Глава 11
Смерть на море
I
«Безымянные святые, смиряющие ветер, утишающие беспокойное море…»
Ленос молился, сжимая в ладонях бабушкин талисман.
«Прошу вас, защитите это судно…»
На корабле что-то громко треснуло, за треском послышалась ругань. Ленос оглянулся – Лайла с трудом поднималась на ноги, от ее ладоней клубился пар.
«…И тех, кто на его борту. Молю вас о благоприятном ветре, добрых водах и чистых небесах…»
– Если разобьете мой корабль, я вас всех лично зарежу! – крикнула Джаста.
Пальцы Леноса лихорадочно сжимали подвеску.
«…проведите нас невредимыми сквозь тьму и опасности».
– Чертовы антари, – выругался Алукард, взбегая по лесенке туда, где стоял Ленос, облокотившись о борт.
Капитан рухнул на палубу возле какого-то ящика и вытащил фляжку.
– Вот как тут не пить?
Ленос отвернулся и закончил молитву.
«Услышьте моление своего смиренного слуги, верующего в величие мира и во все силы его…»
Он распрямился и спрятал талисман под одежду.
– Я не помешал? – спросил Алукард.
Ленос посмотрел на горелые пятна на палубе, потом – на Джасту у руля, которая яростно кричала на антари, своей магией внезапно накренивших корабль на одну сторону. Наконец перевел взгляд на человека, который сидел рядом с ним на полу и пил из фляги.
– Не особенно, – запоздало ответил он, опуская длинные руки.
Алукард предложил Леносу флягу, но тот отказался. Он никогда особенно не любил пить – не считал, что кратковременная эйфория стоит последствий.
– А как ты узнаешь, что они тебя слышат? – спросил капитан, делая долгий глоток. – Ну, эти твои святые?
Капитан не был религиозным, по крайней мере насколько Ленос знал его с этой стороны, и это ему не мешало. Магия – это полноводная река, которая прокладывает свой путь по руслу и кого-то подхватывает и уносит потоком, а кого-то предпочитает обогнуть. И у последних тоже есть свои выгоды: например, с берега на воду открывается лучший вид. Ленос пожал плечами, подыскивая слова.
– Это не совсем… разговор.
– А что тогда? – Алукард недоуменно моргнул сапфиром.
Ленос неловко поежился.
– Это скорее… приношение жертвы.
Капитан издал невнятный звук, признанный, должно быть, изображать понимание. А может, он просто горло прочищал.
– Ты всегда был странным, – заметил он. – Как ты вообще попал ко мне на корабль?
Ленос смотрел себе под ноги.
– Жизнь привела, – ответил он наконец, потому что не верил в удачу – вероятность удачи отрицала бы божественный замысел. Если уж Ленос во что-то верил, так в порядок, назначенный свыше, в то, что ничто на свете не происходит без причины. Иногда удается приблизиться к пониманию этого замысла, иногда он от вас сокрыт, но в любом случае он существует.
Подумав еще немного, он добавил:
– И Стросс.
В конце концов, именно угрюмый старший помощник со «Шпиля» наткнулся в Тейнеке на Леноса, только что сошедшего с хейнасского корабля. По какой-то причине он понравился Строссу, и тот привел его на борт нового судна – с сияющим корпусом и парусами цвета полуночного неба. Там собралось немало странного народа, но самым странным оказался тот, кто вышел их поприветствовать. Капитан.
– Мы что, решили набирать бродяжек? – вот первое, что он спросил при виде Леноса. Держался он непринужденно и умел улыбаться так, что немедленно хотелось улыбнуться в ответ. Ленос не мог не пялиться на него с открытым ртом: в его родном селе моряков всегда можно было отличить по обожженной солнцем коже и неряшливой выцветшей одежде. Даже капитаны выглядели так, будто их специально выдерживали на солнце и ветру для особой выносливости. А этот человек был юным, сильным и восхитительным – в элегантной черной одежде с серебряным кантом.
– Меня зовут Алукард Эмери, – сказал он, и по собравшимся пробежал шепоток, будто это значило что-то особенное. Но Ленос знать не знал фамилии Эмери, да с чего бы ему могло быть дело до этого? – Корабль зовется «Ночной шпиль», и вы все здесь, потому что я набираю для него команду. Но пока вы еще не команда. Не обольщайтесь раньше времени.
Он кивнул ближайшему кандидату – здоровенному детине с мышцами как корабельные канаты.
– Что ты умеешь делать?
Между моряками пробежал смешок.
– Ну, – ответил здоровяк, – я отлично поднимаю тяжести.
– Я превосходно читаю карты, – вызвался другой претендент.
– Я вор, – сообщил третий. – Лучший, какого вы можете найти.
Каждый из собравшихся знал что-то, кроме морского дела, был кем-то еще, кроме моряка. У каждого был свой талант, а кое у кого даже по несколько. Наконец Алукард Эмери перевел темно-синий, как море в шторм, взгляд на Леноса.
– А что до тебя? Ты что умеешь?
Ленос невольно глянул вниз, на свое тощее тело с торчащими ребрами, которые ясно обозначались при каждом вдохе. На руки, загрубевшие разве что от детских игр, когда он карабкался по прибрежным утесам… Правда заключалась в том, что у Леноса толком не было никаких умений. И особенных природных даров тоже – ни силы, ни острого языка, ни магии, ни умения нравиться девушкам. И даже моряком он был так себе (хотя неплохо вязал узлы и воды не боялся).
Единственное, что Леносу удавалось – это чувствовать опасность. Не читать ее признаки в гадательном шаре или в светящихся линиях, а просто чуять, как некоторые чуют начинающееся землетрясение или грядущий шторм. Он умел чувствовать – и старался избегать.
– Итак? – поторопил Алукард.
Ленос сглотнул.
– Я могу предсказать, когда грядет несчастье.
Алукард поднял бровь (тогда над ней еще не красовалось сапфира – камень появился после их первого плавания в Фаро).
– Капитан, – поспешно добавил Ленос, приняв изумленную гримасу за оскорбленную.
Лицо Алукарда осветила улыбка совсем другого рода.
– Ну что же, – сказал он, – думаю, ты мне подходишь.
Это было другое время, другие обстоятельства, другой корабль…
Но Ленос, единожды дав свое слово, держал его всю жизнь.
– У меня дурное предчувствие, – прошептал он, глядя в открытое море. Был штиль, на вечернем небе ни облачка, но в груди моряка собралась тяжесть, будто он надолго задержал дыхание и не умел выдохнуть.
Алукард хмыкнул, поднимаясь на ноги.
– Ленос, старина! Спятивший осколок магии возомнил себя богом, отравленный туман уничтожает Лондон, а у нас на борту антари дерутся друг с другом. Вот если бы при всем этом у тебя не было дурного предчувствия – я бы заволновался.
II
Вот черт, подумала Лайла и снова перегнулась через борт.
После долгой тренировки ее тошнило, а кожа Келла блестела от пота. Один Холланд выглядел разве что слегка утомленным. Она как раз боролась с желанием врезать ему под дых, когда из «вороньего гнезда» на мачте их позвала Хейна – парусам был нужен ветер.
Лайла сползла на палубу и привалилась к ящику, пока остальные занимались парусами. Ощущения были как после трех туров Эссен Таш, причем сплошь проигранных. Каждая клеточка тела до самых костей болела после использования колец. Она даже не представляла, где двое других антари сейчас берут силы, чтобы еще и заниматься ветром.
Но зато тренировки действительно помогали.
К моменту, когда над морем начали сгущаться сумерки, им троим удалось достичь подобия равновесия. Теперь они могли усиливать магию друг друга и делиться ей, не выпивая до предела силы партнеров. Странное это было ощущение – одновременно становиться и слабее, и сильнее: так много энергии и так трудно ей управлять! Похоже на упражнения с мощным, но очень тяжелым ружьем.
Даже сейчас, когда связь уже разорвали, мир продолжал пульсировать и сиять магией. Ее нити пронизывали воздух и не сразу угасали перед глазами, когда Лайла моргала. Казалось, можно протянуть руку и сыграть на них, как на струнах, заставляя мир звучать.
Она поднесла руку к глазам, глядя на серебряное кольцо, все еще надетое на средний палец.
Это был контроль. И равновесие. Это было все, чего ей не хватало – и все равно Лайла даже сейчас боролась с искушением выбросить эту штуку в море.
Умеренность никогда не была чертой ее натуры. Ни в ее прошлой жизни уличной крысы с дурным характером и скверной привычкой чуть что вытаскивать нож, ни в жизни нынешней, когда она высекла искру из воздуха и подожгла магию в своей крови. Она знала свой темперамент и ценила его, уверенная, что благодаря ему до сих пор жива. Жива, но совершенно одинока – трудно заботиться о ком-то еще, когда едва хватает времени и сил позаботиться о себе.
Лайла вздрогнула, пот медленно остывал у нее на лбу, становясь ледяным.
Когда успели показаться звезды?
Она поднялась на ноги, опираясь на ящик, и двинулась было в каюту – но по пути услышала пение. Все ее тело болело, хотелось выпить, но ноги сами собой пошли на звук, и скоро она нашла его источник. На палубе, скрестив ноги, сидел Гастра, привалившись спиной к борту, и пел, что-то скрывая в сложенных ладонях.
Даже в слабом свете позднего вечера каштановые кудри Гастры отливали золотом. Он выглядел таким молодым, даже моложе ее… Заметив, что она смотрит, Гастра не застеснялся, как сделал бы Ленос, а улыбнулся ей.
– Мисс Бард, – приветливо сказал он. – Вам очень идет новый глаз.
– Мне самой нравится, – ответила она и присела на палубу рядом с ним. – Что это у тебя в руках?
Гастра слегка приоткрыл ладони – и она увидела маленькое голубое яичко.
– Нашел в розенальском доке, – объяснил он. – Птичьим яйцам всегда нужны песни, вы это знаете?
– Зачем – чтобы вылупился птенец?
Гастра покачал головой.
– Нет, птенец-то вылупится в любом случае. Петь нужно, чтобы он вылупился счастливым.
Лайла подняла брови. Они с Гастрой были примерно одних лет, но в нем всегда проглядывало что-то мальчишеское: он был юным в том смысле, в котором она никогда не была. И при этом воздух вокруг него постоянно казался теплым – похожее тепло она чувствовала в присутствии Тирена. От него исходил покой, скользивший по коже, как шелк или снежинки.
– Келл мне говорил, что из тебя получился бы отличный жрец.
Гастра улыбнулся еще шире.
– Знаю, что стражник из меня получился не очень.
– Не думаю, что он имел в виду тебя обидеть такими словами.
Парень задумчиво гладил пальцем голубую скорлупку.
– А в своем мире вы так же знамениты, как Келл – в нашем?
Лайле невольно представились развешанные по ее Лондону плакаты с ее портретом – «Разыскивается»…
– Да, но по другим причинам.
– И при этом вы решили остаться здесь.
– Вроде того.
Улыбка юноши была очень теплой.
– И я очень этому рад.
Лайла шумно выдохнула, взъерошила себе волосы.
– Я бы так не радовалась, – сообщила она. – От меня обычно сплошные беспорядки.
Гастра рассматривал яичко на ладони.
– Жизнь и есть хаос. А время – это порядок.
Лайла подтянула колени к подбородку.
– И что значит эта премудрость?
– Сам толком не знаю, – Гастра чуть покраснел. – Но так обычно говорит магистр Тирен, и оно звучит умно.
Лайла хотела засмеяться – но тело отозвалось на смех болью. Ей правда жизненно необходимо было выпить, так что она оставила Гастру укачивать птенца песнями и ушла наконец к себе.
* * *
Камбуз был отнюдь не пуст.
За узким столом сидела Джаста со стаканом в одной руке и колодой карт – в другой. Живот у Лайлы бурчал о голода, но на камбузе воняло так, как будто Айло пытался приготовить рагу и потерпел неудачу, так что вместо еды она взяла с полки бутылку того, что пила Джаста, что бы это ни было. Напиток оказался темный и очень крепкий.
Она почувствовала взгляд капитанши и обернулась.
– Новый глаз, – сообщила та, – тебе весьма идет.
Лайла отсалютовала ей стаканом.
– Ваше здоровье.
Джаста поставила свой напиток и хлопнула ладонями по столу.
– Садись ко мне. Сыграем.
Лайла пробежала взглядом по столешнице – на нем валялись отдельные карты, оставшиеся с прошлой игры. На другой половине стола сгрудились пустые стаканы.
– И что случилось с вашим прошлым противником?
– Он проиграл, – пожала плечами Джаста.
Лайла усмехнулась.
– Думаю, я воздержусь.
Джаста хмыкнула.
– Отказываешься играть, потому что знаешь, что продуешь.
– Нет, на слабо меня не возьмешь.
– Токк, Бард, может, ты вовсе не пират? Просто притворяешься, как Алукард, носишь маскарадный костюм, который тебе не подходит. Может, на самом деле ты не из морских вовсе, а из лондонских?
Улыбка Лайлы стала жесткой.
– Я из тех, кого сама выберу.
– Думаю, ты не пират, а воровка.
– Вор крадет на суше, а пират – на море. Вот и вся разница. В последнее время я краду и там, и там.
– Это не настоящее различие, – объяснила Джаста. – Настоящая разница – это тарнал. – Лайла не знала этого слова, и капитанша это, похоже, поняла и, задумавшись на несколько секунд, перевела на английский: – Бесстрашие.
Глаза Лайлы сузились. Она не знала, что Джаста говорит на чем-нибудь, кроме арнезийского. Хотя, конечно, моряки нахватываются слов из разных языков – словечко здесь, словечко там – как монетки разных стран, которые лежат в кармане и ждут, когда они пригодятся.
– Понимаешь, – продолжала Джаста, вырезая ножом что-то на столе, – вор играет, только если уверен в выигрыше. А пират будет играть, даже если знает, что проиграет.
Лайла допила свою порцию и перекинула ногу через скамью. Тело ей плохо повиновалось, словно налитое свинцом. Она уронила руки на стол, в свете светильника блеснуло серебряное кольцо.
– Ладно, Джаста. Давай сыграем.
Играть предлагалось в санкт.
– Кто проиграл – тот выпивает, – объяснила Джаста, раздавая карты. Они тихо шлепались о стол черно-золотыми рубашками вверх. Лайла взяла свои карты и просмотрела их без особого внимания. Она достаточно хорошо знала правила, чтобы понимать – они нужны скорее чтобы ловко жульничать, чем чтобы ловко играть.
– Скажи-ка, – спросила капитанша, разглядывая свои карты, – чего ты хочешь?
– Слишком общий вопрос.
– Зато простой. Если не знаешь ответа, значит, не знаешь себя.
Лайла подумала пару секунд и пошла с двух карт. Призрак и королева.
– Свободы, – ответила она. – А ты?
– Я? – усмехнулась Джаста. – Я хочу выиграть.
И покрыла ее карты парой святых.
Лайла выругалась. Джаста хищно улыбнулась.
– Пей.
* * *
«Как нам узнать, когда явится Сарус?..» – мурлыкала Лайла себе под нос, пробираясь по узкому кораблику и то и дело хватаясь руками за борта и перегородки.
Слишком поздно она вспомнила совет Алукарда: «Никогда не тягайся с ней, кто кого перепьет… И не дерись на шпагах… И вообще не спорь… Всё равно проиграешь».
Палуба уходила из-под ног. Или, может, это саму Лайлу так шатало. Черт. Она, конечно, была хрупкого сложения, но пить умела, и никогда в жизни она еще не бывала так пьяна – просто в хлам.
Кое-как она добралась до своей каюты. Там сидел Келл, согнувшись над передатчиком, и изучал надписи на его гранях.
– П-привет, красавчик, – выговорила она, двумя руками хватаясь за косяк.
Келл поднял взгляд, улыбаясь – но улыбка его почти сразу увяла.
– Ты пьяна, – он окинул ее оценивающим взглядом. – И к тому же босиком.
– Твоя наблюдательность выше всяких похвал, – сообщила Лайла, глядя на собственные босые ноги. – А сапоги я потеряла.
– Как это возможно – потерять сапоги?
– Я их проиграла. И поэтому потеряла навеки.
– Кому проиграла? – вставая, спросил Келл.
– Джасте, – Лайла тихонько икнула.
Келл вздохнул.
– Сиди здесь и жди меня. – Он протиснулся мимо нее в дверь, слегка придержав ее рукой за талию, но прикосновение было, к сожалению, слишком недолгим. Лайла кое-как доковыляла до койки и рухнула в нее. По дороге прихватила со столика передатчик и подняла к свету, чтобы получше разглядеть. Острие, которым заканчивался цилиндр, было таким острым, что впору порезаться, и она осторожно вращала передатчик между пальцами, стараясь разглядеть начертанные на нем письмена.
«Росин», – было написано на одной грани.
«Кейсон» – на другой.
Лайла, нахмурившись, повторяла непонятные слова, когда на пороге опять появился Келл.
– Отдавай – и бери, – перевел он, бросая на пол ее сапоги.
Лайла рывком села в кровати, поморщившись от дурноты.
– Как ты умудрился их забрать?
– Просто объяснил ей, что твои сапоги ей не пригодятся, не по размеру. И отдал ей взамен свои.
Лайла глянула вниз, на босые ноги Келла, и неудержимо расхохоталась. Келл склонился над ней и попробовал зажать ей рот ладонью, приговаривая: «Ты перебудишь весь корабль» – призрачный шепот, едва заметное колебание воздуха, и Лайла снова откинулась на койку, увлекая его за собой.
– Черт возьми, Лайла! – Он едва увернулся, чтобы не приложиться головой об стену. Эта кровать не предназначалась для двоих. – Сколько же ты выпила?
Смех оставил Лайлу так же быстро, как и начался.
– Я не привыкла пить в компании, – пожаловалась она. Так странно слышать собственный голос как бы со стороны, когда вроде бы и не собиралась говорить вслух. Слова выскакивали изо рта сами собой. – Всегда заботилась, чтобы меня не застали врасплох.
– А сейчас расслабилась?
Кривая усмешка.
– Я в порядке. Хочешь, померяемся силами?
Он навис над ней и опустился ниже, так что его волосы коснулись ее лба.
– Ты уверена, что хочешь этого?
Вдруг что-то за окном отвлекло его внимание.
– Там корабль.
Лайла повернула голову.
– Как ты его разглядел? Темно ведь.
– Он горит, – нахмурился Келл.
Лайла взвилась с постели, пол закачался под ее босыми ногами. Она сжала кулаки, чтобы ногти вонзились в ладони, надеясь, что боль прояснит голову. С остальным справится опасность.
– Что это значит? – в спину ей спросил Келл, но она уже бежала прочь, перепрыгивая через ступени, и через секунду была на палубе.
– Алукард! – услышал он ее яростный зов снаружи.
Ответом ей была тишина, длившаяся краткое ужасное мгновение, за которое она успела подумать, что опоздала. Но на палубе не было мертвых тел, а потом из кают высыпали ее товарищи. Капитан в полной готовности, Гастра, все еще нянчивший в ладонях птичье яичко, сонный Ленос, потирающий глаза и такой напряженный, как будто его разбудили после кошмара. Наконец с нижней палубы появился и Келл, все еще босой, на ходу запахивающий плащ.
Вдалеке догорал корабль, красные и золотые всполохи отражались в ночной воде.
Алукард резко остановился, глядя на пламя.
– Санкт, – пробормотал он.
– Мас авен… – начал было Ленос.
И вдруг замолчал, издав странный звук, что-то вроде икоты, и Лайла обернулась как раз вовремя, чтобы разглядеть шипастое лезвие, торчащее у него из груди. А потом он покачнулся и упал на бок, а на борт «Призрака» хлынули «Морские змеи».
III
Многие месяцы Келл в одиночку тренировался в Цистерне под королевским дворцом, так что кровь и пот пятнали пол и стены. Он побеждал сотни врагов, овладевал сотнями приемов, оттачивал разум и магию, учился использовать все, что было под рукой, готовя себя – не к турниру, участвовать в котором он и не помышлял, – а к такому вот моменту. Когда смерть придет за ним снова, он хотел быть готов ее встретить.
Он готовился к бою во дворце.
Готовился к бою на улицах города.
Готовился к бою при дневном свете и в полной темноте.
Но вот к чему Келл не готовился – так это к бою на море.
Алукарду сейчас было не до того, чтобы наполнять парса ветром, так что они резко обвисли, «Призрак» повернулся бортом к волне и сильно закачался, когда на корабль повалили наемники. Тело Леноса скатилось по кренящейся палубе и перевалилось через борт, и все, что осталось от него – пятна крови на досках. Ночная тишина взорвалась шумом – в ушах Келла грохотали волны и ветер, под ногами ходуном ходила палуба, вокруг звенела сталь, и он оказался в середине шторма. Все это было настолько громче, чем воображаемые битвы в Цистерне, настолько страшнее, чем поединки на Эссен Таш, что на мгновение – только на одно мгновение – Келл в ужасе застыл.
Но когда воздух прорезал первый крик, и Алукард выхватил из воздуха ледяное копье, созданное из верхушки морской волны, больше не осталось времени на составление планов, на раздумья, вообще ни на что. Кроме боя.
Келл почти сразу потерял из виду Лайлу, и только нити ее магии, чьи отзвуки гудели у него в венах, говорили ему, что она жива и сражается, когда «Призрак» оказался в эпицентре хаоса.
Гастра боролся с какой-то тенью, прижавшись спиной к мачте. Келл встряхнул запястьем, высвобождая спрятанные в рукаве стальные иглы, когда на него бросились первые двое убийц. Он столько раз заставлял эти иглы летать по Цистерне, а теперь они вонзались не в манекены, а в людские сердца. Но на смену каждой тени, которую он поражал, появлялась новая.
Сзади он услышал голос стали – и успел уклониться от брошенного убийцей ножа. Клинок все же задел его, но прошелся по щеке вместо того, чтобы вонзиться в горло. Боль пока казалась отстраненной, хотя морской воздух и обострял ее. Келл коснулся раны рукой и тут же отбил еще один удар, перехватив руку нападавшего и пустив по ней до самого плеча корку льда. Но едва Келл разделался с этим противником, еще один сзади обхватил его за пояс и с силой ударил о борт.
Ограждение треснуло от удара, и двое мужчин рухнули в зимнее море. Удар о поверхность выбил из легких Келла воздух, ледяная вода хлынула ему в рот. Сцепившись с врагом намертво, он, задыхаясь, боролся с ним в темноте, нарушаемой только далекими сполохами горящего пиратского корабля где-то наверху. Келл попытался усмирить воду усилием воли – или хотя бы не дать ей заливаться в глаза – но океан был слишком велик, и даже призови антари силу Келла и Лайлы, этого было бы недостаточно, чтобы совладать с могучей стихией. Он задыхался и ясно чувствовал, как где-то далеко-далеко, в Лондоне, бьется в агонии Рай, хватая ртом воздух. У Келла не оставалось выбора, и он позволил убийце нанести ему следующий удар кривым ножом.
Лезвие прорезало рукав его плаща и глубоко вошло в плечо. Келл испустил беззвучный крик, вышедший из его рта вереницей пузырьков. Облако крови затуманило воду.
– Ас стено, – выговорил Келл – вода заглушила его слова, на которые он потратил остаток воздуха из легких, но они пульсировали жгучим желанием. Тело наемника тут же налилось тяжестью, обращаясь из плоти в камень, и стремительно ушло на дно. Келл вырвался на поверхность, отплевываясь и тяжело дыша. От того места, где он вынырнул, ясно были видны плоские плоты «Морских змей». Их леера, заговоренные от дерева и стали, все еще свисали с бортов «Призрака» в воду.
Келл вскарабкался по одному из них, хотя в плече пульсировала боль, а мокрая одежда своей тяжестью тянула вниз. Однако он справился и наконец тяжело перевалился через борт.
– Сэр, осторожнее!
Келл успел повернуться. На него бросился очередной убийца, но наемника остановил меч Гастры, вонзившийся ему в спину. «Морской змей» согнулся и упал, и Келл оказался лицом к лицу с юным стражником. Глаза у него были огромными и перепуганными, лицо, руки и кудрявые волосы испачканы кровью. Казалось, Гастра едва держится на ногах.
– Ты ранен? – крикнул Келл.
Гастра помотал головой.
– Нет, сэр! – голос его дрожал.
– Отлично, – сказал Келл, вытаскивая кинжал убитого наемника. – Тогда давай вернем себе корабль.
IV
Холланд сидел на койке, изучая кольцо на большом пальце, когда раздался крик Лайлы и послышались ее торопливые шаги по ступенькам. А потом тяжелый звук чего-то большого, разрезающего воду, топот множества ног.
Холланд встал и собирался выйти, когда пол накренился под его ногами, а в глазах резко потемнело. На краткий головокружительный момент сила оставила его.
Отчаянно цепляясь за силу, он сам не заметил, что упал на колени. Тело словно не принадлежало ему, отрезанное от энергии, которую резко, как веревку, рванул на себя кто-то другой.
Миг щемящей пустоты и тьмы – а потом так же внезапно комната вернулась, мир встал в привычную колею, за тем только исключением, что теперь снаружи слышались вопли и топот, за окном полыхал какой-то чужой корабль, а еще кто-то бежал по ступенькам, спускаясь к нему в каюту.
Холланд с усилием поднялся на ноги, хотя голова все еще кружилась от резкого оттока магии.
Он подхватил брошенные у стены цепи, обернул их вокруг запястий и выглянул в коридор. Навстречу ему выскочили двое чужаков.
– Керс ла? – спросил один, когда Холланд, изображая крайнее истощение, пошатнулся и упал к его ногам.
– Это их узник, – сказал другой, заметив цепи и ошибочно решив, что Холланд до сих пор скован. Он услышал шорох клинков, извлекаемых из ножен, и рывком воли, похожим на вдох, подтянул к себе недостающую силу.
Кровь Холланда запела, магия снова забурлила в венах, когда рука чужака схватила его за волосы и оттянула голову назад, открывая горло. Долю секунды он позволил врагам наслаждаться близостью победы, ее кажущейся легкостью, и почти физически почувствовал, как ослабла их бдительность, отхлынуло напряжение.
А потом вскочил, освобождаясь стремительным, небрежным движением, и опоясал цепью шею врага, прежде чем превратить металл в камень. Пока враг, хрипя, клонился вперед и цеплялся за каменный ошейник в бессмысленных попытках освободиться, Холланд выхватил у него меч и перерезал горло его спутнику.
По крайней мере, попытался.
Второй убийца оказался быстрым. Он уклонился от одного удара, от второго, танцуя с клинком, как делала Ожка. Но Ожка никогда не спотыкалась, а этому чужаку не повезло, и Холланду хватило этой мгновенной ошибки, чтобы сбить его с ног и вонзить меч ему в спину, пригвоздив врага к полу.
Перешагнув через извивающиеся тела, Холланд двинулся к лестнице.
Серп ударил словно ниоткуда, издавая особый свист.
Если бы Атос и Астрид не предпочитали изогнутые лезвия всем остальным, если бы Холланд столько не мечтал когда-нибудь перерезать им горло подобным оружием, он бы никогда не узнал этого звука и не успел бы правильным образом уклониться.
Он упал на одно колено, и серп со свистом вонзился в стену над его головой. Холланд успел вовремя повернуться, чтобы голыми руками перехватить второе лезвие. Сталь глубоко рассекла его плоть, хотя он и старался смягчить удар еще в полете, взывая к металлу, воздуху и кости. Кровь обильно заструилась на пол, и триумф на лице убийцы сменился ужасом, когда тот осознал, что происходит.
– Ас исера, – произнес Холланд, и из рассеченных ладоней вырвались кристаллы льда, стремительно пожирая и оружие, и тело нападавшего.
Серп выпал из обледеневших пальцев трупа. Порезы на ладонях Холланда были глубокими и причиняли сильную боль, но прежде чем он успел их залечить, прежде чем успел хоть что-нибудь сделать, его шею обхватила веревка. Он схватился за нее руками, но откуда-то вылетели еще две удавки – каждая опоясала одно из запястий. Враги рывком развели его руки в стороны.
– Держите его крепче, – приказал женский голос. Убийца шла к нему с крюком наперевес, перешагивая через трупы, загромождавшие коридор. – Они требовали доставить глаз в сохранности.
Холланд не стал вырываться. Он стоял неподвижно, глядя на врагов и добавляя жизни, которые только что отнял, к своему длинному списку убитых.
Женщина с крюком подошла совсем близко, и тут Холланд почувствовал в ладонях покалывание, незнакомое тепло. Эхо чьей-то еще магии.
Лайла.
Холланд улыбнулся, обхватил путы пальцами и потянул – не веревки, а заклятие другого антари. Путы вспыхнули, стремительно распадаясь на отдельные нити, и через мгновение рассыпались пеплом. Холланд был свободен. Взмах руки, и светильники взорвались и погасли, коридор погрузился во тьму, и в этой тьме Холланд начал убивать.
V
«Морские змеи» оказались сильны.
Пугающе, удивительно сильны.
Несравнимо лучше «медных воров», лучше вообще всех пиратов, с которыми Лайле доводилось сталкиваться за месяцы морских странствий.
«Змеи» дрались так, будто только это и имело значение.
Так, будто на кону стояла их жизнь.
Но и Лайла дралась точно так же.
Она увернулась от изогнутого лезвия, которое вонзилось не в нее, а в мачту, отшатнулась от меча, который со свистом рассек воздух. Кто-то попробовал накинуть ей веревку на шею, но она успела перехватить ее и вывернуться, и всадить кинжал нападавшему между ребер.
Магия клокотала в ее крови, очерчивая корабль линиями жизни. «Змеи» двигались как тени, но для Лайлы они ярко светились. Лезвия ее ножей находили этот свет, вонзались в плоть, вспарывали вены.
Удар кулака пришелся ей в челюсть, чей-то клинок вошел в бедро, но она не останавливалась, не замедляла движений. Сила гудела в ней – слепяще яркая, своя вперемешку с чужой.
Кровь заливала зрячий глаз Лайлы, но ей было наплевать – всякий раз, когда она убивала, она видела перед собой Леноса.
Леноса, который ее боялся.
И несмотря на это был к ней добр.
Который называл ее предвестницей, знаком перемен.
Который увидел, кто она такая, раньше, чем она сама это узнала.
Который умер со сталью в груди – и с тем же выражением грустного замешательства, горького осознания на лице, что она почувствовала тогда в Розенале.
Она чувствовала, что Келл и Холланд тоже сражаются где-то на корабле, ощущала их магию в своих венах, их боль в призрачных телах.
Если «Змеи» и владели магией, они ее не использовали. Может, просто боялись повредить «Призрак», ведь они уже сожгли свой корабль, но Лайла так делать не собиралась. Будь она проклята, но ее не заботит судьба этого суденышка. В ее руках полыхал огонь. Доски палубы стонали и скрипели, корабль угрожающе кренился.
Да если будет нужно, она без сожалений пустит эту корыто на дно.
Но ей не представилось шанса так поступить. Из темноты появилась чья-то рука, сгребла ее за ворот и повалила на пол между ящиков. Она выхватила нож из тайных ножен в рукаве, но рука нападавшего – вдвое больше и сильнее ее собственной – успела вывернуть ей кисть, заломить руку за голову и прижать к палубе.
Это была Джаста. Она возвышалась над Лайлой, как башня, и на миг та подумала, что капитанша пытается помочь, зачем-то выдернуть из гущи боя, не позволить сражаться. А потом разглядела тело, простертое на досках.
Хейна.
Открытые глаза девушки блестели в темноте, мертвые и пустые, а горло пересекала красная резаная рана.
Осознание ударило Лайлу, как брошенный камень, и к горлу подкатила ярость. Все это имело смысл – то, что Джаста не подпускала никого другого к рулю… Ее стремление попасть на плавучий рынок… Внезапная опасность, возникшая в розенальском доке… В конце концов, вечерняя игра на выпивку – со слишком крепким алкоголем…
– Ты с ними заодно.
Джаста не стала этого отрицать. Только безжалостно усмехнулась.
Лайла направила всю свою волю, пытаясь освободиться – и смогла оттолкнуть предательницу.
– Но почему?..
– В этом мире правят деньги, – откликнулась капитанша.
Лайла попыталась атаковать – но противница была не только быстрой, но и сильной, и Лайла снова оказалась прижатой к борту корабля. Сила удара вышибла из ее легких почти весь воздух.
Джаста отступила на прежнее место, и выглядела почти скучающей.
– Мне приказано убить арнезийского принца, – сказала она, обнажая клинок, висевший у бедра. – Насчет тебя никаких приказов не было.
Холодная ненависть бурлила у Лайлы в венах, перекрывая даже жар магии.
– Если ты собиралась меня убить, тебе следовало сделать это раньше.
– Но я не обязана тебя убивать, – сообщила Джаста, корабль которой кишел убийцами. – Ты воровка, а я пират, но мы с тобой одной крови. Мы – стальные ножи. Я вижу это в тебе. Ты не из этих. Сама знаешь, что ты не одна из них. Тебе с ними не по пути.
– Ты ошибаешься.
– Можешь притворяться сколько хочешь, – оскалилась Джаста. – Смени одежду, выучи другой язык, измени лицо. Но ты всегда останешься ножом, а ножи годятся только для одного. Чтобы резать.
Лайла позволила рукам бессильно упасть вдоль тела, как будто слова предательницы заворожили ее. С пальцев капала кровь, а губы почти беззвучно шептали слог за слогом – Ас атера. В лязге оружия со всех сторон заклинание было совершенно не слышно.
– Может, ты и права, – произнесла Лайла вслух, и улыбка Джасты стала шире.
– Я знаю, как отличить нож в толпе, всегда это знала. Я могу научить тебя…
Лайла сжала кулак, призывая дерево, и ящики за спиной капитанши накренились и рухнули на нее. Она резко обернулась, попыталась увернуться, но заклинание, беззвучно сказанное Лайлой, уже сработало – Ас атера, «расти» – доски палубы крепко обхватили ноги Джасты до лодыжек и зажали в тисках. Ящики придавили капитаншу сверху, и она упала под их тяжестью.
Джаста придушенно ругалась на языке, которого Лайла не знала; ее нога, придавленная к полу, с хрустом сломалась.
Лайла присела рядом на корточки.
– Может, ты и права, – повторила она, поднося кинжал к горлу капитанши. – А может, и нет. Мы не выбираем, кем нам быть, но выбираем, что нам делать.
Острие ножа упиралось Джасте под подбородок. Под ним уже выступила кровь.
– Режь глубже, сделай это быстро, – прохрипела капитанша.
– Нет, – Лайла убрала руку.
– Ты что, не собираешься меня убивать?
– Собираюсь, конечно, – отозвалась Лайла. – Но не раньше, чем ты мне все расскажешь.
VI
Кровь, сталь и смерть царили на корабле.
И вдруг все кончилось.
Никакого переходного периода не было. Просто к ногам Келла упал труп последнего врага – и наступила тишина. Ее можно было не только услышать, но и почувствовать – по затиханию нитей силы между ним, Холландом и Лайлой.
Шатаясь от усталости, Келл повернул голову и увидел Келла. Тот поднимался по лестнице, шагая по светящимся лужицам воды, и его руки представляли собой сплошное кровавое месиво. В этот же момент появился Алукард, бережно придерживавший одну руку другой возле груди. Кто-то умудрился вырвать сапфир у него над бровью, и теперь из раны сочилась кровь, заливая один глаз и придавая ему яростно-лиловый оттенок.
Рядом присел на ящик Гастра, бледный и дрожащий всем телом. Келл положил руку на плечо юному стражнику.
– Это первый раз, когда тебе пришлось отнять жизнь?
Гастра сглотнул и кивнул.
– Я всегда знал, что человеческая жизнь хрупкая, – хрипло отозвался он. – Достаточно трудно просто поддерживать жизнь в чем-то живом… Но обрывать ее своими руками…
Голос его прервался, он резко отвернулся – и его стошнило на палубу.
– Все в порядке, – Келл присел рядом с ним, хотя его собственное тело стонало от боли – мелких ран на нем насчитывалось навряд ли меньше дюжины, к тому же навалилось обычное после боя чувство опустошенности.
Через пару мгновений Гастра снова выпрямился и вытер губы рукавом.
– Кажется, я вправду готов стать жрецом. Как думаете, Тирен примет меня обратно?
Келл ласково сжал плечо юноши.
– Мы с ним обязательно поговорим об этом, когда доберемся до дома.
Гастра выдавил улыбку.
– Было бы здорово.
– А где Бард? – вмешался Алукард.
На этих его словах и появилась Лайла. И не одна: за собой она с трудом тащила израненное, покалеченное тело капитанши «Призрака».
Келл пораженно смотрел, как она подтащила Джасту поближе и заставила ее встать на колени. Лицо капитанши было все в кровоподтеках, руки связаны куском веревки, одна нога явно сломана.
– Лайла, что ты…
– Может, ты им расскажешь? – Лайла пнула Джасту сапогом. Та только усмехнулась, и Лайла объяснила сама: – Это все ее вина.
Алукард выговорил с отвращением:
– Токк, Джаста… значит, «Морские змеи»?
Теперь был ее черед презрительно скривиться.
– Ну, не всем же быть королевскими любимчиками.
Усталый разум Келла встрепенулся. Одно дело, если вам не повезло, и вы случайно стали жертвой пиратов. И совсем другое дело, когда на вас нападают намеренно, назначают вас добычей.
– Кто тебя нанял?
– Вот что я у нее нашла. – Лайла протянула кошелек, полный синих самоцветов. Не просто драгоценных камней, но очень приметных маленьких опалов, какими фароанцы обычно украшают себе лица.
– Сол-ин-Ар, – прошептал Келл. – И какой приказ он отдал?
Джаста вместо ответа смачно плюнула на палубу. Лайла надавила сапогом на ее сломанную ногу, и та зарычала от боли.
– Убить предателя всегда приятно, – выдавила она, – но меня наняли, чтобы убить черноглазого принца. – Их с Келлом взгляды встретились. – А «Морские змеи» не останавливаются, пока работа недоделана.
Кинжал возник словно ниоткуда.
Только что руки Джасты были пусты, а в следующий миг в них сверкнула таившаяся где-то полоса стали. Сверкнула – и вылетела в воздух, нацеленная Келлу прямо в сердце. Его разум осознал это быстрее, чем тело успело отреагировать.
Ему предстояло много недель, месяцев, лет размышлять, мог он отвести удар или нет.
Если бы только он мог призвать силу и приказать металлу поменять траекторию… но в тот момент он был совершенно пуст.
Кинжал достиг цели и по рукоятку вошел в плоть.
Келл отшатнулся, готовый к боли, которой он так и не испытал.
Перед ним мелькнули каштановые кудри Гастры, золотистые даже в ночной темноте. Юноша был быстрее молнии и успел броситься между Келлом и кинжалом. Его руки были не подняты, чтобы блокировать удар, а раскинуты, как будто он хотел поймать оружие в полете.
Сталь вошла ему прямо в сердце.
Из горла Келла вырвался рык, когда Гастра – Гастра, который умел выращивать деревца и цветы, который мог бы стать прекрасным жрецом, стать кем угодно, но выбрал работу стражника, личного охранника Келла, – пошатнулся и упал.
– Нет! – крикнул антари, подхватив тело юноши раньше, чем оно ударилось о палубу. Гастра был уже совершенно мертвым, но Келл просто должен быть сделать хоть что-нибудь, хотя бы попробовать… Зачем человеку столько магии, если он не может отвести смерть от других?
– Ас хасари! – умолял он, прижимая ладонь к груди Гастры, даже когда угасло последнее биение сердца.
Слишком поздно.
Он опоздал.
Даже у магии есть предел.
И Гастра мертв.
Кудри были откинуты со лба, глаза, в которых раньше – только что – светилась жизнь, потемнели, потускнели.
Келл опустил тело Гастры на палубу, вытащил кинжал из его груди и поднялся. Он тяжело дышал, вдохи и выдохи были короткими и рваными. Келлу хотелось кричать. Хотелось плакать навзрыд.
Но вместо этого он сделал несколько тяжелых шагов вперед и перерезал Джасте горло.
VII
Рай стонал от боли.
Боль была не острая и внезапная, а ноющая, глубоко проникающая в мышцы – перенапряжение всего тела, утрата энергии. Он сел в постели, натягивая на себя шелковые простыни, пытаясь согреться теплом еще тлевшего очага, но в голове пульсировала кровь, сердце колотилось как бешеное.
«Ты здесь», – напомнил он себе, стараясь прогнать ночной кошмар.
В этом ужасном сне он тонул.
Совсем не так, как в прошлый раз на балконе – всего несколько дней? часов? – назад, когда Келл прыгнул в реку вслед за Холландом. Нет, на этот раз все происходило медленнее. Во сне Рай всё глубже уходил под воду, которая выдавливала воздух из его легких, в бездонную водяную могилу.
Но боль, которую он сейчас чувствовал, не была последствием сна. Это была реальная боль, хотя и не принадлежала ему. Она принадлежала Келлу.
Рай потянулся к гербовой фибуле на прикроватном столике. Как бы он хотел увидеть, что происходит с его братом, а не только ощущать! Иногда во сне он видел какие-то проблески реальности Келла, но он никогда не мог удержаться там, разглядеть получше.
Рай крепко сжал в пальцах золотую зачарованную фибулу, желая почувствовать жар магии Келла, и только тогда осознал, насколько он тут беспомощен. Совершенно бесполезен для брата. Он мог позвать Келла, попав в беду, но Келл не мог позвать его… или не стал бы.
Принц снова откинулся на подушки, прижимая фибулу к груди. Боль уже уходила, приливная волна спадала, оставляя тяжесть во всем теле и пробуждающийся страх.
Больше заснуть он не смог.
Графины и бутылки с напитками поблескивали на полке в свете камина, манили к себе. Рай встал, чтобы налить себе чего-нибудь выпить, и добавил к янтарной жидкости каплю снадобья Тирена. Он поднес бокал к губам, но так и не отпил – что-то отвлекло его внимание. Его доспехи. Они лежали на кушетке, как тело спящего человека, наручи были скрещены на груди. Теперь, когда город погрузился в сон, в доспехах больше не было нужды, но они по-прежнему звали его, и их зов был сильнее снадобья, сильнее темноты – всегда особенно непроглядной перед рассветом.
Рай поставил бокал и взял в руки позолоченный шлем.
VIII
Мифы не появляются из ниоткуда.
Не возникают сами по себе, уже сложившиеся и стройные. Они формируются медленно, обкатываются в ладонях времени, которое сглаживает углы, пока история не придаст словам – воспоминаниям – достаточно веса, и они не будут готовы продолжать путь самостоятельно.
Но всякая история где-то да начинается, и этой ночью Рай Мареш, бродивший по улицам Лондона, положил начало новому мифу.
Истории о принце, охраняющем спящий город.
Он шел пешком, потому что боялся, что копыта его коня нечаянно растопчут кого-то из павших, медленно пробирался между телами спящих подданных.
Потом кто-то скажет, что он ходил молча, и единственным звуком был тихий лязг его позолоченных доспехов при каждом шаге, отдающийся в пустых переулках, как перезвон колоколов.
Кто-то скажет, что он говорил с каждым уснувшим, и даже сквозь тьму и магический сон люди слышали и запоминали его слова: «Вы не одни».
А кто-то скажет, что всего этого вообще не было.
Ведь бодрствующих свидетелей не было.
Но Рай действительно ходил среди них, потому что был их принцем, потому что не мог уснуть и потому что знал, каково это – оказаться под властью чар, утащивших тебя в темноту, быть прикованным к чему-то и при этом – совершенно одиноким.
Тела спящих подернулись инеем, и они теперь были больше похожи на статуи, чем на живых людей. Принцу случалось видеть упавшие деревья, постепенно пораставшие мхом, ткань мира, заявлявшую на них свои права, и, бродя среди своего спящего народа, среди павших, он думал о том, что будет, если Лондон останется под действием чар на месяц, на два, на год.
Ткань мира заберет себе спящие тела?
Поглотит их дюйм за дюймом?
Пошел густой снег – удивительный для этого времени года, в двух шагах от весны, но это было не самым удивительным событием в Лондоне за последнее время. Рай стряхивал хлопья снега со спящих лиц, срывал остатки полотна с каркасов палаток ночного рынка, выносил одеяла из домов, где теперь жила только память о теплом дыхании. Он старался укрыть всех и каждого, хотя, казалось, что под покровом чар они не чувствовуют холода.
Пальцы принца закоченели и едва сгибались. Холод пробрался под доспехи, но Рай не спешил возвращаться, не прерывал своего бдения до первых проблесков рассвета, пробивших броню темноты. Свет принес призрачное тепло, и только тогда принц вернулся во дворец, упал в постель как подкошенный и заснул.
