Глава 12
Предательство
I
«Призрак» встретил рассвет в безмолвии.
Они побросали трупы за борт – Хейну с перерезанным горлом, и Айло, которого нашли мертвым на нижней палубе, и предавшую всех Джасту, и многочисленных «Морских змеев».
Одного только Гастру завернули в покрывало. Келл крепко зашил полотно вокруг ног юноши, его талии и плеч, стараясь до последнего оставить открытым лицо – стеснительная улыбка угасла, блестящие кудри распрямились и потускнели.
Моряки уходят в море, но Гастра не был моряком. Он был королевским стражником.
Если бы на корабле были цветы, Келл возложил бы цветок Гастре на сердце – таков был арнезийский обычай, отмечать место смертельной раны.
Он вспомнил о своем цветке, растущем в Цистерне – его некогда вырастил для Келла Гастра. Всего-то семечко, комок земли и капля воды, но сумма намного превзошла слагаемые – живой цветок, луч света в темном мире. Встретит ли его Келл невредимым по возвращении домой? Или он уже завял?
Если бы тут был Ленос, он бы нашел верные слова, прочел бы молитву безымянным святым, но Ленос тоже погиб, его забрал прибой, а у Келла не было ни цветов, ни молитв, вообще ничего не было, кроме пустотелого гнева, бившегося у него в сердце.
– Аноше, – прошептал он, когда тело перевалили через борт.
Наверное, нужно было отмыть палубу от крови, но это казалось бессмысленным. «Призрак» – вернее, то, что от него осталось – должен был достичь Тейнека, менее чем за день.
Келла шатало от усталости. Он не спал этой ночью. Никто из них не спал.
Холланд следил, чтобы в парусах был ветер, Алукард занял место у руля – магия была им всем необходима, но Лайла настояла на том, что капитану сначала надо залечить раны. Келл не стал возражать – Алукард вносил свой вклад в общее дело уже тем, что управлял судном.
Лайла стояла рядом с Келлом, задумчиво пересыпая из одной ладони в другую фароанские самоцветы. Она разглядывала камешки, задумчиво нахмурившись.
– О чем думаешь? – спросил он.
– Однажды я убила фароанца, – сказала она та, пересыпая камни. – Во время турнира.
– Что? – изумился Келл, решив, что ему послышалось. Что ему не придется исполнять свой долг и по возвращении сообщать подобные новости Раю – или, хуже того, Максиму. – Но когда ты…
– Речь сейчас не об этом, – оборвала его Лайла, перебирая камешки. – Ты когда-нибудь видел, чтобы фароанец добровольно расставался с этими штуками? Например, пытался расплатиться ими, а не монетами?
Келл слегка нахмурился.
– Кажется, нет.
– Это потому, что камешки вделаны им в кожу. И достать их невозможно, хоть ножом выковыривай.
– Я об этом как-то не думал.
Лайла пожала плечами.
– Потому что ты не вор. Воры всегда замечают такие вещи.
Она раскрыла руку над ящиком, и самоцветы с тихим стуком рассыпались по его крышке.
– А когда я убила фароанца, его камешки выпали сами собой. Как будто то, что удерживало их на коже, исчезло.
Глаза Келла расширились.
– Хочешь сказать, что эти камни взяты с мертвого фароанца?
– Я в этом уверена, – ответила Лайла и взяла опал двумя пальцами. – Но сомневаюсь, что у них был выбор.
II
На рассвете Максим завершил работу над чарами.
Тяжело опираясь на стол, он любовался своей работой: строй безликих человечков в доспехах, защищавших их стальные сердца. На внутренней стороне руки короля пылало двенадцать глубоких порезов, одни уже начали заживать, другие были совсем свежими. Двенадцать частиц завязанного на сталь заклятия, соединенные между собой; чары откованы, закалены и полностью завершены.
Работа над чарами потребовала огромного напряжения, вымотала короля до предела, выпила его силы, и давление всё увеличивалось с каждым новым элементом. Тело короля слегка дрожало под этой тяжестью – но после того, как чары придут в движение, это долго не продлится. Максим выдержит.
Он выпрямился – комната опасно зашаталась вокруг, но через несколько секунд всё прошло. Максим направился вниз, в столовую, чтобы разделить последнюю трапезу с женой и сыном. Безмолвно попрощаться с ними. Эмира поймет, а Рай, надеялся он, простит. В этом ему поможет книга записей.
Максим шел, представляя себе, что сидит со своей семьей в светлом покое. На столике – чашки с горячим чаем, свежий теплый хлеб. Эмира держит его за руку. Смех Рая рассыпается, как стеклянные бусины. А Келл молчаливо сидит на своем обычном месте, рядом с братом.
Максим позволил усталому разуму уплыть в мечты, в воспоминания, позволил образам нести его вперед.
Последняя трапеза вместе.
В последний раз.
– Ваше Величество!
Максим со вздохом обернулся. Мечта тут же рассыпалась при виде королевских стражников, удерживающих пленника в пурпурно-белых одеждах фароанского придворного. Между самоцветами на темной коже блестели серебряные вены, как реки расплавленного металла. Следом в зал ворвался разъяренный Сол-ин-Ар, который приближался стремительными шагами.
– Отпустите его, – приказал фароанский лорд страже.
– Что всё это значит? – спросил Максим, преодолевая усталость, проникающую ему до самых костей.
Один из стражников протянул королю письмо.
– Мы задержали его, Ваше Величество, когда он пытался ускользнуть из дворца.
– Это ваш посланник? – вопросил Максим, оборачиваясь к Сол-ин-Ару.
– Разве нам запрещено отправлять гонцов? – возмущенно спросил фароанец. – Я и не знал, что нас тут держат как узников.
Максим взял письмо и вскрыл конверт одним быстрым движением. Пробежал глазами фароанскую скоропись.
– Вы просите прислать подкрепления.
– Потому что мы в нем нуждаемся, – ответил Сол-ин-Ар.
– Нет, – в ушах Максима стучала кровь. – Вы только поставите людей под угрозу…
– Возможно, если бы вы сказали нам о чарах ваших жрецов…
– Я говорю об угрозе подпасть под чары Осарона и быть использованными против всех нас.
Вошел вескийский принц, и король обратил свой гнев и на него.
– А вы чем заняты? Тоже отправляете гонцов у меня за спиной?
Коль побледнел.
– Рисковать жизнью своих людей? Конечно, нет!
Сол-ин-Ар бросил на него яростный взгляд.
– Вы лжете!
У Максима не было сил на споры. Не было на них времени.
– Проводите лорда Сол-ин-Ара и его приближенного в отведенные им покои.
Фароанец задохнулся от гнева.
– Король Мареш!..
– У вас есть выбор, – отрезал Максим. – Или ваши покои, или дворцовая тюрьма. И я надеюсь, ради нашего общего блага, что это был ваш единственный гонец.
Стража вывела Сол-ин-Ара, и он не протестовал и не сопротивлялся. На прощание он сказал королю только три слова, тихо, но яростно:
– Вы совершаете ошибку!
* * *
Король не застал семью Мареш в большой трапезной. Стулья были пусты, стол не накрыт – и еще долго не будет, понял король. Ведь солнце еще даже не взошло.
Максим начинал дрожать всем телом.
У него не было сил на поиски, и он просто пошел в королевские покои, надеясь застать там Эмиру, ожидающую его. Но опочивальня была пуста. Сердце Максима болезненно сжалось, хотя какая-то частица его души, наоборот, почувствовала облегчение от того, что можно избежать боли прощания.
Дрожащими руками он сменил одежду, навел на столе порядок, положил в середину книгу записей, сделанных им для сына.
Чары высасывали последние силы – с каждым вздохом, с каждым биением сердца нити магии, тянувшиеся сквозь стены и перекрытия, опустошали Максима, оставляя всё меньше времени.
Уже скоро, обещал чарам король. Подождите еще чуть-чуть, уже скоро.
Он написал три письма – одно Раю, другое Келлу, третье – Эмире. Все три показались ему слишком длинными и в то же время невероятно короткими. Максим всегда был человеком действия, а не слов. И теперь его время истекало.
Он как раз дул на чернила, чтобы они скорее высохли, когда услышал, что дверь открылась.
Сердце забилось быстрее, надежда вернулась – он все же увидит свою жену.
– Милая?.. – Он обернулся… и испытал жгучее разочарование при виде юной девушки, светловолосой и светлокожей, одетой в зеленое, с серебряной короной в волосах и красными пятнами на груди.
Вескийская принцесса улыбнулась. В руках ее сверкали четыре стальных лезвия – тонких, как иглы, и покрытых кровью. Когда она заговорила, голос ее был непринужденным и бодрым, как будто она не ворвалась без приглашения в королевские покои, как будто за ней в коридоре не остывали трупы, а на лице не размазалась кровь.
– Ваше Величество! Я так надеялась застать вас здесь.
Максим с трудом овладел собой.
– Принцесса, что вам здесь…
Он не договорил – первый клинок прошил воздух, и король едва успел поднять руку, призывая магию, чтобы отвратить удар, но второй нож глубоко вошел ему в сапог, пришпилив его ногу к полу.
Гортанный крик боли вырвался у Маскима, когда он попытался увернуться от третьего клинка, и получил в плечо четвертый. Этот нож не прилетел по воздуху: принцесса крепко держала его в руке, когда вонзила его выше локтя и пригвоздила короля к стене.
Все произошло стремительно, всего за пару вдохов.
Вескийская принцесса поднялась на цыпочки, словно хотела поцеловать его в губы. Она была такой юной, но казалась гораздо старше своих лет.
– Вы плохо выглядите, – произнесла она, разглядывая его лицо.
Голова Максима пульсировала болью, сознание ускользало. Он слишком много вложил в работу над чарами. Слишком мало силы осталось, чтобы призвать ее для поединка. Но все же на его теле были спрятаны кинжалы – один в ножнах на бедре, другой – на лодыжке. Он напряг пальцы – но прежде, чем успел хоть что-нибудь сделать, один из ножей Коры вернулся обратно ей в руку.
И она приставила острие к его горлу.
Нога и рука Максима быстро немели – не только от боли, еще от чего-то.
– Яд, – с трудом произнес он.
Кора наклонила светловолосую головку.
– Он вас не убьет, – утешила она. – Я сама это сделаю. Но в любом случае было приятно у вас погостить.
– Что ты наделала? Глупая девочка…
Улыбка Коры превратилась в оскал.
– Глупая девочка, которая прославит свою семью. Глупая девочка, которая захватит этот дворец и присоединит ваше королевство к своему. – Кора резко приблизилась, и ее ласковый голос стал чувственным. – Но сначала эта глупая девочка перережет вам горло.
Максим видел за распахнутой дверью тела убитых стражников, блеск их доспехов на ковре в коридоре. И вдруг заметил там какое-то движение, темнокожих людей, на коже которых вспыхивали самоцветы, как слезинки.
– Принцесса, вы потеряли разум, – произнес он, борясь с немотой, распространявшейся по его членам. Фароанцы тихо продвигались вперед, во главе их был Сол-ин-Ар. – Убийство короля гарантирует вам только одну привилегию.
– И какую же? – прошелестела Кора ему в ухо.
– Медленную и мучительную смерть, – глядя ей в глаза, ответил Максим.
Клинок Коры ужалил его – и в этот миг в покои ворвались фароанцы.
Стремительным прыжком Сол-ин-Ар бросился на маленькую убийцу и обездвижил ее, обхватив рукой за горло.
Она успела провернуть тонкий клинок в ладони, пытаясь вонзить его в ногу фароанскому лорду – но уже подоспели другие, схватили ее за руки, грубо бросили на колени перед Максимом.
Король попытался заговорить – и не смог: язык едва шевелился во рту. Его телу пришлось сегодня слишком много сражаться, будто мало было яда и растраченной на чары магической энергии.
– Позовите арнезийскую стражу! – приказал Сол-ин-Ар.
Кора выворачивалась из рук его людей, дралась яростно и отчаянно – все ее ужимки как ветром сдуло, стоило ей лишиться своих клинков.
Максим немеющими пальцами вырвал кинжал у себя из плеча, потом освободил ногу. Из сапога потекла кровь, когда он с трудом сделал пару шагов к стенному шкафу с напитками.
Там стояли флаконы со снадобьями, составленными Тиреном специально для короля – обезболивающие, и снотворные, и одно особое противоядие. Схватив нужную бутылочку, он налил себе полный бокал розовой жидкости – как если бы его просто мучила жажда и не нужно было бороться с подступающей смертью.
Руки его слегка дрожали, но он донес бокал до рта и выпил залпом. Отставил бокал, и по телу пробежала волна тепла, принося с собой боль. В дверях тем временем появились новые стражники, полностью вооруженные, с ужасом на лицах. Возглавляла их Айзра.
– Ваше величество, – выдохнула она, быстрым взглядом обегая комнату, чтобы оценить ситуацию. Кровь отхлынула от ее лица при виде вескийской принцессы, прижатой к полу фароанскими охранниками, и Сол-ин-Ара, раздающего приказы, вместо того чтобы оставаться в отведенных ему покоях, и ножей, валявшихся на полу, и кровавых следов короля, отпечатавшихся на полу.
Максим заставил себя распрямиться.
– Смотрите за своими людьми, – приказал он.
– Вы ранены, – начала было Айзра, но король прервал ее.
– Меня не так легко вывести из строя.
Он повернулся к Сол-ин-Ару. Тот появился в последний момент, чтобы спасти ему жизнь, и оба они это знали, но фароанский лорд предпочел хранить молчание.
– Я у вас в долгу, – наконец сказал Максим. – И обещаю, что непременно расплачусь с вами.
Опасаясь вот-вот лишиться чувств, Максим поспешил переключить свое внимание на юную вескийку, стоявшую на коленях.
– Вы проиграли, принцесса, и дорого за это заплатите.
Голубые глаза Коры сверкнули.
– Не так дорого, как вы, – ответила она, холодно улыбаясь. – Мой брат Коль талантливее меня, он всегда поражает цель насмерть.
Кровь заледенела в жилах Максима. Он резко повернулся к Айзре и прочим стражникам.
– Где королева?
III
Рай не собирался искать свою мать.
Он нашел ее совершенно случайно.
До того, как пришло время кошмаров, он всегда просыпался поздно. Подолгу оставался в постели поутру, с удовольствием ощущая особенную мягкость подушек после сна или следя за перемещениями света по балдахину. Да, в первые двадцать лет жизни Рая его любимым местом во дворце оставалась его кровать.
А теперь он только и мечтал скорее из нее выбраться.
Всякий раз, когда тело его опускалось на мягкую перину, подступала тьма, протягивая к нему цепкие руки. Всякий раз, когда ум его начинал погружаться в сон, его подстерегали тени.
В эти темные дни Рай вставал чрезвычайно рано, отчаянно стремясь к свету.
Не помогало то, что большую часть ночи он проводил в бодрствовании, повторяя свои ночные обходы улиц – и неважно, что в голове у него был туман, а тело болело, ловя эхо чужих ран, полученных в далеких боях. Недосып куда меньше мучил его, чем ужасы, приходившие во сне.
Лучи солнца коснулись вод реки, когда Рай проснулся. Все остальное население дворца, должно быть, еще было погружено в беспокойный сон. Он мог позвать слугу – неподалеку всегда дежурила пара-тройка слуг – но вместо этого он оделся, причем не в доспехи и не в королевские красно-золотые церемониальные одежды, а в простой черный костюм, который он иногда надевал, если не собирался целый день покидать внутренние покои.
Уже одевшись, он внезапно вспомнил про меч. Может, дело было в отсутствии Келла, а может, в том, что Тирен сейчас пребывал в магическом сне, а может, в том, что отец Рая день ото дня казался бледнее… Или просто в том, что Рай привык к оружию, с которым рос, и сейчас внезапно ощутил нужду в нем. Как бы то ни было, принц опоясался королевским мечом.
Он бесшумно прошел через королевскую трапезную, и его исстрадавшийся от бессонницы разум почти что ожидал встретить там короля с королевой за ранним завтраком – но, разумеется, за столом никого не было. Оттуда он вышел в галерею – но быстро повернул обратно, заслышав там голоса – приглушенные, взволнованные, обсуждавшие вопросы, на которые у него пока не было ответа.
Рай отступил – сначала в зал тренировок, где отдыхали изможденные остатки королевской стражи – те немногие, что пережили нападение Осарона. Потом пошел в зал карты, все ища своего отца и не находя его. Рай переходил из зала в зал впоисках мира, тишины, островка нормальной жизни – и везде натыкаясь на серебристых, на дворян, жрецов, магов… и на их вопросы.
К тому времени, как он добрался до Бриллиантового зала, он уже хотел только остаться один.
А вместо этого нашел королеву. Она стояла в центре стеклянного сверкающего помещения, низко склонив лицо, словно в молитве.
– Что вы делаете, матушка? – спросил он – вроде бы тихо, но эхо раскатилось по всему пустому гулкому залу.
Эмира подняла голову.
– Слушаю.
Рай оглянулся, словно боясь, что он чего-то не заметил. Но никого, кроме них, здесь явно не было. Пол под ногами был расчерчен незамкнутыми кругами, начатками заклинаний, которые появились, когда начался штурм дворца – и были заброшены, когда подействовали чары Тирена. От высоких сводов вниз по колоннам спускались цветочные узоры.
Мать протянула руку и провела пальцами по ближайшей колонне.
– Помнишь, когда ты бы маленький, – сказала она, – ты думал, что все цветы – съедобные?
Шаги Рая гулко звучали по стеклянному полу, наполняя зал музыкальными отзвуками при его движении.
– Это все Келл виноват. Он меня в этом убедил.
– А ты так легко ему поверил. Помнишь, как-то наелся цветов и заболел животом.
– Но я с ним поквитался, ты же помнишь? Когда вызвал его на состязание – кто съест больше летних пирожных. Когда он откусил здоровенный кусок от первого, тогда и понял, что это муляж, покрытый лаком, – Рай тихо рассмеялся, вспомнив, как гордый Келл не решается выплюнуть несъедобный кусок и яростно жует, пока его не стошнило прямо под ноги, на мраморный пол. – Да, мы устраивали друг другу немало неприятностей.
– Ты так говоришь, как будто это осталось в прошлом, – Эмира рассеянно провела рукой по колонне. – Когда я впервые попала во дворец, я ненавидела этот зал.
Она говорила как бы отстраненно, но Рай достаточно хорошо знал свою мать, чтобы понимать – она ничего не делает и не говорит без определенной цели.
– Правда? – спросил он.
– Хуже того – я думала, что бальный зал из стекла – очень плохая идея. Недолговечно и очень хрупко. И однажды у меня был плохой день, когда я страшно рассердилась на твоего отца – уже не помню, за что именно. Но мне ужасно хотелось что-нибудь разбить, расколотить, и я пришла сюда, в этот хрупкий зал. И начала бить кулаками стены, о колонны, об пол… Я в кровь разбила руки о хрусталь и стекло, но залу ничем не повредила. Не появилось ни единой отметины.
– Стекло вообще-то твердый материал, – подтвердил Рай. – Если оно достаточно толстое.
По губам Эмиры пробежала чуть заметная улыбка. И тут же исчезла.
– Я вырастила очень умного сына.
Рай взъерошил ладонью волосы.
– А заодно и меня.
Она чуть нахмурилась – он хорошо помнил это выражение лица. Всякий раз оно появлялось при упоминании о Келле, неважно, что именно было о нем сказано.
– Рай, – выговорила королева. – Я не имела в виду…
Вдруг у принца за спиной кто-то прочистил горло. Рай резко обернулся – и лицом к лицу столкнулся с принцем Колем. Тот стоял в дверях, всклокоченный, небрежно одетый, как будто только что вскочил с постели.
– Надеюсь, я вам не помешал? – спросил вескиец напряженным голосом, от которого Рай сразу занервничал.
– Нет, – холодно и спокойно сказала королева в тот же миг, когда Рай ответил «да».
Голубые глаза Коля перебегали с одного на другую, явно оценивая степень их неловкости. Однако он не ушел. Напротив – перешагнул порог Бриллиантового зала и закрыл за собой двери.
– Я искал свою сестру. Вы ее не видели?
Рай вспомнил пятна синяков на запястье Коры.
– Нет, ее здесь не было.
Вескийский принц обежал зал ищущим взглядом.
– Понятно, – протянул он, приближаясь. – У вас воистину прекрасный дворец. – Он приближался медленно и задумчиво, как бы разглядывая роскошный зал и дивясь ему, но при этом взгляд его бегал туда-обратно – от Рая к королеве, от королевы к Раю. – Всякий раз, стоит мне подумать, что я уже все тут разглядел, я попадаю в новое чудесное помещение.
На боку у него висел меч с богато украшенной самоцветами рукоятью, но хотя он казался полностью церемониальным оружием, у Рая привычно вставали дыбом волоски на шее при виде этого меча, или вескийской кареты – да что там, от близкого присутствия самого Коля. Эмира неожиданно вскинула глаза – как если бы она услышала что-то наверху, ускользнувшее от внимания Рая.
– Максим?..
Имя супруга скользнуло по губам королевы едва слышным шепотом, и она метнулась к дверям – только чтобы отшатнуться при виде Коля, который обнажил меч и заступил ей дорогу.
Один простой жест – и вескиец совершенно преобразился. Только что он казался невежественным рассеянным юношей, а тут быстро подобрался, стал целеустремленным, решительным. Пусть Коль и был принцем, а вот меч он держал с холодной уверенностью солдата.
– Ты что делаешь? – воскликнул Рай.
– А что, непонятно? – Коль покрепче перехватил оружие. – Выигрываю войну, не дав ей начаться.
– Опусти оружие, – приказала королева.
– Извините, ваше величество, но я не собираюсь этого делать.
Рай взглянул принцу в глаза, надеясь разглядеть там тень порчи, чужую злобную волю, нашедшую себе жертву в стенах дворца… но глаза Коля оставались зелеными и совершенно ясными.
Что бы он ни делал сейчас, это было целиком и полностью его решение.
Где-то за дверями послышался крик, звон оружия, приглушенные голоса.
– В любом случае, – сказал вескийский принц, поднимая меч, – я сюда пришел только за королевой.
Мать Рая раскинула руки, и воздух вокруг них трепетал льдинками.
– Рай, – из ее вышло облачко пара. – Беги.
Она еще не договорила – а Коль уже бросился вперед.
Вескиец был быстр, но Рай – еще быстрее, или по крайней мере так показалось, когда магия королевы отяжелила тело Коля на бегу. Морозный воздух был недостаточно плотным, чтобы остановить нападающего, но достаточно сильно замедлил его, так что Рай успел заслонить маму собой, и удар, предназначенный ей, пронзил его грудь.
Рай со свистом втянул воздух, теряя сознание от острой боли, и на секунду его отбросило обратно в его покои – в тот миг, когда кинжал прошел между ребер и хлынула кровь… Мучение истерзанной плоти тогда быстро уступило место холодному онемению. Но нынешняя боль была реальной и жгучей, яростной, и всепоглощающей. Он чувствовал каждый дюйм ужасной стали, вошедшей под грудину и вышедшей где-то под лопаткой. Он выплюнул на стеклянный пол сгусток крови, ноги подкосились, но он каким-то чудом сумел не упасть.
Все тело Рая кричало от боли, и разум кричал, но сердце продолжало биться, упрямо и ровно, несмотря на вошедший в грудь клинок другого принца.
Рай судорожно вдохнул и поднял голову.
– Как… ты… посмел? – прорычал он, чувствуя медный вкус крови во рту.
Торжествующее выражение на лице Коля сменилось ужасом.
– Но… как?! – отшатнулся он в страхе. – Что ты за существо?
– Я – Рай Мареш, – отвечал тот. – Сын Максима и Эмиры, брат Келла, наследник престола, будущий король Арнса.
Руки Коля выпустили рукоять меча.
– Но ты должен быть мертв!
– Знаю, – согласился Рай, вытащил клинок из ножен и всадил его Колю в грудь.
Удар был точным отражением удара Коля, но чар, призванных спасти вескийского принца, не было. Не было магии, защищавшей его. Его жизнь не была связана с чьей-то еще. Лезвие просто вошло в плоть и пронзило ее. Рай думал, что почувствует вину, или хотя бы ярость, или триумф, но когда светловолосый юноша рухнул мертвым к его ногам, единственное, что он почувствовал, было облегчение.
Рай снова втянул воздух, схватил рукоять меча, торчавшего у него из груди, и потянул. Клинок вышел легко. Рай бросил окровавленный меч на пол. И только тогда позволил себе тихий всхлип, безмолвный крик, когда пальцы его матери легли ему на плечо. Он повернулся к ней, увидел красное пятно у нее на платье – там, где к ней прикоснулся меч, прошедший через его плоть… Прикоснулся и вошел в грудь. Меч, пронзивший их обоих. Красное пятно у нее над сердцем – слишком маленький след для такой тяжелой раны. Их с матерью взгляды встретились.
– Рай, – сказала она, и он увидел маленькую вертикальную морщинку у нее между бровей – то самое выражение лица, которое появлялось всякий раз, стоило им с Келлом набедокурить, или ему повести себя не по-королевски – раскричаться, или грызть ногти, или еще что-нибудь…
Морщинка стала глубже, даже когда глаза ее остановились и взгляд стал стекленеть. Одна рука Эмиры невольно коснулась раны на груди, и ноги королевы подогнулись. Принц поймал свою мать, не давая ей упасть, и поразился, каким тяжелым вдруг стало ее тело.
– Нет, нет, нет, – умолял он, опускаясь вместе с ней на стеклянный пол. Нет, это все было так несправедливо! В конце концов, он же был достаточно быстрым, он смог ее заслонить… Он был достаточно сильным… Он был достаточно…
– Рай, – снова произнесла она – слишком мягко, слишком нежно.
– Нет.
Ее испачканные в крови пальцы коснулись его лица, попытались погладить по щеке – но не смогли. Рука Эмиры бессильно упала, оставляя на подбородке принца красные полосы.
– Рай…
Его слезы катились ей на руки.
– Нет.
Голова королевы откинулась, тело резко отяжелело и замерло. Эта неподвижность заморозила взгляд Рая, свела весь его мир до единой черточки у мамы между бровей. И только тогда пришла боль, нахлынувшая с такой неудержимой силой, что он обхватил себя руками и закричал, как безумный.
IV
Алукард стоял у руля, стараясь одновременно смотреть на море и отслеживать, что происходит между тремя волшебниками на палубе. «Призрак» казался чужим и плохо управляемым – слишком легкий корабль, слишком длинный корпус, он был неудобным, словно чужая обувь, которую он зачем-то надел себе на ноги. Он бы сейчас многое отдал, чтобы просто оказаться за рулем своего «Шпиля»… Рядом с Тавом, Строссом, Леносом – каждое имя отзывалось в его сердце тупой болью. Рядом с Раем… А это имя ранило еще больнее.
Алукард никогда так остро не тосковал по Лондону.
«Призрак» шел с хорошей скоростью, но даже с учетом хорошей погоды и постоянного попутного ветра, который обеспечивали парусам трое отдохнувших антари, кто-то должен был прокладывать курс. И Келл Мареш, несмотря на все свои таланты, совершенно не умел обращаться с парусами, Холланд показал себя ужасным коком, и даже Бард, при способности все схватывать на лету, все же оставалась воровкой, а не морячкой – хотя сказать это ей в лицо капитан не решился бы. Так что задача довести «Призрак» до Тейнека и доставить все, что осталось от их команды, в Лондон легла почти полностью на плечи Алукарда.
– Что это значит? – донесся до него голос Бард с нижней палубы. Она стояла рядом с принцем-антари, который вертел в руках передатчик, подставляя его солнечным лучам.
Алукард поморщился, вспомнив, как дорого ему стоило добыть эту чертову вещицу. Сперва наводка, полученная в Сейзенроше. Потом – бросок до скал Хейнаса. Потом – безымянная могила и пустой гроб, и это было только начало, но в любом случае история получилась интересная, а для Маризо история всегда составляла полцены любого предмета.
И у всего была своя цена. Больше всего приходилось платить тем, кто приходил впервые. Маризо не доверяла тем, кого не знала, и слишком скромный дар мог купить у нее единственно пожелание убираться и не возвращаться вновь. Так что Алукард заплатил высокую цену. Откопал передатчик и доставил его Маризо, и вот чем это обернулось для него – для них всех.
Брат Рая (Алукард обнаружил, что если он будет думать о Келле именно так, это поможет меньше его ненавидеть) стоял на палубе и крутил передатчик в руках, а Бард опиралась ему на плечо.
Холланд молча смотрел на все это, а Алукард – на них троих. Третий антари вообще редко подавал голос, а когда подавал – обычно говорил пару слов, не больше, очень сухо и сжато. Он выглядел как человек, который знает свою силу, трезво оценивает ее – и понимает, что равных ему нет, по крайней мере среди присутствующих. Может, он даже понравился бы Алукарду, не будь белый антари таким подлецом. Или, напротив, будь он чуть более подлецом. Да что там, Алукард был бы в восторге от него в любом случае, не будь тот предателем. Это ведь он привел в Лондон чудовище, чья магия распространилась теперь по городу, как пожар. Чудовище, которое убило Анису.
– Отдавай и бери, – поморщившись, изрек Келл.
– Ну да, – напирала Бард. – Это ясно. А вот как оно работает?
– Думаю, надо воткнуть острие себе в руку, – предположил он.
– Дай-ка мне глянуть поближе.
– Это не игрушка, Лайла.
– А я – не ребенок, Келл.
Холланд прочистил горло.
– Нам всем надо бы ознакомиться с нашей добычей.
Келл закатил глаза и смерил Холланда долгим оценивающим взглядом, прежде чем все-таки отдать ему передатчик. Холланд протянул руку – и вдруг Келл шумно втянул воздух. Цилиндр выпал у него из пальцев, принц-антари согнулся пополам и тяжело застонал.
Холланд подхватил передатчик, а Лайла – Келла. Тот побелел, как полотно, и судорожно хватался рукой за грудь.
Алукард мигом сбежал по лесенке, и в груди его, в его голове билось одно-единственное имя: Рай.
Рай.
Рай!
Мир пылал перед его магическим взором, когда он подхватил Келла под руки, вглядываясь в нити магии, исходившие от антари. Узел нитей, опутывающий сердце Келла, был на месте, но пульсировал красным огнем, от него исходило огненное напряжение.
Келл с трудом сдержал крик боли, воздух со свистом вышел у него сквозь стиснутые зубы.
– Что с тобой? – спросил Алукард резко, с трудом сдерживаясь, чтобы сам не закричать от ужаса. – Что происходит?
– Принц, – выдавил Келл, рвано дыша.
Я знал, я знал, едва не заорал Алукард – но выговорил только:
– Он жив?
Однако ответ он уже знал – раньше, чем Келл смог выговорить хоть что-то.
– Конечно, жив, – огрызнулся антари, не отнимая рук от груди. – Но на него… напали.
– Кто?
– Не знаю, я же не провидец, – выдохнул Келл.
– Ставлю на наших вескийских гостей, – сказала Бард.
Келл натужно икнул от боли – и нити магии вспыхнули, на миг поджигая воздух, прежде чем угаснуть и вернуться к обычному слабому мерцанию.
Холланд убрал передатчик в карман.
– Если он не может умереть, волноваться особо не о чем.
– Конечно, есть о чем, – огрызнулся Келл, с трудом выпрямляясь. – Кто-то только что попытался убить наследного принца Арнса. Нам нужно спешить. – Он вытащил из кармана плаща фибулу с королевским гербом. – Лайла, Холланд! Мы срочно отправляемся туда.
– А как насчет меня? – возмутился Алукард. Его пульс уже кое-как успокоился, но тело до сих пор дрожало от животной паники, от желания немедленно действовать.
Келл уколол иглой фибулы большой палец, выдавливая кровь.
– А ты останешься на корабле.
– Не дождешься, – Алукард окинул взглядом жалкие остатки корабельной команды.
Холланд просто неподвижно стоял и наблюдал, но когда Лайла сделала движение в сторону Келла, он взял ее за локоть бледными пальцами и удержал. Она бросила на него сердитый взгляд, но не отняла руку, и Келл не оглянулся, чтобы проверить, следуют ли они за ним, просто прижал талисман к стене.
Холланд покачал головой.
– Это не сработает.
Келл его не слушал.
– Ас тасцен…
Заклинание утонуло в громком треске – воздух расколола длинная трещина, корабль угрожающе закачался на волнах. Келл не удержался на ногах и со сдавленным криком упал спиной на палубу.
Со стороны Алукарда, видевшего цвета магии, все это выглядело как огромный фейерверк на праздник всех-святых, разорвавшийся прямо посреди корабля.
Вспышка света, взрыв энергии, серебряный всполох, когда Келла отшвырнуло назад – и все это на фоне синих, зеленых и красных нитей силы окружающего мира. Брат Рая попробовал подняться, до глубины души пораженный тем, что он еще здесь, на корабле.
– Что за чертовщину мы только что видели? – осведомилась Бард.
Холланд медленно шагнул вперед, его тень упала на Келла.
– Как я и пытался сообщить, нельзя создать дверь, находясь на движущемся средстве транспорта. Это противоречит законам магии перемещения.
– Почему же ты раньше не сказал?
Белый антари поднял бровь.
– Я думал, это общеизвестно.
Кровь медленно приливала обратно к лицу Келла, гримаса боли постепенно уходила, уступая место краске стыда.
– Пока мы не достигнем твердой земли, у нас нет никаких преимуществ перед обычными волшебниками, – продолжал Холланд.
Его пренебрежительный тон задел Алукарда. Неудивительно, что Бард то и дело пыталась убить этого выскочку.
Лайла фыркнула, а Алукард повернулся к Келлу, который с трудом поднялся на ноги и вытянул руки в сторону мачты. Поток магии сверкнул в воздухе перед глазами капитана, нити силы метнулись к пальцам Алукарда. Мгновением позже сильный порыв ветра ударил в паруса – так резко, что корабль резко накренился и издал что-то вроде сдавленного стона.
– Осторожней! – крикнул Алукард и бросился к рулю.
Ему удалось выправить «Призрак» и вернуть его на курс, пока Келл наполнял паруса с сосредоточенностью, какой Алукард еще никогда не видел в его исполнении. Это был сплошной поток силы, высвобожденный Келлом не ради Лондона, или короля с королевой, не ради Розеналя или даже победы над Осароном.
Ради Рая, одного только Рая, подумал Алукард.
Это была та же сила любви, которая уже однажды нарушила законы мироздания и вернула брата из объятий смерти.
Нити магии были туго натянуты и ярко пылали, когда Келл наполнял ветром паруса. Холланд и Лайла сменяли его, если он уставал.
Держись, Рай, думал Алукард, пока корабль скользил по волнам, и легкая морская пена туманила воздух, поднимаясь вокруг них радужным облаком на пути к Лондону.
V
Рай спустился по лестнице, ведшей в дворцовую тюрьму.
Он шел медленно и осторожно. Дышать было больно, и эта боль не имела ничего общего с раной в его груди – источником боли была смерть его матери.
Грудь Рая обхватывали плотные повязки – слишком тугие, к тому же рана под бинтами уже совершенно затянулась. Исцелилась, вот верное слово. Но в этом случае оно не подходило – долгие месяцы Рай Мареш не чувствовал себя исцеленным. Не был таковым.
Исцеление – это естественный процесс, он занимает много времени – кости должны срастись, мышцы – затянуть рану своими волокнами, кожа – сформировать шрамы… Боль уходит из тела шаг за шагом, а с ее уходом постепенно возвращается сила.
Честно говоря, Рай никогда не знал долгих страданий от болезни. Стоило ему в детстве пораниться, Келл всегда был рядом, чтобы его подлатать. Так что ничего тяжелее боли от синяка или ссадины с Раем не приключалось – и та длилась недолго, ровно до момента, как он находил своего брата.
Но теперь даже это изменилось.
Появился выбор.
Рай помнил тот случай, когда он в двенадцать лет упал со стены, ограждавшей внутренний дворик. Он тогда вывихнул кисть. Рай помнил, как стремительно Келл пустил себе кровь, чтобы его вылечить – и как стремительно он сам помешал Келлу это сделать, потому что боль в поврежденной руке было вынести легче, чем душевную боль при виде обескровленного лица Келла, при понимании, что теперь брат остаток дня будет чувствовать слабость и воздерживаться от магии, чтобы не потерять слишком много сил. И потому что втайне Рай всегда хотел иметь выбор.
Выбирать – быть исцеленным или нет.
Но когда клинок Астрид Дан вошел ему между ребер, и нахлынула жадная тьма, а потом отступила, подобно приливу, у Рая не было выбора, не было шанса сказать «нет». Рана уже закрылась. Чары уже сработали.
Он тогда оставался в постели трое суток, притворяясь, что восстанавливает силы. Он и впрямь чувствовал себя слабым и больным, но куда сильнее его мучило новое ощущение пустоты внутри. И голос в его голове, с каждым биением сердца шептавший – «все напрасно, все напрасно».
Он до сих пор так и не исцелился. Рана была смертельной, а потом перестал ей быть, но осталась раной.
Рай сошел с нижней ступеньки, и его пробрала внезапная дрожь.
Он не хотел этого делать…
Не хотел ее видеть.
Но кто-то же должен был править живыми, так же, как кто-то должен был позаботиться о мертвых, и за второе взялся отвечать король. Его отец, который сражался со своей скорбью, как сражался бы с врагом из плоти и крови, с кем-то, кого нужно побороть, подчинить своей воле. Он приказал взять всех вескийцев, находившихся во дворце, под стражу, обезоружить их, а сам стремительно удалился в южное крыло. Он собственноручно уложил тело своей жены на плиту скорби – так осторожно, будто боялся сделать ей больно. Будто ей теперь не было все равно.
Во мраке тюремного подземелья дежурила пара стражников.
Кора сидела на скамье в глубине камеры, скрестив ноги. Ее не приковали к стене, как было с Холландом, но ее тонкие запястья были в оковах – таких тяжелых, что ей пришлось положить кисти рук рядом с собой на скамью. От этого ее поза казалась странной – будто она наклонилась вперед, чтобы поведать пришедшему какой-то важный секрет.
Капли крови пятнали ее лицо, как веснушки. Но едва завидев Рая, она улыбнулась без видимого усилия. Это была не полубезумная гримаса и не горькая усмешка виноватой, а обычная ее улыбка, как если бы они с принцем сидели рядом в королевских банях, рассказывая друг другу истории: веселая и невинная.
– Рай, – приветливо произнесла она.
– Это была твоя идея? Или твоего брата?
Принцесса поджала губы, будто обидевшись на холодное приветствие. Глаза ее ощупали повязку, уходившую Раю на плечо. Этот удар должен был стать смертельным… Да он им и был.
– Мой брат – один из лучших мечников Веска, – сказала она. – Он никогда не бил мимо цели.
– И в этот раз не промахнулся, – согласился Рай.
Кора подняла брови. Выражение ее лица менялось быстро, как ветер листает страницы раскрытой книги – не успеешь разглядеть.
– В моем городе ходят слухи о тебе, – сказала она. – О тебе и о Келле. Говорят, что вы…
– Так это была твоя идея, или Коля? – перебил ее Рай, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Стараясь держать свою скорбь в узде, как это делал его отец, не выдавать всей ее глубины.
Кора поднялась на ноги, несмотря на тяжесть оков.
– У моего брата был дар сражаться, а не планировать, – она обхватила пальцами стальную решетку, и наручники звякнули о металл, соскальзывая к локтям. Рай снова увидел синяки на ее запястьях. Что-то в этих отметинах было не то, что-то неправильное, нечеловеческое… Только он пока не мог понять, что именно.
– Эти следы оставил не твой брат, не так ли?
Она проследила его взгляд и усмехнулась.
– Это отметины от соколиных когтей. Прекрасные птицы… Невольно забываешь, какие они сильные и опасные.
Теперь он ясно различал – это были следы когтей, которые он ошибочно принял за следы пальцев.
– Я сожалею о смерти твоей матери, – сказала Кора, и самое отвратительное было то, что ее голос звучал вполне искренне. Он подумал о вечере, который они провели вместе, о том, как ее присутствие скрасило его одиночество… Ему тогда было приятно ее присутствие, и осознание, что она – всего лишь юная девушка, вчерашний ребенок, играющий в игру, которую не понимает до конца. Теперь Рай видел, что вся ее деланная невинность была только маской. Если он мог сразу это разглядеть… Если бы, если бы…
– Но зачем ты это сделала? – спросил он, и решимость его уже начинала колебаться. Кора склонила голову на плечо, этим движением напомнив сокола.
– Я – шестая из семи детей в королевской семье. Какое будущее мне уготовано? В каком мире я смогу править?
– Ты могла бы распланировать убийства собственных родственников вместо моих.
Кора наклонилась вперед, прижимая ангельское личико к решетке.
– Об этом я тоже думала. Может, однажды я так и поступлю.
– Нет, у тебя не будет шанса, – Рай отвернулся, чтобы уйти. – Потому что ты никогда не покинешь этой тюрьмы.
– Мы с тобой похожи, – тихо сказала она.
– Нет, совершенно нет, – выплюнул Рай.
– Во мне тоже почти нет магии, – продолжала девушка. – Но мы оба знаем, что есть и другие виды силы, другие орудия. – Рай чуть замедлил шаг. – Например, соблазнение, хитрость, совращение, хитрое планирование.
– И убийство? – он резко повернулся.
– Приходится пользоваться тем оружием, которое нам доступно. А если что-то недоступно, добиваться его. Мы действительно очень похожи с тобой, – настаивала Кора, сжимая руками решетки. – Мы хотим одного и того же – казаться сильными. Единственная разница между нами – это количество родственников на наших путях к трону.
– Это не единственная разница, Кора.
– Скажи, тебя не сводит с ума осознание, что ты всегда будешь слабейшим?
Рай подошел к камере, накрыл ладони девушки своими, пригвоздив их к железным прутьям.
– Я жив, потому что мой брат силен, – холодно сказал он. – А ты жива только потому, что твой брат мертв.
VI
Осарон сидел на троне и ждал.
Ждал, когда падет дворец соперника.
Ждал, когда вернутся его подданные.
Ждал вести о победе.
Да хоть какой-нибудь вести, в конце концов.
Тысячи голосов шептали у него в голове – убежденных, умоляющих, плачущих, раболепствующих, торжествующих – и вдруг за единый миг все они разом умолкли.
Он напрягся и потянул разом за все связующие нити, но ни одна не отозвалась.
Никто не пришел.
Не могли же они все одновременно погибнуть, колотясь о стены дворца! Или одновременно ускользнуть из-под его власти, из его воли.
Он ждал, спрашивая себя, не является ли это молчание какой-то хитростью, уловкой, но наконец оно так затянулось, что Осарон встал. Собственные мысли казались ему нестерпимо громкими, рождали эхо.
Король теней подошел к дверям своего дворца, и темное дерево полов рассеивалось перед ним, как дым, а потом снова собиралось и обретало форму за его спиной. Мир расступался перед ним, как и положено перед богом.
На фоне неба возвышался дворец его соперника – всё такой же плотный, его защита была потрепана штурмом, но не разрушена.
Вокруг дворца – на ступенях, возле стен, на берегах – Осарон увидел тела своих марионеток, сорвавшихся с нитей.
Они лежали повсюду, сотни, тысячи… И все были мертвы.
Нет, не мертвы… Но и не полностью живы.
Несмотря на холод, каждое тело было окружено облачком тусклого света. Осарон видел их жизненную энергию, слышал стук сердец – такой тихий, что он почти не нарушал тишину.
Эта тишина, оглушительное ужасное безмолвие, так напоминала Осарону его собственный мир, где угасла последняя жизнь, а все, что осталось – это обрывки силы, потускневшее серебро магии, которая некогда принадлежала ему. Он, помнится, много дней ходил по руинам своего мира и смотрел, как у него на глазах остатки энергии темнеют, и наконец он ослаб, потерял способность двигаться, делать хоть что-либо, кроме как продолжать свое бессмертное существование, тихо и упрямо биться, как сердца в этих спящих телах.
«Просыпайтесь», приказал он своим подданным.
Ни один не шевельнулся.
«Вставайте!» – яростно крикнул, обращаясь к их разуму, к самой сердцевине их существа, натягивая все до единой нити, дотянувшись до отдаленных уголков их памяти, снов, проникая в кости.
И все же никто не шелохнулся.
Один из его слуг лежал, свернувшись, у самых ног своего бога, и Осарон наклонился, коснулся его груди, проник пальцами в плоть и сомкнул пальцы вокруг сердца.
«Вставай», приказал он. Спящий не двинулся. Осарон сжал руку в кулак, все больше и больше себя переливая в эту оболочку, пока она попросту не распалась под его напором. Бесполезная тварь. Бесполезная. Как и все они.
Король теней выпрямился, и порыв ветра унес пепел сожженного тела, когда он повернулся к дворцу соперника. К жилищу этого лишнего короля. Нити магии тянулись от башен и шпилей. Значит, это их работа – они украли у него слуг, заставили замолчать его голос.
Впрочем, это не имеет значения.
Им его не остановить.
Осарон вернет себе этот город. И весь этот мир.
И для начала своими руками сравняет с землей этот дворец.
VII
Люди сравнивают любовь с летящей стрелой. Ее полет стремителен и всегда находит цель. Любовь при этом считается чем-то приятным, но Максим однажды был ранен стрелой – и отлично знал, что это такое: ужасная боль.
Он никогда не хотел влюбляться, не хотел знать этой боли, прекрасно обошелся бы без новой стрелы в своей плоти.
А потом он встретил Эмиру.
Долгое время он думал, что стрела сыграла с ним злейшую из шуток: ранила его, а в нее не попала. Она увернулась от выстрела, избежала этой боли, как избегала всего, что ей не нравилось.
Он провел около года в попытках вырезать из сердца шипастый наконечник, пока не осознал, что не хочет этого. Или просто не может. И так провел еще один год – до того, как узнал, что и она тоже ранена.
Это было медленное ухаживание, похожее на растапливание льда голыми руками. Их союз стал союзом жара и холода, равных, но совершенно противоположных друг друг сил, не умевших смягчить самих себя и нашедших ответ друг в друге.
Рана от той стрелы так давно исцелилась, что Максим почти забыл эту ужасную боль…
Но теперь она вернулась во всей полноте.
Он чувствовал эту рану, древко, прошедшее между ребер. Проскрежетавшее по кости, задевшее легкое, так что каждый вздох давался с трудом. Если бы можно было просто вырвать стрелу из тела, положив конец мучениям, пока боль не убила его!
Максим хотел быть со своей женой. Не с ее телом, которое положили в Розовом зале, а с женщиной, которую он любил. Он хотел к Эмире – а вместо этого стоял в зале карты рядом с Сол-ин-Аром, вынужденный зажимать рукой кровоточащую рану, сражаться, несмотря на боль, потому что битва еще не была закончена.
Чары, над которыми он так долго работал, бились в его голове, и во рту короля стоял запах крови. Он поднял хрустальный бокал, и руки его сильно дрожали.
Сол-ин-Ар стоял напротив него над картой, двоих лордов разделяли просторы арнезийской империи, распростертые на невысоком столе – с башнями Лондона, вздымавшимися посредине. У дверей, опустив лицо, ждала Айзра.
– Я соболезную вашей утрате, – произнес фароанский военачальник, потому что именно этих слов требовала от него учтивость. Оба мужчины понимали, что слова мало что значат… всегда мало что значили.
Тот Максим, что был только королем, понимал, что не должно скорбеть об одной утраченной жизни больше, чем о целом городе. Но тот Максим, что недавно возложил розу на грудь своей убитой жены, разрывался от горя.
Когда он последний раз ее видел? Каковы были их последние слова друг другу? Он не знал, не мог вспомнить. Стрела шевелилась в ране, вызывая ужасную боль. Он напрягал все силы, чтобы вспомнить, удержать, сохранить.
Эмира, ее темные глаза, которые видели столь много, ее губы, хранившие улыбки, как тайны… Ее красота, ее сила, крепкая броня вокруг ее нежного и хрупкого сердца.
Эмира, которая растворила перед ним ворота своего тайного замка, допустила к себе… Эмира, которая отстроила стены своей крепости заново после рождения Рая и сделала их еще выше и крепче, чтобы ничто не могло проникнуть снаружи. Как он боролся за то, чтобы заслужить ее доверие! И как обманул это доверие, нарушил свои бесконечные обеты защищать ее, охранять, не допустить никакого зла.
Эмира теперь мертва.
Те, кто думает, что смерть похожа на сон, никогда не видели смерти.
Когда Эмира спала, ее ресницы трепетали, губы чуть шевелились, пальцы двигались – она жила в своих снах. Тело, лежавшее теперь в Розовом зале, не принадлежало больше его жене, матери его наследника, вообще не принадлежало никому. Это была пустая оболочка, неосязаемое присутствие жизни, магии, личности угасло, как огонь свечи, и остался лишь холодный воск.
– Вы знали, что это были вескийцы, – сказал Максим, усилием воли возвращаясь в зал карты.
Сол-ин-Ар, мрачный и напряженный, кивнул. Золотые бусины на его лице казались странно тяжелыми и чуждыми.
– Я подозревал.
– Что вам на это указало?
– Я не владею магией, Ваше величество, – медленно, но чисто ответил тот по-арнезийски, хотя и не скрывая акцента. – Но у меня неплохая интуиция. За последние несколько месяцев напряжение между Фаро и Веском выросло, – он указал на карту. – Арнс расположен между нашими империями. Это препятствие. Естественная преграда. Я наблюдал за принцем и принцессой с момента прибытия, и когда Коль ответил вам, что не отправлял гонцов в Веск, я знал, что он лжет. Знал потому, что вы разместили их дар в покоях этажом ниже моих.
– Сокол, – кивнул Максим, вспомнив о даре вескийцев на Эссен Таш – огромной хищной птице.
– Да. Я сразу почувствовал неладное в их выборе подарка. Подобных птиц не держат в клетках, они любят свободу. Вескийцы используют их для пересылки почты по своим огромным и малонаселенным территориям. Когда такую птицу держат взаперти, она выражает недовольство низкими гортанными криками, почти не замолкая. При этом уже двое суток из комнаты подо мной не доносилось птичьих криков.
– Санкт! – пробормотал Максим. – Вы должны были сказать мне об этом.
Сол-ин-Ар поднял черную бровь.
– И вы бы стали меня слушать, Ваше величество?
– Прошу прощения, что не доверял своему союзнику, – сказал король.
Взгляд Сол-ин-Ара был тяжелым, бледные бусины поблескивали на свету.
– Мы с вами оба полководцы, Максим Мареш. У таких, как мы, тяжело с доверием.
Максим покачал головой и снова наполнил бокал, надеясь, что вкус выпивки хотя бы слегка перебьет вкус крови и успокоит дрожь в руках. Он не собирался так долго держать свои чары в подвешенном состоянии. Он хотел только одного – увидеть Эмиру, попрощаться с ней…
– Уже давно я не водил войско в битву, – сказал он, борясь с печальными мыслями. – Последний раз это было еще до того, как я стал королем. Я командовал армией на Кровавом берегу. Так мы называли побережье у пролива, разделяющего две империи. Эти места кишели пиратами, мятежниками и прочими, кто отказался принять перемирие и устроил небольшую войну.
– Анастамар, – кивнул Сол-ин-Ар. – Так мы зовем эти места. Это означает «Гибельный пролив».
– Подходящее название, – Максим отпил большой глоток. – Мир тогда только установился и не был прочным. Хотя, сдается мне, мир никогда не бывает прочным… У меня была всего тысяча людей, чтобы удерживать всё побережье. Хотя тогда у меня был другой титул – не полученный при дворе, не унаследованный от отца, а данный мне моими солдатами.
– Стальной принц, – сказал Сол-ин-Ар и объяснил, увидев изумленное лицо Максима: – Вас удивляет, что истории о ваших подвигах известны за пределами вашего королевства? – Фароанец водил пальцами по краю карты. – Стальной принц вырвал сердце у вражеской армии. Стальной принц выжил в ночь кинжалов. Стальной принц убил королеву пиратов.
Максим опустошил бокал и отставил его в сторону.
– Нам никогда не известно, как отзовутся в мире наши дела. Что запомнится, а что умрет вместе с нами…
Вдруг он вздрогнул, но это была не дрожь его тела – содрогнулся весь зал. Стены сотряслись, каменные фигурки на карте зашатались.
– Айзра! – позвал Максим, но капитан стражи уже бежала по коридору, сзывая своих людей. Король и Сол-ин-Ар последовали за ней.
Защита дворца еще не полностью восстановилась после штурма, но это не имело значения, потому что всё живое за его пределами было погружено в сон.
Все – кроме Осарона.
И голос этого чудовища теперь звучал по всему городу. Это был не соблазняющий тихий шепот в ушах короля, а громовые раскаты.
«Дворец отныне мой».
«Город отныне мой».
«Этот народ отныне мой».
Осарон узнал о сонных чарах – а значит, узнал и о том, что их источник находится в стенах дворца. Если Тирена разбудят, чары разрушатся. Спящие очнутся.
Значит, пришло время.
Максим с трудом пробирался к входу во дворец, неся на плечах огромную тяжесть собственных чар, хотя сердце его и разрывалось от желания увидеть Рая. Если бы только сын был здесь… Увидеть его всего один, последний раз…
В дверях появился принц, словно услышал безмолвный призыв отца. Максим тут же пожалел о своем эгоизме. Скорбь и страх изменили лицо Рая, он выглядел таким юным… Да он и был очень юн.
– Что происходит? – спросил принц.
– Рай, – выдохнул король, и это короткое слово забрало у него остатки дыхания. Максим не знал, что сделать, что сказать. Стоит остановиться – и он просто не сможет продолжать двигаться.
– Куда ты идешь? – воскликнул сын, когда голос Осарона сотряс весь мир.
«Сразись со мной, ты, лже-король».
Максим потянул за нити энергии – и почувствовал, как натянулись чары, облекая его подобно доспехам. В стальных телах забились стальные сердца.
– Отец, – позвал Рай.
«Сдавайся, и я пощажу остальных».
Король призвал стальных воинов, почувствовал, как они маршируют по коридорам.
«Откажешься сдаться, и я уничтожу дворец».
Король продолжал идти к дверям.
– Стой! – крикнул Рай. – Если выйдешь наружу, ты погибнешь!
– В смерти нет бесчестия, – отозвался король.
«Ты не бог. Ты не равен мне».
– Ты не можешь так поступить! – крикнул Рай, преграждая путь отцу. – Ты идешь на верную гибель!
Максим остановился. Тяжесть заклятия и ужас на лице сына мешали ему.
– Пропусти меня, Рай, – тихо приказал он.
Принц яростно замотал головой.
– Прошу тебя, отец! – его темные глаза наполнились слезами. Сердце Максима разрывалось. Дворец снова содрогнулся – это шла стальная гвардия. Вот они добрались до большого холла – двенадцать железных рыцарей, одушевленных кровью, волей и магией. На их поясах висели короткие королевские мечи, сквозь прорези шлема струился мягкий свет – это их зачарованные сердца горели под доспехами, как раскаленные угли. Они были готовы к бою. Король был готов.
– Рай Мареш, – тяжело выговорил Максим, – я прошу тебя как отец, но если придется – я прикажу тебе как король.
– Нет, – умолял Рай, схватив отца за плечи. – Я не позволю тебе это сделать.
Стрела еще глубже вошла в грудь Максима.
– Сол-ин-Ар, – позвал он. – Айзра.
И они поняли его. Фароанский лорд и арнезийская стражница с двух сторон подхватили Рая за руки и оттащили в сторону. Он бешено вырывался, но король коротко кивнул Айзре, и она ударила тяжелой рукой в латной перчатке ему под ребра. Принц согнулся пополам, продолжая кричать: «Нет, нет, нет!»
– Сосора настима, – сказал Сол-ин-Ар. «Подчиняйся своему королю».
– Смотрите, принц, – сказала Айзра. – Смотрите и гордитесь отцом.
– Отворите ворота, – велел Максим.
Слезы струились по лицу Рая.
– Отец…
Тяжелые ворота разошлись. У подножия лестницы стояла черная тень – демон, возомнивший себя королем.
Осарон вскинул голову.
«Сразись со мной».
– Пустите меня! – крикнул Рай.
Максим вышел за ворота. Он не оглядывался – ни на стальную гвардию, маршировавшую у него за спиной, ни на сына, глаза которого, темные, как у Эмиры, теперь покраснели от слез.
– Пожалуйста, – умолял Рай. – Прошу, отпустите меня…
Это были последние слова, которые услышал Максим перед тем, как ворота захлопнулись у него за спиной.
VIII
Впервые Рай попал в отцовский зал карты, когда ему было восемь лет.
Ему не разрешалось проходить сквозь золотые двери, так что он мог только издалека глянуть на каменные фигурки на широком столе, на двигающиеся сцены, оживленные той же самой магией, что и сменявшие друг друга объявления на городских прорицательских стендах.
Он, конечно, пробовал пробраться в этот зал вопреки запрету, но Келл отказывался ему в этом помогать, а во дворце хватало и других мест, чтобы приключаться вдоволь. Однако Рая притягивала странная магия этого места, и зимой своего восьмилетия, когда погода резко испортилась и солнце вообще не выглядывало из-за туч, он смастерил свою собственную карту, сделав дворец из трехэтажной подставки под пирожные, реку – из синего шелкового шарфа, а сотни человеческих фигурок – из всех подряд материалов, которые попадали ему в руки. Он сделал вестра и остра, жрецов и королевских стражников.
– А это ты, – сообщил он брату, показывая ему зажигалку с красным верхом и с нарисованным на нем черным пятном – это подразумевался глаз. Келл не впечатлился его творчеством.
– Это ты, мама, – сказал Рай Эмире, демонстрируя ей королеву, сделанную из стеклянного пузырька от снадобья.
– А это вы, – с гордостью он показал Тирену фигурку, сделанную кое-как из осколка белого камня, найденного на внутреннем дворе.
Он работал над собственной картой уже более года, когда на его произведение как-то вечером, перед сном, зашел взглянуть отец. Рай так и не нашел, из чего бы сделать короля. Келл – который обычно не хотел с ним в это играть – однако же, предложил брату камешек с мелкими трещинками, из которых почти что складывалось человеческое лицо, если свет падал правильно; но Раю казалось, что эта рожица больше напоминает королевского повара, Лора.
Принц склонялся над своей картой, разложенной перед кроватью, когда вошел Максим. Высокий, как башня, в ало-золотой одежде, с черной бородой и густыми бровями – неудивительно, что Рай до сих пор не придумал, из чего сделать его фигурку! Ни один из подручных материалов не казался ему достаточно большим.
– Что это? – спросил отец, опускаясь перед самодельным дворцом на одно колено.
– Это игра, – объяснил Рай. – Такая же, как у тебя.
Тогда Максим взял его за руку и повел с собой вниз по ступеням, через весь дворец. Босые ноги мальчика утопали в бархате ковров. Когда они наконец добрались до зала карты, у Рая гулко колотилось сердце – наполовину от страха, наполовину от восторга. Его отец вынул ключ и открыл двери.
Память часто искажает реальность, представляет события прошлого еще ярче и прекраснее. Но воспоминание Рая о зале карты, напротив, тускнело в сравнении с реальностью. За тот год он вырос на целых два дюйма, но карта ничуть не казалась ему меньше прежней – наоборот, она была просто гигантской, и все такой же прекрасной, такой же волшебной.
– Это, – строго сказал ему отец, – вовсе не игра. Каждый солдат, каждый корабль, каждый камень стен или стеклянное окно – все в нашем королевстве зависит от равновесия на этой карте.
Рай восхищенно смотрел на карту, которую предостережение отца сделало еще более магической. Максим, скрестив руки на груди, стоял и смотрел, как его сын разглядывает карту, бережно на цыпочках обходит вокруг стола, изучает каждую мелочь, пока его внимание полностью не сконцентрировалось на дворце.
Это был не какой-нибудь высокий чайник или подставка под пирожные. Этот сияющий дворец представлял собой совершенную, созданную из стекла и золота копию оригинала – дома, где жил Рай.
Вытянувшись, мальчик попытался заглянуть в дворцовые окошки.
– Чего ты там ищешь? – спросил отец. Рай оглянулся, округлив глаза:
– Тебя, конечно.
Рот короля над черной подстриженной бородой тронула улыбка. Максим указал на небольшое возвышение в панораме города, на площадь двумя кварталами ниже дворца, где виднелась каменная группа конных стражников. В центре отряда была фигурка в золотой короне на голове, размером никак не отличавшаяся от остальных.
– Место короля, – объяснил Максим, – рядом с его народом.
Рай полез в карман ночной рубашки и вытащил фигурку принца, сделанную из сахара: он стащил ее с последнего именинного торта и сохранил для своей игры. А теперь он осторожно поставил ее на карту рядом с коронованным воином.
– А место принца, – гордо заявил он, – рядом с его королем.
* * *
Рай рванулся с отчаянным криком, пытаясь вырваться из удерживавших его рук.
«Место короля – рядом с его народом».
Он просил, умолял, пытался освободиться.
«Место принца – рядом с его королем».
Ворота были заперты. Отец исчез, отделенный от него мертвой преградой из дерева и камня.
– Ваше высочество… прошу вас!
Рай освободил одну руку и ударил, не глядя – попал Айзре в челюсть. От неожиданности она выпустила его, и принц метнулся вперед, но его перехватил Сол-ин-Ар, взяв в крепчайший захват и завернув ему руку за спину.
– Нет, ваше высочество.
Он попытался бороться, боль в заломленной руке не позволяла вырваться… Но Раю было всё равно. Как-то он умудрился вывернуться из захвата, хотя в плече что-то хрустнуло. Он освободился и ударил фароанца локтем в лицо.
Тем временем стража все прибывала, солдаты блокировали ворота, Айзра выкрикивала приказы разбитыми губами.
– Прочь с дороги! – срывающимся голосом крикнул стражникам Рай.
– Ваше высочество…
– Прочь с дороги.
Стража медленно уступила ему дорогу, и Рай схватился за засов – за миг до того, как Айзра вцепилась в него и прижала его ладони к дереву ворот.
– Не смейте, Ваше высочество, – прорычала она.
«Место короля – рядом с его народом».
– Айзра, – умоляюще выдохнул он. – Место принца – рядом с его королем.
– Так и будьте с ним, – ответила стражница. – Докажите свою верность, уважая его последнюю волю.
Она отпустила Рая, принц наконец был свободен. Он стоял у широких деревянных ворот. А по другую сторону ворот, так близко – и неизмеримо далеко…
Что-то разрывалось у Рая в груди… Он прижал ладони к створкам ворот и зажмурился. Потом коснулся ворот лбом, дрожа с головы до ног, умирая от желания отодвинуть засовы, броситься вслед за отцом…
Но он не сделал этого.
Ноги Рая подкосились, он осел на землю, и если бы в этот момент его навеки поглотила темнота, он был бы только рад.
