ГЛАВА ПЯТАЯ

— Сегодня ещё две сотни, — сказал Норта, отставляя лук в сторону и тяжело опускаясь на стул. — На сей раз в основном мужчины. И, между прочим, все жаждут мести. Их жён и дочерей забрал другой караван. Полтар уже отправился на его поиски.

— Сколько же всего? — спросил Ваэлин брата Холлана.

— Итого, начиная с пересечения границы Нильсаэля, мы освободили пятнадцать сотен и семьдесят два человека, милорд, — без запинки отчеканил тот. — Держать оружие способны немногим более половины, но к войску присоединились почти все. Я вынужден напомнить, что у нас по-прежнему наблюдается нехватка вооружения.

— У нас есть мечи работорговцев, — вставил Норта. — Кроме того, можно собрать топоры и ножи во всех этих обезлюдевших деревнях, на которые мы натыкаемся по пути.

Ваэлин поглядел на лагерь. Палатки усеивали всю излучину Соленки, звавшейся в Нильсаэле Сычужкой. Когда ряды Армии Севера были пополнены нильсаэльцами Марвена, лагерь, разрастающийся день ото дня, стал домом для сорока пяти тысяч человек. Что до владыки фьефа, то вскоре после того, как он скрепил своей печатью договор, составленный братом Харликом, он вызвал носильщиков и отбыл восвояси.

— Этих двух баранов можешь оставить себе, — со своим обычным смешком сказал владыка, покачиваясь в паланкине. — Близнецы всю свою жизнь грезили сражениями. Но не слишком удивляйся, если они обосрутся, едва брызнет кровь. По прибытии я тоже объявлю всеобщий призыв и ещё добавлю тебе людей. Постарайся, сделай милость, чтобы их не перерезали, как цыплят. Поля, знаешь ли, сами не возделываются.

В ходе церемонии по заключению договора Алорнис наскоро делала зарисовки, после чего взялась за новую картину. В отличие от мастера Бенрила, у неё не было склонности к драматизации или приукрашиванию действительности. Пока это можно было назвать разве что подмалёвком, но её сверхъестественный дар реализма уже проявился во всей силе: старик, с кривой ухмылкой просматривающий свиток, армейские капитаны вокруг, на их лицах — вся гамма чувств от тревоги до сомнений.

— Неужели я такой злющий? — поинтересовался Ваэлин.

— У меня нет обыкновения льстить, брат мой лорд, — ответила Алорнис, шутливо мазнув его кистью по носу. — Что вижу, то и рисую. Только и всего.

Ваэлин долго разглядывал нарисованные лица. Все, кроме одного, выглядели насупленными и хмурыми. Лишь Норта, стоявший поодаль, иронически улыбался.

— С новобранцами нужно будет позаниматься, — сказал он Норте, потом взял со стола пергамент, обмакнул перо в чернильницу и принялся писать, старательно выводя буквы. — Норта Аль-Сендаль назначается капитаном вольной роты Армии Севера. — Поставив подпись, он передал пергамент новоиспечённому капитану. — Почему бы тебе не взять сержанта Даверна своим заместителем?

— Этого фанфарона? — скривился Норта. — Может, лучше кого-нибудь из Северной гвардии?

— Он отличный мечник и к тому же умеет учить других. Не хочу ещё больше прореживать гвардейцев Северной башни. Мы не задержимся здесь дольше чем на два дня, так что не тяни с тренировками.

— Как пожелаете, могучий владыка башни. — Норта двинулся на выход, но вдруг остановился. — А мы что, действительно идём в Алльтор?

Чем дальше на юг они продвигались, тем настойчивее звучала песнь крови. «Она борется, я знаю. Они уже разрушают стены, но она борется».

— Да, брат. Мы действительно идём туда.

Через два дня армия была на марше. Ваэлин установил жёсткий темп — тридцать миль в день — и ясно дал понять, что отстающие сострадания не дождутся. Как и в любой армии, обнаружились «сачки» и дезертиры. С первыми он поручил разбираться сержантам, вторых отлавливали гвардейцы Севера. У беглецов отбирали оружие, деньги и сапоги, пороли и отпускали. Это касалось какой-то горстки людей, но Ваэлин ненавидел подобные экзекуции. К сожалению, поскольку армия была непрофессиональной, та свобода, которую он предоставлял когда-то Бегущим Волкам, сейчас была бы совершенно неуместной.

На пятый день войско переправились через Сычужку, продолжая двигаться на юг, пока на горизонте не показался зазубренный гребень Серых гор. Объявив дневной привал, Ваэлин отправил вперёд разведчиков. К вечеру Санеш Полтар принёс, как и ожидалось, дурные вести.

— Много всадников, — отрывисто доложил он совету капитанов. — К юго-востоку отсюда. Преследуют пеших солдат марелим-силь, которых в три раза меньше, чем их врагов. Они бегут к горам — в поисках убежища, наверное. — Он угрюмо покачал головой. — Не успеют.

— Нашим всадникам хватит времени, чтобы добраться туда? — спросил Ваэлин.

— Нашим-то хватит, вашим — не знаю, — пожал плечами вождь племени.

— Капитан Адаль, капитан Орвен, поднимайте своих людей. — Ваэлин потянулся за плащом. — Выезжаем немедленно. Граф Марвен, отправьте нильсаэльских кавалеристов разведать юг и запад. До моего возвращения Армия Севера остаётся под вашим командованием.

Любовью к галопу Огонёк напоминал достопамятного Плюя. Конь потряхивал головой и всхрапывал, наслаждаясь бегом. Другие лошади, скачущие вокруг, выбивали гром своими копытами. Дарена держалась бок о бок с Ваэлином. На прозрачные намёки Адаля, что ей неплохо было бы остаться в лагере, она ответила довольно резко. Только им с Аль-Сорной удавалось не отставать от эорхиль. Северная гвардия и люди капитана Орвена тащились в полумиле от конного племени. До темноты преодолели около двадцати миль.

Костров не разжигали. Всю ночь всадники провели рядом с лошадьми в ожидании рассвета. Дарена, спешившись, завернулась в плащ и уселась на траву.

— Постараюсь сделать все побыстрее, — улыбнулась она Ваэлину и прикрыла глаза.

— Неужели это так уж необходимо, милорд? — забеспокоился Адаль, глядя на её окаменевшую фигурку.

— Я ей не командир, капитан.

Песнь крови отозвалась негромким ропотом. В ней слышались не только ноты гнева и обиды, было ещё что-то. Нечто, ясно читаемое сейчас в напряжённом взгляде Адаля. «И за все эти годы он ни разу не открылся ей? Ну, дела...»

Дарена негромко вздохнула, взглянула на них и тут же зажмурилась.

— Они остановились, — прошептала она и пошатнулась.

Адаль кинулся было к ней, но Дарена отмахнулась от него и со стоном поднялась на ноги.

— Воларцы? — уточнил Ваэлин.

— Нет, королевские гвардейцы. Стоят на холме в шестидесяти милях к югу отсюда.

«Мой брат готовится принять бой», — понял Ваэлин. Песнь крови свидетельствовала: остатками королевской гвардии, вконец измотанной долгим маршем, командовал Каэнис.

— По коням! — крикнул Ваэлин, подбегая к Огоньку и запрыгивая в седло. — Поскачем ночью!

До самого рассвета они ехали рысью, потом снова пустили коней в карьер. Несмотря на жестокую гонку, Огонёк обогнал даже эорхильских лошадей, его тело, казалось, пело от радости. Ещё через час они выехали на широкое плоскогорье. На горизонте возвышался пологий холм, а с востока надвигалась туча пыли. Санеш Полтар вырвался вперёд: воздев над головой лук, он указал им на восток. Треть всадников-эорхиль немедленно отделилась от отряда и поскакала в обход.

Ваэлин уже мог разглядеть на холме гвардейцев, стоявших в три ряда, над ними реяли знамёна. Они были пока слишком далеко, чтобы разобрать рисунок штандартов, но Аль-Сорна не сомневался: на центральном вышиты башня и бегущий волк.

Вот показалась и воларская кавалерия: закованные в тёмную броню всадники с копьями наперевес, на высоких боевых скакунах. Санеш Полтар опять махнул луком, и ещё одна часть эорхиль, отделившись от основного отряда, помчалась на вражеский фланг. Ваэлин же вместе с остальными последовал за вождём, который повёл их к подножию холма наперерез наступающим воларцам.

Эорхиль вокруг Ваэлина разом натянули луки, не замедляя бешеной скачки. В ста шагах от воларцев они слитно, словно единое существо, выстрелили: град стрел поразил передовые ряды воларцев. Кони жалобно ржали и падали, всадники вылетали из сёдел, попадая под копыта скачущих позади. Воларские ряды смешались, тогда как эорхиль, продолжая посылать стрелу за стрелой, начали обходить их с флангов. Оперённая смерть летела в скопление лошадиных и человечьих тел.

Ваэлин осадил Огонька, любуясь развернувшимся зрелищем. Тот, кто командовал воларской кавалерией, быстро сообразил, что ситуация безнадёжна: конные лучники превосходили числом и нападали сразу с трёх сторон. Прозвучал приказ, запели горны, и воларцы ретировались, выбрав единственный оставшийся им путь — на юг. Но от эорхиль так просто было не отделаться.

Отряд Санеша Полтара ударил по правому флангу воларцев, в то время как два других крыла продолжали атаковать левый фланг и арьергард. Стрелы ливнем косили врагов, собирая богатую жатву среди всадников и их коней. Пока Ваэлин наблюдал за всеми этими манёврами, быстро смещавшимися к югу, подоспели Орвен и Северная гвардия.

Тогда он повернул Огонька и поскакал к холму, где все так же стояла королевская гвардия. Но как только они разглядели его лицо, ряды рассыпались. С ликующими криками люди побежали навстречу и окружили Ваэлина. На каждом лице написаны были радость и облегчение. Он кивал направо и налево, натянуто улыбался в ответ на шумную их признательность, а сам направил Огонька на вершину холма, где дожидалась одинокая фигура со знаменем. Отделавшись от толпы благодарных солдат, Ваэлин поскакал вверх по склону.

— Прости, брат, — произнёс он, спешиваясь рядом с Каэнисом. — Я надеялся прибыть раньше...

И поперхнулся, увидев пропылённое лицо брата, на котором оставались только глаза. Глаза человека, жестоко сражавшегося несколько недель.

— Всё это случилось из-за того, — хрипло произнёс Каэнис едва узнаваемым голосом, — что ты нас покинул.

Разведчики Адаля принесли сведения о трёх пехотных батальонах воларцев. Видимо, их командование решило отправить часть людей на восток, чтобы покончить с остатками королевской гвардии. Ваэлин велел эорхиль отрезать врагам все пути к отступлению и направил гонца к графу Марвену с приказом незамедлительно атаковать врагов. «Пустим им кровь».

— Пять полков, — сказал Каэнис холодным, бесцветным тоном, каким подчинённые обычно говорят с командирами. — Вернее, то, что от них осталось. Лучше всего сохранился тридцать пятый — выжила треть состава.

— А как насчёт Дарнела? — спросил Ваэлин. — Не врут?

— Нет, — коротко мотнул головой Каэнис. — Мы выстроились для битвы с воларцами, они готовились атаковать нас всей своей мощью. И тут откуда ни возьмись рыцари Дарнела. Мы решили, что они спешат нам на помощь, но вместо этого они напали на наш левый фланг, разметав его в клочки. С того момента наша песенка была спета. Люди отчаянно сражались, все полки, как одно целое, бились до конца. У меня нет слов, чтобы воздать им должные почести. Наверное, лорд Вернье найдёт их, если только он жив.

— Вернье? — переспросил Ваэлин. — Летописец альпиранского императора? А он что, тоже здесь?

— Да, по разрешению короля. Собирал сведения для своих хроник. — Впервые со времени их встречи на холме Каэнис взглянул в глаза Аль-Сорне. — Он поведал нам одну интересную историю, а кроме того, задал кучу вопросов о нашем пребывании в ордене.

— И что ты ему ответил?

— То же, что и ты, полагаю.

— Как вам удалось уйти?

— Мы собрались с силами и контратаковали воларский центр. Я рассчитывал, что их генерал, испугавшись за свою жизнь, остановит атаку и сконцентрирует вокруг себя все войско. К счастью, я оказался прав.

— Твои люди выжили благодаря твоей смекалке, брат.

— Да, но не все. Многих мы потеряли уже во время марша.

— Галлис? Крельник?

— Крельник погиб во время контратаки, Галлис — в ходе отступления.

Ваэлину хотелось сказать, что ему очень жаль, поделиться воспоминаниями о седом ветеране Крельнике и бывшем воре Галлисе-Верхолазе, но Каэнис отвёл глаза, снова глядя только перед собой.

— Мне не по душе посылать вас опять в бой, — произнёс Ваэлин, — но мы идём в Алльтор.

— Как прикажете, милорд, — с тем же выражением лица ответил Каэнис.

«Неужто между нами теперь так всё и будет? — задумался Аль-Сорна. — Неужто с потерей Веры братская любовь сменилась ненавистью?»

Его внимание привлёк стук копыт, в их импровизированный лагерь въехал Норта. Снежинка ни на шаг не отставала от хозяина. «Может, хоть Норте удастся поднять ему настроение?» Тот спешился и с широкой улыбкой бросился к Каэнису.

— А вот и наш мертвец пожаловал! — разулыбался в ответ Каэнис. Он совершенно не выглядел удивлённым, подтвердив давние подозрения Ваэлина, что братья не поверили его байке о гибели Норты.

— Как же я рад тебя видеть, брат! — Оглушительно хохоча, Норта крепко обнял Каэниса. — Кстати, твои племянник и племянница давно уже рвутся с тобой познакомиться.

Снежинка с любопытством обнюхала Каэниса, и тот попятился.

— Не дрейфь, — успокоил его Норта. — Кошка сыта, нам сегодня повстречались работорговцы.

— А мы тут решили проблему нехватки оружия. — Ваэлин показал на темнеющую груду тел под холмом.

Эорхиль не видели смысла во взятии пленных. Война была для них понятием абсолютным, без примеси неуверенности и сострадания. Конечно, лошадей без нужды они старались не убивать.

— Надо как-то дать им понять, чтобы оставляли в живых человечка-другого, — заметил Норта. — Мёртвые, увы, ничего не могут рассказать.

— Готов поспорить, завтра у тебя будет целая толпа рассказчиков.

Никаких проблем с воларской пехотой у графа Марвена не возникло. Кавалерия, как на учениях, взяла врагов в клещи, а лучники ослабили их несколькими последовательными залпами. После того как десятая часть воларцев была уничтожена, Марвен отдал приказ основным силам идти в атаку. Воларское войско состояло из батальона вольных мечников и двух батальонов варитаев. Как и ожидалось, первые тут же побросали оружие, тогда как варитаи сражались до последнего. В плен попало лишь несколько рабов, все они были ранены.

— Ни одного офицера, — доложил Ваэлину граф. — Самый высокий чин, который нам достался, — сержант. Ну или что-то вроде нашего сержанта.

Он с раздражением покосился на внуков лорда Дарвуса: один из них орал от боли, пока второй зашивал ему рану на предплечье.

— Ну, как близнецы? — тихонько поинтересовался Ваэлин. — Не подкачали?

— Никак нет. Просто удержу не было, так они рвались в бой. Храбрости-то на десятерых хватит, — ответил граф и, понизив голос, добавил: — А вот мозгов...

— Милорды, — окликнул Ваэлин близнецов. — Не лучше ли вам наведаться в палатку брата Келана?

Близнецы поднялись и синхронно поклонились. Ответил тот, что стоял слева. Аль-Сорна уже не раз замечал, что говорил за двоих всегда именно этот: наверное, так они решили, чтобы не отвечать всё время хором.

— Услуги почтенного врачевателя требуются серьёзно раненным воинам, милорд. Истинный же рыцарь не беспокоит целителей по пустякам.

— Что же, судя по всему, вы не часто имели дело с истинными рыцарями. Ваш дед не поблагодарит меня, если из-за загноившихся ран придётся поотрезать вам руки-ноги. — Он кивнул на палатку Келана. — Так что вперёд, господа.

— Мы собрали достаточно оружия для вольного отряда, милорд, — отрапортовал брат Холлан, когда близнецы отошли. — Вернее, теперь нам хватит оружия на шесть таких отрядов.

— Каковы наши потери?

— Тридцать пять убитых, шестьдесят раненых, — как обычно без промедления, ответил брат.

— Если бы в драку не кинулись гражданские, было бы меньше, — заметил Марвен. — Когда ненависть застит людям глаза, они безответственно относятся к собственным жизням.

— Как бы там ни было, вы прекрасно справились, милорд, — похвалил графа Ваэлин. — Брат Харлик составил карту Алльтора и окрестностей, и я бы хотел, чтобы вы изучили её и наметили подходящие подступы к городу.

Нильсаэлец растерянно кивнул. Ваэлин знал, что произошедшее в Линеше заставляло Марвена относиться к нему с опаской, а сам он, в свою очередь, не доверял очевидному стремлению графа отличиться на поле сражения. Однако теперь все эти обстоятельства выглядели совершенно не важными.

— Я... постараюсь оправдать ваше доверие, милорд, — поклонился Марвен.

Пленные воларцы ничем не отличались от прочих побеждённых, которых Ваэлин уже навидался на своём веку: люди с испуганными, потухшими глазами, всеми силами избегающие его пристального внимания.

— Они невежественны и малограмотны, милорд, — доложил Харлик. — Система образования в Воларии оставляет желать лучшего. Там принято считать, что человек может сам научиться всему, что ему нужно знать. Эти вот умеют только сражаться и выполнять приказы. Нет, в насилиях и убийствах они тоже поднаторели, хотя о своих подвигах в этом Королевстве предпочитают не распространяться, что совершенно естественно.

— Они знают, кто командует их армией? — спросил Ваэлин.

— Генерал Реклар Токрев, — ответил Харлик, подобно брату Холлану, он не заглядывал в свои записи. — Из этих, из красноштанных, как и все их генералы, впрочем. Ветеран, отличившийся в пограничных боях с альпиранцами и прославившийся в походах против северных племён. Должен заметить, список его великих достижений показался мне несколько сомнительным, поскольку одна из якобы проведённых им кампаний имела место семьдесят лет назад.

— Об Алльторе есть новости?

— Они о нём никогда не слышали. Судя по всему, их отправили в погоню за гвардейцами ещё до того, как генерал уехал в Кумбраэль. Боюсь, мне нечего больше добавить, милорд.

Пленные беспокойно заёрзали под взглядом Ваэлина, многие из них не в силах были унять дрожь. Песнь крови откликнулась на их страх знакомым аккордом, породив любопытную идею. Он неторопливо повернулся к капитану Адалю. Подобное задание можно было доверить лишь ему.

— Мы захватим их с собой, — сказал Ваэлин. — Проследите, чтобы пленных хорошо кормили, и держите их подальше от людей Норты.

Кумбраэль встретил их ещё большим разорением и опустошением, чем Нильсаэль. Войско проходило чередой опустевших деревень, заваленных гниющими трупами. Ваэлин вынужден был приказать оставлять всё как есть: они не могли терять время на погребальные костры. Разница с Нильсаэлем была в том, что кумбраэльские деревни оказались совершенно разгромлены: мельницы и часовни сожжены, трупы изуродованы. Окрестные поля черны от огня, нивы обращены в пепел, а все колодцы отравлены разлагающимися трупами овец и коз.

— Глупость какая-то, — заявил Адаль, когда они проезжали мимо сгоревшего ржаного поля. — Любую армию надо кормить.

— Не думаю, что это дело рук воларцев, — ответил Ваэлин. — Видимо, владыка Кумбраэля решил не дать захватчикам извлечь ни зёрнышка из его земли. И это, кстати, объясняет злобу воларцев по отношению к кумбраэльцам.

Вечером на глаза им попалось ужасающее зрелище. С высокого тиса свисали тела десяти повешенных с выколотыми глазами и вырезанными языками. Большой и указательный пальцы на их руках были отрублены и засунуты в рот. Ваэлин заметил, как Алорнис побледнела и покачнулась в седле.

— Мы о них позаботимся, — сказал он, погладив её по руке. — А ты давай, поезжай дальше.

— Хорошо, — ответила Алорнис, спешиваясь и доставая из седельной сумки пергамент и уголёк. — Сейчас уеду, только погодите немного, не трогайте тут ничего. — На негнущихся ногах она подошла к ближайшему пню, присела и принялась рисовать, внимательно поглядывая на повешенных.

— Наверняка лучники, — заметил Норта. — Ежели судить по отрезанным пальцам. Помнится, наши в Мартише тоже делали нечто подобное.

Алорнис то и дело смахивала слёзы, набегавшие на глаза всякий раз, когда она переводила взгляд с повешенных на пергамент, где уже обозначился рисунок. Закончив, она вся сжалась, тихо всхлипывая. Дарена подошла к ней. Ваэлин услышал, как Алорнис прошептала:

— Люди должны об этом узнать, они должны запомнить...

Городок носил название Две Протоки, в честь двух рукавов реки, огибавших его с двух сторон. Как-то раз, ещё до альпиранской войны, Ваэлин проходил здесь с Бегущими Волками во время экспедиции по уничтожению религиозных фанатиков. Тогда это было шумное место, виноделы и купцы до хрипоты спорили о цене на молодое вино, а горожане если и посматривали на пришельцев, то куда менее враждебно, чем большинство кумбраэльцев. Их священник оказался добродушным румяным пузаном, он тут же предложил Ваэлину помолиться за Отца, а при чтении из девятой книги не выпускал из рук чаши с вином.

Теперь от его церкви остались одни руины, а от священника — если, конечно, это был он — обгорелые кости, видневшиеся из-под обломков. Сеорда при виде окружающего ужаса застыли посреди улицы — скорее озадаченные, нежели возмущённые. Судя по остаткам баррикад, протянувшихся между домами, город не так легко достался врагу. К тому же река послужила им дополнительной защитой. Судя по всему, воларцам потребовалось несколько дней, чтобы взять город, — в доме бургомистра лежали тела, на гниющей плоти которых сохранились бинты. «Они сражались достаточно долго, чтобы лечить своих раненых», — заключил Ваэлин.

— Дети все в одном доме, — с каменным лицом сообщил Гера Дракиль. — Ран нет, но пахнет ядом.

— Видимо, их отравили собственные родители, чтобы спасти от издевательств озверевших воларцев, — ответил Ваэлин.

Свою злобу воларцы выместили на немногих оставшихся в живых. На главной городской площади лежала куча расчленённых тел. Отрубленные конечности окружали пирамиду голов. Надо всем этим висела туча мух, вонь разложения была нестерпимой. Ваэлин порадовался, что с ними нет Алорнис, которая наверняка почувствовала бы себя обязанной все это запечатлеть.

— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы их похоронили, — попросил он Дракиля, поняв, что на сей раз задержаться необходимо.

— Хорошо, похороним.

Кивнув, Аль-Сорна направился к Огоньку.

— Мы были правы, — крикнул ему вслед вождь сеорда.

Ваэлин обернулся и вопросительно посмотрел на него.

— Что откликнулись на призыв волка, — пояснил тот. — Люди, которые совершают подобное, должны умереть.

— Как-то раз я повстречался с альпиранским императором, — сказал Ваэлин пленному воларцу. — Он председательствовал на моём суде, а потом пришел ко мне в камеру, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Всего только один раз.

Пленный таращился блестящими, ничего не соображающими глазами. Ваэлин выбрал этого парня за молодость и безмерный ужас во взгляде. Его товарищи по несчастью уже свисали с ветки ивы на южном берегу Двух Проток. Когда тела раскачивал лёгкий речной ветерок, верёвки поскрипывали.

— Об этом мало кто знает, — продолжал Ваэлин, — но император не отличается крепким здоровьем. Он с детства страдает недугом, поражающим кости. Это такой маленький, худенький человечек, которого всегда носят в паланкине, поскольку его ноги сломались бы, попытайся он пройти несколько шагов самостоятельно. И всё же он — человек великой силы, я ощущал её жар, когда он смотрел на меня. Знаешь, это очень унизительно, смотреть в глаза мужчине и понимать, что по сравнению с ним ты — червяк. После суда носильщики принесли его в мою камеру, посадили напротив меня и ушли, оставив нас наедине. Хотя император прекрасно понимал, что даже в кандалах я могу вышибить из него дух одним ударом. Я поклонился, и он велел мне встать. По его приказу меня учили альпиранскому языку, поскольку по законам империи подсудимый должен понимать каждое слово, произнесённое в суде. Император спросил, нет ли у меня каких-либо жалоб, я ответил, что нет. Потом он спросил, чувствую ли я свою вину за смерть Светоча, и я снова ответил отрицательно. Тогда он поинтересовался почему. Я ответил, что был солдатом на службе Веры и Королевства. Он лишь покачал обтянутым тонкой кожей черепом и обозвал меня лжецом. «Это твоя песнь говорит тебе, что ты поступил верно», — сказал он. Он знал, понимаешь? Каким-то образом он все узнал, хотя в нём самом я различал лишь слабый отголосок дара. Он объяснил тогда, что все, восходящие на императорский трон, обладают одним и тем же даром: способностью различать истинную силу людей. Не величие, не милосердие и даже не мудрость. Лишь силу, скрытую в человеческой природе, которая со временем так или иначе проявится, иногда — с печальными последствиями. Незадолго до войны император начал изучать характер силы, которой обладал Светоч, и то, что он обнаружил, сильно его смутило. При дворе состоял ещё один человек, куда более яркий, чем Светоч, но предпочесть его значило дать основания для обвинений в фаворитизме. А это — очень серьёзное обвинение в стране, где любой человек может взойти на трон милостью богов и высших сил, для которых император — не более чем проводник. Мои действия разрешили его дилемму, поэтому меня оставили в живых и даже не подвергли пыткам. Как бы там ни было, император любит свой народ, и народные страдания от нашествия нашей армии превратили его милость ко мне в изощрённую пытку. «Если я и достиг какого-то величия, — сказал он мне, — оно заключается лишь в победе над ненавистью, которую ты заронил в моём сердце. Императору не подобает подобная роскошь». Как я уже говорил тебе, я чувствовал себя перед ним полным ничтожеством, и его слова лишь усилили это чувство. Знаешь, я пытался последовать его примеру и вести эту войну, не поддаваясь ненависти. К сожалению, твой народ разрушил мои честолюбивые надежды.

Ваэлин взял кожаную сумку, в которой лежало послание, записанное с его слов братом Харликом, и накинул лямку на шею пленника. Тот дёрнулся и заскулил, но при виде кривой улыбки Аль-Сорны притих.

— Передашь генералу... Этому, как там его?.. Токреву, — сказал Ваэлин, похлопав по сумке.

Испуганный пленник, не мигая, смотрел на него. Несколько мгновений Ваэлин изучал его лицо, чувствуя, как просыпается песнь крови.

— Всё, посадите его на коня, — велел он Орвену, — и пусть убирается отсюда.