Эмбер

Я не могла поверить, что на самом деле нажала на курок. Этот момент, да и вся ночь казались страшным сном, заполненным странными и мрачными сценами. Когда я уходила из офиса Ванессы в тот сентябрьский день, пытаясь решить, как наказать Тайлера, не вмешивая в это дело полицию, я и представить не могла, чем все закончится. Я думала, что пистолета в моей руке будет достаточно, чтобы вырвать у него признание. Я и представить не могла, что мне придется стрелять.

Но даже сейчас, после того как я увидела его истекающим кровью и плачущим, после того, как я услышала слова, которые, как я думала, помогут мне преодолеть боль, ничего не произошло. Мое тело все еще помнило его надругательство, и в голове все еще путались смятение, злость и горечь. Я смотрела на него и видела не только своего обидчика, но и мальчика, который держал меня за руку, когда я лежала на больничной койке и боролась за свою жизнь. Я видела неуклюжего подростка, который превратился в сильного и красивого мужчину. Видела человека, которого когда-то любила так же сильно, как теперь ненавидела. И в этом, как я понимала, крылась причина моего отчаяния. Эти два слова — насильник и друг, которыми можно было охарактеризовать Тайлера, будут всегда звучать диссонансом в моей голове.

— Пойдем, — наконец сказала я, гася единственную керосиновую лампу, которую зажгла, когда мы приехали. — Нам нужно доставить тебя в больницу.

Он кивнул и с гримасой боли поднялся на ноги. Мы вышли из домика в холодное утро, и я с наслаждением вдохнула свежий воздух, пахнущий влажной землей и соснами, окружавшими нас со всех сторон. Длинные изогнутые ветви слегка покачивались на легком ветру, словно руки дирижера, чьи музыканты исполняли медленную и прекрасную симфонию. Я отнесла аптечку наверх холма, где стояла машина, потом открыла пассажирскую дверь для Тайлера, который, медленно покачиваясь, брел позади меня, прижимая левую руку к обработанной ране. Я знала, что он испытывает невыносимую боль, но меня это радовало гораздо меньше, чем я рассчитывала.

«Не вздумай смягчиться, — подумала я. — После всего происшедшего не давай ему повода надеяться, что ему не придется пройти этот путь до конца».

Нам потребовалось больше часа, чтобы выехать с проселочной дороги на шоссе, ведущее в городок Монро, где, насколько мне было известно, находился ближайший пункт экстренной помощи. Как-то летом, задолго до того, как мы познакомились с Тайлером и его семьей, мои родители возили меня туда после того, как я поскользнулась на мокром камне и сломала руку. У меня мелькнула мысль заставить его помучиться еще немного, пока мы не вернемся в Беллингхэм, где я могла бы отвезти его в больницу Святого Иосифа, куда могла прийти полиция и выслушать его признания, пока он еще лежал в кровати. Я боялась, что, если дам ему слишком много времени для обдумывания ситуации, он может пойти на попятный, и вся эта тяжелая ночь будет потрачена впустую. Но, бросив взгляд на повязку, которой я обернула его рану, я поняла, что, несмотря на чудо-марлю, по ткани растекалось большое пятно ярко-красной крови. Ему срочно нужен был врач, и я панически боялась того, что может случиться, если Тайлер не получит помощи как можно быстрее. Как бы сильно я ни ненавидела Тайлера, как страстно ни хотела бы, чтобы он заплатил за все, я на самом деле не желала его смерти. Я хотела, чтобы он остался жив и всю жизнь страдал от последствий своего преступления. Я хотела, чтобы он всегда испытывал унижение и потерю, которые повлечет за собой его признание.

Всю дорогу Тайлер молчал; он лишь прислонился головой к стеклу и закрыл глаза, не переставая держать левой рукой поврежденное плечо. Он был бледен, быстро дышал, и его кожа была влажной. И когда я наконец остановилась у входа пункта экстренной помощи и выключила мотор, я первая нарушила молчание:

— Ты скажешь им, что это я стреляла в тебя?

Мое сердце выпрыгивало из груди. Я смотрела прямо перед собой, не в силах видеть его, и молча ждала ответа.

— Это был несчастный случай, — сказал Тайлер, и по тому, с каким трудом он произносил слова, я почувствовала, что его боль была нестерпимой. — Ты не знала, что пистолет заряжен. — Он, должно быть, почувствовал мою нерешительность, поэтому снова заговорил: — Не беспокойся. Я знаю, что нужно сказать.

Я кивнула головой, все еще не уверенная, что могу доверять ему, потом выскочила из машины и побежала к пункту неотложной помощи.

— Мой друг получил огнестрельную рану, — сказала я.

Голос дрожал, и женщина, сидевшая за столом регистратора, бросила на меня подозрительный взгляд, словно пытаясь решить, вызвать ли ей врача или службу безопасности. Я стояла затаив дыхание, пока она не кивнула и не подняла трубку телефона. Спустя мгновение появились мужчина и женщина, одетые в зеленые хирургические пижамы, везя перед собой каталку.

— Сюда, пожалуйста, — сказала я, ведя их за собой к машине, где, привалившись к двери, сидел Тайлер.

— Что случилось? — спросил мужчина, пока они вдвоем осторожно вытаскивали Тайлера с переднего сиденья.

Я напряглась и посмотрела на Тайлера, не зная, как он сможет отреагировать на этот вопрос.

«Он может с легкостью взять реванш, поменявшись со мной ролями, — подумала я. — Он может сказать им, что я похитила и пыталась застрелить его, и тогда вся эта сумасшедшая ночь, все мои страдания будут напрасными. Все может закончиться тем, что вместо него за решетку попаду я».

— Мы осматривали пистолет ее отца в летнем домике, — сказал Тайлер сквозь стиснутые зубы, издавая негромкие стоны, когда его перекладывали на каталку. — Мы не знали, что он был заряжен. Это был несчастный случай.

У меня вырвался вздох облегчения.

— Это правда? — скептически поинтересовалась женщина.

Я судорожно глотнула, размышляя над тем, могла ли она почувствовать, что он лжет. Не думала ли она, что он пытался напасть на меня и я выстрелила в него из чувства самообороны? Или что я просто выстрелила в него по какой-то другой причине?

— Да, — выдохнула я, и несмотря на то, что все мои нервы были напряжены до предела, мне удалось сказать это спокойно и с бесстрастным выражением лица.

— Мы должны сообщить об этом, — сказал мужчина, везя каталку к входу, в то время как я следовала за ними на расстоянии всего нескольких футов. — Дежурный регистратор, скорее всего, уже оповестил полицию. Таков у нас протокол.

— О’кей. — Я не знала, должна ли остаться с Тайлером или нужно ждать у стойки регистратора.

Мне не хотелось находиться в его обществе дольше, чем это было необходимо, но я беспокоилась о том, что он расскажет врачам или полиции, если меня не будет рядом. Я была на грани срыва и не могла думать ни о чем, кроме того, чтобы скорее доставить его в Беллингхэм, в полицейский участок, и убедиться, что он сделает признание.

Когда Тайлера вкатили в маленькую палату, женщина сказала, что они оба всего лишь санитары, а врач скоро будет здесь. Они начали проверять жизненные показатели Тайлера, его кровяное давление, и поставили капельницу. И они сняли марлю, которую я налепила ему на плечо, чтобы проверить состояние раны. Женщина записала наши имена на табличку, которую повесила в ногах его кровати.

Я старалась держаться как можно дальше от них, чтобы не мешать. Вскоре появился невысокий полный мужчина в светло-голубой пижаме и представился доктором Моррисом. После этого он выслушал санитаров об их оценке состояния Тайлера.

— Пуля прошла навылет, — пояснил санитар. — Как они утверждают, это был несчастный случай. Полиция уже на пути сюда.

Доктор Моррис взглянул на меня. Я стояла в углу палаты со скрещенными на груди руками.

— А кто вы?

— Друг, — ответил за меня Тайлер. — Мы живем в Беллингхэме, но у родителей Эмбер есть летний домик неподалеку отсюда. Мы подготавливали его к зиме, и, к несчастью, когда она взяла в руки пистолет, он неожиданно выстрелил.

— Я не знала, что он заряжен, — сказала я, повторяя то, что Тайлер уже говорил санитарам, и надеясь, что мои слова звучат убедительно.

— Понятно. — Доктор принялся осматривать рану Тайлера, дав указание подготовить рентген и МРТ, чтобы оценить степень повреждения. — Похоже, вам удалось остановить кровотечение довольно быстро, — сказал он.

— Я парамедик, — пояснил Тайлер. — И у меня в аптечке была гемостатическая марля.

— Это хорошо, — сказал доктор Моррис. — В зависимости от того, что покажут тесты, мы, возможно, сможем обойтись без операции.

Он быстро дал указания санитарам, после чего ушел вместе с женщиной-санитаркой.

Я наблюдала за тем, как санитар повесил пакет с прозрачной жидкостью на капельницу, стоявшую у кровати Тайлера, а потом ввел шприцем что-то прямо в трубку, которая была подсоединена к вене на руке Тайлера.

— Что вы вводите ему? — спросила я, опасаясь того, что, если Тайлер перестанет соображать от всех этих болеутоляющих препаратов, он может начать болтать о том, что произошло на самом деле.

— Обезболивающее, — сказал санитар. — Совсем немного.

— Ясно, — сказала я, чувствуя, как слово застряло в моем и без того пересохшем горле. У меня не было ни капли жидкости во рту уже много часов, и уже больше суток я не спала. Мои веки казались свинцовыми и шершавыми, когда я моргала. Я устремила взгляд на лицо Тайлера, молча заклиная его держать рот на замке.

— Не беспокойтесь, — сказал санитар. — С ним все будет в порядке. Если не потребуется операция, вы сможете забрать его домой уже сегодня днем.

— Спасибо, — сказала я, и он тоже вышел из палаты, оставляя меня наедине с Тайлером.

Его кожа была такой же белой, как и простыни, на которых он лежал. Он, видимо, был так же обессилен, как и я. Возможно, даже еще больше, учитывая рану, которую я нанесла ему. И я снова разрывалась между сочувствием к мальчику, которого любила, и желанием, чтобы мужчина, который меня изнасиловал, испытал страдания. И эти два противоположных чувства боролись во мне, и это невыносимо мучило, может быть, даже больше, чем само изнасилование.

— Даже отсюда чувствую, как ты нервничаешь, — сказал Тайлер, поворачивая голову, чтобы видеть меня. Его голос смягчился, и я предположила, что болеутоляющие уже начали действовать.

— Я не нервничаю, — солгала я, стараясь выглядеть более уверенной, чем была на самом деле.

Он по-прежнему умел читать мои мысли до того, как я произносила их вслух. Найдется ли человек, который будет знать меня так же хорошо? Смогу ли я чувствовать себя в безопасности с кем-то еще так, как я привыкла чувствовать себя в безопасности с Тайлером?

— Нет, нервничаешь. Поверь мне, у тебя нет для этого оснований.

Я сделала несколько шагов к умывальнику, находящемуся на противоположной стороне палаты, схватила маленький бумажный стаканчик, наполнила его водой и жадно выпила. Потом снова наполнила стаканчик и пила до тех пор, пока наконец не утолила жажду. Я повернулась к Тайлеру, собираясь напомнить, что он лишил меня возможности верить ему, когда держал меня пленницей в той кровати — но не успела я открыть рот, как в комнату вошли двое полицейских в форме. Я замерла на месте, все еще держа в руках пустой бумажный стаканчик.

— Эмбер Брайант? — спросил один из полицейских, глядя на меня. Он был молод, может быть, даже моложе меня, худой, как тростинка, и высокий, с коротко постриженными черными волосами и голубыми глазами.

— Да, — попыталась выговорить я, но мой голос не слушался меня, так что пришлось откашляться и повторить попытку: — Это я. — Смяв бумажный стаканчик, я бросила его в мусорную корзину, стоявшую под умывальником.

— А вы Тайлер Хикс? — спросил второй офицер, который был постарше. Это был плотно сбитый мужчина с проседью в волосах и с большими усами.

— Да, сэр, — ответил Тайлер.

— Я офицер Портер, — сказал старший из полицейских, а потом жестом указал на молодого офицера, стоявшего ближе ко мне. — Это мой напарник, офицер Олсен. — Мы с Тайлером кивнули, а офицер Портер продолжил: — Вы можете рассказать, что случилось с вами, мистер Хикс?

— Да, конечно, — сказал Тайлер, и снова, как и тогда, когда я в первый раз вошла в эту палату, мое тело напряглось, а дыхание стало прерывистым. Все зависело от этого момента, от того, что скажет Тайлер. — Мы с Эмбер отправились в летний домик ее родителей, чтобы подготовить его к зиме, — сказал он, глядя прямо в глаза старшему из полицейских. — Она взяла в руки пистолет своего отца, и по какой-то причине он выстрелил. В следующую секунду я уже лежал на полу и истекал кровью.

Офицер Портер посмотрел в мою сторону, и я кивнула, все еще не успокоившись. Все нервы были натянуты до предела, потому что независимо от того, что сказал им Тайлер, они могли не поверить ему. Они могли начать копаться в этой истории, пока не найдут там противоречия.

— Я не знаю, как это случилось, — сказала я. — Я чувствую себя ужасно.

И это было правдой. Я действительно чувствовала себя ужасно, но не из-за стрельбы. Все было намного сложнее. Слезы брызнули у меня из глаз, и я надеялась, что офицеры примут это за признак глубокого раскаяния. На самом деле это было чувство смятения из-за того, что Тайлер решил защитить меня, хотя сам был причиной того, что моя жизнь оказалась сломанной. И если, когда мы вернемся домой, он на самом деле признается, что изнасиловал меня, нам придется скрывать правду о том, как он был ранен, ото всех — и от властей, и от наших родителей. Мне останется лишь верить в то, что он всегда будет хранить это в секрете.

— На каком расстоянии друг от друга вы находились, когда пистолет выстрелил? — спросил офицер Портер.

— Около шести футов, кажется? — сказал Тайлер, глядя на меня. — Это так, по-моему?

Я снова кивнула, не доверяя своему голосу и опасаясь, что он выдаст нас.

— Она помогла мне перевязать рану и привезла меня сюда так быстро, как только смогла, — пояснил Тайлер. — Нам пришлось ехать по проселочной дороге, поскольку основная дорога все еще размыта.

По мере того как Тайлер говорил, напряжение начало покидать меня. И было похоже, что офицер Портер поверил тому, что мы рассказали. Я смотрела, как офицер Олсен делает заметки в блокноте, а потом выжидательно смотрит на своего напарника. «Он, должно быть, новичок, — подумала я. — И ждет сигнала, потому что не знает, что делать дальше». И я почувствовала себя немного увереннее, обнаружив, что мы имеем дело только с одним опытным копом. Я надеялась, что из-за этого они вряд ли усомнятся в нашей истории.

— Где оружие? — спросил офицер Портер.

— В моей машине, — сказал Тайлер, и я обрадовалась, что положила пистолет в бардачок, когда пошла за аптечкой. Если бы я этого не сделала, если бы оставила пистолет в доме, копы могли подумать, что мы что-то скрываем.

— Вы проверили, стоит ли пистолет на предохранителе, когда взяли его? — спросил офицер Портер, поворачиваясь ко мне.

— Нет, — ответила я, снова расплакавшись. — Мне следовало это сделать. Мне так жаль.

— Все хорошо, — сказал Тайлер, встретившись своими зелеными глазами с моими. — Это был несчастный случай. Ошибка. Я знаю, что ты не собиралась этого делать. Ты бы сделала все, чтобы этого не случилось.

Его слова причинили мне сильнейшую боль, поскольку я знала, что он говорит не только о том, что случилось с пистолетом. Я расплакалась уже всерьез. Мои плечи тряслись, и я закрыла лицо руками.

— Мне жаль, — проговорила я. — Мне ужасно жаль.

Но, рыдая, я осознала, что мои извинения относились не к стрельбе. Это относилось в большей степени к потере нашей дружбы. Слушая, как он лжет полицейским, чтобы защитить меня, я чувствовала сильную связь с ним, как было всегда до этого изнасилования. Я вспоминала, каково это — быть с ним все время на одной волне, знать что-то, чего никто больше не знает, безоговорочно доверять друг другу. И меня потрясла мысль о том, что между нами больше никогда не будет такой близости. Все, в чем я была уверена в отношении нас, изменилось.

— Все в порядке, — пробормотал офицер Олсен, неловко похлопывая меня по спине.

— Нам нужно будет осмотреть оружие, — сказал офицер Портер, протягивая мне салфетку, которую достал из коробки, лежавшей на столике рядом с умывальником. — И составить протокол.

— Спасибо, — сказала я, беря у него из рук салфетку и шмыгая носом. Я чувствовала на себе взгляд Тайлера, но боялась посмотреть на него из страха, что остатки выдержки покинут меня.

— Вам нужно что-нибудь еще? — спросил Тайлер. — Должны мы что-нибудь подписать?

— Нет, — сказал офицер Портер. — Совершенно очевидно, что это был несчастный случай. — Он посмотрел на меня. — Не нужно так убиваться, мисс. Такое случается. — Он сделал паузу и нахмурился. — Но на будущее вам, может, стоит посетить курсы обучения обращению с оружием.

Я кивнула и высморкалась, и в этот момент в палату вошел санитар.

— Ну что ж, Тайлер, — сказал он, — пора отвезти вас на кое-какие тесты. — Он посмотрел на полицейских. — Вы уже закончили?

— Да, — ответил офицер Олсен. — Нам осталось лишь взглянуть на оружие.

— Я провожу вас к машине, — вызвалась я, чувствуя, что теперь, когда Тайлер сделал официальное заявление полиции о том, что это был несчастный случай, я могла оставить его одного и не беспокоиться о том, что он расскажет персоналу больницы что-нибудь другое. Я не могла все время быть рядом с ним. И в этом единственном вопросе мне придется довериться ему. Другого выбора нет.

Спустя двадцать минут после того, как офицеры осмотрели пистолет и удостоверились для своего отчета, что из него была выпущена всего одна пуля, я уже сидела в приемной пункта неотложной помощи. Кроме меня там был еще пожилой мужчина, мирно спавший на маленькой кушетке. И в этом не было ничего необычного. Монро не был густонаселенным мегаполисом, и всех, кто нуждался в более серьезной медицинской помощи, скорее всего, отправляли в Эверет, в значительно бо́льшую и современную больницу.

Сидя в приемной, я думала о том, поверят ли нашей версии мои родители, и как Лиз и Джейсон отнесутся к ранению Тайлера. Я решила, что должна хотя бы отправить родителям сообщение и дать им знать, что со мной все в порядке. Я оставила им записку перед тем, как уехала разбираться с Тайлером, и написала, что, возможно, не буду ночевать дома, но я никак не смогла бы скрыть от них, что Тайлер получил огнестрельную рану, а я была с ним, когда это произошло.

Я быстро написала обоим родителям сообщения, сказав им, что мы с Тайлером отправились в летний домик, чтобы попытаться разобраться с создавшейся ситуацией. Я написала, что взяла из папиного сейфа пистолет на всякий случай, чтобы чувствовать себя в безопасности в обществе Тайлера. И этот пистолет неожиданно выстрелил. Я чувствовала себя отвратительно из-за того, что мне приходится лгать им. Я догадывалась, что они все равно заподозрят, что я намеренно нажала на курок. Но до тех пор, пока мы с Тайлером будем придерживаться одинаковой версии происшедшего, никто не сможет доказать, что мы говорим неправду. И я снова подумала о том, каким странным был этот новый и неправдоподобный союз с мужчиной, который изнасиловал меня. Эта ложь свяжет нас навсегда.

Телефон сразу же начал подавать звуковые сигналы с тревожными ответами от моих родителей.

«Где ты? Как такое могло случиться? Ты в порядке?»

И я ответила им, где мы находимся, что врачи занимаются Тайлером, а я в полном порядке.

«Он признался, как поступил со мной, — написала я. — И обещал дать показания в полиции».

Отлично сознавая, что это сообщение вызовет еще одну волну расспросов, я выключила звук и засунула телефон обратно в карман. У меня урчало в желудке, но я игнорировала это, размышляя о том, что сделает полиция Беллингхэма, когда Тайлер явится с повинной. Какие последствия это повлечет за собой. Я довольно много читала в Интернете о законе, запрещавшем разглашать имя жертвы насилия. И я знала, что мое имя будут держать в секрете, если только я сама не соглашусь на огласку. Но Беллингхэм был маленьким городом. Люди, знакомые с нашими семьями, отлично знали, как близки мы были с Тайлером. Не говоря уже о тех, кто присутствовал на злосчастной вечеринке и мог легко сложить два и два, вспомнив, как мы с Тайлером зажигали на площадке для танцев и как потом я внезапно уехала с Мейсоном и Джией. «Мне придется переехать, — внезапно поняла я. — Я должна найти место, где меня никто не знает».

— Прошу прощения, мисс? — сказал чей-то голос, возвращая меня к действительности.

— Да? — ответила я, выпрямляясь на стуле и осознавая, что уже начала засыпать. Я подняла глаза и увидела стоявшего передо мной санитара, который увозил Тайлера для проведения тестов.

— Все выглядит неплохо. Ему понадобится физиотерапия, но пуля прошла мимо кости, так что необходимости в операции нет. Мы собираемся почистить рану, забинтовать ее, повесить руку на перевязь и дать ему антибиотики и болеутоляющие препараты, а потом вы сможете продолжить свой путь.

— Спасибо, — сказала я, испытывая странное облегчение при том известии, что рана Тайлера была не так уж плоха. Может быть, наша долгая дружба всегда будет фильтром, через который я буду видеть его. Может быть, невзирая на ту боль, которую он причинил мне, в глубине души я всегда буду питать к Тайлеру слабость, как бы я этому ни противилась.

Мы выехали из больницы в Монро около двух часов дня и провели полтора часа в полном молчании, пока я ехала на север — домой, в Беллингхэм. Тайлер почти всю дорогу спал, но, когда я свернула с основного шоссе, он неожиданно заговорил.

— Ты хочешь, чтобы я сделал это сегодня? — спросил он. Его голос был унылым и покорным судьбе. — Должны ли мы ехать в центр города прямо сейчас?

— Да, — ответила я. — Должны.

— Я уверен, что они заставят написать заявление и тебя тоже, — сказал Тайлер. — Но, вероятно, только после того, как я дам свои показания.

— О’кей. — Я хотела сказать еще что-то, но была настолько уставшей, что мне не хватало слов. — Я написала родителям, что мы отправились в летний домик попробовать выяснить отношения и обговорить все, что случилось. И сообщила, что взяла с собой пистолет только для того, чтобы чувствовать себя в безопасности в твоем присутствии. Я сказала им, что он выстрелил сам, что это был несчастный случай.

— Тогда я скажу то же самое, — пообещал Тайлер.

Уголком глаза я видела, как он повернулся и посмотрел на меня, но я заставила себя смотреть на дорогу. Я свернула на Лейк-драйв и доехала до Вест-Холли, улицы с односторонним движением, которая вела к центру города.

— Ты пообещал, что расскажешь им все. — Мой голос поднялся на октаву выше, чем обычно. — Ты расскажешь им, что сделал?

— Обещаю, — не колеблясь, заверил Тайлер.

Я ехала в сторону Гранд-стрит, размышляя о том, что кому-то из родителей, а может быть, и обоим, придется заехать за мной в полицейский участок и отвезти меня к тому месту, где я оставила свою машину накануне вечером, когда ждала окончания дежурства Тайлера. Я не могла поверить, что прошло всего тринадцать часов с того момента, когда я встретила его на парковке. Казалось, что все это происходило в другой жизни, и я чувствовала себя состарившейся на сотню лет.

Когда я остановилась на парковке и выключила мотор, Тайлер снова посмотрел на меня.

— Я знаю, что это ничего не меняет, — сказал он. — И я знаю, что это тебе не поможет, но мне действительно очень жаль. Я бы сделал все, чтобы исправить это.

— Вот и сделай, — жестко ответила я, хотя в глубине сердца не могла не почувствовать жалость, слыша страх в его голосе. — Сделай то, что обещал.

— И это все исправит? Все будет по-старому? — спросил он с робкой надеждой.

— Ничего не будет по-старому.

Я не была уверена, что снова смогу чувствовать себя «по-старому», что бы он там ни имел в виду. Я знала лишь одно — его признание и наказание, которое, вероятно, за этим последует, будет единственным, что поможет мне верить, что я смогу продолжать жить. Эти шаги необходимо было предпринять, прежде чем я смогу найти в себе силы двигаться дальше.

Мы еще несколько мгновений посидели в тишине, потом Тайлер здоровой рукой открыл дверцу машины. Он осторожно спустился на асфальт, а потом оглянулся и посмотрел на меня. Я вытащила из зажигания ключи от машины и протянула их ему, хотя понимала, что с его рукой на перевязи он не сможет вести машину. Но это была уже не моя проблема.

— Мне жаль, — повторил в очередной раз Тайлер и закрыл дверцу машины.

Я провожала его взглядом, пока он поднимался по лестнице к дверям полицейского участка. Мне хотелось побежать следом за ним, чтобы убедиться, что он расскажет все подробности того, что сделал, но я понимала, что не смогу вынести это. То, что произошло той ночью, и без этого непрерывно крутилось у меня в голове. И мне не нужна была помощь, чтобы вспомнить все детали. Я не нуждалась в том, чтобы услышать еще и точку зрения Тайлера. Мне нужно было лишь одно — знать, что он вошел в здание полиции, чтобы расставить все на свои места. Что он скажет правду.