Глава 2
Танго со смертью
На что он рассчитывает: сразу на перо — или сначала поговорить?
По беспределу
Я детально изучила эту спину. Он с маниакальной навязчивостью профессиональной жертвы постоянно поворачивался ко мне спиной.
Зря он это делал.
Я медленно скользила взглядом вниз от приподнятого левого плеча и очень хорошо видела: не так уж он и «реален»… Я в этом неплохо разобралась. Реально — он чего-то не догоняет. Более того: так ошибаться по жизни, как он, — значит упорно искать по свету верную гибель. Чему его на «втором высшем образовании» учили?
Я и без трех лет зоны к себе бы спиной не повернулась…
А я была его тенью. У Кастанеды колдун-индеец дон Хуан произносит самые мистические в моей жизни слова: «Твоя Смерть всегда стоит за твоим левым плечом…»
Я оказывалась у него за спиной неизменно. Даже отпустив от себя с миром жуткую цель, которую привезла с собой в Москву, я уже почти машинально останавливалась в шаге позади него. И мне было интересно: неужели до него так никогда и не дойдет? Не дойдет, почему я так неотступно следую за ним и что намерена сделать?
И как он дальше думает выживать при таких раскладах? Со мной — ладно, ему повезло. Со мной он проскочил. Но тут впору хоть переквалифицируйся и ходи его охраняй. От него самого. Жалко ведь человека, пусть живет… «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею»…
Я опять скользила глазами по его спине и уже автоматически отмечала про себя: маловат ростом, так-то ничего, но я постоянно на каблуках…
Палево. Удар придется слишком характерно: сверху вниз…
Найду — и убью…
Это просто.
Это гораздо проще, чем можно себе представить. Надо только найти. А в остальном… Я уже срослась с его смертью, она пропитала меня насквозь, она почти заменила мне кровь. Она тяжело оттягивает мне руки. Она прольется с моих пальцев, как скопившаяся на листьях дождевая вода… Его смерть шлифует меня, как нож. Его смерть войдет в него, как уже вошла в меня…
Такая мелочь, как честь… Не тебе, гнида, поднимать на нее руку. Я пригвозжу тебя к твоей смерти, я подарю себе это наслаждение. Никогда в жизни я ничего так не желала. Ты даже не поймешь за что. И меня меньше всего заботит, чтобы ты что-то понял. Наказывать тебя, что-то объяснять? Зачем? Просто найду — и убью. Как бешеную собаку…
Ты даже не поймешь… Кто бы сомневался. В этом-то все и дело. Мы не сошлись во взглядах на такую мелочь, как человеческая честь и жизнь. Так вот я утверждаю, что честь — дороже жизни. Особенно твоей… Для тебя норма — то, что пытался сделать со мной ты? Не обессудь. Для меня норма — то, что сделаю с тобой я.
Найду — и убью.
…Кто-нибудь еще хочет спросить, почему я не вступаю в НБП?..
Я ведь и не думала забывать, как выглядело наше общение в Бункере зимой…
«Что ж ты делаешь… сука…»
…Невозможно… Защититься невозможно… Спастись невозможно… Закричать — невозможно… Остановить все это невозможно… Спасения не будет, это не прекратится, я ничего не могу, я ничего не могу с этим сделать… ничего… не могу… сделать… я не смогу с этим сделать ничего и никогда!..
Кто придумал, что женщина может защититься от насилия?.. Какого подонка надо кинуть сейчас сюда ВМЕСТО МЕНЯ?!
Я была полностью обездвижена, любое мое усилие проваливалось в пустоту, меня просто не было — было только отчаянье. Чужая ярость распластала меня, сдавила тисками, мне вдруг стало по-настоящему страшно. Я смотрела на белое как мел неистовое лицо, мелькавшее перед глазами. Он ведь не пощадит… Мой распоротый, едва заживший, истощенный живот. Я не могу дернуться, не могу даже пошевелиться… Я — ничто… Он меня сейчас здесь убьет. Рванись я посильнее — его не остановит даже мой крик от боли из-за вновь разорванных внутренностей, даже кровь. Я буду подыхать здесь под ним — его это не остановит. Он просто не услышит… Я не могу сопротивляться… Немыслимо даже закричать… Я не могу себя защитить… У него сила маньяка, он меня разорвет, я не могу сделать НИЧЕГО…
«Как же ты не понимаешь?.. Мужик, когда я захочу тебя снять — избавиться от меня будет непросто… Но прошу — не сейчас… Мальчика моего… МАЛЬЧИКА МОЕГО ОБИДЕТЬ НЕ ПОЗВОЛЮ!»
Вы что тут, суки, о…ли?! Я была в ярости: да это полный беспредел! Пацан, мой пацан, там вваливает как проклятый на вашей «революции», на морозе, а в это время… здесь, в тепле, в Бункере, старший… «товарищ по… партии»… его женщину уже чуть ли на куски не порвал?! Не по понятиям живете, «товарищ»!..
Он терзал не меня. Он убивал мою любовь…
Одно я знала точно — и была странно спокойна. Ничего не будет… Ничего… Потому что потом мне здесь не из чего будет застрелиться. Я реально не успею покончить с собой — до прихода… Сережи… Господи, имя его… Но в глаза-то ему… как я после этого в глаза ему взгляну? Нет, это невозможно… И себе я после этого уже не нужна буду. А на фиг?.. Сергей… СС… Где ты там?.. Нормально все. Мальчик, пока я дышу, — все будет нормально. Пока я в сознании, я этой мрази оскорбить ТЕБЯ не позволю…
Мы увидели их одновременно. Инструменты талантливого технаря Электроника, любовно разложенные в Бункере на полке возле кровати. ОН схватился за нож, я — за отвертку…
Отвертка. Почти что — классический нож для колки льда… «Основной инстинкт» отдыхает…
Нож у горла — это нож у горла, нож у горла — это уже реальная тема, а реальная тема — это, черт возьми, греет! Нож у горла — это свобода: по беспределу — так по беспределу! «Мужик, ты где последние три года был?! Тебе никто не говорил, что с незнакомыми людьми себя надо вести ровнее?!»
Оружие в руке оживало. Твою мать! Куда ты лезешь?! ВСЕ ЭТО, все эти поножовщины в моей жизни уже были… Я так хорошо ТОГДА отмазалась, я потом столько лет шифровалась и заметала следы, я уже почти поверила сама, что оставила ВСЕ ЭТО позади и внедрилась-таки в нормальную жизнь, а теперь из-за этой гниды все вдруг разом рухнет: рецидив!..
«Что ж ты делаешь… — Я глазам своим не верила. — Ты на что меня толкаешь?!» Три года выживать в заключении, чудом избавиться от пятнадцатилетнего срока, выйти — и на выходе напороться на перо какой-то левой бабы?! ГОСПОДИ, ЧТО ЗА ЧУШЬ?! ДА НЕ ХОЧУ Я ЭТОГО ДЕЛАТЬ!..
Даже с ножом у моего беспомощного горла он как-то вдруг ослабил натиск. С отверткой в побелевших пальцах, приставленной к его боку, я тяжело смотрела на него: не доводи до греха, дай мне просто уйти…
Марина вошла в комнату. Ей — по гроб жизни…
— …Помоги… — я еле выговорила.
Отвертку я уронила в сапог…
Кто-нибудь еще хочет спросить, почему я не вступаю в НБП?..
Основной инстинкт
Сутки я с оцепенелым ужасом сразу исчезала, стоило ему появиться в пределах видимости.
Через сутки мы подружились…
Не дай Бог попасть вам в Саратов,
Город плахи и топора.
Там, на долгие годы упрятав,
В лагерях вас сгноят мусора…
…Вот она, квинтэссенция соловьиного стиля. Он чеканил каждое слово, рассекая воздух руками так, что должны были оставаться всполохи. Он прямо сейчас прилюдно приговаривал и казнил здесь, в приемной Бункера, этот гнилой мир, слова свистели как плеть, а его ненависть зачитывала приговор. Поэт…
Приведет вас в мусарню Саратов,
Мусора на Централ приведут,
Там поставят к стене враскоряку,
Будут бить, пока всех не забьют.
Кто там был, никогда не забудет
Голод, холод и карцера.
На заказ мусорской судьи судят,
И свидетели все — мусора.
Там битком набиваются хаты,
Что ни день — то поверка и шмон.
А за решкой — все тот же Саратов,
Ночь за ночью снящийся сон.
Не дай бог попасть вам в Саратов,
Там играет в тюрьму детвора.
Весь Саратов — сплошной Мусоратов.
Город плахи и топора!
Поэт. Он на собственных костях спляшет, но произведет фурор.
…Вечер в Бункере после тяжелого дня, полного ментов и арестов, искрился адреналином и самым искренним весельем. Я вдруг с каким-то внутренним холодком поймала себя на том, что посреди всеобщего карнавала начала потихоньку подбираться к Соловью, незаметно сужая круги. Ага, сжимая кольца. Как удав. Как удавка…
Еще немного — и мы уже оживленно болтали. Я очень весело смеялась и смотрела на него исключительно с блеском в глазах…
Хорошего и доброго во всем этом реально не было ничего. Эта жертва, а это была жертва, — она вдруг разом разоблачила себя — и подставилась. За жертвой наблюдал холодный охотничий инстинкт…
— Рысь… Давай потанцуем…
Соловей налил себе целый стакан валокордина, насыпал туда сухой укроп — и лазил с этим пойлом по Бункеру весь вечер. И ему это пойло помогло, человек лицом посветлел, на какое-то время его действительно отпустило…
Я только хмыкнула: «Нормально. Еще немного — и он предложит мне познакомиться…» Я с большим чувством пропела «романс» Лаэртского: «В кузнечный пресс попала птица, и в морду брызнули мне перья…», Соловей, декадент чертов, не выпускал из пальцев сигарету. Так мы в вальсе по Бункеру и кружили. Отморозки…
Я уже откровенно забавлялась, он начинал мне всерьез нравиться.
А уж как мне нравилась ситуация… У меня есть песня, которая так и называется: «ТАНГО СО СМЕРТЬЮ»…
Двери Бункера запирались в полночь, в полдвенадцатого он вдруг предложил:
— Пойдем в магазин.
Я только улыбнулась:
— Легко…
«На что он рассчитывает: сразу на перо — или сначала поговорить?..»
Мы шли по пустому заснеженному скверу, он извлек украденный в «Крокусе» кефир. «Домушник Василий, большой ценитель прекрасного и немного рецидивист…»
— Ну прямо чета пенсионеров… Знаешь… Я понял, что… не на ту напал… Если человек так легко в ответ хватается за оружие — здесь я пас, все, я отступаю. Я со своим ножом против твоей отвертки не пойду… Да, это очень по-зоновски — не отдавать ни крошки своего… Ладно… Лаской с тобой не получилось — будем пытаться как-нибудь по-другому…
Ага, хорошая шутка, очень смешно…
Я смотрела на него с отстраненным интересом, и это сопровождалось только одним риторическим вопросом: «Ну и что мне с тобой делать… когда у меня на руках — лицензия на отстрел таких хомячков?» Гневаться на него, обижаться? Зачем? Я же понимаю: человек реально не в себе. Но просто по правилам за подобное оскорбление человека плату следует взимать кровью…
В Бункере меня поджидал встревоженный СС. Я спускалась по ступенькам и единственный раз увидела, как выглядит его взгляд снизу вверх. Встревоженно и выглядит…
— Ты куда делась? Я хожу, смотрю: ни тебя, ни Соловья… — Как-то очень нехорошо, очень осмысленно он сделал упор именно на это… Он что, все понял? Я ему особо не жаловалась, но он знал, ничего не сказал, но неужели он понял, что по всему этому поводу думаю я?..
— Что, решил, что вернусь я уже одна?..
Живой
Я вернулась в Москву в начале лета, изящно взяла Тишина за горло — и он сдался. Условились вечером встретиться в метро. Прошедшие полгода после зимних событий не были истекшим сроком давности. Это было время, всего лишь отпущенное на то, чтобы все подзабылось. У меня были свои цели. И среди них спокойно хранилась одна, которая должна была активироваться «в случае обнаружения цели». За ТАКОЕ оскорбление рано или поздно требовалось с человека спросить. Ничего личного, но… ОДНАЖДЫ ЭТО ВСЕ РАВНО НАДО БЫЛО СДЕЛАТЬ. Просто так было правильно. Вот и все…
Я долго гуляла, вживаясь в город, ступни горели. Я сняла туфли и стояла босиком на прохладном полу платформы у колонны. Минута в минуту появился невероятно помолодевший Тишин, издали полыхнув своим новым, сияющим с поволокой взглядом.
Мы вместе продолжили подпирать колонну. Оказалось, здесь же ждали и Соловья. На ловца и зверь…
— Ага, Сергей Михалыч… — Тишин первым заметил его в хлынувшей отовсюду толпе. Я обернулась. «Что, неужели все так просто? Цель обнаружена?..» Мне было интересно.
И я… я почти рассмеялась. Одна проблема, одна цель для меня в этот момент навсегда отпала.
Он был еще далеко, торопился и, забавно вытягивая шею, выглядывал из-за голов, то появляясь, то исчезая в толпе на платформе. Пространство простреливал быстрый беспокойный взгляд близко посаженных глаз. Я смотрела и думала: «Какого черта… Ка-ко-го чер-та… Ведь он живой… ОН ВЕДЬ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЖИВОЙ!..» По живым я истосковалась смертельно…
Он кивнул мне рассеянно, слишком поспешно скользнув взглядом по лицу.
— Э! — Я усмехнулась плотоядно. — Разве так здороваются?!
Я обняла за шею человека, который минуту назад представлял для меня совсем другой конкретный интерес. Минуту назад я мечтала его убить. А сейчас…
«Ну, слава богу… — я ткнулась подбородком в плечо. — Живой… Хорошо… Пусть живет».
— Веришь, нет? Я безумно рада тебя видеть…
