Недавно

Терять любимого человека всегда больно, но если он умирает под Рождество, это ужасно. Наши родители погибли как раз на Рождество, и после этого оно уже никогда не было таким, как раньше. Нас всегда будет объединять эта трагедия, как бы далеко мы ни разошлись. Провести вместе Рождественский сочельник предложила не я, а Клэр, но я не смогла ей отказать, потому что для нас это стало чем-то вроде болезненной традиции. Она сказала, что мы будем думать о том, что у нас есть, а не о том, что мы потеряли. Я пытаюсь. Я знаю, что она видит во мне их черты. Порой у меня складывается впечатление, что Клэр, только лишь глядя на меня, пытается извлечь из моей ДНК последние частички наших родителей. У меня такие же глаза, как у мамы. Иногда, глядя на себя в зеркало, я тоже ее вижу – она всегда недовольна дочерью, которая стоит по эту сторону зеркала.

Свой выбор я остановила на Кингстон Хай-стрит – на ней всегда людно. Близнецы, эта ужасная парочка, прекрасно отвлекут меня от мыслей о предстоящем дне. Клэр прикатила их в двойной коляске, самой большой из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть. Каждый из них сжимает в кулачках свою собственную игрушку – им никогда не приходится делиться. Мальчик и девочка, теперь у нее есть своя маленькая семья, этого ей должно быть достаточно. Близнецов Клэр любит больше, чем меня, больше, чем любила кого-либо в семье, и так и должно быть. Сегодня, когда придет время, она все узнает. А может, не все, а лишь то, что ей положено знать.

– Глупышка, оно же им мало, – говорит Клэр.

– Знаю, зато как красиво.

С этими словами я вешаю обратно платьице для девочки до полугода. Утром, пока Пол спал, я сделала тест на беременность, который дал положительный результат. Думаю, я и без него все знала. Даже не представляю, как мне удалось забеременеть после такого множества бесплодных попыток. Вероятно, это знак судьбы, иначе и быть не может. Пришло время идти дальше и наладить жизнь с Полом. С ним и больше ни с кем. Создать собственную семью, которую у нас никто не сможет отнять. Перед тем как говорить кому-то еще, я хочу сообщить эту новость ему. Проигрываю сцену в голове, как же он будет счастлив. Я скажу сегодня вечером.

Я покупаю близнецам немного выбранной Клэр одежды. Пусть носят то, что нравится ей, они не запомнят даже Рождество, а уж тем более свои наряды. Интересно, они будут хоть что-нибудь обо мне помнить, если я вскоре исчезну из их жизни? Недавно я посмотрела значение термина «крестная мать»: «женщина, назначаемая официальным опекуном ребенка в случае преждевременной кончины родителей». Преждевременная кончина — мне никак не удается выбросить эту фразу из головы. Моя роль тетки и крестной матери пока что не особенно много значила, но потом все изменится. Когда ребята подрастут, я буду делать для них неизмеримо больше. Что случилось в это Рождество, они не запомнят, в их жизни оно не сыграет никакой роли.

В потоке покупателей, бегающих в поисках подарков в последние часы перед праздником, почти невозможно переходить от магазина к магазину. Мне кажется странным, что отягощенные пакетами и долгами люди, мимо которых мы проходим, выглядят такими счастливыми. Иногда у меня возникает чувство, что все вокруг счастливее меня, потому что посвящены в некую неведомую мне тайну. Широкие улыбки на их лицах слишком навязчивы. Я чувствую, что ненавижу их, ненавижу все вокруг. Рождественские огни, песни, искусственный снег – все то, что раньше нравилось, теперь не находит в душе никакого отклика. Клэр тоже не получает удовольствия. Мы похожи с ней куда больше, чем я осмеливаюсь признать, и буквально на моих глазах ее охватывает подавленное настроение, если не хуже. С учетом этого мою новость лучше сообщить пораньше, пока она не погрузилась в совершенно мрачное расположение духа и не увлекла меня за собой.

Я веду нашу небольшую процессию на рождественскую ярмарку. Клэр такое любит. Сестра останавливается у прилавка с ароматическими свечами. По очереди берет их в руки, подносит к лицу и вдыхает запах. У каждой из них свое название. Любовь. Радость. Надежда. Интересно, а как она пахнет, эта надежда?

– Этот твой друг из университета, с которым ты на днях столкнулась… – произносит она, все так же не отрывая взгляда от свечей.

Мои ноги будто прирастают к асфальту, и оживленная рождественская ярмарка в одночасье погружается в молчание.

– Не друг, а бывший парень, – с трудом выдавливаю я из себя.

– Неважно.

Клэр берет в руки ароматический диффузор с палочками, торчащими во все стороны, словно у ощетинившегося ежа.

– Вчера вечером я вспомнила, кто он такой.

Эти слова прозвучали только у меня в голове, но я все равно боюсь, что ей как-то удалось их услышать. Клэр продолжает, не глядя на меня, чему я только рада – не уверена, что лицо меня не выдаст.

– Он учился на медицинском, так ведь? – спрашивает она.

– Да.

– Помнишь, когда ты его бросила, он никак не мог от тебя отстать?

– Помню. Мой поступок его расстроил. Он не понял, почему мы с ним расстались. Я же не могла объяснить ему, что меня заставила ты.

– Я тебя не заставляла. Просто он тебе не подходил. Симпатичный малый, но тут у него что-то было не так.

С этими словами Клэр стучит себя указательным пальцем по виску.

– Помнишь, как он бесконечно тебе названивал? А как по ночам караулил тебя у квартиры?

– Я же ведь уже говорила, он очень расстроился.

– А ты никогда не задавалась вопросом, почему он в конце концов перестал тебя преследовать?

Клэр поворачивается ко мне, смотрит сияющими от восторга глазами, но уже в следующее мгновение ее внимание вновь поглощают товары на прилавках.

Мозг переходит в форсированный режим. Фрагменты пазла, о существовании которого я даже не подозревала, встают на свои места.

– Что ты сделала? – спрашиваю я.

– Ничего такого. Всего лишь написала пару писем. Какая жалость, что люди перестали писать письма, правда же?

Она не поднимает глаз, лишь небрежно идет вдоль прилавка, берет в руки пастельного цвета восковые лампы, подносит к лицу и вдыхает аромат.

– Я должна знать, что ты тогда сделала.

Наконец она поворачивается ко мне.

– Написала несколько жалоб на твоего бывшего руководству медицинского факультета. От имени разных женщин, на разной бумаге и каждый раз другим почерком. По правде говоря, придумано было просто здорово, – Клэр улыбается. – А потом позвонила ему из автомата и сказала, что письма не закончатся до тех пор, пока он не оставит тебя в покое.

Улыбка на ее лице сменяется взрывом хохота.

– Это не смешно, Клэр. Ты могла поставить крест на всей его карьере.

– Чем он сейчас занимается?

– Стал врачом.

– Значит, ничего страшного с ним не случилось. Ты, как всегда, переживаешь из-за ерунды. Я говорю тебе это на тот случай, если ты вдруг «столкнешься» с ним опять. Но послушай моего совета – держись от него подальше.

– Почему? – спрашиваю я, хотя, боюсь, и так знаю ответ.

– Потому что я, кажется, сказала ему, что те письма писала ты.