Память

Офелия никак не могла заснуть. Она то и дело открывала и закрывала крышку часов Торна, даже не глядя на циферблат, а просто желая услышать знакомый щелчок.

Щелк-щелк… Щелк-щелк…

Девушка откинула простыню и устремила близорукий взгляд на пятнышки света за окном, еле видные сквозь москитную сетку, пытаясь определить, что это – звезды или уличные фонари. Легкий ветерок, скользнувший в окно, разносил по комнате свежий аромат эвкалиптов. Ночную темноту пронизывало стрекотание цикад.

Щелк-щелк… Щелк-щелк…

Офелию пробирала дрожь. И хотя днем солнце немилосердно опалило ее лицо, сейчас она чувствовала себя оледеневшей. Этой ночью пустота, разверзшаяся у нее внутри, стала такой невыносимой, словно из жизни девушки исчез не только Торн, но и частица ее самой. И теперь затылок Офелии, прежде защищенный густыми спутанными волосами, помнивший касания старого ленивого шарфа или, в редких случаях, ласку жестковатых рук тетушки Розелины, овеивал лишь прохладный ночной воздух.

Щелк-щелк… Щелк-щелк…

А что, если она ошиблась ковчегом? Что, если между безголовой статуей Мемориала и обезглавленным солдатом из ее чтения нет никакой связи? Что, если единственный путь, который она отыскала, ведет в тупик?

Щелк-щелк… Щелк-щелк…

Офелия все еще бодрствовала, когда заря начала разгонять ночную тьму и проснувшиеся деревья зашелестели под утренним бризом. Но дневной свет вернул ей прежнюю решимость.

– Сегодня я разыщу свой шарф, исследую Мемориал и найду какой-нибудь заработок, – объявила она зеркалу в своей комнате.

Девушка кое-как пригладила своевольные кудри – за ночь они распушились вовсю, окружив темным ореолом ее лицо, ставшее пунцовым под солнцем Вавилона, – и начала одеваться.

Несмотря на содействие механической горничной, ей пришлось повозиться, прежде чем она освоила новый наряд. Поверх короткой туники полагалось накинуть длинное полотнище тоги, пропустить его между ногами, а затем обмотать им торс, оставив обнаженным одно плечо. Весь этот сложный ансамбль скреплялся фибулой, подгрудной повязкой и поясом, но Офелия сильно опасалась, что при первом же неверном движении одеяние распустится и упадет к ее ногам.

Она чувствовала себя еще более неуклюжей, чем обычно, когда подошла к Амбруазу, ожидавшему ее под сенью портика. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, словно так ему было приятнее вдыхать утренний воздух, напоенный цветочными ароматами. Ветерок вздымал легкий конец его тюрбана. Тонкий золотистый профиль и длинные ресницы придавали подростку такое очарование, что забывалось странное уродство его тела. Когда Офелия подошла ближе, он не сразу открыл глаза, но по его губам пробежала улыбка.

– Мне приятно слышать ваши шаги в доме, miss Евлалия.

Эти слова устыдили Офелию: как она могла сетовать на одиночество, когда рядом куда более одинокое существо?! Как могла задавать ему вопросы, не отвечая на те, что задавал он?! И зачем скрыла от него свое настоящее имя и подлинную историю?! Амбруаз осмотрел девушку в полумраке портика и одобрительно кивнул.

– Поздравляю, вот теперь вы похожи на настоящую вавилонянку! А у меня для вас сюрприз. Джаспер!

Из шеренги роботов, стоявших у двери, вышел механический мажордом. Офелия бросилась к нему, увидев то, что он держал в своей железной руке.

– Моя сумка! Но как…

– Вчера вечером я послал по пневматической почте письмо в Городскую трамвайную компанию, сообщив о пропаже вашей сумки с вещами, – сказал Амбруаз. – И сегодня рано утром курьер доставил ее сюда. Я ведь говорил вам, что честность у нас считается гражданским долгом. Но… что с вами?

Офелия застыла, глядя в раскрытую сумку; ее очки посинели.

– Моего шарфа тут нет, – прошептала она. – Может, вам его принесли отдельно? Он такой… трехцветный, довольно длинный и… довольно боязливый.

Амбруаза явно разочаровала реакция Офелии – он-то ожидал от нее бурной радости.

– Well… нет, больше ничего не было. А ваши документы – они тоже пропали?

– Документы здесь, – ответила она хрипло – так у нее перехватило горло. Наверно, кто-то расстегнул сумку, и шарф сбежал. Или того хуже: его украли.

«Я должна его разыскать! – вот что было первой мыслью Офелии. – Наклеить объявления на всех стенах, расспросить людей, обшарить каждый уголок!»

Но нет, так делать нельзя! Ведь она спрятала шарф в сумке именно для того, чтобы не привлекать к себе внимание. И как ни жестоко бросать его на произвол судьбы, ничего другого ей не остается.

– Сочувствую вам, – пробормотал Амбруаз. – Похоже, вы очень привязаны к этой… вещи.

Офелия старалась избегать его взгляда, вешая сумку на плечо. Ну как ему объяснить, что ее шарф – больше чем вещь? Что она вдохнула в него жизнь и сама обязана ему жизнью…

– Спасибо вам, – сказала она окрепшим голосом. – Вы так мне помогли! А теперь я должна идти в Мемориал.

После неловкой паузы Амбруаз взялся за рукоятку своего кресла.

– Я вас отвезу, miss. Садитесь.

Солнце, встававшее над Вавилоном, разгоняло последние клочья утреннего тумана; аркады портика уже отбрасывали тени на булыжную мостовую. Кресло Амбруаза катило через просторные светлые площади, держась в стороне от тесных темных проулков, садовых джунглей и пыльных строек. Сидя на узенькой задней скамеечке, Офелия угрюмо смотрела на окружающую толпу. Среди всех этих туник, тог, кафтанов, шалей, сари, поясов, сандалий, тюрбанов и зонтиков затерялся ее шарф. Где же он?

Ни одна из достопримечательностей, которые показывал ей Амбруаз, не смогла развеять мрачное настроение девушки: ни большие каскады Пирамиды, ни величественные статуи Елены и Поллукса, ни агора с ее грандиозным амфитеатром, ни исследовательский центр, где ежедневно собирались лучшие инженеры со всех ковчегов.

У Офелии вызвала интерес только эмблема в виде солнца со словами «Светлейшие Лорды», которая красовалась на мраморных фасадах и колоннах каждого здания. Она обнаружила такую же эмблему, вышитую золотыми нитками, даже на изнаночной стороне своей тоги.

– А что такое «Светлейшие Лорды»? – спросила она, задыхаясь от напряжения.

В этот момент она с трудом толкала кресло Амбруаза вверх по нескончаемому пандусу. Задача была не из легких: ее сандалии скользили по хвойным иголкам, которые в обилии сбрасывали наземь сосны, сотрясаемые раскаленным ветром.

– Светлейшие Лорды, miss, – очень древнее объединение, союз меценатов, оказывающих поддержку всем видам общественно-полезного производства. Они настоящие филантропы!

Офелия потерла о булыжник сандалию, чтобы содрать с подошвы прилипший комочек смолы. Филантропы, разукрасившие своей рекламой все стены в городе… Ну-ну…

– Если я правильно поняла, они очень влиятельны?

– Да, можно сказать и так. Они управляют всеми делами Монетного двора, Семейного дома и Дворца правосудия. Светлейшие Лорды не просто состоят на службе у города – они сами и есть город. Лорд Поллукс и леди Елена не принимают ни одного решения без консультации с ними. Это именно они восстановили тот самый Индекс, о котором я вам говорил. Ну, вы знаете, о чем я… запрещение упоминать обо всем, что связано с… well… с войной, – еле слышно шепнул он.

Офелия сразу поняла, кто такие эти Лорды: они правят Вавилоном, как Настоятельницы – Анимой, то есть служат Богу в качестве Попечителей. И если их власть над ковчегом настолько безгранична, как утверждает Амбруаз, ей следует удвоить бдительность, чтобы не попасться им на глаза.

Девушка так глубоко задумалась, что вздрогнула от испуга, когда ей в лицо врезалось огромное птичье перо, едва не разбившее очки. Пандус, который они одолели, выходил на широкую террасу, нависавшую над пустотой: за каменной балюстрадой простиралось бездонное небо. А на краю террасы находился железнодорожный перрон, где стоял состав из нескольких вагонов, казалось, уже готовый двинуться в путь, то есть в облака, – больше ехать было некуда. Последние пассажиры торопливо занимали свои места.

– Мы как раз вовремя, трамаэро сейчас отправится, – с улыбкой сказал Амбруаз, взглянув на вокзальные часы.

Офелия заколебалась. Она не могла оторвать взгляд от гигантских крылатых существ, восседавших на крыше переднего вагона. Какой-то чернокожий человек с золотистыми волосами – вероятно, родом с Тотема (Офелия читала про этот ковчег в учебнике географии), – сновал между ними, проверяя упряжь.

– Кто они? Звери?

Амбруаз ответил Офелии только после того, как ему удалось в своем кресле втиснуться в ближайший вагон и приложить к валидатору два билета:

– Это химеры, miss. Они сильны, как кондоры, и безобидны, как канарейки.

Начальник вокзала дал свисток, и крыша вагона заскрежетала под когтями птиц. Поскольку все скамьи были заняты, Офелия инстинктивно ухватилась за кресло Амбруаза.

– А этот… трамаэро… не слишком тяжел для таких птиц?

– Конечно, тяжел, – ответил Амбруаз, к великому беспокойству девушки. – Но они его не тащат на себе всю дорогу – только запускают в небо. А дальше трамаэро летит в невесомости. Худшее, что может случиться, – химеры прекратят полет, и вагоны зависнут в воздухе. Но такого здесь не бывает, – заверил он, указав на бритоголовую женщину, обходившую скамейки с пассажирами. – На борту всегда работают циклопы, и они контролируют гравитационные поля. Я вас успокоил, miss?

– Более или менее.

Офелия прислонилась к окну; трамаэро с металлическим скрежетом несся сквозь пустоту. Полет напомнил ей гонку воздушных саней, которые мчали ее в Небоград, но был еще более фантастическим.

Убедившись, что им не грозит падение, девушка успокоилась и стала разглядывать пассажиров, которые, видимо, давно привыкли к подобным перелетам и уделяли больше внимания своим книгам, чем пейзажу за окнами. Все они выглядели очень молодыми, очень серьезными, поглощенными чтением и не склонными к болтовне.

– Студенты, – шепнул ей Амбруаз. – Трамаэро сначала доставит их в наши пять академий и в Школу виртуозов и только потом остановится у Мемориала. Так что у нас полно времени… А известно ли вам, что в пустоте между ковчегами было предпринято множество изысканий? – неожиданно спросил он. – И выяснилось, что ни одно живое существо – ни человек, ни птица – не способно провести в этом пространстве больше нескольких часов, хотя там вполне достаточно кислорода. Чем дальше в него проникаешь, тем хуже себя чувствуешь. Мой отец однажды решил проделать такой опыт, надев скафандр своего изобретения. Ему хотелось сфотографировать Ядро Мира – ну, знаете, то, где бушуют постоянные вихри. Он выдержал шесть часов тридцать девять минут и потом признался мне, что они были самыми тяжкими в его жизни. Как будто там действовала неведомая сила, которая выталкивала его прочь. Просто фантастика, не правда ли, miss Евлалия? Похоже, ядро нашей прежней планеты стремится напомнить нам, чем оно некогда было. Моего отца очень огорчает это препятствие: ведь иначе он мог бы перелетать с ковчега на ковчег по прямой, не тратя времени на то, чтобы огибать контуры древнего мира.

– Вот как? – вежливо отозвалась Офелия.

По правде говоря, ее куда больше занимала предстоящая встреча с безглавым солдатом, чем рассуждения Амбруаза.

– А кстати, известно ли вам, что ковчеги не подчиняются законам гравитации? Все небесные тела тяготеют друг к другу с той или иной силой в зависимости от их массы и расстояния между ними. Все – но только не ковчеги. Они сохраняют между собой постоянную дистанцию и вращаются в пространстве с одинаковой скоростью, в едином ритме, словно по-прежнему объединены в одно общее небесное тело. Ученые называют это явление планетарной памятью.

Офелия спросила себя: как ученые отнеслись бы к тому, что в расколе мира виновен злой гений апокалипсиса, заключенный в зеркале?

Амбруаз продолжал говорить за двоих и умолк лишь тогда, когда они прибыли на конечную станцию. Офелия запрокинула голову, и ей пришлось прикрыть очки ладонью от жгучего солнца, чтобы рассмотреть башню Мемориала. Ее гигантские размеры и ослепительно сверкавший стеклянный купол наводили на мысль о маяке, призванном озарять Вселенную. Крошечный ковчег, служивший основанием башни, казался смехотворно малым в сравнении с такой громадиной; какому безумному архитектору пришло в голову возвести над пустотой разрушенную некогда половину башни?! Сотни обезьян прыгали по лианам на ее стенах из грубого камня, которые то и дело исчезали в наплывающих облаках.

Офелия взошла на стилобат, и ее поглотила тень Мемориала. Статуя оказалась точно в том месте, которое было изображено на открытке, – перед широкими застекленными окнами у входа в башню.

– Вы именно ее искали? – спросил Амбруаз.

Девушка ответила не сразу. Теперь, когда она увидела статую вблизи, ей стало ясно, что та совсем не похожа на безглавого солдата из ее видéния. Да и вообще на солдата или просто человека – какой-то бесформенный идол, разъеденный эрозией и сплошь опутанный лианами, из-под которых выступал лишь носок железного кованого сапога, более гладкий и светлый, чем остальная фигура.

– Этот памятник можно считать общественным достоянием, не так ли?

– Да, miss, – растерянно ответил Амбруаз. Он удивился еще больше, когда Офелия вручила ему свою сумку и сняла перчатки. Убедившись, что поблизости никого нет, она растерла влажные от пота ладони, чтобы высушить их. Чем ближе девушка подходила к статуе, тем сильнее она ощущала лихорадочную дрожь в позвоночнике – такое бывало всякий раз, как она готовилась пройти назад по времени. С каждым вздохом она все больше отрешалась от себя, и вот уже забыла о страхе, забыла о жаре, забыла даже, почему оказалась тут, и, когда наконец почувствовала абсолютную пустоту внутри, приложила руки к железному сапогу.

Тень Мемориала отхлынула, как морская волна, солнце в небе начало клониться обратно к востоку. День уступил место прошедшей ночи, ночь обернулась вчерашним днем, и время взорвалось под пальцами Офелии. Это были уже не ее пальцы – а сотни, тысячи чужих пальцев, гладивших сапог статуи, день перед днем, год перед годом, век перед веком.

Чтобы найти удачу.

Чтобы преуспеть.

Чтобы исцелиться.

Чтобы посмеяться.

Чтобы возвыситься.

Чтобы выжить.

И внезапно, когда Офелия уже почти растворилась в этом множестве неизвестных рук, она обрела свои собственные. Вернее, они были ее руками, но не принадлежали ей. Она смотрела на статую своими глазами, но и они не принадлежали ей. Солдат из блестящего металла гордо вздымал ружье над кустами цветущей мимозы, над несуществующей головой, снесенной снарядом, над разрушенным фасадом школы.

– Miss? – беспокойно окликнул ее Амбруаз, подогнав ближе свое кресло.

Офелия взглянула на свои руки – теперь действительно свои, сотрясаемые дрожью. Значит, это началось снова. Она проникла в прошлое Бога, как в свое собственное. Девушка подняла голову к куполу Мемориала, высившегося на месте школы, разрушенной войной. Да, всё так… Вот и кусты мимозы, обрамляющие центральную аллею: Офелия не узнала их просто потому, что на открытке они еще не расцвели.

Обезглавленный солдат. Золотистая мимоза. Бывшая школа.

– Это здесь, – прошептала она.

Здесь она пройдет по следам Бога. И здесь она пройдет по следам Торна.