Тайлер

Стоял теплый сентябрьский день, с вечеринки Четвертого июля прошло почти три месяца, и мы с Мейсоном в кои-то веки работали в дневную смену, замещая парамедиков, которые свалились с острым фарингитом. Мы только что купили обед в передвижном ресторанчике, когда по рации пришло сообщение. Нас просили приехать в местный парк, где десятилетний мальчик просунул голову сквозь прутья кованого металлического ограждения и не мог вытащить ее обратно.

— Как, черт возьми, взбрело в голову ребенку проделать такое? — спросил я, когда мы выбросили остатки нашего обеда в мусорное ведро и направились к машине.

— Возможно, он хотел проверить, сможет ли голова пролезть в это отверстие, — сказал Мейсон.

— Будущий Гудини, — усмехнулся я, надеясь заставить напарника рассмеяться.

Отношения между нами были по-прежнему напряженными, хотя я прикладывал все усилия, чтобы на работе быть предельно собранным. В некоторые дни, когда голова кружилась от страха, что Эмбер все еще может напустить на меня полицию, когда сердце бешено колотилось, а на грудь, казалось, наваливался огромный валун, у меня оставался единственный способ нормально отработать день — принять половинку таблетки валиума перед тем, как выехать из дому. Я держал данное себе обещание принимать лекарство только в случае, если мучившая меня тревога становилась невыносимой и это могло сказаться на моей работе. Так что у меня еще оставалось несколько таблеток из тех, которые я вытащил из пластиковой сумочки той женщины. Но их было уже катастрофически мало, и я не представлял себе, что буду делать, когда они закончатся.

Мейсон не рассмеялся над моей тупой шуткой. Вместо этого мы молча сели в машину и направились в парк. Понадобилось не слишком много времени, чтобы извлечь ребенка из ограждения. Там уже работала пожарная бригада, которая распилила прут решетки, чтобы освободить бедолагу. Так что нам осталось лишь осмотреть мальчишку на предмет серьезных травм, которых у него не оказалось, а затем дать ему ибупрофен и положить два пакета со льдом на легкие повреждения и небольшие припухлости на шее. Его родители тоже были там и подписали документ, что отказываются ехать в отделение экстренной помощи. Так что, когда они сели в машину и направились домой, мы с Мейсоном снова взобрались в нашу карету «скорой помощи». У меня было ощущение, что понадобится по меньшей мере взрывчатка, чтобы разбить стену, возникшую между нами.

— Эй, — начал я, надеясь, что смогу достучаться до него. Вернуть наши былые отношения. — Мы можем поговорить?

— О чем? — спросил он, вставляя ключ в зажигание. Он даже не взглянул на меня.

— Не знаю. Раньше мы часто разговаривали. Мы были друзьями, обменивались шутками. А сейчас ты говоришь со мной, только если дело касается нашей работы.

— Мы напарники. И предполагается, что мы должны разговаривать о работе.

— Да ладно, Мейсон. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Я хотел, чтобы он сказал, что все будет хорошо или что его беспокоит что-то другое, поэтому он так холодно держится со мной. Я хотел, чтобы он сказал, что не думает, будто Эмбер говорила правду.

— Я не очень понимаю, что ты хочешь, чтобы я ответил тебе.

— Расскажи мне, как идут дела у Джии и малышки. Пойдем вместе выпьем пива, как мы это делали раньше. Давай поговорим о том, какой говнюк мой отец. Все, что угодно, только не это дерьмо, когда мы говорим только о работе.

Он подождал мгновение, прежде чем ответить, а когда заговорил, на лице его было написано отвращение.

— Я не могу это сделать, парень. Слишком многое изменилось. Я могу работать с тобой, буду стараться хорошо делать свое дело, но это все.

На этот раз мне пришлось сделать паузу, прежде чем ответить. Я смотрел ему в глаза, стараясь не отводить взгляда.

— Это из-за того, что случилось на вечеринке?

Он кивнул головой.

— Я не могу притворяться, что не видел, как Эмбер была потрясена. Как она плакала. Как не хотела, чтобы я дотрагивался до нее. Я должен был бы понять, что она была не просто пьяна. Она была в шоке.

Я сгорбился в кресле и опустил взгляд. Меня затошнило. И тут в голову пришла мысль.

— Я так понимаю, что ты рассказал обо всем этом Джие.

— Она моя жена. Я все ей рассказываю.

Я снова посмотрел на него.

— Значит, это ее работа? В знак женской солидарности. Это она сказала тебе, что мы больше не можем оставаться друзьями?

Слова прозвучали более уничижительно, чем я хотел. Что-то похожее мог сказать мой отец. Увидев яростный взгляд моего напарника, я понял, что переступил черту.

— Пошел к черту, — со злостью сказал он. — Это не имеет никакого отношения к Джии. Это мое решение. Я работаю в «скорой помощи» гораздо дольше тебя. Я видел женщин сразу после того, как на них нападали. Они выглядели в точности такими же, как Эмбер тем вечером.

Я помолчал, пытаясь переварить его слова.

— Ты думаешь, что я изнасиловал ее.

Мой голос был тихим, и в нем прозвучал страх.

На этот раз мой напарник не колебался.

— Да, парень, я так считаю.

Черт! Хотя я все время переживал из-за того, что он так думает, я не давал себе поверить в это до настоящего момента, когда он произнес эти слова.

— Итак, полагаю, на этом разговор закончен, — выдавил я, пытаясь побороть охватившее меня нервное возбуждение.

Мейсон ничего не ответил. Вместо этого он завел мотор и выехал со стоянки на дорогу. Мы не разговаривали, даже когда он парковался возле станции «скорой помощи», где нам предстояло ждать очередного вызова. Когда мы поднимались по лестнице в комнату отдыха, я думал о том, что мне сказать. Я хотел, чтобы он признался, что сделал чудовищную ошибку. Но на единственный вопрос, который вырвался у меня, я не был уверен, что хочу услышать ответ.

— Что, по-твоему, я должен сделать? — спросил я, и он остановился на верхней ступени лестницы, повернулся и посмотрел на меня долгим и жестким взглядом.

— Признайся в содеянном, — сказал Мейсон. — Ответь за свои поступки. А потом обратись за помощью к психиатру, чтобы больше этого не повторилось.

В этот день у нас больше не было вызовов, так что к концу смены, около девяти часов вечера, я поехал домой, хотя в том мучительном состоянии возбуждения и паники мне меньше всего хотелось остаться дома в одиночестве. Я никак не мог забыть слова Мейсона: «Признайся в содеянном. Ответь за свои поступки. А потом обратись за помощью к психиатру». Я начал подумывать о том, чтобы поехать прямо в полицейский участок и поговорить с детективом. Я представил себе, как стану описывать события той ночи, принимая вину на себя за то, что все пошло не так, даже несмотря на то, что я с трудом вспоминал все детали происшедшего.

«Я не могу сделать это, — подумал я, направляя свою машину в центр города и останавливаясь на парковке около популярного бара „Ройял“. — Я не могу признаться в том, чего я в действительности не делал».

Я неспешно вошел в бар и обнаружил, что заведение было уже почти переполнено. Множество студентов и людей постарше, между тридцатью и сорока годами, играли на бильярде, бросали дротики или танцевали под музыку популярных хитов восьмидесятых. Пробираясь между столиками, я наконец нашел свободный барный стул в самом конце стойки.

— Что я могу предложить вам? — спросил юный бармен. Ему самому вряд ли было больше двадцати одного года.

— Пирамид Хефевайцен, — сказал я, доставая из кошелька десятидолларовую купюру и кладя ее на стойку. — С лимоном.

— Уже несу, — сказал бармен, набрасывая на плечо белое полотенце и доставая чистую кружку для моего пива.

— Знаете, только девушки пьют пиво с лимоном.

Я обернулся, чтобы посмотреть, кто это заговорил со мной, и улыбнулся, увидев привлекательную женщину с черными вьющимися волосами, которая только что села на соседний стул. На ней было синее платье с короткой, отделанной бахромой юбкой, и туфли на высоком каблуке. Но не было ни чулок, ни колгот, и ее длинные ноги были покрыты ровным загаром. Она выглядела слишком ухоженной и уверенной в себе для студентки и, вероятно, была на несколько лет старше меня.

— Неужели? — спросил я.

Я говорил себе, что заглянул в этот бар, просто чтобы развеяться, и я не собирался заводить здесь знакомства, но я сам понимал, что это неправда. Я уже сделал утром большую пробежку и принял половинку таблетки валиума перед тем, как заступить на смену. Но, очевидно, мне было нужно кое-что другое, поскольку Уитни не вернется раньше сентября, к началу занятий. Мне нужен еще кто-нибудь другой.

— Это правда, — сказала она с притворно-насмешливым видом. — Возможно, вы захотите изменить свой заказ?

— Нет, меня устраивает пиво с лимоном, — ответил я, слегка склонив к ней голову.

— Считаете, что вы настоящий мужчина, поэтому можете позволить себе это?

— Верно. — Я улыбнулся, чувствуя, что исходившие от нее феромоны потихоньку успокаивают мои взвинченные нервы. Бармен принес мой заказ, и я намеренно неспешно взял украшавшую стакан четвертинку лимона, выжал ее и бросил в пиво.

Женщина рассмеялась и протянула мне руку:

— Я Кайли.

— А я Тайлер. — Я сделал глоток своего напитка, а потом огляделся по сторонам. — Вы здесь одна?

— Нет. — Кайли кивком головы указала на бильярдный стол. — Предполагается, что я пришла сюда выпить с моим бойфрендом.

Я бросил взгляд на четверых мужчин, на которых она смотрела. Двое из них были студенты младших курсов, одетые в поношенные джинсы — явно не ее стиль, — а двое остальных были гладко выбриты и похожи на работников банка в черных брюках и белых сорочках с закатанными до локтей рукавами. Тот из них, у кого были светлые волосы, оглянулся на нее и помахал ей рукой.

— Он не слишком хорошо справляется с ролью бойфренда, — сказала Кайли, приподняв бокал в ответ на его жест. — Он даже не посмотрел на меня, прежде чем снова отвернуться и переключить все свое внимание на бильярд.

— Итак, вы хотите заставить его немного поревновать?

Она улыбнулась, застенчиво и в то же время кокетливо.

— А если и хочу?

— Тогда, я полагаю, мы обязаны устроить для него целое представление.

Я залпом выпил почти все свое пиво, схватил Кайли за руку и потянул ее за собой на танцевальную площадку. Диск-жокей как раз поставил медленную, спокойную композицию, поэтому я притянул Кайли к себе; одна моя нога оказалась между ее бедер, и я прижался щекой к ее щеке. Я легко вел ее в танце, гладя рукой ее стройную спину и страстно желая положить руку на ее прелестную попку. Мне было интересно, что сказал бы Мейсон, если бы оказался здесь. Обвинил бы он меня в том, что я веду себя так же, как вел себя с Эмбер в тот вечер? Но я сказал себе, что это не имеет значения. Кроме того, Кайли первая заговорила со мной, и, по сути дела, я оказываю ей услугу. Я хотел лишь одного — потанцевать, чтобы немного отвлечься от постоянного состояния паники, в котором я пребывал. Как и Уитни, эта женщина была настоящим наркотиком в человеческом обличье — успокаивающей, идеальной партнершей, дарящей мне временную передышку.

— Он смотрит на нас? — прошептал я на ухо Кайли. Она пахла чем-то сладким, возможно, кокосом. И еще каким-то ромом.

— Не знаю, — сказала она, слегка запыхавшись. — Просто давайте танцевать дальше.

Я почувствовал, как она сильнее прижалась ко мне бедрами, и я не мог не думать об Эмбер в эту минуту. О том, как мы танцевали, как было приятно держать ее в своих объятиях. И как она закричала, когда я вошел к ней в комнату на следующий день. Мое сердце стало бешено колотиться, а кровь начала пульсировать в моих ушах.

— Пойдемте, — сказал я Кайли, когда песня закончилась. Я повел ее к дальнему углу бара, туда, где располагались туалеты.

— Куда мы идем? — спросила она, не переставая смеяться. Ее щеки раскраснелись, темные глаза остекленели, а зрачки расширились. Я знал, что это верный признак того, что она была пьяна.

— Просто пойдемте, — сказал я. Это был темный коридор, но тем не менее далеко не уединенный. Я прижал ее спиной к стене рядом с мужским туалетом, положил руки к стене по обеим сторонам ее головы и наклонился, чтобы поцеловать ее. Она ответила на поцелуй, скользнув языком в мой рот, и я тут же почувствовал, что она курит. Обычно я терпеть этого не мог. Но даже это не остановило меня.

Когда я наконец поднял голову и открыл глаза, я увидел боковым зрением еще одну парочку, стоявшую дальше по коридору примерно в пятнадцати футах от нас. Они стояли в тени, но я успел заметить, что не парень прижимал девушку к стене, а совсем наоборот. Пока я стоял, повернув голову в сторону этой пары, Кайли начала целовать мою шею. Но это почему-то не заводило меня, а скорее раздражало. Я внимательнее стал присматриваться к соседней паре, удивленный тем, что силуэт девушки показался мне знакомым. И тут меня словно ударила молния.

— Эмбер? — сказал я неожиданно громче, чем намеревался.

Девушка замерла, а потом повернулась ко мне. Свет от единственной лампочки, висевшей между нами, упал ей на лицо, и я понял, что я прав. Она выглядела не такой, какой я видел ее в последний раз. Она исхудала, сделала короткую стрижку, а на лице был яркий макияж.

— Кто это? — спросила Кайли, проследив за мной взглядом.

Я не ответил. Вместо этого я опустил руки и сделал несколько шагов по направлению к Эмбер и незнакомцу, который был с ней.

— Пошел ты к черту! — с презрением бросила Кайли, повернулась и пошла обратно в бар. Меня не волновало, что я обидел ее. Я хотел лишь одного — поговорить с Эмбер.

— Тайлер… не нужно, — сказала Эмбер.

Она, споткнувшись, отшатнулась от мужчины, и теперь я ясно мог видеть, что ему было уже ближе к пятидесяти годам. У него были поредевшие волосы, мешки под глазами и приличный животик. О чем, черт возьми, она думала, стоя в темном коридоре и флиртуя с таким типом?

— Пожалуйста, — попросил я, — я просто хочу поговорить.

Я не мог поверить, что для того, чтобы поговорить со своим лучшим другом, мне приходится умолять ее. И я не мог поверить, что прошло уже три месяца с нашей последней встречи.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и покачала головой. Мужчина, с которым она была, переводил свой взгляд с нее на меня и обратно.

— Не похоже, что леди хочет говорить с тобой, — пробубнил он, выпятив грудь.

Не обращая на него внимания, я не сводил глаз с Эмбер.

— Я очень беспокоился о тебе, — продолжил я, сделав несколько шагов и остановившись примерно в трех футах от нее.

— Эй, — сказал мужчина, вставая между мной и Эмбер. Он слегка покачивался, и я понял, что он пьян. — Я сказал, что леди не хочет говорить с тобой.

— Отвали, — выпалил я, одной рукой отодвигая его в сторону. — Это не твое дело.

Эмбер отступила еще на шаг и принялась оглядываться по сторонам, словно ища путь к отступлению.

— Это будет моим делом, — заявил незнакомец и резко бросился на меня, взмахнув правой рукой.

Его удар не попал в цель, но веса его тела, когда мы столкнулись с ним, оказалось достаточно, чтобы я потерял равновесие. Мы свалились на пол, запутавшись ногами. В этот момент Эмбер перепрыгнула через нас, и пока я старался столкнуть с себя незнакомца и встать на ноги, я увидел, как она вбежала в бар и исчезла из виду.

— Вот дерьмо, — пробормотал я, размышляя, не броситься ли мне следом. Но потом я решил, что лучше этого не делать.

— Спасибо, что ты мне все испортил, засранец, — сказал мужчина, также с трудом поднимаясь с пола.

— Тебе лучше было бы держаться женщин своего возраста, — с горечью посоветовал я, глядя на одутловатое лицо мужчины и красные лопнувшие сосудики вокруг носа, бывшие верным признаком беспробудного пьяницы.

— Вот здесь ты и заблуждаешься, приятель. Это она подцепила меня. Сначала вытолкнула меня на площадку для танцев, а потом потащила сюда, вся разгоряченная и настойчивая. И если бы ты не вмешался, она, возможно, сделала бы мне минет.

— Заткнись, — сказал я, чувствуя, как мои пальцы сжимаются в кулаки.

— Или что будет? — с вызовом спросил мужчина, и я чуть не позволил злости затуманить мой рассудок. Я почти был готов ударить его. Но потом я подумал об Эмбер, о том, что она делала в темном коридоре с незнакомым мужчиной, и мне стало дурно. Я понял, что лучше и безопаснее было просто уйти.

Не сказав ни слова, я пробрался сквозь толпу, а спустя минуту уже сидел в своей машине, жуя мятную резинку, чтобы замаскировать запах пива. Я включил зажигание, выехал со стоянки и повернул на Рейлроуд-авеню, стараясь ехать не слишком быстро.

Мне по-прежнему не хотелось ехать домой. Я собрался было заглянуть к матери, но передумал, так как знал — она захочет говорить только о том, как ей стало тяжело теперь, когда Элен и Том перестали общаться с нами. Я подумал, не последовать ли за Эмбер до ее дома и потребовать, чтобы она поговорила со мной, чтобы мы смогли разрулить эту кошмарную, чертову ситуацию. Но это, вероятнее всего, ничего не даст, и я окажусь в полицейской машине. Мне было необходимо увидеться с кем-нибудь, кто смог бы помочь мне найти выход из того положения, в котором я сейчас оказался. Хотелось поговорить с кем-нибудь, кто понял бы меня.

Спустя десять минут я припарковался у входа в дом, в котором не был уже больше года. «Времена отчаяния требуют отчаянных мер», — подумал я. Я вышел из машины, закрыл ее и вошел в парадную дверь в вестибюль, пол которого был выложен искусственным мрамором. В лифте я нажал кнопку пятого этажа, вспоминая страх, который всякий раз одолевал меня, когда я учился в старших классах и по выходным дням приезжал к отцу.

Двери лифта открылись, и я вышел в коридор, удивляясь, что там стоял тот же запах, что и раньше, — смесь слегка влажного ковра и хлора. И тут я сообразил, что отца может не оказаться дома. Он мог быть на работе, а мог и проводить где-то время с одной из своих быстро меняющихся пассий. Но я тем не менее подошел к его квартире и постучал три раза и затаив дыхание стал ждать его появления.

— Подождите минутку! — услышал я голос отца и с облегчением выдохнул. Его голос был хриплым и приглушенным, и я подумал, что он, возможно, спал. Он наконец отворил дверь, держась рукой за ручку так же, как это делал я в последний раз, когда он заявился ко мне домой без предупреждения.

— Нет, вы только посмотрите, кто к нам пришел, — сказал он, вскидывая подбородок с вызывающим видом. И на щетине, и на его голове между золотистыми волосами явно просвечивала седина, а кожа на линии подбородка начала слегка провисать. В сентябре ему исполнилось пятьдесят два, и, несмотря на его тренированное мускулистое тело, возраст уже начал брать свое.

— Привет, пап, — сказал я, стараясь стоять ровно, распрямив плечи, не желая показывать, насколько мне плохо. — Я могу войти?

— Зачем? — спросил отец, и мне понадобилась вся сила воли, чтобы не развернуться и не уйти.

— Кое-что случилось Мне нужно с тобой поговорить

— Ты снова обделался на работе?

— Нет, пап. Пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.

Тон моего голоса, должно быть, убедил его и заставил выражение на лице слегка смягчиться. Он отступил на шаг, жестом приглашая меня войти.

Мы направились в гостиную, где по-прежнему стояли те самые зеленые кушетки из искусственной кожи, которые он купил на распродаже, когда уехал из нашего дома. Телевизор был включен, а на стеклянном кофейном столике стояли две пустые бутылки из-под пива. В комнате пахло жареной едой, и на кухонном столе я заметил смятый пакет из «Макдоналдса».

— Садись, — сказал отец, указывая на меньшую кушетку. — Выпить хочешь?

— Хочу, — ответил я, но остался стоять, пока он не вернулся с пивом для меня и стаканчиком виски для себя. — Спасибо, — сказал я и сел на потрепанную кушетку, на которой обычно спал, когда ночевал у отца. В квартире была только одна спальня, так что у меня не было другого выбора.

Отец не ответил, и мы несколько минут оба молча смотрели на экран плазменного телевизора, висевшего на стене, пока я не попросил отца выключить его. Но вместо этого он просто отключил звук.

— Итак, ты собираешься объяснить мне, что случилось, или нет? — спросил он, не сводя глаз с экрана телевизора, наблюдая за игрой университетских команд.

— Да, — сказал я, стараясь не обращать внимания на то, что мое горло сдавило. — Но не мог бы ты выключить телевизор? Пожалуйста! Это очень важно.

С громким вздохом он нажал кнопку на пульте и выжидательно посмотрел на меня.

— Теперь ты доволен?

— Да, — сказал я. Я пытался прикинуть, с чего начать, и решил остановиться на его визите ко мне домой утром Четвертого июля, перед вечеринкой. — Мы вели себя дерьмово по отношению друг к другу в нашу последнюю встречу. Мне жаль, что я такого тебе наговорил тогда.

— Переходи к делу, сын.

Я стиснул зубы, думая о том, что совершил ошибку, приехав к нему. Но потом я начал рассказывать, что случилось у нас с Эмбер. Я рассказал все, что помнил, как она была одета, как вела себя, насколько мы оба были пьяны и как наутро я приехал к ней домой, а она при виде меня впала в истерику. Когда я дошел до того момента, когда Том ударил меня, лицо отца налилось кровью.

— Этот говнюк всегда думал, что он лучше меня. Он, наверное, был счастлив выместить это на тебе.

— Эмбер сказала им, что я ее изнасиловал, — сказал я, с трудом заставив себя не закричать, что речь идет не о нем, а обо мне. — И я уверен, что Том ударил меня как раз из-за этого.

Потом я сказал, что мама рассказала о том, как его обвиняли в сексуальных домогательствах.

— Она считает, что ты сможешь дать мне совет, как мне теперь поступить.

— Она рассказала тебе об этом, но не сообщила мне, что Эмбер обвиняет тебя в изнасиловании? Клянусь богом, эта женщина просто тупица.

— Папа, пожалуйста, — взмолился я, не желая слушать очередную лекцию от одного из родителей о том, какой другой родитель идиот.

— Полиция уже допрашивала тебя? — спросил отец, со стуком ставя стакан на кофейный столик.

— Нет. Не думаю, что она обратилась к ним.

— Ну что ж, похоже на то, что тебе не о чем беспокоиться. Она не подала заявления.

— Но она все еще может сделать это, — сказал я. — Что мне говорить, если копы заявятся ко мне?

Я не мог сидеть спокойно и все время ерзал на месте, все еще не придя в себя после разговора с Мейсоном и происшествия в баре. Я думал о нескольких таблетках, оставшихся дома в моей ванной, и жалел о том, что у меня не было при себе ни одной из них.

— Тебе ничего не нужно говорить, — решительно сказал отец. — Ни слова. Ты меня понял? Позвонишь мне, и я найму адвоката.

Было странно слышать, что он готов прийти ко мне на помощь, если я окажусь в беде. Он слишком часто делал все наоборот, настаивая на том, что я должен сам учиться решать свои проблемы.

— Мейсон считает, что я должен сам пойти в полицию.

— Мейсон просто придурок. Если бы у Эмбер или ее родителей были какие-либо весомые доказательства, они бы уже сами давно заявили об этом в полицию. А тот факт, что у них таких доказательств нет, говорит о том, что это просто будет ее слово против твоего. И в таких случаях практически невозможно вынести обвинительный приговор.

Меня растрогала его поддержка, и я был благодарен отцу за то, что он, по крайней мере в настоящий момент, полностью поддерживал меня.

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что мой адвокат рассказал обо всем этом, когда та сучка, с которой я работал, обвинила меня в том, что я обещал помочь ей перевестись в дневную смену, если она переспит со мной. Но она сразу же отцепилась от меня, когда мой адвокат показал ей ее же электронные письма и сообщения в телефоне, в которых она умоляла о продолжении наших отношений. — Он сделал паузу, явно довольный собой. — Ты сказал, что Эмбер целовала тебя при всех, кто там находился? Что вы оба страстно прижимались друг к другу во время танца?

Я кивнул, сжав зубы, моментально словно перенесенный в тот волшебный момент, когда думал, что все мои мечты вот-вот станут явью. А потом, на следующее утро, начался этот кошмар, когда она закричала, чтобы я убирался из ее комнаты.

— Ну что ж, если она не обращалась в больницу или в полицию, никаких доказательств у них нет.

— Я честно считал, что она хотела этого не меньше, чем я. И я бы не стал продолжать…

Он лишь отмахнулся от меня рукой.

— Это не имеет значения. Даже если ты был грубоват с ней, любой мало-мальски грамотный адвокат сможет утверждать, что именно это ей и нравится. Что она сама напрашивалась на это. Не говоря уже о том, что она была пьяна в стельку. Никто не видел, как вы занимались сексом, верно?

— Конечно нет! — сказал я. — Но Мейсон и Джия видели ее сразу после этого. Они отвозили ее домой.

Я повторил ему слова Мейсона, который сказал, что поведение Эмбер напомнило ему о других жертвах насилия и что я должен сказать правду и ответить за свои поступки.

— И ты считаешь этого типа своим другом? — с презрением в голосе сказал отец. — Каков засранец. Не обращай на него внимания.

Я почувствовал, как напряжение снова сковывает мою грудь.

— Это легче сказать, чем сделать. Я, видишь ли, уважаю его. И он многому научил меня.

— Значит, ты хочешь позволить ему убедить тебя сдаться полиции и получить срок? Послушай меня, сын. Я знаю, что сказал, будто у тебя не хватит духу заарканить эту девчонку, и мне жаль. У тебя больше смелости, чем я ожидал. — Он подошел к кушетке и сел рядом со мной. Отхлебнув виски, он серьезно посмотрел на меня. — Если я и знаю в чем-либо толк, так это в женщинах. Я знаю, чего они хотят и как они хотят это получить. Только иногда, получив желаемое, они начинают размышлять и переворачивать все с ног на голову. Как эти студентки, которые обвиняют футболистов в изнасиловании. Им хочется трахнуться с горячим атлетом, а потом, когда они этого добиваются, они начинают переживать, что́ о них скажут люди… что в их глазах они будут выглядеть как шлюхи, поэтому они придумывают какую-нибудь чертову ерунду, чтобы почувствовать себя лучше. Это все их феминистский бред. Женщины говорят «нет», потому что хотят, чтобы мы убедили их сказать «да». И это работает только так. Древние люди хватали своих женщин за волосы и тащили их в свою пещеру только по одной причине. И это не насилие. Это чертова биология. Естественный ход вещей.

Я кивнул, хотя не был уверен, что согласен со всем, что он сказал. Конечно, я понимал, что существуют женщины, которые объявляют, будто их изнасиловали, потому что сожалеют о том, что занялись сексом, или потому, что на кону стоит их репутация. Но был ли я уверен, что это применимо к Эмбер? Может быть, она беспокоилась, что об этом узнает Дэниэл? Может быть, она знала, что тогда он бросит ее, и это ее пугало, поэтому она решила вести себя так, словно она не хотела заниматься сексом. Что это я принудил ее. Или она уже рассказала Дэниэлу о случившемся, и он порвал с ней. Иначе зачем бы ей было появляться в баре с тем типом? Может быть, я знал ее не так хорошо, как думал. Может быть, мой отец прав. Она просила меня остановиться только потому, что всякая приличная девушка должна оказывать некоторое сопротивление, отлично зная при этом, что точка невозврата уже пройдена. И она хотела этого продолжения. На самом деле она не боролась со мной. Она не пыталась выцарапать мне глаза или позвать на помощь. И она ни разу не произнесла слова «нет».

Видя мое замешательство, отец снова заговорил:

— Скажи мне вот что. Ты силком тащил ее по лестнице? Был ли у тебя в руках нож или пистолет и не угрожал ли ты ей, что убьешь ее, если она не согласится переспать с тобой?

— Конечно нет.

— Ты ударил ее? Связал ей руки и засунул в рот кляп, чтобы никто не мог услышать ее крики? — Я покачал головой, и он продолжил: — Тогда все в порядке. Это не было изнасилованием. Вы были пьяными совершеннолетними людьми, вместе принявшими это решение, а теперь она сожалеет о случившемся. Конец истории.

Его слова подбодрили меня, хотя я никогда не одобрял того, как он обращался со своими женщинами. Приход к нему был последним отчаянным средством. Но к моему удивлению, я немного успокоился. Впервые за всю свою жизнь я почувствовал, что между мной и отцом существует связь. И я знал, что бы ни случилось в дальнейшем, по крайней мере, хотя бы один человек будет на моей стороне.