Таксвист

Офелия со всех ног бежала вдоль рельсов за ушедшим трамваем. Пот заливал ей глаза; руки, расцарапанные при падении, саднило, поврежденное ребро разболелось не на шутку, а легкие горели огнем. После моста и нескольких улиц трамвайные пути раздвоились. В какую же сторону свернул ее трамвай? Девушка озиралась в поисках указателя, но видела вокруг себя, в галдящей толпе, только горожан, омнибусы, коляски рикш, велосипеды, животных и роботов.

В этой всеобщей сумятице Офелия чувствовала себя безнадежно одинокой. Как ей теперь найти свой шарф? Как разыскать Торна? И как она могла так необдуманно пойти на эту авантюру, вообразив, что справится без посторонней помощи?! Ведь и тетушка Розелина, и Арчибальд, и Гаэль с Ренаром умоляли ее потерпеть, но Офелию гнало вперед нетерпение.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась она к рикше, – как мне найти конечную остановку трамвая, идущего от рынка?

Но когда тот повернул к ней безликую голову, Офелия поняла, что разговаривает с роботом. Его пассажирка, дремавшая под навесом коляски, сонно ответила вместо него:

– Девушка, вам следует наводить справки у гида-постового.

– У какого… гида?

Пассажирка приоткрыла глаза, и ее нос, в котором поблескивало кольцо, внезапно вздрогнул, словно принюхивался к Офелии на расстоянии.

– Гиды-постовые стоят на всех перекрестках, они информируют людей. Я вижу, вы нездешняя, так позвольте дать вам совет: оденьтесь поприличнее.

Офелия удивленно смотрела вслед коляске. Ее скромное серое платьице было, конечно, не первой свежести, но все-таки… ведь не разгуливает же она голая! Оглядевшись, девушка увидела на перекрестке железную статую – высокого робота с восемью руками, которые указывали в разные стороны; видимо, это и был тот самый гид-постовой.

– Э-э-э… как мне найти трамвайное депо? – спросила у него Офелия.

Постовой молчал. Но тут девушка заметила в цоколе статуи, окруженной цветником, ручку – примерно такими, только поменьше, заводят музыкальные шкатулки. Раздвинув зелень, она взялась за ручку и несколько раз повернула ее.

– ЗАДАЙТЕ СВОЙ ВОПРОС! – громко произнесла статуя.

– Скажите, где находится конечная остановка трамваев, идущих от рынка?

– КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ!

– Ну, или бюро находок?

– ЧТО ИЩЕШЬ, ТО ВСЕГДА НАЙДЕШЬ!

– Или здание Двадцать второй Межсемейной выставки?

– МЕЖ СЛЕПЫХ И КРИВОЙ – КОРОЛЬ!

– Э-э-э… спасибо, конечно…

Офелия в полном разочаровании прислонилась к умолкнувшей статуе. Теперь при ней остались только часы Торна да старая почтовая открытка. Она лишилась и документов, и сменной одежды, и своего шарфа – ну как он, бедный, выживет один в этом непостижимом городе?!

«Что, если кто-нибудь найдет мою сумку, – подумала Офелия, яростно массируя веки. – Найдет и передаст ее жандармам Поллукса. Тогда, вполне возможно, Бог узнает о том, что на Вавилоне появился живой шарф».

И, значит, едва попав на Вавилон, она утратит все шансы на успех.

– Судя по вашей реакции, miss, попытка оказалась неудачной?

Девушка удивилась, услышав обращенный к ней человеческий голос. Она поправила очки и увидела перед собой мальчика-подростка, сидевшего в деревянном резном кресле под сенью прикрепленного к спинке большого солнечного зонта. Ослепительная белизна одежды подчеркивала бронзовый цвет его кожи. В этом юноше чувствовалось нечто странное – Офелия не могла определить, что именно. На самом деле он выглядел бы гораздо уместнее в светском салоне, нежели посреди улицы, в галдящей толпе. Но он не обращал на прохожих никакого внимания, его любопытство привлекла именно Офелия.

– Этот гид-постовой – робот, – сказал он наконец, кивком указав на статую. – Вы должны назвать ему точный адрес, иначе он вас не поймет. И кроме того, не хочу вас обидеть, miss, но мне кажется, ваш акцент слишком непривычен для него.

Подросток и сам говорил с акцентом – видимо, с вавилонским, – в котором сочетались напевность и четкость звуков. В этом юноше все было изящно и мягко: нежные оленьи глаза, длинные черные шелковистые волосы, тонкие черты лица и даже красиво уложенные складки одежды. Офелия была явно старше его годами, но сейчас чувствовала себя перед ним беспомощным ребенком.

– Я потеряла сумку и документы, – сказала она, сама устыдившись своего дрожащего голоса. – И не знаю, что делать. Я тут впервые, на Вавилоне…

Подросток с трудом шевельнулся в своем кресле, и Офелию снова поразила в нем какая-то непонятная странность.

– Пройдите вон по тому бульвару до самого конца, а затем по мосту, – ответил он, рукой указывая направление. – Оттуда вы увидите очень высокое здание, похожее на маяк; оно заметно даже издали, так что вы уже не заблудитесь.

– А что это за здание?

Подросток слегка улыбнулся.

– Мемориал Вавилона. Именно там проходила Двадцать вторая Межсемейная выставка. Вы ведь о ней спрашивали гида, не так ли? Sorry, miss, я не удержался и подслушал вас. Мой отец называет любопытство «прекрасным недостатком», а я вечно вмешиваюсь в то, что меня не касается. И еще слишком много говорю, – смущенно добавил он, – но это я тоже унаследовал от отца. А по поводу сумки не переживайте: я уверен, что она скоро найдется. На Вавилоне честность считается гражданским долгом.

Офелия не знала, как его благодарить. Этот мальчик вернул ей бодрость духа.

– Спасибо вам, месье?..

– Амбруаз. Только, пожалуйста, без «месье», miss.

– А я Оф… Евлалия. Спасибо, Амбруаз!

– Удачи вам, Евлалия, и…

Он явно хотел добавить еще что-то, но смолчал. Офелия побежала прямо через площадь, запруженную транспортом, под возмущенные звонки велосипедистов и рикш, но все-таки, не удержавшись, посмотрела назад: ее мучило ощущение, что она упустила нечто важное. И поняла, чтó именно, увидев, как Амбруаз пытается привести в движение свое кресло.

Кресло было инвалидным. И одно из его колес застряло между булыжниками мостовой.

Офелия кинулась обратно, вызвав новую бурю негодования водителей, и налегла всем телом на спинку кресла, чтобы высвободить колесо. Амбруаз удивленно взглянул на нее: он думал, что девушка уже далеко.

– Просто смешно, – сказал он со смущенной улыбкой, – всякий раз я тут застреваю. Вот из-за этого я никогда не стану хорошим таксвистом.

– Таксвистом?

– Да, miss, так называется водитель такси, которое останавливают свистом. Разве на вашем ковчеге таких нет?

Офелия ограничилась неопределенным кивком, и Амбруаз снова удивленно посмотрел на нее.

– Я помог вам, а вы помогли мне. Теперь мы друзья.

Это заявление прозвучало так искренне, что Офелия не раздумывая пожала протянутую руку юноши. Вот тут-то она и поняла, в чем крылась главная странность: его правая рука находилась слева, а левая – справа. И судя по тому, куда смотрели носки его туфель без задников, с ногами дело обстояло точно так же. Офелия никогда еще не видела такой необычной аномалии, как будто Амбруаз тоже ухитрился когда-то застрять в зеркале.

– Если я устрою вас в качестве таксвиста, miss Евлалия, садитесь в мой экипаж!

Он повернул какую-то рукоятку, и за спинкой его кресла со скрежетом выдвинулась узкая скамеечка; Офелия неловко уселась на нее и чуть не упала, когда Амбруаз отпустил тормоз и «экипаж» рванулся вперед. Тряска была такая, что девушка ощущала под собой каждый встречный булыжник. Ей приходилось несколько раз покидать свое место, чтобы вызволить колеса, застревавшие между камнями. Большой зонт, плохо прикрепленный к спинке кресла, раскачивался под порывами ветра; его скрип заглушал мягкий голос Амбруаза, который что-то рассказывал, пытаясь развлечь свою пассажирку. Словом, поездка оказалась не очень-то комфортной, но Офелия забыла обо всех неудобствах в тот миг, когда кресло въехало на мост и Амбруаз указал ей своей «перевернутой» рукой на здание вдали.

Под бездонным небосводом высилась, пронзая море облаков, гигантская башня в виде спирали, увенчанная стеклянным куполом; она располагалась на ковчеге-спутнике, таком крошечном, что один ее бок висел над пустотой. Однако архитектурное равновесие было соблюдено настолько искусно, что это сооружение, вопреки всему, выглядело незыблемым.

– Это и есть Мемориал Вавилона, наше самое древнее здание, – объявил Амбруаз. – Его возвели еще до Раскола, но от той постройки осталась только половина. Ходят слухи, что там заключена коллективная память человечества.

«Память человечества», – повторила про себя Офелия. При мысли, что Торн, быть может, отправился именно туда, у нее гулко забилось сердце. Она перегнулась через спинку кресла, чтобы Амбруаз мог ее расслышать.

– Значит, только половина?

– Часть башни обрушилась в момент Раскола, но Лорды восстановили ее много веков назад. Я люблю бывать в Мемориале, там столько интересных книг! Я готов сидеть в библиотеке с утра до ночи! Обожаю чтение, а вы? Как-то раз даже сам попытался что-то написать, но, видно, я не только скверный таксвист, но и скверный сочинитель: увлекаюсь и все время застреваю на побочных темах. Только не подумайте, что Мемориал – какая-нибудь старая замшелая библиотека, miss Евлалия. Это самое что ни на есть современное книгохранилище, там есть и семейнотеки, и трансцендии, и фантопневматика! И все это создали Лорды!

Офелия понятия не имела, что такое семейнотеки, трансцендии и фантопневматика, но слово «Лорды» ей почему-то было знакомо. Потом она вспомнила, что видела его на всех рекламных плакатах, облепивших трамваи.

– А безглавый солдат? – спросила она. – Он у вас тут есть?

Амбруаз так резко нажал на рычаг тормоза, что Офелия ударилась головой об его затылок.

– Никогда не говорите так на людях, miss, – прошептал он, испуганно глянув через плечо на девушку. – Не знаю, как оно принято у вас, но здесь, на Вавилоне, действует Индекс.

– Индекс?

– Да. Это список всех слов, которые запрещено произносить вслух. Всех, которые имеют отношение к… ну, вы понимаете… – Амбруаз наклонился к Офелии и шепнул ей на ухо: – К войне.

У Офелии снова бешено застучало сердце. Значит, табу, введенные Богом, действуют и на Вавилоне?!

– Я полагаю, что вы имели в виду старинную статую у входа в Мемориал, – продолжал Амбруаз уже более непринужденно, снова приведя в движение свое кресло. – Ей столько же веков, сколько и башне.

– А как туда попасть?

– На трамаэро, miss.

Офелия уже собралась спросить у юноши, что такое трамаэро, но он ее опередил:

– Послушайте, если вы хотите посетить Мемориал или разыскать свою сумку, вам прежде всего нужно переодеться. Вас никуда не впустят в этом платье.

– Не понимаю, почему? – сердито спросила Офелия. – Чем оно плохо, мое платье?

Амбруаз рассмеялся от души.

– Я приглашаю вас к себе домой, miss Евлалия! Мне придется кое-что объяснить вам.

Дом Амбруаза никак не походил на скромное жилище, которое, по мнению Офелии, подобало бы простому таксвисту. Инвалидное кресло въехало под крышу портика, где между колоннами мерцали водоемы с кувшинками. За галереей находился дом, куда уже не проникали уличные запахи и гомон толпы. У входа Офелию и Амбруаза встретила целая армия роботов-слуг в ливреях. Прохлада внутри дома вызвала у девушки блаженный вздох: ее затылок, уже не защищенный косой, раскалился на солнце.

Она сошла со своего насеста и растерянно оглядела атриум. Статуи и роботы, мраморные столики и телефонные аппараты, свечи в шандалах и электрические лампы: здесь самая изысканная старина мирно соседствовала с самыми современными технологиями. Этот дом был воплощением эклектической атмосферы всего города.

– Неужели вы здесь живете?

– Да, я и мой отец. Хотя в основном только я. Отец нечасто бывает дома.

С этими словами Амбруаз указал на портрет в дальнем конце атриума. На нем был изображен в полный рост человек с длинными белыми волосами, в маленьких розовых очочках, сквозь которые хитро поблескивали его глаза.

– Да это же знаменитый путешественник Лазарус! – воскликнула Офелия. – Неужели он ваш отец? Я однажды встречалась с ним.

– Ничего удивительного. Все знают моего отца, а мой отец знает всех.

Офелия мысленно отметила, что во взгляде подростка, устремленном на портрет, было больше грусти, чем гордости. Видно, сыну нелегко найти себе место в такой насыщенной жизни, какую ведет его отец…

– И у вас нет здесь других родственников?

– Нет, ни близких, ни друзей. По крайней мере среди людей, а не роботов.

Офелия взглянула на механических слуг, которые довольно-таки неуклюже снимали зонт с инвалидного кресла. И попыталась представить себе, каково это – расти в окружении безликих железных созданий, из чьих животов то и дело вылетают изречения типа «Постоянство – основа добродетелей» или «Бутерброд всегда падает маслом вниз».

– Я часто говорю отцу, что пословицы – не лучший способ общения, – вздохнул Амбруаз, – но он так упрям, его не переспоришь.

– Значит, роботов в вашем городе изобретает именно он? – удивленно спросила Офелия. – Я знала, что он торгует автоматами, но понятия не имела, что он их сам и создает.

– Мой отец родился в семье бесправных, но это не мешает ему быть гением. Он получил статус гражданина лишь благодаря своим заслугам.

– И ваша семья наверняка занимает высокое положение?

Амбруаз нахмурился и помедлил с ответом, словно не сразу понял Офелию.

– Да, мой отец занимает высокое положение, хотя ему далеко до Лордов. Но я тут ни при чем: мне-то не удалось принести пользу городу. Я всего лишь иждивенец.

Юноша произнес это слово с такой горечью, что сразу стало ясно: быть иждивенцем в Вавилоне позорно. Развернув кресло, он проехал между внутренними колоннами атриума, продолжая говорить с наигранным оживлением, не переводя дыхания, словно хотел заполнить голосом огромные пустые пространства этого дворца:

– Перед тем как стать таксвистом, я испробовал множество других занятий, но во всех потерпел неудачу. Видите ли, я не способен ни к каким ремеслам. Даже печатать на машинке мне неимоверно трудно. Вот если бы какой-нибудь добрый дух спросил меня, кем я хочу стать, я бы ответил без колебаний: визионером! Как это, наверно, увлекательно – рассматривать микробов невооруженным глазом, вы согласны? Или акустиком. Ведь это же потрясающе: сколько можно узнать о мире всего лишь с помощью ультразвуков! Да я бы согласился даже на обонятеля или дегустатора. Вот осязателем я стать не могу – у меня же руки перепутаны местами. Правда, отец мне твердит, что сам факт моего существования делает меня важной персоной в нашем городе. Но, похоже, так думает лишь он один.

Офелия шла за креслом Амбруаза, слегка оглушенная его болтовней, и все меньше и меньше понимала это общество, где считалось хорошим тоном вытолкнуть из трамвая иностранку и дурным – заботиться о собственном сыне, где никого не шокировало, что молодая девушка пришла одна в дом к молодому человеку. Теперь ей казалось, что ни Полюс, ни Анима, ни учебники географии не подготовили ее к жизни на Вавилоне. Здешний мир подчинялся другим законам, совершенно не похожим на те, к которым она привыкла.

Первое впечатление переросло в уверенность, когда Амбруаз впустил ее в элегантно обставленную гардеробную и распахнул резные дверцы низких шкафов, приспособленных к размерам его кресла. В них лежала одежда, сложенная идеально ровными стопками и такая же белая, как та, что была на нем сейчас.

– Miss Евлалия, вы должны понять одну вещь: местные жители судят друг о друге по тому, как они выглядят. На Вавилоне действует кроме гражданского и уголовного кодексов в высшей степени строгий дресс-код. Например, мне как бесправному закон предписывает носить только белое. А вы тоже из рода бесправных?

– Э-э-э… я анимистка. В восьмом колене, – торопливо добавила Офелия, вспомнив свое потерянное фальшивое удостоверение личности.

– В восьмом колене? Ну, при таком неясном семейном статусе вы вполне можете тоже ходить в белом. Размер у вас маленький, но ведь я и сам невысок. Моя одежда вам придется почти впору.

– А вы считаете, что мне приличнее носить мужскую одежду, чем свое платье?

Амбруаз, который в это время разворачивал какое-то длинное белое полотнище, изумленно взглянул на девушку и слегка улыбнулся.

– Прошу прощения, мне, конечно, далеко до отца, который знает нравы и обычаи на других ковчегах. Здесь у нас нет разницы между полами. Если я правильно понял, на вашем ковчеге мужчины одеваются не так, как женщины?

Офелия с трудом сдержала усмешку, на миг представив себе Торна в коротком сером платьице.

– Да, именно так.

– Очень интересно. Тем не менее, miss Евлалия, главная проблема состоит в том, что фасон вашего платья не включен в наш дресс-код. А публичное нарушение этого закона рассматривается как вызов обществу и, конечно, чревато печальными последствиями.

Офелия недоуменно подняла брови. Она и представить себе не могла, что ее старомодное платье, застегнутое до самого подбородка, способно превратить свою владелицу в сомнительную особу.

– Гардероб человека варьируется в зависимости от возраста, профессии и гражданского статуса, – объяснял Амбруаз, роясь в шкафу. – У нас полноправные граждане носят одни цвета, а бесправные – другие.

– Бесправные – это, кажется, те, что живут на Вавилоне, но не являются потомками Поллукса? – уточнила Офелия, вспомнив один пассаж в своем учебнике географии.

– Не совсем так, – ответил Амбруаз, снисходительно улыбнувшись. – Дети Поллукса действительно считаются гражданами по праву рождения, они могут голосовать, избирать и быть избранными. Но гражданином можно также стать за важные заслуги, полезные городу, как в случае с моим отцом. Этот закон действует с тех пор, как Вавилон заключил торговые соглашения с другими ковчегами. Вы, наверно, заметили на улицах представителей многих Семей, которые переселились сюда из разных мест: с Флоры, Тотема, Циклопа, Пломбора, Гелиополиса. Ну и, конечно, бесправных, – добавил он, на сей раз с ноткой пренебрежения в голосе. – Нас зовут Крестниками Елены. У леди Елены никогда не было детей, и она стала официальной крестной матерью всех, кто не принадлежит к потомкам Поллукса. Вы тоже будете считаться ее Крестницей, пока не покинете Вавилон.

Офелия очень надеялась, что избежит такой чести. В последний раз, когда она попала под опеку Духа Семьи, это едва не стоило ей жизни.

– Но вернемся к одежде, – сказал Амбруаз, снова ныряя в шкаф. – Вы должны помнить, что каждое украшение, каждая деталь вашего костюма имеет вполне определенное значение. По сути дела, это особый код! И если вы рассчитываете прожить на Вавилоне подольше, советую вам усвоить наши местные обычаи, чтобы избежать недоразумений.

Офелия всегда надевала не глядя первое попавшееся платье, но теперь поняла, что раствориться в толпе Вавилона не так-то просто: для правильной экипировки ей понадобится немало усилий.

– А как поступают с теми, кто одевается вразрез с правилами?

– Они должны заплатить штраф городу. И чем серьезнее нарушение, тем выше штраф.

Девушка выронила стопку одежды, которую вручил ей Амбруаз. Печально было сознавать, что, родившись с нормальными руками, каждая на своем месте, она еще более неуклюжа, чем он.

– Оставайтесь у нас ночевать, – предложил ей юноша, взглянув на меркнущий дневной свет за окнами. – А завтра, с утра пораньше, мы отправимся на поиски вашей сумки.

– Но Мемориал… Разве в него невозможно попасть уже сегодня?

Амбруаз изумленно воззрился на свою гостью.

– Да он закроется раньше, чем мы туда доедем. Я вижу, это место сильно привлекает вас. Что именно вы хотите там найти?

– Это… личное, – ответила Офелия и тут же упрекнула себя за резкость, увидев, как с лица Амбруаза сбежала улыбка.

– О, простите мою нескромность. Идите за мной, miss, вам, наверно, нужно умыться и отдохнуть. И, я думаю, вы проголодались. Разделите со мной ужин?

Офелия подобрала с пола упавшие вещи, поправила очки и взглянула на кресло, которое, мерно поскрипывая, уже катилось к двери.

– Амбруаз!

– Да, miss?

– Скажите, почему вы мне помогаете?

Колесики кресла внезапно замерли, взвизгнув на мраморном полу, но Амбруаз не обернулся. Офелия издали увидела, как его необычные руки вцепились в подлокотники.

– Потому что вы не робот.