Потом

Я стою в ногах нашей кровати и смотрю на его лицо. Рот Пола слегка приоткрыт, глаза под веками шевелятся даже во сне. За последние месяцы он постарел, морщины его стали глубже, а круги под глазами темнее. Я смотрю на совершенно взрослого мужчину, но вижу перед собой само воплощение уязвимости. Меня окружает величественная тишина, принести которую может единственно ночь. Я тщательно размышляю, пытаясь понять, правильный ли сделала выбор, и прихожу к выводу, что да. Я не позволю прошлому управлять будущим.

Я вернулась домой чуть больше месяца назад. Я так долго пребывала в молчаливой тьме, что сразу после выписки меня оглушил поток чувственных впечатлений. Мир показался невероятно стремительным, кричащим, осязаемым. Возможно, таким он был всегда, а я просто этого не замечала. Чтобы приспособиться и привыкнуть к нему, потребовалось некоторое время. Я съездила на место аварии: больничный психолог решил, что это пойдет мне на пользу. Рядом с деревом валялся букет засохших цветов. Какой-то добрый человек, видимо, решил, что в ту ночь меня не стало. В каком-то смысле так оно и есть.

Я пытаюсь жить дальше. Простила Клэр и настолько примирилась с ней, что даже предложила заняться близнецами, когда вчера они с Дэвидом решили устроить себе романтический ужин. Я решила, что они имеют право побыть друг с другом наедине. В довершение всего я взяла на себя готовку.

Приятно было посидеть с близнецами у нас дома. После обеда они уснули в нашей запасной комнате. Раньше они никогда у нас не спали, и я без конца забегала к ним, желая убедиться, что с ними все в порядке. Вставала в дверях, смотрела на их розовые щечки и буйные вихры. Они лежали в кровати, как две горошинки в стручке. Я приклеила на потолке несколько светящихся звездочек, которые им, кажется, понравились. Несколько раз включила и выключила свет, чтобы показать, что они могут мерцать только в темноте. Поскольку Пол знал, как их развеселить, они сегодня плакали меньше обычного. Говорил с правильными интонациями, делал лучше все вокруг. Теперь в доме опять тихо. Я смотрю на часы: 03:02.

Даже несколько недель спустя по-прежнему дают о себе знать побочные эффекты комы. Ночью мне снятся ужасные, назойливые кошмары, я в страхе просыпаюсь и потом не могу уснуть. Украдкой спускаюсь вниз, где меня встречает Дигби. Теперь у нас есть щенок, черный лабрадор. Завести его предложил Пол. Я иду на кухню и перед тем, как приступить к моему ритуалу, бросаю взгляд на часы: 03:07. Для начала несколько раз дергаю ручку задней двери, чтобы убедиться, что та закрыта.

Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

Потом встаю перед большой, длинной плитой и сгибаю в локтях руки. Пальцы складываются в привычную фигуру: на каждой руке указательный и средний смыкаются с большим. Я тихо шепчу и внимательно осматриваю конфорки, проверяя, все ли выключено, и щелкая пальцами. Повторяю процедуру. Повторяю снова.

Дигби смотрит на меня, стоя на пороге кухни и склонив набок голову. Уже собравшись уходить, я на несколько секунд задерживаюсь, раздумывая, не стоит ли проверить все в последний раз. Смотрю на часы: 03:15. Времени больше нет. Я надеваю пальто, хватаю сумочку и проверяю ее содержимое. Телефон. Кошелек. Ключи. И еще несколько мелочей. Проверяю еще дважды, пристегиваю к ошейнику Дигби поводок и заставляю себя выйти из дома. Запираю входную дверь, трижды ее проверяю и шагаю по залитой лунным светом тропинке.

Я обнаружила, что пешие прогулки действуют на меня благотворно, а щенок их просто обожает, что днем, что ночью. Пара кварталов, немного холодного воздуха – и вот я уже опять могу уснуть. Больше ничего не помогает. Я иду вдоль дороги, в домах нет ни огонька, будто все люди исчезли и кроме меня в мире никого не осталось.

Вперед по улицам, уснувшим под черным покровом ночного неба, на котором, будто блестки, сияют звезды. Двадцать лет назад я смотрела на те же самые звезды, я сама с тех пор непоправимо изменилась. Луны нет, поэтому, когда я поворачиваю на подъездную дорожку к жилищу Клэр, меня со всех сторон окутывает мрак. Я пристально смотрю на возвышающийся передо мной дом, будто впервые вижу его по-настоящему. Он должен был принадлежать мне, ведь я здесь родилась. Я привязываю Дигби к фонарному столбу, вытаскиваю ключи и переступаю порог.

Первым делом проверяю Клэр и Дэвида. Они безмятежно спят, отвернувшись друг от друга. Ни один из них даже не шевельнется.

То, что они вот так лежат, наверняка что-то означает, но что именно, я уже не помню, к тому же сейчас это уже неважно.

Проверяю у Дэвида пульс. Не прощупывается, он уже холодный. Захожу с другой стороны кровати, чтобы проверить Клэр. Ее сердце еще бьется, хотя и слабо. Скорее всего, из приготовленного мной блюда ему досталось больше. Пакетик из больницы, похоже, сработал. У меня, конечно же, были сомнения, но если ночной санитар смог с этим справиться, то и для меня, особенно если под рукой Интернет, это тоже посильная задача.

Захожу в детскую, потом возвращаюсь к Клэр.

Тишину в клочья разрывает детский плач. Я склоняюсь ниже над ее кроватью, в надежде, что она все слышит.

– Две горошинки в стручке, – шепчу я ей на ухо.

Она открывает глаза, и я отшатываюсь от кровати. Ее взор обращен в ту сторону, откуда доносятся крики детей. Я понимаю, что она может двигать только глазами, и расслабляюсь. Увидев меня, они широко распахиваются, в них мелькает какой-то дикий отблеск. Ничего подобного в ее взгляде я раньше не видела. Страх. Я беру канистру с бензином и поднимаю ее, чтобы она оказалась в поле зрения Клэр. Она смотрит на нее, потом переводит взор обратно на меня. Я в последний раз вглядываюсь в лицо сестры, беру ее за руку, три раза сжимаю и отпускаю.

– Никогда не любила газ, – говорю я и выхожу из комнаты.