Сегодня, когда меня несли из дома в машину «Скорой помощи», Мама крепко держала меня за руку. Я закрыла глаза. Тимми и Пэки хорошо справились со спуском по лестнице и с узкой дверью, не ударили меня о косяк и не дергали на ступеньках. Когда дождь коснулся моего лица, я не запаниковала и не открывала глаза, пока меня не закрепили ремнями в небольшом пространстве машины. Мы начали двигаться, и тогда Мама дважды слегка дотронулась до моего лица. Всего два нежных прикосновения. Затем она снова взяла мою руку в свои, и я была рада этому, хотя мне не десять лет и даже не двенадцать. Все потому, что люди такие скоропортящиеся. В этом-то все и дело. Все потому, что для всех, кто рядом с вами, наступит последний миг, тот миг, когда ваша рука выскользнет из их рук, и все подернется рябью, в последний раз вы ощутите в своих руках усилие их руки, и оно с каждой секундой будет становиться слабее, и вот вы смотрите вниз, на свою собственную руку, и пытаетесь вспомнить, какие ощущения были у вас за миг до того, как их рука ускользнула. И не можете. Не можете ощутить руки тех людей. А потом даже видеть их самих не можете, есть только размытые пятна, будто вы смотрите сквозь водянистый туман, но вы не бросаете попыток увидеть, вы пытаетесь удержаться, но те люди исчезают прямо у вас на глазах и прямо у вас на глазах становятся все больше похожими на призраков.

Мы доехали до Типперери, прежде чем Мама убрала свою руку с моей.

Поскольку мы опять направлялись в Дублин из-за того, что Консультант был именно там, Тимми и Пэки стали Чрезмерно Услужливыми. И поскольку Тимми видел, что я стала еще более бледной и худой, чем прошлый раз, и поскольку он также знал, что я была Книжной Девочкой, он попытался привлечь в наш разговор литературу.

— Рут, скажи мне вот что. Разве Ирландия не выиграла бы Кубок мира по Литературному Творчеству?

— Нет никаких Кубков мира по Литературному Творчеству, — заявил Пэки и затем, обнаружив у себя в уме волосок сомнения, повернулся ко мне: — Или есть?

— Я и без тебя знаю, что нет, — сказал Тимми. — Ну, а если бы был? Вот что я хочу сказать. Надеюсь, ты знаешь, для чего нужно слово «ЕСЛИ»?

— До чего же ты наивен.

— «ЕСЛИ» нужно в тех случаях, когда какой-нибудь штуки нет, но если бы была. Вот почему надо использовать «ЕСЛИ». «ЕСЛИ» ты не используешь «ЕСЛИ», то та штука уже есть. Вот в чем разница.

Вместо ответа Пэки переключил стеклоочистители в Прерывистый режим 4.

— Больше половины жизни зависит от «ЕСЛИ», — глубокомысленно произнес Тимми.

Мы проехали, наверное, целую милю, пока он снова не заговорил:

— У нас была бы команда из одиннадцати человек На Уровне Мировых Стандартов, не так ли, Рут?

— Живых или мертвых? — спросил Пэки, и когда Тимми искоса бросил на него свирепый взгляд, Пэки пожал плечами и добавил: — Ну что? Я просто говорю. Ты должен знать правила.

— Для писателей это не имеет никакого значения.

— Тогда ладно, — и Пэки стал вспоминать стихи, которые учил в школе.

Тимми протянул руку и переключил на Прерывистый 3.

— Во всяком случае, Йейтс один из них.

— Центральный полузащитник, — уточнил Тимми.

— А тот, другой, вратарь.

— Кто?

— Ну тот, помнишь, мы его проходили в Выпускном.

— Кто?

— Да вратарь же. — Пэки всматривался в дождь через лобовое стекло. — Пэдди Каванах.

— А-а.

— Да. Я это слышал однажды. Вратарь. Да еще слепой, как летучая мышь. А кто будет центральным нападающим?

— Кто думаешь, Рут?

Глядя в зеркало, Тимми смотрел мне в глаза.

— Выбирать любого пола? — поинтересовался Пэки.

— Чего?

— Ну, живые или мертвые, понятно. Затем мужчины или женщины, верно?

Тимми посмотрел на Пэки, как на человека, который вдруг начал учиться играть в гольф, и морщинка недоумения пересекла лоб Тимми.

— А та, ну, она получила премию? Как ее там? — Пэки пытался выудить из памяти имя.

Капли дождя быстро падали, оставаясь долгое время на лобовом стекле между взмахами дворников, так что мы неслись, почти ничего не видя, затем недолго видели, затем опять были слепыми в ловушке дождя.

— Согласен. У нас была бы хорошая команда, — сказал Тимми. Его глаза вернулись на мои. Я отвела взгляд. У меня не было сил для разговора. Я чувствовала такую слабость, какую вы чувствуете там, где, по вашим представлениям, должен быть кран, открытый где-то внутри вас. Где-то у вас утечка. Это происходит медленно и тихо, но все время что-то вытекает из вас, иногда поток уменьшается и вас отпускает, а иногда вы становитесь столь усталыми, что не хотите бороться с этим, просто хотите закрыть глаза и сказать: «Ну и ладно, вытекай».

— Энрайт! — вспомнил Пэки. — Это она.

Тимми сидел вполоборота к нам и говорил через раздвижное окно.

— Ты ее читала, Рут?

Миссис Куинти дала мне «The Gathering» отчасти потому, что этому роману присудили премию, отчасти потому, что это была Серьезная Книга, Написанная Женщиной, и миссис Куинти хотела подбодрить меня. Хотела сказать Смотри, Серьезные Девочки Могут Победить, но боялась сказать подобное столь прямолинейно, так что книга должна была высказаться за нее, как книги часто делают. Я полюбила тот роман, но на первую страницу мягкой обложки издатели поместили пристально глядящего мальчика в черно-белых тонах, только его глаза были в цвете, и они были такими пронзительно синими, что я просто не могла смотреть, и потому пришлось отогнуть обложку. Потом, когда я добралась до страницы 71, где Энн Энрайт пишет о человеке с несмываемой печатью неудачника, я должна была прекратить читать из-за внезапно наступившей слабости.

— Как твоя-то собственная книга продвигается, Рут? — спросил Тимми. — Рут хочет стать писательницей, — пояснил он Пэки.

Я не хотела стать писательницей, я хотела быть читательницей, а такое встречается реже. Но одно привело к другому.

Мне хотелось ответить «Я не пишу книгу, я пишу реку. Она течет вдаль».

— Что-то мне захотелось поспать, — сказала я.

Мама погладила мой лоб. Тремя нежными прикосновениями.

— Поспи, — сказала она. — Закрой глаза.

— Мы бы в любом случае разбили британцев в пух и прах, — похвастался Пэки. Помолчав секунду, добавил: — Правда, в свою команду они бы взяли Шекспира. — Спустя мгновение: — И Чарльза Диккенса. — Спустя еще мгновение: — И Гарри Поттера.

Консультант говорит, что надо использовать более агрессивный подход. Говорит, что Этап Наблюдения закончен. Я должна буду провести в больнице много времени. Доктор предпочитает Дублин Голуэю, но выбор за нами. Лечение будет в два этапа, терапия на этапе ремиссии и постремиссионная терапия. Потребуется устройство венозного доступа. Интерферон-Альфа надо вводить ежедневно. Могут быть побочные эффекты — лихорадка, озноб, боли в мышцах, в костях, головные боли, ошибки внимания, усталость, тошнота и рвота.

Но Консультант очень оптимистичен. Очень.

Мы должны отправиться домой и подготовиться. Он ждет меня через пару недель.

И мы обратим болезнь вспять, говорит он.