Глава 13
Место короля
I
Максим Мареш упустил из виду туман.
Едва ступив за порог дворца, он тут же почувствовал яд Осарона, разлитый в воздухе. Было слишком поздно задерживать дыхание. Туман прополз королю в легкие, наполняя его грудь злыми чарами, в то время как голос проклятья зашептал у него в голове.
«На колени перед королем теней».
Максим устоял против гипнотической тяги, силой воли оттолкнул туман и взамен сконцентрировался на металлическом лязге марширующей стальной гвардии. И на колеблющейся темной фигуре у подножия дворцовой лестницы.
Лишенный тела король теней был не очень похож на человека – скорее на сгусток дыма, заключенный в сосуд темного стекла. Его облик колебался внутри созданной им прозрачной фальшивой оболочки, напоминая игру света и тени. Только глаза его выглядели плотными – черными, как полированный камень.
Как черный глаз Келла, подумал Максим, и тут же прогнал эту мысль. Нет, у этой твари нет ничего общего с Келлом.
Взгляд Келла был теплым, иногда горячим, как огонь, а глаза Осарона казались ледяными и острыми, и совершенно нечеловеческими.
При виде Максима, двинувшегося ему навстречу по ступеням, лицо короля теней замерцало, меняясь. Губы сложились в подобие улыбки.
«Лжекороль».
Максим заставлял свое тело идти вперед, спускаться ступенька за ступенькой, хотя в глазах у него темнело, а кожа горела жаром. Когда его сапоги коснулись камней дворцовой площади, его последняя стража – двенадцать стальных воинов – двинулись вперед и заняли свои места вокруг короля, окружив его, как деления часов – центр циферблата. Каждый выхватил короткий стальной меч. Клинки были зачарованы на разрубание любой магии.
Осарон едва обратил внимание на стальных рыцарей, на то, как они согласованно двигались, словно пальцы одной руки, на то, как тени клубились вокруг их доспехов и мечей, но не могли их коснуться.
«Ты пришел преклониться предо мной?» – спросил король теней, и его слова гулко отдавались в голове Максима. – «Ты пришел умолять меня о пощаде?»
Максим вскинул голову. На нем не было ни доспехов, ни шлема, на голове – золотая корона. Из оружия – только королевский одноручный меч у бедра. Он посмотрел прямо в черные как оникс глаза и сказал:
– Я пришел уничтожить тебя.
Тьма расхохоталась, и ее смех был похож на глухой раскат грома.
«Ты пришел умереть».
Максим едва не потерял равновесие – не от страха, а от болезненного жара. Лихорадка сжигала его. Тьма плясала перед глазами, воспоминания смешивались с реальностью. Мертвое тело Эмиры. Крики Рая. Боль пронзила грудь Максима, когда он силой воли оттолкнул магию короля теней. Сердце его отчаянно билось, проклятие Осарона давило на рассудок, а чары короля теней давили на тело.
«Может, приказать твоим людям убить тебя?»
Осарон шевельнул пальцами, но стальная гвардия, окружавшая короля, не шелохнулась. Ни один меч не поднялся, чтобы атаковать. Ни один воин не сделал шага вперед.
Король теней нахмурился – словно тень облака пробежала по его лицу, когда он осознал, что стальные воины – не настоящие люди, а марионетки, пустые доспехи, заполненные изнутри магией короля. Последняя попытка Максима уберечь собственных подданных от опасности.
«Пустая трата сил».
Максим распрямился, пот струился у него по шее за воротник.
– Тебе придется сражаться со мной самому.
С этими словами король Арнса обнажил меч, зачарованный, как и мечи его воинов, на рассекание магии, и нанес удар порождению теней. Осарон не уклонился, не блокировал его, не ударил в ответ. Он не двинулся с места. Просто распался надвое под ударом меча Максима – и снова сросся в нескольких шагах левее.
Максим снова атаковал.
Осарон снова распался.
С каждым новым взмахом, с каждым ударом лихорадка трепала Максима всё сильнее, а силы убывали. Прилив жара грозил накрыть его с головой.
И наконец – после пятого, шестого или десятого удара, – Осарон атаковал в ответ. На этот раз он сгустился из теней в круге стальной гвардии Максима.
«Довольно», – с насмешливой улыбкой сказало чудовище и выбросило вперед бесплотную руку с раскрытой ладонью.
Максим не закончил шага – все кости в его теле застонали от боли, нервы словно опалило огнем. Сгусток тьмы играл с его телом, как с тряпичной куклой.
«Ты такой хрупкий», – пожурил его Осарон.
Еще одно мановение его руки – скорее движение тумана, чем пальцев – и кисть Максима переломилась. Его меч со звоном упал на мостовую, звук металла о камень заглушил хрип боли, вырвавшийся из груди короля.
«Моли о пощаде», – потребовал король теней.
Максим с трудом сглотнул.
– Нет. Я…
Его ключица хрустнула, как палка, переломленная о колено. Сдавленный крик вырвался сквозь стиснутые зубы.
«Умоляй».
Максим содрогался, его кости трещали под натиском воли Осарона.
– Нет!
Король теней забавлялся, дразнил, продлевал его мучения. И Максим позволял ему это, надеясь только, что Рай сейчас внутри, во дворце, в безопасности. Далеко от окон, от ворот, далеко от всего этого. Его стальная гвардия стояла на месте, доспехи подрагивали, латные перчатки сжимали рукояти мечей. Не сейчас. Еще не сейчас. Еще не сейчас.
– Я… король… этого государства…
Что-то хрустнуло в груди, и Максим согнулся пополам, рот его наполнился кровью.
«Значит, вот какова участь короля в этом мире?»
– Мой народ никогда…
Рука Осарона – не из плоти и крови, но и не из дыма, а нечто холодное, плотное и совершенно противоестественное – схватила Максима за подбородок.
«О, эта наглость смертных королей».
Максим взглянул в тьму, клубящуюся в глазах этой твари.
– О, эта наглость… павших… богов.
Губы Осарона разошлись в глумливой усмешке.
«Я надену твое тело на себя и буду носить его по улицам, пока оно не сгорит».
В глазах, полных тьмы, Максим увидел перевернутое отражение своего дворца – сонер раст, бьющееся сердце города.
Свой дом.
Он потянул за последние нити, и стальная гвардия наконец двинулась вперед. Двенадцать безликих воинов обнажили мечи.
– Я – глава… рода Мареш, – проговорил Максим, – седьмой король, носящий это имя… И ты недостоин… носить мое тело.
Осарон склонил голову набок.
«Посмотрим».
И внутрь короля хлынула тьма.
Это была не просто волна – целый океан, но разум Максима уже распадался, а последнее огромное усилие разрывало его тело. Все его силы ушли на то, чтобы одушевить и направить своих стальных рыцарей. Латные рукавицы сжали рукояти, дюжина мечей взлетела в воздух, указывая остриями в центр круга, где Осарон, подобно расплавленному металлу, вливался в тело Максима Мареша.
Король загорелся.
Его разум умирал, жизнь покидала тело, но не покинула до того мига, пока двенадцать стальных клинков не просвистели в воздухе, направляясь к источнику оживотворивших их чар.
К телу Максима.
К его сердцу.
Он перестал бороться. Это было все равно что сбросить с себя огромную тяжесть: невероятное облегчение. Голос Осарона еще хохотал в его голове, но король уже покинул тело, уже ушел, когда клинки нашли и поразили свою цель.
II
Тьма над Лондоном начала рассеваться.
Тяжелый сумрак отступил, сверкающий черный лед на реке треснул, и то тут, то там в воде появились ярко-алые струи – признак того, что хватка Осарона ослабла, соскользнула.
Тело Максима Мареша упало на колени на площади, пронзенное дюжиной мечей. Кровь хлынула из ран красным потоком, и несколько долгих мгновений тело не шевелилось. Единственным звуком оставался стук капель королевской крови о мостовую – и свист ветра по спящим улицам.
Но в следующий момент тело короля поднялось на ноги.
Оно содрогнулось, как завеса под ветром, а потом один из мечей сам собой высвободился из искалеченной груди и упал на камни. За ним – второй клинок, третий, четвертый, пока наконец все мечи, красные от крови, не выпали на мостовую. Из прорех плоти плоти потянулись струйки дыма, собираясь в облако, потом – в густую тень, и наконец сформировали что-то, напоминавшее человеческую фигуру. Потребовалось несколько попыток: у тени раз за разом не получалось обрести форму, она рассыпалась обратно в дым. Наконец, кое-как сохраняя видимость фигуры, хотя края ее оставались расплывчатыми, тень, колеблясь, поднялась. Грудь ее колыхалась дымящимися вдохами.
«Я король», – прорычала тень, и красные струи на воде исчезли, и туман снова загустел.
Однако хватка чудовища на городе заметно ослабла.
Осарон испустил злобный рык, когда его руки снова расползлись – и с трудом обрели прежнюю форму. Чары, заключенные в мечи стальных воинов, до сих пор леденили нити его силы, изгоняя жар и заставляя пламя чадить. Такие глупые мелкие чары – и так глубоко проникли!
Осарон оскалился на обгорелый труп короля, наконец-то стоявший перед ним на коленях.
«Все в конце концов склоняются».
Он щелкнул призрачными пальцами, и безжизненное тело рухнуло наземь.
«Наглый смертный», – подумал король теней. Повернулся и помчался прочь по спящему городу, вверх по мосту – в собственный дворец, который тоже колебался и дымился. И ему самому приходилось на каждом шагу делать усилия, чтобы не распасться. Он хотел схватиться рукой за колонну, но рука прошла прямо сквозь нее, будто его и не существовало.
Но лже-король был теперь мертв, а Осарон – жил. Чтобы убить бога, требуется несколько больше, чем заговоренный металл, чем магия единственного человека.
Король теней взобрался по ступеням к своему трону сел, обхватив дымящимися руками подлокотники.
Смертные считают себя сильными, умными, но на самом деле они – ничто, всего лишь жалкие дети этого мира, мира Осарона, а он существует уже достаточно долго, чтобы знать им цену.
Они даже представить не могут, на что он способен.
Король теней закрыл глаза и открыл разум, простирая его за пределы дворца, за пределы города, за пределы мира – к самым дальним пределам своей силы.
Как дерево может осознавать себя, от корней, сокрытых в земле, до листьев на верхних ветвях, так и Осарон осознавал всю полноту своей магии. Так что он тянулся, тянулся и тянулся, прощупывая тьму, пока не нашел ту, кого искал. Вернее, не почувствовал часть своей силы, оставшуюся у нее внутри.
«Ожка».
Осарон, конечно, знал, что она мертва. Вышла за пределы мира, как случается со всеми вещами, живущими во времени. Он почувствовал момент, когда это произошло, эта маленькая смерть ужалила его душу внезапным чувством утраты – слабым, но ощутимым.
И все же Осарон всё еще находился в ней, тёк в ее крови. Пусть эта кровь больше не двигалась по венам, но часть Осарона пребывала в ней, волокна его воли придавали ей форму, как проволочный каркас внутри соломенной куклы. Ее сознание угасло, ее собственная воля умерла, но ее форма сохранилась. Осталась его сосудом.
Осарон наполнил собой молчание ее разума, обхватил ее тело своей волей.
«Ожка, – снова произнес он. – Встань».
III
Наси всегда чувствовала, если что-то было не так.
Это знание шло изнутри, было плодом многих лет внимательного наблюдения за людьми, за выражением лиц, движениями рук, за всеми маленькими признаками, которые заранее выдавали, что человек хочет сделать что-то плохое.
Но сейчас «не так» было не с каким-то конкретным человеком.
А со всем миром.
В воздух вернулся холод, и стекла замковых окон по краям подернулись морозными узорами. Король ушел и не возвращался, его все еще не было, а без короля Лондон снова становился не таким – даже хуже, чем прежде. Мир вокруг расползался по швам, краски жизни тускнели, как уже бывало раньше, много лет назад. Только, судя по рассказам взрослых, тогда это происходило медленно – а сейчас все было стремительно, так быстро, как змея меняет кожу.
И Наси знала, что она не одна это чувствует.
Кажется, весь Лондон ощущал эту тяжесть, этот распад.
Несколько солдат королевской Железной Стражи, все еще верные делу короля, старались держать ситуацию под контролем. Замок постоянно охранялся. Наси больше не удавалось выбраться из него на улицу, так что она не могла принести свежих цветов, чтобы положить их на погребальное ложе Ожки – хотя вряд ли цветы выжили в таком холоде.
Но она все равно пришла навестить покойницу – частично из-за того, что хотела побыть в тишине, а частично – потому что в остальном мире было куда страшнее. А если происходит что-то нехорошее, Наси хотела быть рядом с королевской воительницей, пусть даже та умерла.
Было раннее утро – то время суток, когда мир еще не проснулся. Девочка стояла у Ожки в головах, тихонько молясь о силе, о могуществе: других молитв она не знала. Но все слова разом исчезли у нее из головы, когда пальцы Ожки, простертой на каменном постаменте, внезапно шевельнулись.
Наси уставилась на нее с широко открытыми глазами и сильно бьющимся сердцем, тихо уговаривая себя вслух – это была ее привычка с раннего детства, когда, казалось, в каждом темном углу могло таиться чудовище. Может, это обман зрения, игра света? Она протянула руку и робко тронула холодное запястье воительницы, ища пульс.
Но, конечно же, никакого пульса не было. Ожка была мертвенно холодной, мертвой.
И вдруг внезапно покойница резко села на постаменте.
Темный плат упал с ее лица, и Наси отшатнулась.
Ожка не моргала, не поворачивала голову, даже, кажется, не замечала Наси – или того, что лежит на погребальном ложе в освещенном свечами зале. Глаза ее были широко распахнуты и совершенно пусты, и Наси невольно вспомнила солдат, охранявших Атоса и Астрид Данов: пустые оболочки под заклятием полного подчинения.
Ожка сейчас походила на них.
Она была одновременно настоящей – и нереальной, живой – и в то же время очень, очень мертвой.
Рана на ее шее никуда не делась, осталась такой же глубокой, но теперь Ожка могла двигать челюстью. Она попыталась заговорить, но из перерезанного горла вышло только шипение. Она пошевелила губами, сглотнула, и Наси с ужасом смотрела, как струйки дыма и тени окутали разрез на ее шее, облекая ее, как повязка.
Воительница спрыгнула с постамента, сбросив с него сосуды с цветами, которые так заботливо расставила Наси. Стекло с грохотом разбилось, полетели осколки и брызги.
Ожка всегда была такой грациозной – но теперь ее движения были неуклюжими, как у новорожденного жеребенка – или как у марионетки. Наси пятилась, пока не уперлась спиной в колонну. Воительница повернула голову и взглянула прямо на девочку, в ее бледных глазах клубились тени. Ожка не сказала ни слова – только смотрела. За ее спиной с постамента на пол капала пролитая вода. Ее рука начала подниматься, чтобы прикоснуться к лицу Наси, но тут распахнулись двери – и ворвались двое Железных стражей, привлеченные грохотом опрокинутых сосудов.
При виде мертвой воительницы, стоявшей напротив них, они замерли как вкопанные.
Рука Ожки упала, не успев коснуться девочки. Она повернулась к стражникам и приветствовала их кивком. Воздух вокруг нее искрился магией, в ее пальцы по воздуху скользнул кинжал – тот, с которым она лежала, готовая к погребению.
Стражники закричали, и Наси могла бы воспользоваться суматохой и сбежать, или сделать хоть что-нибудь, но она словно примерзла к колонне, как будто не месте ее удерживало нечто настолько же сильное, как самая мощная магия в мире.
Она не хотела видеть, что будет дальше, не хотела видеть, как воительница умрет еще раз – или как последние стражники Холланда падут от руки призрака. Так что она сжалась в комок, зажмурилась и зажала уши руками. Она всегда так поступала, когда в замке происходило что-то слишком плохое. Например, когда Атос Дан развлекался с пленными, пока они не ломались.
Но, даже зажав уши, она слышала голос, исходивший из горла Ожки – но принадлежавший не Ожке, а кому-то еще. Громкий, гулкий, отдающийся эхом со всех сторон. Стражники, наверное, тоже боялись приведений и чудовищ – не меньше, чем Наси – потому что когда девочка наконец открыла глаза, солдат вокруг больше не было. Как и Ожки.
Комната была совершенно пуста.
Наси осталась одна.
IV
«Призрак» уже приближался к Тейнеку, когда Лайла почувствовала, что они резко остановились.
Это было не мягкое торможение судна, потерявшего нужное течение, а резкая остановка, необычная в море – словно корабль наткнулся на невидимое препятствие.
Когда это случилось, они с Келлом были в каюте, собирали свои небогатые пожитки. Лайла непроизвольно трогала рукой карман – отсутствие часов Бэррона очень ощущалось, недоставало привычной тяжести. И вдруг Келл схватился за грудь.
– Все еще болит? – спросила она, не особо волнуясь, и Келл собирался ответить, но вдруг корабль остановился, застонав всем деревянным корпусом, и послышался крик Алукарда, призывавший всех наверх. В его голосе звучала та нарочитая небрежность, которая появлялась, когда он был навеселе или нервничал, и так как Лайла была уверена, что у капитана не было во рту ни капля алкоголя с момента, как он встал у руля, ей стало ясно – что-то неладно.
Снаружи их встретил серый туманный день, плотная дымка скрывала мир за пределами корабля. Холланд уже был на палубе, тревожно всматривался в туман.
– Почему мы остановились? – спросил Келл. Между бровями у него появилась знакомая морщинка.
– Потому что у нас проблемы, – отозвался Алукард, кивком указывая вперед.
Лайла вгляделась в горизонт. Туман был гуще, чем ожидалось в это время суток. Он покрыл воду словно второй кожей.
– Ничего не вижу.
– В том-то и дело, – сказал Алукард. Он сжимал и разжимал руки, делая пассы, губы его шевелились, и плотный туман слегка расступался перед носом корабля.
Лайла прищурилась, но и сперва не могла различить ничего, кроме моря, а потом…
Она увидела. И замерла.
Полоса перед ними – это была не земля. Это была сплошная линия кораблей.
Десять больших кораблей с корпусами из светлого дерева, с изумрудными флагами, разрезавшими туман, как клинки.
Вескийская флотилия.
– Итак, – медленно выговорила Лайла, – похоже, мы нашли ответ на вопрос, кто заплатил Джасте, чтобы она нас убила.
– И кто пытался убить Рая, – добавил Келл.
– Как далеко до берега? – спросил Холланд.
Алукард покачал головой.
– Недалеко, но эти корабли перекрыли нам вход в Тейнек. До любого другого берега примерно час пути.
– Тогда просто обойдем их.
Алукард бросил взгляд на Келла.
– Не на этой скорлупке, – он пренебрежительно указал на «Призрак», и Лайла его поняла. Капитан развернул корабль носом к вражескому флоту. И пока туман оставался густым, пока «Призрак» стоял неподвижно, у них была надежда остаться незамеченными. Но стоит им подойти хоть немного ближе, и они станут мишенью. «Призрак» ходил без флага, но своего флага не было и у трех небольших кораблей, которые сейчас колыхались на волнах неподалеку от вескийцев, как буйки на воде. На каждом из них развевался белый флаг – флаг захваченного, сдавшегося судна. Вескийцы бдительно охраняли вход в порт.
– Может, напасть на них? – предложила Лайла.
Келл, Алукард и Холланд неодобрительно посмотрели на нее.
– А что? – удивилась она.
Алукард потрясенно покачал головой.
– Бард, на этих кораблях несколько сотен врагов, и это по самым приблизтельным подсчетам.
– Но мы же антари.
– Антари, но не бессмертные, – заметил Келл.
– У нас нет времени сражаться с целым флотом, – сказал Холланд. – Нам просто нужно как можно скорее попасть на берег.
Взгляд Алукарда скользил по линии вражеских кораблей.
– До берега добраться не так уж сложно, – сообщил он. – Только придется приналечь на весла.
Лайла думала, что он шутит.
Но он говорил серьезно.
V
Рай Мареш старался сфокусировать взгляд на колеблющемся пятнышке света.
Он стоял на границе круга чар, внутри которого лежал Тирен, и неотрывно смотрел на пламя свечи в руках жреца. Та горела ровно, огонек не колебался.
Он страстно хотел разбудить авен эссена, поднять его из транса, хотел ткнуться лбом в плечо старого жреца и долго плакать. Хотел почувствовать покой, исходящий от него, тепло его магии.
За последние несколько месяцев он куда ближе, чем хотел, познакомился с болью, даже со смертью… Но скорбь все еще была ему в новинку. Боль пылала, как огонь, смерть была темной… А скорбь оказалась серой. Серый могильный камень, навалившийся ему на грудь своей тяжестью. Серая туча отравленного дождя, которая не давала дышать.
«Я не могу это сделать в одиночку», – думал он.
«Я не могу это сделать…»
«Я не могу…»
Чего бы ни хотел добиться его отец своей безрассудной отважной атакой, он этого не добился.
Рай видел в окно, как вода реки на миг посветлела, тени расступились, город сверкнул алым и золотым, как призрак сквозь туман…
Но это продлилось так недолго.
Всего несколько минут. И снова подступила тьма.
Чего ради он потерял своего отца?
Ради мига передышки?
Ради единого свободного вздоха?
Стража принесла тело короля, лежавшее у подножия дворцовой лестницы.
Его отец валялся в луже собственной крови.
Его отец теперь лежал рядом с мамой – два трупа, две пустые оболочки. Им закрыли глаза, их тела были неподвижны, смерть резко состарила их лица. Когда успели ввалиться щеки его матери? Когда успели поседеть виски отца? Эти тела казались чужими, просто подобиями тех, кого Рай знал при жизни. Кого он любил. Видеть их такими – видеть их останки – было больно, так что принц сбежал от них в единственное место, где ему было спокойно. К единственному человеку, дарившему покой.
К Тирену.
Тирену, такому неподвижному в своем зачарованном сне, что можно было бы принять его за мертвеца – если бы только Рай не видел настоящих мертвецов. Не складывал бы мертвые руки отца на его развороченной клинками груди, не касался бы ледяного и твердого плеча матери.
– Вернись…
– Вернись…
– Вернись…
Он не произносил слов вслух, боясь и правда разбудить жреца – где-то в глубине души он чувствовал, что как бы тихо ни звучал его голос, скорбь окажется оглушительной. Прочие жрецы стояли на коленях, склонив головы, будто и сами погруженные в транс. Их сосредоточенные лица казались напряженными, в то время как черты Тирена были так же спокойны, как лица мужчин и женщин на улицах Лондона, погруженных в магический сон. Рай отдал бы что угодно, чтобы только услышать голос авен эссена, почувствовать его ладони у себя на плечах, увидеть в его глазах покой и понимание.
Он был так близко к жрецу…
И так далеко от него.
Слезы обжигали Раю глаза, грозясь пролиться вовне, и когда наконец они пролились – тяжелые капли упали на пол в дюйме от пепельного края магического круга. Костяшки пальцев болели – он сильно ушиб руку о зубы Айзры. Вывихнутое плечо пульсировало болью – памятка о том, как он вывернулся из захвата Сол-ин-Ара. Но эта физическая боль была всего лишь тенью в сравнению с болью у него в груди, с разрывающим душу отсутствием двух людей, которых грубо вырвали из его жизни, вырвали с мясом и кровью.
Руки принца бессильно и тяжело свисали по сторонам его тела.
В одной руке он держал свою собственную корону, золотой обруч, который он носил с детства. В другой – сжимал королевскую фибулу, способную призвать на помощь Келла.
Он, конечно же, уже думал о том, чтобы позвать брата. Сжимал гербовую фибулу, пока острые края эмблемы – чаша и солнце – не врезались ему в ладонь, хотя Келл и говорил, что кровь тут не обязательна. Но Келл ошибался. Кровь всегда обязательна.
Одно только слово – и брат придет.
Одно только слово – и Рай больше не один.
Одно только слово… Но Рай Мареш не мог себя заставить это сделать.
Он уже столько раз подводил себя самого, всех остальных. Он не должен был подвести еще и Келла.
За спиной принца кто-то кашлянул.
– Ваше величество…
Рай прерывисто вздохнул и отступил на шаг от магического круга. За спиной у него стояла Айзра, капитан отцовской стражи. На скуле у нее темнел кровоподтек, но глаза были полны скорби и сострадания.
Он пошел вслед за Айзрой – в коридор, где стоял в ожидании утомленный гонец. Одежда его была мокрой от пота и грязи, как если бы он долго скакал во весь опор. Это был один из королевских разведчиков, посланный отслеживать, как быстро распространяется магия Осарона за пределами города. На миг усталый разум Рая не понял, почему гонец явился к нему. А потом он вспомнил – больше ведь никого не осталось. Осознание было больнее ножа – словно кто-кто ударил его в открытую рану.
– Что такое? – хрипло спросил Рай.
– У меня вести из Тейнека, – выговорил гонец.
Рая замутило.
– Туман настолько далеко распространился?
Гонец покачал головой.
– Нет, сир. Пока что нет. Но я встретил всадника на дороге. Он видел, как в устье Айла входит иностранная флотилия. Десять кораблей. Под зелено-серебряными флагами Веска.
Айзра тихо выругалась.
Рай прикрыл глаза. Как там говорил отец? Говорил, что политика – это танец? Похоже, Веск собирался заставить всех танцевать под свою дудку. Пришло время Раю брать происходящее под контроль. Показать всем, кто тут король.
– Ваше величество? – окликнул его гонец.
Рай открыл глаза.
– Приведите ко мне двух вескийских магов.
* * *
Он ждал посетителей в зале карты.
Рай предпочел бы Розовый зал, с его сводчатыми каменными потолками, троном посредине, балдахином над ним… Но там сейчас лежали тела короля и королевы, так что сойдет и помещение поменьше.
Он занял отцовское место за столом, возложив руки на край леса на карте. Наверное, это был обман чувств, но Раю казалось, что он чувствует места, где к карте прикасались пальцы Максима Мареша. Что искусственный лес до сих пор хранит тепло отцовских рук.
Лорд Сол-ин-Ар занял место слева от него, у стены. По обеим бокам его стояли дворяне из его окружения.
Айзра и двое стражников встали справа.
Вескийские маги – двое высоких и крепких мужчин – вошли. Их звали Отто и Рул. Их конвоировала вооруженная стража. По приказу Рая кандалы с волшебников сняли. Он хотел дать им понять, что их не собираются наказывать за преступления их владык.
По крайней мере, пока.
На арене турнира этот Рул по прозвищу «Волк», помнится, яростно завывал по окончании каждого поединка…
А Отто по прозвищу «Медведь» бил себя в грудь.
Теперь они стояли смирно, неподвижные, как колонны. По выражению их лиц Рай видел, что они знали о преступлениях своих соверенов, об убийстве королевы, о самопожертвовании короля.
– Мы соболезнуем вашей утрате, – произнес Рул.
– В самом деле? – переспросил Рай, скрывая свою скорбь под маской презрения.
Келл проводил свою юность в изучении магии, а Рай в это время изучал людей. Учился всему, что имело отношение к его королевству. Узнавал разные подробности о родах вестра и остра, о простолюдинах, о преступности… Потом начал изучать Фаро и Веск. И к тому времени, когда он понял, что живой мир никак не узнать по книгам, его обучение только началось.
В конце концов, знание тоже было разновидностью силы, вариантом могущества. Как было известно Раю, вескийцы более всего уважали гнев и радость, могли признать достойным чувством даже зависть – но никак не скорбь.
Рай широким жестом указал на карту.
– Что вы тут видите?
– Город, сэр, – отозвался Отто.
Рай кивнул на ряд корабликов в устье Айла. Крохотные каменные фигурки под изумрудно-серыми парусами.
– А тут у нас что?
Рул нахмурился, вглядываясь.
– Это флотилия?
– Вескийская флотилия, – пояснил Рай. – Ваши принц и принцесса, перед тем как напасть на моих короля и королеву, отправили весточку в Веск и призвали сюда десять военных кораблей. – Он взглянул на Отто, который закаменел, услышав такие новости – явственно не от чувства вины, но от ужаса. – Неужели ваше королевство так устало от мира? Неужели оно хочет войны?
– Я… я только волшебник, – выговорил Отто. – Я не могу знать, что на уме у моей королевы.
– Но вы знаете свою империю. Или вы к ней не принадлежите? Что у вас самих на уме?
Рай знал, что вескийцы – упрямый и гордый народ, но отнюдь не дураки. Они находят вкус в хорошем сражении, но вовсе не стремятся к войне.
– Мы никогда…
– Возможно, Арнс и послужит полем боя, – вмешался Сол-ин-Ар, – но если Веск начнет войну, Фаро ответит тем же. Скажите только слово, Ваше величество, и я приведу вам стотысячное подкрепление.
Рай покраснел, как мак, а Отто побледнел, как полотно.
– Мы невиновны в произошедшем, – прорычал Рул.
– Мы ничего не знали об их предательском плане, – горячо поддержал его Отто. – Мы не хотим…
– Не хотите? – воскликнул Рай. – А причем тут вообще ваши желания? Или я хочу, чтобы мой народ пострадал? Или я хочу, чтобы мое королевство втянули в войну? Народы вынуждены платить за выборы их немногочисленных владык, и если бы ваши владыки пришли к вам с требованием помощи – неужели вы бы им отказали?
– Но они ничего не просили у нас, – холодно ответил Отто. – При всем моем уважении, Ваше величество, – не король следует за своим народом, но народ следует за королем. Вы правы – многим приходится платить за выбор немногих. Но выбирают правители, а мы – те, кто вынужден расплачиваться за это.
Рай поборол желание вежливо согласиться. Поборол желание взглянуть на Айзру или Сол-ин-Ара в поисках поддержки.
– Вы спросили, что у нас на уме, – продолжал Отто. – Лично у меня на уме моя семья. Что сейчас с ними происходит, что творится у нас дома? Мое сердце там, в моей земле. Меня радуют поединки ради забавы, а не война.
Рай трудно сглотнул и взял с карты один кораблик.
– Вы должны написать два письма, – сообщил он магам. – Один – предводителям флотилии, другой – вашим правителям. Вы расскажите им о хладнокровной измене принца и принцессы. Вы расскажете, что если они немедленно уберут от наших берегов свои войска, мы сочтем действия двух представителей королевской семьи их частными действиями, за которые больше никто не в ответе. Пусть отзовут войска – и избавят свою страну от войны. Но если их корабли приблизятся к городу хотя бы еще на один ярд, пусть они знают, что будут иметь дело не с покойным королем, а с королем вполне живым, и с еще одной союзной нам империей. Если они приблизятся хоть на ярд, подпишут смертный приговор тысячам своих соотечественников.
Пока Рай говорил, голос его сам собой стал звучать ниже и больше походил на голос его отца. Слова звенели, как закаленная сталь.
«Королю не нужно повышать голос, чтобы быть услышанным».
Один из множества уроков короля Максима.
– А как насчет короля теней? – ледяным тоном спросил Рул. – О нем нам тоже следует написать?
Пальцы Рая стиснули каменный кораблик.
– Если ваши корабли войдут в Лондон, слабость моего города станет вашей слабостью. Мой народ продолжит спать, а ваши люди будут гибнуть. Ради них предлагаю вам быть в своих посланиях крайне убедительными. – Он поставил фигурку обратно на карту. – Вы меня поняли? – Этот вопрос прозвучал как приказ.
Отто кивнул, а вслед за ним и Рул.
Когда за ними затворились двери, силы покинули Рая. Плечи его поникли, и он, спотыкаясь, побрел прочь из зала карты.
– Что скажете? – спросил он у своих спутников.
– Вы действовали по-королевски, – сказала Айзра с легким поклоном.
У Рая не было времени, чтобы почувствовать себя польщенным и порадоваться этому.
Колокола святилища умолкли, когда город впал в сон, но здесь, во дворце, часы продолжали отсчитывать время. Сейчас они начали отбивать полный час. Никто не шелохнулся – всем было теперь не до того – но Рай встрепенулся.
Настали четвертые сутки с момента отбытия Келла.
«Четыре дня, Рай. А потом мы вернемся. И тогда можешь сколько угодно лезть на рожон…»
Но на рожон ему пришлось полезть куда как раньше. И снова, и снова – а брата все не было. Он обещал Келлу, что дождется его, но ждать пришлось слишком долго. Осарон вот-вот восстановит силы, это вопрос одного только времени. Вопрос одного только времени, когда он снова обратит свой взор на дворец. На последний оплот города. На крепость, где скрылись все до единого бодрствующие, все серебристые, все жрецы. Где спит Тирен, и пока его сон не нарушен, действуют чары. Если дворец падет – все пойдет прахом.
Да, он обещал Келлу дождаться его, но брат отсутствовал слишком уж долго. Он опаздывал. И Рай теперь не был обязан оставаться здесь, заживо погрести себя рядом с телами родителей.
Он не собирался прятаться от теней. Тени не имеют над ним власти.
У него был выбор. И он этот выбор сделал.
Он сам сразится с королем теней.
* * *
И снова, как совсем недавно, глава стражи заступила ему дорогу.
Айзра была ровесницей его отца. Но совсем другого телосложения: Максим был широкоплечим – она стройной, жилистой. И при этом она оставалась самой грозной изо всех женщин, с которыми Раю приходилось встречаться. Суровая, прямая, постоянно держащая руку на рукояти клинка.
– Пропусти меня, – скомандовал Рай, сбрасывая с плеч тяжелый красно-золотой плащ.
– Ваше величество, – сказала стражница. – Я всегда была честна и открыта с вашим отцом – и собираюсь так же вести себя с вами. Так что простите меня за излишнюю вольность. Но сколько еще крови мы должны отдать в жертву этому чудовищу?
– Я готов отдать свою до последней капли, – отозвался Рай, – если этого будет достаточно. А теперь отойди с дороги. Это приказ короля.
Собственные слова обжигали ему горло, но Айзра повиновалась – и отступила в сторону.
Рука Рая легла на дверной засов, когда она снова заговорила. Голос ее был негромким, но очень убедительным.
– Когда эти люди проснутся, – сказала она, – им будет нужен король. Кто возглавит их, если вы погибнете?
Рай обернулся и встретился с ней взглядом.
– Разве ты не слышала? – он отодвинул тяжелый засов. – Я уже мертв.
VI
На «Призраке» имелась всего одна шлюпка – маленькая плоскодонка, прикрепленная возле борта. На шлюпке было одно место для гребца и два весла, то есть она была предназначена для перемещения единственного человека между судами – или между судном и берегом, если корабль почему-то не мог или не хотел причалить.
По шлюпке трудно было сказать, выдержит ли она четверых. Будет ли способна хотя бы доставить их поближе к берегу и не утопить. Но особого выбора у них не было.
Они спустили лодчонку на воду, и Холланд первым спустился в нее – и выровнял суденышко относительно борта «Призрака». Келл перекинул было ногу через борт, Лайла хотела сразу последовать за ним, но тут они заметили, что Алукард замер на палубе корабля, вглядываясь в отдаленную флотилию.
– Давай, капитан, пошли.
Алукард покачал головой.
– Я останусь тут.
– Сейчас не время геройствовать, – сказала Лайла. – К тому же это даже не твой корабль.
Но лицо Алукарда было упрямым и замкнутым.
– Я – победитель Эссен Таш, Бард, и один из сильнейших магов трех империй. Я не могу остановить целую флотилию, но если они решат двинуться вперед – я сделаю все, что смогу, чтобы их замедлить.
– И они тебя убьют, – подытожил Келл, закидывая ногу обратно на палубу.
Капитан сдержанно усмехнулся.
– Всегда мечтал умереть со славой.
– Алукард… – начала Лайла.
– Туман я беру на себя, – не обращая на нее внимания, продолжил тот. – Он обеспечит вам прикрытие.
Келл кивнул. И, помявшись секунду-другую, протянул Алукарду руку. Тот посмотрел на нее так, будто Келл протягивал ему кусок раскаленного железа… Но в итоге принял ее и пожал.
– Аноше, – сказал Келл.
В груди Лайлы что-то сжалось при звуке этого слова. Арнезийцы обычно говорили так друг другу на прощание. Она промолчала, потому что для нее прощания на любом языке были равнозначны тому, чтобы сдаться… А она сдаваться не собиралась.
Даже когда Алукард обнял ее, обхватив за плечи.
Даже когда он поцеловал ее в лоб.
– Ты – моя лучшая воровка, – шепнул он, и глаза Лайлы защипало от слез.
– Надо было мне все-таки тебя прирезать, – пробормотала она в ответ, ненавидя себя за дрожь в голосе.
– Может, и надо было, – отозвался он так тихо, что кроме нее, никто его не расслышал. И добавил: – Береги его.
А потом он убрал руки с ее плеч, и Келл уже тянул ее к шлюпке, и последним, что она увидела, глядя на Алукарда Эмери, был силуэт его широких плеч, высоко вскинутая голова – одинокая фигура на борту корабля, смотрящая на вескийскую флотилию.
* * *
Нога Лайлы коснулась дна шлюпки, и та зашаталась так сильно, что Холланд вцепился в борт.
В последний раз она оказывалась на таком крохотном суденышке, когда поджидала пиратский корабль посреди ночного моря, запасшись факелами и бочонком отравленного эля… Это была ее ставка, ее игра, которую она в итоге выиграла.
Шлюпка двинулась к берегу, и за несколько секунд зачарованный туман, посланный Алукардом, полностью поглотил «Призрак», оставшийся позади.
– Сядь, – посоветовал ей Келл, берясь за одно весло.
Она села и молча взялась за второе. Холланд примостился на корме и как ни в чем не бывало поднял воротник.
– Помоги, что ли, – предложила ему Лайла. Он только сощурил зеленый глаз и вытащил тонкий нож, чтобы сделать разрез на ладони.
Холланд прижал кровоточащую руку к борту лодки и произнес слова, которых она раньше не слышала – «Ас нарахи». Шлюпка устремилась вперед, разрезая носом темную воду, и ее стремительное движение едва не сбросило Келла с Лайлой со скамьи.
Туман застилал зрение, соленый и ледяной, ветер хлестал ее по лицу, но она все же могла различить, как быстро несется по воде шлюпка – дюжина весел не придала бы ей такой скорости.
Лайла посмотрела на Келла.
– А такому заклятью ты меня не учил!
Тот сам выглядел ошарашенным.
– Я… я его и не знал.
Холланд с кормы бросил на них кроткий взгляд.
– Ну, надо же. На свете осталось еще кое-что, чему вам стоит научиться.
VII
Улицы были полны спящих, но Рай чувствовал себя бесконечно одиноким.
Он оставил свой дом.
Один он шел по городу.
Один поднялся по ледяному мосту, который вел во дворец Осарона.
Ворота послушно отворились, стоило коснуться их рукой, и Рай замер – он ожидал увидеть темное отражение своего дворца, но обнаружил призрак, пустую оболочку своего дома, наполненную чем-то совсем непохожим, нематериальным. Тут не было ни высоких сводов, ни коридоров, ни лестниц, ведущих на верхние этажи, ни бальных залов, ни балконов…
Только пустое пространство, костяк, скелет, задрапированный тенью и магией, сквозь который были видны плавучие арены.
Колонны поднимались от пола к потолку, подобно деревьям, но в прорехи потолка там и тут виднелось небо, и из-за этого дворец одновременно выглядел и архитектурным шедевром, и руинами.
Свет по большей части проникал сквозь дырявую крышу, но что-то мерцало и внутри здания – странный полусвет, напоминавший огонь сквозь толстое стекло. Но даже этот призрачный свет наполовину скрадывался темной пленкой, которая сейчас накрывала город, магией, подавляющей природу.
Шаги Рая гулко отдавались от стен, когда он медленно шел по широкому залу к величественному трону посредине, трону, казавшемуся таким же настоящим и таким же нереальным, как все это здание. К бесплотному и пустому трону.
Король теней стоял в нескольких шагах от него и внимательно разглядывал труп, лежавший у его ног.
Труп придерживали ленты тьмы, протянувшиеся к потолку от его головы, рук и ног, как ниточки, за которые дергают марионетку. Эти нити, казалось, не только поддерживали тело, не давая ему упасть, но и скрепляли его члены между собой.
Рай увидел, что это труп женщины. Осарон шевельнул пальцами – и нити натянулись, поднимая ее голову навстречу водянистому свету. Красные волосы – краснее, чем Рай когда-либо видел, не просто ярко-рыжие, как у Келла – обрамляли ее худое лицо с ввалившимися щеками. Глаза ее были закрыты, и из-под сомкнутых век одного из глаз текло что-то черное, как будто женщина плакала чернилами.
Лишенный оболочки Осарон выглядел таким же призрачным, как и его дворец. Колеблющаяся человеческая фигура, сквозь которую просвечивал свет при каждом движении. Плащ развевался за его плечами, будто под дуновением воображаемого ветра, и вся его форма трепетала и колыхалась, будто он не мог удержать себя и сделать плотным.
«Кто ты?» – вопросил король теней, и хотя взгляд его был обращен к трупу, Рай понял, что он говорит с ним.
Алукард остерегал Рая против голоса Осарона, говорил, что тот проникает человеку в разум, овладевает его мыслями… Но когда Осарон заговорил с ним, Рай не услышал ничего особенного – просто слова, эхом отдающиеся от каменных стен.
– Я Рай Мареш, – ответил он. – Король этой страны.
Тени рук Осарона упали вдоль его тела. Мертвая женщина слегка дернулась на своих нитях.
«В этом мире королей больше, чем сорняков». – Он обернулся, и Рай увидел его лицо, похожее на многослойную тень. На нем отражались и тут же исчезали, сменяя друг друга, эмоции – раздражение, интерес, гнев и презрение. – «И зачем сюда явился очередной король? Чтобы умолять о пощаде? Преклонить колени? Или чтобы сражаться?»
– Я пришел, чтобы увидеть тебя лицом к лицу, – сказал Рай. – И показать тебе лицо моего города. И показать тебе, что я тебя не боюсь.
Это была ложь – он боялся, и еще как, но этот страх тускнел перед скорбью и гневом, перед жаждой действовать.
Существо окинуло его долгим изучающим взглядом.
«Ты пуст внутри».
Рай содрогнулся.
– Нет, я не пуст.
«Пустышка».
Рай сглотнул слюну.
– Я не пустышка.
«Мертвец».
– Я не мертвец.
Король теней двинулся к нему, и Рай поборол желание броситься бежать.
«Твоя жизнь не принадлежит тебе».
Осарон протянул руку, и Рай отступил на шаг – нет, попытался отступить и обнаружил, что его подошвы намертво приросли к полу, удерживаемые невидимой магией. Король теней простер пальцы к груди Рая, и пуговицы на его куртке отскочили и застучали по полу, ткань разорвалась, открывая круги на его коже вокруг сердца. Между теневой фигурой и грудью Рая протянулись ледяные нити.
«Моя магия». Осарон сделал жест, как если бы желая сорвать печать магии, но ничего не произошло. «И не моя магия».
Рай прерывисто выдохнул.
– Ты не имеешь надо мной власти.
На губах Осарона заплясала улыбка, и тьма, удерживавшая ноги Рая, еще сгустилась и стала плотнее. Голос страха стал громче, но Рай боролся с ним изо всех сил. Он – не пленник. Он пришел сюда по собственному выбору. Он сам решил привлечь к себе внимание Осарона, навлечь на себя его гнев.
«Прости меня, Келл», – подумал он, смело глядя Осарону в глаза.
– У меня однажды уже пытались отнять мое тело, – сказал он вслух. – Забрать мою волю. Больше это не повторится. Я не марионетка, и ты не можешь меня заставить сделать что бы то ни было.
«Ошибаешься», – глаза Осарона светились в темноте, как кошачьи. – «Я могу заставить тебя страдать».
Холод поднимался по лодыжкам Рая – оковы тьмы вокруг его щиколоток превратились в лед. Он слегка задохнулся, когда лед начал подниматься вверх – то только по ногам, но по всему телу, оборачивая его, как полотно, вырастая вокруг него, как колонна. Зрение быстро угасало, так что Рай сперва перестал различать облик короля теней и его мертвой марионетки, а потом и весь зал растворился, и принца облекла скорлупа льда. Поверхность ее была такой гладкой, что Рай мог видеть свое искаженное отражение. Черная тень монстра смутно виднелась сквозь ледяную корку. Он подумал, что Осарон, наверное, улыбается.
– И где же сейчас твой антари? – Осарон положил на ледяной столп призрачную ладонь. – Может, пошлем ему весточку?
Колонна льда содрогнулась и, к ужасу Рая, начала выпускать внутрь острые шипы. Он заметался, пытаясь ускользнуть от них, но двигаться было некуда.
Он закусил губы, чтобы не дать вырваться крику, когда первый шип пронзил ему голень. Боль была горячей и яростной, но живой.
«Я не пуст внутри», – сказал он себе, когда второй шип вонзился в бок. Издал приглушенный крик, когда еще одно ледяное лезвие прокололо плечо и с ужасающей легкостью вышло с другой стороны.
«Я не пустышка».
Воздух застрял у него в груди, когда лед пронзил легкое, потом спину, бедро, кисть руки.
«Я не мертвец».
Перед глазами Рая встала его мать, пронзенная клинком, отец, сраженный дюжиной мечей. Он не смог их спасти. Их тела, их жизни принадлежали только им.
Но жизнь самого Рая ему не принадлежала. И в этом, как он сейчас осознал, заключалась не его слабость, а сила. Ему можно было причинить боль, но сломить – невозможно.
«Я – Рай Мареш», – сказал он себе, глядя, как его кровь стекает на пол.
«Я король Арнса».
«И меня не сломить».
VIII
Они были уже совсем близко от берега, когда Келла начало трясти.
День, конечно, был холодный, но этот холод шел откуда-то еще, и едва Келл успел понять, что это – эхо чужих ощущений, как пришла боль. Не тупой удар, а острая и яростная боль, словно от острых ножей.
«Нет, только не это! Неужели опять?»
Боль пронзила ногу, потом плечо, потом – ребра: ужасная атака по всем нервным окончаниям.
Келл тяжело задышал, хватаясь за борт шлюпки.
– Келл?
Голос Лайлы звучал словно издалека, биение крови в ушах заглушало его.
Он знал, что его брат не умрет, не может умереть – но это не отменяло страха, животной паники, бившейся в крови, отчаянного зова на помощь. Келл ждал, когда боль пройдет – до сих пор она всегда проходила, становясь слабее с каждым ударом сердца, как постепенно уменьшаются круги от брошенного в воду камня.
Но боль не отступала.
С каждым вдохом приходил новый приступ, новая трещина.
Перед лицом Келла появились ладони Лайлы.
– Позволь, я попробую тебя исцелить.
– Нет, – выдавил Келл, хватая ртом воздух. – Это не… Его тело не…
Мысли ускользали, сознание уплывало.
– Он жив? – спросил Холланд.
– Конечно, жив, – оскалился Келл.
– Но эта жизнь не принадлежит ему, – спокойно подхватил Холланд. – Его тело – просто оболочка. Сосуд для твоей силы.
– Прекрати.
– Ты обрезал нити своей магии и создал себе марионетку.
Волна за бортом поднялась – одновременно с гневом Келла.
– Прекрати! – воскликнула Лайла. – Прекрати, пока он нас всех не потопил.
Но Келл расслышал в ее голосе вопрос – тот же, что сам задавал себе месяцами.
Может ли что-то называться действительно живым только по той причине, что его нельзя убить?
Неделю спустя после того, как Келлу пришлось привязать жизнь брата к своей, он проснулся от сильной боли, прорезавшей его ладонь. Рука словно горела. Он изумленно посмотрел на пылавшую от боли руку, уверенный, что увидит на ней ожог, но там не было никакого следа. Взамен он обнаружил своего брата, сидевшего в своих покоях за низким столиком, со свечой в руке – и ладонью другой руки над языком пламени. Глаза его были опустошенными, как будто и не его руку лизал огонь. Келл схватил Рая за запястье, отдернул его ладонь от свечи и прижал к красной воспаленной коже мокрую ткань. Брат медленно приходил в себя.
– Извини, – повторил он привычное слово. – Мне просто нужно было… понять.
– Что понять? – рявкнул Келл, и глаза его брата снова подернулись поволокой.
– Понять, что я… настоящий.
А теперь Келл осел на дно плоскодонной лодчонки, с трудом переживая эхо боли своего брата. Яростной, непрекращающейся боли. Это ощущалось не как небольшое увечье, нанесенное самому себе, не как огонь свечи на коже или вырезанные на собственной руке буквы. Эта боль была глубже, проникала до дна, как вошедший в грудь кинжал… только хуже, потому что исходила сразу с нескольких сторон.
К горлу Келла подступила желчь. Он подумал, что сейчас его вырвет.
Он попробовал убедить себя, что боль страшна только потому, что сигнализирует о чем-то подступающем – опасности, болезни, смерти – а без угрозы смерти она ничто…
В глазах его помутилось.
– Просто еще одно неприятное ощущение…
Мышцы его кричали от боли.
… еще одни оковы…
Келл забился в судорогах и отдаленно осознал, что Лайла обхватила его руками, тонкими, но сильными, и тепло ее худенького тела было как огонек свечи в непроглядной тьме. Она, кажется, что-то говорила, но он не мог разобрать слов. Голос Холланда то и дело врывался в его сознание, но тоже был неразборчив, слова воспринимались как выплески невнятных звуков.
Боль постепенно утихала – не становилась слабее, просто переходила в какой-то постоянный фон, ужасный, но хотя бы стабильный. Келл попытался собраться с мыслями, сфокусировал зрение – и увидел стремительно приближавшийся берег. Не порт Тейнек – просто полосу песка и камней. Неважно. Это земля.
– Скорее, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, и Холланд бросил на него мрачный взгляд.
– Если я разгоню эту лодчонку еще сильнее, она просто загорится раньше, чем мы доберемся хотя бы до тех скал.
Однако при этом Келл заметил, что пальцы мага побелели от импульса силы, и лодка еще чуть быстрее начала разрезать воду.
Только что берег казался невнятной пеленой где-то впереди, и вот они уже едва не врезались в него.
Холланд встал в лодке, и Келл попытался приподняться, хотя все его тело кричало от боли. Но разум уже достаточно прояснился.
Талисман был зажат у него в руке – вышитый кусочек шелка с буквами «КМ», который дала ему королева. Свежая кровь испачкала рукав плаща, когда шлюпка подошла опасно близко к скалистому берегу. Когда путники приблизились к побережью, чтобы оставить лодку, их плащи пропитались водой и заледенели.
Холланд первым шагнул через низкий борт и устремился к берегу, оскальзываясь на острых камнях.
Келл хотел последовать за ним, но споткнулся. Он бы упал лицом в прибой, но Холланд успел подхватить его за запястье и вытащить на берег. Келл оглядывался, ища Лайлу, но она была уже тут, рядом с ним. Ее рука лежала в его руке, а ладонь Холланда – у него на плече. Келл прижал клочок шелка к прибрежному камню и прошептал заклинание, призванное вернуть их домой.
Ледяной туман и каменистое побережье растаяли перед их глазами, их сменили гладкие мраморные стены Розового зала, его высокие своды – и пустующие троны.
Рая нигде не было видно. Не было ни короля, ни королевы. Келл повернулся и увидел высокий каменный постамент посреди зала.
Он замер, словно заледенев. У него за спиной Лайла коротко и тихо вскрикнула.
Келлу потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что кто лежит на постаменте. Осознать, что это мертвые тела – и чьи именно тела.
Два тела, лежавшие бок о бок, каждое – обернуто пурпурной тканью, у каждой фигуры на голове – золотая корона.
Эмира Мареш, с бело-золотой розой у сердца.
Максим Мареш, с лепестками розы, рассыпанными по его широкой груди.
Холод пробрал Келла до самых костей.
Король и королева были мертвы.
IX
Алукард Эмери не меньше сотни раз представлял себе свою смерть.
Это была нездоровая привычка, но три года на море предоставили ему достаточно времени, чтобы думать, пить и мечтать. Большей частью эти мечты включали в себя Рая, но когда ночь становилась длиннее, а бутылки пустели, фантазии Алукарда становились все более мрачными. Запястья начинало жечь, разум затуманивался, и приходили мысли о смерти. Когда он умрет? Как именно это будет?
Иногда смерть получалась красивой, иногда – отвратительной. Смерть в бою. Смерть от случайного клинка в уличной драке. Казнь. Плен и требование выкупа – а выкупа не заплатили. Можно еще захлебнуться собственной кровью, или просто утонуть в море. Бесконечное множество вариантов.
Но никогда он не думал, что смерть может выглядеть вот так.
Алукард не предполагал, что может встретить ее в одиночку. Без команды. Без единого друга. Без родных. Даже без конкретного врага – команды враждебных кораблей были просто безликой массой.
«Дурак, – сказала бы Джаста. – Каждый встречает смерть в одиночку».
Но он не хотел сейчас думать о Джасте. Или о Леносе. Или о Бард.
И особенно – о Рае.
Шрамы на запястьях Алукарда саднило от морской соли, и он рассеянно потирал их, когда корабль – даже не его собственный корабль! – тихо покачивался в волнах прибоя.
Зелено-серебряные паруса вескийцев были подняты, флотилия угрюмо возвышалась перед ним, как линия гор, заслонявшая горизонт.
Чего они ждут?
Приказов из Веска?
Или изнутри города?
А известно ли им о короле теней? О магическом ядовитом тумане? Или они просто выжидают ночи, чтобы напасть под покровом тьмы?
Санкт, время ли сейчас для размышлений?
Они не двигались.
Но могли сдвинуться с места в любое мгновение.
Солнце опускалось в море, небо подернулось кроваво-красной поволокой, и голова капитана болела от стараний как можно дольше удерживать туман на месте. Тот уже начинал редеть, и ему ничего не оставалось, кроме как ждать, ждать, ждать, и пытаться призвать к себе силу, чтобы…
«Чтобы что? – спросил его внутренний голос. – Чтобы сдвинуть с места великое море?»
Это было невозможно. Причина, которую он некогда озвучил Бард, чтобы удержать ее от подобной попытки, отнюдь не была надуманной. Просто у всего есть свой предел. Разум Алукарда работал лихорадочно быстро – так было весь последний час, будто мозг отчаянно боролся, пытаясь найти выход – не безумную идею, которая могла бы сойти за план, а настоящий выход, который можно пощупать и рассмотреть.
Море. Корабли. Паруса…
Нет, это бессмысленное перечисление того, что он видит.
Так. Нет. Стоп. Паруса. Может, есть способ…
Нет.
Не на таком расстоянии.
Придется переместить «Призрак» вперед, к заднему краю вескийской флотилии, а потом…
А что потом?
Алукард потер глаза.
Если уж он собрался умирать, надо хотя бы придумать способ сделать это осмысленно.
Если он собрался умирать…
Собственно, в этом-то и была проблема.
Алукард не хотел умирать.
И сейчас, стоя на носу корабля, он с ужасающей ясностью осознал, что смерть и слава не интересуют его и вполовину так сильно, как интересует жизнь. Прожить бы хотя бы столько, чтобы успеть добраться до дома. Убедиться, что Бард жива, попробовать собрать остатки команды «Ночного шпиля»… Увидеть янтарные глаза Рая, прижаться губами к его коже – над воротником, между ключиц… Склонить колени перед своим принцем и предложить ему единственное сокровище, которое Алукард всегда берег для себя одного: истину.
Зеркало, купленное на плавучем рынке, покоилось в своем каменном гробике под крышкой одного из сундуков.
Четыре года жизни отданы за дар, который никогда не попадет к адресату…
Какое-то движение вдали привлекло его взгляд.
Тень, скользящая по сумеречному небу – теперь темно-синему, как след от удара, а не кроваво-красному. Сердце Алукарда пропустило такт. Это была крупная птица.
Она опустилась на один из вескийских кораблей – и ее скрыла тень мачт, такелажа и поднятых парусов. Алукард задержал дыхание – так, что в груди все сжалось, а перед глазами заплясали темные пятна. Вот он. Приказ наступать. Времени осталось очень мало.
Паруса…
Если бы только ему удалось повредить паруса…
Алукард принялся собирать по кораблю металл – все до единого кусочки, которые мог найти. Он шарил по ящикам, обыскал камбуз и трюм, собирая ножи, металлическую посуду, вилки – все, что что можно было бы приспособить для разрезания. Магия пульсировала в его пальцах, когда он преображал предметы, заостряя узкие края и концы, превращая стороны в острые грани, борясь с подозрением, что даже его талантов не хватит, чтобы контролировать так много предметов одновременно. По крайней мере контролировать их с достаточной степенью точности.
Но плевать на точность, грубая сила лучше, чем ничего.
Все, что оставалось сделать – это подвести «Призрак» к флотилии поближе для атаки. Он сконцентрировал внимание на собственных парусах – и тут заметил, что вескийская флотилия начинает перегруппировку.
Это происходило подобно приливной волне. Серебряно-зеленая ткань парусов сперва расцвела на флагмане, потом волна цвета покатилась во все стороны от центра, пока весь флот не оказался ей охвачен. За считаные минуты флотилия оказалась готова к отплытию.
Это просто дар судьбы, подумал Алукард, готовя оружие, из последних сил наполняя ветром свой парус. Первый корабль начал свое движение.
За ним второй.
Третий.
У Алукарда отвисла челюсть. От изумления сила полностью покинула его.
Магический ветер утих, и Алукард просто неподвижно стоял и смотрел, выронив самодельное оружие из рук, на вескийские корабли, которые шли вовсе не в порт Тейнек, не к устью Айла, не в сторону Лондона.
Они разворачивались и уходили.
Флотилия перестраивалась перед тем, как устремиться в открытое море.
Один из кораблей прошел достаточно близко от «Призрака», чтобы Алукард мог разглядеть вескийского моряка, впередсмотрящего, обозревающего морскую гладь. Алукард поднял руку в знак приветствия. Вескиец не ответил на его жест. Корабль продолжал движение.
Алукард смотрел ему вслед – и вслед остальным кораблям.
Он дождался, когда вся флотилия прошла мимо него, цвета их парусов растаяли в небесах.
И только тогда рухнул на колени на палубу.
X
Келл, онемев, смотрел на простертые на постаменте тела.
Его король, его королева. Его отец и мать…
Он слышал, как Холланд зовет его по имени, чувствовал пальцы Лайлы, обхватившие его руку.
– Нам нужно найти Рая.
– Его здесь нет, – произнес новый голос.
Это была Айзра, капитан городской стражи. Келл не сразу заметил ее, потому что сперва принял за статую – в полном доспехе, со склоненной головой. Потому что забыл правила траура: тела покойных никогда не остаются без почетного караула.
– Где? – выдавил он. – Где он?
– Во дворце, сэр.
Келл повернулся к дверям, ведшим в королевский дворец, но Айзра остановила его.
– Не в этом дворце, – устало выговорила она. И указала на тяжелые врата, выводившие из Розового зала на городскую улицу. – В другом. За рекой.
Пульс Келла забился так сильно, что грудь едва не разорвалась.
Она имеет в виду теневой дворец.
Голова его закружилась.
Сколько дней назад они отбыли? Три? Нет, четыре.
«Четыре дня, Рай».
«Тогда можешь сколько угодно лезть на рожон…»
Всего четыре дня. И король и королева мертвы, а Рай не смог больше ждать.
– И вы просто так его отпустили? – рявкнула Лайла, обращаясь к стражнице.
Айзра вскинулась.
– У меня не было выбора! – Она взглянула Келлу в глаза. – С сегодняшнего дня Рай Мареш – наш король.
Реальность обрушилась на Келла, как лавина.
Рай Мареш, юный принц, кутила и бесшабашный гуляка, принц, воскрешенный из мертвых…
Мальчишка, всегда любивший играть в прятки, шедший по жизни, как по театральным подмосткам.
Его брат, однажды прельстившийся проклятым талисманом, потому что тот якобы мог даровать ему силу.
Его брат, который просил прощения, вырезая буквы на собственной коже, и держал руку над огнем, чтобы почувствовать себя живым.
Его брат теперь – король.
И каково же его первое королевское деяние?
Отправиться прямо в логово Осарона.
Келл с удовольствием намылил бы ему шею – но тут он вспомнил ужасную боль, которую ощутил в лодке, боль, приходившую волна за волной, снова и снова. Тени этой боли до сих пор пробегали по его телу. Рай! Ноги Келла сами понесли его мимо Айзры, мимо каменных чаш по сторонам ворот – к выходу из Розового зала, в лондонскую ночь.
Он услышал шаги за спиной. Быструю и тихую воровскую поступь Лайлы, уверенный шаг Холланда. Но Келл не оглянулся, как и не взглянул вниз, на простертые под ногами тела спящих лондонцев. Взгляд его оставался устремленным на реку – и на невероятное теневое сооружение, вздымавшееся над ней.
Келл всегда воспринимал королевский дворец как своего рода второе солнце, поднимавшееся над городом и освещавшее его. Если так, то дворец Осарона был полным солнечным затмением, клочком абсолютной тьмы, и только края его слегка пульсировали отраженным светом.
У Келла за спиной Холланд извлек клинок из ножен спавшего на земле воина. Лайла тихо выругалась, пробираясь между тел, но оба его спутника не сильно отставали.
Трое антари вместе перешли по ониксовой дуге дворцового моста.
Вместе оказались у врат из черного полированного стекла.
Келл взялся за дверную ручку и нажал. Двери поддались. И тут Лайла перехватила его за запястье.
– Это в самом деле хороший план? – спросила она.
– Единственный, какой у нас есть, – отозвался Келл. Холланд снял с шеи цепочку с передатчиком и спрятал устройство в карман. Он почувствовал взгляд Келла, поднял голову и встретился с ним глазами. Один глаз – зеленый, другой – угольно-черный, и оба неподвижные, как у маски.
– Так или иначе, – произнес Холланд, – сейчас все это закончится.
– Закончится, – кивнул Келл.
Они оба посмотрели на Лайлу. Та вздохнула и отпустила руку Келла.
Три серебряных кольца блеснули в угасающем свете – кольца Келла и Лайлы были только эхом кольца Холланда. Но все три пели объединенной силой, когда двери дворца распахнулись, и трое антари шагнули во тьму.
