ворталиса слетела, оставив вместо себя жесткие углы, приличествующие новому королю.
– В чем дело?
– Там какой-то мальчик просит о встрече с вами.
– Мы ведь еще не открыли дверей, – нахмурился Холланд.
– Знаю, ваше величество, – ответил стражник. – Он вошел не через дверь. Просто… появился.
* * *
Первым делом Холланд обратил внимание на красный плащ мальчика.
Он стоял последи тронного зала и, вытянув шею, разглядывал сводчатый потолок, сложенный из костей. Этот плащ, он был такой яркий, не потускневший, как солнце на закате или ткань, которую носили все лето, а живой, алый, как свежая кровь.
Волосы были более мягкого оттенка – как осенние листья. Приглушенные, но ни в коем случае не тусклые, а новенькие черные сапоги были воистину черными, как зимняя ночь, с золотыми пряжками, такими же, как запонки. И весь он был острый и блестящий, как свежая сталь. И еще более странным, чем вид, был запах, витавший над ним, сладкий чуть ли не до приторности, как аромат сорванных цветов, начинающих гнить.
При виде него Ворталис тихо присвистнул, и юноша обернулся. Стало заметно, что глаза у него разные. Левый – светло-голубой, а правый – непроглядно-черный. Их взгляды встретились, и в голове у Холланда пробежала странная дрожь. Мальчику было лет двенадцать-тринадцать, гладкая холеная кожа и властная осанка выдавали особу королевской крови, но он несомненно был антари.
Мальчик шагнул вперед и бойко заговорил на незнакомом языке, ровном и плавном. У Ворталиса на шее была нарисована языковая руна, приобретенная в странствиях по дальним землям, но Холланд мог лишь улавливать интонации. Встретив его непонимающий взгляд, мальчик прервался и заговорил снова, на сей раз на родном языке Холланда.
– Прошу прощения, – сказал он. – Мой махтан далек от совершенства, я изучал его по книгам. Меня зовут Келл, я принес вам весть от моего короля.
Он сунул руку за пазуху, и стражники ринулись вперед. Холланд загородил собой Ворталиса. А мальчик вытащил – кто бы мог подумать! – письмо. От конверта шел тот же сладковатый аромат.
Ворталис посмотрел на бумагу и сказал:
– Здесь только один король. Это я.
– Разумеется, – подтвердил мальчик-антари. – Мой король правит в другом Лондоне.
В комнате наступила тишина. Все, конечно, знали о других Лондонах и о других мирах. Один был очень далек, и магия там не жила. Другой, изломанный и разбитый, лежал совсем рядом, но его пожрала магия. И еще один, жестокий, захлопнул свои двери и оставил мир Холланда в одиночку сражаться с темнотой.
Холланд никогда не был в том Лондоне. Он знал заклинание, способное перенести туда, отыскал его, как сокровище, у себя в голове в первые месяцы после гибели Алокса. Но, как для двери нужен ключ, так и для путешествия нужен амулет, а его не было. Нечем навести чары, нечем заплатить за проход.
И все-таки Холланд полагал, что тот мир похож на его собственный. Ведь как-никак оба города когда-то были могущественными. В обоих процветала жизнь. Когда двери закрылись, они оказались отрезаны друг от друга. Но сейчас Холланд глядел на этого Келла, на его бодрую осанку, здоровый румянец, и видел тронный зал глазами этого мальчика – обшарпанный, подернутый блеклой, как изморозь, пеленой небрежения, разрушенный долгими годами борьбы за каждую каплю магии. И в нем вспыхнул гнев. Вот, значит, как живет тот, другой Лондон?
– Далековато ты ушел от дома, – холодно заметил Ворт.
– Да, – сказал мальчик. – Далеко – и всего на один шаг. – Его взгляд то и дело перебегал на Холланда, было видно, что ему приятно встретить еще одного антари. Значит, в его мире они тоже редки.
– Чего хочет твой король? – спросил Ворт, не беря в руки письмо.
– Король Мареш предлагает восстановить сообщение между вашим миром и моим.
– Он хочет раскрыть двери?
Мальчик неуверенно замолчал.
– Нет, – осторожно сказал он. – Двери раскрыть нельзя. Но это могло бы стать первым шагом к восстановлению отношений…
– Плевать мне на отношения, – рявкнул Зимний король. – Я хочу восстановить этот город. Может твой Мареш помочь мне в этом?
– Не знаю, – ответил Келл. – Я всего лишь посланник. Если вы напишете…
– Оставь письмо себе. – Ворталис отвернулся. – Нашел дорогу сюда, найдешь и обратно.
Келл вздернул голову.
– Это ваш окончательный ответ? Может, мне вернуться через несколько недель, когда на троне будет сидеть другой король?
– Осторожнее, малый, – пригрозил Холланд.
Келл перевел взгляд на него – такой будоражащий, такой чужой и при этом знакомый. Достал монетку, маленькую, красную, с золотой звездой посередине. Амулет. Ключ.
– Вот, – сказал мальчик. – На случай, если ваш король передумает.
Холланд ничего не сказал, лишь разогнул пальцы, и монетка выпорхнула из руки Келла и перелетела к нему. Пальцы беззвучно сомкнулись.
– Надо говорить Ас траварс, – объяснил Келл. – А то вдруг вы не знаете.
– Холланд, – послышался из дверей голос Ворталиса.
Холланд все еще не сводил глаз с Келла.
– Иду, мой король, – отозвался он, подчеркивая титул, и отвернулся.
– Погодите, – позвал мальчик, и Холланд по тону почувствовал, что слова адресованы не Ворту, а ему. Антари сделал несколько торопливых шагов в его сторону, и золотые пряжки на сапогах зазвенели, как колокольчики.
– Что еще? – спросил Холланд.
– Приятно было встретить такого же, как я, – сказал мальчик.
Холланд нахмурился.
– Я не такой, как ты, – бросил он и ушел.
VII
Сначала Лайла неплохо справлялась сама.
Пламя и сталь против грубой силы, воровская хитрость против пиратской мощи.
Может, она даже смогла бы победить.
Но все-таки не смогла. Это случилось внезапно.
От шестерых осталось четверо, но и четверо – это намного больше, чем одна.
Кожу рассек нож.
В горло вцепилась рука.
Спина ударилась о стену.
Нет, не о стену, вдруг поняла она, – о дверь. Ударилась так сильно, что хрустнули доски, сдвинулись в гнездах болты и засовы. Это навело Лайлу на мысль. Она вскинула руки, и гвозди выдернулись со своих мест. Одни упали на мостовую, зато другие нашли цель, и двое «Медных воров» отшатнулись, хватаясь за руки, животы, головы.
Дверь, лишившись оков, подалась, Лайла рухнула навзничь, вкатилась в пыльный коридор и, перекувырнувшись, мгновенно вскочила. Закрыла дверь, прижала к ней окровавленные руки.
– Ас стено, – произнесла она слово, которому научилась от Келла. Ей казалось, оно должно запечатать дверь, но нет – створка раскололась, как стеклянная, дождем посыпались щепки, и, не успела она вернуть их на место, ее вытащили на улицу. Посыпались удары – кулаком, коленом, ногой – и воздух со свистом вырвался у нее из груди.
Она призвала ветер. Он промчался по переулку, закружил, раскидал нападавших. Она метнулась к стене, подтянулась, оттолкнулась ногами в попытке вспрыгнуть на край крыши…
Но не успела. Один из них поймал ее за ногу и дернул. Она рухнула, с силой ударившись о камни. В груди что-то хрустнуло.
И тогда они набросились на нее.
* * *
Собеседник из Холланда оказался никудышный.
Келл старался поддерживать разговор, но это было все равно что ворошить угли, на которые вылили ведро воды, – от них подымается лишь чахлый дымок. В конце концов он сдался, погрузился в неловкое молчание, и вдруг Холланд перехватил над столом его взгляд.
– Что ты предложишь завтра на рынке?
Келл удивленно приподнял бровь. Он как раз размышлял над этим вопросом.
– У меня была мысль предложить тебя, – ответил он.
Сказано было в шутку, но Холланд изумленно приоткрыл рот, и Келл вздохнул, отступая. Сарказм ему никогда не удавался.
– Все зависит от того, – честно сказал он, – что для Маризо важнее: цена или ценность. – Он пошарил по карманам, достал пригоршню монет, платок Лайлы, королевскую фибулу. Взгляд Холланда подтвердил его худшие опасения: ничто из этого не годилось.
– Предложи свой плащ, – подсказал Холланд.
От этой мысли у Келла стиснуло грудь. Это была одна из немногих вещей, которая всецело принадлежала ему и только ему. Не полагалась по придворному рангу, не была куплена или подарена. Он честно выиграл его в карты.
Он отложил безделушки, достал из-под рубашки шнурок. На нем висели три монеты, по одной для каждого мира. Он развязал шнурок и снял крайнюю монету.
Амулет из Серого Лондона.
На лицевой стороне был высечен профиль Георга III, истертый бесчисленными пальцами.
При каждом посещении Келл давал королю новый лин, но сам пользовался одним и тем же шиллингом, который Георг выдал ему в самый первый раз. Задолго до того, как его одолели старость и безумие, до того, как сын похоронил его в Виндзорском замке.
Цена этой монетки была ничтожна, но для Келла она значила очень многое.
– Извини, что отрываю от размышлений, – сказал Холланд, – но твой друг уже возвращается. – И кивком указал на окно.
Келл обернулся, ожидая увидеть Лайлу, но по улице прошел Алукард. В руке он держал сосуд, мерцавший в свете фонаря. Внутри поблескивал то ли белый песок, то ли мелко толченое стекло.
Капитан посмотрел в окно на своих спутников и взмахнул рукой, подзывая к себе. Жест получился грубоватый.
Келл со вздохом поднялся.
Двое антари вышли из таверны. Келл огляделся.
– А где Лайла? – спросил он.
– Бард? – удивленно спросил Алукард. – Она же оставалась с вами.
Келла охватил ужас.
– Она пошла за тобой.
Алукард покачал головой, но Келл уже сорвался с места. Холланд и капитан помчались за ним по пятам.
– Разделимся, – предложил Алукард и свернул в один из переулков. Холланд свернул в другой, но Келл поймал его за рукав.
– Погоди. – У него в голове перемешались долг и паника, разум и страх.
Одно дело – освободить белого антари из цепей.
И совсем другое – упустить его из виду.
Холланд посмотрел на его руку, вцепившуюся в ткань.
– Ты хочешь ее найти или нет?
В голове у Келла зазвучали предостережения Рая – о мире, лежащем за пределами столицы, о том, какую ценность представляет черноглазый принц. Антари. Он рассказывал Келлу, что думают о нем вескийцы и фароанцы, но ни словом не обмолвился об их собственном народе, и Келл по своей наивности даже не подумал, что его могут взять в заложники ради выкупа. А с Лайлой могло случиться что-нибудь и похуже.
Келл застонал и разжал пальцы.
– Только не заставляй меня жалеть об этом, – сказал он и пустился бежать.
VIII
Лайла привалилась к стене, судорожно хватая воздух ртом. Ножей у нее больше не было, кровь из раны на виске заливала глаз, дышать было больно, но она еще держалась на ногах.
«Меня так просто не одолеть», – подумала она и перешагнула через тела шестерых на мостовой.
В жилах была пустота – она выложилась без остатка. Земля покачнулась. Она схватилась за стену, оставив кровавое пятно. Она еле переставляла ноги, дышать было трудно, в ушах тяжело отдавалось биение сердца… Нет, погодите, не только сердце.
Шаги.
Сюда кто-то шел.
Лайла с трудом подняла голову, выискивая в измученных мозгах нужное заклинание. Шаги звучали все громче.
Ее кто-то окликнул, она обернулась – и еле успела разглядеть нож, вонзившийся ей под ребра.
– Это тебе за Каснофа, – прошипел седьмой из «Воров», вгоняя кинжал по рукоять. Лезвие прошило грудь, вышло из спины, и в первый миг – всего один, краткий миг – она чувствовала лишь тепло льющейся крови. Но потом всё окутала боль.
Не краткая и острая, как от царапин, а глубокая. Мучительная.
Нож вышел, и ноги подкосились.
Она попыталась вздохнуть, но кровь поднялась к горлу, промочила рубашку.
Лайла рухнула наземь.
«Вставай», – велела она себе, но тело не слушалось.
«Нет, я не умру, не дождетесь», – говорила она себе.
Сплюнула кровь.
Что-то не так.
Больно.
«Нет».
«Келл».
«Вставай».
Она попыталась подняться, поскользнулась в чем-то липком, теплом.
«Нет».
«Не дождетесь».
Она закрыла глаза, из последних сил воззвала к магии.
Не осталось ничего.
Только лицо Келла. И Алукарда. И часы Бэррона. Корабль. Открытое море. Шанс на свободу.
«Мне не конец».
Перед глазами плыло.
«Не дождетесь».
В груди клокотало.
«Вставай же».
Она лежала на спине, и пират кружил над ней, как стервятник. Небо над ним наливалось цветами синяка.
Как море перед… чем?
Он подошел ближе, присел, вонзил нож в ее израненную грудь. Она не могла дышать, и этого не может быть, и…
На краю зрения что-то мелькнуло, быстро, как нож, и нападавший исчез. Послышался и оборвался крик, вдалеке упало что-то тяжелое, но у Лайлы не было сил поднять голову и посмотреть, не было…
Мир сузился, с неба спустился свет, потом его перекрыла еще чья-то тень, склонилась над ней, прижала руку к груди…
– Держись, – произнес тихий голос, и мир погрузился во тьму. Потом: – Сюда! Скорей!
И еще один голос:
– Не покидай меня.
До чего же холодно!
– Не покидай…
И больше она ничего не слышала.
IX
Холланд склонился над телом Лайлы.
Ее лицо заливала смертельная бледность, но он успел вовремя: чары действовали не сразу. По другую сторону от Лайлы в полной растерянности стоял Келл и осматривал ее раны. Можно подумать, не доверял работе Холланда.
Если бы он поспел первым, то сам бы исцелял ее.
Но Холланд не стал ждать. Счел это неразумным.
И к тому же появились более неотложные дела.
Через стену в дальнем конце переулка перелезли чьи-то тени. Он встал.
– Не покидай меня, – шепнул Келл окровавленной Лайле, как будто этим можно было что-то изменить. – Не покидай…
– Сколько у тебя ножей? – вдруг перебил Холланд.
Келл не сводил глаз с Лайлы. Но пальцы потянулись к ножнам на руке.
– Один.
Холланд тяжело вздохнул:
– Прекрасно. – И свел ладони. В порезе на руке выступила свежая ниточка крови.
– Ас нарахи, – проговорил он. «Ускорение».
По его команде магия будто вспыхнула, и он заметался со скоростью, какой от него никто не ожидал. И, очевидно, он не собирался раскрывать Келлу свои способности, так уж вышло. Это заклятие в любых условиях осуществляется трудно и действует разрушительно на того, кто его произносит, но при необходимости очень полезно: весь мир вокруг тебя замедляет ход.
Холланд метался, сливаясь в одно размытое пятно, в темноте мелькала лишь бледная кожа да серый плащ. Когда первый нападавший выхватил нож, Холланд был уже у него за спиной и грациозным движением переломил злоумышленнику шею.
Он сбросил обмякшее тело с крыши на мостовую и спрыгнул следом, встал спиной к спине с Келлом, наконец-то учуявшим запах опасности. С неба, поблескивая оружием, спустились еще три тени.
И началась драка.
Длилась она недолго.
Через минуту на земле лежали еще три тела, а воздух вокруг антари звенел усталостью и победой. Из разбитой губы у Келла текла кровь, у Холланда болели кулаки, оба потеряли шляпы, но в остальном были целы и невредимы.
Странное было ощущение – сражаться не против Келла, а бок о бок с ним, чувствовать, как входят в резонанс их стили, такие разные, но все же созвучные. Удивительно.
– Ты стал драться лучше, – заметил Холланд.
– Пришлось научиться, – ответил Келл, вытирая кровь с ножа. Холланду хотелось сказать что-нибудь еще, но он лишь подошел к Лайле. Вдруг в переулке появился Алукард – в одной руке меч, в другой завиток льда. Явно готов драться.
– Ты припозднился, – заметил Холланд.
– А что, я пропустил самое интересное? – спросил было маг. Но, когда он увидел на руках у Келла Лайлу, обмякшую, окровавленную, то все шутовство мигом испарилось. Он застонал.
– Жить будет, – сказал Холланд.
– Что случилось? Боже мой, Бард, ты меня слышишь? – забормотал Алукард. И Келл подхватил его пустые причитания, как заклятие, как молитву.
«Не покидай меня».
Холланд прислонился к стене. Его внезапно одолела усталость.
«Не покидай меня».
Он закрыл глаза, в горле, как комок желчи, теснились воспоминания.
«Не покидай меня».
