Тайлер

— Она назвала это свиданием, да? — спросил Мейсон, выезжая со стоянки на улицу и включая фонари и сирену. — Это может означать, что у тебя все-таки есть шанс.

— Может быть, — сказал я, стараясь не слишком обнадеживаться. Наши с Эмбер встречи с тех пор, как она приехала домой, были всем, о чем я только мог мечтать. И хотя наши рабочие графики не совпадали — я работал ночью, а она по утрам, — мы все равно находили возможность проводить вместе несколько вечеров в неделю. Мы отправлялись на пробежки, а потом ели суши, или просто околачивались в доме ее родителей или в моей квартире. Мы беседовали, смеялись, как это было во время нашей учебы в колледже, до того вечера, когда мое признание в любви воздвигло между нами стену, которая так и не исчезла окончательно.

Но вчера, когда я зашел в тренажерный зал, между нами не было никакой преграды. Она была со мной приветлива, даже кокетлива, и когда наши взгляды встретились, я не мог отрицать, что меня охватило возбуждение, и я заметил, что ее щеки покраснели. «Может быть, разлука с Дэниэлом была как раз тем, что поможет ей разобраться в ее чувствах, — подумал я, выходя из тренажерного зала. — Может быть, проводя так много времени со мной, она придет к выводу, что выйти за него замуж будет ошибкой. Что она будет намного счастливее со мной».

В субботу, около восьми часов вечера, диспетчер передал указание всем бригадам срочно выехать к месту аварии, в которой пострадало много автомобилей. Несколько пожарных бригад и машин «скорой помощи» были уже на месте, но этого было недостаточно. Там, скорее всего, был уже и мой отец. Большой бензовоз врезался в ехавшую впереди машину, которая резко затормозила. И все идущие за ним стали врезаться друг в друга по принципу домино. Искореженный металл и разбитые стекла валялись по всей дороге. Диспетчер сообщил о множестве загоревшихся автомобилей и о многочисленных жертвах. Это был не лучший способ начать дежурство, даже в самые благополучные мои дни. А сегодняшний день явно не входил в эту категорию. Несмотря на то, что отношения с Эмбер складывались хорошо, я проснулся утром с ощущением того, что мне на грудь навалился огромный камень. Все тело дрожало, и я не мог понять, почему именно. Эти приступы крайней тревоги охватывали меня независимо от того, что происходило в моей жизни. Они просто возникали без видимой причины и запускали в меня свои острые когти, грозя поглотить меня целиком.

Мейсон резко свернул и стал пробираться мимо запрудивших дорогу машин, водители которых не спешили съезжать на обочину, чтобы уступить место машине «Скорой помощи». Но ему все-таки удалось выехать на шоссе, ведущее на юг. Автострада уже успела превратиться в одну большую стоянку, и нам пришлось ехать вдоль обочины. Мой напарник несколько раз включал сирену, чтобы машины, ехавшие перед нами, пропускали нас и мы наконец могли подъехать к месту происшествия.

— Прочь с дороги, тупицы! — кричал Мейсон. Каждая минута промедления могла стоить жизни еще одному из пострадавших.

Боль в груди начала пульсировать, когда я посмотрел вперед и увидел густые клубы черного дыма, поднимавшегося в отдалении.

— Черт, — сказал я. — Похоже, дела плохи.

Но слова застряли у меня в горле, и я издал сдавленный звук.

Мейсон бросил на меня обеспокоенный взгляд.

— Ты в порядке?

— Да, — сказал я, барабаня пальцами по колену.

— Уверен? Ты какой-то взвинченный.

— Уверен. Готов приступить к работе.

«Успокойся, — сказал я себе, сжав руки в кулаки и впиваясь ногтями в ладони. — Просто делай свою гребаную работу».

По мере того как мы дюйм за дюймом пробирались вперед, мы ждали указаний от диспетчера, но он молчал.

— Бригада сорок девять, приближаемся к месту происшествия, — передал я по рации.

— Слышу вас, бригада сорок девять, — отозвался диспетчер. — Пожарные сейчас выносят пострадавших. Не приближайтесь к горящим машинам. Пожарные сами доставят пострадавших к вам.

— Понял, — сказал я. — Бригада сорок девять на выход.

Я взглянул на Мейсона, который подвез нас как можно ближе к месту аварии. Мы были примерно в ста футах от бензовоза, который лежал на боку. Позади него я увидел причину черного дыма — по меньшей мере, пять охваченных огнем машин. Многочисленные пожарные в желтых жилетах разбрызгивали повсюду воду и химикаты, которые тушили огонь, в надежде предотвратить взрыв бензовоза. Я знал, что среди них находился и мой отец, но узнать его было невозможно. Мое сердце колотилось в груди с бешеной скоростью, чему немало способствовала вероятность столкнуться с ним и выполнять свою работу у него на глазах.

«Он будет занят важным делом, — подумал я. — Возьми себя в руки. Сконцентрируйся на работе».

— Начали, — сказал Мейсон, выскакивая из машины и торопливо направляясь к задней двери. Сделав глубокий вздох, я последовал за ним. Мы схватили каталку и аптечку с медикаментами, пробираясь между машинами, которые блокировали проезд. Небо заволокли темные тучи, и начал накрапывать дождь. Я очень надеялся, что он усилится и поможет потушить пламя.

— Сюда! — крикнул нам один из пожарных, увидев, что мы направляемся в его сторону. Он подал знак, и, когда мы приблизились, я увидел молодого мужчину, лежавшего на асфальте. Половина его лица обгорела, весь его правый бок, до колена, был покрыт красными волдырями.

О, боже! Мой желудок скрутило, и я сразу же вспомнил, как увидел Кертиса в ожоговом отделении. Запах сгоревшей кожи. То, как его ноздри и уши превратились в пепел. С тех пор мне уже приходилось спасать пострадавших от огня, но при взгляде на этого мужчину я почувствовал слабость и головокружение, чему немало способствовал вызванный панической атакой выброс адреналина в кровь.

— Вы добрались до него? — крикнул пожарный, а Мейсон упал на колени рядом с мужчиной и стал осматривать его, проверяя его жизненные показатели.

Я показал пожарному большие пальцы, но ничего не сказал.

«Черт возьми! Соберись, Хикс!»

Я судорожно глотнул и постарался выровнять дыхание.

Пожарный снова помчался к дымящимся машинам, и я увидел еще несколько бригад врачей, сновавших по другую сторон от места происшествия. Очевидно, они приехали сюда с юга.

— Тай! — закричал Мейсон. — Иди сюда, быстрее!

Я осознал, что все еще стою, уставившись на горевшие машины, предоставив напарнику справляться одному. Я поспешно опустился на колени по другую сторону от пострадавшего. В голове моей звучал голос отца. «Будь мужчиной, сын!» Глаза у парня были закрыты, но он стонал и поворачивал голову из стороны в сторону. Остальная честь его тела была неподвижна.

— Его нужно положить на доску, — сказал Мейсон. — Это может быть повреждение позвоночника.

На счет три я осторожно повернул мужчину на бок, Мейсон подложил под него желтую доску. Когда мы стали передвигать его, он издал резкий крик, и это так напугало меня, что я чуть не уронил его.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — снова спросил Мейсон, нахмурив свои черные брови.

Я кивнул. Мои руки тряслись.

— Прости.

Я вытащил из черной сумки капельницу, а Мейсон стал проверять зрачки мужчины. Тот снова закричал, и этот крик был похож на вой животного. В этот момент раздался удар грома, небеса разверзлись, и полил дождь.

— Ему нужно обезболивающее и физраствор, — сказал Мейсон. — Побыстрее. Нам нужно стабилизировать его состояние.

Я снова кивнул, но запах горелой плоти вернул меня в тот момент, когда я стоял в палате Кертиса в присутствии разъяренного отца. Мне было тринадцать, и я чувствовал себя опозоренным. Паника, которая весь день сжимала грудь, усилилась, пока не завладела мной полностью.

Прежде чем я смог понять, что происходит, я уронил капельницу на мокрый асфальт.

— Я не могу сделать это, — прошептал я, качая головой. — Я не могу.

Сердце выпрыгивало из груди, а желудок скрутило. Я был уверен, что меня сейчас вырвет. И снова в голове зазвучал голос отца: «Только трусы блюют от ужаса!»

— Что, черт возьми, с тобой? — заорал Мейсон. Он вытащил капельницу из своей сумки и подошел к мужчине с его неповрежденной стороны, оттолкнув меня.

Я смотрел на действия напарника, и мне казалось, что моя кожа отслаивается от тела так же, как кожа обгоревшего мужчины. Все мои нервы были оголены. Я боялся подняться на ноги, но усилием воли заставил себя сделать это, ухватившись за рубашку Мейсона для поддержания равновесия, при этом мы оба едва не упали.

— Отцепись от меня, — сказал Мейсон, оттолкнув меня. — Господи, Тай! Что с тобой происходит?

Я не мог говорить. Я лишь чувствовал, как ужас сковывает меня, как яд циркулирует в моей крови и отравляет каждую клеточку моего тела.

Мейсон поднялся на ноги и схватил меня за плечи.

— Тайлер! — закричал он. — Посмотри на меня!

Я несколько раз моргнул и посмотрел на своего напарника. Я весь дрожал, моя грудь вздымалась, и я с трудом мог дышать.

— Не знаю, что происходит, — сказал Мейсон, резко встряхнув меня. — Но это должно прекратиться. Прямо сейчас. — Он отпустил мое плечо и ухватил меня за подбородок. — Ты меня слышишь? Ты мне нужен, чтобы доставить этого беднягу в отделение «скорой помощи».

Я покачал головой, не будучи уверен, что смогу сделать все необходимое. Голос напарника, казалось, звучал приглушенно, словно издалека.

— Черт возьми, Хикс! — Мейсон влепил мне пощечину. И сила удара была достаточно велика, чтобы вывести меня из полусознательного состояния. Я наклонился над пострадавшим и приподнял его, помогая Мейсону перенести пациента на каталку. И хотя я все еще дрожал, я не уклонился от стального взгляда напарника. «Я смогу сделать это. Просто старайся и не дыши слишком глубоко. Не обращай внимания на запах. Спаси жизнь этому человеку». Мое сердце бешено колотилось в груди.

— Ну, хорошо, — сказал Мейсон, направляя каталку в сторону нашей машины и осторожно лавируя между автомобилями. Когда мы загрузили каталку в «скорую», Мейсон схватил рацию, чтобы известить больницу Сент-Джозеф о том, что мы везем к ним раненого с места происшествия. Потом он протянул мне ключи.

— Ты веди машину. О’кей?

Я посмотрел на Мейсона, потом перевел взгляд на обожженного парня. И понял, что не смогу оказывать ему помощь в том состоянии, в котором я находился. Я, вероятно, сделаю какую-нибудь фатальную ошибку. Я могу убить его. Я схватил ключи и побежал к дверце со стороны водителя. И попытался прогнать от себя все мысли, кроме одной, — я должен благополучно доставить этого человека в больницу.

Заведя мотор, я обернулся, чтобы убедиться, что Мейсон в машине и мы можем ехать.

— Дави на газ, — сказал мой напарник, надевая раненому манжету тонометра, чтобы измерить давление. К счастью, обезболивающее, которое успел вколоть Мейсон, подействовало, и он замолчал.

Я сдал назад, и машины, окружавшие нас, стали освобождать нам дорогу, чтобы мы могли развернуться и поехать на север. Учитывая, что бензовоз все еще перегораживал шоссе, это было единственным направлением, в котором можно было двигаться. Я изо всех сил вцепился в руль и стал глубоко дышать, вдыхая через нос и выдыхая через рот, чтобы замедлить свой пульс.

Я страстно хотел надавить правой ногой на газ, разогнать машину до предельной скорости, чтобы почувствовать облегчение, когда адреналин в крови упадет до нормального состояния. Но, учитывая то, что дорога была запружена автомобилями, ехать быстрее, чем со скоростью пять миль в час, было невозможно. Так что на облегчение рассчитывать мне не приходилось.

— С тобой все в порядке? — прокричал Мейсон, перекрывая вой сирены.

— Да, — с трудом выговорил я.

Я наклонился вперед, объезжая оставшиеся машины, которые стояли у нас на пути. Потом выехал на встречную полосу, опасно маневрируя вдоль обочины. Я отчаянно гудел и матерился на тех водителей, которые все еще не сдвинулись с места, чтобы освободить для нас дорогу.

— Да шевелитесь же, черт вас подери!

— Мы уже почти выехали, — сказал Мейсон, чувствуя, что я нуждаюсь в поддержке. — Ты это сделал, братишка. Все в порядке.

Я ощутил прилив уверенности от его слов. Мой пульс замедлился, а дыхание восстановилось. Спустя пять минут я уже подъехал к служебному входу в больницу, выскочил из машины и помог Мейсону закатить каталку внутрь. Врачи и медсестры уже ждали нас.

Спустя несколько минут, когда мы возвращались к машине, Мейсон хлопнул меня по плечу.

— Ты здорово меня напугал, парень, — нахмурившись, сказал он. — Что случилось с тобой?

Я пожал плечами, не зная, как объяснить свое поведение. Что мой напарник подумает, если я скажу правду? Что, когда я увидел обгоревшего мужчину, у меня случился приступ панической атаки, вызванный давним посттравматическим расстройством?

— Я дал маху, — признался я наконец, полагая, что это был достаточно честный ответ.

— Хорошо, — сказал Мейсон, усаживаясь на водительское сиденье, пока я устраивался на пассажирском. — И что мы теперь будем с этим делать?

Я заставил себя улыбнуться, услышав это «мы».

— Я справлюсь с этим.

Мейсон настороженно посмотрел на меня.

— Я не скажу капитану, что ты сплоховал, — сказал он наконец. — Если ты пообещаешь мне, что найдешь способ решить свои проблемы. — Он сделал паузу. — Ты меня понял?

Я кивнул.

— Я серьезно говорю это, братишка. Если я еще раз увижу хотя бы намек на это дерьмо, я напишу рапорт.

— Ты прав. Абсолютно.

Я знал, что сейчас, когда я так подвел его, мой напарник не рискнет отправляться за очередным пострадавшим, чтобы не подвергнуть его еще большему риску.

— Я справлюсь, — сказал я, намереваясь всерьез взяться за эту проблему. Я буду больше бегать — начну совершать более длительные и напряженные пробежки перед работой, чтобы вывести из своего организма излишний адреналин, который по непонятным причинам сегодня так подвел меня. Если я хочу вести тот образ жизни, к которому стремился, я должен преодолеть свои слабости. Я обязан стать таким мужчиной, которого заслуживала такая женщина, как Эмбер.

Следующим утром я проснулся оттого, что кто-то ломился в дверь. Я с трудом разлепил глаза и посмотрел на часы, стоявшие на прикроватном столике. Был полдень, и я спал всего пять часов. Мое дежурство, остальная часть которого, к счастью, была гораздо менее насыщена событиями, закончилось в три часа ночи. И хотя я пришел домой совершенно измотанным, мне стоило немалого труда расслабиться. Последствия стресса были похожи на ужасное эмоциональное похмелье: голова раскалывалась, руки и ноги дрожали, а сердце сбивалось с ритма. И когда я наконец впал в беспокойное забытье, меня преследовали картины охваченных пламенем людей, чьи мышцы медленно обгорали на костях.

Кто-то снова заколотил в дверь.

— Иду! — крикнул я, натягивая шорты и футболку и, спотыкаясь, выходя в гостиную. Рывком открыв дверь, я с удивлением увидел на пороге отца.

— Папа, — сказал я, не отпуская дверную ручку и пытаясь сфокусировать взгляд.

— Нам нужно поговорить, — сказал он и, не дожидаясь приглашения, протиснулся мимо меня. В последний раз он заходил сюда год назад, когда я только переехал в эту квартиру и одолжил его машину до тех пор, пока не приобрету собственную. И я не виделся с ним с вечеринки у Эмбер, где между нами произошел короткий и неприятный разговор. Я молча смотрел, как он усаживается на диван и скрещивает руки на груди.

— У тебя есть кофе? — рявкнул он. — Не какой-нибудь сопливый латте-мокачино, а настоящий?

— Да, — сказал я. — Подожди немного.

Я направился в маленькую кухоньку, взял чашки из шкафа и загрузил зерна в кофемашину. Опершись о стол, я ждал, пока кофе сварится, размышляя над тем, что случилось такого важного, что отец счел необходимым заявиться сюда и разбудить меня воскресным утром. Несмотря на твердое намерение оставаться спокойным, мой пульс ускорился, а лицо раскраснелось. Когда кофе был готов, я налил его в две чашки и пошел с ними в гостиную, где протянул одну из них отцу. Он сделал маленький глоток, потом поставил кружку на маленький столик, стоявший перед ним.

— Я слышал, что ты работал вчера на той аварии с бензовозом.

— Верно. — Я сел на стул напротив него и глотнул кофе, который обжег рот. Я закашлялся. — По-моему, на этой аварии работали все пожарные расчеты, да? Я решил, что ты помогаешь тушить машины.

— Ты решил правильно. — Он в упор посмотрел на меня. — Чего ты не знаешь, так это того, что один из моих парней доставил к вам с напарником обгоревшего мужчину. И что он видел, как ты вместо того, чтобы делать свою гребаную работу, чуть не шлепнулся в обморок.

Я застыл на месте, не донеся чашку до рта, и заставил себя посмотреть ему прямо в глаза.

— Все было не так плохо, — сказал я, защищаясь. Выволочка от отца была самым последним, что мне было нужно в этот момент.

«Тебе больше не тринадцать лет, — сказал я себе. — Ты не должен мириться с этим дерьмом».

Отец прищурил глаза.

— Не так плохо, да? Ты сразу же бросился помогать? И не стоял там сложа руки, оставив раненого лежать и корчиться от боли? Как, по-твоему, я себя чувствовал, когда мне сказали, что мой сын ведет себя как кисейная барышня?

Я резко поставил чашку на столик, не обращая внимания на то, что горячий кофе расплескался.

— Какого дьявола это имеет отношение к тебе? — грубо спросил я.

— Самое прямое, потому что то, как ты облажался, отражается на мне.

— А, понятно, — сказал я, сжимая руки в кулаки и стараясь побороть нараставшую во мне ярость. Я не мог поверить, что у него хватает наглости критиковать меня подобным образом. Хотя, возможно, мог. Именно это он всегда и делал. Отчаянная ненависть к нему, которая копилась где-то в глубине души годами, охватила меня. И мне захотелось обвинить его во всех грехах, которые он когда-либо сделал. Я хотел, чтобы он заплатил за них. — Всегда ты и только ты! Только о себе и о том, чего хочешь ты. И никогда о маме или обо мне. Неудивительно, что она развелась с тобой!

— Не знаю, чего ты накурился, сын, но этот номер не пройдет. Это я развелся с ней. А теперь она не может вынести того, что мне не приходится мириться с ее выкрутасами, чтобы трахнуть кого-нибудь.

Он с таким самодовольством посмотрел на меня, что мне с трудом удалось удержаться и не ударить кулаком по его ухмыляющейся физиономии.

— Ты омерзителен, — сказал я тихо. — Ты думаешь, что я тебе завидую в том, что ты спишь с этой шлюхой, с которой путаешься? Ты думаешь, что я ревную?

— Я думаю, что ты готов сделать что угодно, лишь бы залезть под юбку к твоей распрекрасной Эмбер.

Я мрачно посмотрел на него, сжав челюсти.

— Не говори так о ней.

Он наклонился вперед, поставив локти на колени и сплетя пальцы рук, и ухмыльнулся.

— Я видел, как ты пялишься на девчонку. Как ты всегда смотришь на нее. Ты отдал бы одно свое яйцо, чтобы заполучить эту куколку. — Он покачал головой. — Это у тебя не пройдет. Не с такой барышней, как она. Ты слишком труслив для того, чтобы повести себя по-мужски, а не бегать за ней, как собачка. Тяв-тяв-тяв.

— Заткнись, — сказал я со всей яростью, на которую только был способен. Я поднялся и ударил кулаком по столу. Меня сотрясала дрожь, когда я указал ему на дверь. — Убирайся!

Он не пошевелился. Вместо этого он потянулся за кофе и сделал еще один глоток. А потом снова поставил чашку и посмотрел на меня.

— Что, по-твоему, сделает твой капитан, когда услышит, что ты опростоволосился? Этот твой напарник, может, и станет держать язык за зубами, но он не единственный, кто видел, что произошло. — Он сделал паузу, потом встал с места, не сводя с меня взгляда. — Я полагаю, что тебя заставят пойти к вашему мозгоправу. Или отправят в отпуск. Ты можешь даже потерять работу, если они узнают, что ты такой трухач.

— Тебе лучше уйти, — прорычал я. Меня сжигала ненависть. Я не мог поверить, что этот человек, единственный, с которого я должен был бы брать пример или к которому мог бы обратиться за помощью, угрожал разрушить мою карьеру ради собственного эго. Потому что считал, что моя ошибка может плохо отразиться на нем.

Он сделал несколько шагов по направлению к выходу, положил мясистую ладонь на ручку двери и обернулся.

— Знаешь что, сын? — спросил он, глядя на меня через плечо. — Я рад, что ты решил не быть пожарным. Потому что как я ни старался, я так и не смог сделать тебя сильным. Просто у тебя нет ни грамма мужества.

И прежде чем я успел ответить, он вышел, хлопнув дверью. Я не шевелился, и его слова все еще звучали у меня в голове. Я прислушивался к своему затрудненному дыханию и к шуму отъезжающей машины. Пойдет ли он к капитану, чтобы рассказать, как я сплоховал, или он просто играл со мной? Работа была всем для меня. Я был счастлив помогать людям, оказавшимся в трудных обстоятельствах и нуждающимся во мне. И я был счастлив, имея такого напарника, как Мейсон, который учил меня всему. Я тяжело работал, чтобы занять это положение, и я боялся, что сейчас, когда наши отношения с Эмбер были лучше, чем когда-либо, нависшие надо мной неприятности, а может быть, даже и увольнение, отправят ее прямо в объятия Дэниэла.

Я беспокоился из-за случившегося, но больше всего, стоя в тишине с бешено колотившимся сердцем, я боялся, что отец, может быть, знал меня лучше, чем я сам. Что все ужасные вещи, которые он сказал, все болезненные обвинения, в конце концов могли оказаться правдой.