Удивительно, что после секса моя мать не забеременела. Она, возможно, была единственной женщиной в Ирландии, которая не забеременела. В то время женщины становились беременными, просто надев короткие юбки и высокие каблуки. Высокие каблуки были скандально известны этим. В Килраше практически все обувные магазины были забиты туфлями на высоких каблуках.

В тот первый год весь округ ждал, когда же появимся мы с Энеем. Женщины в Женском Проходе были убеждены, что настоящая причина, по которой Мэри вышла за Незнакомца, — она уже Ждала Ребенка, и бросали косые взгляды во время Согласия на Создание, как Маргарет Кроу называет это, чтобы увидеть, изогнулось ли шерстяное пальто моей матери по кривой, напоминающей речной изгиб. Мужчины в Мужском Проходе намеренно отводили взгляды, потому что мужские мечты умирают с медленным упорным нежеланием, и отрицание — сильная сторона в нашей местности. Она не замужем, она не замужем, звучит, как басовая партия в низком гуле догорающих свечей.

А мы — Эней и я — все еще плавали в открытом море.

Тем временем фермерская деятельность моего отца шла плохо. Наши коровы были уникальны в способности есть траву и при этом худеть. Да еще у них была склонность к утоплению. Одна утонувшая скотина — невезение, две — сам дьявол, три — Бог.

Но Бог (или, по-фрейдовски, Авраам) не сможет победить Вергилия. Мой отец воспринимал каждую неудачу как испытание. Он удвоил число проволок, заменил столбы забора, затем сделал двойную внешнюю границу вдоль реки. Как-то утром он вышел и увидел, что целая секция забора — и столбы, и проволока, — повалены в воду. Следующую ночь он провел в поле под открытым небом, сидел на корточках в пальто под дождем, всматриваясь в темноту, стараясь увидеть призрачные силуэты коров и за песней бегущей реки расслышать звуки приближающихся копыт. Он не будет побежден. Больше ни одно животное не утонет, даже если надо будет разбивать здесь лагерь каждую ночь. Когда же он, наконец, увидел темное пятно на темном фоне, которое было коровой, приближающейся к забору, то встал, дико замахал руками и громко закричал. Корова вынырнула из своей коровьей грезы и посмотрела на него, будто он-то и был безумным.

— Назад! Пошла! Назад! Хап! Хап!

Старая корова не двинулась, так тверда она была в своем решении утопиться.

Вергилий не подумал заранее, что надо было захватить палку.

— Хап! Пошла! Хап!

Тем не менее она стояла там, ее глаза становились диковатыми, и она смотрела мимо него на реку и была в замешательстве, почему он не позволяет ей пройти. Она развернулась, сделав полшага, чтобы посмотреть, успокоит ли его это.

Не успокоило. Вергилий хлопнул рукой по ее задней стороне, «Хап!», и от удивления она лягнула его задними ногами, сделав весьма изящный подъем и резкий удар назад, который попал Папе по голени и согнул ее. Теперь он лежал на земле возле проволоки, и его мозгу хватило времени сообщить ему, что корова сломала ему большую берцовую кость.

Задняя сторона коровы все еще была обращена к нему. Теперь и все стадо приближалось через темноту.

Они все пришли, чтобы утопиться? Он схватил голень обеими руками, надавил, как будто мог прижать осколки друг к другу, но от давления боль только стрельнула глубже. Он взревел. И, возможно, потому, что скотина понимала крик боли, или потому, что ее отвлекли от пути к реке, или потому, что коровы не могут держать две мысли в голове одновременно, они остановились. Они стояли и наблюдали за Папой. Через некоторое время одна из них подумала, что трава, возможно, более сладкая там, в дальнем углу, где коровы были часом ранее, — конечно, этого не было на самом деле, но она все равно пошла, и другие по коровьей моде пошли за ней, и той ночью ни одна не утонула.

Мой отец пополз назад через поле. Он забарабанил в дверь черного хода, потому что не мог встать, повернуть ручку и открыть дверь.

Назавтра после обеда, когда нога Вергилия уже была в гипсе и его усадили на два стула у окна, Джимми Мак зашел проведать его. Он выслушал полный отчет о наших коровах, которые были повернуты на утоплении. Потом медленно кивнул и поскреб в начинающейся щетине бороды, которая у него была всегда, за исключением воскресений.

— Ничего такого не случилось бы, — сказал он, — но они ищут воду, чтобы напиться.

Мой отец рассказал это нам. Как и все другое, что он рассказывал, эта повесть тоже была не в его пользу. Он никогда не был героем, и из этого я делаю вывод, что мы должны были познать нечто вроде благодати, — если для познания благодати надо потерпеть жестокое поражение.

В тот год он решил отвести Большой Луг под картофель. Я думаю, надо говорить «посадить картофель». Принцип был прост. Вы покупаете семенной картофель, выкапываете ямки, всовываете в каждую по картофелине и закапываете. Каждый семенной клубень, купленный вами, даст минимум десятикратный урожай. Возможно, двадцатикратный, если год будет хорошим. У Томми Мерфи был в Корке кузен с бороной. Тот кузен приехал в Клэр и только вносил корректировку. Он пришел, влез на стену и посмотрел на поле.

— Там несколько камней, — сказал он. — Их нужно убрать.

Оказывается, у него было Корковское мастерство преуменьшения. Кто знал, что одно поле может скрывать столько камней? Если бы их выложить один к другому, то там не было бы вообще никакого поля. Если бы у вас была склонность к Ветхому Завету, как у Мэтью Бэйли, то вы предположили бы, что камни дождем сыпались с неба каждую ночь. Возможно, так и было. Или, возможно, каждый фермер в округе откопал свои камни несколько лет назад и свалил их на наши поля, пока МакКарроллы мечтательно смотрели на Атлантику и сосали водоросль. Оказалось, у нас коллекция мирового класса. Были верхние камни, средние камни, глубинные камни. И еще валуны.

Вергилий взялся за дело. Кожа на кончиках его пальцев, суставы обоих больших пальцев, костяшки пальцев обеих рук, коленные чашечки сразу почувствовали это. Он вышел в поле еще до петухов мартовским утром, впечатывая тепло своих ног в высокие резиновые сапоги. Он вышел через черный ход, тихо бормоча на выдохе. Кончиками ушей почувствовал мороз, пока пересекал открытое поле, направляясь к верхнему углу, где опустился на колени, решив, что стоять на коленях гораздо лучше, чем наклоняться. Он скреб в земле, выбирал камни и бросал их в ручную тележку. Утренняя заря вставала под скорбный стук, — стук, пугавший сорок, пока не стал для них привычным, и они опять прилетали клевать червей. Те поднимались на поверхность, не понимая того, что понимали птицы, а именно того, что мужчины готовили землю Весной, а картофель сажали около Дня Святого Патрика.

О чем думает мужчина, когда целый день стоит на коленях в поле возле реки? Понятия не имею. Полагаю, некоторым пришло бы в голову, что, возможно, поле было непригодно. Но, как и я, в вопросах сельского хозяйства мой отец был простаком, и потому я полагаю, что он просто подумал, что это и было то, что называют «обрабатывать землю». Если вы знаете латынь, сделайте перерыв, прочитайте «Георгики» Вергилия, написанные приблизительно в 30-м году до н. э., и тогда увидите, что Вергилий тоже испытал затруднения с занятием сельским хозяйством. Но у него не было наших камней. У нас на ферме всегда их было слишком много.

Мой отец наполнил тележку до краев и внезапно обнаружил, что изобрел новую боль под названием «разгибание спины». Он подошел к тележке и хотел поднять ее за ручки, и тут его озарило — он понял Архимеда: камни тяжелые, земля мягкая. Папа не мог толкать тележку. Колесо погрязло в земле.

— Только птицы были свидетелями позора вашего отца, — сказал он нам. — Пришлось вынимать камни из тележки.

Он решил не вывозить камни на ручной тележке, а собирать их в конические кучи по краям борозд. Камни все еще там. Они заросли травой, и потому наш задний луг похож на инсталляцию художника или на зеленое море с замороженными гребнями волн. Эти кучи — памятник Картофельным Годам, я полагаю. Коровы Мака используют эти камни как скребки для задниц.

Вергилий оставил нам Метод Суейнов. День за днем он продвигался на коленях, вынимая камни. Потом он продвигался на коленях, кладя в землю семенной картофель. Его руки стали похожи на старые географические карты. В каждой морщине и линии была часть нашего поля. Когда он посадил всю картошку, кузен Мерфи возвратился с бороной и закрыл их землей. Потом Кузен стоял на стене, и мой отец в виде С-образной кривой стоял возле него.

— Это место здорово проклято камнями, — сказал кузен с акцентом жителя Корка. Потом напустил на себя проницательный вид, помолчал, кратко кивнул на теперь невидимый картофель и добавил Язычески-Христиански-Суеверное Благословение, которое мы здесь используем во всех случаях:

— Ну, да принесут они вам удачу. Да благословит их Господь.

Бог, оказывается, не является большим поклонником картофеля в Ирландии. Может быть, осталось какое-то незаконченное дело между Ним и Уолтером Рэли. Может быть, как и табак, картофель не должен был быть принесен в эту часть мира. Может быть, Бог специально не поместил здесь ни того, ни другого, ведь Он знал, что делает, и тем растениям было предназначено оставаться в Южной Америке. Ясно же, они не должны были прибыть в эту страну. Это-то ясно. Если вы помните, Он уже послал довольно серьезное сообщение. Прекрати Жить на Картошке, Ирландский Народ, — такова была суть. Ловите Рыбу — это было продолжение, но люди не отнеслись к этому серьезно.

Однако за две недели до Пасхи первый картофель моего отца пророс. Мэри пришла к задним воротам и взглянула на своего мужа, осматривающего борозды, и в зеленых побегах, я полагаю, она увидела оправдание. Папа не был безумцем, он был всего лишь мечтателем. Мужчины вообще гораздо более склонны к мечтательности, чем женщины. Это данность. Прочитайте «Ностромо» (Книга 2819, Джозеф Конрад, Пингвин Классикс, Лондон), прочитайте «Джуда Незаметного» (Книга 1999, Томас Харди, Макмиллан, Лондон), прочитайте до того места, до которого дочитал мой отец и до которого потом добралась и я, до страницы 286, Том Первый, «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста (Книга 2016, Даблдей, Нью-Йорк), прочитайте «Ридерз Дайджест, Краткая История Мира» 1975 года (Книга 1955, Ридерз Дайджест, Нью-Йорк) и после этого скажите мне, что мужчины не мечтатели. Но у Папы была хорошая мечта. Возможно, лучшая, настоящая, мечта о том, что мужчина и женщина могут жить вместе на участке земли возле реки, мечта, в которой вы могли просто быть. Хотя каждый сидящий на подоконнике в почтовом отделении утверждал, что все пять акров поля МакКарроллов не годятся для выращивания картофеля, картофель там был. Мэри вошла в кухню, будто танцуя. Ее мать месила кулаками тесто.

— Он растет, — сказала Мэри.

Бабушка еще немного помесила кулаками тесто.

— Он растет, — повторила Мэри. — Картофель растет.

— Мои кости говорят, что мне не понравится погода, которая будет, — ответила Бабушка и подсунула рот под башенку пепла.

Потом пошел не то чтобы дождь. Это была погода, и она спустилась, как облако. На Страстной Неделе туман стал больше, чем туман, а изморось была больше, чем изморось, — нечто плотное, как туман, и влажное, как изморось, но оно не было ни моросью, ни настоящим дождем. Какая-то мгла возникла между землей и небом. Висела там, эта мокрая серая вуаль, через которую река текла и убегала вдаль. Но картофельные стебли наслаждались ею. Может, потому, что погода была вроде той, какая бывает в южноамериканских джунглях, а может, потому, что она была такой же мифической, как и сами джунгли, — как бы то ни было, картофель пышно рос, быстро поднимаясь в ожидании мая. Мой отец был в поле со своей лопатой, окучивал ростки, ничего не думал ни о погоде, которая прилипала к нему, ни о том, что уже сорок дней поле не видело солнца.

Это был триумф. Несмотря на погоду, появились цветки. От моего отца исходило великолепное, вспыхивающее искрами сияние, та избыточность света, или энергии, или просто жизни, которую мы с Энеем так хорошо узнаем. Буквально своего рода блеск, я полагаю. Вы видели его и на нем, и в нем. Папа должен был найти, как выпустить его, но он еще не нашел поэзию.

Прошла еще неделя, прежде чем Вергилий увидел, что картофель болеет.

Соседи поняли это раньше Папы. Возможно, вся страна поняла. Но никто не хотел говорить ему. Как сказала Марти Кеог, мы можем злиться на прошлое за то, что ждет нас впереди. Никому не нравится приносить плохие вести. Возможно, люди думают, что если никто не подхватит и не разнесет плохие вести, то они будут гнить где-то далеко, там, где они живут, а это, как думает Марти, не так уж и плохо, и, возможно, могло бы спасти нас от Кризиса, если бы мы просто не платили парням на радио, и тогда они не говорили бы нам, что мы обречены. Так вот, картофельные стебли начали чахнуть. Вергилий вышел однажды утром — дело было уже в мае, — морось надоедала, птицы, полагаю, пели с уменьшенным красноречием, и наконец-то он увидел то, что было явным. Сначала он не понял, что это болезнь. Хотя лил дождь и лил дождь и продолжал лить дождь, Папа думал «Больше похоже на то, что картофель страдает от засухи». Зеленый цвет листьев стал тусклым, как от отсутствия воды. Папа взял лист в руку. Тот был вялым, будто на пороге смерти, сразу скрутился и стал похож на гофрированную бумагу. Отец остался в поле. Он тяжело шагал вдоль гряд. Он не распылил ничего против болезни, потому что такое просто не пришло ему в голову. Ведь в этих вопросах он был наивен или несведущ — это зависит от того, верите ли вы в доброту Господа или считаете, что одна лишь тяжелая работа принесет вознаграждение.

Стебли почернели за ночь. Оказывается, свыше дана мудрость — картофель возле реки обречен, и та мудрость теперь уже передана всем по радио и телевидению, только не дошла до моего отца. Он выкопал растение. Внизу были картофелины, маленькие, меньше камешков. Они были варварски угреватые. Одну он взял в руку, и большой палец прошел насквозь — середина была кашицей.

Он не позвал кузена Мерфи. Не сказал никому, кроме моей матери, и в тот же день вышел с тележкой и начал в одиночку выкапывать тот неудавшийся урожай с пяти акров. Потребовались дни. Коровы на соседнем поле наблюдали, как он нагромождает стебли. Нагромождения пахли болезнью. Их следовало сжечь. Но они не горели. Скрученные «Клэр Чемпион» вспыхнули и погасли. Папа пошел в деревню и у Шини Нолана купил керосин, который тот продал, важно насупив брови, потому что обо всем догадался и даже не спросил «А зачем вам?».

На следующий году Вергилий опять попробовал посадить картофель.

В этот раз он опрыскивал его средством от болезни.

В этот раз никакой болезни не было.

В этот раз картофель попортили речные черви.

Но с картофелем все было в порядке, рассказала нам Мама, когда нам с Энеем было лет по десять. Помню, как все мы сидели за столом. Большая чаша рассыпчатого картофеля вызвала у Мамы воспоминания.

— Насколько я помню, с тем картофелем все было в порядке, — сказала она, внимательно разглядывая картофелину, которую подняла вверх, насадив на свою вилку. — Только надо было выбрасывать те кусочки, где были черви.

Я взвизгнула, Эней хмыкнул, Мама засмеялась, а папа взглянул на нее, и его улыбка завершила рассказ.

— Мамочка!

— Что?

— Не говори этого слова, — попросила я.

— Какого слова?

— Черви-черви-черви, — дразнил меня Эней, царапая стол извивающимися пальцами обеих рук и цитируя, но не точно, Гамлета.

— В картофелине не остается ничего плохого…

— Не говори!

— …если срежешь то, что вокруг них, — сказала Мама.

Я завопила снова, а Эней приблизил ко мне пальцы-червяки и с ликованием скользнул ими вдоль моей шеи. Я придавила подбородок вниз, что, я знаю, является жалкой Защитой Девочки, но могла думать лишь о том, что мои мозги набиты червями. И Эней продолжал делать то, что, судя по моему опыту, является Типичным для Мальчиков. Ну, а дальше случилось вот что: Папа сложил ладони, изображая рыбью пасть, и — хлоп! — эта пасть схватила сразу всех червяков Энея. Папа держал их в ладонях. Эней вопил, Папа смеялся, я была спасена и, в свою очередь, смеялась над Энеем, схваченным папиными руками. До сих пор я не знаю, каким образом поеденный червями картофель смог стать счастьем, каким образом давняя боль преобразилась, но, думаю, именно тогда я впервые ощутила могущество рассказа и поняла, что Время сделало то, что иногда делает с невзгодами — превращает их в волшебную сказку.