Утро выдалось солнечным, но прохладным. Очевидно, сказывались последствия вчерашней непогоды: на уличном термометре был зафиксирован круглый и гордый «ноль», а под подошвами утеплённых сапог весело и непринуждённо похрустывал бело-сизый снег.

— Ерунда ерундовая, — бодро шагая по улицам Лонгьира, бормотал Тим. — Уже к полудню, наверняка, будет плюс пять-семь градусов, а к вечеру, глядишь, весь выпавший снежок и растает. Если, понятное дело, Господь Бог этому не воспротивится…

Он добрался до ангара, сбросил с плеч тяжёлый рюкзак, отомкнул ворота, выкатил тележку с мотодельтапланом наружу и произвёл короткое предполётное ТО: проверка показателей различных датчиков при работающем двигателе, регулировка гидравлической и охлаждающей систем, а в завершении процесса (уже, понятное дело, при выключенном движке), заправка топливного бака горючим.

Тим дотащил тележку до низенького мола, спустил «Bidulm-50» на воду (вернее, на идеально-неподвижную гладь Ис-Фьорда), развернул летательный аппарат боком и зафиксировал его на месте с помощью двух специальных штырей-якорей, вдавленных — через проушины в корпусе катамарана — в податливый песчаный грунт. После этого он вернулся к ангару, забрал оставленный там накануне винчестер, запер ворота, подхватил на плечи рюкзак, оттранспортировал его к мотодельтаплану и закрепил (предварительно достав из рюкзака пухлый полиэтиленовый пакет), в грузовой сетке, расположенной за задним сиденьем. Винчестер же был вставлен в специальную прорезь в корпусе. Вставлен и зафиксирован «до щелчка».

Всё, можно было взлетать. Естественно, вытащив из грунта штыри-якоря, оттолкнувшись от берега и заняв место пилота.

Закурив, Тим взглянул на наручные часы и — то ли удовлетворённо, то ли расстроено — отметил:

— Восемь сорок, а напарницы до сих пор нет. Передумала, понятное дело, мол, холодновато будет для нежного девичьего организма. Ну, и ладно. Подумаешь. Оно, если вдуматься, и к лучшему…, — бросил взгляд в сторону складских ангаров и — то ли расстроено, то ли восхищённо — хмыкнул: — Смотри-ка ты, идёт. Липучка рыжая…

— Защитникам и охранителям дикой природы — привет! — подойдя к берегу фьорда, поздоровалась Илзе.

— Репортёрам — аналогично. А также — курсанткам, возжелавшим освоить высокое искусство полётов на мотодельтаплане.

— Жду ваших указаний, господин инструктор.

— Рюкзачок сними.

— Сняла, господин инструктор.

— Курсант Вылкаст!

— Здесь!

— Отставить! На моё обращение следует отвечать: — «Я!». Пробуем ещё раз… Курсант Вылкаст!

— Я!

— Смирно! Молодцом… Вольно! Итак, доложись-ка по форме одежды.

— Полушубок на оленьем меху…

— Отставить! Так не пойдёт, — начальственно нахмурился Тим. — Изволь начать в обратном порядке. То бишь, с нижней одежды. И нечего тут смущаться и краснеть. Речь, просто-напросто, идёт о здоровье курсанта, вверенного мне на попечение. Погода нынче стоит холодная. Поэтому хотелось бы избежать незапланированных переохлаждений и неожиданных простуд. Не более того… Итак?

— Ну, лифчик и трусики. Поверх — термобельё…

— Чьего производства — термобельё?

— Кажется, голландского. Или же английского? — засомневалась Илзе. — Не помню точно… А что? Это имеет какое-то значение?

— Имеет. Причём, очень большое. К примеру, если бы на тебе было надето термобельё китайского производства, то о сегодняшнем полёте пришлось бы сразу забыть. Тебе забыть, курсант женского пола, я имею в виду… И крепко запомни на будущее. Самое лучшее и надёжное термобельё — финское. За ним идут — по ранжиру — норвежское, канадское и шведское.

— Спасибо за совет, господин инструктор. Обязательно запомню… Разрешите продолжать?

— Разрешаю, — вальяжно кивнул головой Тим, которому всё происходящее начинало даже нравиться. Напоминало какую-то откровенно-детскую игру, но — вместе с тем — и интересную. Почему бы, в конце-то концов, и не поиграть немного, давая огрубевшей брутальной Душе кратковременный отдых?

Девушка продолжила:

— Верхняя часть торса: собачья шапка-ушанка с крепкими шнурками-завязками, тёплый свитер двойной вязки, шарф из овечьей шерсти, полушубок на оленьем меху и толстые-толстые вязаные перчатки. Нижняя часть торса: ватные штаны — в таких местные шахтёры спускаются в угольный забой, а также носки — обычные и шерстяные.

— Обувь?

— Зимние ботинки на толстой подошве. Входят в экипировку норвежских военных. Всё, доклад закончен.

— Придётся внести в твой гардероб одно изменение, — многозначительно покачал головой Тим. — Уточняю. Существенное и важное изменение.

— Какое? — насторожилась Илзе.

— Шапка не годится.

— Почему?

— По кочану, — Тим склонился над пухлым полиэтиленовым пакетом. — Вот, держи. Это — шерстяной наголовник с прорезями для глаз и рта. Чтобы щёки ненароком не обморозить в полёте. Ледяной поток встречного воздуха и всё такое прочее… А это — лётный утепленный шлемофон. Надевается поверх наголовника.

— Встроенные (вшитые?), громоздкие наушники. От каждого из них отходит по толстому проводу. Провода замыкаются на чёрной продолговатой коробочке… Что это такое? Зачем?

— Затем. Портативная лётная рация. Чтобы члены экипажа во время полёта могли поддерживать между собой полноценную связь. Много ли накричишь сквозь шум работающего двигателя? Так, только крохи сущие. И то далеко не всегда… Смотри, у меня имеется точно такой же комплект. Наблюдай внимательно… Вот так правильно надевается наголовник. А поверх него пристраивается шлемофон и надёжно фиксируется с помощью застёгнутого ремешка… Ну, и как я тебе?

— Знатная страхолюдина, — язвительно хихикнула Илзе. — Ты и без этих лётных причиндалов был не очень — в плане внешности. То есть, откровенно не дотягивал до гламурных красавчиков с обложек модных глянцевых журналов. А сейчас, и вовсе… Б-р-р-р! Во сне увидишь — от страха описаешься.

— Ну-ну, — обиженно набычился Тим. — Сейчас на тебя, курсант, посмотрим. Давай, напяливай амуницию… Ну, знаешь! Тебе даже идёт. Похорошела просто несказанно.

— Подкольщик, тоже мне, выискался…

— Отставить!

— Есть, отставить!

— То-то же… Значится так. Объясняю порядок осуществления связи в полёте. Чёрная коробочка одновременно является передатчиком, приёмником и записывающим устройством. На ней расположено две кнопки — белая и красная. Нажимаешь на белую, и в моих наушниках начинает тоненько пиликать зуммер, сигнализируя о твоём горячем желании поболтать. Я, естественно, тоже жму на белую кнопочку. Всё, связь установлена. Общаемся… Всё ясно?

— Железобетонно, — кивнула головой Илзе. — Чай, не второй бином старика Ньютона. А потом, когда разговор завершён, мы дружно нажимаем на красные кнопки…

— Отставить!

— Есть, отставить!

— Когда разговор закончен, то необходимо (чтобы понапрасну не разряжались аккумуляторы), повторно побеспокоить белые кнопки.

— А зачем тогда нужны красные?

— Для запуска-остановки магнитофона. Зачем записывать разговоры пилотов на магнитофон? Ну, мало ли… Привожу конкретный пример. Ты же во время нашего предстоящего полёта будешь пользоваться видеокамерой, усердно снимая тутошние экзотические пейзажи?

— Обязательно буду.

— А актуальные и живые комментарии к снимаемым сюжетам, они ох как важны. Поэтому ты летишь на мотодельтаплане, снимаешь природные красоты Западного Шпицбергена и — одновременно с этим, предварительно включив магнитофон, — комментируешь увиденное. Если же при этом будут нажаты и две наши белые кнопки, то и я подключусь к процессу. То есть, буду внимательно слушать твои цветистые и восторженные речи, поправлять — ежели что, а также отвечать на каверзные и животрепещущие вопросы… Как оно тебе?

— Тимофей, ты такой…

— Брут. Точка.

— Извини, пожалуйста… Брут, ты…м-м-м, ты — настоящий друг, товарищ, соратник и деловой компаньон. Вот.

— Польщён, понятное дело, — буркнул Тим.

— Слушай, а к чему нам сегодня все эти серьёзности? — спросила Илзе. — Всякие там наголовники, шлемофоны, портативные рации и повышенная утеплённость? От Лонгьира до Баренцбурга — я на карте посмотрела — и тридцати пяти километров не будет. Долетим минут за двадцать, если не быстрей.

— А кто тебе сказал, что мы полетим до Баренцбурга по прямой? Я такое говорил?

— Нет, врать не буду. Не говорил… А как же тогда мы полетим? Каким маршрутом?

— Естественно, сделав широкую и солидную петлю.

— Зачем — петлю?

— Видишь ли, в перечень объектов дикой природы, находящихся под моей личной охраной-опекой, входят не только белые медведи и северные олени, — сообщил Тим. — Но ещё и всякие разные птицы, гнездящиеся на побережье. А также и различные морские животные, обитающие в здешних солёных водах. Вот, заодно и за ними присмотрим. Да и у тебя — для полноценного и достойного репортажа — будет гораздо больше интересных и эксклюзивных кадров… Итак, предполётный инструктаж закончен. Залезай на переднее сиденье, а я твой рюкзачок пристрою в специальную сетку. Через пять-шесть минут взлетаем.

— Подожди, — вспомнила Илзе. — А как же моя шапка-ушанка? Надо же её в рюкзак запихать…

— Не надо.

— Почему? Она же совсем новая. И, кроме всего прочего, дорогущая.

— Ты хочешь поссориться с Клыком? — выжидательно прищурился Тим. — Причём, навсегда?

— Нет, конечно же. А в чём дело?

— Данная шапка пошита из собачьего меха?

— Из собачьего. Виновата. Не подумала… Тогда, действительно, пусть валяется на берегу. Глядишь, кому-нибудь и пригодится.

— То-то же… Всё, завершаемся с лирикой. Карета подана. Занимай, курсант Вылкаст, предусмотренное штатным расписанием место. Будем, что называется, стартовать…

Сытый рёв двигателя, короткий разбег, брызги во все стороны, взлёт. Внизу заполошно замелькали городские улицы, аэропорт с находившимися на его территории самолётами и вертолётами, складские, грузовые и топливные терминалы, серо-бирюзовые воды фьорда, а также длинный-длинный портовый мол с пришвартованными к нему морскими судами и судёнышками.

Мотодельтаплан, заложив над Лонгьиром и его окрестностями крутую дугу, уверенно взял курс на северо-запад.

В наушниках настойчиво запиликало.

— Первый пилот слушает, — нажав на белую кнопку портативной рации, известил Тим. — Что у тебя, курсант?

— Разрешите вопрос, господин инструктор?

— Разрешаю. Спрашивай.

— Мы же сейчас летим на северо-запад?

— Угадала, курсант. Молодцом. А потом, когда пересечём Ис-Фьорд, то сразу же повернём на юго-запад и пойдём над прибрежными скалами, где расположены птичьи базары. На приличной высоте, конечно, пойдём, чтобы не тревожить понапрасну трепетных пташек… Кстати, курсант, а ты готова к съёмке? Настроила свою профессиональную видеокамеру?

— Так точно, господин инструктор!

— Тогда, с Божьей помощью, приступай. Только не забывай всё подробно комментировать, не отключай связь, а магнитофон, наоборот, включи.

— Слушаюсь, господин инструктор!

«Ерунда какая-то», — мысленно улыбнулся Тим. — «Занимаюсь — чёрт знает чем. „Господин инструктор“, понимаешь. „Курсант“… Детский сад какой-то. Ладно, подыграю немного рыжей липучке. Чай, не убудет. Временно, понятное дело, подыграю. А потом, ясные льды Шпицбергена, обязательно вернусь на прежние суровые и неприступные позиции. Век пива свежего не пить, вернусь…».

В наушниках секунд десять-двенадцать хрипло и надоедливо потрескивало, а потом звонкий девичий голос приступил к повествованию:

— На юго-западе, над серо-бирюзовыми водами Ис-Фьорда висят — тонкой длинной полосой — серые слоистые облака. Очень низко висят, всего-то метрах в ста двадцати над водой. А мы сейчас летим гораздо выше, примерно метров на двести пятьдесят… Теперь про воду фьорда. Такое впечатление, что она очень-очень гладкая и какая-то маслянистая, словно бы на ней (на неё?), натянули тонкую-тонкую плёнку.

— Это вчерашняя снежная крупа ещё не успела полностью растаять, — любезно пояснил Тим. — Вернее, преобразовалась в такую тонкую своеобразную субстанцию. Ничего, ближе к вечеру обязательно подует сильный ветер и за пару часов разгонит эту — по вашему выражению, курсант, — «маслянистую плёнку» без следа. Многократно проверено.

— Спасибо за своевременную подсказку, господин инструктор Белофф. Я продолжаю… Позади, там, где остался Лонгьир, над фьордом возвышаются чёрные, местами заснеженные горы. Они не просто возвышаются, а ещё и отражаются в серо-бирюзовых водах Ис-Фьорда, как в старинном венецианском зеркале. Умопомрачительное и величественное зрелище! Слов не хватает… Возвращаюсь к серым слоистым облакам на юго-западе. Сейчас любопытные лучи солнца отыскали в облаках небольшую прореху и достигли вод фьорда. Создается такое впечатление, что где-то там — прямо на воде — установлен гигантский яркий фонарь, дополнительно освещающий круглую водяную площадку с радиусом метров в девяносто-сто. То есть, по серо-бирюзовому фону медленно-медленно передвигается круглое ярко-жёлтое пятно. Фантастическое зрелище! А ещё причудливое, необычное и очень эстетичное… Смотрим в противоположную сторону. Что это такое, мамочка моя? Тимофей…

— Господин инструктор.

— Господин инструктор! С правой стороны, то есть, с северо-востока, прямо на нас двигается…

— Да-да, что там такое двигается?

— Не знаю… Какое-то странное пёстрое облако, беспрерывно шевелящееся и подрагивающее — словно живое. Двигается? Скорее уж — надвигается… Что будем делать, господин инструктор?

— Ничего особенного и сверхординарного, — покровительственно усмехнулся Тим. — Снизимся метров на сто пятьдесят-семьдесят, и все дела. Пусть они пролетят над нами.

— Кто — они?

— Скоро, курсант, всё увидишь сама…

Мотодельтаплан резко пошёл на снижение.

Через несколько минут над головами воздушных путешественников заполошно замелькали сильные чёрно-белые тела — множество тел, может, десятки тысяч. Да и птичьи крылья хлопали (в сопровождении размеренного тоскливого клёкота), так, что о разговоре на некоторое время пришлось позабыть.

Наконец, всё закончилось.

— Это мы повстречались с мигрирующей стаей большеносых паффинов, — не дожидаясь порции новых вопросов, сообщил Тим. — Что ещё за паффины такие? Ну, нечто среднее между обыкновенной чайкой и бакланом. Очень беспокойные и нервные создания, сродни русским воронам. Обожают летать по всей округе, оставляя родимые гнёзда на сутки другие. Естественно, под надёжным присмотром оставшихся сородичей. Говорят, что они даже некий график устанавливают: кому и когда летать, а когда — сторожить…

— Апчхи! — раздалось из наушников. — Апп-чхи!

— Что с тобой, курсант? Замёрзла?

— Нет, всё нормально. Сейчас заметно потеплело. Градусов, наверное, на пять-шесть. Просто пуха и перьев сверху насыпалось. Теперь в носу свербит нестерпимо… Апчхи! А ещё эти гадкие паффины мне на полушубок — сразу в нескольких местах — накакать изволили…

Мотодельтаплан, успешно перелетев через Ис-Фьорд, достиг земли Оскара Второго.

Тим поднял летательный аппарат на высоту девятисот пятидесяти метров и пояснил:

— Это, курсант, для того, чтобы у тебя получились обалденные панорамные съемки… Как оно тебе? Снимаешь?

— Ага, снимаю, — откликнулась Илзе. — Очень-очень красиво. Обалдеть и не встать. Чёрные изломанные скалы, напоминающие древние разрушенные замки. Изумрудно-зелёные блюдца озёр. И реки — всякие и разные. Которые ярко-голубые, они узенькие. А тёмно-синие, фиолетовые и лиловые, наоборот, широченные… Почему они такие широкие?

— Голубые нити — это, без вопросов, речки и ручьи. А все остальные цветные полосы, упомянутые тобой, являются ледниками. То есть, миллионы лет тому назад здесь, действительно, текли полноводные реки, а потом они — постепенно и планомерно — превратились в ледники. Обычное дело, если вдуматься. Диалектика голимая.

— Серьёзно — ледники?

— Железобетонно, как ты любишь говорить, — усмехнулся Тим. — Всё, снижаемся и поворачиваем на юго-запад. Пойдём над птичьими базарами.

— На какой высоте пойдём?

— Метров двести пятьдесят — плюс-минус двадцать. Снимай, не зевай…

Чёрные скалы и утёсы, а на них (и над ними), — многие-многие тысячи разномастных и крикливых птиц. По-настоящему крикливых. Снизу — безостановочным потоком — долетал отчаянный гомон, сопровождаемый беспорядочным и не менее отчаянным гвалтом.

— Самый настоящий и отчаянный базар! — прокомментировал в наушниках восторженный девичий голосок. — Гигантский и всеобъемлющий! Птичий Вавилон, образно выражаясь… А ещё всё это здорово напоминает гигантский город, состоящий из высотных зданий, выстроенных вдоль берега фьорда. Каждая скала — это «дом» определённой этажности, в зависимости от высоты конкретной скалы. А «этажи», они чётко отличаются друг от друга разными цветовыми гаммами… Почему так происходит, уважаемый господин инструктор? И каковы ваши первичные впечатления от увиденного? Всё ли в порядке в «птичьем королевстве»?

— По поводу цветовых «этажных» гамм. Всё очень просто, уважаемый курсант, — назидательным тоном принялся излагать Тим. — В нижних «этажах» птичьих базаров гнездятся, в основном, представители отряда чистиковых. Всякие там люрики, чистики и тупики. Все они имеют равномерную чёрно-белую окраску, отсюда и характерный цветовой «клетчатый» фон (если, понятное дело, смотреть с высоты), их колоний… Верхние «этажи» скальных «домов» занимают крупные белые чайки. В частности, бургомистры, являющиеся местными хищниками. То есть, кроме рыбы и прочих морепродуктов они с немалым удовольствием поедают яйца и птенцов других птиц. А сверху, как известно, наблюдать за потенциальной добычей гораздо сподручнее. Короче говоря, в верхних «этажах» белого цвета гораздо больше, чем в нижних… «Этажи» срединные. Здесь обитает птичья «сборная солянка». Причём, на совесть перемешанная. И различные мелкие чайки, например, полярные крачки, и кайры, и гаги, и казарки, и гагары. Поэтому средние этажи — очень пёстрые и узорчатые… Теперь по итогам сегодняшних наблюдений. Нынешние базары — полноценные. Никаких «проплешин» и заброшенных скал не обнаружено. Как и любопытных туристов, шастающих рядом с птичьими колониями. Что просто замечательно… Вопрос освящён должным образом?

— Конечно, господин инструктор. Большое вам спасибо. Вы, кстати, что-то говорили и о морских животных.

— Раз говорил, значит — будут. Только чуть позже. Наберись, курсант, терпения…

— Медведь, медведь! — отчаянно завопила Илзе. — Белый! Настоящий!

Действительно, вдоль извилистого русла одной из голубых речушек неуклюже передвигалось бело-серое пятнышко.

— Придётся спасать недотёпу, — закладывая крутой вираж, решил Тим. — Иначе, ведь, пропадёт.

— Почему — недотёпу? Почему — пропадёт? — последовали предсказуемые вопросы.

— Потому что глупый. То ли от молодости. То ли, наоборот, от старости. То ли просто от природы…

— А можно поподробнее, господин инструктор?

— Можно, курсант. Ледяной припай оторвало от этого берега ещё месяц тому назад. Оторвало и унесло по Ис-Фьорду в сторону моря. И все разумные белые медведи давно уже откачивали на север. Туда, где ещё есть прочный лёд, с которого так удобно охотиться на тюленей и нерп… А этот мишка почему-то остался. То ли ждал, что зимний лёд вернётся. То ли у него здесь был припрятан приличный запас падали. Мол, пока всё не съем, не уйду. Среди белых медведей, впрочем, как и среди людей, порой встречаются такие патологически-жадные типы. Бывает, чего уж там… Теперь данный белый медведь решил-таки отправиться на север. Только не вдоль побережья: сперва долгий путь на северо-запад и только потом поворот на север, а напрямки. Дело, конечно, хорошее и даже разумное. Но только если идти по руслу нужной и правильной реки…

— А эта речка, получается, неправильная?

— Это точно, курсант, неправильная и коварная. Вверх по её течению, примерно через восемьдесят пять километров, речная долина резко обрывается каменным мешком с высоченным водопадом… Обрывается? Это в том смысле, что упирается в отвесный горный склон, с которого и стекает-падает означенный водопад… Добредёт мишка до каменного тупика, и что дальше? Забраться по отвесным скалам на водораздел у него не получится. Придётся, волей-неволей, поворачивать обратно. А что с силёнками? Хватит ли, учитывая такое значительное удлинение маршрута? Опять же, белые медведи, не смотря на свои выдающиеся физические данные, существа очень ранимые, трепетные и впечатлительные. Вот, и этот может — от расстройства нешуточного — впасть в полную фрустрацию. Расстроится, ляжет на гладкий валун, да и помрёт — от тоски и голода…

— Надо что-то делать, — непреклонно заявила Илзе. — Мы просто обязаны помочь этому несчастному глупышу.

— Обязаны — поможем. Не вопрос.

«Bidulm-50», описав широкий полукруг, снизился и завис над речной долиной на высоте двенадцати-пятнадцати метров. В результате этого тактического манёвра медведь оказался — относительно мотодельтаплана — ниже по течению реки.

«Медведь?», — мысленно сплюнул Тим. — «Одно лишь название. Худющий полуторагодовалый (возможно, год и восемь-девять месяцев), подросток, только в начале весны этого года оставшийся без материнской опеки. Вот, и заблудился, дурилка картонная. Метров двести пятьдесят до него. Встал на задние лапы и ревёт утробно, пытаясь испугать неизвестного небесного гостя. Ну-ну. Кто кого напугает — большой вопрос…».

Мотодельтаплан, предварительно снизившись ещё на пару-тройку метров, уверенно двинулся вперёд, то есть, вниз по течению реки. Причём, не просто так двинулся, а в рваном ритме, постоянно меняя скорость передвижения и угрожающе раскачиваясь при этом из стороны в сторону.

— Зачем и для чего понадобились такие выкрутасы, пируэты и кульбиты? — сдавленным голосом поинтересовалась Илзе. — Меня, честно говоря, уже начинает слегка подташнивать. И голова кружится, кружится… А, господин инструктор? Зачем?

— Голова, говоришь, закружилась? Просто замечательно и здорово, — одобрил Тим. — Если тебя, курсант, подташнивает, значит, и нашему незадачливому белому мишке скоро непременно поплохеет по полной программе. Рваный темп передвижения, он демонстрирует явную угрозу и сознательную агрессию. Кроме того, при таких, как ты выразилась, выкрутасах и кульбитах двигатель работает на разных оборотах, создавая тем самым крайне неприятный и воинственный гул. Посмотрим, долго ли выдержит данный молоденький экземпляр… Снимать-то не забывай.

Медведь выдержал недолго. Уже когда «Bidulm-50», многозначительно раскачиваясь, двинулся вперёд, косолапый начал проявлять признаки повышенного беспокойства: опустился на все четыре лапы и принялся совершать тощим корпусом однообразные и дурацкие движения, ну, как белые медведи в зоопарках, когда их донимает летняя жара. А ещё он отчаянно мотал головой и утробно ревел. Впрочем, иногда его рёв переходил и в откровенно-трусливое повизгивание.

Когда до мотодельтаплана оставалось метров тридцать пять, медведь резко развернулся на сто восемьдесят градусов и резво, со всех лап, припустил в сторону Ис-Фьорда…

— Нужный эффект произведён, — довольным голосом резюмировал Тим. — Теперь он, безусловно, побоится забираться вглубь острова. То бишь, будет пробираться на север сугубо вдоль побережья. Так оно, между нами говоря, гораздо надёжней и безопасней. Во-первых, уже точно не заблудишься. Во-вторых, не столкнёшься нос к носу с вооружёнными и нервными туристами. В-третьих, можно ненароком набрести и на какую-нибудь пищу. В том смысле, что на падаль, которую беспокойные волны частенько выбрасывают на прибрежные камушки… Короче говоря. Удачи тебе, топтыгин!

— Наши дальнейшие планы, господин инструктор? — поинтересовался в наушниках звонкий девичий голосок.

— Летим наблюдать за морскими животными, раз я обещал…

Мотодельтаплан ещё порядка сорока минут летел над сонной и величественной землёй Оскара Второго. Внизу мелькали, поочерёдно сменяя друг друга, чёрные скалы и тундровые равнины (местами зелёненькие, местами покрытые вчерашним снегом), голубые реки и густо-фиолетовые ледники, а ещё овальные пятна — одни нежно-изумрудные, а другие молочно-белые, время от времени отражавшие во все стороны солнечные лучи.

— С изумрудными-то всё понятно, обыкновенные тундровые озёра, — поделилась своими соображениями Илзе. — А, вот, молочно-белые, изредка посверкивающие… Что это такое, господин инструктор?

— Выходы на поверхность гипса. Причём, вполне даже приличного по своим качественным показателям. Одно время на Западном Шпицбергене даже велась промышленная добыча этого ценного минерала. А потом, как говорят, изменилась мировая рыночная конъюнктура, и все здешние рудники-карьеры закрыли. И вообще, острова Шпицбергена богаты на самые разные полезные ископаемые. Здесь, помимо каменного угля и гипса, имеются неплохие запасы вольфрама, железа, графита, асбеста и даже урановой руды. Но экология, как известно, дороже. По крайней мере, на данный конкретный момент…

Наконец, мотодельтаплан вырвался (если, конечно, так можно выразиться), на бескрайние морские просторы.

— Вода поменяла свой цвет, — сообщила Илзе. — Раньше она была бирюзово-серая, а сейчас — серо-зеленоватая.

— Конечно, поменяла, — подтвердил Тим. — Как же иначе? Раньше мы летели над Ис-Фьордом, а теперь — над Гренландским морем. Улавливаешь разницу?

— Улавливаю.

— Молодец, курсант. Видишь прямо по курсу длинный остров?

— Так точно, вижу.

— Это — земля принца Карла. Скоро мы подлетим к её южной оконечности. Вернее, не долетим до самого острова примерно с километр и будем настойчиво барражировать над местом, где проходит сильное тёплое течение. Так что, готовься к съёмкам. Ну, и восторженными впечатлениями не забывай делиться…

Минут через шесть-семь девичий голосок в наушниках объявил:

— Внимание, дамы и господа. Приступаю к съёмкам морской части нашего сегодняшнего инспекционного полёта… Итак. Наблюдаю большую стаю крупных серебристых рыбин, медленно плывущих к острову принца Карла. Ага, в серо-зеленоватых волнах мелькают чёрные головы каких-то морских животных…

— Это нерпы и морские львы, — подсказал Тим. — Они, в настоящий момент, охотятся на лососей.

— Спасибо, господин инструктор, — вежливо поблагодарила Илзе. — Продолжаю. Над рыбьими стаями, нерпами и морскими львами монотонно кружат бесчисленные стаи крикливых бело-серых чаек. Прекрасно видно, как нерпы и морские львы атакуют рыбий косяк. Надо признать, что делают они это весьма агрессивно и умело… Так-с. Наблюдаю длинные белые полоски на воде, которые приближаются к косяку лососей со стороны открытого моря…

— Касатки подходят.

— Касатки? Они же, как мне помнится, весьма хищные?

— Весьма, — согласился Тим. — Хищные-хищные такие. Зубастые-зубастые. Самые натуральные морские саблезубые тигры…

— Вы правы, господин инструктор. Как минимум восемь чёрных плавников хищно разрезают зеленовато-серые воды. Вот, касатки оказались в том месте, где ещё совсем недавно над водной поверхностью торчали чёрные головы морских львов и нерп. Ага, в волнах мелькают мускулистые тела морских львов, улепётывающих во все стороны… Что это? Вода покрывается большими красно-бурыми пятнами неправильной формы… Как же это, господин инспектор?

— Обыкновенно, курсант. Повседневная жизнь дикой природы, не более того. Веками и тысячелетиями выверенная жизнь.

— П-повседневная жизнь? — подрагивающим голосом переспросила Илзе и через пару секунд жалостливо всхлипнула: — Жалко-о-о… львов…

— Сейчас, курсант, покажу тебе более благостную и мирную картинку, — поворачиваю в сторону руль-рамку мотодельтаплана, пообещал Тим. — И вообще, инспекторы по охране дикой природы не хныкают по пустякам. Точка.

Через некоторое время минут он предложил:

— Посмотри-ка, курсант, направо и вниз. Что видишь?

— Подумаешь, очередные белые полоски на воде, — хрипло пробурчал в наушниках мрачный голос. — Ещё одна стая гадких касаток спешит на помощь своим кровожадным подружкам. Сволочи бесстыжие. Даже видеокамеру включать не буду…

— Никогда не торопись, курсант, с поспешными и скоропалительными выводами. Это совсем другие полосы. Присмотрись получше.

— Действительно, другие. Гораздо более длинные и широкие… Кто это?

— Скоро сама увидишь. Подожди немного, — хмыкнул Тим. — И не забудь включить видеокамеру. Не пожалеешь, обещаю…

Вскоре в наушниках раздалось:

— Гигантский хвост взлетел над водой! Шлёп! Куча брызг разлетелась во все стороны… Здоровущая голова вынырнула! Фонтан! Фонтан ударил вверх! Высоченный! Метров на тридцать, не меньше… Тимофей, это же кит?

— Брут.

— Ах, да. Извините, господин инспектор. Это же кит?

— Гренландский кит. Его длина может достигать двадцати двух-трёх метров, а вес — свыше ста пятидесяти тонн. Здесь, следую навстречу тёплому течению, киты — с недюжинным аппетитом — вкушают питательный планктон. Обедают, так сказать.

— Ой, ещё фонтанчики! Ещё! Хвосты! Дружно и слаженно шлёпают по воде…

Порядка десяти минут Тим с интересом вслушивался в восторженные эпитеты-комментарии, а потом объявил:

— Всё, курсант, заканчивай съёмку. Разворачиваемся и уходим на юго-восток.

— Почему? Зачем? — заныла Илзе. — Вон ещё одна китовая стая подплывает, фонтанчики взметнулись над водой. Очевидно, хочет обогнать первую и занять её место на центральной струе течения. Интересно, ведь, чем дело закончится…

— Интересно, спора нет. Но у нас горючего осталась — впритык до Баренцбурга. Я бак заполнил только на две трети.

— Почему — только на две трети?

— Чтобы не ухудшать лётных характеристик нашего летательного аппарата. Борясь, так сказать, с нежданным перегрузом.

— Это, извини, в каком же смысле?

— В самом простом, — печально вздохнул Тим. — И стандартное кресло гораздо тяжелее «собачьего». Да и ты, курсант, барышня в теле, как ни крути. Килограмм на шестьдесят пять, наверное, потянешь. Все бывшие спортсмены и спортсменки, расставшись с большим спортом, быстро набирают вес. Диалектика. А в утеплённой одежде — и на все шестьдесят девять…

— Тимофей, я тебя убью!

— Брут. Точка.

— А какая, собственно, разница? Железобетонно и однозначно убью, даже не поморщившись… Какие — шестьдесят пять? Какие — шестьдесят девять? Хам трамвайный, вот ты кто…